Балтийцы вступают в бой

ГЛАВА 7. ПРОРЫВ

Итак, прорыв… Десяткам кораблей предстояло пройти через минные поля, под бомбами врага из Таллина в Кронштадт. На каждом километре нас подстерегала смертельная опасность. Удастся ли преодолеть этот путь? Такой вопрос задавали многие из тех, кому на рассвете 28 августа предстояло выйти в море. Я твердо верил в то, что дойти удастся. Верили и мои товарищи по боевой работе, по руководству флотом — члены Военного совета, командиры соединений, командиры штаба и политуправления. Уходили мы из Таллина с чувством глубокой горечи в сердце и в то же время с надеждой вернуться сюда вновь.

Впрочем, эти мысли и чувства занимали нас мало: отдаваться им было просто некогда, столько каждую минуту вставало новых задач, столько было забот, связанных с отправкой на восток не только боевых кораблей, воинских частей и подразделений. Мы обязаны были эвакуировать из Таллина также различные учреждения, прежде всего органы управления, партийный и государственный аппарат республики и города. Следуя здравому смыслу, их нужно было отправить намного раньше, а в Таллине оставить только то, что непосредственно обеспечивало оборону — войска и боевые корабли, оказывающие им поддержку. В этом случае наверняка уменьшилось бы количество жертв во время прорыва. Мы дважды обращались к главнокомандующему войсками Северо — Западного направления с просьбой разрешить нам сделать это, но главком, его штаб, морской отдел занимали отрицательную позицию, видимо, они полагали, что Таллин удастся отстоять.

Не раз члены Военного совета, начальник штаба флота, командиры штаба собирались, чтобы изучить обстановку в Финском заливе, избрать наилучший вариант прорыва. Все это делалось в строгой тайне. Возможности выбора были невелики, решение определялось сложившейся к моменту отхода из Таллина опера тивной обстановкой, отсутствием на пути перехода аэродромов и опорных баз, скованностью транспортами и вспомогательными судами. Нам предстояло пробиться в лоб через созданную противником минную позицию в самых невыгодных для нас условиях. Мы хорошо представляли себе, сколь велика минная опасность и также полно отдаваличэтчет в том, насколько мало возможностей и средств у флота для борьбы с нею. Но выбирать, повторяю, было не из чего.

Кроме того, существовала еще угроза бомбовых ударов врага. Накануне выхода из Таллина, когда мы собрали командиров дивизий и сводных частей для того чтобы дать им последние указания, представители 10–го стрелкового корпуса спросили меня о прикрытии наших кораблей и транспортов с воздуха. Я уклончиво ответил, что больше придется полагаться на свои зенитные средства и маневр. Ответить иначе я не мог; сказать, что прикрытия, возможно, не будет, означало бы способствовать возникновению паники. Особенно важно было уберечь от паники людей, находившихся на транспортах. Транспорты или не имели зенитного вооружения, или имели его очень мало, к тому же обладали слабой маневренностью, уклоняться от бомб было трудно.

Не следует, однако, думать, что мы рисовали эвакуируемым защитникам Таллина радужную картину беззаботной прогулки по Финскому заливу. В боевом приказе на прорыв указывалось, что переход будет происходить в условиях сильного воздействия авиации, подводных лодок противника и минной опасности. Не исключалась возможность встречи и с надводными силами противника.

Отвлекаясь от основной нити воспоминаний, отмечу: некоторые историки ныне утверждают, что командование флота переоценивало опасность появления на пути прорыва надводных и подводных сил противника. Несомненно, переоценка возможностей врага опасна, но, по — моему, еще более опасна их недооценка. Любой исследователь, если он хочет быть объективным, должен считаться с тем фактом, что командование флота совершенно не располагало данными о намерениях противника. Мы не знали, решится он или нет на форсирование нашей минно — артиллерийской позиции, расположенной в устье Финского залива. Но нам было точно известно, что в финских шхерах находятся вражеские подводные лодки, а также легкие надводные силы — торпедные катера и сторожевые корабли. И мы допускали мысль о том, что они попытаются атаковать наши транспорты и боевые корабли. Так оно и случилось.

Из неверных посылок делается неверный вывод: «Переоценка угрозы появления надводных сил противника привела к отказу от использования северного фарватера, свободного от мин… Следовало маршрут перехода наметить на 7—10 миль севернее»[50].

Но сделать этого было нельзя. Ширина за^йва между мысом Юминда и маяком Каллбодагрунд около 20 морских миль. Маршрут прорыва проходил по середине залива примерно на равном расстоянии как от мыса Юминда, так и от южной кромки финских шхер. Перенеся генеральный курс на 7—10 миль к северу, мы должны были бы идти по краю финских шхер…

Скорее можно говорить, как о более выгодном варианте, о прорыве по так называемому южному фарватеру, который проходил между берегом и южной кромкой поставленного врагом минного заграждения. В июле — августе здесь было интенсивное движение, и мы вначале считали наиболее вероятным маршрутом нашего прорыва именно этот путь, хотя в навигационном отношении он весьма сложен. За него говорило, прежде всего, то обстоятельство, что до середины августа по нему прошло свыше 220 транспортов в обоих направлениях, и лишь один из них был потоплен. Однако этот вариант, к сожалению, отпал после выхода вражеских войск на побережье залива у Кунды. 12 августа Военный совет Северо — Западного направления приказал этот фарватер закрыть, а взамен изыскать и оборудовать новый, вне досягаемости береговой артиллерии противника.

Может быть, мы виноваты в том, что не убедили главнокомандующего войсками в нецелесообразности закрытия южного фарватера. Но тут необходимо учитывать два обстоятельства. Во — первых, мы не знали, из чего исходил главком, отдавая свой приказ. Не подтащил ли противник к Кунде береговую артиллерию настолько сильную, что она не пропустила бы ни одного нашего судна? Мы могли думать все что угодно; штаб же направления располагал более достоверными сведениями. Во — вторых, у военных людей, да еще в военное время, не особенно‑то принято доказывать вышестоящему военному органу, прав он или не прав, приказ есть приказ, его нужно выполнять. К этому можно добавить, что и обстановка была не та, когда можно опротестовывать решения…

Таким образом, оставался единственный путь — главный фарватер по центру залива. Мы знали, что он небезопасен. Только в августе здесь на участке Кэри — Вайндло (средняя часть Финского залива) погибло около десятка боевых кораблей и транспортов. Навигационные особенности (банки, мели, острова) дают возможность плавать в Финском заливе строго по определенным направлениям, которые в силу знания географии Балтики были хорошо известны противнику. Поэтому для засорения минами наших коммуникаций он имел идеальные условия. Этому способствовало и наличие многих шхерных фарватеров, выходящих на основную коммуникацию.

Если врагу многое сопутствовало, то для нас, наоборот, условия оказались в высшей мере неблагоприятными. Прежде всего, не было уверенности в том, что переход будет обеспечен авиационным прикрытием. Быстрое продвижение фашистских войск вы нуждало нашу авиацию перебазироваться все дальше на восток. Открытое небо создавало возможности для крупных потерь. Вторая беда — недостаток сторожевых кораблей и катеров. Мы не могли организовать сплошную оборонительную линию вдоль основной коммуникации Кронштадт— Таллин, у нас не хватало сил даже для того, чтобы систематически вести контрольное траление. Имеющиеся десятьч базовых тральщиков в августе были заняты встречей в море и проводкой из базы и обратно подводных лодок; они же доставляли горючее и бомбы на Сарема для минно — торпедной авиации, наносившей удары по Берлину. Вот моя запись за 24 августа: «…базовые тральщики 205, 210,217 с авиабомбами в охранении морских охотников шли из Кронштадта на Сарема. Адмирал И. С. Исаков и передал приказ Наркома: доставить на Сарема еще 600 тонн бензина, 100 бомб по 1000 килограммов, 200 бомб по 500 и 2000 мелких бомб…» Где уж тут было использовать тральщики для траления фарватера!

