Бангкок-8

Глава 49

Стук в мою жалкую дверь. Кто-то окликнул меня по имени: «Сончай! Детектив Джитпличип!» Должно быть, я заснул на матрасике, так и не раздевшись. Жутко болела голова. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы выползти из своей пещеры. В помещении без окон я терял чувство времени, особенно когда напивался до потери пульса. Солнечный свет резал глаза. Во дворе напротив магазина и мототаксистов стояла присланная полковником машина с мотоциклетным эскортом. Это был такой же «лексус», как тот, в котором меня недавно похитили, но за рулем сидел другой шофер.

Машину сопровождали четыре мотоциклиста, а дорожную полицию предупредили, чтобы нас беспрепятственно пропускали. Я удивился, когда понял, что мы направляемся в местный аэропорт, но поделать все равно ничего не мог. Единственным желанием было, чтобы они не пользовались с таким единодушным рвением своими проклятыми сиренами.

Меня твердо, но вежливо вывели из машины и проводили к конторке регистрации на рейс до Чанг-Май, где один из моих охранников достал из кармана билет первого класса на мое имя. Воспользовавшись удостоверениями, охранники прошли в зону ожидания и сели. И даже когда настало время посадки, они не оставили меня одного и довели до самого трапа. Полет длился полчаса, после чего меня встретила другая машина с доверенным водителем Викорна. К этому времени я окончательно протрезвел, и во мне не осталось ни грамма алкоголя, чтобы смягчить грызущую голову боль.

Я ни разу не бывал в доме босса в Чанг-Май и удивился, насколько далеко он находился от города: мы проехали вдоль реки Пинг примерно десять километров и только тогда оказались рядом с лучшей в мире недвижимостью. Такие дома время от времени выставляются на продажу, и объявления об этом размещаются в газетах. Усадьбы стоимостью в миллион долларов, с гаражами на пять машин расположены на лесистых участках в непосредственной близости от воды. Некоторые представляют собой восстановленные тиковые дома, другие имитируют тайский стиль, однако большинство подражают западной роскоши — виллам в Малибу или пригородах Лос-Анджелеса. Всеми ими владеют гангстеры.

Двухэтажный дом полковника с белыми стенами и окнами от пола до потолка стоял под размашистыми скатами крыши из красного гонта. Двое полицейских с рациями дежурили у автоматических ворот, которые открылись при нашем приближении.

Водитель вышел из машины и расслабленной походкой, словно после тяжелых дневных трудов возвращался домой, двинулся по гравийной дорожке. На пороге в свободной хлопчатобумажной рубашке, мешковатых черных брюках и старых кожаных шлепанцах показался Викорн, увидел, что я остался в автомобиле, и поманил к себе. Незначительные приметы — то, как он шаркал ногами и щурил левый глаз, — дали мне знать, что он пьян. Не иначе гульнул накануне.

Пока я дошел до двери, со мной остался один водитель. Он проводил меня внутрь, и мы оказались в большой комнате на первом этаже дома. Окно во всю стену выходило на старый деревянный причал в излучине реки, неподалеку от берега в маленькой тиковой лодчонке плыли два рыбака. Как на старинной картине: зеленые джунгли склонились вершинами деревьев к медленно текущей бурой воде, два рыбака шевелили веслами и забрасывали сеть — все так безмятежно, будто остановилось время.

Комната была настолько просторной, что мне пришлось искать в ней полковника. Он сидел в стороне в кожаном кресле, курил манильскую сигару и смотрел в окно. На кофейном столике стояла пустая бутылка из-под «Меконга». Я молча прошел по тиковому полу и опустился в кресло напротив. Итальянская обивка показалась мягкой, как кожа ребенка. Между нами на столе лежал допотопный армейский револьвер со стволом длиной примерно двенадцать дюймов. Викорн не смотрел на меня.

— Ты сердишься, Сончай?

— Вы мне солгали.

— He совсем. Я тебе ответил, что не знаю женщину, которая бы подходила под описание внешности Фатимы. Но Фатима не женщина. Во всяком случае, для такого консервативного человека, как я.

— Она была вашей связной в операции Брэдли по доставке яа-баа?

Он вскинул руки:

— Что мне оставалось делать? Надо было кого-то привлечь. Я сомневался, стоит ли нанимать фаранга, но в каком-то отношении в этом был большой смысл. Морпех из американского посольства вне подозрений, но насколько можно доверять иностранцу? Нужно, чтобы время от времени мне кто-нибудь доносил, что у него на уме. И я завербовал ее, как только мои люди согласились воспользоваться его услугами.

Я кивнул. Это мне было ясно.

