Беспощадная бойня Восточного фронта

*Меркатор Герард (1512—1594) — фламандский географ и картограф, автор картографической проекции, носящей его имя. В 1544 году из-за преследований протес­тантов переселился в Дуйсбург.

Вилли Вольфзангеру было двенадцать лет, ко­гда Гитлер взял власть в Германии, восемнадцать, когда началась Вторая мировая война. Он почувст­вовал в себе талант и был счастлив. Его друг Георг после окончания войны посвятил ему книгу о своем солдатском опыте, полученном в России. Он, вы­ступая под псевдонимом Стефан, обращается не­посредственно к словно еще оставшемуся моло­дым Вилли со словами: «Когда ты был еще ребен­ком, то твоя мать рассказывала мне, что ты всегда оставался в стороне от игр твоих ровесников и чув­ствовал себя неловко, влезая на дерево. Надеюсь что ты никогда больше не станешь испытывать это­го». После своего возмужания Вилли проходит как бы две жизни: открытую без маски и скрытую с ухо­дом в собственный мир. В Дуйсбурге он поступа­ет в среднюю школу Меркатора* для мальчиков и держит экзамен на аттестат зрелости. В 1939 году он становится абитуриентом, первым знатоком Биб­лии и одним из шести чемпионов по плаванию. Он благодарит своего классного руководителя, кото­рый ходатайствовал, чтобы его допустили экзаме­новаться на аттестат зрелости, поскольку Вилли, по мнению дирекции школы, не был абсолютным сто­ронником нацистов. Хотя, будучи гражданским ли­цом, Вилли не был обязан вступать в нацистские организации, обеспокоенный обвинениями в свой адрес в недостаточности патриотизма и преданно­сти национал-социализму, он надевает форменную одежду гитлерюгенда, которая была ненавистна ему. По воспоминаниям его двоюродной сестры Ханнелоры, Вилли надел ее только один раз. Он вы­смеивает нацистскую молодежную организацию, как союз, где собираются отбросы общества, люди, которые маршируют, шумят и занимаются обяза­тельным для всех видом спорта. Оберегаемому ро­дителями единственному сыну в семье Вилли все это противно. Он занимается выращиванием расте­ний, держит у себя лягушек, саламандр и белых мы­шей. Его страсть — это музыка и литература. И она же — его другая, скрытая жизнь. Даже если школа танцев доставляет ему удовольствие и он не упус­кает случая поухаживать за девушкой, литература для него всегда остается важнее. Ночью он пишет как одержимый, пытаясь создать нечто неповтори­мое. И бывает разочарован, когда чувствует, что это не удается ему. В юмористическом журнале его выпускного класса Вилли давали следующую харак­теристику: «Он любит только девушек, танцы и кни­ги. В немецком здорово подкован. У него всегда и на все есть ответ (если только он этого захочет)».

Вольфзангер, как ученик старших классов, чув­ствует перед войной свою незрелость в попытках писать стихи и переживает отсутствие опыта и зна­ния жизни, которые не дают ему возможности соз­давать правдивые литературные опусы. Едва ему исполнилось двадцать лет, незадолго до ухода на фронт, он в своей автобиографии отмечает: «Твор­чески одаренному ребенку, которым я был, недос­тавало источника, который кормил бы его снова и снова, по мере того, как он растрачивал предыду­щие знания. У меня отсутствовал опыт знания жиз­ни в ее самом широком аспекте. Все, что мне уда­валось узнать, я слишком быстро использовал, а пополнить свои знания было нечем». Задолго до то­го как он вынужден был покинуть свой родной дом в Дуйсбурге, Вольфзангер мечтает о том, чтобы вы­рваться из оберегаемого родителями положения сына хорошего управляющего. Но пока это были только мечты и сновидения, в реальности же он ве­дет себя так, как этого хочет отец. При всем жела­ний расширить свое познание мира Вольфзангер принуждает себя носить маску. Ради отца он начи­нает заниматься банковским делом. Это при его от­вращении ко всяким занятиям, связанным с деньга­ми и торговлей. Вольфзангер приступает к обуче­нию банковскому делу в банковской ассоциации Дуйсбурга. Свои задания он выполняет аккуратно, хотя и без особого прилежания. Он рвется как мож­но скорее вернуться к книгам и рукописям. Когда его обучение заканчивается, причем ранее наме­ченного срока, он получает хвалебную рекоменда­цию «за скромное поведение и следование идеалам товарищества, а также аккуратное выполнение всех данных ему поручений».