И во время самого прорыва сказался недостаток тральщиков. Мы вынуждены были планировать движение одной кильватерной колонной, растянувшись на несколько десятков миль… Это означало, что корабли не смогут прикрыть зенитным огнем каждый транспорт, что миноносцы с их слабой зенитной артиллерией во время вражеского удара с воздуха не смогут маневрировать. К тому же фарватер не был обвехован, да ночью его границы и с вехами едва ли удалось бы увидеть.

При построении боевого и походного порядка кораблей мы исходили также из необходимости защиты транспортов от ударов с воздуха. До 27 августа была надежда, что наши истребители, базировавшиеся на Липово (самый западный аэродром флота на территории Ленинградской области, северная часть Кургальского полуострова), сумеют защитить с воздуха корабли в центральной части залива от Таллина до Гогланда и дальше до Кронштадта.

Командующий флотской авиацией генерал М. И. Самохин получил от меня строгий приказ сосредоточить на этом аэродроме максимум истребителей. Случилось, однако, так, что под давлением фашистских войск наши части вынуждены были отступить на правый берег реки Луги, оставив Кургальский полуостров неприкрытым; истребители пришлось срочно перебазировать с Липово на восток в район Петергофа, откуда они уже ничем не могли нам помочь: у них не хватало теперь радиуса действия. Форсировать созданную противником минно — артиллерийскую позицию по всей ее глубине пришлось без истребительного прикрытия.

Прорыв был беспримерным по трудности. Через плотные минные поля, под ударами авиации, торпедных катеров и береговой артиллерии врага предстояло провести из Таллина в Кронштадт около двухсот боевых кораблей, транспортов и судов вспомогательного флота.

В соответствии со своим положением я возглавлял командование флотом и во время прорыва. Флаг командующего был поднят на крейсере «Киров».

Вместе со мной на борту крейсера находился и командир отряда легких сил контр — адмирал В. П. Дрозд со своим штабом. Валентин Петрович за несколько дней до прорыва вернулся из Моон- зунда. Мне было приятно чувствовать рядом локоть этого замечательного командира. Я всегда с большой любовью и искренностью настоящего товарищества вспоминаю Валентина Петровича, одного из талантливых флагманов Балтийского флота, человека беспримерной храбрости, умевшего не терять хладнокровия в труднейших обстоятельствах. В тяжелые дни боев за Моонзунд, когда почти ежедневно десятки вражеских самолетов сбрасывали бомбы на корабли, находившиеся под его командованием, он подавал подчиненным командирам пример рассудительности, ответственного отношения к делу. Таким оставался Валентин Петрович и в дни прорыва.

К 23 часам 27 августа боевые корабли вышли на рейд к островам Нейссар и Аэгна, продолжая и отсюда вести артиллерийский огонь по наступающим частям противника. Около 5 часов утра 28 августа, когда основная часть защитников Таллина погрузилась на транспорты, покинул Минную гавань на посыльном корабле «Пиккер» Военный совет флота. На этом же корабле оставили Таллин часть работников ЦК КП и Совнаркома Эстонии.

На период перехода флот был разделен на главные силы, отряд прикрытия, арьергард и четыре конвоя. Начальником походного штаба при командующем флотом, взявшим на себя непосредственное руководство отрядом главных сил, шел капитан 1 ранга Г. Е. Пилиповский. Отрядом прикрытия командовал начальник штаба флота контр — адмирал Ю. А. Пантелеев. Он ушел из Минной гавани на катере около 7 часов утра, направляясь к лидеру «Минск», на котором был поднят его флаг. Начальником походного штаба отряда прикрытия был капитан 1 ранга С. В. Кудрявцев.

Вскоре гавань покинул начальник тыла флота генерал — майор

В. И. Москаленко с группами минирования объектов.

Когда все боевые корабли и транспорты вышли на Таллинский рейд, приступила к своей мало приятной работе минноподрывная партия под руководством флагманского минера ОВРа капитана 3 ранга П. Я. Вольского. В ее задачу входило закрыть входы в гавани Таллина и уничтожить ценные объекты. Южный вход в Купеческую гавань был загражден железнодорожными вагонами, паровозами и землечерпалкой, северный вход (частично) — транспортом «Гамма». Восточный вход в Минную гавань полностью загородил буксир «Мардус», западный вход закрыть не удалось; имелось в виду поставить здесь тральщик, но его сильным порывом ветра выбросило на мель. Вход в Каботажную гавань (тоже не полностью) загородили вспомогательным судном, бывшим минным заградителем «Амур». В гаванях и на рейдах было выставлено 112 мин различных образцов. Они причинили противнику некоторые потери.

Список объектов военно — морской базы, подлежащих уничтожению, утверждался по согласованию с республиканскими и городскими партийными и советскими органами. Мы дали санкцию на подрыв лишь того, что могло быть использовано врагом в борьбе против нас. Подрывные работы начались в полдень 27 августа с учетом движения отходящих войск; взрывы приурочивались к моменту обстрела врагом района уничтожаемого объекта. В Русско — Балтийской гавани по железнодорожной колее скатывались в море вагоны и паровозы. Более тысячи вагонов было сброшено в море с высокого берега у маяка Пакри по специально продолженной для этого железнодорожной ветке. В Купеческой гавани рвались вагоны с боезапасом. Около 21 часа взлетел на воздух арсенал. Зарево бушующих пожаров освещало Минную гавань и рейд. Ночью были взорваны нефтебаки и остатки боезапаса на последнем нашем аэродроме Пальяссари. Казалось, весь город объят пламенем, горит и взрывается. На рассвете, когда батареи береговой обороны на островах Нейссар и Азгна выполнили свою задачу по созданию неподвижных завес огня и весь их боезапас был полностью расстрелян, они также были взорваны. Одна из 12–дюймовых башен Аэгны почти целиком взлетела в воздух, разломилась на части и с грохотом упала вниз. Пожары и взрывы были видны с острова Хиума и с нашей базы на Ханко. Противник не рискнул войти в город по пятам отходящих войск; видимо, он не сразу обнаружил их отход, так как советский государственный флаг на башне Вышгорода был спущен лишь после полудня 28 августа.

По решению Военного совета флота вывод кораблей и судов в море предполагалось начать вечером 27 августа и закончить в 10 часов 30 минут утра 28 августа с тем, чтобы самый трудный участок минного поля (к северу от мыса Юминда) форсировать в светлое время суток. Днем подсеченные плавающие мины видны, и их можно уничтожить. Однако возникло непредвиденное обстоятельство, которое внесло нежелательную поправку в наши планы. К вечеру 27 августа резко ухудшилась погода, ветер достиг семи баллов. При таком ветре малые корабли, буксиры, катера, тем более тральщики с тралами идти не могут. По прогнозу погода должна была улучшиться во второй половине дня 28 августа. Делать нечего, пришлось ждать. Чтобы не подвергать корабли и груженые транспорты опасности обстрела вражеской артиллерией, я приказал отвести их с рейда Таллина к островам Нейссар и Аэгна. На наше счастье, авиация противника активности не проявляла; первый вражеский разведчик появился в небе лишь около 12 часов 50 минут 28 августа.