— Но вот что выходит за рамки моего понимания: зачем вы приказали нам с Пичаем следить за Брэдли?

— Потому что знал, какими вы были. К тому времени я не сомневался, что она убьет Брэдли, и ждал, когда американцы потребуют тщательного расследования. Другие полицейские могли бы просто арестовать Фатиму. Но вы, истинные буддисты, не решились бы преследовать ее, зная, в чем дело. Я не хотел, чтобы в тюрьме ее допрашивали мои недруги. Однако ее сумасшедшая выходка со змеями застала меня врасплох. Поверь, я не ждал ничего подобного. Был готов, что она его прикончит, но не представлял, каким образом.

— Вы знали, что она его убьет? И отдали приказ нам с Пичаем из чувства сострадания? Ничего не понимаю.

Викорн прикрыл ладонью рот и рыгнул.

— Я старею, Сончай. Недавно снова говорил со своим братом. Больше полугода назад послал ему мобильный телефон. Он почти никогда его не включает, чтобы не мешал медитации, но время от времени звонит мне сам, если находит человека в соседней деревне, который мог бы зарядить ему батарею. В монастыре нет электричества. Он сказал, что по тому, какую я веду жизнь, мне вообще повезет, если я реинкарнируюсь в обличье человека. Увечный нищий — это самое большее, на что я могу рассчитывать. Но скорее буду кем-нибудь из животных или даже насекомых, например жучком. Ты его знаешь: мой брат не щадит чувств.

— Продолжайте.

— Когда я выяснил, что Уоррен и Брэдли задумали сделать с Фатимой, я попросил у брата совета.

— Как вы это поняли?

— С помощью той пленки, которую сняла русская мафия. Русские решили, что было бы неплохо пошантажировать Уоррена его слабостью к проституткам. А в итоге запечатлели убийство. Уоррен пришел в отчаяние. Он понимал, что его жизнь рушится. И попросил своего хорошего приятеля полковника Сувита заключить с русским и сделку. Урки ведут здесь дела и нуждаются в нас гораздо сильнее, чем мы в них, но Сувита не назовешь дипломатом. Ты же его знаешь. В итоге Уоррен в память о прежних временах обратился за помощью ко мне. Может быть, агент ФБР тебе рассказывала о наших прошлых делах? Переговоры о возвращении пленки вел я. Русские бандиты живут по понятиям, и у них есть своя особая честь. Если они утверждают, что у них всего одна копия, на их слова можно положиться. До этого я никогда не вел с ними дела, но они зарабатывают проституцией и провозят через Таиланд большое количество героина и поэтому хотят, чтобы мы были на их стороне. Уоррен правильно рассчитал, что переговоры от его имени должны вести мы. Им предложили такие деньги, что они замолчали. Уоррен заплатил за кассету три миллиона долларов плюс комиссионные за посредничество. Я видел запись. Но пленку отдавать отказался. Сувит пришел в бешенство, и Уоррен тоже. Но они ничего не могли поделать. Я сказал Сувиту: «Слушай, пленка нам пригодится, чтобы держать Уоррена на крючке. Пока она у нас, американец будет делать все, что мы ему скажем». — Викорн взмахнул рукой. — Однако потом я переговорил с братом, и он, как всегда, спутал все мои мысли. И еще эта запись: то, что делали Брэдли и Уоррен, — это очень по-европейски, невероятно жестоко и совершенно не по-тайски. Мы убили много мужчин, ты и я, но, насколько я могу припомнить, ни одной женщины. И что из того? Мы просто отправляли их в следующие жизни немного раньше, чем предполагалось, и, как правило, без боли и страданий.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что не мог им позволить сделать то, что они задумали, даже с этим мальчиком-проституткой.

Я все еще не мог его понять и, наморщив лоб, решил, что это алкогольная отрава блокирует мои мыслительные функции.

— Тогда я решил посвятить в свою проблему брата и попросить его совета. Но о пленке не сказал, он о ней ничего не знал. Брат день медитировал, затем позвонил мне. Его вердикт был изящным, ясновидящим и решительным, как сам буддизм. И заключался в одной-единственной фразе: «Передай пленку ей». Можешь называть меня суеверным стариком, но я отдал ей кассету. Это случилось за несколько дней до того, как она убила Брэдли при помощи змей. Разумеется, она все поняла, когда увидела бедную русскую с золотым стерженьком в пупке.

Я смотрел на него, едва сдерживая улыбку.

— При помощи пленки она верховодит над Уорреном? И заставила его приехать в Таиланд?

— Да. Мы все ее недооценили. Признайся, что это истинное правосудие по-тайски.

