Беги, мальчик, беги

Глава 16 Война действительно кончилась Две грешные души

Ранней весной сорок пятого года Висла вышла из берегов и затопила все прибрежные края. После того как были прорваны насыпи, на обширных плоских равнинах не осталось ничего, что могло бы остановить наводнение, и вода разлилась на многие километры. На рассвете коровы начали тревожно мычать. Ян, другой работник в хозяйстве отца Кристины, первым спустился с помоста, на котором спал рядом с Юреком, и его ноги утонули в холодной воде.

— Юрек, вставай! Наводнение!

Из конюшни доносилось испуганное ржание лошадей. Вода уже залила хозяйственные постройки, но еще не успела добраться до жилого дома, который стоял на невысоком пригорке.

Юрек спустился. Все вокруг было залито водой.

— Что это?!

— Висла вышла из берегов. Беги в конюшню, выпусти лошадей.

— Висла? Но ведь она далеко отсюда.

— Хватит разговаривать! Беги! А я пока освобожу коров.

Юрек пробирался через затопленный двор. Вода уже поднялась ему до щиколоток. Когда он вошел наконец в конюшню, то увидел, что лошади беспокойно бьют копытами по воде, как будто понимают, что происходит. Он освободил их, и они выбежали наружу Юрек бросился к дому и что есть сил стал колотить в дверь:

— Пан Войцек! Наводнение! Наводнение!

В окне вспыхнул свет керосиновой лампы. Дверь открылась.

— Ядзя, наводнение! — крикнул Войцек Херха, увидев залитый двор. — Разбуди Кристину!

— Свиньи утонут! — закричала женщина.

Тем временем прибежал Ян, и они все вместе бросились, шлепая по воде, к свинарнику. Каждый взял в руки одного или двух поросят и бегом понес в дом. Свинья, с трудом переступая по воде, шла за ними, издавая протестующее хрюканье. Когда она наконец вошла вслед за ними в дом, хозяин закрыл дверь. Но вода уже начала просачиваться внутрь через щели между досками.

— Все на чердак! — приказал хозяин.

Сначала туда подняли поросят. Потом попытались поднять и свинью, подталкивая ее по ступеням, но она категорически отказывалась подчиняться.

— Оставьте ее, — велел пан Войцек. — Поднимайте вещи. Когда вода поднимется, она сама придет.

— А что будет с лошадьми и коровами? — спросил Юрек, когда остался на минуту наедине с Яном.

— Когда вода поднимется слишком высоко, они поплывут. Может, им удастся добраться до какого-нибудь пригорка. Если не утонут — вернутся. И болтай поменьше, а то получишь от хозяина.

Все принялись перетаскивать домашнее добро на чердак.

Утро занималось серое и туманное. Внизу в комнате свинья кое-как держалась на плаву, цепляясь ногами за ступени чердачной лестницы. Вода там уже поднялась выше окон. Когда немного рассвело, хозяин и Ян опять принялись заталкивать свинью на чердак. Ядвига, Кристина и Юрек показывали ей сверху ее поросят. Когда поросята увидели мать, они жалобно завизжали, а свинья ответила им громким хрюканьем и стонами. Теперь она уже и сама готова была подняться, и в конце концов совместными усилиями ее удалось втащить наверх.

Из окошек чердака открывался совершенно непривычный вид. Вода тянулась до самого горизонта. О соседней роще напоминали только торчавшие над водой верхушки деревьев. От деревенских домов остались только крыши. Положение соседей было еще хуже. Многие сидели на крышах, держась за дымовые трубы или за водостоки, одни держали на руках детей, другие — поросят. И дождь лил, не переставая.

Только после полудня появились первые спасательные лодки с польскими солдатами. Юрек разволновался. Солдаты в польской форме! Теперь он поверил, что война действительно кончилась. Спасатели снимали людей с крыш и в конце концов добрались и до их дома.

— Мы остаемся, — крикнул Войцек Херха, высунувшись в чердачное окно. — Заберите у нас мальчишку! Он не наш, я не хочу за него отвечать!

Он схватил Юрека и протиснул его наружу, в руки солдата. Тот посадил Юрека между людьми, теснившимися в лодке вместе со своими детьми и поросятами. Лодка медленно удалялась от дома пана Войцека. Юрек обернулся, чтобы проститься с семейством Херха. Кристина высунула голову из окошка и помахала ему вслед.

