Бастард Ивана Грозного 1

Глава 12

Царские регалии нашли без Саньки. Как? Александр Викторович даже не задумывался. Венчание на царский престол прошло тоже без него. Да и Бог с ним! Саньке было не до того. У него обгорело до восьмидесяти процентов кожи. Вы скажете, после такого не выживают? Возможно. Но Санька выжил. Вероятно, за счет «внутренних резервов» и «внешних ресурсов».

Санька очнулся через пятеро суток, когда над ним уже два раза отчитал батюшка. После второй «отчитки» Саньку едва не схоронили, но вмешался сам государь, с похоронами повременили. И вот Санька очнулся.

Себя лечить сложнее, чем других. Тем более, если ты подключаешься к сторонним жизненным источникам. Когда ты здоров, это легко, но, когда всё твоё тело горит огнём, и ум от боли заходит за разум, сосредоточиться почти невозможно. Заживление ран, полученных от ляхов, показалось Саньке детскими забавами. Ожоги требовали постоянного психологического контроля. Помогла Христова молитва. Её простая формула помогала разуму не отключаться и отвлекаться на боль.

В конце концов Санька научился подниматься над болью, над своим телом, и рассматривать его со стороны. Иногда ему казалось, что он видит не только себя, но и каких-то людей, но их силуэты проглядывались с трудом, словно сквозь мутное стекло. После этого процесс пошёл быстрее. Он воспринимал своё тело чужим и наполнял его жизненной силой, которую брал из себя «потустороннего».

Он не только заживлял свое тело, но и разглаживал его рубцы. Вернее, он гладил и гладил сочащиеся сукровицей раны, и они затягивались ровно.

Прошёл месяц и Санька открыл глаза. Его новые веки не имели ресниц, как и лицо — бровей, а голова волос. Да что там голова? Волос не было нигде. Повязки и полотенца с травяными отварами, которыми покрывали его раны, стали не нужны.

— Какой ты гладкий, — как бы размышляя, произнёс Иван Васильевич. — И лицо у тебя стало другое. Но как у тебя не осталось рубцов? Ох и чудодей ты! Прав, прав был Адашев! Великий ты кудесник! Никуда тебя не отпущу от себя! Ты почему так поздно в себя пришёл? Сиделец давно сказал, что раны затянулись.

— Леч… Кхе-кхе, — Санька поперхнулся и откашлялся. — Лечил себя, государь. Так надо было. Можно подняться? Но сам я не смогу. Помогите, кто-нибудь.

Иван подал сигнал и Ракшая подхватили сразу четыре руки. Он лежал на узкой лавке посередине светлой горницы. Вокруг него на других лавках стояли бутыли и горшочки, лежали тряпки и тряпочки.

— «Вот блин», — подумал Санька осматриваясь, а вслух спросил:

— Воду хоть кипятили? В смысле, варили?

— Варили, варили, — проговорил Иван, смеясь. — На меня наши немецкие лекари, как на безумного смотрели. Выгнал я их от тебя. Вон, Тришку приставил.

Саньку посадили на лавку и спустили его ноги на пол. Сам он не мог шевелить ни руками, ни ногами.

— Посижу малече и лягу, — сказал Александр. — Голова кругом.

Хоромы, где выздоравливал Санька, даже по размеру говорили о том, что это княжеская «изба», а уж по убранству явно не уступали царским. Но не думал Санька, что для него нашлось место в царском дворце. Да и по «карте» он находился где-то за пределами Кремля.

— Гадаешь, где ты? — Спросил царь.

— Ты продолжаешь читать мои мысли? — Усмехнувшись спросил Санька.

Тришка напрягся.

— Да что их читать? У тебя на лице всё написано. — Ответил, рассмеявшись государь и бросил слуге: — Выйди-ка!

Тришка шустро исчез.

— Ты удивил, так удивил… И меня, и Адашева, и бояр моих, что были в присутствии, как ты на коридор выскочил. Они не успели даже мечи выхватить, а ты уже возле меня. А как ты рубился! Ты ж сам положил с десяток оружных холопов. Да каких холопов?! И что вдруг? Ты откель выскочил? Ведь никто толком так и не сказал.