Когда ветер стих, корабли и транспорты начали сниматься с якорей. Первый конвой снялся в 12 часов 18 минут. В его составе были шесть транспортов, плавучая мастерская «Серп и Молот», ледокол, три подводных лодки, учебный корабль «Ленинградсовет», два сторожевых корабля, буксирной судно. На одном из транспортов, «Виронии», эвакуировались отделы штаба и политуправления флота, на трех — «Элле», «Алеве» и «Колпаксе» — раненые. В охранении шли пять тральщиков, пять сторожевых катеров типа «Р», два морских охотника. Обеспечивали конвой эскадренные миноносцы «Свирепый» (командир капитан — лейтенант П. Ф. Мазепин), «Суровый» (командир капитан 2 ранга В. Ф. Андреев), имевшие задачу прикрыть суда в случае нападения на них легких надводных или воздушных сил врага. Командовал конвоем опытный начальник, в прошлом командир эскадренного миноносца капитан 2 ранга Н. Г. Богданов.

При выходе конвоя из Таллинской бухты в тралах тральщиков взорвалось несколько мин. Они оказались там, где еще накануне транспорты и корабли проходили в Таллин, не боясь подорваться. Противник не терял времени.

В 14 часов 52 минуты двинулся в путь второй конвой во главе с командиром дивизиона канонерских лодок капитаном 2 ранга Н. В. Антоновым. В составе второго конвоя шло шесть транспортов, в том числе два наиболее современные — «Казахстан» и «Иван Папанин» с людьми, два сетевых заградителя. Охраняли его от нападения противника канонерская лодка «Москва» и сторожевой корабль. Обеспечивали переход четыре крупных тральщика, девять катерных тральщиков и два морских охотника. Следом за вторым вышли третий и четвертый конвои. В составе третьего (командир капитан 2 ранга А. Ф. Янсон) шли восемь транспортов и спасательное судно в охранении канонерской лодки «Амгунь», четырех тральщиков, сторожевого корабля, четырех катерных тральщиков, двух морских охотников. Наиболее ценными здесь были транспорты «Луга» с ранеными, «Вторая пятилетка» с бойцами и командирами и «Балхаш» с важным грузом. Четвертый конвой, которым командовал капитан 3 ранга С. А. Глу- ховцев, состоял из вспомогательных кораблей, но также имел охранение.

Всего на восток двигалось 22 транспорта. Большая их часть входила в состав Латвийского и Эстонского государственных паро- ходств. Как правило, это были устаревшие и небольшого водоизмещения суда, живучесть которых оказалась недостаточной для того, чтобы противостоять не только минам, но даже небольшим бомбам.

Отряд главных сил снялся с якорей около 16 часов. В его составе шли крейсер «Киров», лидер «Ленинград», эсминцы «Гордый», «Сметливый», «Яков Свердлов», подводные лодки «С-4», «С-5», «Лембит», «Калев», посыльный корабль «Пиккер». В голове находилось пять базовых тральщиков, в охранении — пять торпедных и шесть катеров морских охотников. Сразу за базовыми тральщиками шел ледокол «Сур Тылл». Пропуская вперед конвой, от ряд главных сил брел на себя их защиту от возможного нападения противника с запада. Выйдя в море, отряд начал обгонять транспорты с тем, что$ы первым форсировать юминдское минное поле. В связи с задержкой, о которой говорилось выше, сделать это предстояло в ночное время, что значительно усложняло уклонение от плавающих подсеченных мин и их уничтожение, затрудняло оказание помощи пострадавшим кораблям и транспортам.

Спустя час с лишним начал движение на восток отряд прикрытия. Его корабли уходили от острова Аэгна уже под огнем артиллерии противника, подтянутой к побережью полуострова Вим- си. В составе отряда шли лидер «Минск», эсминцы «Скорый» и «Славный», подводные лодки «Щ-322» и «М-95». Впереди было пять базовых тральщиков, в охранении — четыре торпедных катера и четыре морских охотника, спасательное судно «Нептун». В отряд прикрытия входили также подводные лодки «М-98» и «М-102», оставленные на позиции южнее Хельсинки.

Последним вышел в море арьергард — отряд контр — адмирала Ю. Ф. Ралля в составе миноносцев «Калинин», «Артем», «Володарский» и сторожевых кораблей «Снег», «Буря», «Циклон». В охранении у него шли два торпедных катера и пять морских охотников. Отряд держался на Таллинском рейде до наступления темноты, ведя редкий огонь по берегу и принимая оттуда последние шлюпки с защитниками города. Перед уходом на восток под пулеметным огнем противника корабли приняли на борт еще 150 человек с полуострова Вимси и около 100 человек с полуострова Пальяссари. Отряду пришлось уже отбивать многочисленные атаки авиации противника. Лишь после 21 часа корабли 12–узловым ходом двинулись на восток.

Сразу же после выхода с рейда боевые корабли и транспорты начали подвергаться атакам с воздуха, а несколько позже артиллерийскому обстрелу батареи, установленной на мысу Юминда, и атакам торпедных катеров. Были замечены плавающие мины. В 18 часов на мине подорвался небольшой транспорт «Элла»; через две — три минуты он затонул. Это судно еще при приемке раненых в Купеческой гавани имело попадание снарядов, на рейд его выводили под прикрытием дымзавес. И вот теперь «Элла» шла ко дну… Спасти ее не удалось, подошедший транспорт 101 тоже подорвался и затонул. Часть раненых была подобрана спасателем «Нептун», который и доставил их в Кронштадт.

Это были первые наши потери, но, к сожалению, далеко не последние. Вскоре от вражеских бомб затонул ледокол «Вольдемаре». Тут же был атакован с воздуха транспорт «Вирония»; бомбы упали по его правому борту, повредив рулевое устройство и паропровод, в результате чего судно потеряло управление. Его взял на буксир спасатель «Сатурн». Для подстраховки к «Виронии» подошел транспорт «Алев», готовый в случае опасности принять на свой борт людей.

Обеспечивал эти суда морской охотник 208. К несчастью, подорвался на мине «Сатурн»; вслед за ним затонула и «Вирония». Вечером пять торпедных катеров противника пытались атаковать лидер «Минск». Артиллерийским огнем они были отогнаны и, по донесению контр — адмирала Ю. А. Пантелеева, понесли потери. Вторую попытку атаковать «Минск» враг предпринял в темноте; и эта попытка была отражена артиллерией лидера.

Корабли почти беспрерывно маневрировали среди плавающих мин. Маневр сковывался узостью протраленной полосы, ведь с тралами могли идти только базовые тральщики, которых, как я уже отмечал выше, было всего десять: пять в составе отряда главных сил и пять в отряде прикрытия. К тому же тральщики начали терять от взрывов тралы и гибнуть от мин. Так мы лишились тральщиков «Краб» и «Барометр». Охранные корабли и катера не успевали расстреливать все плавающие мины. О том, как много их было, можно судить по записям в вахтенных журналах крейсера «Киров» и лидера «Минск». Наблюдатели крейсера обнаружили мины в 19 часов 17 минут, 19 часов 38 минут и в 19 часов 50 минут — с правого борта, в 19 часов 54 минуты — почти по носу, еще через две минуты — снова с правого борта. Пять мин за 39 минут! С лидера «Минск» одну мину увидели в 19 часов 34 минуты, три — в 19 часов 53 минуты, через 19 минут еще две мины, спустя 18 минут после этого — пять мин, в 20 часов 41 минуту — одну, в 20 часов 54 минуты — одну… Эти выписки можно было бы продолжить.