Все время, что они плыли по бесконечной воде, среди затопленных деревень и верхушек утонувших деревьев, никто не говорил ни слова. Каждый переживал свою беду, и все вместе старались не двигаться, чтобы перегруженная лодка не зачерпнула воду. Наконец они достигли того места, где насыпи не были прорваны, и остановились у причала. Один из солдат привязал лодку, и все осторожно перешли на берег по мокрым доскам. Солдаты повели людей в костел.

— Где твои родители? — спросил Юрека оставшийся в лодке солдат, когда остальные беженцы уже вошли внутрь.

— У меня нет родителей, — сказал Юрек.

— Нам приказано всех детей, которые без родителей, доставлять в сиротский дом, — сказал солдат.

Юрек равнодушно пожал плечами.

— Подожди здесь минутку, — сказал ему солдат. — Я загляну в костел, может, там есть еще такие, как ты.

Когда солдат вышел, Юрека уже не было. Он пошел сам искать себе место. Он хотел жить в семейном доме, а не в сиротском. Миновав центр поселка, в котором их высадили, он оставил позади каменные жилые дома и магазины и вышел на окраину, где тянулись крестьянские дворы с хозяйственными постройками и приусадебными участками. Кое-где стояли сожженные и разрушенные дома, лежали сломанные обгоревшие деревья. В канале стоял обугленный танк. На самой границе поселка — там, где уже начинались поля, — Юрек увидел небольшое хозяйство. Он вошел во двор и огляделся. Во дворе было несколько построек, в стороне стояли две телеги. Большой дуб раскинул голые ветви над соломенной крышей. Юреку понравилось здесь, и он постучал в дверь дома. Ему открыл мужчина средних лет. Трудно было сказать, крестьянин это, рабочий или ремесленник.

— Хвала Иисусу, — сказал Юрек.

— Во веки веков, аминь, — ответил мужчина.

Юрек заглянул через его плечо. Он увидел просторную комнату с широкой кроватью. На столе стояла керосиновая лампа. В печи горел огонь, а рядом сидела женщина и вязала. Не прерывая вязанье, она подняла голову и глянула на Юрека. За столом сидел мальчик, по виду ровесник Юрека. Увидев Юрека, он улыбнулся ему, и Юрек улыбнулся в ответ.

— Ты из тех, кого вывезли на лодках? — спросил мужчина.

— Да, — сказал Юрек.

— Заходи, — сказал мужчина, — поешь что-нибудь.

Юрек сел рядом с мальчиком. Мужчина поставил перед ним тарелку. Юрек начал есть, но бессонная ночь уже брала свое, усталость сморила его, и глаза Юрека стали закрываться.

— Ему нужно поспать, — сказала женщина.

Она встала, вытащила из шкафа одеяло, протянула его Юреку и сказала своему сыну:

— Тадек, возьми лампу и проводи мальчика.

— Только не устрой там пожар, — сказал отец. — И сразу же принеси лампу обратно.

Тадек взял лампу со стола и повел Юрека в хлев. Это был маленький хлев, всего на четыре коровы. И помоста для сена там не было. Тадек осветил угол, где на соломе была расстелена его постель. Юрек положил рядом свое одеяло. Когда Тадек вернулся, пробираясь в темноте, Юрек уже спал.

Он так и остался в этой семье. Пан Ковальский был кузнецом по профессии, крестьяне приходили к нему подковать лошадей. Кроме того, у него было небольшое хозяйство с огородом. Кроме коров в хозяйстве были две лошади, свиньи и куры. Теперь, когда Варшава по большей части лежала в развалинах, а русские прошли всю Польшу и продолжали наступление на Берлин, в стране осталось мало лошадей, и у пана Ковальского почти не было работы. Поэтому он занимался в основном тем, что вывозил из Варшавы обломки, щебень и мусор, образовавшийся при расчистке развалин, и доставлял на стройки кирпичи. Тадек и Юрек помогали ему: иногда выезжали вместе с ним в город, а иногда ухаживали за коровами и свиньями. Время от времени пан Ковальский пытался отправить мальчиков в школу, но они удирали оттуда и целый день проводили в полях. Так что все его усилия ни к чему не приводили.

Однажды, когда они в очередной раз отправились в Варшаву, им довелось пересечь какой-то странный район, где все кварталы были полностью разрушены и выжжены дотла.

— Здесь было еврейское гетто, — сказал пан Ковальский.