Санька рассказал, что с ним приключилось и как он встретил Бельских и бритов.

— Каких таких «бритов»? С ними в посаде взяли одного ингла и одного ляха. В усадьбе кремлёвской всё обыскали. Лишних никого не нашли. Из немцев только лекарь. Но я его давно знаю. Он и меня однажды лечил.

— Не носатый? — Спросил Санька.

— Так все немцы горбоносые. А с Бельскими ты славно подсобил. Говорил мне Адашев, что живы оба его брата и младший, и средний, да уговаривали меня дьяки и бояре сыск не вести.

— Ты про кого? — Спросил Санька.

Иван Васильевич удивился.

— Как про кого? Бельские же должны быть убиты! Один по приказу моей матушки, а другой ханом Гиреем по моему велению. И Дмитрий Фёдорович уверял меня, что так и есть. Что по приказу Шуйского Ивана Васильевича Ивана Фёдоровича убили в Белоозере. А получается, что сам Шуйский умер, а Бельский живой. И Семён Бельский жив оказался.

Санька запутался в Бельских и Шуйских.

— Да ну их, государь. У меня от них голова кругом. Венчался на царство, женился, и то слава Богу! Это главное! А Шуйских-Бельских на твой век хватит.

Царь со словами Санькиными о женитьбе покраснел, но набрался храбрости и тихо произнёс:

— Понесла, вроде, как, Настюшка.

— О как! Скорые вы! Молодцы! Молодец и молодица! — Поправил себя Санька. — Что с её родичами решаете?

— Так ты в их новой усадьбе в посаде сейчас обитаешь. Всех Захарьиных пришлось в башни рассажать.

— О, как! — Удивился Санька. — А как же Настя? Ой! То есть Анастасия Романовна…

— С ней в порядке. Дядьёв она своих не почитает, а даже наоборот. Да и тёток тоже. Тяжело ей было с ними. Мать голоса не имела. Братья тоже под дядьями ходили, но про сговор не ведали. И… Прав ты оказался. Под палачом покаялись дядья в злом умысле. Уморить нас обоих хотели, когда сыночка б родили. И сами править.

Санька осуждающе покачал головой. У него всё равно не укладывалось, как Романовы-Юрьевы-Захарьины собирались легитимизировать свой род? Получалось, что только через уничтожение всех Рюриковичей и узурпацию власти по фиктивным родословным. И то и другое без близости к трону проделать невозможно. Так же, как и без сильной финансовой и административной поддержки. А фальсифицировать родословные в Европе научились очень давно. Куда там русским князьям… Поэтому и появились тут англичане.

— Надо задержать того лекаря-немца и допросить, — сказал Санька неожиданно.

— Зачем? — Удивился Иван.

— Если меня не обманывает интуиция, — это тот брит, которого я видел в гостевой избе. Я его узнаю. Прикажи привести его. Вы, кстати, не допускали его ко мне?

Иван смутился и даже покраснел.

— Один раз, но он лишь давал советы.

Санька мотнул головой, как недовольная лошадь.

— Вот и хорошо. Позовите ещё раз. Скажите, что выздоравливаю. Я спрошу у него кое-что. Только близко его ко мне не подпускайте и прикажи, государь, сразу хватать его, только дёрнется.

— А он дёрнется?

— Дёрнется. И ещё… У него может быть яд в руках или в рукавах. Лучше, если его сразу взять за руки, когда введут. Наверняка он будет в перчатках. Мне так кажется.

Иван удивлённо смотрел на Ракшая, а тот прикрыл глаза от усталости. Тело его дрожало.

— Поспеши, государь.

Иван Васильевич вышел и когда вернулся, то вернулся не один. Вслед за ним в горницу вошёл тот самый брит, что пытался организовывать погром. Ни под бинтами, ни тем более сейчас, узнать Саньку брит не мог. Он мог только знать, что он, это тот «вьюнош», которого он встретил в гостевой избе, и благодаря которому схватили его подельников.

