Беглец

ОКТЯБРЬ

Ну, вот! Вот она и нагрянула — черная, черная беда!

И ведь я знала, знала, что она надвигается. Где-то натягивалась невидимая струна из страхов и тревог. Натягивалась, позванивала и наконец — лопнула. Третий день хожу, как в каком-то желтом тумане, вздрагиваю от каждого звонка. Не могу найти чашку в буфете, мыло в ванной, шлепанцы под кроватью. Не понимаю простейших слов, обращенных ко мне.

Что случилось?

Борис пропал, исчез, растворился в вашем Нью-Йорке.

Уехал веселый, целовал-обнимал на прощание. Позвонил по приезде — и все. На следующий день его телефон не отвечал. Я позвонила в китайскую переводческую контору. Они говорят: «Он у нас не появлялся». А я даже не знаю, в каком отеле он остановился.

На третий день пересилила себя и позвонила в полицию.

Они начали искать, но как-то неохотно. Допрашивали меня часа три, попросили разрешения осмотреть ящики его стала, забрать компьютер. Затребовали списки наших клиентов здесь, в Вашингтоне, и по всей стране. Но похоже, что я для них — подозреваемая № 1. Не ты ли рассказывал мне, что в девяноста процентов таинственных исчезновений оказываются замешаны члены семьи?

Что делать, что мне делать?!

На Славика жалко смотреть. Его тоже допрашивали. «Когда видел отца последний раз? Когда говорил по телефону? О чем шла речь?»

Генрих пытается меня утешать, но он и сам не в себе, потому что полиция таскает на допросы и его тоже.

Не знаю, надолго ли меня хватит, если Борис не найдется.

Буду страшно благодарна тебе за любую помощь, совет.

Твоя Геро в потухшем окошке.

Главное — не паникуй, не волнуйся. На студии перед моими глазами прошло столько историй про фальшивые исчезновения, которые оказывались недоразумениями, ложной тревогой.

Я немедленно кинулся на поиски.

Мне помогают друзья из местной полиции и из частных детективных агентств. Сейчас я обзваниваю больницы. Уже ездил в ту, куда доставили раненого без документов и без сознания. Нет, это не Борис. Буду продолжать.

Пришли мне имена и телефоны нью-йоркских друзей. Понимаю, что и ты, и полиция, скорее всего, уже звонили им. Но, может быть, со мной они будут более откровенными, может быть, всплывет какая-нибудь деталь, какая-нибудь путеводная нить.

Умоляю: не давай панике одолеть себя!

Надо же случиться такому совпадению: на студии мы как раз готовим программу о пропавшей жене, я писал тебе об этом. А тут — похожая история у близких мне людей.

Держись, не теряй надежды, сообщай мне все до последней мелочи! АК

Дорогой мой! Наглотавшись валиума, я сижу у компьютера и говорю себе: «Три дня назад все было еще не так страшно — у тебя всего-навсего исчез муж». Сегодня чернота сгустилась так, что столб боли, протянутый, как шпага от горла к сердцу, не исчезает ни на минуту.

Попробую рассказать осмысленно, потому что ужас происходящего вскоре захлестнет и тебя тоже.

Ты крепко сидишь на стуле? Есть обезболивающее?

Полицейские вскрыли компьютер Бориса. И обнаружили в нем нашу с тобой переписку. Видимо, Халиб научил его хакерским трюкам, и он имел возможность перекачивать себе и читать весь фривольный треп, которым мы развлекали друг друга. Не это ли нагоняло на него тоскливую отрешенность, которую я замечала в последние месяцы?

Дальше — хуже.

Оказалось, что его жизнь застрахована на полмиллиона долларов в мою пользу.

Ты легко можешь представить себе, как мы с тобой выглядим в глазах полицейского следователя: мотив для убийства налицо, все обстоятельства указывают на нас. Любовники сговорились избавиться от мужа и прикарманить круглую сумму.

Но ты не можешь даже близко вообразить, что творит со мной мое вечное воспаленное чувство вины. Если окажется, что Борис наложил на себя руки из-за нашего эпистолярного флирта, мне не останется ничего, кроме как последовать его примеру.

Хотела написать по привычке «вечно твоя», но вдруг ясно-ясно поняла, каким смехотворно коротким может оказаться это «вечно». Л. Ф.