Юрек смотрел и не верил своим глазам. В его памяти сразу же встали знакомые улицы и переулки, дома и магазины, лица родителей, туманные фигуры братьев и товарищей по скитаниям. И вот — всего этого словно никогда и не бывало. А у него самого была совсем новая жизнь. Каждое воскресенье он вместе с семьей Ковальских отправлялся в костел. Перед этим он мылся утром в корыте для лошадей, а потом надевал сменную воскресную одежду Тадека и свои русские армейские ботинки. Как-то раз в середине недели, когда Тадек уехал с отцом на перевозки, Юрек остался дома, чтобы помочь пани Ковальской управиться с животными. Работы оказалось немного, и, закончив ее, он вышел побродить по улицам поселка и поискать, не играет ли кто в футбол. Но все его сверстники были еще в школе. Юрек долго бродил один, пока, незаметно для себя, не вышел наконец к костелу. Он немного поколебался, но потом все-таки решился войти. Внутри не было ни одного человека. Стояла полная тишина — совсем не так, как в воскресенье, когда костел был переполнен. Юрек сидел недалеко от алтаря и смотрел вокруг. Потом он услышал скрип двери. Вошел ксендз. Сейчас он был в простом одеянии, а не в том разукрашенном, в котором появлялся в церкви по воскресным дням.

— Ты убежал из школы? — весело спросил он.

— Нет, — сказал Юрек. — Я зашел просто так.

— Как тебя зовут?

— Юрек Станьяк. Я живу у Ковальских.

— А-а-а… — вспомнил ксендз. — Ты из тех, кого спасли во время наводнения. Иди помоги мне подвинуть стол.

И вдруг он увидел, что у Юрека нет руки.

— Не надо, не беспокойся, я справлюсь сам! — торопливо сказал он.

Юрек обиделся.

— Я могу делать все, святой отец, — сказал он.

Ксендз понял свою ошибку. Он кивнул, и они вдвоем внесли стол в комнату за алтарем.

— Хочешь чаю? — спросил ксендз.

— Да, спасибо, — сказал Юрек.

Ксендз приготовил чай, поставил тарелку коржиков, и они уселись за стол.

— Сколько тебе лет?

Юрек задумался.

— Я думаю, десять, — сказал он наконец.

— Ты уже был на причастии?

Юрек знал, что это такое. Ему уже случалось видеть деревенских детей, которые направлялись в костел для совершения этого обряда. Все мальчишки, даже самые отъявленные озорники, выглядели в этот день нарядно и чинно, точно господские дети, а девочки в длинных белых платьях и с цветами в волосах — как принцессы из сказок.

— Нет, не был.

— Скоро должно состояться причастие у большой группы детей. Я поговорю с паном Ковальским.

Неужто и он будет выглядеть, как эти деревенские? Юрек не мог поверить.

С того дня он стал время от времени заглядывать в костел и помогать там по мелочам — вытирал пыль, ковырялся в маленьком садике, пилил дрова для печи и то и дело беседовал с ксендзом за стаканом чаю. Однажды ксендз спросил:

— Как ты потерял руку?

— Она попала в молотилку. А врач, гадина, не захотел меня оперировать, велел оставить на всю ночь в коридоре.

— Почему не захотел?

Юрек смутился:

— Я не знаю.

Ксендз помолчал, а потом повторил свой вопрос:

— Что, он не сказал почему?

— Я не помню.

— И кто же все-таки тебя оперировал?

— Наутро пришел другой врач, но руку уже пришлось отрезать, потому что там был гной.

В другой раз ксендз рассказал Юреку, что во время войны был в крестьянском партизанском отряде.

— Где? — спросил Юрек.

— Мы целый год скрывались в Кампиноском лесу.

— Я тоже был там! — радостно воскликнул Юрек. — Иногда, летом, я уходил от своих хозяев, чтобы пожить немного в лесу.

— Я как-то встретил еврейских детей, которые там прятались, — сказал ксендз.

Юрек с тревогой поглядел на него, но ксендз смотрел на него с симпатией.

— А партизан ты ни разу там не встречал? — спросил ксендз.

— Один раз. Они убили моего пса, потому что его покусала бешеная собака.

Юрек рассказал ему об Азоре. Лицо ксендза опечалилось.

Наступил май. На этот месяц было назначено причастие для большой группы девятилеток и тех нескольких десятилеток, которые не успели вовремя пройти этот обряд из-за войны.

Пан Ковальский уже причитал в шутку, что ему придется готовить к обряду сразу двоих — и Тадека, и Юрека, — и обоих за свой счет. Ходили бы они в школу, как все, небось школа о них и позаботилась бы.

— Пригласишь ксендза? — спросила его жена.

— Что ты! Хватит с них и его ученика.

— Ну, этому можно и дюжиной яиц уплатить.

— Вот именно! — засмеялся Ковальский. — Главное, пусть спасет эти две грешные души.