Брита узнать тоже было невозможно, из-за отсутствия накладной бороды. Сейчас у него присутствовала небольшая бородка, а-ля «Решилье» и такие же усы. Но Санька точно знал, что это тот.

Увидев сидящего на скамье Ракшая, «брит» воскликнул:

— Ах боже мой, боже мой! Вы выздоровели! Это невероятно!

Он попытался всплеснуть руками, но попался в захваты Алтуфьвских гвардейцев. Они тряхнули его и из рукавов лекаря выпало два небольших ножа.

— Держите его крепче! — Громко сказал Ракшай — И сзади ещё за кафтан прихватите. Крученный он, как червь.

Лекарь скрутился влево и ударил правой ногой охранника под сердце. Тот охнул и, обмякнув, отпустил руку брита. Используя инерцию отпущенной руки, брит продолжил вращения корпуса налево и ударом кулака вышиб дух из второго охранника.

Получив свободу, «лекарь» кинулся к царю и получил стрелу из самострела в плечо и ещё одну в бедро сзади. Брит рухнул на пол. Стрелы прилетели из маленьких «духовых» окошек.

— Ты гляди, какая цаца! — Проговорил царь, внимательно наблюдая, как несколько гвардейцев ломают брита, не смотря на его ранения. — Не уж-то, вправду, ингл?

— К бабке не ходи, — подтвердил Александр. — Ду ю спик инглиш, сэр? Хау ар ю?

Брит дёрнулся, прижатый к полу гвардейцами, и вылупился на Саньку одним глазом, как попугай в исполнении Геннадия Хазанова. На этих двух фразах весь английский у Саньки закончился. Но это всё, что он хотел спросить у брита.

Санька «проболел» ещё около месяца, но время даром не терял. Усадьба тёщи Ивана Васильевича стояла на возвышенности, называемой Псковой горой и включала в себя, кроме боярского двора, фруктовый сад, с огородом между деревьями, всевозможные хозяйственные, жилые строения и домовую церковь.

Церковь Александр посещал ежеутренне. Просыпался он рано, рано засыпая. Суточный распорядок был установлен не им и приходилось подчиняться городскому ритму. Спали тогда дроблёным сном. Примерно по пять часов. С семи вечера до полуночи Санька высыпался хорошо. Потом он около двух часов проводил в церкви, молясь и восстанавливая организм. Во время молитвы он концентрировал своё внимание у себя на макушке, дышал размеренно и на выдохе произносил короткую молитву. Так посоветовал ему духовник царя Сильвестр.

Раньше Санька при медитациях собирал своё внимание в районе сердца и там же как-то «увидел» «ноосферу», сейчас его сознание расширялось и то, что он, даже не видел, а начинал ощущать, очень его заинтересовало. Это нечто пока не поддавалось Санькиному пониманию, и он опустил своё внимание на лоб.

После нескольких дней сосредоточения, Санька вдруг почувствовал, что к нему в голову стали забредать математические и физико-химические конструкции, и он понял, что когда-то полученные им знания в школе и техникуме, приобретают новую форму и логическое развитие. Те знания, что не использовались и с годами опустились на дно памяти, всплыли и структурировались. А лишь только Санька касался их мысленно, — сами принимали законченность решения.

Структурировались и все исторические события. И не только те, про которые Санька получал информацию сам, раньше он много читал в свободное время, но и те, что попадали в сферу знаний из сердечной «ноосферы» и из верхней чакры. О-о-о… Из верхней чакры Александр стал получать информацию об истории высших сфер. Однако он её пока не понимал, но не переживал об этом. Всему своё время, понял он.

Но уже сейчас Санька увидел заговоры бояр и князей. Это была настоящая паучья сеть. Все бояре и дворяне плени интриги. Из ближайших, Санька увидел заговор о женитьбе Ивана на Анастасии Романовой, в котором участвовали кроме Захарьиных-Романовых, — Бельские с Глинскими.

А в заговоре с целью обвинения Глинских в колдовстве и пожаре: Романовы, Шуйские, Челядины, Темкины и протопоп Фёдор Бармин.

