Бангкок-8

Глава 42

Небольшая взятка в регистратуре госпиталя «Шармабутра» позволила избежать проволочек — неизбежных, если делать запрос по официальным каналам. Я получил ксерокопию регистрационной карточки Фатимы: Уссири Танья, пол мужской, родился в отдаленной деревне на границе с Бирмой в 1969 году. Год, когда американцы высадились на Луне, а Киссинджер в отчаянных поисках путей выхода из войны тайно встретился в Париже с представителями Северного Вьетнама. В карточке значился официальный адрес Фатимы — пригород Бангкока, на выезде на восток: комната 967, двенадцатый этаж, блок Е, здание короля Рамы I. Даже на бумаге было видно, что это трущоба. Такого рода путешествие лучше совершать в воскресенье, когда на улицах мало машин.

Мне потребовалось всего полтора часа, и я оказался у бетонных корпусов, которые занимали достаточно большую территорию. Жилищное строительство — особая статья рэкета. Она неподвластна полиции, которая оставляет ее на откуп Министерству землепользования и планирования. Одна из самых распространенных махинаций — воровство цемента, его слишком мало в бетоне. Поначалу дома выглядят прекрасно. Но бетон не обладает должной прочностью и не способен сопротивляться климату и, что еще хуже, сотрясениям и напряжению. Постепенно образуются отверстия, кислород проникает к стальной несущей конструкции, и та начинает ржаветь. В итоге чиновнику из правительства приходится решать вопрос об оптимальной дате выселения. Желательно потянуть с ним как можно дольше, поскольку придется предоставлять жилье нескольким тысячам человек. Но нельзя опоздать с эвакуацией, чтобы не случилось большой катастрофы со многими жертвами и, как следствие, международного скандала. Я никогда не слышал об этом микрорайоне. Он выглядел так, словно много лет назад заразился оспой. В стенах домов образовались дыры, в опорных колоннах виднелись металлические конструкции. Все вот-вот должно было рухнуть. Здесь давно никто официально не жил. Но процветало сообщество захватчиков, которые, судя по всему, расположились на автостоянках. Мужчины, поджав под себя ноги, сидели на земле и играли в карты, женщины склонялись над кастрюлями на газовых плитках. Кое-кто умудрился подсоединить к общественной осветительной сети телевизоры. Игроки в это знойное воскресное утро то и дело тянулись к кружкам с рисовым самогоном, повсюду бегали больные собаки, играли дети, сушилось белье. Пока я искал блок Е, никто не повернул в мою сторону головы. Потом я карабкался на двенадцатый этаж по опасно выщербленной бетонной лестнице — лифт, ясное дело, вышел из строя давным-давно. Дойдя до верха, я совершенно запыхался, пот пропитал рубашку и брюки. Я весь чесался от жары, напряжения, а возможно, и от укусов населявших эти разваливающиеся здания клопов.

Комната 967 располагалась на углу. Я толкнул дверь, она легко подалась, и я оказался в знакомом, не больше ящика помещении. Нашему правительству следовало бы издать закон, определяющий минимальные размеры комнаты, чтобы поселившийся в ней подданный короля не сошел с ума и не стал коммунистом. Здесь размеры были точно такими же, как у меня, но Фатима имела неоценимое преимущество — два окна на две стороны. Из каждого открывался одинаковый вид — городской пейзаж до самого горизонта. Пространство было плоским, без всяких ориентиров, большие дома перемежались с хибарами незаконных поселенцев и трущобами под жестяными крышами — все в дымке, расплывчато и нереально. Комната выглядела покинутой — словно хозяин, перебираясь в новое место, бросил все свои вещи. А воришки поленились подняться на двенадцатый этаж — что взять у нищего парня-проститутки? Фатима в тот период жизни спала на бамбуковом матрасе, курила «Мальборо» и марихуану и собирала фотографии умерших от СПИДа юношей. Черно-белые снимки пришпилены к стенам: осунувшиеся, исхудавшие лица, на груди отметины саркомы Калоши. У одного опухоль в глазу. Если присесть напротив двери, ряды фотографий будут располагаться по обе стороны от зрителя. Теперь я Уссири — задолго до того, как стать Фатимой. Сижу, привалившись спиной к стене, и зачарованно смотрю на свое неизбежное будущее. Иммунная система уже отказала, в груди неполадки, быстро перерастающие в пневмонию и рак легких, тело снаружи и внутри не в состоянии сопротивляться болезням, деградируют умственные способности, мозг поражают опухоли. Мучает вопрос: и ради чего все это?

