Бактерия 078

БАКТЕРИЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ОБЛИКЕ

- Доктор Маото, питательная среда приготовлена! Голос ассистента вывел из задумчивости коренастого человека в белоснежном халате, склонившегося над раскрытой книгой. Человек обернулся в сторону дверей. Лицо его, словно рассеченное узкой и длинной полоской черных усиков, было угрюмо. Из-за стекол очков в толстой черной роговой оправе тускло блеснули бесцветные глаза. Взгляд этот был холодный и пронизывающий.

- Иду! - ответил Маото, взглянув на часы.

Он вышел из кабинета в длинный коридор, вдоль которого через каждые пять метров белели двери. Прикрепленные на них таблички с надписью на английском и японском языках предупреждали, что вход разрешен только лицам, работающим в этом помещении. Доктор Маото шел быстро, не обращая внимания на встречных, и остановился лишь перед широкими дверями. Ассистент услужливо распахнул их и почтительно пропустил вперед своего шефа. Двери бесшумно закрылись.

В комнате стояли шкафы, заполненные книгами, а на столах лежали разные таблицы, диаграммы и графики.

- Писем не было? - сухо спросил Маото у ассистента.

- Есть. Только это одно. - Ассистент взял большой коричневый конверт, лежавший на столе, и подал его Маото. Затем, чтобы не мешать доктору, вышел в соседнюю комнату.

По мере чтения письма лицо Маото расплывалось в улыбке. Собственно, это трудно было назвать улыбкой, скорее это была гримаса. Наконец доктор кончил читать, сложил письмо и вместе с конвертом сунул его в карман.

- Некогда им, торопятся! - пробормотал он, направляясь к противоположным дверям, на которых была прибита табличка с надписью: «Лаборатория доктора Маото. Вход воспрещен».

Вынув из кармана ключ, он открыл секретный замок, в маленькой передней надел специальную маску и только тогда вошел в лабораторию. Здесь на длинных столах стояли ряды пробирок; у стены, на невысоком столе, находились микроскопы, а рядом - окошечко, пробитое в стене, соединяющей лабораторию с другой комнатой. Маото нажал кнопку. Оконце отворилось.

- Дайте пробы! - потребовал он.

Из оконца протянулась услужливая рука ассистента. Маото склонился над микроскопом. Через несколько минут он оторвался от исследования и коротко бросил:

- В порядке! Следите за температурой.

Потом он опять нажал кнопку, и оконце закрылось.

Маото медленно обошел лабораторию. Перед подставкой с пробирками, на которых виднелись маленькие этикетки «078», он остановился. Лицо его опять искривила гримаса, которая должна была изображать улыбку.

Он взял в руки одну пробирку и посмотрел на свет. На дне заколыхалась мутная жидкость. Свет отразился в ней и заиграл всеми цветами радуги. Маото смотрел на нее в молчаливом восхищении. Расширенные зрачки блестели из-за стекол очков, как две искрящиеся точки. Наконец Маото еще раз тихонько встряхнул пробирку и поставил ее на место.

Облокотившись на высокий стол, Маото прикрыл глаза. Мысли его были обращены к той мутной жидкости, которая заключалась в пробирке с номером «078». Маото гордился собой. Ему казалось, что он имеет на это полное право. Вот наконец перед ним цель его жизни. Сколько лет, сколько трудов он посвятил ей!.. Пробирка с номером 078! Пока он дошел до этого номера, пришлось немало поработать над семьюдесятью семью предыдущими. И каждый из них после многих месяцев упорного труда он отбрасывал. Ведь все это были лишь ступеньки на пути к желанной маленькой пробирке с ничего не говорящей этикеткой «078»…

Маото открыл холодильник с препаратами. Не глядя, безошибочным, заученным движением руки достал металлический цилиндрик. На его блестящей поверхности, как сигнал опасности, мелькнула ярко-красная надпись: «078». Маото осторожно положил одно из стеклышек под микроскоп. Короткое мгновение - и перед ним сквозь окуляр микроскопа возник удивительный мир. Вот она, бактерия 078, творение его рук и ума! Вот она, грозная и неумолимая, совершеннейшая чумная палочка, о которой даже не смела мечтать сама природа! А он, Маото, создал ее, усовершенствовал, сделал непобедимой. Его бактерия может проникнуть и через межпланетное пространство, она не боится даже самых низких температур. Его бактерия отныне будет вечно живой смертью.

Стоя над микроскопом, Маото зловеще рассмеялся. Как они смешны, эти люди со всеми их заботами, тревогами и чувствами! Глупцы! Перед могуществом его бактерии должно отступить все! Она обрушится на головы сотен тысяч людей, будет беспрепятственно убивать все живое! От этой молниеносной чумы не предохранят никакие вакцины, никакие сыворотки…

Из стального потайного ящика стола Маото достал небольшой сосудик, имеющий форму сильно заостренного яйца. Ловким движением он отвинтил колпачок. Внутри оказалось полое пространство. Лицо Маото искривило подобие усмешки. Бедный Исии! Он даже не предполагает сейчас у себя в тюрьме, что дело его достигло таких великолепных результатов в руках его ученика и соратника! Ведь этот небольшой кусок фарфора и есть его бомба, «бомба системы Исии». Сколько надежд было связано с ней! Сколько раз говорили они о могуществе Японии, осматривая десятки таких фарфоровых бомб, начиненных смертью!

