Белая ворона. Повесть моей матери

4. О сексе.

Когда говорят, что в СССР секса не было, все смеются. Не смейтесь, господа! Секса не было не только в СССР, но и в дореволюционной России. И слова такого не было: ни в обиходе, ни в толковом словаре Живого Великорусского языка Владимира Даля. Может быть, где-то во Франции и жил обаятельный Жульен Сорель, но в России была "греховная похоть" – наследие животного царства, которую удовлетворяли законным цивилизованным путём в браке, освящённом церковью. Ещё был "разврат" – противозаконный путь удовлетворения физиологической потребности в публичных домах или так, по левой. Ещё была "безумная страсть", которая заставляла бросать к ногам предмета страсти всё своё состояние и даже жизнь свою. Лично я секса не видела, даже подглядывая в щели за соседями, но зато очень многое слышала из разговоров взрослых.

Каждое явление в обществе имеет своё словесное обозначение. В послевоенные годы было много одиноких женщин, и если такие женщины хотели мужчину, гуляли с ним и иногда (вот ужас!) нагуливали ребёнка или делали аборт, это называлось блядством, и осуждалось всем обществом, как явление из ряда вон выходящее, как исключение из правила. Таких женщин называли проститутками и блядями. Но, однако, они не знали, о чём говорили: верным был только второй термин, так как эти женщины сами ставили бутылку или прикармливали мужчин. Проститутки же отдавались за деньги. Какой же дурак будет платить, когда свободного женского мяса было предостаточно? Так что и проституции в СССР не было. Однако злые языки говорили, что всё это у нас организовано по профсоюзной линии в санаториях и домах отдыха, и называлось в летнее время кустотерапией – лечением кустами, но, может быть, там просто давили комаров.

Секса не было, а дети появлялись и спрашивали взрослых: откуда дети берутся? Взрослые начинали ухмыляться и отвечали: "купили в магазине" или "нашли в капусте" или "аист принёс". Но в магазине на прилавках не было ни одного ребёнка, когда бы мы туда ни пришли. В капусте даже отдалённо похожего на ребёнка никогда не валялось. Возникал вопрос: а где берёт детей аист? Припёртые к стене взрослые отвечали, что мы всё узнаем, когда вырастем и выучимся в школе.

В школе и узнали, в самом первом классе, много и учиться не нужно. Достаточно знать одному, и это станет сразу же достоянием всего класса. Кто-то застал мальчика и девочку из нашего класса в интересном положении, и принёс эту весть в школу, объяснив словами, а затем изобразив на пальцах, чем они занимались, разъяснив невеждам, что так взрослые делают детей, и что этого делать нельзя. Мы всем классом стыдили их и скандировали: "Ай-яй-яй!", "Ай-яй-яй!" Девочка сидела вся красная и плакала. Мальчик ухмылялся, не испытывая смущения. В класс вошла учительница Екатерина Константиновна. Узнав в чём дело, приказала нам прекратить это безобразие и навсегда забыть об этом. "Так вот почему скрывали это взрослые. Это так безобразно, что не только говорить, но даже помнить об этом нельзя". Так мы и сделали – замолчали, и взрослые даже не догадывались, что мы уже знаем всё.

Однако "всё" я узнала только весной на первом курсе медицинского института, когда жила в общежитии в одной комнате со старшекурсниками. Они готовились к экзаменам по гинекологии и акушерству, и вслух по очереди пересказывали прочитанное. Они подробно рассказывали о применении противозачаточных средств. Я долго слушала и ничего не понимала. Меня тошнило от таких противоестественных процедур.

Я спросила:

– Зачем всё это нужно?

Они ответили:

– Чтобы не забеременеть.

Я возразила:

– Чтобы не забеременеть, нужно не общаться телесно с мужчиной.

Они подняли меня на смех. Девочки были намного старше меня, всем им было более 25 лет, и они называли меня " шмакодявкой, выросшей в лесу". Так только в возрасте 18 лет я узнала, что этим препоганым делом занимаются не только с целью зачатия ребёнка, и не только непорядочные люди-бляди, а все порядочные, уважаемые и нормальные люди.