Около восьми часов вечера шедшая строго в кильватер крейсеру «Киров» подводная лодка «С-5» с командиром соединения капитаном 1 ранга Н. П. Египко на борту взорвалась и в считанные секунды исчезла под водой. Было совершенно непонятно, почему это произошло, на какой мине лодка могла подорваться. Египко и военкома соединения Г. Обушенкова выловили из воды морские охотники. Комдив лодок А. К. Аверочкин погиб.

Спустя несколько минут новая беда в отряде главных сил: крейсер правым параваном затралил мину. Мы с контр — адмиралом Дроздом спустились с мостика, прошли на полубак посмотреть, как будут обрубать трос паравана с миной. Пока готовили инструмент, мина быстро притягивалась к борту крейсера. Наконец параван обрубили. И тут же, прямо по курсу, подорвался эскадренный миноносец «Гордый».

Это было в 20 часов 36 минут. Я немедленно приказал капитану

2 ранга И. Г. Святову, командовавшему отрядом кораблей на Готланде, выслать на помощь «Гордому» спасательное судно и охранение. С Гогланда вышли сторожевой корабль «Коралл» и два морских охотника, кроме того, из Ленинграда к «Гордому» направился ледокол «Октябрь». Командир корабля капитан 3 ранга Ефет в такой чрезвычайно сложной обстановке принял все меры для спасения корабля. Не желая рисковать всем экипажем, он приказал остаться на корабле командирам боевых частей, групп 150 и батарей, всем артиллеристам, старшинам и санитарам, остальным перейти на подошедший тральщик. На долю 45 оставшихся членов экипажа достались тяжелейшие испытания. Почти двое суток эти мужественные люди вели борьбу за жизнь своего корабля. Отражая непрекращавшиеся атаки самолетов врага он-) расстреляли весь боезапас, на «Гордый» было сброшено 267 бомб, но ни одна из них не достигла цели. Корабль спасли мужество и стойкость экипажа, бесстрашие и воля его командира.

Более трагический случай произошел с эскадренным миноносцем «Яков Свердлов». Этим кораблем мне довелось командовать в 1935–1936 годах. Он один из старейших эсминцев на Балтийском флоте (бывший «Новик»), по образцу которого строились все миноносцы в период первой мировой войны. С его именем связаны лучшие страницы истории отечественного кораблестроения и боевой деятельности русского флота в первую мировую войну. На «Якове Свердлове» бывали С. М. Киров и К. Е. Ворошилов. За первые два месяца Великой Отечественной войны корабль не раз выполнял ответственные задания по охране боевых и транспортных кораблей и судов, переходивших из западных портов и баз на восток и обратно. В первых числах июля он охранял на переходе линейный корабль «Октябрьская революция». Он принимал участие в создании минных позиций в Финском заливе. Сейчас эсминец «Яков Свердлов» шел в охранении крейсера «Киров» с левого борта на кормовом курсовом углу. Вместе с другими кораблями его экипаж стойко отражал воздушные атаки, не допуская вражеские самолеты к «Кирову». Когда отряд главных сил двигался по наиболее плотному минному заграждению, командир эсминца капитан 2 ранга А. М. Спиридонов осторожно маневрировал, избегая столкновений с вражескими минами. В 20 часов 47 минут (я находился в это время на левом крыле командного носового мостика крейсера «Киров») вдруг мгновенно вырвался огненный столб с дымом из‑под корпуса «Якова Свердлова» на высоту 200–250 метров и через секунды с шипением опустился, накрывая оставшихся в живых моряков из его экипажа. Шедшим в охранении торпедным катерам и морским охотникам удалось подобрать всего несколько десятков человек…

Гибель «Якова Свердлова» была большой потерей, но нам некогда было даже пережить в полной мере постигшее нас горе. Ни на минуту не ослабевала тревога за крейсер, за другие корабли и суда, которые продолжали двигаться через минное поле. События набегали одно на другое, как кадры на киноленте. «Киров» вновь затралил параваном мину. Только успели избавиться от этой опасности, как началась атака вражеских торпедных катеров. Одновременно крейсер обстреливала береговая батарея с мыса Юминда. И в то же время на флагманский командный пункт одно за другим поступали донесения об обнаружении пла вающих мин. Ко всему этому у трех тральщиков из пяти, шедших перед крейсером, были перебиты тралы…

Так было у нас, в отряде главных сил.

Не лучше обстояли дела и в отряде прикрытия. Наступавшая темнота почти не давала возможности разглядеть плавающие мины. На носу и вдоль борта каждого корабля стояли десятки людей, до боли в глазах всматриваясь в море. В 21 час 40 минут у борта лидера «Минск» взорвалась мина, в некоторых местах разошлись швы, вода проникла в погреба, помещение гирокомпасов и кладовые, вышли из строя управление артиллерией и телефонная связь, заклинило рулевую машину. Экипаж под руководством командира капитана 2 ранга П. Н. Петунина самоотверженно боролся за жизнь корабля. Лидер остался на плаву, но лишился хода. Находившийся в охранении лидера эскадренный миноносец «Скорый» по приказу контр — адмирала Пантелеева подошел к борту «Минска», подал ему буксирные концы. Взяв лидер на буксир, эсминец дал ход, но вдруг разом осел. «Взрыв— вспоминает КЭ. А. Пантелеев, — всем показался далеким и негромким. «Скорый» быстро разломился пополам и начал тонуть. С лидера немедленно спустили шлюпки для спасения моряков. Более ста человек было поднято из воды. Командир «Скорого» капитан 3 ранга А. Н. Баландин и военком батальонный комиссар

С. П. Карликов погибли, находясь на мостике. Несколько позже пострадал эсминец «Славный», у которого взрывом мины в параване были выведены из строя гирокомпасы. Корабль остался на плаву и продолжал движение».

Тяжелые минуты пережил отряд контр — адмирала Ю. Ф. Ралля. В 22 часа 10 минут на меридиане маяка Калбодагрунд шедший головным эскадренный миноносец «Калинин» (командир капитан 2 ранга П. Б. Стасов) параваном затралил мину, которая взорвалась у борта. Корабль получил тяжелые повреждения, но героическими усилиями личного состава удерживался на плаву. Пятьдесят минут шла борьба за жизнь корабля. Однако вскоре стало ясно, что спасти его не удастся. Тут же с эсминца были прежде всего сняты на МО-211 раненые и отправлены на эсминец «Володарский». МО-211 находился уже вблизи «Володарского» (командир капитан 2 ранга Н. В. Фалин), когда на эсминце раздался страшной силы взрыв. Почти никто из экипажа не был спасен. МО-211 вернулся к «Калинину», на борт катера перешел контуженный командир отряда контр — адмирал Ю. В. Ралль. Оставшаяся часть экипажа снималась одним из подошедших тральщиков типа «Ижорец». Через 12–15 минут взорвался и эсминец «Артем» (командир старший лейтенант А. Б. Сей) с командиром дивизиона капитаном 2 ранга Л. Н. Сидоровым на борту.

Я хорошо знал командира дивизиона эсминцев и командира «Володарского». С Львом Николаевичем Сидоровым плавал в одной бригаде. Это был отличный моряк, любящий свое дело, командир высокой культуры.