И это были только те заговоры, которые открылись Саньке, когда он их мысленно «коснулся». А их, он видел, были тьмы, и касаться их даже мысленно, Саньке не хотелось. Самой мощной оказалась коалиция Захарьиных-Глинских и в 1547 году противостоять этому блоку было некому. Особенно после убийства Андрея Шуйского.

Ракшаю потребовалось много часов и дней церковных молений, дабы успокоить свои мысли и душу. Он пришёл к выводу, что не имеет никакого права сильно вмешиваться в историю. Даже ценной собственной жизни.

Тёща Ивана Васильевича хлопотала над Александром лично. Когда Санька спросил царя: «почему собственно», царь ответил:

— У неё два предупреждения, — и рассмеялся.

Рассмеялся и Александр, вспомнив, как он долго пояснял смысл анекдота царю, который не понимал, как может жена, или тёща не принять дома лучших друзей хозяина дома. И не только не принять, но и не напоить допьяна. Домострой, однако.

От подбора гвардии Санька самоустранился по причине болезни, и этим занимался Адашев. На Романовском подворье тоже появились Алтуфьевцы, как с лёгкого Санькиного языка стали называть царскую гвардию.

В течении двух месяцев, что Санька провёл у Захарьиных, ближняя тысяча детей боярских получила обещанные земельный и денежный оклады. И если бы не раскрытый заговор богатейших родов, земли могло бы и не хватить.

А так… Самыми зажиточными оказались Захарьины. Они со времён Ивана Третьего на своих вторых ролях разбогатели немыслимо. И всё за счет оговоров и интриг. Так, например, по доносу Якова и Юрия Захарьиных-Кошкиных, назначенных наместниками в Новгород, из оного были высланы 60 богатейших купеческих семей. Через год из Новгорода выслали семь тысяч жителей, продолжили и опять же по доносу братьев Захарьиных. Разграбление Новгорода принесло огромные барыши семейству. Вероятно, не был обижен и государь Иван Третий, но семейство Захарьиных разбогатело изрядно.

Сейчас, окинув внутренним взглядом свою карту и подключив её к мысленной сфере и сфере тонких материй, до конца не понятой Санькой, Ракшай осознал, что клан Захарьиных был, по своей сути, организованным преступным сообществом. Это была мафия, которую связывали семейные узы с князьями Сицкими, Шестуновыми, Оболенскими и Бельскими. Причём, как оказалось, Бельские в сообществе имели второстепенные роли. Клан был силен, коварен, многочислен и очень осторожен. Находясь не вплотную к трону, семейство волшебным образом из века в век миновало царские опалы.

Поэтому, когда государь, вроде как бы невзначай упомянув о проводимом дознании, спросил у Саньки совета, Санька позволил себе его дать.

— Я, государь имел возможность помолиться и не торопясь подумать. Захарьины за пару столетий весьма преуспели в обогащении. И те богатства, что они скрывают, намного больше тех, что на виду. Намного, государь. Я бы заключил с ними сделку. Они больше купцы, и поймут, что от них хотят.

— Что за сделку? — Нетерпеливо бросил царь.

— Во-первых, надо нагнать на них жути. В застенки кинуть всех великовозрастных представителей семейств. Поспрашивать о том, о сём. Может, что и расскажут. Особенно интересно узнать, куда дели отнятое у купцов новгородских богатство?

— Богатство? Какое богатство? — Заинтересовался государь.

— Большое богатство, — добавив значительности в голос, ответил Александр. — Особенно по этому вопросу надо бы попытать Захарьиных-Яковлевых и Захарьиных-Юрьевых.

Санька вдруг смутился, поняв, как поймёт его царь.

— Ну, как попытать? Поспрашивать.

Царь усмехнулся.

— У кого надо — поспрашиваем, кого надо — попытаем. Ты зришь, что они укрыли от казны богатства?

— Зрю, государь. И лежат они где-то в Новгороде. Где точно, пока не вижу. Поехать бы туда.