— А как быть с телохранителями Уоррена? Кхмерами?

Викорн презрительно хмыкнул:

— Она всегда имела над ними власть. Уоррен и Брэдли наняли их в панике, когда прижали русские. Но каким способом Брэдли мог с ними общаться, если не при помощи Фатимы? Эти животные говорят лишь по-тайски и на кхмерском. Да, Уоррен знает тайский, но он не всегда здесь. А они не доверяют фарангам. Родичи Фатимы — выходцы из джунглей, поэтому ей не чужд образ мыслей этих дикарей. Уоррен и Брэдли не заметили опасности, потому что недооценили Фатиму. А она мало-помалу стала для этих кхмеров божеством. Со времен гражданской войны и смерти Пол Пота они все словно потерянные. Для них Фатима — словно возврат в былые дни с их шаманами и апокалипсическими видениями, к тому же она снабдила их мотоциклами «харлей-дэвидсон» и автоматами «узи». Стала Пол Потом, Санта-Клаусом и богиней смерти в одном лице.

Мозг любит истину. Как только все части мозаики выложены на стол, он работает вовсю, чтобы установить связи.

— Два дня назад она и Уоррен пригласили меня в галерею, и я наблюдал, как она разбила самую ценную из его нефритовых статуэток. И еще массу всего другого.

— Она с ним играет. Не знаю, что у нее на уме. Она кошка, а он мышь. Она наслаждается своей ролью — ведь они поменялись местами. — Викорн не спеша поднял голову и посмотрел на меня из-под полуопущенных век. — Она играет со всеми нами. Интересное дельце?

— У вас есть какие-нибудь соображения?

— Абсолютно никаких. Не представляю ее планов. Я всегда держался от Фатимы на расстоянии вытянутой руки. Она мне требовалась лишь для того, чтобы доложить, что товар благополучно прибыл и направлен в город. Брэдли был дураком, если считал, что за ним не следили. Стоимость некоторых партий доходила до двадцати миллионов долларов. Я уже не говорю о нефрите. — Полковник помолчал и почесал нос. — Мне вообще-то вовсе не нравится торговля, но надо же как-то взбадривать наших людей.

— Как она устроила дело со змеями?

— Фатима из народности карен. Ее соплеменники постоянно продавали китайцам этот опасный товар, а те требовали, чтобы змеи были свежими. Карен научились переправлять рептилий живыми. Фатима просто-напросто сказала, что ей требуется, и заплатила за работу. — Викорн вскинул руки. — Она неуправляема, но при помощи той пленки командует Уорреном. Какой смысл его убивать, если он ее раб и она его медленно уничтожает?

— А через Уоррена она управляет вами? Я видел вас несколько дней назад в «Бамбуковом баре».

— Вот как? — Старик бросил на меня косой взгляд.

— Доктор Суричай тоже был там.

Викорн кашлянул, не сводя с меня глаз.

— Фатима хочет сделать с миром то же, что мир сделал с ней. Вопрос не в том, чтобы убить Уоррена — не он сотворил этот мир. Понимаешь? Теперь, когда она контролирует Уоррена, она контролирует всех. Меня пригласили, и я побежал слушать, как она поет. Уоррен позвал — упрашивал чуть не на коленях, потому что так захотела Фатима.

— Весь этот сыр-бор только для того, чтобы затащить вас в джаз-клуб, где она поет «Прощай, черный дрозд»?

— Ты бы понял, если бы не был таким безобразно святым. У нее первый раз в жизни появилась возможность подняться выше других, она верховодит миром. Она — императрица, люди спешат выполнить любую ее прихоть. Ей доставило огромное удовольствие видеть, как я прискакал по ее команде.

Викорн подался вперед и повернул револьвер так, что рукоятка смотрела в мою сторону, а ствол — в его.

— Убей меня, если хватит духу. У тебя есть право — моя вина в том, что погиб твой напарник.

Я обернулся на мягкие шаги. У этой молодой женщины черные волосы были коротко острижены, почти под мальчика, в каждом ухе по три серьги. Она носила джинсы и черный топик на завязках, который не скрывал изящной татуировки — цветка хризантемы над правой грудью. Сначала я решил, что это одна из его дочерей, но потом вспомнил слух, что такая татуировка есть у Да — четвертой mia noi, младшей жены полковника. Она скользнула взглядом по гигантскому револьверу, поклонилась мне и, отметив степень опьянения мужа, презрительно фыркнула и довольно резко спросила, что нам подать — чай или спиртное. А если ничего не надо, она бы хотела, чтобы шофер Викорна отвез ее в город, где у нее назначена встреча с подружкой. Полковник раздраженно разрешил ей воспользоваться машиной и водителем, и мы проводили ее взглядом, пока она шлепала босыми ногами к двери. Полковник сделал неопределенный жест рукой.