Он хорошо знал театр военных действий, прекрасно управлял кораблем, пользовался большим авторитетом в своем экипаже, его уважали командиры других эсминцев. И еще лучше, пожалуй, знал я Николая Васильевича Фалина, с которым мне довелось в молодости вместе служить на Балтике; мы оба были на линейном корабле «Парижская Коммуна» во время перехода из Кронштадта в Севастополь. У Фалина был меньший командирский стаж, чем у Сидорова, но он был также хорошо подготовлен тактически, прекрасно разбирался в обстановке на море. И вот оба молодые, отличные командиры погибли на своих боевых постах.

Флагманский артиллерист отряда легких сил капитан 2 ранга А. А. Сагоян, находившийся на «Артеме», вспоминает: «Миноносцы «Артем», «Калинин», «Володарский» в 21 час 10 минут последними оставили рейд, подавляя на ходу огонь батарей врага, прорвавшегося к Пирите — Кадриоргу. Следуя в арьергарде, миноносцы прикрывали идущие впереди конвои и главные силы. Около полуночи, форсируя минные поля на траверзе Юминда, все они в короткий срок погибли, сначала «Калинин», затем «Володарский» и «Артем». Исключительное мужество и выдержанность в момент гибели «Артема» проявили личный состав корабля и находившийся на мостике командир дивизиона Л. Н. Сидоров… Мне довелось быть в момент гибели вместе с ним. В считанные минуты до погружения корабля он спокойно, волевым голосом, с исключительной выдержкой отдавал последние распоряжения по спасению экипажа и, не покидая ходового мостика, погиб…»

Еще до подрыва эсминцев погиб на минах СКР «Циклон» (командир старший лейтенант М. А. Родзиев). По приказанию командира дивизиона капитана 3 ранга В. Н. Филиппова экипаж был подобран на СКР «Снег», который вместе с СКР «Буря» продолжал движение, прикрывая прорыв с запада.

Крупные потери понесли мы и в транспортах. Около полуночи 29 августа подорвалась на мине «Луга». Взрыв огромной силы встряхнул транспорт. В носовой части образовалась большая пробоина. На борту было 1226 раненых, некоторые из них, поддавшись панике, стали бросаться за борт. К счастью, на транспорте находился флотский врач Ф. Т. Коровин, заменявший заболевшего судового врача. Его властные команды приостановили панику. Экипаж, руководимый капитаном В. М. Мироновым, энергично боролся за жизнь судна, однако разрушения оказались настолько значительными, что прекратить доступ воды в отсеки не удалось. Положение становилось безнадежным. Вскоре на помощь «Луге» подошел пароход «Скрунда» (капитан С. П. Остапенко). Дружными усилиями медиков и моряков обоих транспортов за полтора часа на «Скрунду» были перемещены все раненые. Экипаж «Лупи» сделал еще одну попытку спасти судно, но это оказалось невозможным; судно пришлось потопить. Остав шиеся в живых двенадцать человек во главе с В. М. Мироновым перебрались на теплоход «Вторая пятилетка».

Немного забегая вперед, замечу, что «Скрунде» тоже не повезло. На рассвете следующего дня ее начали атаковать вражеские самолеты. Более 150 бомб было сброшено на транспорт. Судно непрерывно маневрировало, и это спасало его от прямых попаданий. Одна из бомб разорвалась у самой кормы. Из строя вышло рулевое управление. Исправить повреждение не удалось. Неуправляемый транспорт вынесло на мель. Вражеские самолеты и здесь не оставляли «Скрунду». Был ранен капитан транспорта. Его обязанности принял на себя Ф. Т. Коровин. Вскоре к транспорту подошли два буксира, взяли 600 раненых и направились в Кронштадт. Еще часть раненых приняли катера. Последних сняли тральщики капитан — лейтенанта Д. Н. Белкова, доставили их на Гогланд, а затем в Кронштадт.

Поздно вечером 28 августа члены Военного совета — В. Ф. Три- буц, Н. К. Смирнов, А. Д. Вербицкий — обсудили обстановку. От командиров отрядов поступали донесения о появлении все новых и новых плавающих подсеченных мин; борьба с ними ночью практически становилась невозможной. Я принял решение: до рассвета приостановить движение. На корабли и транспорты был передан приказ принять меры защиты от атак торпедных катеров, установить круговую оборону. К полуночи все отряды и конвои заняли якорную стоянку в районе чуть западнее маяка Вайндло.

Противник мог атаковать наши корабли и транспорты торпедными катерами, но, видимо, не ожидая, что мы решимся на остановку, даже не предпринял каких‑нибудь серьезных попыток сделать это.

Командиру отряда специального назначения капитану 2 ранга И. Г. Святову было приказано с рассвета 29 августа начать боевое траление основного фарватера, по которому нам предстояло двигаться.

Рано утром корабли и транспорты снова снялись с якоря и продолжали поход на восток. Впереди были еще многие часы пути, а положение наше стало намного хуже. В отряде главных сил, кроме крейсера «Киров», в исправном состоянии оставался единственный миноносец — «Сметливый». В составе отряда прикрытия исправен был лишь лидер «Ленинград». Он обеспечивал поврежденный «Минск» и являлся ведущим для остальных кораблей, так как гирокомпасы на «Минске» вышли из строя. Эсминец «Суровый» сопровождал подорвавшийся «Славный»; «Свирепый» вел на буксире «Гордого». Мы не могли выделить ни одного крупного корабля для зенитного прикрытия транспортов. Каждый транспорт должен был защищаться, в первую очередь, наличными средствами, которых, как я уже отмечал, было очень и очень мало. Тральщики и катера — охотники, идущие в охранении транспортов, располагали крайне ограниченными возможностями для того, чтобы прикрыть транспорты от воздушных атак противника.

Первые воздушные разведчики врага появились около шести часов утра, а через час с небольшим начались бомбардировки. Основные усилия враг сосредоточил на ударах по «Кирову», «Минску», «Гордому», «Ленинграду». Отбиваться становилось все труднее, не хватало боезапаса. Бомбы начали падать вдоль бортов крейсера, за его кормой.

«Киров» по — прежнему был целью номер один, которую любыми путями пытались уничтожить фашистские асы. Они сбрасывали на корабль тонны бомб, но миля за милей оставались позади, а крейсер шел даже без повреждений. Командир корабля капитан 2 ранга М. Г. Сухорукое, старший помощник командира капитан 3 ранга С. П. Дегтев, штурман В. Т. Пеценко, связист П. Н. Ефремов, командир дивизиона главного калибра старший лейтенант И. Ю. Шварцберг, командиры электромеханической боевой части военные инженеры старшие лейтенанты А. Я. Андреев, В. М. Шатило, Л. М. Аврутис, зенитные расчеты старшего лейтенанта А. Ф. Александровского и лейтенанта Е. Г. Кравцова, весь экипаж, сплоченный стремлением сохранить крейсер, отражал одну атаку за другой, смелым маневром уходил от ударов фашистских самолетов. Моряков вдохновляли пламенным большевистским словом политработники И. А. Торяник, Г. А. Чесноков, А. В. Сухов, И. Л. Суровцев, постоянно находившиеся на боевых постах.

Мы уже подходили к той невидимой границе, где начиналась зона действия нашей истребительной авиации. Я направлял одну за другой радиограммы командующему авиацией флота, находящемуся в Петергофе на своем командном пункте; увы, он и сейчас не мог помочь нам: лишь около девяти часов утра появилась первая пара истребителей; они, конечно, не прикрыли корабли и транспорты. Больше было надежд на спешившие с Гогланда по моему приказу навстречу колонне тральщики, буксиры, катера, которые могли как‑то помочь пострадавшим.