Однако сам Вольфзангер очень далек от необ­ходимости выполнять эти поручения. «Бежать» — вот в чем состоит основная его мысль. «Об этом на­шептывают мне как голоса ангелов, так и призывы демонов. Я и надеюсь на это, но и опасаюсь по­следствий»

На фотографиях предвоенного времени его черты лица необычайно мягкие, в большинстве слу­чаев он сквозь очки смотрит в книгу. Фотогра­фия, где Вилли снят на отдыхе на побережье Бал­тийского моря с семьей, которая всегда отдыхала там летом, мы видим двух хилых мальчиков. Но за мягкими чертами Вилли скрывается его значитель­ное «я». Он может быть и надменным, и суровым. Общительность не в его характере. В «летней леген­де» Вольфзангер, в тексте, посвященном его отды­ху в отпуске на Балтийском море, он рассказывает, как его сверстники строят замки из песка, а его ин­тересует совсем другое. Он внимательно следит за отцом, прислушиваясь к его беседе с владельцем морского порта. «При этом, — пишет он, — я делал выводы о роли рабочего человека и праздного оди­ночки в обществе». О всегда расценивает себя как исключительное явление. Но это станет причиной его частых депрессий («такова моя участь, всегда нести только эту печаль»). Он чувствует свою неспо­собность к созиданию серьезных произведений, ко­торая тащит его назад при всем его таланте. Вольф­зангер позволяет себе маленькие заскоки, чтобы выделиться на фоне других людей. Так, он не ест, например (по крайней мере, до службы в армии), сыр. Даже купание вызывает у Вилли чувство со­противления и, по его собственному выражению, нежелание мыться говорит о его неповторимости.

«К ужасу общества, которое не может выносить от­ступления от общепринятых правил и которое пора­жает всякая обособленность, я предпочитал вместо старой привычки просто подставлять свое тело во­де и солнцу, обильно смазывать его маслом и потом уже лежать на солнце. И меня бесполезно было уго­варивать».

По-настоящему понял его, пожалуй, только школьный товарищ Рольф, который был по расист­ской идеологии нацистов «недочеловеком» и позд­нее депортирован в Освенцим. С ним он спорит по поводу литературы и играет в шахматы вплоть до истощения. Эта дружба, пишет Вольфзангер, была в те годы для него большой частью жизни. Однако дистанция между обоими друзьями постоянно ши­рилась. Они поссорились окончательно, когда Рольф в сентябре 1942 года — за немного месяцев до его депортации — заявил, что Вольфзангеру нет смысла заниматься писательской деятельностью. Преследуемый режимом нацистов «недочеловек» Рольф критикует тексты немецкого солдата, считая, что он «использует уже давно отжившие формы, картины и символы». В этом письме вскрываются глубокие противоречия, возникшие между ними. Рольф говорит о литературно обработанной жиз­ненной истории Вилли Вольфзангера, как о «по­стыдной бестактности». Звучит в его словах не толь­ко критика, но и разочарование. Причем не только в своем приятеле, но и в его помощниках. Он осужда­ет те мотивы, на основании которых Вольфзангер пишет свою книгу. «Один человек помогает друго­му, которого рекомендовали ему в силу тяжелой необходимости, — пишет Рольф. — Теперь же я на­хожу, что все второстепенные сострадательные чув­ства, выражающиеся (по-христиански) в порядке благодарности, всего лишь печальная необходи­мость. А для жизни важно только действие». Рольф приводит этот пассаж лишь в качестве «примера», хотя и имеющего непосредственное отношение к Вольфзангеру. Этот латентный упрек Рольфа Вилли Вольфзангер переживает тем не менее тяжело. В начале 1943 года он узнает, что Рольф арестован и тяжело болен. «Я получил об этом только сообще­ние, но не знаю его подлинной сути», — отмечает Вольфзангер, который считает, что его долг перед старым другом еще не выполнен. Поскольку подру­га Рольфа, которой был передан его ребенок, пре­бывает в нужде, то «для моих родителей, «членов партии первого круга», все же понятно, что я помо­гаю ей». С согласия своей матери, он отправляет на сберегательную книжку этой дамы 100 дойчмарок. Для его матери, а тем более отца, это большая сме­лость, так как помощь внебрачному ребенку жертвы господствующей идеологии расизма могла оказать­ся для них роковой. «Я не знаю, обрадовала ли осо­бенно папу эта жертва, — с боязнью пишет Вольф­зангер. — Но если он сам узнает все подробности, то это будет лучше, чем я стану писать ему».

