Бегство от волшебника

13

Это было утро следующего дня. Время завтрака. Но Хантер абсолютно не чувствовал аппетита. Он смотрел через стол на сестру, которая, как всегда за завтраком, молчала, и мысленно радовался, что она держит перед собой свежий выпуск «Таймc»: газетный лист скрывал от него ее, как он догадывался, угрюмое выражение, а от нее — его, испуганное и растерянное, которое он, как ни старался, не мог прогнать. Он всю ночь провел без сна. Эта запечатленная на снимке троица, поразившая его как некая извращенная pietà,[17] — это изображение преследовало его всю ночь, то застывая, то вдруг становясь невыносимо оживленным. От пережитой боли в нем образовалась глубокая брешь, в которую беспрепятственно устремились меньшие горести: чувство унижения от того, что оказался в руках у Кальвина Блика; принуждение к продаже «Артемиды»; вероятный гнев сестры. Глядя на белеющую в нескольких дюймах от его носа страницу «Таймc», Хантер размышлял, придет Роза на собрание или нет. Накануне поздно вечером он кое-как составил краткое сообщение, в котором предлагалось поставить вопрос о продаже «Артемиды». Чего ему не удалось сделать, так это заставить себя предъявить этот постыдный манифест сестре. Он страстно надеялся, что она не придет. Помимо этого, никаких планов у него не было; он не в силах был ни о чем думать, разве что скорбеть над собственным бедственным положением. Отвращение, стыд и злость перемешались и боролись в его душе.

Хантер встал из-за стола. Наверху шумела вода. Это Анетта, которая со времени своего расставания с колледжем еще ни разу не присутствовала за завтраком, принимала ванну. Хантер кашлянул и устремил взгляд на возвышающуюся над газетным листом роскошную корону волос.

— Ну, — сказал он, — мне пора идти.

Собрание должно было начаться в половине одиннадцатого, но Хантеру не терпелось уйти из дома. Не то что говорить с Розой, даже просто видеть ее для него сейчас было тяжело.

— Всего хорошего, — не глядя на него, произнесла Роза. Взяв кофейник, она налила себе еще кофе. Хантер улетучился из комнаты.

В десять пятнадцать он уже отворял двери отеля Уэст-Энд, где по традиции проходили собрания акционеров «Артемиды». Хантер отнюдь не заботился о проведении их в такой торжественной обстановке, ведь они давно уже превратились в фарс; но договор о найме раз в год большого зала был когда-то заключен владелицами «Артемиды» с одной почтенной дамой, заключен на годы, и срок его еще не истек. В этом зале Хантер и появлялся один раз в году, с письменным обращением и финансовым отчетом, усаживался за длинный стол из красного дерева, вдоль которого были расставлены стулья; и один, а иногда в обществе Розы, ждал положенные сорок пять минут, после чего вставал и уходил. Таким образом Хантер осуществлял обеспеченный уставом диктат, последним актом которого, как он с грустью размышлял, должно будет стать преднамеренное уничтожение обожаемого журнала его матери.

Хантер вошел в зал. Все здесь было в запустении, не прибрано, и занавесы, глухо задернутые еще в прошлом году, по-прежнему затемняли высокие окна. В отеле к собраниям акционеров «Артемиды» уже давным-давно перестали готовиться. Хантер раздвинул шторы, поправил стулья и сел в конце стола. На зеленой суконной скатерти он разложил двенадцать последних выпусков журнала. В комнате было очень тихо. Он закрыл глаза; в них все еще не прошла резь и от химического раствора и от слез, пролитых им в минувшую ночь. Чувствуя полное физическое и духовное бессилие, он положил голову на стол. Где он?.. Что дальше делать?.. — он ничего не знал, кроме одного — увиденное на фотографии безжалостно отделяет его от любимого существа, лицо которого все время менялось, становясь то лицом Розы, то лицом Миши Фокса. Он должен сделать все, что в его силах, чтобы уничтожить это изображение, иначе не будет ему ни сна ни отдыха: но сегодня им будет сделан лишь первый шаг, и, возможно, изгладить это видение не удастся никогда. А можно ли доверять Кальвину Блику? Над этим вопросом Хантер вряд ли задумывался. Уничтожение «Артемиды» — это как бы некий символический акт, который высшие и грозные силы учтут и после которого к нему проникнутся большим доверием.