Японская армия потерпела крах, не успев использовать смертоносную силу этой бомбы… Маото нахмурился. Так ли? А он? Разве он не делает сейчас все для воскрешения этого могущества? Разве не в его руках бактерия 078?

Могущество Японии будет восстановлено! Когда-то думали, что миром будут управлять Хирохито и Гитлер, но эти планы погребены навсегда. Теперь благодаря ему, доктору Маото, и его бактерии миром будет владеть Америка, а рядом с ней встанет возрожденная, могучая японская империя. Люди, даже серьезные политики и военные, смеялись над ним, когда он говорил, что воскресит былую славу самураев. Смешные, ничтожные глупцы! Что они знают о могуществе, заключенном в кассетах с пробирками, находящихся здесь, в этих стенах? Что они знают о бактерии 078? Ничего!

Пройдет немного времени, и в историю цивилизации золотыми буквами будет вписано его имя - имя доктора Маото, освободившего смерть.

Когда пришлось взорвать фабрику бактерий в Пинфа-не, он готов был рвать на себе волосы. Глядя на дым и пламя, на фонтаны земли и щебня, погребающие плоды его многолетних усилий, Маото был близок к помешательству. Но он все-таки устоял, не сдался. Уехал домой, унося в герметически закрытой ампуле несколько граммов питательной среды, на которой вскармливалась его последняя чумная бактерия - 076. Он хранил и берег ее несколько лет. Он стал искать людей, которые могли бы заинтересоваться его идеей, обеспечить ему надлежащую тайну и лабораторию для работы…

В кармане халата зашуршал конверт. Маото достал письмо. Вот они, эти люди! Они не случайно встретились, нет! Они должны были встретиться. Не разделили их ни океан, ни война, которую они вели друг с другом. Жажда власти, мысль о создании силы, сокрушающей мир, соединила их. И вот он, доктор Маото, бывший полковник Отомура, работает теперь для них и для Японии. Враги стали союзниками. Сила и разум соединились, чтобы покорить весь мир. Сила - это американцы и их доллары, а разум - это он, Отомура, повелитель и властелин бактерий. Вместе они покорят мир страшнейшим, непобедимейшим оружием - смертью!..

В комнате тихо прозвенел сигнальный звонок. Отомура встрепенулся и нажал кнопку селектора.

- Доктор Маото, вам звонит генерал Смит! - услышал он голос второго ассистента. - Могу я переключить его на ваш телефон?

- Да!

Маото выдвинул верхний ящик письменного стола и достал телефонную трубку:

- Алло, Маото у аппарата… Здравствуйте! Да-да, генерал, получил… Что? Вы тоже получили? Это хорошо… Да, согласно договоренности, вы уже можете приступать к установке теплиц. Схему приспособлений я послал вам… Что?.. Превосходно! Настоящие американские темпы! Это значит, что вы уже через несколько дней приступите к монтажу. А где?.. Ага! Тайна? Ну что ж, подождем… Только люди, люди мне нужны!.. Что? Рогге? Хорошо, пусть присылает как можно больше. Я уже подготовился к практическим опытам… Конечно, к массовой выработке… Да, 078. Этот номер словно талисман… Вы не верите в талисманы? Так приезжайте ко мне - я ручаюсь, что поверите! И не только в него, а во многое другое… Через неделю? Хорошо, жду вас. До свиданья!

Отомура спрятал телефонную трубку в ящик и снова запер его. Итак, уже недолго осталось ждать! Эти американцы проворны и предприимчивы. Неудивительно, что они оказались победителями… Значит, оборудование и приборы уже в дороге!

Бедный Исии! Если бы он мог видеть, как быстро двигается дело. Через год запас фарфоровых бомб станет настолько значительным, что можно будет начинать действовать. Мир узнает, что значит смерть, которой управляет Маото!

Маото читал недавно, что в Советском Союзе ученые работают над усовершенствованием вакцины против различных эпидемических заболеваний, в том числе против чумы. Маото в бешенстве погрозил кулаком. Посмотрим! Уже один раз эти большевики развеяли в прах все его мечты. Но теперь это им так легко не удастся! Кто из ученых знает такую смертоносную и устойчивую бактерию, как его бактерия 078? Никто! И никто не сможет противостоять, когда «бомбы Отомуры», сброшенные с американских самолетов, усеют мир бациллами смерти!

Он осторожно завинтил колпачок, потом спрятал фарфоровую бомбу в ящик, запер на ключ и крикнул в оконце:

- Проба готова?