В бумагах Вольфзангера сохранилась малень­кая записка с адресом лагеря Освенцим, из которой следует, что Рольф был заключен в этот лагерь. До начала 1944 года он регулярно пишет ему. Так как непосредственная корреспонденция невозможна, он направляет письма отцу Рольфа, который пере­дает их дальше. «Я полагаю, что мои письма заклю­ченному все-таки немного облегчат его положе­ние», — пишет он родителем Рольфа. За несколько недель до своей гибели Вольфзангер пытается под­бодрить Рольфа и посылает ему свои стихотворе­ния. Очевидно, он чувствует себя около заключен­ного и видит в его судьбе параллели к своей собст­венной — однако, совсем другой — жизни. «Каждый порог, который мы перешагиваем, приводит нас на новую нейтральную полосу» — это строфа из стихо­творения «Путешествие», которое Вольфзангер по­сылает в марте 1944 года Рольфу. И далее: «Власти играют с подозреваемыми, как с изгнанными из об­щества».

Участь друга способствовала, очевидно, тому, что Вилли Вольфзангер больше не стал уклоняться от политических проблем. Примерно с 1942 года он находит в себе мужество выражать свое открытое презрение войне, армии и национал-социализму. Критические пассажи, имеющие отношение к суще­ствующему режиму, появляются в письмах Вольф­зангера, хотя ему хорошо известно, что они контро­лируются выборочно. Некоторые подобные заметки появляются в письмах к матери. Правда, он пони­мает, что это может иметь для нее отрицательные последствия. Но теперь Вольфзангер уже не обра­щает на это особого внимания. В августе он пишет в дневнике, который позднее отсылает домой: «Будь проклят тот, кто поставил нас в такую ситуа­цию, будь проклят Гитлер, который начал эту войну: прокляты все генералы, полковники и промышлен­ники, создающие вооружение. Все, все, которые не­сут свою вину за эту войну и хотят ее. Будь прокля­то это время. Для нас остается только смерть или отступление. И наша единственная цель — бегство. Сицилия сдалась, а мы продолжаем жертвовать своими жизнями ради того, чтобы атаковать боло­та, пески и леса». В перерывах между боями он по­зволяет себе небольшие нарушения воинской дис­циплины. Саботирует, например, все попытки при­общить его к учебе вновь мобилизованных солдат. Он не хочет участвовать в дальнейшей милитариза­ции страны. Когда его начальник Гарри требует, чтобы он обучал новобранцев обращению с винтов­кой, Вольфзангер говорит этим рекрутам: «Винтов­ка — это ручное оружие. Ножного оружия не суще­ствует. Такой тип вооружения — пропаганда. Ору­жие бывает рубящим и колющим, которое может также и стрелять.

Винтовку можно разобрать; она состоит из не­скольких частей. И она может развалиться в зависи­мости от того, как далеко и высоко упадет. При дви­жении на ее частях появляется песок и ржавчина. Стреляет только по определенной траектории. Пе­редняя часть боковой винтовки называется штыком, но это вас уже не должно интересовать, потому что боковой винтовки не существует». Гарри уже не имел желание продолжать настаивать на том, чтобы Вольфзангер обучал солдат.

