Глава 11 Опять в гестапо Зубчатые колеса молотилки


Следующие несколько недель Юрек снова провел в лесу Как-то утром он отправился поискать еду в одной из ближайших деревень. Он забрался в чей-то двор в надежде найти подвешенный мешочек с брынзой, а если повезет — то и курицу. Во дворе стоял деревянный туалет. Неожиданно оттуда вышел хозяин дома. Он увидел Юрека и схватил его одной рукой за ворот. Другой рукой он еще застегивал штаны.

— А ты что здесь делаешь?

Юрек не смутился.

— Ищу работу, — сказал он.

— Вот и замечательно! — сказал крестьянин. — Мой старший сын ушел в город, на заработки, младшие еще малы, и я как раз ищу кого-нибудь пасти коров.

Юреку понравился этот человек. Понравилась ему и его жена — полная и улыбчивая женщина. Он поработал у них несколько дней, а потом новый хозяин сказал Юреку, что они должны съездить вместе к деревенскому старосте.

— Тяжело сейчас, — сказал он. — Немцы забирают у нас все, оставляют только по числу голов в доме. А ты ведь тоже голова.

— Мы не пойдем пешком? Поедем в телеге? — удивился Юрек.

— Да, ведь потом нужно будет съездить за подтверждением от властей.

Он взобрался на телегу, и они заехали к деревенскому старосте, а потом выехали на большую дорогу. Юрек лежал на соломе, подстеленной на дно телеги, и дремал. Он очнулся, когда крестьянин остановил лошадей. Юрек поднялся и в первую минуту подумал, что видит кошмарный сон. В этом сне повторялось все, что происходило с ним во время предыдущей поездки в крестьянской телеге. Вокруг него был тот же двор, обнесенный колючей проволокой, а посреди двора стоял тот же молодой немецкий офицер. Юрек не знал, что за подтверждением властей следовало ехать в гестапо.

Он быстро прижался ко дну телеги, но было уже поздно. Увидев мальчика, офицер с радостной улыбкой бросился к нему, схватил за ворот и вытащил из телеги:

— Вернулся, да? Теперь я точно знаю, что ты еврей.

Юрек стоял молча. Крестьянин, который его привез, тоже замер, потрясенный случившимся. Офицер велел выдать ему в утешение награду за доставку еврея в гестапо и выпроводить за ворота.

Юрек остался стоять посреди двора. Офицер велел ему следовать за ним в дом. Он привел его в уже знакомую комнату, сел, побарабанил пальцами по столу и вдруг улыбнулся и сказал на том же плохом польском:

— Ладно, не бойся. Раньше я на самом деле хотел тебя расстрелять, но теперь не стану, пожалуй. Ты умный паренек, и ты мне понравился. Ты говорил, что ищешь работу, да? Вот и будешь работать у меня.

Он встал, позвал одного из солдат и что-то сказал ему по-немецки. Солдат повел Юрека в умывальню, раздел его, обрил голову, помыл и дал чистую одежду и обувь.

— У нас нет маленьких ботинок на твою ногу, — сказал он. — Возьми тряпки и набей внутрь.

— Верните мне то, что было у меня в карманах, — попросил Юрек.

Солдат отдал ему рогатку Франека и увеличительное стекло Мариши, но не отдал нож Иоселе.

— А где нож?

— У офицера.

Потом солдат отвел Юрека в маленькую комнатку с широким окном, выходившим прямо в лес.

— Это для тебя, — сказал он и вышел.

Впервые в жизни у Юрека появилась своя комната.


Немецкий офицер сдержал слово. Юрек остался жить в гестапо. В доме было три этажа, не считая подвалов, с одним из которых Юрек уже когда-то познакомился. По ночам оттуда часто слышались крики и рыдания. А иногда Юрек просыпался от страшных воплей и дрожал всем телом. Но утром все затихало, и только телега, бывало, заезжала во двор и выезжала, покрытая рогожей.

