Бегство Квиллера

8. Рейс 306

— Будьте любезны, мистер Джордан, подойдите к ближайшему служебному телефону!

Я не двинулся с места.

Звонить может только Чен.

“Если я полечу этим рейсом, то не хочу, чтобы ты заикнулся о нем хоть кому-нибудь”.

“Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести”.

Так что это может быть только Чен, только он знает, что я здесь, не считая служащих авиакомпании, но они не стали бы приглашать меня к служебному телефону, а связались бы с контрольной стойкой. Да, это только Чен. Последние два часа я тщательно изучал окружение — и систему таможенного контроля, и бар, и проходы к накопителю — потому что оттуда, от десятого прохода, начиналось мое длительное и опасное пребывание на поверхности, и для обеспечения безопасности своих тайных замыслов я должен ускользнуть отсюда чистеньким.

Теперь я мог только состроить совершенно равнодушное лицо и немедленно удалиться, не привлекая к себе внимания, но быть настороже, чтобы мгновенно отреагировать на любое изменение ситуации. Нет ничего хуже, когда остается каких-то десять шагов и ты уже становишься полностью иным человеком и приступаешь к заданию, вдруг слышишь, как твой псевдоним громогласно произносят вслух. Я позволил себе переждать полминуты, но вокруг меня не произошло ровно никаких значащих изменений: никто при этих словах не повернулся на пятках, никто не двинулся в мою сторону, никто не кинулся к телефону.

Поэтому я снялся с места, ибо в противном случае они повторят вызов, чего мне не хотелось. Я снял трубку.

— Да?

— Это мистер Джордан?

По нервам у меня прошла ледяная волна ужаса. Это был не Чен. Я услышал женский голос. Невероятно. Поправка: невероятно, но так оно и было.

Они меня засекли.

— Простите, это мистер Джордан?

Голос молодой женщины, родом явно из Азии, с легким японским акцентом.

Я по-прежнему наблюдал за окружением, но теперь уже жестко и целенаправленно, все вбирая в себя и запоминая. В этом небольшом уютном пространстве — мои друзья, мои хорошие друзья. Три австралийца летели в Бангкок на полуфинал международного теннисного турнира, спонсором которого явился Тайский Королевский теннисный клуб; один из них только что поссорился с женой, хотел до отлета с ней помириться или, в противном случае, готов отказаться от рейса. Компания из четырех человек, толпившихся около стойки бара с закусками, была из Милуоки; они уже побывали в Гонконге и в. Токио, а теперь их ждал Бангкок с королевским дворцом и “Покоящимся Буддой”, а Элмер сказал, что если они не притащат домой по полтонны сувениров, он их и на порог Кивани-клуба не пустит. Две монахини неподалеку обволакивали своими черными одеяниями французскую девочку-подростка, и она больше не плакала, как минут двадцать назад, когда я прошел мимо нее: вчера в сингапурской больнице умерла ее мать, и девочку сопровождали в Бангкок, где ее ждал папа, а тело покойной будет отправлено только вечером.

Я знал достаточно обо всех остальных пассажирах, ожидавших в небольшом уютном зале у 10-го прохода, достаточно, чтобы не сомневаться: они мои друзья, они мои хорошие друзья, если только никто из них не летит этим рейсом, чтобы загнать меня в западню, где меня и прикончат. Единственный, кого я не мог считать своим другом, был голос в трубке служебного телефона.

— Прошу вас, это очень важно. Вы мистер Джордан? Я не ответил. Мне нужно было время, и я тянул его. Если я скажу “нет” или просто повешу трубку, я ничего не узнаю, а это знание может спасти меня. Если я скажу “да”, они тут же окажутся на месте, поскольку, скорее всего, они неподалеку.

— Объявляется посадка на рейс 306 до Бангкока. Посадка производится через 10-й проход.

Я ничего не понимал. Женщина звонила, потому что не сомневалась, и они не сомневались в моем присутствии. Тогда почему же им прямо не явиться сюда, так сказать, в физическом смысле? То ли потому, что их нечто смущало, то ли потому, что у них не было времени. С какой минуты можно его отсчитывать? С той минуты, как Чен предал меня. “Как только установится связь, тебе придется самому подбирать людей, если ты найдешь, кому можешь довериться”.

Чен. Кэти Маккоркдейл.