В назначенный час обе грешные души ждали уже с утра, умытые, причесанные, в воскресной одежде и в большом волнении. Ученик ксендза долго беседовал с ними. Он объяснил им, что такое грехи и какие они бывают. Есть смертные грехи, из-за которых человек непременно попадет в ад, где его будут сильно мучить, а есть грехи обычные, которые можно искупить, если рассказать о них на исповеди.

— И тогда не попадают в ад?

— Если исповедаешься и получишь от ксендза отпущение грехов, выйдешь чистым и безгрешным, — обещал ученик ксендза. — Но для этого нужно честно исповедаться во всем-всем, иначе душа останется грязной и ничто тебе не поможет.

Юрек знал, в чем он не может признаться, даже на исповеди. Но вот вопрос: разве быть евреем — это грех? А если грех, то смертный или обычный? Попадают ли из-за него в ад?

В субботу они с Тадеком отправились на исповедь. Юрек выучил на память, что нужно говорить, входя в исповедальню. Став перед деревянной решеткой, которая отделяла его от ксендза, он перекрестился и произнес все, что положено.

— Я согрешил перед Богом такими грехами — воровал кур, яйца, овощи, фрукты, творог, а один раз украл у крестьянина его куртку.

Тут он запнулся. Ему послышался голос отца, который говорил ему: «И никогда не забывай, что ты еврей». Должен ли он признаться в этом сейчас? Неужели это грех — быть евреем? Нужно ли рассказывать об этом на исповеди? Он встряхнул головой и продолжал по-заученному:

— Больше грехов я не помню, а о тех, которые помню, сожалею и обещаю в будущем исправиться.

В тот вечер, придя ужинать, они с Тадеком были потрясены при виде двух наборов белоснежной, отглаженной одежды, возлежавших на родительской кровати, — брюки, рубашки, пиджаки, два кружевных воротника и две пары сверкающих туфель рядом на полу.

— Это мы наденем завтра? — удивился Юрек.

— Да, — сказала пани Ковальская. — Это я одолжила у соседей. Встанете рано утром, я приготовлю вам горячую воду, помоетесь хорошенько и наденете все это.

— Я помоюсь в корыте, — сказал Юрек.

— В корыте ты не сможешь помыться с мылом, — сказала пани Ковальская.

— Ты придешь мыться сюда, как тебе сказали, — строго сказал пан Ковальский.

Юрек испугался. Пани Ковальская засмеялась:

— Глупый! У нас есть занавеска, чтобы закрываться, когда моются.

И показала ему занавеску, которая действительно закрывала весь угол между стеной и шкафом.

— Поешьте хорошенько, завтра с утра вам нельзя будет ничего есть, — сказал пан Ковальский.

— И пить тоже, — добавила его жена.

Оба мальчика печально вздохнули:

— До каких пор?

— До конца обряда.

— А когда он закончится?

— В полдень.

Наутро Юрека уже ждал большой кусок мыла. Мыло лежало на табуретке возле таза, а на полу стояло ведро с горячей водой.

— И пожалуйста, не так, как в корыте, — сказала пани Ковальская, причесывая уже умывшегося Тадека. — Разденься совсем, стань в таз и хорошенько помойся. Если тебе будет трудно, пан Ковальский тебе поможет.

— Спасибо, я сам, — сказал Юрек.

— Когда помоешься, надень трусы, а я помогу тебе надеть все остальное, — сказала пани Ковальская и передала ему через занавеску что-то, чего Юрек никогда в жизни не видел. Это были короткие трусы из тонкой материи.

— Что это?

— Ты никогда не видел трусов?

— Видел, — сказал Юрек. — Когда я был с русскими солдатами, они мне дали зимой трусы, но те были длинные, ниже колен, от холода.

— С сегодняшнего дня будешь всегда носить такие, под брюками.

Юрек надел трусы и вышел из-за занавески. Он не знал, как надевают праздничную одежду, и пани Ковальская стала одевать его своими умелыми материнскими руками. Когда пришел его черед причесаться, ей пришлось немало потрудиться, орудуя гребнем и щеткой. Под конец она надела на него кружевной воротничок и повела к большому зеркалу.

Юрек изумился. В зеркале стоял другой мальчик. Но и у него не было руки.

Обряд был впечатляющим. Мальчики держали в руках свечи, девочки — белые розы. Богослужение продолжалось дольше обычного, и у Юрека даже заурчало в животе от голода. Под конец всех детей пригласили к алтарю. Каждый преклонил колени и получил освященный хлебец. Маленький кусочек белой лепешки только усилил его голод, и он с нетерпением ждал, когда же они, наконец, вернутся домой и сядут за обеденный стол.