Обязанности Юрека состояли в обслуживании офицера. Он чистил щетками его одежду и сапоги. Вначале офицер был недоволен. Он объяснил Юреку, что сапоги должны блестеть так, чтобы в них, как в зеркале, можно было видеть свое отражение. Постепенно Юрек наловчился в чистке, но прежде, чем он достиг совершенства, офицер награждал его оплеухой за каждую пылинку, которую находил на своих сапогах. В свободные часы Юрек сидел на кухне у польской женщины и ел. И толстел.

— Так ты, значит, еврейский мальчик? — спросила она однажды.

— Нет, я не еврей.

— Я знаю, офицер мне все рассказал.

Юрек молчал.

— Ладно, не стесняйся. Еврей тоже человек.

И в доказательство своих слов достала из шкафа большой кусок шоколада и дала ему.

Лето было уже в разгаре, когда однажды утром офицер позвал Юрека:

— Возьми свои ботинки и приходи.

Когда Юрек вернулся, он посадил его в коляску мотоцикла вместе со своей собакой, и они отправились в путь. «Куда он везет меня?» — с тревогой думал Юрек. Офицер прочел тревогу у него на лице, улыбнулся про себя, но ничего не сказал. Сначала они ехали по дороге, потом свернули на полевую тропу и наконец въехали в большой деревенский двор.

— Эта деревня называется Кромнув, — сказал немец, остановив мотоцикл. — Я привез тебя к моей приятельнице, и теперь ты будешь работать у нее. Веди себя хорошо, и все будет в порядке. И кстати, возьми свой нож.

— Спасибо, — сказал Юрек по-немецки.

Офицер сошел с мотоцикла. Ему навстречу вышла молодая женщина в сапогах, с закатанными рукавами.

— Фрау Герман, — представил ее офицер. — Красавица жена господина Германа, — добавил он и подмигнул Юреку.

Юрек не понял его подмигивания. Молодой офицер повернулся к женщине и сказал:

— Я привез вам нового работника. Прекрасного работника. Смотрите, как он чистит мои сапоги.

И он приподнял одну ногу, чтобы фрау Герман могла увидеть свое отражение в его сапоге.

Она посмотрела на Юрека.

— Присмотри за собакой, пока я вернусь, — сказал офицер, и оба они пошли к дому, чему-то весело смеясь.

С того дня Юрек остался у фрау Герман. От других ее работников он узнал, что она полька немецкого происхождения, замужем за немцем, господином Германом, который служит в армии, и сама управляет всем его хозяйством, а молодой офицер гестапо поставляет ей работников и работниц из числа нарушителей закона или проштрафившихся должников. Юрек быстро понял, что на новом месте нужно работать очень хорошо. Ему сказали, что, если кто-нибудь работает спустя рукава, фрау Герман жалуется на него в гестапо и вскоре во дворе появляются немецкие солдаты и избивают несчастного. Поэтому Юрек старательно делал все, что приказывала ему новая хозяйка. Он тщательно выполнял ее указания до последней мелочи. И всегда предпочитал выходить на пастбище с коровами, потому что это позволяло ему целыми днями не видеть жестокую хозяйку.

Молодой гестаповец часто наезжал в гости к хозяйке. Если он встречал Юрека во дворе, то обычно подзывал, сажал в коляску мотоцикла и приказывал присмотреть за своей собакой.

— Можно мне поиграть с ней? — как-то спросил Юрек по-немецки.

— Ты знаешь немецкий? — удивился офицер.

— Только чуть-чуть, — сказал Юрек.

— Я забыл, у тебя ведь была когда-то собака. Да, ты можешь бросить ей палку, и она принесет ее тебе обратно. Только поплюй на нее перед тем, как бросить, а когда собака принесет ее тебе, скажи ей: «Хороший пес!» Ты можешь сказать это по-немецки?

Юрек сказал:

— Айн гутер хунд.

— Прекрасно.

Юрек очень скучал по Азору.


А потом пришла беда. Наступил сезон молотьбы. Большое хозяйство господина Германа было высокомеханизированным. Молотили зерно с помощью барабана с деревянными зубьями, а этот барабан приводился в движение приводным ремнем, надетым на большое колесо, которое крутила пара лошадей, ходивших по кругу. Зубья били по зернам, отделяя семена от оболочки, и чистое зерно лилось из молотилки непрерывным золотым потоком.