Но уже вчера я осознал уровень риска, на который пошел, когда попросил Чена держать в полной тайне мое присутствие на этом рейсе — и вот настал момент истины. Выбора у меня не было. Если я повешу трубку и сразу же покину здание аэропорта, может, мне и удастся уйти от них, но я не узнаю ровным счетом ничего из того, что хочет сообщить мне по телефону этот мягкий голос с японским акцентом. Если же останусь здесь, признавшись, что да, говорит мистер Джордан, скорее всего, я поступлю так, как они и хотят: занятый разговором, я дам им возможность накрыть меня.

Но я находился в общественном месте.

— Прошу вас, это очень срочно. Вы мистер Джордан? Я находился в общественном месте, и у меня была возможность, очень смутная возможность, что они не рискнут ни на какие действия, пока я здесь.

— Да. Мне показалось, что я услышал отдаленный отзвук своего голоса, но эхо его прозвучало не в трубке, а внутри меня.

— Мистер Мартин Джордан?

— Да.

Я не сводил взгляда с прохода, откуда они должны были появиться.

“Посадка на рейс 306 производится через 10-й проход. Производится посадка на рейс до Бангкока”.

Я видел, как мимо меня прошел Лафардж в сопровождении двух телохранителей. Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида; Лафардж был высок, смугл и элегантен, его инициалы были выгравированы на серебряной табличке, прикрепленной к атташе-кейсу из свиной кожи, который, в свою очередь, цепочкой был прикреплен к его левой кисти; его прикрывали двое невозмутимых охранников с каменными лицами. Другие вереницей тянулись за ними: двое монахинь с девочкой, компания американцев.

Тем не менее, я ни на мгновение не отрывал глаз от прохода. Оттуда должны показаться отнюдь не мои друзья.

— Мистер Джордан, вы не должны лететь этим рейсом. Из прохода показался бегущий человек с легкой сумкой через плечо, и я почувствовал, как напряглись у меня нервы.

— Мистер Джордан, вы поняли меня? Вы не должны лететь рейсом 306.

Бегущий набирал скорость, но целился не на меня, а держал курс на группу, исчезающую за барьером.

— Эй, Чарли, скажи там, чтобы меня подождали!

Значит, я не должен лететь этим рейсом. Почему же, ты, сучка? Я обливался потом.

“Всех пассажиров на рейс 306 просят пройти к 10-му проходу. Осталось пять минут до окончания посадки”.

За барьером исчезали последние фигуры.

— Мистер Джордан. — Голос звучал спокойно, уверенно и четко. — Подтвердите, пожалуйста, что вы меня поняли. Это очень срочно.

Еще не очень. У меня в запасе пять минут.

— Кто? — спросил я ее.

— Это не важно, мистер Джордан. У меня есть касающаяся вас информация. Произойдет несчастный случай. Вы понимаете меня?

— Что за несчастный случай?

— С самолетом. С рейсом 306.

— В таком случае вам лучше кому-нибудь сообщить о нем. Пилоты явно заинтересуются.

Время поджимало, и мое внимание распределялось между коридором, ведущим в зал, и выходом на летное поле. Я не знал, удастся ли мне узнать что-то еще у этого спокойного мягкого голоса в трубке или же он больше ничего не скажет, кроме, что кто-то — Шода? — пытается предотвратить мой полет в Бангкок. Запас времени уменьшался с каждой секундой, и я мог использовать его наилучшим образом, оставаясь на связи в надежде узнать что-нибудь еще, дожидаясь, пока девушка на контроле не начнет закрывать барьер, — а затем рвануться к нему — и прямо к самолету. Если в коридоре покажется фигура, которая вызовет у меня опасение, я успею поднырнуть под барьер, и вряд ли они рискнут последовать за мной: если они явились сюда только за мной, то им пришлось спешить, пока женщина на другом конце лини; занимает меня разговором; вряд ли у них было время купить билет.

“Отлетающих в последний раз приглашают на рейс 306 до Бангкока.”

Еще два пассажира поспешили на посадку, и дежурная, оглянувшись, стала изучать список пассажиров, выяснив, что еще одного не хватает. Но она ничего не могла сделать. Перед ней был лишь человек, говоривший по служебному телефону.

— Вы еще слушаете меня, мистер Джордан?

— Да. Откуда у вас эта информация?

— Она точная. Я ваш друг, мистер Джордан. Прошу вас, послушайте меня. Никто из пассажиров рейса 306 не выживет. Вы не должны лететь им.

— Хорошо, я успею предупредить экипаж.

— Они вам не поверят.

— Не больше, чем я верю вам.

В первый раз в голосе прорезалась нотка нетерпения, точнее, намек на нее. Впрочем, скорее не нетерпение, а решительность.

— Если вы хотите остаться в живых, мистер Джордан, вы не должны лететь этим рейсом. Это все, что я могу для вас сделать.