Столкновение с национал-социализмом прида­ет новое качество работам Вольфзангера. Он про­чувствовал это и хочет непременно использовать этот шанс, удовлетворив наконец свои амбиции. Он постоянно ощущает лимит времени. Хочет еще больше читать и писать. Вольфзангер пока еще со­мневается в своих способностях, но чаще всего его самомнение побеждает. Об одной своей новелле он написал: «Лишь немногие поэты смогли создать что-либо в этом роде на фронте. Может быть, смог бы какой-нибудь молодой поэт? Но кто?» Причем звучание его стихов близко к работам предвоенно­го времени, во всяком случае, не хуже. У Вольфзан­гера, находившегося в центре страшных военных событий, потребность в насмешке, сатире и, при случае, в цинизме растет. Даже если он допускает в своем творчестве жалостные нотки, то все равно в его «все отрицающей душе» остается чувство юмо­ра. Некоторые его поэтические тексты каким-то та­инственным способом воздействуют на читателя, вовсе не напоминая депрессивные письма несчаст­ного молодого человека. Они гораздо более реали­стичны, чем его ранние попытки, которые враща­лись главным образом вокруг его собственного «я». Нечто вроде какого-то блестящего кабаре.

«Задницы дьявола» — так именует Вольфзангер Гитлера и нацистов в одном из своих стихотворе­ний. Он вообще часто выдвигает обвинения против нацистов, поскольку они уже закрепились в его соз­нании:

Мы с пушками, винтовками и саблями

Приносим человечеству большую беду.

Но нам это нравится,

Ведь мы — господа этого мира.

Сегодня государство стало нашим,

А завтра мы завоюем всю землю.

Нами правит клоун, а толпа —

Эта распропагандированная нами скотина

из конюшни

Примкнет к нашему стаду.

Это строки из цикла Вольфзангера «Карна­вал», который он составил в 1942 году. Вилли свои ранее неопубликованные стихотворения подписы­вает псевдонимом Петер Райзер. Так он может от­рицать свое авторство, в случае если циклом заин­тересуется полиция или гестапо. Как никакое дру­гое его произведение, этот цикл демонстрирует его политическое лицо и говорит о том, что рядовой солдат Вольфзангер о преступлениях режима уже давно знал больше, чем большинство немцев поня­ло только после конца войны:

Евреев убивает

Ревущая орда,

Пришедшая в Россию.

Нас связывает кровь

С клоуном,

Ведущим нас...

Мы несем знамена

Арийских предков.

Они идут с нами.

Мы пьем и распутничаем,

Варварские следы

Обозначают наш путь.

Мы бушуем и орем

Среди чужих городов.

И празднуем

С глупыми советниками.

Мы хвастаемся и лжем,

Мы проклинаем и побеждаем,

Мы господствуем надо всем.

Человек — это мускулы,

Его лицо — дутая гримаса.

Он все равно что собака.

Его душа ничтожна,

Но мы творим историю

На одиннадцать тысяч лет вперед.'

Мы сталкиваем государства,

Открыв пути неистовой толпе.

Мы жертвуем собой

И служим, словно скотина,

Богу нашего времени.

Идиоты, рожденные для убийства,

Освященные сатаной.

Гитлер, как «клоун», ведет за собой подстегну­тую орду. И он сам часть этой орды. Это стихотво­рение отражает картину, которая навеяна ветром бушующего вермахта на востоке. Иногда Вольфзан­гер выражается ясно и однозначно, но затем зачер­кивает уже написанное, не в силах выносить то, что сам сочинил. В течение нескольких месяцев ему удалось избежать смерти, но уже осенью 1943 года он пребывает в апатии, идя навстречу своей участи. Подобные тем чувства, которые он отражает в руко­писи, содержатся также и в его письмах к дяде, ко­торый, как он полагает, может больше понять его, чем мать. «Бесконечная война вызывает у меня странные чувства, которые я сам не в состоянии оп­равдать. Я действительно чувствую себя исправным солдатом и как будто бы без труда вступил в гармо­нию с моей участью. Я прекратил защищаться от то­го, что все равно произойдет. Делаю все, чтобы как-то развлечься и найти покой в себе самом (...). Но я предвижу, что весь мой героизм при следующей атаке и ураганном огне лопнет как мыльный пу­зырь». Нужно быть солдатом «не только внутри се­бя, но и снаружи», чтобы жить посередине между смертью и опасностями.

