Барк «Жемчужный»

Чиро

В Катании мы брали груз — залежавшиеся на складах кипы александрийского хлопка для Палермо. Оттуда наша «Березань» должна была направиться в Грецию.

За день до выхода в море к нам на палубу поднялась синьора Клементина, хозяйка пивного бара, который находился здесь же, в гавани. Пиво Клементины даже в самые жаркие дни было прохладное. Сама хозяйка оказалась женщиной общительной и веселой. Не прошло и недели, как мы подружились с ней.

Но порой, надо признаться, добрая женщина изводила нас беспрерывными просьбами: то ей нужно немного русского леса, то несколько пачек одесских папирос, то банку краски… Конечно, не даром… Но денег мы никогда не брали, и это, пожалуй, нравилось почтенной синьоре.

На этот раз она обратилась к нашему боцману Саломахе, старику с косматой бородой:

— Вы идете в Грецию, в Пирей, а там живет моя племянница Джинетта. У Джинетты есть маленькая дочка… Мне бы хотелось передать для них белого козленка…

Боцман насмешливо поглядел на Клементину и спросил:

— Белого козленка?.. Он живой, синьора?

— Ну да, живой, с рожками и копытцами.

Боцман Саломаха задумался, дернул себя за бороду, а затем кивнул в знак согласия головой:

— Ладно, давайте вашего козленка.

— О, спасибо! Надеюсь, он будет целый и невредимый.

— Да, синьора.

— И глядите, чтобы он не выпрыгнул за борт в море.

— Не беспокойтесь!

— И не вздумайте поить его вином, — я знаю, моряки такие баловники…

С этими словами синьора Клементина сошла на берег и минут через десять снова поднялась на «Березань», держа на руках козленка.

Он был удивительно белый. Даже мантия снежного короля не могла быть белее.

— Его зовут Чиро, — сообщила тетушка Клементина.

Но белому козленку не суждено было совершить путешествие в Пирей.

Дело в том, что рядом с нами, бок о бок, стояла рыбачья шхуна «Кремона». Поварихой на ней была девочка лет четырнадцати, Сильвия, — неуклюжий, нескладный подросток в какой-то странной черной юбке.

Команда потешалась над девочкой. Моряков смешил ее крестьянский выговор, ее боязнь моря, ее всегда широко открытые, удивленные глаза. Морской мир, гудящий ветрами, страшил душу крестьянской девочки.

В этот день хозяин судна ее жестоко избил, избил за то, что она сожгла яичницу из десяти яиц, на которую он пригласил какого-то важного родственника.

Вся в синяках, она бродила по судну, прикладывая к лицу мокрую косынку. Потом она долго сидела на баке, маленькая, безмолвная, одинокая. И вдруг лицо девочки оживилось. Она услышала на «Березани» блеяние Чиро, прыгавшего на веревке вокруг мачты.

Теперь, когда бы я ни смотрел на «Кремону», я видел бледное лицо девочки. Скребла ли она посуду, чистила ли сардины, она то и дело высовывала голову из дверей маленького камбуза и глядела на козленка.

Мне стало жалко ее. Я подошел поближе к ней и крикнул:

— Хочешь погладить, синьорита?

Ее лицо вспыхнуло. Глаза загорелись, и она даже стала красивой. Забыв поставить на огонь кастрюлю с рыбной похлебкой, Сильвия мигом очутилась на нашей палубе.

Она крепко прижала Чиро к груди.

По-видимому, он напомнил девочке ее родной край, поля, сады, виноградники и зеленые пастбища в жаркий день…

А ночью случилось следующее. Я стоял на вахте. Моряки, уставшие за день, крепко спали. И лишь два полуночника, боцман Саломаха и кок Афанасий, сидели возле меня у трапа.

Неожиданно перед нами мелькнула какая-то тень. Сильвия? Это была она. Девочка подошла к мачте, стала на колени и припала лицом к спящему козленку.

Плечи ее вздрагивали.

— Плачет, — вздохнув, сказал боцман Саломаха.

— Делится своим горем с козленком… Видать, не сладко живется, — тихо проговорил кок.

А Сильвия взяла на руки козленка. Несколько раз поцеловала в маленькую бодливую мордочку. Слезы, бегущие по лицу девочки, в свете звезд были как жемчужные. Затем, вздохнув, она повернула лицо в нашу сторону, увидела нас и робко, умоляюще прижала руки к сердцу.

Мы поняли Сильвию.

— А как же быть с Джинеттой? — спросил я.

Кок Афанасий, погрозив мне пальцем, нахмурился.

А Сильвия, внимательно глядя на нас, освободила Чиро от веревки. Не выпуская из рук козленка, она поднялась и направилась к своему судну. Шаг. Еще шаг. И вот она уже на «Кремоне»…

Я чувствовал себя неловко. Один-единственный окрик, и она бы вернулась. Но кок, улыбнувшись, поглядел на боцмана Саломаху. С такой же улыбкой боцман Саломаха посмотрел на меня, и мы, все трое, не произнесли ни слова…

В Пирее нас встретила племянница Клементины, Джинетта, молодая красивая женщина. Ей мы торжественно вручили козленка… черного, как крыло ворона. Белого мы никак не могли раздобыть в Палермо.

— А тетушка ведь писала мне, что Чиро весь белый… Ах, старая шутница! — смеясь, произнесла Джинетта.

Пришел ее муж, грек, виноградарь из окрестностей Пирея, и, увидев черного козленка, стал тоже смеяться.

Что же, смеялись и мы, да простит нас почтенная синьора Клементина!