Юреку дали длинный кнут и поручили водить лошадей по кругу. Он очень гордился своей должностью. Уже после первого дня работы он почти не нуждался в кнуте, но для пущей важности время от времени хлестал им в воздухе, и щелчки кнута раздавались точно громкие выстрелы. День за днем, долгие часы он ходил по кругу, утрамбованному в земле, а в перерывах вешал на головы лошадей мешки с овсом, чтобы они поели, а сам присоединялся к рабочим перекусить. За день до конца молотьбы, незадолго до обеденного перерыва, он внезапно услышал за собой какие-то непонятные, предостерегающие крики. Юрек не понял, что ему кричали. Он испугался, неудачно взмахнул рукой, кнут, который он держал в руке, попал в зубчатые колеса, и его втянуло внутрь машины вместе с рукой. Все это заняло считаные секунды. Юрек вдруг почувствовал нестерпимую боль.

— Остановите лошадей! — крикнули сверху.

Кто-то спрыгнул с молотилки и схватил лошадей. Юреку помогли вытащить руку из зубчатых колес. Он видел все, как в тумане. Он еще успел втянуть раздробленную руку в рукав, но тут же свернулся колобком, упал на землю и потерял сознание. Время от времени он приходил в себя от боли и пытался понять, где он и что с ним делают. Он видел, что фрау Герман сидит возле него в несущейся по дороге коляске. Она старалась держать его раздробленную руку так, чтобы он не чувствовал толчков. Потом его глаза опять залило темнотой. Иногда какая-то голубизна проникала в эту темноту, и тогда ему казалось, что он видит легкие облака, подвешенные в небе. А потом снова проваливался во мглу.

Юрека привезли в больницу в Новы-Двур — маленький городок на правом берегу Вислы. Пани Герман пошла в контору уплатить за госпитализацию и вернулась, когда он уже лежал на операционном столе. Вошел молодой врач. Он осмотрел руку, посмотрел на Юрека и сказал:

— Этого я оперировать не буду.

— Почему?! — воскликнула потрясенная фрау Герман.

— Потому что он еврей.

— Он не еврей! — закричала пани Герман. — Я получила его из гестапо, и я отвечаю за него. Вы должны немедленно его оперировать.

— Он еврей, — настаивал врач.

— Ты не знаешь, что говоришь! — крикнула она. — Я уплатила за него сто пятьдесят семь марок и двадцать пять пфеннигов.

Она подняла скандал, кричала и плакала, а затем пригрозила врачу, что обратится в гестапо, если с мальчиком что-нибудь случится, и ни с чем уехала домой.

Врач настоял на своем. Он велел вывезти Юрека из операционной и положить на носилки, а носилки поставить где-нибудь в коридоре.

Юрек лежал в полусознательном состоянии. В те минуты, когда он приходил в себя, ему казалось, что он словно отделен от своего тела, отделен от боли. Потом он снова соединялся со своими телом и болью, и тогда сознание опять покидало его. Он открывал глаза, но не мог понять, где находится. Его губы что-то шептали, но голоса не было слышно.

Наутро в больницу пришел доктор Журавский, пожилой хирург. Он обнаружил Юрека в коридоре и воскликнул:

— Что вы сделали?! Ведь руку можно было спасти!

Юрека внесли в операционную и усыпили. Но к этому времени раненую руку уже поразила гангрена, и доктор Журавский вынужден был ампутировать ее выше локтя. Когда Юрек очнулся от наркоза и попытался поднять руку, чтобы протереть глаза, перед ним поднялся только короткий обрубок, перевязанный бинтами. Он понял, что потерял правую руку, и залился слезами. Хуже всего было то, что, стоило ему закрыть глаза, рука его снова становилась прежней, от плеча до кончиков пальцев. Он даже чувствовал кнутовище в своей ладони. Только вот этой ладони у него уже не было.

В первые дни он почти все время плакал. Сестры жалели его, кормили и умывали, потому что он сам ничего не мог сделать левой рукой. На него надели длинную больничную рубаху, и он часами стоял на коленях возле своей кровати и молился, чтобы рука вернулась. Утром, когда он просыпался и пробовал встать, он иногда падал обратно, потому что все еще пытался опереться на отсутствующую руку. И каждый раз, когда Юрек пробовал сделать что-нибудь так, как привык, он чувствовал острую боль из-за безвозвратной потери.