— Ошибка. Я динозавр, Сончай. Проглядел, как изменилась наша страна. В прежние времена, когда брали в дом mia noi, все, что требовалось, — кормить ее и ее семью и подарить ей одного-двух детей. А теперь, — он покачал головой, — ей требуется самосовершенствование: я плачу за уроки у парикмахера, стилиста, за бесконечные занятия аэробикой и новейшие интернет-программы. Заявляет, что дома сходит с ума от скуки и намерена завести свое интернет-кафе. Такое впечатление, что ей вовсе не хочется иметь детей. Говорит, что мы заключили с ней сделку, своего рода договор: она отдает мне свое тело всякий раз, когда у меня хватает на это сил, она остается мне верной, а я взамен финансирую ее. Эта женщина — живое слияние Востока и Запада.

— Сделка не из худших.

— Понимаю. Но куда подевалась романтика? Она меня даже не боится. Видел, как она посмотрела на револьвер? Словно хотела сказать: «Старикан опять играет в свои игрушки». А вчера заявила: «Будешь вечером заниматься со мной сексом, или мне можно посмотреть футбол?» С каких это пор наши женщины помешались на футболе?

— Уже давно. Могу засвидетельствовать, что многие из них предпочитают футбол сексу.

— Она самая честолюбивая и наименее довольная из всех моих жен. Неужели эмансипация — это когда женщина испытывает постоянное чувство неудовлетворенности? Что это за мир? Мне что-то не хочется больше в нем маяться. Так ты отправишь меня в следующую инкарнацию или нет?

Когда я потянулся за револьвером, Викорн напрягся, но не двинулся с места. Я проверил барабан — патроны были на месте. Выходит, он не шутил, всерьез хотел, чтобы я его убил.

— Решил, что я валяю дурака?

— Нет. — Я защелкнул ствол и положил револьвер на место. — Но есть по крайней мере один человек, который усомнится, что оружие было заряжено, когда я стану рассказывать эту историю.

— А откуда тебе знать, что патроны не холостые? Ты, дружок, слишком много времени провел с агентом ФБР и сам стал мыслить по-американски. Честь есть честь.

Он зажал револьвер в трясущихся руках и нажал на спуск. Пуля проделала в окне дыру, на грохот со всех четырех сторон сбежались телохранители. Не выпуская оружия из рук, полковник мотнул головой, отсылая их обратно. И с громким стуком положил револьвер на стол. У меня в ушах все еще отдавалось эхо выстрела, на пробитой панели окна появилась трещина в виде молнии, на пол со звяканьем сыпались осколки. Не могу сказать почему, но этот случай только укрепил мою любовь к боссу.

— Не понимаю, с какой стати я построил дом в стиле белых. В юности я увлекался Западом. Зато теперь понимаю, как сильно мы обманулись. Взгляни на это идиотское окно! Какому придурку пришло в голову соорудить в тропиках стеклянную стену? Куда лучше маленькие окна со ставнями, высокие потолки, тиковые стены и минимум света — возникает ощущение пространства, где можно жить и дышать.

Викорн отвернулся и, разглядывая рыбаков, слегка наклонил голову. Я отчетливо слышал его мысли: он разговаривал с братом и признавался, что куда лучше вести образ жизни простого рыболова. А брат советовал ему не путать сентиментальность с нирваной. Викорн снова обратил на меня внимание и беспомощно скривил лицо.

— Слышал? Он совершенно безжалостен. Не дает ни на чем успокоиться.

Полковник тяжело поднялся из кресла и поманил меня за собой. Мы оказались в маленьком домашнем кинотеатре, где перед гигантским телевизионным экраном стояли штук двадцать кресел. Он велел мне сесть, ушел минут на пять и вернулся с видеокассетой.

— Я, естественно, сделал копию.

Полковник наклонился с таким усилием, словно был старше лет на десять, вставил кассету в проигрыватель, и в ту же секунду на экране появилось черно-белое зернистое изображение — белая блондинка славянской наружности. На ней были джинсы и облегающая майка. Женщина оживленно улыбалась, явно стараясь привлечь внимание кого-то, кто оставался вне поля зрения объектива. Она кивнула в ответ на какую-то фразу и принялась раздеваться. Первой исчезла майка, открыв черный бюстгальтер и золотой стерженек, наискось пронзающий пупок. Женщина коснулась его пальцами и, сложив губы буквой «о», облизнула их кончиком языка. Нагнулась вперед и расстегнула бюстгальтер. Поводила торсом так, что затряслись груди. Но затем нахмурилась и снова послушно кивнула — стало ясно, что зрители остались недовольны. Джинсы она расстегнула с более серьезным выражением лица. Теперь на ней остались только стринги. Однако и это показалось зрителям недостаточно эротичным. Немного растерявшись, она сняла и их и, голая, не спуская ладоней с бедер, ждала дальнейших приказаний. Удивленно подняла над головой руки и на несколько секунд застыла в такой позе. Явно демонстрируя пупок.

