Глава девятая Семь самураев


— Balinesian breakfast, sir?

— Нет. Континентальный. Два вареных яйца, четыре тоста — чтобы хрустели! — джем, кофе. И авокадо-фреш.

В гостиницу я вернулся под утро. У меня хватило ума и сил не затягивать выяснение отношений с Мартой. Она вызвала нам из дома любви по такси, быстро оделась, принесла туфли, забытые на берегу. Заперла дверь, на прощание еще раз сказала, что ей было хорошо, и… даже не поцеловала. Всю обратную дорогу таксист поглядывал в мою сторону, но не задал ни одного лишнего вопроса.

Случившееся произошло, его не вернуть. «Страсть», «ритуал», «амок»… Каких только слов не придумывают люди, чтобы объяснить то, чего другой все равно не поймет. Или поймет, но по-своему.

Итак, сухой остаток. Я заплатил большую сумму денег. За что? За десять террас, на которых буду выращивать рис. За ночь с женщиной, которую страстно желал. За то, чтобы пройти настоящий ритуал посвящения. За счастливую возможность быть членом баньяра.

А еще — за тоску в груди. За нежелание видеть никого — ни Марата, ни Гунтура, ни Спартака, ни мужа Марты, ни, саму Марту. За то, чтобы мною с самыми лучшими намерениями попользовались.

И то, и другое не было правдой. Даже наполовину. А правду хотелось найти. Нужно было занять себя чем-то, прежде чем решить, бежать ли с этого острова, пряча разочарование и досаду в дальнюю камеру хранения памяти, или же остаться, чтобы стать крестьянином и растить рис ага, умножая число «чистых» продуктов, на которые так падок современный человек.

Континентальный завтрак придал мне силы. А когда я хрустел последним тостом, пришло и решение. Одним глотком допив кофе, я вернулся в свое бунгало, надел рубашку цвета хаки, серые джинсы, плетеную шляпу и позвонил на ресепшен с просьбой вызвать такси. Через несколько минут синяя машина с черно-желтыми шашечками на боках стояла у выезда из отеля.

— Вам звонили из галереи Уртака, — крикнула мне администратор, когда я запрыгивал в машину.

— Хорошо! Но — потом! — ответил я.

Я взял с собой карту Бали и показал водителю, куда нужно ехать.

— А там? — спросил он.

— Там я вспомню. Покажу, куда повернуть.

Через полтора часа мы были в нескольких километрах от озера Братан. Зрительная память не подвела меня. Машина повернула именно на ту дорожку, на которую было нужно, и вскоре оказалась около сарая, где нас несколько дней назад встречал китайский агротехник господина Самира. Террасы были теми же, как и заросли сапотовых деревьев в нижней части долины. Пахло водой и вполне натуральным удобрением.

На террасах работало много-много людей. Расплатившись с таксистом, я поискал глазами китайца, имени которого не запомнил, и начал приветственно махать ему. Увидев меня, тот очень удивился.

— Господин из России? — произнес агротехник, подойдя ко мне, и протянул руку, предварительно обтерев ее о штанину.

— Он самый. — Я пожал узкую костистую ладонь.

— Меня зовут Мао — да, именно так, — сказал китаец. — Но вы, наверное, ищете господина Самира?

Я отрицательно покачал головой:

— Нет. Я буду рад видеть, если он появится, но искал я вас.

Мао был еще более удивлен:

— Чем могу помочь?

— Я хочу работать. Как эти люди. — Я указал на балийцев, которые под мерное пение доставали из корзин ростки и ловким движением ввинчивали их в покрытую водой землю.

— Зачем? У нас уже много-много людей…

— Мне не нужна плата. Я купил землю. Там, на севере, — я махнул рукой в сторону Братана и Байана. — Я жду, пока переводят деньги, освобождают мой новый дом. Но я уже хочу работать. Хочу понять, что такое быть крестьянином.

Мао засмеялся:

— Крестьянин — это я. И господин Самир. А это — просто работники. Они посадят рис и уйдут. Будут чинить мотоциклы в поселках…

— И все-таки хочу вас попросить об одолжении. Пустите меня к ним. Хотя бы на один день.

Мао пожал плечами:

— Хорошо, уважаемый господин из России. Только прежде нужно поменять обувь.


«Семь самураев» Акиры Куросавы — один из моих любимых фильмов. Помните, как он заканчивается? Оставшиеся в живых самураи покидают деревню. Они выполнили свой долг, их друзья отдали свои жизни. Самый молодой из самураев познал любовь местной красавицы — и был оставлен ею. Как иначе, они из таких разных кланов!.. Самураи уходят, оглядываясь на деревню, — и зрителя не оставляет ощущение, что они идут в никуда и что жизнь остается вместе с крестьянами, отчаянно храбрыми и трусоватыми, искренними и неблагодарными одновременно. С крестьянами, сажающими рис и что-то себе напевающими.

Мне надоело изображать из себя самурая, — признался я себе. И уже после первого часа поклонов, которые я совершал перед водой, скрывающей землю, дыра в моем существе стала затягиваться.

Загрузка...