- Так точно! - ответил ассистент в соседней комнате.

- Дайте мне препарат 078!

Профессор Генрих Мейссфельд вошел в столовую пунктуально - в 9.15. Одетый, как обычно, в темный костюм, поблескивая лысиной, просвечивающей сквозь редкие, гладко прилизанные седые волосы, профессор переступил порог с традиционным приветствием:

- Гут морген, Гильда! Хорошо ли ты спала?

Сидевшая за столом сухопарая и изысканно одетая женщина ответила:

- Гут морген, Генрих! А ты?

В течение многих лет супруги, почти как религиозный обряд, соблюдали этот порядок утреннего приветствия. Затем они садились на противоположных концах стола и завтракали в полном молчании. Только после того, как был выпит кофе и профессор закуривал папиросу, начинался разговор, в общем довольно немногословный, так как фрау Гильда задавала вопросы, а профессор читал газету и отвечал односложными репликами.

Вот и сейчас профессор выпил кофе и достал папиросу. Горничная подала газеты, и профессор, сменив очки, погрузился в чтение.

- Писем нет? - вздохнув, спросила фрау Гильда.

Профессор не расслышал. Однако через минуту он машинально оторвался от газеты и спросил:

- Ты что-то сказала, Гильда?

- Да! От Эрнста нет никаких известий больше двух недель…

Профессор посмотрел на жену поверх очков:

- Не понимаю, как можно без конца говорить об одном и том же!

- Но ведь это же наш сын, Хейни! - плаксиво запричитала фрау Гильда. - Должна же я думать о нем… О, мой боже!

- Конечно, дорогая моя! Но Эрнсту не грозит ничего плохого.

- Боже мой! - возмутилась профессорша. - Ты человек без сердца! Как ты можешь так говорить, когда Эрнст находится в тюрьме!.. Подумать только,- всхлипнула она, - мой любимый мальчик в страшной тюрьме!

- Не преувеличивай, душечка! - снисходительно усмехнулся профессор. - Эта тюрьма не так уж страшна. Американцы, моя дорогая, это очень милые люди, а то, что они держали Эрнста в тюрьме, еще ничего не доказывает. Они должны были так поступить, пока…

- Держали? - удивилась фрау Гильда. - Я не понимаю тебя, Хейни. Неужели Эрнста уже… - Она схватилась за сердце. - Скажи мне скорей! Неужели они уже…

- Именно так, дорогая! Эрнст выйдет на этой неделе. Я получил вчера достоверные сведения от одного из моих американских коллег. Решено освободить Эрнста и еще нескольких его друзей.

Фрау Гильда разразилась радостным плачем. Потом вскочила со стула и мелкими шажками подбежала к мужу. Профессор погладил ее по голове:

- Ну вот видишь! Я всегда говорил тебе, что американцы поймут наконец свою ошибку в отношении Германии. Что ж, еще не поздно… Ну, не плачь же, не плачь! Через несколько дней Эрнст уже будет дома. А теперь не мешай мне, я хочу прочитать газету.

Фрау Гильда позвонила. Горничная убрала со стола.

- Принесите мне вязанье, Минна!.- сказала фрау Гильда, когда горничная закончила уборку.

Наступило молчание. Фрау Гильда изредка всхлипывала от счастья и быстро перебирала спицами, торопясь связать носки для сына. Профессор читал. Из-за газеты был виден только его нахмуренный лоб. Украдкой поглядывая на мужа, фрау Гильда заметила, что он становится все мрачнее. По-видимому, газетные новости были не из приятных, но она боялась спросить. Генрих очень не любил, когда ему мешали читать утренние газеты, а в гневе он был груб, очень груб.

Наконец профессор отложил газету и посмотрел на жену. Он был явно возбужден.

- Неслыханная вещь! Безобразие! - прошипел он. - Это уж действительно переходит границы дозволенного!

- Что случилось, Хейни? Опять какие-нибудь неприятности?

- Неприятности? Нет, больше чем неприятности!.. Что позволяют себе эти рабочие! Они совсем забыли, что являются немцами. Это позор, понимаешь? Я удивляюсь, как только власти допускают подобные выходки… Впрочем, тут вся вина падает на американцев. Они слишком долго попустительствовали разным большевистским агитаторам, позволяли им затуманивать сознание наших людей. А теперь, пожалуйста, вот результаты!

- Не понимаю! В чем дело?

- Ты никогда ничего не понимаешь! Сколько лет я пытаюсь разъяснить тебе и политику и роль немецкой нации, а ты до сих пор повторяешь «ничего не понимаю»! - передразнил он жену.

Фрау Гильда предпочла промолчать. Видимо, прочитанные известия сильно взволновали Генриха.