Может быть, если бы я сказал девушке у барьера, что я официально работаю на таиландское правительство, и показал бы удостоверение, дающее право прохода всюду, которое мне вручил принц Китьякара, она бы предоставила возможность переговорить с капитаном, но у меня не было ничего в подтверждение опасений, кроме голоса в трубке.

— Что за несчастный случай должен произойти? Взрыв бомбы на борту?

Ко мне бы прислушались, если бы я мог выложить какие-то детали.

— Я должна расстаться с вами, мистер Джордан. Прошу прощения. В живых никого не останется.

Девушка у барьера приподнялась на носках, в последний раз окинув взглядом зал ожидания.

— Я прощаюсь с вами, — произнес голос в трубке. Меня пронзило какое-то странное ощущение, но я не понял, в чем дело; оно было словно дуновение ветра. У меня не оставалось времени подыскивать объяснения этому столь странному звонку. Надо было принимать какое-то решение, и принимать немедленно, и не было ровно никаких причин считать его всего лишь грубым розыгрышем, цель которого — заставить меня в последнюю минуту остаться в Сингапуре, где я буду предательски открыт всем и вся, вместо того чтобы успеть проскочить за турникет, извиниться перед девушкой, и меня с головой накроет обеспечение этой тайной операции, но я стоял и слушал голос — не ее голос в трубке, а тот, что звучал у меня в голове, в моей бедной голове…

— Я все же полечу. — Я исходил из того принципа, если ты меняешь направление, то надо замести следы. Положив трубку, я подошел к турникету, показал удостоверение, выданное мне таиландским правительством, и сказал девушке, что из источника, происхождение которого мне не удалось установить, стало известно, что рейсу 306 угрожает опасность.

Она позвонила агенту, располагавшемуся на другом конце туннеля, и меня сразу же соединили с капитаном, дожидаясь голоса которого, я смотрел, как “Боинг-727” выруливал на старт, в трубке послышался голос второго пилота, прервавшего рутинный радиообмен с диспетчерской башней. Он задал мне те вопросы, которые я и ожидал от него услышать, но я не мог дать на них ответов. Больше для того, чтобы у меня советь была чиста, я дал ему знать, что голос неизвестной мне женщины по служебному телефону сказал мне, что с этим самолетом “произойдет несчастный случай”.

Двое из служащих авиакомпании подошли ко мне у турникета и переговорили со мной, но я не мог сообщить им ничего нового, и наконец они поведали мне, что в данном аэропорту самая надежная в мире система обеспечения безопасности и что, скорее всего, я стал жертвой розыгрыша. Они записали мое имя и поблагодарили за сообщение.

Через одиннадцать минут я увидел, как рейс 306-й тяжело дополз до конца полосы и, дожидаясь разрешения на взлет, стал разогревать двигатели. В воздух поднялся в 10.17, точно по расписанию.

И только сейчас я понял, как подвели меня натянутые нервы. Шоде удалось купить меня, и шансы увидеть закат были бы у меня куда больше, займи я место в салоне рейса 306, чем когда я остался здесь, в Сингапуре, где она знает, как найти меня.

Я увидел ее на лестничной площадке, когда она резко повернулась.

— Мартин!

Она застыла в полосе света, падавшего из высокого окна; волосы у нее по-прежнему развевались, и она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, затененными ресницами.

Я поздоровался с ней.

Она медленно спустилась, не отрывая от меня взгляда и оскальзываясь на высоких каблучках; тонкая рука цеплялась за перила, словно она боялась потерять равновесие. Она нащупала последнюю ступеньку, все еще, как загипнотизированная, не отрывая от меня глаз; затем, шагнув, она приникла ко мне, положив голову мне на грудь, и застыла в таком положении. Я услышал ее шепот:

— Ох, слава Богу.

Я приобнял ее, и так мы стояли с минуту, пока она не выпрямилась; глаза у нее блестели от слез, и она поднесла руки к лицу.

— Ох, проклятье… не можешь ли помочь мне? Чертовы линзы, вечно выпадают, когда глаза на мокром месте.

Мы нашли прозрачную чашечку на ладошке, и она поставила ее на место, придерживая кончиком пальца, а я подумал, что, должно быть, она напрактиковалась, потому что вволю наплакалась из-за Стивена.

— Почему тебя не оказалось на борту?

Я не ответил. Над этим еще предстояло подумать.

— Ты ведь знаешь, что он разбился?

— Да. Я услышал сообщение об этом около часа назад по радио. Никого не осталось в живых.