На полу рядом с туалетом я нашел регистрационную карточку из медицинской клиники неподалеку от Пат-Понга. Я знал эту клинику. Как все медицинские учреждения в этом районе, она специализировалась на инфекциях, передаваемых половым путем. Туда на ежемесячные проверки ходили проститутки.

Я терпеливо сидел в приемной на Седьмой сой рядом с Силон и наблюдал, как женщины, мужчины и транссексуалы от восемнадцати до тридцати лет заходили в кабинет, чтобы сдать анализ крови или получить готовые результаты. Большинство составляли женщины. Я без труда читал по их лицам. На лицах некоторых из них было выражение неуверенности — уступили желанию клиента совершить акт без презерватива (многие фаранги жалуются, что презерватив мешает эрекции) или не сумели воспротивиться насилию. Но большинство девушек не унывали — они считали, что принимали все необходимые меры предосторожности: заставляли клиентов надевать резинки, подмывались холодной водой до и после сношения и полоскали «Листерином»^[36] рот.

Вирусом иммунодефицита не так легко заразиться, если тщательно соблюдать гигиену. Правительство проделало огромную работу, объясняя способы передачи инфекции. Но десять лет назад, когда юный Уссири Танья фотографировал умирающих друзей и сам ждал смерти в своей берлоге, дела обстояли иначе. Тогда казалось, что таинственная болезнь выбрала главной мишенью Таиланд. Мы с Нонг в то время довольно часто посещали больницы, напоминавшие сумасшедшие дома викторианской эпохи и предназначавшиеся для того, чтобы в них умирали бедняки. И как знать, не исключено, что сталкивались там с Фатимой.

Клиникой владел и управлял энергичный таец среднего возраста, который в белом халате постоянно то входил, то выходил из лаборатории. Все, кто имеет дело с проститутками, вырабатывают в себе своеобразную манеру обращения с ними — разговаривают определенным образом, отчего те перестают испытывать раздражительность и лучше вникают в свои проблемы. Врач вполне владел этим искусством, и это в большой степени объясняло популярность его клиники. Ходили слухи, что, если у девушки выпадал безденежный месяц, он время от времени соглашался принять гонорар натурой. Он говорил с пациентками серьезным голосом, в котором сквозили нотки уважения, спрашивал о том, когда они работали в последний раз, советовал не перенапрягаться, отчего они обычно хихикали. В тысячный раз брал с них обещание, что будут предохраняться, продавал «Листерин» и контрацептивы и поздравлял с хорошими результатами анализов. «До следующего месяца!»

Я подождал, пока в приемной не останется пациентов, и только после этого показал удостоверение и попросил историю болезни Уссири Танья. К моему удивлению, он немедленно вспомнил фамилию и провел меня в свой кабинет с затянутой красной клеенкой кушеткой, где лежали пачки одноразовых шприцев, трубочки для взятия проб и стояли подставки с пробирками. В углу гудел холодильник.

— Он еще жив?

— Это вас удивляет?

Врач на мгновение задумался.