- Нет, ты послушай только: в Эссене рабочие отказались выйти на работу! Им, видите ли, показалось, что завод выпускает какие-то военные материалы… Неслыханно! Возмутительно!.. Нужно благодарить американцев за то, что они уже теперь позволяют нам становиться на ноги и протягивают руку помощи. Ведь они говорят, что мы должны снова занять ведущее положение в Европе, а этот сброд объявляет забастовку, пишет какие-то мирные воззвания! - скандируя, злобно протянул профессор. - Нет! Этого даже я не понимаю!

- Люди не хотят войны, Хейни! - робко вмешалась фрау Гильда, но, видя, что слова ее вызывают гнев мужа, быстро добавила: - Профессор Гейсслер сказал…

- Не смей говорить мне об этом человеке! - закричал профессор, вскакивая со стула и топая ногами. - Я даже имени его не хочу слышать! Это выродок, который позорит наш родной город, весь наш народ. Как раз такие смутьяны и мешают возрождению нашего могущества… Знаешь ли ты, - прорычал профессор, - что он продался коммунистам?

Фрау Гильда удивленно посмотрела на мужа, потом улыбнулась:

- Ты не понимаешь, что говоришь, Хейни! Гнев ослепляет тебя. Ведь профессор Гейсслер…

- Это я-то не понимаю, что говорю? А кто первый в нашем городе начал собирать подписи под Стокгольмским воззванием? Кто написал бесстыдную статью в коммунистической газете? Ведь он договорился в ней до того, что немецкие ученые видят путь нашего развития единственно в мирных условиях… Кто писал об этой коммунистической республике Пика как о примере для всех немцев? Гейсслер! Гейсслер! Понимаешь? Кто ходит на сборища этих рабочих и вместе с ними кричит, что Германия стала военной колонией Соединенных Штатов? Гейсслер! Гейсслер и его приятели - коммунисты!

- Успокойся, Хейни, ведь ты хорошо знаешь, что тебе нельзя волноваться. Потом у тебя опять будет болеть сердце.

Мейссфельд постепенно овладел собой. Помолчав, он менее возбужденно, но все еще злобно заговорил:

- По какому праву этот твой Гейсслер пишет от имени всех немецких ученых в коммунистическую газету?.. Что?.. А ты еще тащишь в мой дом его большевистские идеи. «Гейсслер сказал»… «Люди не хотят войны»… А мы думаем иначе, мы сделаем все, что нужно, для возрождения нового райха! Поняла?

- Хорошо, Хейни, хорошо! Делай все, что хочешь. По… - заколебалась фрау Гильда,- ведь люди действительно устали от войны. Хватит ее…

Мейссфельд задохнулся от нового приступа злобы и замолчал. На его лице появились красные пятна, руки задрожали.

Однако новый взрыв был предупрежден вошедшей горничной. Она подала на подносе визитную карточку. Мейссфельд схватил ее и прочитал. Одна его бровь поднялась кверху, выражая крайнее изумление.

- Какой еще Паркер?.. «Оливер Б. Паркер, совладелец фирмы «Кроссби, Смит, Паркер энд Кроссби» из

Нью-Йорка», - снова прочел он. - Ты ничего о нем не слышала, Гильда?

- Нет, Хейни.

- Я тоже нет. Однако придется принять его. Интересно, что ему от меня нужно?

Он встал, одернул пиджак. Фрау Гильда поправила ему платочек в верхнем кармане. Затем Мейссфельд вышел в приемную.

Перед картиной, на которой был изображен отряд молодежи, одетой в коричневую форму и марширующей гусиным шагом, стоял пожилой человек в изящно сшитом сером костюме. Он вопросительно взглянул на вошедшего и вместо приветствия кивнул головой на полотно:

- Неплохая картина! Конечно, это немного примитивно, но зато очень воинственно. Ваши художники умеют воспроизводить силу.

Мейссфельд поморщился. Он не знал, как ему поступить: принять это «приветствие» как грубость и наглость или отнести его за счет эксцентричности американца. После минутного размышления решил, что второе вернее, и подошел к нежданному гостю с протянутой рукой:

- Профессор Мейссфельд! Вы хотели меня видеть?

- О, да-да! - трубным голосом заговорил гость. - Паркер! Оливер Паркер из фирмы…

- Я прочел вашу карточку, - прервал гостя Мейссфельд. - К сожалению, я не знаю вашей фирмы, - он слегка склонил голову, - и не могу понять, что заставило вас заинтересоваться моей особой. Я не предприниматель и не…

- Но вы ученый. Ученый с мировой славой!

Мейссфельд улыбнулся. Этот американец, однако, не так уж глуп, несмотря на некоторую невоспитанность.

- Вы льстите мне, мистер Паркер! - ответил он.

- О нет, профессор! Я слишком ценю свое время, чтобы решиться приехать сюда для высказывания комплиментов. Я человек бизнеса.

Мейссфельд провел гостя в кабинет, предложил кресло.

- Итак, я слушаю вас, мистер Паркер. Какой же бизнес привел вас ко мне?

Паркер осмотрелся по сторонам. Мейссфельд понял значение этого взгляда.

- Мы совершенно одни, мистер Паркер.