Дверь отворилась, и в зал вошел Кальвин Блик. Хантер стремительно поднял голову. «Прошу извинить, — произнес Кальвин тихо, так обычно говорят в церквях и музеях, — не позволите ли мне присутствовать на собрании? Полагаю, вы ожидали, что я могу прийти?»

— Разумеется, — сказал Хантер. — Конечно, вы хотите убедиться, что все в порядке. Пожалуйста, присаживайтесь.

Кальвин выбрал стул где-то посередине ряда и уселся. Они замолчали. Пробило десять тридцать. Молчание продолжалось. Хантер разгладил лежащий перед ним листок бумаги с написанным заранее текстом. Он чувствовал себя жертвой инквизиции. Вновь открылась дверь, и он вздрогнул виновато, словно его поймали на месте преступления.

Роза увидела Кальвина и остановилась. Тот метнул на нее взгляд из-под бровей, потом опустил глаза и принялся усиленно изучать собственные руки. С виду он был смущен, а в душе наверняка веселился. Роза настороженно вошла, как животное, обнаружившее впереди нечто незнакомое. Она села напротив Кальвина, даже не поглядев на Хантера, и тоже устремила взгляд на стол. Так они и сидели в молчании, все трое. Потом Роза поглядела на часы.

Хантер, которого появление Розы повергло в крайнее смущение, откашлялся и проговорил хриплым голосом: «Могу ли я зачитать обращение?»

— Будьте так любезны, — секунду спустя, откликнулся Кальвин. Роза ничего не сказала.

Хантер взглянул на первые фразы и понял — в присутствии Розы это произнести невозможно. Он сжал листок обеими руками, словно это был руль автомобиля, на котором ему предстояло проехать над краем пропасти. Открыл рот, сделал вдох и расслышал собственный голос, монотонно читающий первый параграф.

Но не прочел он и нескольких строк, как послышался странный шум. Это был скрип тормозов. Кажется, несколько автомобилей разом остановились у входа в отель. Вслед за этим загомонили в холле. Хантер сделал паузу в надежде, что все сейчас затихнет, но гул приближался. Топот шагов по лестнице… и бодрый стук в дверь. Лицо в очках под огромнейшей шляпой заглянуло в комнату.

— Не здесь ли проходит собрание «Артемиды»? — спросила пожилая владелица очков и шляпы.

— Здесь, — удивленно ответил Хантер.

— Это здесь! — обернувшись, кому-то там за своей спиной громко сообщила она и вошла в комнату, а вслед за ней еще три дамы, все одного возраста и похожие друг на дружку, как сестры. Одна из них, наверное решив, что знакома с Розой, с улыбкой кивнула ей. Затем все четверо уселись и с любопытством и подозрением начали рассматривать Хантера и Кальвина.

Кальвин резко повернулся к Хантеру, на лице которого отразилось изумление; уловив взгляд Кальвина, тот растерянно развел руками. Кальвин переметнул взгляд на Розу. У нее был ужасно хмурый вид. Тем временем, судя по звуку, у дверей отеля остановилось еще несколько автомобилей, послышались голоса и шаги в холле, затем они стали приближаться — и новая компания пожилых женщин, громко переговариваясь, ворвалась в совещательную комнату. Те четверо, что явились раньше, криками радости встретили вновь прибывших. В водовороте юбок и стягиваемых перчаток мелькали рукопожатия, улыбки; слышались вопросы о здоровье. Элегантная дама в белой шляпе подошла к Розе. Та поспешно поднялась со своего места. «Миссис Каррингтон-Моррис! — воскликнула Роза. — Как я рада, что вы пришли!»