Крупные боевые корабли нашли выход в том, что, миновав минные поля, увеличили скорость до 22 узлов. Это было сделано в районе Лавенсари. Авиация врага потеряла из поля зрения крейсер «Киров», лидеры, эсминцы. Очередная группа самолетов сбросила бомбы на «Пиккер» и идущие за ним подводные лодки. В семнадцать часов с минутами крейсер «Киров», лидеры «Минск» и «Ленинград», эсминцы прибыли в Кронштадт. Ожесточенным атакам самолетов подвергся учебный корабль «Ленинградсовет» (командир капитан 3 ранга Н. Н. Амелько). На него было сброшено несколько сотен бомб, но корабль оставался в строю, его спасло исключительное мужество моряков, отличная выучка командного состава, смелость и мудрость командира. Прошедший на этом корабле путь из Таллина в Ленинград поэт Анатолий Тарасенков написал такие строки:

В более сложном положении оказались транспорты и вспомогательные суда. Слабость протиеосамолетной защиты (а на некоторых транспортах полное отсутствие ее) позволяла фашистским самолетам в течение всего дня 29 августа с любой высоты бомбить их. Финский залив стал свидетелем замечательного мужества наших моряков, до последнего боровшихся за спасение жизни тысяч бойцов и граждан Таллина. Одним из первых на рассвете 29 августа от ударов вражеской авиации пострадал транспорт «Казахстан», на борту которого находилось около пяти тысяч бойцов и таллинцев.

На «Казахстане» были установлены три зенитных орудия, три пулемета ДШК, три счетверенных пулемета М-4, четыре пулемета М-1. Все эти зенитные средства находились в полной готовности. Но случилось так, что в транспорт на капитанский мостик попала бомба. Взрывом был выброшен за борт капитан Калитаев Вячеслав Семенович (его подобрал один из наших кораблей), вышло из строя рулевое управление, отказало управление машиной. На судне началась паника. Некоторые пытались на спасательных кругах и наспех сколоченных плотах уйти подальше от «Казахстана». Но усилиями наиболее стойкой части экипажа удалось восстановить элементарный порядок. Кое‑как дали ход и сумели подвести транспорт к острову Вайндло. На рассвете 30 августа он приткнулся к отмели. С помощью подручных средств и катера с поста СНиС переправили на берег 2300 человек. Чтобы обмануть вражеских летчиков, на транспорте имитировали в это время пожар. Высадившиеся были организованы в полк, командование которым принял полковник Потемин. Они создали оборону острова, построили щели для укрытия, установили пулеметы. Позднее этих людей перебросили на Гогланд, а затем перевезли в Кронштадт. Люди были спасены. Не хотелось терять и транспорт «Казахстан». Попытку оказать ему помощь сделало небольшое транспортное судно «Тобол». Ему не повезло, оно было атаковано самолетами врага и потоплено. Около 18 часов в «Казахстан» тоже попала бомба. На исходе дня его сняли тральщики, спасатель «Метеор» взял транспорт на буксир и под охраной сторожевых кораблей увел на восток… Вражеская авиация и на переходе пыталась уничтожить «Казахстан», но тут уже действовали наши истребители. Транспорт благополучно прибыл в Кронштадт.

Еще более тяжелая судьба выпала на долю крупного транспортного судна «Вторая пятилетка». Утром 29 августа в него попала бомба, транспорт потерял ход, носовые трюмы заполнила вода. Находившиеся на нем 2500 человек были сняты подошедшими с Гогланда тральщиками. Капитан «Второй пятилетки» Н. И. Лукин вспоминает: «Около полудня мы находились между Гогландом и Родшером… Двадцатый налет фашистских бомбардировщиков. На верхнем мостике стрекочут наши спаренные пулеметы. Стреляют зенитные пушки… Все, кто вооружен винтовками, пистолетами встречают врага огнем… Судно начало погружаться в воду. Я приказал снимать пассажиров. К нам стали подходить военные тральщики, катера, шлюпки. Экипаж теплохода «принял все меры, чтобы спасти людей… На борту «Второй пятилетки» остались доктор Иванов и я… Подошедший катер подобрал Иванова, затем меня… Ряд членов экипажа был награжден орденами СССР. Мне в 1942 году вручили орден Ленина…»[51].

Тяжелые повреждения получил транспорт «Люцерна»; с трудом добравшись до Гогланда, он высадил своих 2500 человек на остров. Кое‑как дотянул до Гогланда пылающий транспорт «Иван Папанин». И его 2500 пассажиров были высажены на берег. От бомб, сброшенных во время сорок седьмого налета вражеских самолетов, затонул пароход «Колпаке». Много часов героически боролся со смертью экипаж этого славного судна под руководством отважного капитана Эрнста Вейнбергса. При исполнении служебных обязанностей пал смертью храбрых второй помощник капитана Коппель. Пулеметной очередью сражен стоявший на руле матрос Кокоришс. Сразила вражеская пуля и сменившего его матроса Лобучкина. Был убит ставший к штурвалу матрос Михалкин. Получил сильное ранение капитан Эрнст Вейн- бергс; он стоял у телеграфа, пока не истек кровью и не упал. Единственный оставшийся в живых на мостике старший помощник капитана Л. Ё. Шверс следил за атакующими самолетами, передавал приказания в машину и управлял кораблем. Пароход то устремлялся вперед, то быстро останавливался, то мгновенно сворачивал вправо, а затем — влево…

Когда «Колпакс» затонул, фашистские самолеты продолжали обстреливать из пулеметов плавающих людей, бросали на них бомбы. Катера подобрали около 70 человек, оставшихся в живых (из экипажа в 29 человек спаслось 16).

На буксире был приведен на рейд бухты Сууркюля на острове Гогланд транспорт «Шяуляй». С него выгрузили артиллерийский 1 дивизион численностью 700 человек. Приведший «Шяуляй» к острову ледокольный буксир «Тазуя» получил повреждение и сам приткнулся к берегу.

Потери наши в транспортах были велики, но почти со всех мы сумели эвакуировать личный состав. Самое ценное, люди, были спасены. Немалая заслуга в этом заблаговременно созданного на острове Гогланд отряда кораблей и вспомогательных судов под командованием капитана 2 ранга Ивана Георгиевича Святова (ныне контр — адмирал в отставке). В состав отряда входило двенадцать тральщиков, дивизион сторожевых кораблей, шесть торпедных катеров, восемь катеров МО-4, два буксира, четыре мото бота, спасателыное судно «Метеор» и два катера. Эти корабли оказывали помощь пострадавшим, подбирали из воды, снимали с тонущих транспортов людей, доставляя их на Готланд. Всего переброшено на остров более двенадцати тысяч человек; позже их переправили в Кронштадт. Фашисты, понимая роль отряда И. Г. Святова, систематически атаковали его корабли и суда на рейде Сууркюля на Готланде, сбросили на них сотни бомб, но экипажи самоотверженно делали свое нелегкое дело.

Не могу не вспомнить здесь, как спасали наших людей члены команды поста СНиС и маяка, расположенных на острове Вайндло (шведское название — Стеншер). Пост возглавлял старшина 1–й статьи М. Н. Гущанинов. Начиная с первых дней августа, самолеты противника почти ежедневно бомбили островок; трижды его пытался захватить вражеский десант. Двенадцать краснофлотцев и старшин, составлявшие команду поста, отбились. Когда у острова начал тонуть разбомбленный фашистской авиацией транспорт «вторая пятилетка», М. Н. Гущанинов и его товарищи на катере и шлюпке поспешили на помощь погибающим. Маневрируя между взрывами, моряки подбирали людей; шестьдесят три человека вырвали они из холодных объятий смерти. На глазах команды поста СНиС развертывалась эпопея героической борьбы за жизнь транспорта «Казахстан». И снова катер, взяв на буксир шлюпку, сновал между минами, подбирая людей. О М. Н. Гущанинове и его подчиненных мне неоднажды рассказывали начальник связи флота полковник М. А. Зернов, а позднее — писатель Александр Ильич Зонин. Личный состав поста СНиС и маяка Вайндло покинул островок 9 сентября по приказу командования, до конца выполнив свой воинский долг. Подвиг старшины М. Н. Гущанинова и его товарищей был неоднократно отмечен боевыми орденами и медалями Советского Союза.