Викорн остановил пленку и насмешливо посмотрел на меня. Если не считать цвета кожи, женщина фигурой удивительно напоминала Фатиму. Полковник снова нажал на кнопку воспроизведения. Повинуясь приказу, блондинка опустила одну руку и стала соблазнительно поглаживать золотой стерженек: то вдоль, то вокруг, изображая своеобразную комбинацию мужской и женской мастурбации.

Потом легла на стоявшую позади нее кровать, вытянулась во весь рост, и вновь доминирующей деталью на экране стал золотой стерженек. Язык жестов ясно свидетельствовал, что как только она прекращала его ласкать, сразу же получала от клиентов замечание. Но вот она перевернулась на живот, и в ту же секунду две гигантские черные руки схватили ее запястье и прикрутили лентой к металлическим прутьям в голове кровати. Другим запястьем занялись белые руки с филигранным браслетом, привязав его с противоположной стороны. Женщина полузакрыла глаза, убедительно изображая страсть. Теперь камера снимала только ее лицо и верхнюю часть тела. И о том, что с ней совершали половой акт, можно было судить только по ее мимике. Вдруг выражение лица изменилось. Я понял, что она испытала сильное физическое потрясение, и после первого удара кнутом на щеку брызнули капельки крови. Я крикнул Викорну, чтобы он остановил магнитофон.

Телевизионный экран погас. Полковник посмотрел на меня с пьяным любопытством:

— Брат много рассказывал мне о вас с Пичаем. Говорил, что вы во многих отношениях одаренные люди. Твоя проблема в том, что ты лишен индивидуальности. Способен быть кем угодно, но только в течение короткого периода времени. Кто ты сейчас? Жертва?

— Фатима, которая в первый раз смотрит эту пленку, — ответил я, устыдясь своей слабости.

К моему удивлению, полковник обнял меня за плечи.

— Все в порядке?

Я помолчал и сказал:

— Я должен вынести ей приговор?

Вопрос еще сильнее состарил полковника. Шея под волевым подбородком сделалась дряблой. Теперь я видел в нем хитрую доисторическую рептилию. Вот оно — истинное наказание. Не возрождаться в облике животного, а вечно изворачиваться, потакая собственной алчности.

— Полагаю, что так, — устало ответил он.

— Не хотите помочь?

— Каким образом?

— Китайцы.

Он кивнул и схватил меня за руку.

— Все зависит от них. Если они решат защитить своего человека, нам конец. Фатима вывесит запись в Интернете и вовсе сорвется с катушек. Ее лишили всего человеческого, ей нечего терять. Кхмеры вступятся за нее, им тоже нечего терять. И учинят кровавую баню.

Стоявший у двери Викорн напоминал сморщенную жабу. Беспомощный жест — затем он снова схватил меня за руку, и его глаза блеснули новым светом.

— Ювелир — больной человек, но в то же время он гений. Надо было видеть его в период расцвета. Чиу-чоу его обожают. А у меня откуда все взялось? Из Китайского квартала, если ты не знал. Мы, тайцы, годимся лишь на то, чтобы трахаться, драться, пить и умирать. Так учили меня Уоррен и его китайские друзья. — Полковник надолго замолчал. — Отличные были деньки. Горы Лаоса — истинное обиталище Будды. Зеленые, плотно окутанные туманом. Мы взмывали вот так, — взмах рукой, — пока не поднимались на шесть, восемь, десять тысяч футов. Воздух делался разряженным и ледяным. Пат запускал чертову пленку с «Полетом валькирий». Тогда я впервые понял, что фаранг способен любить тайца. Мы дважды падали, весь самолет был в дырках от пуль. Я обмочил штаны. Но американский летчик оказался настоящим суперменом. Мы умудрились вернуться в Лонгтьен. Гмонги тоже были что надо. Разве кто-нибудь способен понять невинность торговли опиумом? Уоррен был добр к гмонгам — убедил своих друзей чиу-чоу платить им хорошие деньги. Что ты на это скажешь? Даже он в те времена обладал честью.

Полковник сгорбился и вернулся домой.