Барк «Жемчужный»

Эмма

«Скажи, великий, зачем она приехала сюда, в Африку, из страны вечного льда?» — Марокканка Фатима с жалостью поглядела на Эмму, девочку с красным галстуком, которая неподвижно сидела на террасе.

Эмма тяжело дышала, была вся в поту, ее светлые длинные волосы взмокли и блестели, как лакированные. Но надо держаться. Надо привыкнуть к этому раскаленному, до боли чужому небу, небу Африки.

Марокканка вздохнула и сказала:

— Твоя судьба удивительна. Она от аллаха… Он мудр, великий…

Эмма не ответила. Было бесполезно спорить об аллахе с темнолицей женщиной.

Но судьба девочки и вправду была необычайной… Она родилась в Арктике на борту французского транспорта «Солей». Ее мать, судовая буфетчица Луиза Маршан, через день после родов тяжело заболела, спасти роженицу не удалось, и покойную, по морскому обычаю, отдали морю.

Но что делать с девочкой? Ведь крикунье нужен особый уход, заботливые руки, а здесь, на «Солей», все пропитано смрадом промыслового груза, в жилых помещениях душно, как в погребе, и пища — одни консервы. Судно на целых два лишних месяца задержалось в полярных водах, неизвестно, когда оно теперь вернется домой, и «Солей», ради спасения человеческой жизни, пришлось отклониться от курса и направиться в ближайший порт Арктики. Это был полярный поселок Северное Сияние. Там моряки-французы обратились к нашим полярникам с просьбой помочь девочке.

Ждать долго не пришлось. На «Солей» поднялись супруги Сайкины, охотники с зимовки Бакланье.

— Ну-ка, покажите вашу мадемуазель, — сказала женщина в кожаной куртке. На добром рябом лице полярницы светилась улыбка.

Лицо мужчины было сурово. Но, когда он увидел крохотное красное тельце, завернутое в простыню, он весело рассмеялся.

Моряки, знавшие толк в людях, обрадовались: с такими их девчонка не пропадет, — и выкатили на палубу бочонок вина.

Были подняты кружки. После этого капитан от лица всего экипажа поблагодарил отзывчивых людей. Он заверил, что девочку у них никто не отберет. Она никому не нужна. Ее отец, моряк, с прошлого года пропал без вести. А старшая сестра новорожденной находится в Касабланке, в сиротском доме…

Французы пожелали счастья гостеприимному берегу, и судно вышло в открытое море.

Шли годы. Над Бакланьим гудели ночные ветры. Пурга трясла дом, кружилась, пела. Может быть, это были песни о далекой Большой земле… Порой они волновали Эмму, куда-то звали. В такие дни в оленьей малице и пыжиковой шапке она подолгу носилась на своих собаках по тундре или сидела дома, возле огня, и вырезала из кости мамонта птиц, собак и тюленей. Ее последняя работа, модель большого волшебного корабля-атомохода «Ленин», была гордостью пионерского клуба Северного Сияния.

А пурга все пела. Казалось, никогда не рассеется снежная мгла. Но приходила весна. Поднималось солнце. Оно сушило и плавило снега, сзывало веселых птиц юга. Гомон птичьих базаров наполнял небо, берег и море.

Весной Эмма наравне со взрослыми отправлялась промышлять тюленей, била нерпу и выходила с рыбаками на моторном кунгасе в море. А летом, с централкой за плечами, она бродила по тундре и, по поручению пионерской организации поселка, охраняла маленьких зверей. Два белых прожорливых волка были на счету девочки.

Павел Сайкин и его жена Елизавета не могли нахвалиться Эммой. В часы досуга они с ней занимались, читали книги и даже раздобыли для нее самоучитель французского языка.

— Твоя мать француженка, и ты должна знать язык матери, — сказала Елизавета.

Девочка научилась говорить по-французски.

Но не думала, не гадала Эмма, что этот язык ей когда-нибудь пригодится.

Это случилось в конце февраля 1960 года. Однажды на зимовку Бакланье пришло письмо. Письмо из Африки.