— Не особенно. Даже десять лет назад не все обязательно умирали, хотя каждый, кто этим занимался, ждал смерти. У него по этому поводу развилась настоящая фобия — обычная реакция в те годы. Был период, когда он приходил проверяться каждую неделю. Я ему сказал: «Болезнь проявляется не сразу. Вполне достаточно делать анализы раз в месяц». Но он продолжал нервничать. Странная вещь: иногда мне начинало казаться, что он хотел заразиться. Что ему невмоготу ожидание. Может быть, он стремился быть вместе с друзьями? Мужчины-проститутки рисковали сильнее девушек. Ситуация была очень тяжелой. В наши дни профессионалы заражаются не так часто — болезнь поражает работающих по выходным любителей, которые забывают предохраниться должным образом. СПИД оказал колоссальный эффект на здоровье нации. Почти исчезли сифилис и гонорея, даже стало меньше герпеса. Все спешат скорее провериться.

— Результаты анализов всегда были отрицательными?

— Да. Я же сказал, у него развилась фобия. Он мне как-то признался, что из-за страха заразиться отказал половине своих клиентов. Приводил ко мне своих друзей, которые настолько боялись сдавать анализы, что их должны были держать за руку. Он знал почти столько же, сколько врач, прочитал о СПИДе все, что попало ему в руки. Он был умен, интересовался природой вируса и рассуждал о нем лучше меня.

— Он желал смерти?

Врач пожал плечами:

— С моей точки зрения, это западное понятие. Люди — единственные представители животного мира, сознающие неизбежность смерти, и в силу этого либо поддаются ее очарованию, либо не в состоянии спокойно думать о ней. Если бы он в самом деле желал смерти, то давно бы умер. В Бангкоке у юноши-проститутки для этого много возможностей. Согласны?

— Но все-таки он отличался странностью?

— Одержимостью болезнью. Одержимостью не заразиться. Но он не собирался менять профессию, даже если бы мог. Это было не стремление к смерти. Это была одержимость смертью.

— В буддистском смысле слова?

— Возможно. Он говорил, что медитировал по поводу смерти. Это была единственная реальность. Иногда мне казалось, что он на грани срыва. Не так просто, когда тебе восемнадцать, видеть, как рядом умирает столько друзей.

— Когда он прекратил приходить к вам на прием?

Быстрый взгляд в мою сторону, и врач отвел глаза.

— Надо проверить. Думаю, что его здесь не было восемь или девять лет. Подождите. Он приходил до того, как я приобрел этот чертов компьютер. Придется порыться в журналах.

— Это не так важно. Вы никогда не видели его с черным американцем? Очень высоким морским пехотинцем?

— Нет. Никогда.

— Он вам не говорил, что собирается изменить пол?

Врач недоуменно изогнул брови:

— Он так поступил?

— Это вас удивляет?

— Да.

— Почему? В этом нет ничего необычного.

— Ничего необычного — во всяком случае, в этой среде. Но у меня развилось чутье. Я чувствую таких людей — и мужчин, и женщин, я их перевидал достаточно. Одни — хитрые бизнесмены, они хотят сколотить капитал и открыть бар или парикмахерскую. Другие — таких можно встретить на улицах всего мира — продают не только тело, но и свою индивидуальность. Они рабы. Именно такие, как правило, решаются на операции. Раз нет индивидуальности, то и терять нечего. Он не производил на меня такого впечатления. Голубой, не спорю, но с умом. Голова на плечах была. Знал себе цену.

— Такие не идут на операцию?

— Послушайте, я ведь, в конце концов, не психиатр. Откуда мне знать? Скажу больше — я перестал заниматься медициной. Считаю это слишком нервным ремеслом. Зарабатываю на жизнь только тем, что делаю анализы.

— На стенах в его квартире висят фотографии умирающих от СПИДа. Такое впечатление, что некоторые уже мертвы.

— Похоже на него.

— Думаю, он сидел в своей берлоге и часами смотрел на снимки.

— Очень может быть.

Выйдя на Силом, я миновал книжный магазин, где продавалась новая биография Пол Пота. Заблудшие встречаются и на тропе буддизма, как на любой другой. Пол Пот был монахом, до того как ему пришло в голову расправиться со своим народом. Иногда реальность смерти становится всеобъемлющей — и неотразимой.