Однажды утром он проснулся от того, что над ним склонилась монахиня в белом наряде медсестры. Она назвала его по имени:

— Вставай, Юрек. Садись. Я пришла тебе помочь.

Она повела его в душевую и показала, как можно мыть правую руку и лицо одной левой. Потом научила креститься и держать ложку левой рукой.

С тех пор сестра-монахиня навещала его ежедневно.

— Вот увидишь, ты сможешь почти все делать одной левой рукой, — обещала она.

— Вы уверены, пани? — недоверчиво спрашивал Юрек.

— Я уверена. Это только дело времени и большого терпения.

И постепенно в его сердце зажглась слабая искра надежды.

На вторую неделю пребывания в больнице Юрек вышел побродить по коридорам. Он прошел по другим отделениям, увидел людей, которые улыбались ему, и какое-то время спустя тоже стал отвечать им улыбкой.

Два раза в неделю приезжал кто-нибудь с фермы фрау Герман и привозил Юреку передачу с едой. В корзинке были всякие вкусности — крутые яйца, мясо, пироги. Два или три раза она приезжала сама, но никогда не находила его в кровати. Юрек подружился с несколькими больными, а большинство других уже знали его и всякий раз, когда он приходил, учили уму-разуму. Один пожилой больной научил его играть в шашки, и Юрек часто сидел у него на кровати и играл с ним. Обнаружив его там, фрау Герман засмеялась.

Но однажды, проходя мимо родильного отделения, он заглянул туда и увидел знакомую женщину. Он подумал минуту и вспомнил ту пару крестьян, которые посадили его на свою телегу и доставили прямиком в гестапо. Женщина тоже увидела его и зашепталась с соседками. С того дня отношение больных к нему изменилось. Некоторые отводили глаза, когда он проходил мимо. А очередная корзинка с едой, которую ему принесли, исчезла из его палаты раньше, чем он успел ее открыть.

Но пожилой пациент продолжал играть с ним в шашки.

— Почему вам отрезали ногу? — спросил Юрек.

— Из-за болезни. Диабет. А как ты потерял руку?

— Из-за врача-негодяя, — сказал Юрек со злостью.

— Я слышал, — сказал больной. — Он не хотел тебя оперировать, потому что ты еврей.

— Я не еврей.

Пожилой больной не стал спорить с ним. Он лишь сказал ему:

— Юрек, рано или поздно из гестапо обязательно придут за тобой. А ты знаешь, что они делают с евреями. Сходи к доктору Журавскому, поговори с ним.

Юрек пошел в кабинет врача.

— Да, Юрек, как твоя рука?

— Та, которой у меня нет? Я не знаю, как она. Но левая в порядке.

Врач улыбнулся:

— Чем я могу тебе помочь?

— Отправьте меня, пожалуйста, обратно в деревню, пан доктор.

— Я не могу.

— Почему?

— Скажу тебе правду. Мне звонили из гестапо. Мне велели держать тебя здесь, пока за тобой приедут.

Юрек вернулся в свою палату и начал думать, как побыстрее сбежать из больницы. Но когда он попробовал выйти во двор, то убедился, что у двери всегда стоит охранник. А когда он попросил у сестры свою одежду, она сказала, что ее нет.

— Мы ее сожгли, — объяснила она. — В ней было полно вшей.

Теперь он с нетерпением ждал следующей передачи из деревни. Когда очередной крестьянин пришел с передачей и с приветом от фрау Герман, Юрек попросил его:

— Заберите меня отсюда.

— А тебе уже можно?

— Я не знаю. Но я должен отсюда выбраться.

— Я спрошу врача, — сказал крестьянин.

— Я не могу выписать его, — сказал доктор Журавский. — Я получил приказ из гестапо держать этого мальчика здесь, пока за ним не приедут.

— Доктор, — сказал крестьянин, — тут до меня дошел слух, что это еврейский мальчик. Я-то сам в это не верю, потому что мы получили его из гестапо. Но если он и вправду еврейский мальчик, не стоит, чтобы он попал туда снова, да еще без руки.