— В Новгород, — удивился Иван. — В Новгороде в Софийском Соборе уже взяли клад в стене. Иван Дмитриевич Шеин случайно сыскал. Кирпич на колокольне отошёл, а под ним золотые новые дублоны. Но их не так много было. Думаешь, там ещё есть?

Александр расстроенно почесал бороду. Новая кожа продолжала зудеть. Он не знал, что сказать. Его память имела информацию об огромном кладе, найденном в Софийском Соборе. И эта информация подтверждалась из нескольких документальных источников. Но Санька знал, что и документы могут лгать.

— То, что у Захарьиных богатства несметные — это точно, а вот о соборе и о Новгороде я поразмыслю ещё.

Александр замолчал, но государь смотрел на него с ожиданием и, наконец, не выдержал.

— А дальше-то чего делать?

— В смысле? — Не понял Александр.

— Ну… Ты сказал, «во-первых». А во-вторых?

— А-а-а-а… Ну… Попытать про богатства утаённые — это во-вторых… Но есть ещё и в третьих… Изводить их род не надо. Надо оставить так, как сейчас, но со всех взять собственноручные письменные показания. Когда допрашивать их будут, пусть сами пишут.

— Зачем, — удивился государь. — Они не все и писать-то могут, наверное. Да и долго это…

— А ты торопишься?

Царь пожал плечами.

— И ещё… Бельских не забудь. Этих, как поймают, сперва на кол, а уж потом….

Санька вспомнил фразу Грозного из фильма «Иван Васильевич…».

— Вот главные зачинщики. Это они ведь Захарьиных купили? Тем то что? Посули мошну, они продадутся. Вот ляхи их и купили. Ты же сам говорил, что это поляки и литовцы через Захарьиных и Бельских хотят Русь забрать?

— Хотелка у них ещё не выросла, — усмехнулся царь. — Сейчас ближнюю тысячу собрали, а далее — более воев вокруг Москвы соберём. Земель у нас оказалось мало, не хватило на раздачу.

— Так вот, я тебе о том и толкую… У Бельских земли возьми и раздай гвардейцам. Не всё возьми, чтобы по миру дети не пошли. Так же и с остальными, что захватили оставленные по разным причинам земли.

— Круто замешиваешь! — Покачал головой царь. — Не совладать мне с боярами и князьями. Кто поможет мне в том! Ежели всех прижать, то и дьяков не останется.

— А потому и говорю, чтобы Захарьиных не изводил.

— Даже злодеев, умышлявших бунт?

Санька кивнул.

— А вот тут и четвёртое дело предлагаю. За то, что ты не изведёшь их род, обяжи выплатить единовременно по тысяче рублей с семьи, а за то, что дашь им первые должности, пусть начнут собирать земли в казну и расселять по ним крестьян.

Царь замахал руками.

— Ой, не пойму я тебя, Ракшай. Всё что ты говоришь, не могу я в толк взять…

— А ты не спеши, государь, подумай, с Адашевым посоветуйся. Советник он, или кто? Смотри сам кого приблизить.

— А что с Шуйскими делать?

— А сколько их? — Усмехнулся Ракшай. — Кот начихал. Сын Андрея Михайловича — Иван, молод ещё. Можно приблизить его ко двору и воспитывать. Дядька его Иван Михайлович, царедворец хороший и высоко сидел при матери твоей. Вот и поставь его приглядывать, как Захарьины будут решать земельный вопрос. Назначь его главой поместной избы. Хорошо бы проверить писцовые книги и провести межевание земель. То — большая и важная для государства работа. Вот Захарьиных к ней и привлечь. Многие из них в том поднаторели и земли знают.

— Совсем ты меня запутал, — снова замахал руками на Ракшая государь. Это тебе с Адашевым говорить надо. Тот — думками горазд. Судебник переписать затеял. Как только мы поместья выдавать стали, так он и взвился, что не только в указе прописать следует, но и в судебнике оное чтобы было. И тоже про замеры земель говорит.

— Правильно говорит, — согласился Санька.