Но откуда в то время можно было взять сведения об отношении полов? Ни в передачах по радио, ни в появившихся позднее телевизионных передачах не было ни слова. "Из всех искусств для нас важнейшим является кино", – сказал Сталин. В кино я ходила ежедневно два года в девятом и десятом классах. Там учили тому же, чему учила Екатерина Константиновна в школе – быть активным строителем новой жизни. Если показывали наряду с этим и личную жизнь, то это была неприступная девушка, и парень, растущий нравственно, чтобы соответствовать девушке и быть достойным её любви. Они ссорились, мирились, наконец, приходили к взаимопониманию, и, наконец, один поцелуй в конце фильма, и не взасос, а так, как целуют икону. Были и другие фильмы, например, индийские "Бродяга", "Ураган". Читала я книги подобные "Американской трагедии" Теодора Драйзера и знала, к каким трагедиям приводит неправильное поведение – отступление от нормы.

В десятом классе в начале наших дружеских отношений Димка, провожая меня из школы, вдруг поцеловал. В моей голове тут же возникла картина, которую я постоянно видела в кино: изображение исчезает, экран гаснет, и на чёрном фоне видно одно слово: "Конец"; приходится идти домой. Я расплакалась. Димка опечалился и стал меня утешать, просить прощения. Слёзы высохли, и я решила продолжить фильм: "Становись на колени – тогда прощу". Он встал на колени, а мне стало смешно, захотелось поиздеваться, как в кино:

– Завтра всем расскажу в школе про тебя, как ты стоял на коленях.

Он обиделся, я стала его утешать и сказала, что пошутила. Он спросил:

– Со слезами тоже розыгрыш?

– Нет, слёзы настоящие, просто у меня возникли ассоциации, навеянные просмотром фильмов, что это конец наших отношений, а я не хочу, чтобы они кончались.

Ему это очень понравилось, и то, что я ещё никем не целованная девчонка, и он у меня первый.

Моя мама рассказывала мне, что однажды она смотрела с парнем на звёзды. Парень, рассказывая о их расположении и названиях, вдруг поцеловал её – так она две недели не выходила из дома, потом избегала встречи с ним, и дружба их прекратилась. Так что я была более прогрессивной и сделала смелый шаг вперёд по сравнению со своими предками.

Что касается прабабушки Анны Михайловны, родившей с мужем много детей, то о семейной жизни она не вспоминала совсем. До 100 лет она вспоминала свою первую любовь к Ивану, с которым дружила много лет. Поцелуев не было совсем, а из всех знаков внимания она вспоминает, как тот, смущаясь и не смея глаз поднять, однажды сунул в руки ей кулёк конфет, как признание в любви. Есенинское: "…О любви не говорят словами, о любви вздыхают лишь украдкой, да глаза как яхонты горят". Завистник Колька соврал Ивану, сказав, что пока тот вздыхал, он уже семь раз познакомился с его невестой вблизи; тогда Иван потребовал доказательств невинности до венца, чем оскорбил честную девушку, и получил отказ. Иван поверил другу Кольке и свататься не стал – таких девушек порядочные парни замуж не брали. Анну Михайловну выдали замуж за Василия, а Иван уехал на заработки в Москву, тосковал, раскаивался в своей ошибке и, наконец, выбросился с пятого этажа. А Анна Михайловна всю жизнь до 100 лет каялась в единственном ошибочном поступке: "Эх! Дура я! Надо было Ивану отдаться, а Васька и такую бы слопал". Она любила и знала все современные песни о счастливой и несчастной любви, никогда не говорила о трудностях жизни, не говорила о болезнях (да их и не было), а просила меня лишь петь ей эти песни.

Секса не было, но была любовь, настоящая любовь, не имеющая никакого отношения к сексу, любовь к человеку, а не к ощущениям тела. Я думаю, что каждый человек моего поколения может рассказать романтическую историю своей любви.