Остров Готланд при прорыве флота из Таллина стал убежищем для многих тысяч людей, спасшихся с погибших кораблей и транспортов. Начальник медицинской службы острова А. А. Ушаков организовал им медицинскую помощь. Этот исключительно деятельный человек, видя, что собственными силами не обойтись, так как среди спасенных было много женщин и детей, людей с серьезными психическими травмами после пережитых потрясений, и раненых бойцов, вызвал из Кронштадта специальные хирургические партии, привлек к работе спасенный медицинский персонал армейских частей и лечебных учреждений. Начальник базового лазарета хирург И. И. Полежаев наладил круглосуточную работу операционного блока, ему помогал в этом молодой врач Б. М. Маранц.

Спасенных отправляли с Гогланда в Ленинград, на подступах к которому развертывалась битва. Вчерашние защитники Таллина вместе с краснофлотцами и командирами кораблей Балтийского флота, пришедших в Кронштадт, вливались в ряды тех, кто оборонял город Ленина.

Несколько слов об экипажах транспортов и вспомогательных судов, шедших вместе с боевыми кораблями 28–29 августа. С первых дней войны, рука об руку с военными моряками Балтики, самое активное участие в боевых делах принимали и моряки торгового флота Балтийского, Эстонского и Латвийского государственных пароходств. Тесная боевая дружба военных, торговых моряков, воинов приморских фронтов была примером морского братства при обороне приморских рубежей в ходе всей войны.

Торговые моряки, воспитанные Коммунистической партией, также, как и весь советский народ, встретили начало войны стойко, мужественно, готовые отдать все свои силы на защиту Родины.

На Балтике с первых дней войны суда Балтийского и других пароходств были мобилизованы на военные перевозки. Их рейсы из Кронштадта пролегали на Ханко, Таллин, в Моонзунд, куда они доставляли подкрепления, вооружение, топливо и продовольствие. Когда ухудшилась обстановка на суше, они вывозили раненых, оборудование промышленных предприятий и продовольствие из Таллина.

В беспримерном таллинском переходе можно было видеть картины поистине героических поступков личного состава транспортов и вспомогательных судов. Они вместе с военными моряками самоотверженно вели борьбу за спасение родного флота.

Так был совершен прорыв кораблей Балтийского флота и других судов из Таллина в Кронштадт. Историки по — разному оценивают его. Одни считают прорыв лишь героической эпопеей балтийцев, другие склонны видеть в нем явление трагическое и ищут причины этого. Я не разделяю ни той, ни другой точки зрения. Прорыв был одной из крупных операций, проведенных Балтийским флотом в годы Великой Отечественной войны. «Это не было бегством, а явилось организованным отступлением в исключительно трудных условиях. Управление соединениями кораблей сохранялось до последнего момента»[52].

Немецко — фашистское командование не сомневалось, что Балтийский флот будет во время прорыва полностью уничтожен силами авиации и минным оружием. Накануне прорыва оно на весь мир хвастливо заявило о том, что ни одному кораблю не удастся уйти из Таллина. Должен сказать, что для столь самонадеянного заявления не было ровным счетом никаких оснований. Фашисты не могли усложнить наш прорыв; для этого им потребовалось бы к моменту выхода из Таллина наших боевых кораблей и транспортных судов ввести в район западнее или севернее острова Найсаар свои крейсеры в сопровождении миноносцев под прикрытием авиации. В этом случае прорыв наших кораблей на восток был бы чреват значительно большими потерями (крейсер «Киров», наши эсминцы имели ограниченные запасы топлива и снарядов. К тому же мы не могли рассчитывать на поддержку авиации, она была занята в то время под Ленинградом). Но враг даже не сделал такой попытки, зная, что мощные минные заграждения, подводные лодки и батареи островов Хиума, Осмуссара и полуострова Ханко надежно удерживают вход в Финский залив. Основные надводные силы противника все это время находились в своих базах и портах, занимая «оборонительную позицию».

«Момент после взятия Ревеля был последним, — пишет В. Мель- цер, — когда немецкий военно — морской флот совместно с сухопутными силами и авиацией мог уничтожить советский Балтийский флот… советский военно — морской флот сохранил свою боеспособность… весьма активно участвовал в отражении наступательных действий немецких сухопутных сил и, наконец, в 1944 г. оказался там, где его присутствие было менее всего желательным»[53].

Да, враг просчитался, надеясь на уничтожение флота. Поставленная главнокомандующим войсками Северо — Западного направления флоту задача эвакуировать из Таллина войска, прорваться в Кронштадт была решена. Нам удалось вывести из‑под удара основное ядро флота — 87 процентов боевых кораблей, которые пришли к месту назначения и сыграли важную роль в тяжелых боях за Ленинград. Кроме того, в Кронштадт было доставлено более 18 тысяч закаленных в боях красноармейцев, краснофлотцев и командиров. До места назначения не дошло 53 единицы, в том числе 22 транспорта и 12 вспомогательных судов. На них погибло около пяти тысяч человек.

Войны без жертв не бывает, но я утверждаю: жертв могло быть меньше, если бы эвакуация Таллина была осуществлена несколько раньше. О том, что мы промедлили с эвакуацией, свидетельствует и такая запись Н. Г. Кузнецова в уже названной мной книге «Оборона Ленинграда»: «Еще до отъезда из Москвы мне пришлось докладывать Ставке о критическом положении в Таллине и получить разрешение на эвакуацию главной морской базы флота. Хотя Балтийский флот оперативно подчинялся главнокомандованию Северо — Западного направления и именно прямой обязанностью главкома было решить, когда следует оставлять Таллин, на практике в таких случаях получалось сложнее. Кому хочется докладывать начальнику неприятные вести, спрашивать разрешение на отступление? Поэтому командование направления тянуло с докладом в Москву и разрешением комфлотом оставить столицу Эстонии. Понимая, что промедление с ответом может привести к излишним потерям, я вынужден был проявить инициативу и ускорить ответ, предоставляя командующему флотом больше времени на планирование и обеспечение такого сложного маневра под пушками противника, уже совсем вплотную подошедшего к городу»[54]^.

Я могу лишь добавить, что и вмешательство Наркома ВМФ мало облегчило решение задачи: на подготовку к прорыву нам давались одни сутки. Что бы мы делали, если бы не провели заблаговременно всех необходимых обеспечивающих мероприятий до получения разрешения на эвакуацию. Не исключено, что врагу удалось бы сбросить мае в море, так как он сидел буквально у нас на плечах.

«Отсечным заградительным огнем артиллерия обороны успешно обеспечивала отрыв наших войск от противника, отход, погрузку и выход транспортов с войсками на внешний рейд. Это была беспрецедентная операция. Противник имел превосходство по пехоте в 2,5 раза, а по технике и авиации абсолютное»[55].