Гость усмехнулся:

- Я вижу, что мы прекрасно понимаем друг друга. Надеюсь, герр профессор, что мы также хорошо договоримся и об остальном.

На лице Мейссфельда отразилось плохо скрытое любопытство.

- Вы ведь бактериолог, герр профессор? - вполголоса спросил Паркер.

- Да.

- Вы интересовались эпидемическими болезнями?

- Да! - Глаза профессора расширились от удивления.

- Если мне не изменяет память, вы посвятили немало времени чуме, холере и лихорадкам?

- Совершенно верно. Я написал несколько работ в этой области.

- Скажите, профессор Мейссфельд, вы хотели бы снова работать в качестве бактериолога?

- Меня, откровенно говоря, удивляет ваш вопрос, мистер Паркер! - пожал плечами Мейссфельд. - Каждый ученый стремится работать по своей специальности, насколько это возможно. И я чувствую в себе еще достаточно сил, чтобы не бросать начатых исследований.

- Вот как раз это мне и нужно! - Паркер потер руки. - Раз вы, герр профессор, хотите работать, то это значит, что мы поняли друг друга на пятьдесят процентов.

- Но остается еще пятьдесят процентов! - усмехнулся Мейссфельд. - Мне неясно, какое отношение к этому вопросу имеет ваша фирма? Разве вы являетесь владельцем частного университета и предлагаете мне читать там лекции по бактериологии?

- О нет! - Оглушительный хохот Паркера, казалось, заполнил все пространство небольшого кабинета. - Эго не имеет ничего общего с университетом. Мы хотим предложить вам нечто иное. Если вы согласитесь работать на нас и подпишете соответствующий контракт, - Паркер дотронулся до бокового кармана, как бы подтверждая, что бумага эта лежит там, - то наша фирма передаст в полное ваше распоряжение такую бактериологическую лабораторию, какой вы, герр профессор, никогда не видели даже во сне!

Мейссфельд едва удержался, чтобы не вскочить с места от изумления. Он не хотел преждевременно показать, как его обрадовало неожиданное предложение Паркера. Ведь это сулило осуществление его давней мечты!

Американец сделал вид, что не замечает возбуждения Мейссфельда, и равнодушно наблюдал за кольцами дыма, расплывающимися в воздухе. Наконец он решил, что нужный эффект достигнут.

- Я знаю, - торжественно сказал он, - что вы, герр профессор, всей душой преданы идее возрождения великой Германии. Не так ли?

Мейссфельд гордо выпрямился и кивнул головой.

- Поэтому мы и решили обратиться к вам, - продолжал Паркер. - Вы, конечно, понимаете, что путь Германии к восстановлению ее прежнего могущества не может быть успешно пройден, если она не будет идти бок о бок с Соединенными Штатами. Нашей общей задачей сейчас является уничтожение коммунизма…

Мейссфельд утвердительно кивал головой.

- Следовательно, ничто не мешает нам заключить союз! Пожалуйста, профессор! - Паркер вынул из бокового кармана сложенный вчетверо лист бумаги. - Вот, прошу! Вы можете ознакомиться с условиями предлагаемой вам работы.

Мейссфельд развернул лист. Он читал внимательно, часто возвращаясь к ранее прочитанным пунктам. Потом вопросительно посмотрел на Паркера.

- Вам ясны важнейшие пункты этого договора? - в упор спросил Паркер.

- Кажется, да. Речь идет о соблюдении абсолютной тайны, не так ли?

- Именно! Вы согласны подписать? Вам предлагается ведущая роль среди ученых будущей великой Германии…

Американец вытащил из кармана и протянул профессору блеснувшую золотом ручку.

- Ах да! - внезапно произнес он. - Там не заполнена графа «оклад». Вы можете вписать туда, скажем… пять тысяч долларов в месяц… Устраивает вас такая сумма?

Мейссфельд молча взял протянутую ручку и размашисто вывел свою подпись па договоре.

- Я слушаю вас! - возвращая перо и уважительно глядя на Паркера, сказал он. - Каковы будут мои обязанности?

Американец внимательно просмотрел договор, спрятал его и с удовлетворением кивнул головой. Потом еще раз осмотрелся вокруг и решительно подвинул свое кресло к креслу, в котором сидел Мейссфельд.