Оно было от отца Эммы, Поля Маршана, вернувшегося домой после долгих лет скитаний. Он писал о том, что хочет повидаться с дочерью. Он долгие годы ничего не знал о ней. Капитан «Солей» сообщил лишь о смерти жены. Дальше отец писал о том, что он стар, одинок, богат и живет в собственном доме с Симоной, ее сестрой. Письмо заканчивалось следующими словами: «Дорогая Эмма, приезжай к нам в Касабланку. Все, что в нашем доме, — твое».

Письмо тронуло Эмму. Но что скажут Сайкины, ее настоящие родные?

— Да, Эмма, — сказал Павел Сайкин.

Елизавета Сайкина промолчала. Она лишь ласково обняла свою приемную дочь.

Эмма оделась, вышла на порог дома и задумалась.

Была ночь. Выла пурга. А там, далеко на юге, в Касабланке, цветут сады, светит жаркое солнце. Там, в Африке, живут Поль Маршан и девушка Симона… Они ждут ее. Что же, она, Эмма, согласна погостить у них в Касабланке.

Через месяц в Северное Сияние прилетел самолет из Москвы.

Эмма попрощалась со своими родными, собрала упряжку и, прыгнув на нарту, приказала собакам:

— Эй, вы, быстрее!

Она боялась, как бы по дороге не поднялась пурга.

Но ветер молчал. Впереди ни звезд, ни людей, ни света. Лишь снег, океан снега. И это накануне весны. Скоро над Арктикой взойдет солнце, начнется долгий полярный день, и прилетят белые пуночки… С Бакланьим жаль расставаться.

Чтобы скрыть грустные мысли, Эмма чаще, чем это нужно было, прикрикивала на собак:

— Эй, Белка, Лунь, Румба, Пуночка!

От Бакланьего до Северного Сияния около тридцати километров, и десять собак старались бежать быстрее.

Они вовремя доставили в поселок свою маленькую хозяйку.

Начальник порта, друг Павла Сайкина, подарил Эмме морскую кожаную сумку. Сумка была особая: с компасом, часами и с отделением для плоской литровой фляги.

К ярко горящим сигнальным кострам лётной площадки пришли друзья Эммы, пионеры Северного Сияния.

— Счастливо, Эмма! — со всех сторон послышались голоса.

— Скорей возвращайся!

— И не растай, как льдинка!

— Нет, не растаю!

Эмма подумала, что люди, покидающие родину, берут с собой горсть земли. Но земли не было. Все лежало под снегом. Тогда она вытащила из сумки флягу и стала заталкивать в нее снег, горсть за горстью.

— Эй, пассажирка, брось там баловаться! — крикнул один из летчиков.

Плотно завинтив флягу, Эмма взбежала на трап и махнула рукой.

Самолет доставил Эмму в Москву. Там, даже не успев осмотреть столицу, она пересела на другой самолет, и во Франции, в городе Шербуре, на третий.

Навстречу плыли серебристые облака. Внизу голубели воды. Порой самолет снижался и пролетал над портами, полными кораблей.

Бискай. Атлантика. Касабланка.

В Касабланке на аэродроме Эмму встретили двое: высокий плечистый старик и девушка с желтыми, широко расставленными глазами. Это был ее отец Поль Маршан и ее сестра Симона.

Старик обнял Эмму:

— Так вот какая ты, моя дочь… Симона, что же ты молчишь?

— Здравствуй, сестра, — хмуро произнесла Симона.

Все трое подошли к черной длинной машине. Симона села за руль, и не прошло четверти часа, как они остановились у ворот дома, обнесенного чугунной оградой. Они вошли в дом, и отец сказал Эмме:

— Здесь все твое.

При этих словах Симона поглядела на свою сестру с открытой неприязнью.

Воздух Касабланки был горяч, влажен, пах нефтью и терпкой пылью. К столу сели на открытой, затененной легким цветным полотном террасе. Фатима подала пряные и жирные блюда.

Эмма сидела рядом с отцом и украдкой к нему приглядывалась. Был он некрасив, худ. Руки его дрожали. Горе грубо расписалось на его лице. По-видимому, слишком дорого он заплатил за свое богатство.