Основные потери в транспортных и вспомогательных судах мы понесли из‑за слабости зенитно — артиллерийских и пулеметных средств борьбы с вражеской авиацией. От воздействия авиации погибло 45 процентов судов от общего числа потерь. К сожалению, флот не мог вооружить их лучше, он не располагал какими бы то ни было резервами боевой техники, все, что было можно, мы отдали обороне Таллина. Не мог флот прикрыть и небо над транспортами, организовать истребительное прикрытие, выделить достаточное число боевых кораблей и катеров для обеспечения надежной противовоздушной обороны.

Кроме того, было, на мой взгляд, одно обстоятельство, которое отрицательно сказывалось на создании условий на театре для прорыва флота на восток. Вот о чем идет речь. Анализ потерь показывает, что боевые корабли гибли главным образом от мин (63 процента всех потерь боевых кораблей). В начале главы я дал свое объяснение, в силу каких причин минное оружие врага могло нанести нам столь серьезный урон. Здесь перечень этих причин должен быть дополнен еще одной — недостаточной организованностью в отпоре врагу при заминировании им фарватеров на заливе в течение июля — августа. Получилось так потому, что командующий и штаб флота все свои силы, энергию, время вынуждены были отдавать «главному направлению» на юго — западе театра— обороне главной базы флота, Таллину. В то же время упускали Финский залив, его фарватеры, по которым шло снабжение Таллина, Ханко и по которому позже нам пришлось после боев на суше прорываться на восток.

В связи с этим хочу возразить тем товарищам, которые считают возложение главкомом направления на командующего флотом руководства обороной Таллина необходимым и правильным актом, для ко; орых вообще является аксиомой то, что при обороне военно — морских баз командовать должны военные моряки. И хотя так было не только при обороне Таллина, но и при обороне Одессы, Севастополя я придерживаюсь на этот счет иной точки зрения.

Готовили ли мы руководящий состав флотов к тому, чтобы ом мог командовать силами, включая сухопутные войска, при обороне военно — морских баз с суши? Были ли подготовлены штабы флота и военно — морских баз к тому, чтобы обеспечивать командиру управление всеми силами в таких Случаях? Думаю, что на эти вопросы можно ответить только отрицательно. Ни на одной ступени подготовки военно — морские командиры не получали нужных для этого теоретических знаний. Ни один военно — морской штаб по своей структуре не был приспособлен для того, чтобы обеспечивать командиру управление войсками на суше. Тем не менее каждый раз на комфлотами, на командиров военно — морских баз возлагалось руководство обороной, а общевойсковые командиры назначались к ним заместителями. По — моему, всё это примеры неумелой и ненужной импровизации. Разумнее было бы при организации обороны Таллина прислать сюда штаб армии или штабную группу с общевойсковым командиром во главе, которому и следовало командовать войсками. Командующий же флотом должен заниматься своими делами — решать вопросы обеспечения войскам прикрытия флангов и поддержки их, действий на вражеских морских коммуникациях, защиты своих сообщений, контролировать обстановку на театре, предвидеть ее развитие и принимать меры к тому, чтобы не выпустить из своих рук инициативу. Такая организация, кажется мне, принесла бы больше пользы. На войне каждый командир, независимо от ранга, должен заниматься тем, чему учился в пору боевой учебы в мирное время.

Все эти и другие причины объективного и субъективного порядка ни в коей мере не умаляют значения столь крупной операции, проведенной в труднейших условиях в сложившейся в тот период обстановке, и могут служить уроком на случай решения подобных задач.

Потери могли быть меньше; но главное было не это, главным было то, что Балтийский флот продолжал существовать, основные его силы сохранялись, по — прежнему представляя серьезную угрозу для врага.

Флот внес свой достойный вклад в борьбу с немецко — фашистской армией, внезапно ринувшейся на нас два с лишним месяца назад. Корабли, авиация, зенитная и береговая артиллерия, морская пехота, оказав поддержку войскам 8–й армии, сыграли заметную роль в сдерживании натиска врага на подступах к городу Ленина. «Длительными и упорными оборонительными боями в Эстонии советские войска сковали пять вражеских дивизий и этим облегчили нашим войскам ведение боевых действий на ленинградском направлении»[56].

Совместные боевые действия сухопутных войск и флота в Советской Эстонии приобрели особое значение еще и потому, что подводные лодки, авиация, эскадренные миноносцы, торпедные катера, береговая артиллерия, базировавшиеся в Таллине, вместе с силами военно — морских баз Ханко и Моонзундского архипелага в течение длительного времени препятствовали морским воинским перевозкам в Балтийском море, Рижском и Финском заливах для обеспечения наступления войск группы армий «Север» на ленинградском направлении. Этим самым флот выполнял крупную оперативную задачу на море. Участники героической обороны Таллина гордятся тем, что наряду с главными сражениями Красной Армии под Смоленском, Киевом, Одессой и Севастополем эта оборона явилась одним из начальных вкладов в ту всемирно — историческую победу, которую одержал над фашистской Германией советский народ под руководством Коммунистической партии и ее Центрального Комитета.

Советские люди буквально с первых же часов войны оказали фашизму такое сопротивление, подобно которому он не встречал никогда прежде и которое позволило вскоре сорвать планы врага. «Итоги Смоленского сражения, — пишет Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — возросшая активность и силы сопротивления войск Северного, Северо — Западного фронтов, Балтийского флота и авиации знаменовали собой серьезную брешь в плане «Барбаросса»[57].

Это был тот период Великой Отечественной войны, когда каждый день, каждый час активной, успешной обороны создавал предпосылки для грядущих побед Красной Армии.

Оглядываясь сейчас на это самое тяжелое и горькое для нас время в Великой Отечественной войне, я думаю, что источники мужества наших людей находятся в истории Советского государства. Народ, который с оружием в руках отстоял свою власть в 1917 году, не хотел и не мог стать рабом. И, как в героические дни Великой Октябрьской социалистической революции, военные моряки — балтийцы находились в первых рядах защитников своей Родины.

«Попытки противника с ходу захватить город и военно — морскую базу отражались героическими действиями 10–го стрелкового корпуса 8–й армии, частями морской пехоты, корабельной артиллерией флота и вооруженными отрядами народного ополчения Таллина.

Конец июля и почти весь август продолжалась битва за Таллин и главную морскую базу флота. В конце августа вследствие истощения наших сил и усиления вражеских войск Ставка Главного Командования приняла решение вывести корабли флота из морской базы в Кронштадт и в Ленинградскую гавань, а Таллин оставить.

Боевая авиация флота в боях за таллинский плацдарм принимала активное и непосредственное участие, нанося удары по атакующим соединениям противника. Надо отдать должное и морякамбалтийцам: на суше и на кораблях они дрались как настоящие герои»[58].

…Тяжело вспоминать о том, что довелось испытать мужественным защитникам Таллина<на долгом героическом и трагическом пути в Кронштадт. Еще тяжелее писать об этом. Скажу только, что военные моряки Краснознаменного Балтийского флота сделали все, что было в их силах, чтобы выполнить важное задание командования, привести основное ядро флота и тысячи бойцов, в каждом из которых остро нуждался осажденный блокированный и героически сражающийся Ленинград. А потери и жертвы? Что ж они, как говорится, могли бы быть меньше, даже в тех, на редкость суровых и неблагоприятных условиях прорыва из Таллина в Кронштадт. Пусть же будет утешением для нас, ветеранов и участников грозных событий 1941 года и вообще минувшей Великой Отечественной войны, то, что героическая гибель наших боевых товарищей не осталась неотомщенной. Тот, кто побывал» Финском заливе в августе 1941 года, вполне поймет меня.