В Ривер-Сити я немного помедлил и лишь потом поднялся по эскалатору в галерею Уоррена. Я нервничал, хотя не мог понять почему. Наверное, догадывался: Фатима убила Брэдли и Пичая. Теперь мне следовало убить ее. Справедливо? Но как убить парня, который в такой же, как у меня, комнатушке, также, как и я, оплакивал погибших друзей и удивлялся, за что им все это выпало? Наконец я решился, поднялся наверх, однако Фатимы в галерее не оказалось. Другой продавец, отлично вымуштрованный парень — то ли гей, то ли нет, — встретил меня неодобрительным взглядом. Я быстро извинился и вышел, радуясь, что сегодня мне никого не придется лишать жизни. У себя дома я снова превратился в Уссири и ощутил себя в его комнатке медитирующим о смерти. Я не сомневался, что он очень глубоко погрузился в себя, когда познакомился с Брэдли.

Но вот ум в необъяснимых блужданиях обратился в более практичную сторону. Понедельник, я берусь за мобильник и звоню сговорчивому чиновнику из Министерства землепользования — обещаю тысячу батов, чтобы он кое-что проверил в своем компьютере. Через полчаса он мне перезванивает и называет совершенно иной адрес.

Если хотите застать проститутку дома — пусть даже отошедшую отдел, — идите к ней утром. Старые привычки нелегко искоренить. Нонг, например, хоть и не работает десять лет, не поднимается раньше одиннадцати.

К середине девяностых годов Таиланд утвердил себя как bona fide^[37] азиатский тигр — страной с дорогой выпивкой и зашкаливающими ценами на землю. Риелторы стали обхаживать семейства, многие поколения владевшие бесполезными клочками земли, и люди в одночасье превратились в миллионеров. Бангкок приковал к себе всеобщее внимание. А разве это плохо для города? Магические слова «развивающаяся экономика» привлекли сотни тысяч иностранцев, и всем им требовалось жилье международного уровня. Многоквартирные дома росли в жарком климате как грибы. Лучшие оказались поблизости от Сукумвит между сой 33 и сой 39, где квартиры отличались качеством отделки, которым справедливо славились наши японские братья. Каждый второй ресторан и супермаркет в округе принадлежали японцам, и там можно было в любой час дня и ночи заказать суши, тапаньяки, тофу, харами, темпура, кусикацу и отумани. В конце сой 39, рядом с Печабури-роуд, возвышались три башни комплекса Супала, они словно тянулись поцеловать знойное небо. Сидевший за конторкой в холле охранник вознамерился позвонить жильцу из пент-хауса площадью четыре тысячи квадратных футов и отказался от этой идеи только после того, как получил пятьсот батов и обещания засадить его в тюрьму, если он будет мне мешать.

Поднимаясь на лифте на тринадцатый этаж, я размышлял, суждено ли мне ее убить в этот день. Но с другой стороны, я не забыл профессионально подстраховаться и захватил с собой маленький диктофон.

В десять тридцать утра я стою перед массивными двойными дубовыми дверями, которые охраняют китайские божки из зеленого, красного и белого фарфора. Нажимая кнопку звонка, я слышу, как внутри работает телевизор. Внезапно наступает тишина — телевизор выключили. Только мой нервно обостренный слух полицейского способен различить шаги босых ног по полу. На меня смотрят через глазок и размышляют, как поступить.

Так проходит пять минут, затем я слышу глухой щелчок мощного замка, звяканье еще нескольких запоров и лицом к лицу оказываюсь перед иконой.

Я застаю ее врасплох в этот безбожный час и все равно восхищаюсь тому, насколько она прекрасна. Зеленое с красным шелковое кимоно небрежно подпоясано на талии, черные густые волосы ниспадают на плечи, в ушах жемчуг, на пальцах кольца, прекрасное тело, скромная улыбка.

— Sawadee ka.^[38]

— Доброе утро, Фатима. У тебя хорошая квартира.

— Пожалуйста, заходи.

Квартира оказалась двухэтажной — тиковая лестница вела наверх, к спальням, а здесь глаз приковывали большие, от пола до потолка, окна, из которых открывался прекрасный вид на город.