Врач потер лоб.

— С медицинской точки зрения он уже может уйти, — сказал он наконец.

— Значит, я могу забрать его с собой? — спросил крестьянин.

— Нет, — сказал врач. — Но в туалете, этажом выше, есть большое окно. Оно выходит на заднюю сторону дома. И я вам ничего не говорил, понятно?

Юрек и крестьянин вышли в коридор.

— Подождите меня снаружи, под окном, — сказал Юрек.

— Как же ты спустишься?

— Я спущусь. Я знаю как.

Крестьянин вышел.

Юрек поднялся по лестнице, зашел в туалет и действительно увидел большое окно. Он открыл его и выглянул наружу. Крестьянин стоял внизу и рассматривал окна, выискивая нужное. Увидев Юрека, он подошел под туалетное окно. Юрек залез на подоконник и крикнул:

— Ловите меня!

А потом прыгнул.

Крестьянин поймал его. Они вдвоем упали на землю. Крестьянин тут же поднялся, подхватил Юрека на руки и бросился бегом из больничного двора.

Маленький город Новы-Двур стоял на берегу реки Нарев в месте ее впадения в Вислу. Крестьянин бегом спустился к реке и посадил Юрека в свою лодку. Потом отвязал ее и взялся за весла. Они плыли по течению и поэтому продвигались очень быстро. Для Юрека это было новое переживание. Он никогда еще не плавал на лодке.

— Хочешь править лодкой? — вдруг спросил крестьянин.

— Я?

— Это легко.

Юрек схватился за рукоятку кормового весла.

— Я буду тебе говорить: «Немного левей», или: «Немного правей», или: «Прямо». Ты знаешь, где правая, где левая рука?

Он тут же пожалел о своем вопросе, но Юрек сказал ему с улыбкой:

— Конечно, знаю. Теперь-то это нетрудно различить.

Вскоре он убедился, что действительно может владеть веслом и направлять лодку. Он правил и одновременно с интересом разглядывал другие лодки и буксиры, которые проплывали мимо.

— У тебя идет кровь, — вдруг сказал крестьянин с тревогой.

— Ничего, это я ударился, когда прыгнул, — успокоил его Юрек.

Его бинты были пропитаны кровью. Она даже испачкала больничную рубаху.

— Тебе не больно?

— Нет.

— Ничего, фрау Гемран позаботится о тебе, не волнуйся, — успокоил его крестьянин.

Фрау Герман тоже сначала испугалась при виде пятен крови на его рубахе, но, сняв бинты и заново перебинтовав Юреку руку, успокоилась. Она не позволила ему спать в коровнике — завела к себе в дом и уложила спать в маленькой комнате.

— Я могла бы опять послать тебя на пастбище, — сказала она наутро, — и ты мог бы оставаться у меня сколько угодно. Но когда мой знакомый из гестапо узнает, что ты убежал из больницы, он обязательно приедет искать тебя здесь. А сейчас, когда ты инвалид, я не уверена, что он тебя пожалеет.

Она велела своей портнихе сшить ему рубашки и куртку с одним нормальным рукавом и одним коротким. Увидев эти короткие рукава, Юрек расстроился. Она успокоила его, сама одела, а потом принесла ему носки и ботинки.

— Я достала для тебя ботинки твоего размера, — сказала она.

Впервые в жизни у Юрека были ботинки по размеру. Фрау Герман велела ему сесть и обула его. Потом она принесла дорожную сумку и повесила ему на плечо.

— Не беспокойся, я положила внутрь все, что нашла в твоей прежней куртке, — сказала она, увидев его вопросительный взгляд. — И бутылку воды тоже. Тебе нужно еще что-нибудь в дорогу?

— Да, — сказал Юрек, — веревку, спички и мою палку.

Фрау Герман послала кого-то принести ему веревку, несколько коробков спичек и палку, которая служила ему, когда он пас ее коров.

— Храни тебя Бог, — взволнованно сказала она на прощанье.

Юрек поцеловал ей руку и вышел из дому.

Загрузка...