Высокий, худощавый человек с седеющими волосами и широко расставленными на длинном, костлявом лице глазами ходил из угла в угол. Руки его, заложенные за спину, отбивали понятный лишь одному ему такт. Весь его вид выдавал кадрового военного, хотя одет он был в штатский костюм. Энергично, как на параде, он поворачивался сразу всем корпусом и резко приставлял ногу, когда доходил до конца комнаты. Возле письменного стола, в глубоком кресле, сидел другой мужчина, тоже седой, полный, с круглым, добродушным лицом. Высокий говорил слегка охрипшим голосом:

- Я хотел бы, чтобы вы правильно поняли мою мысль, профессор Гистингс! Уверяю вас, что я не каннибал и не поклонник каннибализма. Но я человек, мыслящий трезво. Поймите же, что война является единственным выходом из той ситуации, в которой мы сейчас оказались. Но и войну можно либо выиграть, либо проиграть. Многое тут зависит от стечения различных обстоятельств, но прежде всего от вооружения армии. Некоторое, хотя и весьма недолгое, время Америка безраздельно владела оружием необычайной силы. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду атомную бомбу. Мы не использовали этого, к сожалению, короткого периода, и теперь атомная бомба стала небезопасным оружием. Во-первых, Россия может нам ответить применением того же самого оружия. Во-вторых, коммунисты подняли вокруг атомной бомбы такую яростную кампанию, что сегодня уж слишком много людей, как будто бы ничего общего не имеющих с коммунизмом, все-таки выступает против наших планов…

Высокий человек передохнул и искоса взглянул на своего собеседника, которого называл профессором Гистингсом.

- Однако войну мы хотим и должны выиграть во что бы то ни стало! - продолжал он после некоторого молчания. - Мы должны обеспечить себя оружием значительно более эффективным, чем атомная бомба. Будущая война должна основываться не только на внезапности, но и на более эффективных видах вооружения. Они сразу должны парализовать все оборонительные возможности противника.

- Я удивляюсь вам, сэр! - наконец отозвался Гистингс. - Не могу понять: кто говорит вашими устами - ректор одного из славнейших и известнейших учебных заведений Америки Или отставной генерал? Вы говорите о войне и оружии массового истребления людей, как о какой-то, простите, игрушке!

Человек, названный ректором и генералом, не понял иронии собеседника и даже усмехнулся:

- Вот именно, в данную минуту я рассуждаю, как военный и политик. Всю жизнь я считал себя более политиком, нежели военным… Но позвольте, я закончу свою мысль. Итак, возвращаясь к затронутой теме, я хотел бы сказать, что обязанностью каждого настоящего американца является сейчас работа над изобретением такого эффективного оружия. Да-да! Возьмем, например, историю последней войны. И немцы и японцы усиленно работали над созданием новых видов вооружения и добились немалых успехов. Теперь мы использовали часть их изобретений, а некоторые еще ожидают своей очереди…

Профессор Гистингс беспокойно заворочался в кресле. Ректор жестом попросил его не перебивать:

- Сейчас я закончу, и вы выскажете свое мнение… Вы, профессор, конечно, интересовались такими вопросами, тесно связанными с вашей специальностью, как немецкие и японские исследования в области бактериологического оружия?

Профессор вскочил и гневно крикнул:

- Это дела чуждые, враждебные моей специальности! Моя специальность - ликвидация болезней, уничтожение бактерий, а не использование их для убийства людей!

Ректор поморщился. Прекратив хождение по кабинету, он повернулся к Гистингсу и голосом, выдававшим явное раздражение, заметил:

- Я слышал это уже не раз. Может быть, вы все-таки позволите закончить мою мысль? - Он снова заходил по кабинету. - У японцев уже были большие достижения, они даже проводили практические опыты. Немцы не успели как следует отстроить познанский центр, но их идея заслуживает самого пристального внимания. Она просто гениальна! И мы, американцы, обязаны претворить ее в жизнь. Бактериологическая бомба - вот оружие, каким мы должны владеть, если хотим выиграть войну. Мы должны помнить, что наши людские резервы сравнительно с противником довольно ограниченны. Это только газеты трубят о том, что наша атлантическая армия - сила. В сущности же, это очень слабая сборная команда. Основой нашей победы может быть только соответствующее оружие, не требующее участия крупных армий…

Профессор искоса взглянул на ректора:

- Могу я задать вам один вопрос?

- Пожалуйста!

- Знаете ли вы Чапека?

Генерал недоуменно пожал плечами:

- Чапека? Какого Чалека? Кто он такой? Я не знаю человека с такой фамилией.

- Карела Чапека!- со скрытой иронией ответил профессор. - Это писатель, чешский писатель.

- А-а-а… - генерал недовольно скривил губы и равнодушно добавил: - Что он теперь делает?

- Увы, ничего!-уже не сдерживая ядовитой улыбки, произнес профессор. - Умер. И довольно давно.

- Почему же вы вспомнили о нем? - вспыхнув, прохрипел ректор, поняв, что профессор посмеялся над ним.

- А вот для чего. Он написал повесть «Кракатит», в которой вывел людей, очень напоминающих вас, сэр. Они тоже мечтали о том, чтобы покорить мир и истребить человечество каким-нибудь неизвестным дотоле оружием…

Генерал слушал профессора с возрастающим недовольством, но профессор продолжал дальше:

- В этой повести, сэр, выступает некий инженер, который изобрел взрывчатое вещество необычайной силы, что-то вроде прототипа атомной бомбы, но в виде порошка, подвергаемого действию определенных лучей…

На лице ректора отразилась заинтересованность:

- Говорите дальше, профессор! Я готов даже прочитать эту книжку. Вероятно, она должна быть интересной?