Хантер, который все время смотрел на Розу, надеясь получить хоть какой-то знак, постоял в нерешительности, а потом снова сел. Среди шума он обратился к Кальвину, через стол наклонившемуся к нему: «Это не я устроил!»

— Я вам верю, — ответил Кальвин.

В этот момент прибыла миссис Уингфилд, а с ней еще несколько человек. С восторженными возгласами «Камилла!» дамы окружили ее. Миссис Каррингтон-Моррис, в эту минуту стоявшая рядом с Розой, издали помахала ей перчаткой. На голове у миссис Уингфилд не было шляпы, но ее седые волосы были тщательно причесаны, и одета она была в великолепный костюм из твида, чей почтенный возраст выдавала разве что необычная длина юбки. Запрокинув голову, миссис Уингфилд осмотрела все вокруг, как генерал, чей орлиный взор способен вмиг извлечь самую суть из второстепенных деталей.

Стало ясно, что стульев на всех не хватает. Хантер снова вскочил и стоял в растерянности. Кальвин с непроницаемым выражением наблюдал за происходящим. Всего лишь нескольким дамам удалось сесть. Остальные суетились в поисках места.

Роза повернулась к Кальвину. Она перестала хмуриться, и лицо ее теперь светилось чрезвычайной энергией и заботой.

— Мистер Блик, — сказала она, — не будете ли вы так добры пойти и отыскать где-нибудь еще стульев? Мы в них очень нуждаемся.

Кальвин поднялся и вышел из зала, и Хантер тщетно пытался в эти минуты уловить его взгляд. Вскоре Блик вернулся. За ним вереница служащих отеля несла стулья. А в это время прибыли еще несколько дам. Их было теперь, пожалуй, тридцать с лишним. Комната просто гудела от множества голосов.

Голос Розы прорезал этот шум: «Прошу собравшихся садиться!»

Застучали, задвигали ножками стульев и, наконец, уселись. Поскольку у стола места всем не хватило, стулья расставили неровными рядами вдоль комнаты. Еще какое-то время устраивались, шурша длинными юбками, но все постепенно затихло. Воцарилась тишина.

Ощутив, что молчание несколько затягивается, одни повернули головы к миссис Уингфилд; другие обратили взгляд на Розу; а были и такие, которые сначала взглянули на соседку, а уж потом туда, куда та смотрела. Кальвин оглядел последовательно всех собравшихся. Роза не спускала глаз с Хантера. А тот, уставившись на стол, рассматривал какую-то кляксу, то есть листок бумаги с написанным его рукой текстом обращения. Наконец он поднял голову и увидел перед собой невероятное количество почтенных голов — и в прямых сединах, с вдохновенным, как у всех реформаторов, выражением глаз; и более светских, в снежно-белых кудряшках под элегантными шляпками. Вуали были отброшены, очки либо надеты, либо, наоборот, с щелчком упрятаны в футляр; а одна чрезвычайно пожилая дама в первом ряду имела при себе слуховой аппарат и, приготовившись слушать, решительно поставила приемничек на стол. Почувствовав себя так, будто пришлось проглотить что-то твердое, Хантер вновь посмотрел на текст. Сознание его было совершенно пусто.

Наконец Роза обратилась ко всем чуть дрожащим голосом:

— Мой брат обычно председательствует на годовых собраниях. Желаете ли вы, чтобы он и сейчас прочел годовой отчет «Артемиды»?

Воцарилось молчание. Потом одна дама, одетая в нечто, похожее на мантильку, спросила чрезвычайно звонким голосом:

— Непременно ондолжен председательствовать и оглашать отчет?

— Я считаю, что место председателя должна занять мисс Кип, — величаво повернувшись к Розе, произнесла миссис КаррИнгтон-Моррис.

— О нет, прошу уволить! — поспешно воскликнула Роза.

На что миссис Уингфилд, которая была, кажется, чуть пьяна, тут же заявила:

— Ну к чему такая въедливость, мы же не в палате общин! Надо юноше прочесть, пусть читает!