Текст судебника от 1550 года он мог бы царю выдать хоть сейчас, и в устной и в письменной форме. Благо, что текст этот всплыл в голове Саньки и в «отсканированном» виде тоже. Как он видел его на каком-то историческом сайте. То есть перерисовать старорусские буквы он мог легко. Но очень не хотел. Да и зачем, если всё и так движется. Он лишь чуть-чуть ускорил процесс формирования армии за счёт прямой «службы» царю и отечеству.

Даже это его вмешательство в распределение поместных земель и создание для того поместного приказа, может лишь сократить «прихватизацию» пустующих по разным причинам земель и расселения на них царских крестьян, обложенных налогом.

Как знал Санька из исторических источников, царские земли и поместные земли к концу этого века должны стать основным источником налогов и ополчения.

— Зачем, скажи, землю мерять? — Спросил царь. — Да и как её всю перемеряешь? Её же вон сколько!

Санька усмехнулся.

— Её, землицы, не так уж и много… А уж той, которая родит исправно или в недрах своих богатства имеет, той совсем мало.

Санька знал сейчас точные цифры количества пахотных земель и РСФСР, и площадь её территории, но забивать этим голову царю имело ли смысл? Санька полагал, что не имело. Многие знания — многие печали, говорили мудрецы. А сейчас для русского государства важно было дело, а не разговоры. Тем более, и кроме Саньки тут было кому теоретизировать. Он присутствовал на дебатах Адашева и Ивана, и ему вполне нравился ход их мыслей. Так зачем велосипеду третье колесо? Правильно, чтобы не упасть, когда учишься ездить. Вот Санька и ощущал себя таким третьим колесом. И понимал, что и без него велосипед уже неплохо едет.

— Чем больше земли, тем больше воев она может дать. Со ста четей пусть дают одного конного воина.

— Так из писцовых книг и взять, сколько у кого земли… — Пожал плечами царь.

— А вдруг один от другого отрезал? Или просто пустоши себе прибрал? Контроль и учёт — вот основа экономики государства.

— Чего? — Спросил Иван. — Ты на каком языке говоришь? На греческом? Удивляюсь я тебе.

— Экономика — от слова «экономия». По-гречески икос — дом, номос — правление. Правление домом.

— Да знаю я греческий! — Воскликнул государь. — От бабки много книг осталось, да и Максимилиана Грека читал. А вот ты-то, откуда греческий знаешь?

— Ведун многие слова знал. Научил…

— Экономике? — Покачал головой царь, и пробормотал. — Глянуть бы мне на того ведуна…

— Так поедем! — Не стушевался Санька. — Там такие места! Там такие дубы! Вот где корабли строить!

— Мне про те дубы и Адашев сказывал. А нельзя их здесь посадить?

— Попробуем. Я желудей набрал. Рассадим.

— Чего? — Не понял царь.

— Семян, говорю, дуба набрал. Посажу в Коломенском.

Санька точно знал, что получится. Он даже в Уссурийской тайге сумел вырастить «шиповые» дубки. Принялись они хорошо, вот как сейчас? Санька вздохнул.

— Ты чего? Хворь какая? Или думки тяжкие?

— Про Мокшу вспомнил, — соврал Санька. — Как они там?

Царь воззрился на Ракшая, и улыбнувшись во все зубы, сказал:

— А что про них заботиться, коль я позаботился? Как ты сказал, завезли им глины разной из Гжели. И белой, и красной, и серой, и жёлтой. Пока реки стояли, сподобились. Песок белый привезли, известь, камень. Натащили крестьяне тот камень на лед в месте узком на грязной речке, как ты говорил, да он сейчас и ушёл на дно. А на берегу плотину начали ещё по зиме, да и сейчас продолжают строить. Всё по твоему рисунку.

Царь рассказывал с удовольствием, потому что всегда приятно говорить об успехах. А тут успехи вроде как бы благодаря его, Ивана, стараниям.

— Приставил я одного из детей Алтуфевых, что счёт и грамоту знает, в помощь твоему Мокше. Он объяснил крестьянам, что де, «урок царский» и спрос будет царский. И служивых заставили делом заняться государевым. Лес готовят для строительства плотины. Кузни возводят. Печи заложили.