Поль Маршан, в свою очередь, приглядывался к Эмме. Он видел, что девочка плохо переносит жару, она вся в поту, и сказал:

— Сегодня ты с Симоной отправишься к морю, на дачу. Там, под окнами дачи, протекает холодный ручей. Захватите с собой Фатиму и ее малыша.

— А ты разве останешься в Касабланке? — спросила Симона.

— Да, еще на день-два…

— Тогда разреши машину повести мне, — сказала Симона.

— Это далеко, триста километров.

— Я справлюсь.

— Ладно, но веди по новому шоссе. Старая дорога никуда не годится.

— Да, отец.

— А теперь — отдыхать!

Эмма и Фатима остались на террасе.

Марокканка, убирая со стола, продолжала смотреть на девочку. «Скверно придется ей, — снова подумала она. — Но стоит ли жалеть ее?.. Ведь она приехала из страны, откуда изгнали бога, а люди без бога злы и дерзки душой. Так говорят здесь, в султанской старой мечети… Нет, она, Фатима, не станет ее жалеть».

Убрав со стола, служанка поднялась к себе, в комнату для прислуги. Там ее ждал ребенок в бамбуковой колыбели — Ахмет, или Сын Месяца, как назвала его марокканка.

Жара усиливалась.

Фатима накормила ребенка, легла на диван и закрыла глаза. Ей приснилась река, прохладная и прозрачная. По реке на шхуне с серебряным парусом плывет сильный и красивый юноша… Это ее мальчик, Сын Месяца… На темном, словно отлитом из бронзы, лице женщины была радость.

Спала и Симона. Ей тоже приснился сон. Симоне снилось, будто отец выгнал ее из дома. Проснувшись в холодном поту, она сжала кулаки. Эта девчонка и вправду приехала, чтобы забрать у нее все, все… Она, Симона, останется нищей…

Эмма осталась одна на террасе. Неожиданно с океана потянуло ветром, и дышать стало легче. Она вышла во двор и долго ходила вокруг цветочной клумбы. На ней росли цветы: белые, красные и темновишневые. Их запах, то пряный и резкий, то нежный и вкрадчивый, опьянил ее. Ей вдруг захотелось петь, плясать, веселиться… «Здесь все твое», — вспомнились отцовские слова. Что же, пусть эти цветы будут ее. Все остальное не привлекало Эмму. Ни дом отца, ни удивительная мебель, ни дорогая машина. Напрасно отец манит ее своим богатством. Эмма улыбнулась. Ведь она и сама не бедная. У нее есть моторный кунгас, упряжка из десяти собак, а дома драгоценные меха. Могучие ледоколы взламывают для нее льды Арктики. Освобожденная из ледового плена вода полярных морей вскипает, ликует и золотится…

Эмма присела на садовую скамью и незаметно задремала. Ей приснилось Бакланье. Весна Арктики звала ее. А над головой девочки кружились жемчужные бабочки. Деревья протягивали ей свои ветки. «Я возьму вас с собой», — сказала им Эмма. Тяжелый золотой персик упал к ногам Эммы и разбудил ее. Она открыла глаза и увидела перед собой Симону.

— Собирайся, — сказала она и поглядела на младшую сестру с еще большей неприязнью.

Эмма поднялась, взяла свою сумку и села в машину.

Они пронеслись через большой оживленный город с площадями, окруженными пальмами. За городом их встретили апельсиновые рощи. А дальше дорога стала пустынной.

— Симона, отец тебе запретил ехать этой дорогой, — покачивая на руках малыша, напомнила Фатима.

— Она короче, — рассмеялась девушка. — К тому же можно гнать вовсю…

Марокканка неодобрительно покачала головой. «Хороша эта Симона… — подумала она. — Пляшет в ночном ресторане американские танцы и курит гашиш… А потом болеет, лежит с утра до вечера на диване и плачет… Все это от безделья. Души богатых людей гнилые… И сам Поль Маршан такой. Он ненавидит Симону. Он хочет сделать девочку с севера своей наследницей. Но это не любовь… Хозяин хочет замолить какие-то свои грехи… Эмма, по всему видно, не останется в Африке».