— Простите меня, — вмешалась старушка со слуховым аппаратом, — но я очень хочу узнать, а со мной, вероятно, и все собравшиеся, для чего мы здесь собрались?

— Как понимать ваш вопрос? — наверное, сочтя предыдущую реплику оскорбительной, подняла брови сухонькая дама с седой челкой. — Несомненно, мы знаем, для чего тут собрались!

— А я не знаю, — ответила старушка со слуховым аппаратом. — Вчера я получила какое-то извещение…

— Возможно, будет лучше, — опять заговорила дама в мантильке, — если тот, кто готовился к отчету, его и огласит. Предлагаю дать слово брату мисс Кип. — И она благожелательно посмотрела на Кальвина Блика.

— Вот мой брат, — указала Роза на Хантера, который сидел с видом приговоренного к казни на электрическом стуле.

— Ну же, смелее! — раздался из задних рядов возглас миссис Уингфилд. — Мы здесь уже полчаса сидим, надо же когда-нибудь начать!

Хантер с тоской и упреком взглянул на Розу, но она смотрела в другом направлении. И тогда он еще раз произнес первые строки отчета.

— Ничего не слышно, — пожаловался кто-то сидящий возле самой двери. — Будьте так любезны, повторите.

Хантер снова начал читать вступление. Собственный голос отражался в его ушах то оглушительным барабанным боем, то вкрадчивым, полусонным шепотом. Он сумел преодолеть первых два параграфа.

— Я ничего не понимаю, — обратилась к своей соседке глухая старушка (наверное, ей казалось, что шепотом, но прозвучало очень громко). — Звучит как-то путано, не правда ли?

Хантер приступил к третьему параграфу. Предложение о продаже, вместе с упоминанием о Мише Фоксе, содержалось в предыдущем параграфе. В третьем подробно освещались вопросы, связанные с акциями. Хантер вдруг прервал чтение. Он понял — нет смысла продолжать, он взглянул на собравшихся — сорок пар глаз внимательно смотрели на него. «Думаю, здесь можно остановиться, — осипшим голосом сказал он, — и приступить к обсуждению. Если есть вопросы, то прошу задавать…»

И тут нестройный хор голосов заглушил его.

— Кто этот молодой человек, вы мне можете объяснить? — спрашивала та самая, прибывшая первой дама в огромной шляпе у кого-то, сидящего сзади.

— Очевидно, это брат мисс Кип.

— Но кто такая мисс Кип?

— Мисс Кип — вон та дама.

— Вижу, дорогая, но мне хотелось бы знать, ктоона.

— Она дочь Мэгги Ричардсон.

— О, дочь Мэгги Ричардсон, ах да, конечно! А мальчик совсем не похож на Мэгги, как вам кажется?

— Тише, тише! — пыталась навести порядок миссис Каррингтон-Моррис.

— Да сколько же можно топтаться на месте! — возмущалась миссис Уингфилд.

— Послушайте, — сказала дама в мантильке, — если я верно поняла, нам предлагают… продать «Артемиду»?!

— Таково предложение, — заметил Хантер.

— Думаю, мы не можем с этим согласиться, — отчеканила дама с челкой, с таким выражением, будто из всех присутствующих только она понимала, что на самом деле происходит.

— Это вопрос финансовой необходимости, — уточнил Хантер. — Сейчас я попытаюсь объяснить…

— Им нужны деньги! — выкрикнула миссис Уингфилд.

— Так почему же они раньше нам об этом не сказали? — удивилась дама в большой шляпе.

— Мадам, — обратился к ней Хантер, — вы получали приглашение на собрание каждый год. И не моя вина, что ни разу никто из вас не явился! — Он с радостью отметил, что уже не чувствует себя загнанным в угол: страх сменился гневом.

Какая-то особа в вуали, до сих пор не проронившая ни слова, вдруг наклонилась вперед, внутри у нее что-то пророкотало, как в часах с боем, после чего она изрекла: «Э-э-э… насколько я успела понять, «Артемидой» собирается завладеть… мужчина!»

Хантер лишь беспомощно развел руками.