Мысль дезертировать не приходит ему в голову. Такое желание даже не возникает у него в течение более чем двух лет пребывания на фронте. Череду­ются лишь отчаяние и эйфория. Облегчение прино­сит Вольфзангеру лишь очевидная неудача вермах­та. С 1943 года быстрое поражение немецкоязыч­ных стран, захваченных Гитлером, представляется ему единственным шансом продолжения жизни как во внешнем, так и в своем внутреннем мире. В ян­варе 1944 года Вольфзангер пишет: «Это не страх. Никакой воли он подавить не может. Это и не глу­хое, смирившееся отчаяние, а предчувствие, что все наши страдания были напрасными. Однако чем с политической точки зрения эта война будет при­знана бессмысленней (также и для наших противни­ков), тем легче станет мне играть свою роль, так как в этом случае я смогу найти примирение со сво­ей совестью в происходящем конфликте». В конце 1943-го и в начале 1944 года, когда чрезмерное по­требление спиртных напитков уже оставит следы в его письмах, Вольфзангер изобретает новые конст­рукции, чтобы показать себя солдатом хорошей Германии. Национальная гордость ни в коем случае не чужда ему. Также и от чувства превосходства по отношению к славянам он освобождается очень медленно. Вольфзангер пишет: «Я должен еще нау­читься преодолевать некоторые свои предубежде­ния и делать в дальнейшем более справедливые выводы». Он чувствует себя представителем куль­турной нации, наследником молодежных гениев времен бури и натиска. Когда театр его родного го­рода разбомбили, он пишет: «В конце концов не иг­рает особой роли то, что англичане его разрушили, так как тем самым они прекратили распространение искусства, созданного в нездоровый период для на­шего времени». Вольфзангер тщательно разделяет нацизм и германскую нацию. «Поэтому я хочу еще жить для Германии и бороться за нее, — пишет он. — За ту цивилизованную Германию, которая сможет существовать только после ее поражения, после конца гитлеровского периода и поставит страну на то месте в мире, которое ей подобает. Ес­ли я борюсь за свою жизнь, то только потому, что хочу жертвовать собой не для Третьего рейха, а для будущей, свободной Германии. Принимая такое ре­шение, я, как солдат, прячу пока свое лицо под мас­кой, зная, что через какое-то время смогу себя на­звать солдатом цивилизованного государства». Ко­гда он пишет это, то чувствуется, что пока еще не может толком разобраться в своем мировоззрении. И жалуется: «Мне нужно было бы быть по крайней мере правоверным христианином и иметь на небе­сах свою родину».

Друг Вольфзангера Георг подтверждает в од­ном из своих писем, что Вилли, будь его воля, нико­гда не пошел бы воевать с людьми славянской на­циональности. Мысли Вольфзангера постоянно вра­щаются вокруг проблемы собственной вины. Это хорошо видно из его стихотворений. Он рассматри­вает себя как человека, которого лишили свободы своих поступков. Косвенно он сравнивает себя с ло­шадьми, которые дохнут в этой войне миллионам и которым он искренне сочувствует:

Я терпел побои за охапку соломы, Безмолвно и терпеливо выполняя свою работу. Это было на войне, где я с тоской служил. И разве я виноват в ней?

Он прямо-таки умоляет своих противников — в которых не видит врагов, но стреляет в них, — что­бы его лично не относили к участникам этого безу­мия. Многие его стихотворения далеко не безупреч­ны в силу его возможностей по своим языковым данным и стихосложению. Это относится скорее всего к самым интимными текстами, которые он пи­сал. «Каждый ищет возможности для выражения своего отчаяния», — комментирует Вольфзангер свое стремление к рифмоплетству. Многие из его стихов преследуют определенную цель, которая возникает в момент их написания. Для него не так важен результат, как форма изложения. Однако да­же если само стихотворение далеко не совершен­но, его содержание многое говорит о душевном со­стоянии поэта:

Смотри — появился человек, которого ты родила.

Ты любила его, ухаживала за ним из года в год,

Плакала, надеялась, страдала.

А человек, который шагал рядом

И всегда был с тобой, теперь покидает тебя.

Ты станешь ненавидеть его?

Того, кто уже не просто человек, а солдат,

Колесо, катящееся по чужой колее.