Вечерело. Ветер Атлантики, дующий с океана, умолк. Проснулся другой ветер, восточный.

— Шерги, — назвала его Фатима. Она поглядела на небо и вдруг испуганно вскрикнула: — Идет пыльная буря!.. Поглядите вправо, туда, где небо будто смазали сажей…

Симона заметно побледнела.

— Ничего, — храбрясь, произнесла она. — Мы доберемся. Я хорошо знаю дорогу.

Через несколько минут на машину обрушился пыльный шквал. Вокруг стало темно, как ночью. Симона включила фары. Но свет даже не лег на дорогу.

Неожиданно раздался грохот, машину подбросило вверх, и, ударившись о землю, она перевернулась. Огромный грузовик, налетевший на нее сзади, пронесся мимо в облаках пыли.

Эмма не поняла, что случилось. Она долго лежала на дороге.

Когда к ней вернулось сознание, она увидела машину отца, охваченную языками пламени. Вокруг, машины бегала Симона и, смеясь, размахивала руками.

По-видимому, ум бедняги помутился. Увидев Эмму, она в испуге бросилась в сторону.

Песок ослеплял, вызывал в глазах резкую боль, но Эмма в надежде найти Фатиму с ребенком тщательно обыскивала дорогу, кричала и звала:

— Фатима!

Все было напрасно. Колючий шорох песков заглушал крик девочки.

Постепенно пыльная буря утихла. Наступила тишина.

— Фатима! — снова позвала Эмма.

— Я здесь! — вдруг послышался из темноты голос, и марокканка, прижимая к груди ребенка, подошла к Эмме — Мы убежали от Симоны… Она свихнулась. Волей аллаха мы все живы.

— Симону надо найти, — заявила Эмма. — Симона, Симона! Эй, Симона!

На этот раз Симона отозвалась. Она подошла к догорающим останкам машины, вся в пыли, в рваном платье. Печальная, виноватая улыбка блуждала по лицу девушки.

Фатима поглядела в ночь, прислушалась и сказала:

— На этой дороге больше никого не будет, она завалена пылью.

— Отчего шофер грузовика не остановился? — спросила Эмма.

— Не хотел отвечать за нашу машину…

— Что же нам делать, Фатима?

— Надо идти к океану. Там рыбаки. Если аллах захочет, мы непременно доберемся, девочка.

Они пошли. Эмма крепко держала Симону за руку, чтобы та снова не убежала. Но вскоре их остановила низина с зыбучими песками, Они долго, обходили опасное место.

Было уже часа три ночи, когда перед ними показались дюны. Ребенок уснул на руках матери.

— Здесь снова где-то зыбучие пески, — сказала Фатима. — Нам лучше обождать рассвета.

Все же они не остановились. Они осторожно и медленно шли, зорко приглядываясь к песчаной земле.

Стало светать. Как только над дюнами поднялось солнце, всем захотелось пить. Но воды не было.

Ребенок требовательно кричал, стараясь вырваться из рук матери.

— Я ударилась. У меня не стало молока… — с тоской произнесла Фатима.

Она присела на песок и обнажила правую ногу. Выше колена образовалась большая коричневая опухоль.

— Плохо, — сказала Эмма.

— Аллах нам поможет.

— Аллах, аллах, аллах! — вдрус рассердилась Эмма. — Скажи, где твой аллах?

— О чем ты говоришь, безумная? Молчи! — в ужасе взмолилась Фатима.

Марокканка поднялась. Теперь она с трудом волочила ноги. Но она шла. Ни жалобы. Ни стона. Зной усиливался. Мальчик захлебывался от крика.

— Сын Месяца, Сын Месяца! — позвала Эмма и погладила малыша. — Фатима, я понесу ребенка…

— Нет! — испугалась Фатима. — Ты нечистая… Ты оскорбила аллаха.

— Пусть так. Симона, помоги Фатиме.