Иван Васильевич помолчал немного, но потом, нехотя сказал:

— Тебя ждёт Мокша. Дальше не строит. Больно громадные печи получаются. Я сам ездил, смотрел. Таких на Руси точно никто не строил печей. Я ходил по ковальному двору в Новгороде. А там кузнецы и плавильщики лучшие. Не зазря ты размахнулся, Александр Мокшевич?

— Не зазря, Иван Васильевич, — сказал Санька. — И… Ехать мне надо. Делами заняться нашими.

Как-то повелось с болезни, что царь разрешил Саньке в его присутствии сидеть. Потом Санька попытался было стоять, когда царь сидел, но Иван усаживал Саньку на какое-нибудь сидение, а то и посылал гвардейца за ним, если не было.

Вот и сейчас, после прогулки по яблочно-грушевому саду царь решил присесть и послал охрану за двумя скамьями, а не за одной. Они сидели у южной стены «гостевой избы». Мартовское солнце мягко грело, отражаясь от дубовых ошкуренных полубрёвен, попискивали какие-то птахи, хрюкала, мычала и блеяла скотина.

— Правильно делает, что без меня не начинает, — Сказал Санька. — Не осилить ему без меня всё, что задумали.

— Езжай, конечно, коли здоров, — сказал царь. — Большое дело строим. Я и сам приеду в скорости и там буду. Зело интересно мне, как ты махины свои ставить станешь.

На том и порешили.

Санька уехал из Москвы рано утром следующего дня вместе с полусотней стрельцов, выделенных ему в личную охрану, и к полудню уже был в Коломенском.

Подъехав в санном возке к месту закладки печей, Санька мысленно согласился с царём, что время зря не теряли. Места для печей в склоне крутого берега откопаны, каменные фундаменты в треть будущей высоты печи выложены, глинные ямы выкопаны и глина в них уложена по цвету, кварцевый песок сиял на полуденном солнце сахарными кучами.

Александр, увидев две большие каменные кузни, покрытые тёсом, стоящие метрах в ста справа от печей на небольшой береговой плоской террасе, изумлённо покачал головой. А ещё больше он удивился обилию выполнявших работу людей. И выполнявших не так сяк, а с «огоньком».

Мокшу он увидел, выходящим из землянки, врытой в тот же склон, что и печи, слева.

Приложив ладонь козырьком к глазам, хотя солнце било ему в спину, Мокша посмотрел на конный отряд, но Саньку, видно, не признал. И даже, когда санки подкатили совсем близко, Мокша не дрогнул, но что-то сказал в глубь землянки. А у Саньки, почему-то сердце затрепетало. Особенно, когда вышла Лёкса с кульком-младенцем на руках.

Ракшай вылез из санок и поспешил к родителям. Пятьдесят метров крутого склона он преодолел махом. Но и Мокша тоже побежал вниз, только сейчас поняв, кто именно приехал из Москвы. Лёкса спешить не стала, разумно оставаясь на месте.

Санька оставался всё ещё недоростком. Особенно по сравнению с громадным Мокшей и тот подхватил сына на бегу и подкинул его в воздух. Дыхание у Саньки перехватило, когда он взлетел высоко в небо, и он рухнул в сильные руки отца.

— Не зашиби царёва крестника, — крикнула Лёкса.

Санька вырвался из рук отца и, подбежав к матери, почему-то упал перед ней на колени и обхватил её ноги. Словно они не виделись вечность, и он прибыл откуда-то издалека.

Осознав, некоторую нарочитость ситуации, Санька поднялся и стыдливо приник к правому боку Лёксы. Не принято было у мокшан показывать свои чувства на людях. А вокруг уже не работали, а смотрели на них люди. Кто-то даже пришёл от самой реки вслед за Санькой.

— Что зырки вылупили?! — Крикнул смотрящий. — Марш-марш работать! Фанулёни!

Санька удивленно вздрогнул, услышав: «Марш! Марш!». Немец? Стоп! Какой, немец?! «Фанулёни»… Итальянец?