— Господи, да это чудо. Я хочу сказать… — Она растерянно отбросила волосы, — что сидела у себя в офисе примерно полчаса — точно полчаса, потому что не отводила взгляда от часов, сидела как вкопанная, зная, что ты погиб.

Я не был уверен, что ее подсчет времени точен, ибо не знал, во сколько она услышала об аварии. Но мне бы хотелось узнать.

— Когда ты услышала это сообщение?

— Примерно час назад. Было сказано, что ты звонил…

— Нет. Когда ты услышала, что самолет потерпел крушение?

Она смущенно взглянула на меня.

— Примерно… я не уверена… ну, думаю, вскоре после полудня.

— И когда ты узнала, что я остался в живых?

— Я же сказала тебе… час назад. А что?

— И каким образом ты узнала? Прищурившись, она присмотрелась ко мне.

— Мне позвонили. Люди оттуда.

Одна из секретарш, хрупкая таиландка, спускавшаяся по лестнице с грудой папок, уронила карандаш. Я поднял его.

— Спасибо. Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Да, — сказала Кэти. — Я из Британского Верховного Комиссариата. — Когда девушка нас покинула, она предложила: — Здесь есть небольшой кабинетик, в котором мы могли бы поговорить.

— Нет, давай поднимемся вон туда, — возразил я. По всему периметру верхнего этажа шла круговая галерея, с которой был виден и вход, и марши лестницы. Помещение, и тем более небольшие помещения в посольствах — пусть даже оно представляет Дружественную территорию — слишком легко могут прослушиваться. Мы поднялись по лестнице.

Можно считать, что время она определила правильно, потому что, едва только услышав сообщение об аварии, я позвонил в таиландское посольство, ибо Лафардж был мертв, выход через него был потерян, но я надеялся, что удастся найти еще хоть какую-нибудь нить.

— Почему посольские звонили тебе? — спросил я Кэти. Она удивилась.

— Потому что ты был в списке пассажиров. Вдоль всей галереи тянулись окна, выходившие на строения по другую сторону улицы. Сквозь их рамы пробивался поток полуденного солнца, бросая на ковровое покрытие тонкие резкие тени и высвечивая пурпурные кожаные переплеты книг в шкафах. Я чуть сдвинулся в сторону, чтобы меня нельзя было увидеть через окно.

— Откуда им стало известно, что я был в списке пассажиров?

Замявшись, она крепче прижала к себе свою мягкую сумочку, медля с ответом, но не потому, что не знала ответа на мой вопрос, а потому что решала, стоит ли вообще отвечать.

— При любом транспортном происшествии, — тщательно подбирая слова, объяснила она, — мы всегда проверяем списки пассажиров, выясняя, нет ли среди них британских подданных, чтобы мы могли связаться с родственниками в случае необходимости. И думаю, что мы в Верховном Комиссариате делаем достойное дело, помогая своим соотечественникам.

Вокруг стояла незамутненная тишина, в лучах солнечного света плясали пылинки; в чьем-то кабинете слышались далекие звонки телефона, приглушенные голоса тайцев; до меня донеслись отзвуки чьих-то быстрых шагов по мрамору. Я понял, что в этот час большинство служащих посольства направляется на ленч.

— Почему из этого посольства позвонили в Верховный Комиссариат с сообщением, что меня не было на борту рейса 306?

— У нас с ними налажены очень дружеские отношения, — осторожно сказала она. — Таиланд — союзник Запада. — Глаза ее были по-прежнему прищурены, но не думаю, что на этот раз из-за контактных линз.

— Откуда они узнали, что я не поднимался на борт? Я-то знал ответ, но хотел убедиться, знает ли она.

— Они сказали, что ты звонил им, к…

— Когда?

— Через несколько минут после того, как прозвучало сообщение по радио.

— Они сказали, почему я им звонил?

— Они сказали, что вы собираетесь направиться сюда.

— Кто говорил с тобой по телефону?

— Не знаю. Иначе я бы сказала. Странно, — она отвела взгляд, — что в первый раз мне кто-то не доверяет. И я чувствую себя какой-то… униженной.

Я поймал себя на том, что меня интересуют вещи, не имеющие отношения к предмету разговора: тонкий изгиб ее шеи, когда она опускала голову, очертания ее острых сосков под тонкой тканью блузки, ее сдержанность.

— Как давно, — спросил я ее, — ты знаешь Чена? — Она подняла на меня глаза.

— Кого?

— Джонни Чена.

— А… не знаю. Думаю, что, примерно, года три. Три или четыре. А что, разве он тебя подвел?