— Я заведую изданием уже два года, а я ведь, как-никак, тоже мужчина!

Тягостное молчание последовало за этим бестактным заявлением.

— Дело очень запутанное, — произнесла, наконец, старушка со слуховым аппаратом.

— Мне оно, увы, кажется слишком ясным, — возразила дама с челкой. — Будущий покупатель принадлежит к числу тех, кто, мягко выражаясь, не поддерживает женскую эмансипацию. Поэтому согласие на продажу будет равноценно согласию на полную перемену характера издания.

— Фактически, характер издания уже изменился, — заметил Хантер. — Поскольку эмансипация женщины достигнута…

— Как вы сказали? — перебила его дама в мантильке. По комнате разнесся ропот.

— Этот молодой человек убежден, что женщина уже эмансипировалась! — выкрикнул кто-то сзади. Тут ропот достиг точки кипения.

— Признаюсь, я нахожу все это просто постыдным! — подскочила дама с челкой. — Сам факт, что фраза «женская эмансипация» и сейчас не утратила свой смысл, сам этот факт доказывает — эмансипация еще не достигнута!

Кальвин, который резво поворачивал голову, без всякого стеснения рассматривая по очереди всех участниц бурного спора, вдруг вмешался: «А как насчет фразы «освобождение крепостных»? Эта фраза до сих пор имеет смысл, что, по-вашему, должно означать — крепостные все еще не освобождены?» Повисла недоуменная пауза.

— Кто это? — спросила старушка со слуховым аппаратом. — Это и есть мистер Фокс?

— О нет! — попытался вмешаться Хантер. Кальвин строго глядел на даму с челкой, а та стала просто свекольно-красной от возмущения.

— Не надо передергивать, — не собираясь сдаваться, ответила дама.

— Что передергивать? — уточнил Кальвин.

— Он так остер, что того и гляди сам себя зарежет! — подала голос миссис Уингфилд.

— Просто какой-то сумасшедший дом, — произнесла старушка со слуховым аппаратом.

— Давайте выдвинем какое-нибудь предложение и проголосуем! — выкрикнула дама в огромной шляпе.

— А я предлагаю сделать перерыв и чем-нибудь освежиться, — пророкотала дама в вуали.

— Вот золотая мысль! — обрадовалась миссис Уингфилд. — Эй, кто-нибудь, отыщите колокольчик и позвоните!

— Признаюсь, я позволила себе такую дерзость: еще в самом начале заказала чай и печенье, — отозвалась миссис Каррингтон-Моррис.

— Я нашла колокольчик, — сообщила дама в мантильке, сидевшая возле камина. — Так позвонить?

— Да, дорогая, позвоните, — откликнулась старушка со слуховым аппаратом. — Чашка чая — это прекрасно.

Раздался стук, и посыльный заглянул в дверь. «Тут находится леди, заказавшая восемь бутылок шампанского?» — спросил он.

— Я здесь! — прокричала миссис Уингфилд. — Несите!

— Ого! — воскликнула миссис Каррингтон-Моррис. Все вокруг пришло в волнение. Хантер пытался привлечь к себе внимание Кальвина, но тот прикрыл лицо руками. Роза сидела как-то скособочившись. Вошел посыльный, неся шампанское, за ним еще один с подносом, уставленным чашками.

— Где бокалы, олух? — поинтересовалась миссис Уингфилд. — Или предполагается, что мы шампанское из чайных чашек будем пить?

— Я обязана заявить, — произнесла дама с челкой, храня спокойствие посреди всеобщего замешательства. — Полагаю, что с твоей стороны это едва ли тактично, Камилла. Среди собравшихся есть члены Лиги Трезвости, неужели ты забыла?

— А почему бы мне и не забыть? — заметила миссис Уингфилд. — Я забыла почти все, причем очень важное. А эти предрассудки, что, прикажете хранить нетленными? Откупоривай бутылки, посыльный!

— От глотка шампанского не откажусь! — подхватила дама в мантильке.