- Смотря для кого!.. - сердито ответил профессор.- Так вот, представьте себе, что за это изобретение инженера хотели озолотить…

- И правильно! - перебил ректор.

- Но инженер не хотел продать изобретение…

- Дурак! - буркнул генерал.

- Согласен с вами, сэр! - усмехнулся профессор и, видя оттенок удовлетворения на лице генерала, быстро добавил: - Но совершенно с другой точки зрения. И считаю его скорее не дураком, а слепым человеком. Он не умел бороться с преступниками, которые хотели вырвать у него секрет кракатита. Он не видел силы, на которую можно было бы опереться, и хотел все сделать один. Но мы умнее его. Намного умнее!

Генерал пожал плечами. Философские, как он полагал, разговоры профессора надоели ему.

- Вернемся к затронутой теме, - предложил он. - Итак, я уже говорил, что считаю долгом каждого настоящего американца работать для торжества нашей американской идеи…

- Идеи? - перебил профессор. - Простите, какой идеи, сэр? Идеи уничтожить мир? Мечты о колоссальных прибылях, добытых ценой человеческой крови?

- Идеи западной демократии! - едва сдерживаясь, ответил генерал. - Идеи защиты западной культуры!

- От кого?

- От коммунистического потопа.

- Это значит от тех, кто выше всего ценит культуру?

Ректор нахмурился:

- Профессор, я прошу вас не заниматься коммунистической пропагандой в моем кабинете!

- Вы правы! - насмешливо ответил Гистингс.- Стены этого кабинета привыкли слышать только гитлеровские бредни.

Профессор!.. - в голосе ректора послышалась ярость.

Гистингс встал:

- Я позволю себе просить вас, как военного и прежде всего как политика, ответить мне: верите ли вы, что бактериологическая бомба во время той войны, которую хотите развязать вы и ваши друзья, действительно будет использована?

- Если только мы закончим к тому времени исследовательские работы, безусловно да!

Профессор Гистингс встал, нервно прошелся по кабинету, остановился у окна и внезапно резко повернулся лицом к генералу.

- Я не военный, а тем более не политик! - Голос профессора прерывался от волнения. - Я ученый, который всю жизнь сторонился политики и тому подобных дел. Но теперь я начинаю понимать, что моя позиция была совершенно ошибочной. Я никогда не думал, что бактерии, над которыми мне приходилось производить исследования, могут стать орудием политики… ужасающей, преступной политики! Я признаю, что это моя вина, исключительно моя. И хотя я все-таки не политик, но отвечу на поставленный мною же вопрос. Используете ли вы бактериологическую бомбу? Нет! Стократ нет!.. Понимаете ли вы это, господин ректор, генерал и политик?

Генерал в злобе хотел прервать профессора, но тот решительным жестом остановил его:

- Не мешайте мне! Я скажу вам, почему не используете. Вы не решитесь на это прежде всего из страха, ибо он руководит всеми вашими начинаниями. Страх перед катастрофой, которой вам не избежать, толкает вас на путь преступлений, но он же не позволит вам использовать против русских ни атомную, ни бактериологическую, ни какую-либо другую бомбу… Да-да, именно так! Уж не думаете ли вы, что русские, которые сейчас работают над преодолением всех эпидемий, не сумеют найти и выработать надлежащее противоядие? Смешно! Ведь вы как генерал не раз сталкивались с русскими и во время войны и после нее. И вы лучше других должны знать, что они сумеют сделать больше, чем любой другой народ, и в самое короткое время. И в этом первая причина того, почему вы будете бояться применить открыто ваше бесчеловечное оружие.

Второе - это боязнь пресловутой палки о двух концах. И тут главное в том, что другой конец находится в руках людей мыслящих, а не бездушных тварей, ослепленных жаждой человекоистребления.

И, наконец, в-третьих, господин генерал, даже убийца, который ночью за углом подстерегает свою жертву, дрожит от страха, опасаясь быть замеченным. А вы? Вы не скрытые, а явные убийцы! И вы это знаете.

Ежедневно, ежечасно миллионы людей с проклятием на устах называют вас преступниками против человечества. Весь мир знает вас по именам. Вы хотите совершить преступление, но вас страшит и призрак Нюрнберга - нового Нюрнберга, на котором вам уже не придется, вопреки воле простых людей, защищать разных изуверов. Там уже вы, вы сами будете подсудимыми! И вы знаете, что там вам пощады не будет. Вы читаете газеты, генерал? Те, которые вы называете «коммунистическими»? Если нет, то загляните в них. Вы найдете там и свою фамилию… Нет, вы не сбросите ваших бомб! Вы будете только пугать ими и сами бояться их, смертельно бояться. Есть силы более могучие, чем вы, - воля человечества к миру и сердца миллионов людей, ненавидящих войну. Об эту стену разобьются все ваши планы!