Смотрящий отличался от мужиков, одетых в добротную, но простую одёжку: короткие полушубки, порты и лапти с обмотками, качественной одеждой, вышитой кое где к месту бисером и галунами.

— Кто это? — Спросил Ракшай у подошедшего отца.

— Брахма Постник.

— Брахма? — Удивился Санька.

— Да. Так его кличут. Он какому-то Брахме молиться и почти ничего не ест. Вот и прозвали. А имени его никто выговорить не может. Говорят, откуда-то из-за тёплого моря в Русь попал. Пленили, говорят казанцы, а наши отбили. Давно уже на Руси. Старый уже. Ещё при царе Иване то было. Собор здешний достраивал, когда Фрязин убёг. Так говорят… Архинектор.

Мокша выговорил последнее слово по слогам, со значением поднимая вверх указательный палец.

— Нам дюже помогает. Говорят, самим царём даден. Коли б не он, не сробили бы стокма.

Брахма к тому времени подошёл ближе и сняв шапку, поклонился Ракшаю, сложив на груди руки, и внимательно посмотрел на мальчишку.

Санька тоже с интересом глянул на индуса, хотя внешне тот больше походил на полукровку манжура. Коричневое гладкое лицо с широко расставленными карими глазами и скудной бородёнкой, было приятным.

— Брахма? Харе Рама, харе Кришна? — Спросил Санька и машинально протянул руку для рукопожатия.

Мастер изумлённо распахнул глаза, взял Санькину ладонь двумя руками и бухнулся на колени.

— О, Брахман, я сразу понял, что этот ты, как только увидел рисунки! — Вскрикнул он и прижал Санькину ладонь ко лбу.

Санька не то чтобы опешил, он в этом мире привык к неожиданным «приколам», но брахманом, то есть членом высшего сословия индуистского общества, себя не считал. Ракшай оглянулся на Мокшу. Тот пожал огромными плечами.

— Верно! Он твои «проекты» возносит. Я в них не особо понимаю. Он их строит. Плотину, мельницу, печи — всё он. И глину заказал и доставил. Коли б не он, я б только кузню построил.

И верно, под локтем у мастера имелся «альбом» с Санькиными проектами, на скорую руку набросанные для царя на обработанном гипсом пергаменте. Санька, ещё двигаясь по Дону, и случайно увидев отложения известняка на крутом берегу, набрал себе мешок. Известняк оказался гипсом. Что для Саньки стало подарком. Потому, что он давно задумывался о том, из чего сделать несколько форм для шликерного литья посуды.

Вот этим гипсом и обработал Санька, предоставленный царём — Иваном пергамент. А серебряный карандаш сделал из деньги. Рисунки получились красивые. Серо-голубой след от серебряного карандаша постепенно приобрёл тёплый коричневый оттенок и эскизы стали походить на картинки Леонардо.

— Поднимись, Брахма…

— Не зови меня так, — пробормотал индус. — Так неразумные меня называют. Они не знают кто такой Брахма. А ты знаешь. Не зови меня так.

— А как мне тебя называть? — Улыбнувшись спросил Санька.

— Меня зовут Виджай Микхопадхай, а называй, как тебе угодно, брахман.

— А почему ты меня называешь брахман? — Спросил Санька. — И поднимись уже…

Мастер поднялся и отряхнул штаны из тонкой бордовой английской шерсти, заправленные в красные сапоги.

— Ты знаешь мантру и читаешь её старым способом от Рамы. Только брахманы могут читать, начиная с Рамы. И… Ты обучен, как брахман. В Руси нет таких мудрецов. И ещё…

Мастер смутился.

— Ты — движда. Я так вижу вижу.

— Что значит — «двиджа»?

— Двиджа — дважды рождённый, получивший священные знания и прошедший обряд посвящения.

Не поднимая глаз сказал мастер.

— А откуда ты знаешь, что я прошёл обряд посвящения?

— Я вижу, — сказал индус.

— Значит и ты — брахма.

— Я не посвящённый.

— Я посвящу тебя, — тихо сказал Александр и мысленно коснулся его верхней чакры.