Прибыли бокалы, а следом за ними два большущих чайника и тарелочки с печеньем. Возникла суета, в ходе которой миссис Уингфилд удалось прорваться к столу, где она и поместилась возле бутылок и бокалов. Чашки, наполненные чаем, начали передавать поверх голов, от чего несколько шляпок оказались сбрызнуты кипятком.

— А я думаю, нам нужно проголосовать, — воззвала дама в огромной шляпке.

Пробка выстрелила в потолок.

— А я вот думаю, что, пожалуй, мне пора домой, — возразила, обращаясь к своей соседке, старушка со слуховым аппаратом. — Ничего хорошего ждать не приходится. Я вообще не понимаю, что здесь происходит. — Но тут миссис Уингфилд дернула за проводки слухового аппарата — и старушка погрузилась в благое молчание.

— По-моему, все управление велось неправильно… — говорила миссис Каррингтон-Моррис. — Не могу обвинить в этом мисс Кип. Мне кажется…

— Э-э-э… налей-ка мне еще чаю, Ада, дорогая, — прогудела дама в вуали.

— Ну, хорошо, если вы хотите голосовать, будем голосовать! — прокричала миссис Уингфилд. А дамы тем временем двигались со своих мест и располагались вокруг чашек и бутылок. Чашки и бокалы передавали из рук в руки.

— Я заказала это пойло, — продолжала миссис Уингфилд, — чтобы отпраздновать освобождение нашего дорого журнала от грозившей ему опасности. Прежде чем продолжить, предлагаю тост. За «Артемиду»!

Учредительницы все как одна встали и подняли свои чашки и бокалы.

— За «Артемиду»! — хором повторили они. Только Кальвин остался сидеть. Хантер, которому не удалось получить ни чая, ни шампанского, растерянно замер на полпути.

— Это все, конечно, прекрасно, — сказала дама в мантильке, осушив свой бокал, — но каковы наши дальнейшие действия?

— Неужели мы позволим этому издательскому магнату завладеть нашим возлюбленным журналом… да или нет? — несколько пошатываясь, спросила миссис Уингфилд. Роза сделала попытку ее усадить.

— Нет! — ответили собравшиеся, правда, в их голосах чувствовалась разная степень убежденности.

Миссис Уингфилд села.

— Ну тогда вот что сделаем! — прокричала она. — Мисс Кип, возьмите, пожалуйста, листок бумаги… записывайте. Я жертвую тут же пятьсот фунтов. Остальное — позднее. А ты, Ада? — миссис Уингфилд перегнулась через стол к миссис Каррингтон-Моррис.

— Несомненно, — с достоинством откликнулась та. — Я не могу позволить Камилле оказаться впереди. Еще пятьсот фунтов. От меня. Запишите, мисс Кип.

Роза вытащила ручку, бумагу и присела к столу. Вскоре восторженно тараторящие дамы толпой окружили ее. Список рос прямо на глазах.

Хантер сложил свои бумаги и приготовился уходить. Он жестом позвал Кальвина присоединиться к нему. Сейчас он испытывал к Блику почти братское чувство. Но обернувшись, он с удивлением обнаружил, что на его лице написано самое искреннее веселье. Кальвин Блик поднял глаза к потолку и воздел руки.

— Идемте, — позвал Хантер, — пока нас не разорвали на куски!

Кальвин встал. Он сотрясался от смеха.

— Пока председатель и его таинственный приятель еще не улизнули, — раздался голос дамы с челкой, — я предлагаю вынести резолюцию, осуждающую тех, по чьей вине допускается употребление алкоголя на такого рода собраниях… — Рев голосов был ответом на ее слова. Хантер и Кальвин метнулись к дверям.

— А что, амазонки были трезвенницами? — вопрошала миссис Уингфилд. — А мадам де Сталь? А Сафо?

Последнее, что Хантер видел, это пирамиду из взволнованных лиц, сбившихся набок шляпок и открытых ртов, нависшую над Розой, записывающей фамилии и адреса. Щеки у нее пылали, и прическа начинала распадаться.