Генерал наконец овладел собой и сел за стол. Лицо его было холодно, губы сжаты, и только глаза светились злобой:

- Значит, вы, профессор, отказываетесь от совместной работы?

- Разве то, что я уже сказал, не является ответом? Я - не убийца!

- Эго значит, - продолжал ректор, - что вы переходите в ряды врагов Америки?

- Я - патриот Америки! - гордо ответил Гистингс.

- Нет! - вскочил ректор. - Вы враг Америки!

- Ну, если вы себя и подобных вам отождествляете с Америкой, - язвительно ответил профессор, - то тогда вы правы. Ла, я ваш враг! Но я американский патриот, как и миллионы моих земляков. Вы поняли меня, генерал?

- Вы коммунист, профессор! - ледяным тоном произнес ректор. - И мы сумеем сделать из этого соответствующие выводы. С сего дня… - генерал не выдержал и заорал в бешенстве: - с сего дня я увольняю вас! К черту! Такие люди не имеют права читать лекций в американских университетах! Мы не позволим отравлять сознание нашей молодежи ядом…

- …мира, - закончил за него профессор. - Верно?

- Да, да, да -ядом мира! - Генерал яростно ударил кулаком по столу. - Американцы должны научиться искусству войны!

- Генерал! - Профессор наклонился над столом.- Вы не знаете наш народ! Вы все еще надеетесь, что вам и впредь удастся вдалбливать в головы простых американцев, что белое- это черное, а черное - белое…-Вы заблуждаетесь! Остерегайтесь той минуты, когда у людей спадет с глаз пелена ослепления! Она уже спадает… А когда это произойдет, вы будете сметены с лица земли. Запомните это! Американцы не позволят вам сделать из них бандитов. Был уже один такой сумасшедший, который хотел превратить своих соотечественников в убийц. Он кланяется вам! Бы кончите так же, как и он… О, господи! Я смотрю на вас и удивляюсь, как это мне раньше пе приходило в голову, что бактерия может иметь человеческое лицо!

Профессор сердито застегнул пиджак, резко повернулся и вышел.

- Посмотрим, красный агент, как ты запоешь в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности!- опомнившись, прорычал генерал и схватил трубку телефона.

Лифт стремительно поднял председателя правления фирмы Джорджи Вильяма Кроссби на седьмой этаж. Выйдя из кабины, он быстро прошел по коридору. В секретариате при виде босса все служащие встали. Не глядя на них, он сухо бросил: «Гуд монинг!» - и закрыл за собой двери кабинета. Сняв перчатки и шляпу, Кроссби небрежно бросил их па столик возле дверей, потом сел в кресло и посмотрел на часы. Через пятнадцать минут совещание. Босс нажал кнопку звонка. Вошел секретарь.

- Почта, сэр! - сказал он, приблизившись к столу и протягивая пачку пакетов.

- Дайте мне только специальную. Остальное прочтите сами.

- Понимаю! - Секретарь тоже взглянул на часы. - Через четырнадцать минут совещание. Вот два сообщения: из Токио и из Берлина.

Кроссби молча взял оба письма. Не ожидая, пока секретарь выйдет, он поспешно разорвал один из конвертов и достал листок. По мере чтения лицо его прояснялось. Паркер писал из Берлина, что переговоры с немцами можно считать законченными. Он договорился с шестью бактериологами. При этом нужно считать, что самым большим достижением является согласие профессора Мейссфельда запять должность руководителя лаборатории. Ведь он - один из участников организации познанского исследовательского центра… Конечно, шесть специалистов- это очень мало, извинялся Паркер, но, по известным причинам, переговоры можно было вести лишь с верными людьми, без риска получить отказ. Впрочем, теперь Мейссфельд будет сам заботиться об увеличении числа научных работников.

Затем Паркер сообщал своему компаньону, что лаборатория уже почти целиком обеспечена оборудованием и Мейссфельд, вероятно, не позже чем через неделю начнет работу. Далее Паркер жаловался своему компаньону на атмосферу, которая царит в последнее время в Германии: «Увы, я не могу сказать, что наши планы приняты самими немцами с энтузиазмом. Мне сдается, что все больше и больше немцев перестают считать войну единственным путем к своему возрождению».

Окончание письма испортило превосходное настроение Кроссби.

Он потянулся за вторым письмом. Смит с подъемом описывал ход исследований в Японии. Кроссби вздохнул г облегчением: Смит уже получил оборудование для Центра ББ». Да, исследования в Германии будут носить скорее вспомогательный характер. Практическое разрешение всей проблемы должен осуществить японский Центр ББ».

Кроссби встал - пора идти на совещание. В дверях он столкнулся с секретарем.

Звонили из Белого дома, сэр. Аудиенция назначена на сегодня, в двенадцать.

Кроссби вернулся, потирая руки:

- Превосходно! Приготовьте самолет. Да, вот что, Рандольф: совещание переносится. И не забудьте взять с собой папки «ББ»…