— Нет, нет, не смейте к нему прикасаться!..

Эмма чувствовала, что силы оставляют ее.

— Скоро ли океан? — спросила она.

— Скоро, — хмуро ответила Фатима.

Наконец они вышли к океану. Он был безлюден. Ни одной лодки, ни одного паруса. Эмма и Фатима переглянулись.

— Рыба ушла далеко от берега, а все рыбаки за ней погнались, — глядя вдаль, вздохнула Фатима.

Они укрылись за кормой разбитой лодки, выброшенной на берег прошлогодним штормом.

Перед ними был океан воды. Они попробовали пить ее, но их тут же вырвало. Все же Эмма не могла оторвать глаз от прозрачной воды океана.

Неожиданно она увидела в ней круглую золотоглазую рыбу. Умоляюще протянув к воде руки, Эмма затаила дыхание.

«Океан, подари нам эту рыбу!» — все кричало в Эмме.

Золотоглазая с оранжевыми плавниками глядела на девочку и, казалось, улыбалась.

Рыба! Из нее можно выжать сок и напоить ребенка. Остатки золотоглазой они съедят сами…

— Рыба, послушай, — сказала Эмма. Она ласково посвистела рыбе. Та не шевелилась. Эмма собрала все свои силы и бросилась на нее.

Рыба исчезла.

Девочка вышла на берег и легла в ногах сестры и Фатимы.

Ей вдруг показалось, что их руки благодарно погладили ее мокрые волосы.

Так ли это было или не так, но она почувствовала себя лучше, словно прохладой Арктики дохнуло на нее.

Солнце поднялось выше. Фатима вздохнула и сказала:

— Терпите, аллах нас не оставит… Надо ждать.

— Ждать? Нет, не надо! — глухо, не своим голосом вдруг вскрикнула Эмма. — Там, в сумке, фляга с водой!.. Несколько горстей снега…

Как она могла об этом забыть? Ее вместе с сумкой выбросило из машины.

— Кто-то мутит твою душу, — испугалась Фатима. — Ты не африканка… Ты не вернешься.

— Не ходи, — попросила Симона.

Эмма усмехнулась. Разве она не пионерка Северного Сияния?

Эмма поднялась. Ее зоркие глаза запомнили путь к машине.

Она шла пошатываясь, но не падала. Какая-то странная сила, похожая на музыку, поддерживала ее. Крутые мускулистые волны музыки несли Эмму по скрипучей, жесткой земле.

А солнце было как спирт. Жгло и пьянило.

— Не жги! Ты разве не знаешь, что трое ждут меня на берегу? — сказала Эмма.

И солнце, казалось, сжалилось над девочкой.

Дюны исчезли. Исчезла Африка. Перед Эммой возникла тундра. Белые нежные руки пурги легли на плечо Эммы. Шорох снегов, переходящий в серебряный птичий свист, приветствовал ее.

Эмма остановилась перед обгоревшей, занесенной пылью машиной. Девочке посчастливилось: она нашла свою сумку.

Пальцы принялись лихорадочно отвинчивать пробку фляги. Но Эмма сейчас же гневно прикрикнула на свои пальцы:

— Не смейте!

Она направилась назад, к океану. Музыка снова несла ее. Нет, не музыка. Она мчалась на своей нарте, весело покрикивая на собак:

— Белка! Лунь! Румба! Пуночка! Эй!..

День клонился к вечеру, когда она появилась на берегу океана. Симона, Фатима и ее мальчик лежали без сознания. Но вода из фляги оживила их. Они открыли глаза и увидели Эмму, неподвижно лежавшую возле них на песке.

Сердце девочки не билось.

Океан шумел. Сын Месяца, который больше всех выпил воды — растаявший снег Арктики, — протягивал океану свои смуглые тонкие руки, Симона упала рядом с сестрой и принялась целовать ее холодное лицо.

А Фатима обратила свой взор к востоку:

— Аллах, эта девочка была самая лучшая из людей, — сказала марокканка аллаху и, помолчав, добавила: — Она была лучше, чем ты, великий!