— Не страшно. Это он посоветовал вчера мне лететь на этом рейсе.

Я услышал звук шагов, которые приближались к нам по галерее. Это оказалась одна из служащих посольства, девушка в белоснежной блузке, темно-синей юбке и очках в тяжелой оправе.

— Мистер Джордан? Прошу прощения за беспокойство. Вас просят к телефону из “Тайской Международной Авиакомпании”.

— Скажите, что я перезвоню им.

— Они говорят, что это очень срочно, мистер Джордан. Я ждал этого звонка.

— Ты не против? — обратился я к Кэти.

— Ты хочешь, чтобы я тебя тут подождала?

— Если у тебя есть время.

— Хорошо.

В кабинете у пригласившей меня девушки я сказал мужчине на другом конце провода, что добавить мне нечего; я приложил все усилия, чтобы предупредить командира корабля, а о голосе знаю лишь то, что по служебному телефону со мной говорила молодая женщина, скорее всего, родом из Азии, может быть, японка.

— Упоминала ли она, какого рода авария может случиться с самолетом, мистер Джордан?

— Должна была случиться. Должна. Как я сообщил капитану и вашим сотрудникам в аэропорту.

— Поймите, мистер Джордан, мы прилагаем все усилия, чтобы найти следы звонившей. Мы хотим выяснить, кто несет ответственность за происшедшее. Мы потерпели весьма огромные убытки.

И так далее, но их можно понять. Но я снова испытал режущее чувство вины, когда услышал известие о гибели самолета в баре у Ала, понимая, что я должен был заставить их остановить самолет и обыскать его.

Да, сказал я собеседнику, он может прислать кого-нибудь, чтобы подробнее расспросить меня, но скоро я ухожу отсюда. Нет, сомневаюсь, чтобы я мог пригодиться им в качестве свидетеля в ходе расследования.

Кэти сидела там же, где я ее оставил, примостившись на мягком диванчике под окном; она съежилась, подтянув колени к груди и обхватив их руками.

— Спасибо, что подождала.

Мельком глянув на меня и отведя взгляд, она не ответила.

— Ничего больше узнать им не удалось, — сказал я, подтягивая поближе стул в стиле Людовика XIV.

— Джонни Чен, — быстро сказала она, — лишь перебрасывает наркотики. Он не организует их, доставку. Это большая разница. Но даже в этом случае я могу себе представить, что ты чувствуешь. Ты тут второй день и уже второй раз смерть проходит буквально рядом с тобой, так что ты в самом деле никому не доверяешь. Я могу ручаться за Чена, но какой толк от моих слов, если ты не веришь мне?

— Я ничего не имею лично против тебя.

— Неужто? Мартин, ты не имеешь отношение к Д—16, иначе мы получили бы указание помочь тебе содействием. Но что же, в таком случае… — Запнувшись, она оглянулась.

— Чен говорил тебе, что я должен лететь этим рейсом?

— Нет. С чего бы ему мне говорить? — Распрямившись, она спустила ноги на пол и, вцепившись в сумочку, наклонилась вперед; вся ее фигурка с напряженными плечами выражала протест и возмущение. — Мартин, ты считаешь, что они пытались еще раз убить тебя?

— Нет. Зачем им взрывать самолет с людьми, только чтобы добраться до меня. Они могут перехватить меня просто на улице.

Она придвинулась поближе ко мне: после короткой гневной вспышки, она снова искала мои глаза.

— Черт возьми, я не хочу слышать, как ты деловито говоришь об этом. Мне бы хотелось… — Но у нее была привычка обрывать фразу недоконченной.

Снова звук шагов, ил глянул в сторону лестницы. На этот раз это был Раттакул, офицер тайской службы безопасности, на встречу с которым я сюда и пришел.

— Мастер Джордан. — Он остановился как вкопанный, и я подошел к нему. — Ваша просьба удовлетворена.

— Когда я могу двинуться?

— Немедленно.

— Дайте мне пару минут.

— Я буду внизу в холле.

Я вернулся к Кэти, которая расстегивала сумочку.

— Это пришло для тебя, Мартин. Из Челтенхема. Длинный, плотный и толстый конверт, пришедший с дипломатической почтой. Единственное, что Пепперидж, как я прикидывал, мог мне прислать, была информация о предателе в тайской секретной службе — по этой причине он прислал сообщение в Верховный Комиссариат, а не сюда. Настолько он ей доверял? Я взял у нее конверт.

— Не знаю точно, — сказал я, — когда вернусь.

— Где бы ты ни был… — и замолчала.

Я спустился вниз к ожидавшему меня Раттакулу.