Дорогая, бесценная, ни в чем не виноватая!

Наутро после получения твоего последнего письма я отправился в банк, снял наши с Женечкой жалкие сбережения (набралось около пятнадцати тысяч), превратил их в наличные и явился в частное детективное бюро, в котором служит один из наших актеров, Джек Вилсон. С ним я заключил официальный договор на розыски Бориса Филимонова, пропавшего в этом месяце на пути из Вашингтона в Нью-Йорк.

Полиции в таких делах доверять нельзя. Они всегда перегружены текущими заботами, поэтому с готовностью хватаются за первую правдоподобную версию, форсируют расследование, порой подтасовывая улики, и потом страшно не любят отказываться от первых скоропалительных выводов.

Видимо, в какой-то момент Джек явится со своими вопросами к тебе. Пожалуйста, будь с ним откровенна и честна. Теперь, когда наши интимные отношения перестали быть тайной, нам остается единственная защита — абсолютная правдивость.

Я вполне допускаю, что у Бориса все эти годы могла протекать секретная жизнь, о которой ни ты, ни я не имели ни малейшего представления. Работа сводила его с десятками и сотнями людей, среди которых мелькали и довольно опасные персонажи. Он мог оказаться жертвой похищения или шантажа, от которого решил скрываться. Если он прятал от тебя какую-нибудь болезнь, он мог тайно отправиться куда-то на лечение. Его могли втянуть в религиозный культ или даже в клинику гипотермии, о которой рассказывал Генрих. Каждый из этих вариантов таит в себе лучик надежды, поэтому не давай черной тоске придушить их в зародыше.

Преданный тебе, ни в чем не раскаивающийся Беглец из ГУЛАГа АК.

Кошмар продолжается. С меня взяли подписку о невыезде. Так же всерьез взялись за Генриха. Он тоже кажется им весьма подходящим подозреваемым. «Когда видели мистера Филимонова последний раз? Где находились в дни его исчезновения?» Генрих темнит, изворачивается, потому что не хочет втягивать в расследование своих дам. У него есть превосходное алиби: они как раз уезжали с Терри на курорт в Кэйп-Мэй. Но если он заявит об этом, бывшая жена узнает про любовницу, и скандал будет до небес.

Я живу так, будто у меня открыли неизлечимую болезнь и мне остается только готовиться к худшему. В таком душевном настрое взялась перечитывать подряд «Смерть Ивана Ильича», «Смерть в Венеции», «Смерть господина из Сан-Франциско», «Смерть в снегах Килиманджаро». И Толстой, и Томас Манн, и Бунин, и Хемингуэй вглядывались в непостижимость смерти с серьезностью, которая возможна только для людей, не имеющих утешения веры. Как я жалею, что не успела хоть краешком души пристать к какой ни на есть религии! Помолиться о спасении, поставить свечку, принести жертвоприношение, воскурить фимиам, заказать молебен — что угодно, лишь бы не сидеть, уставя остеклянелый взгляд на телефон.

Открыла Библию наугад на книге Иова и напоролась на безжалостную фразу о Боге: «Он пытке невинных посмеивается». Но тут же обвиняющий голос начал сверлить в висках: «Это ты, что ли, невинная? Сама натворила, сама нарушала десятую заповедь — теперь расплачивайся».

Если появится что-то новое в розысках, немедленно позвони мне. Я подозреваю, что полиция поставила прослушку на мой телефон, что проверяет и электронную почту, — но плевать! В Советской России мои родители верили, что каждое их слово может стать известно КГБ, но все равно часто несли открытую антисоветчину.

Ты собирался начать одевать меня. Нет ли у тебя в запасе полосатой тюремной робы? Думаю, она была бы в самый раз при нынешних обстоятельствах. Л. Ф.

Маленький подвальный ресторанчик в южной оконечности Манхэттена. Артур сидит за столиком, перед ним стакан с пивом. По ступеням спускается Джек Вилсон, садится перед ним. Подошедшей официантке указывает на стакан — «и мне того же».

Вилсон допивает пиво, расплачивается с официанткой. Достает из портфеля бейсбольную кепку и пестрый шарф, напяливает их на Артура. Оба выходят из ресторанчика и растворяются в темноте октябрьского вечера.