Он тоскует по родине и ищет забвения,

Танцует от страха, мучений и смерти.

От бесконечных маршей калечит себе ноги.

Можешь ли ты допустить, чтоб застрелили его?

Появился человек, дитя Божье,

Живет и в нищете и горе,

Одинокий и беспомощный в чужой стране.

Пока он еще цел, как и я, и как ты —

Наблюдай за его походкой, за ним самим.

Останови своей рукой смерть, грозящую ему.

Несбыточная надежда сохранить себя как лич­ность среди убийств и сознание того, что он, всту­пивший в Россию, уже больше не тот человек, что был раньше, постоянно проскальзывает в стихах Вольфзангера. В 1943 году, после второй военной зимы, он пишет:

Я возвращаюсь домой, бедный путник, Которого никто не любит и никто не знает. Я — чужой и для тех, кто когда-то Мое имя помнил.

«У меня нет теперь ни дома, ни сада, ни пения дроздов, — пишет Вольфзангер в моменты депрес­сии, — душа моя умерла после войны».

Более трех лет прослужил Вольфзангер в вер­махте. Он погиб тогда, когда перед ним забрезжила надежда на скорое окончание войны. За несколько недель до его смерти западные союзники высади­лись в Нормандии. Он понял тогда, что война всту­пает в завершающую фазу. С поразительной даль­новидностью Вольфзангер пишет 9 июня 1944 года, через три дня после высадки: «В этих сражениях на побережье Франции участь Европы решается на де­сятилетия. Однако их последствия станут ясными только в течение последних военных дней, а через полвека они уже покажутся незначительными в но­вом построении общества». Для него самого, как он надеется, вторжение могло бы ускорить возвраще­ние с войны. Он тоскует по этому последнему воз­вращению, однако характер его теперь совершенно чужд тому, который был у него прежде. В его пись­мах прокрадывается офицерская логика, от которой он отказывался так долго: «Уже два дня как распус­тилась сирень. Наш дивизион не получает никаких заданий. И такая жизнь мне нравится».

Вольфзангер уже не предается той эйфории, которая характерна для последних страниц его не­оконченной книги о войне. Утрачена в его частных записках последних недель жизни и способность сохранять маску иностранца, которой он придержи­вался все годы на фронте. Солдат и поэт получают одно лицо. Саморазмолвка кажется законченной. Близость к смерти и опасности стали ему уже на­столько привычными, что он воспринимает их буд­нично и почти неосознанно. Однако появляются другие, более лиричные мотивы для оценки дейст­вительно критических ситуаций.

В своем последнем письме от 21—22 июня 1944 года Вольфзангер сообщает, что он получил команду на дальнейшее отступление. Он считает, что его подразделение выйдет на шоссе Минск—Смо­ленск и станет двигаться к Витебску. Вольфзангер хочет избегнуть этого любой ценой, так как считает такое продвижение крайне рискованным. Он прики­дывает даже возможности получить направление на офицерские курсы, чтобы таким образом выбраться из опасной зоны. Однако это могло произойти лишь в том случае, «если после Витебска мы попадем на другой, менее опасный участок фронта». Последнее из сотни писем, которые он написал родителям, за­канчивается с осторожным оптимизмом: «То, что вторжение в Россию на его начальном этапе не представляло никакой молниеносной войны, было всегда ясно мне, и если в конце концов однажды на­ступает конец и появляется надежда на остановку этого быстро несущегося поезда, то вполне воз­можно мое возвращение домой. Дай Бог, чтобы мне как можно скорее увидеть вас! До встречи! Вас при­ветствует и целует от всего сердца ваш Вилли».

Наследство Вольфзангера говорит о том, как он страдал и надеялся, как война изменила его и от­вергла себя самого. Военная книга — это исповедь и обвинение одновременно. Симпатии и сочувст­вие, которые, без сомнения, вызовет этот текст, да­леко не достаточны для подлинной его оценки. Осо­бую ценность представляет критическая оценка Вольфзангера тех исторических связей, которые ха­рактерны для времени возникновения романа. Сре­ди других достоинств — это прежде всего рассказ об истреблении европейских евреев, вызванном продвижением вермахта на восток. Кроме того, его оценка войны на востоке в целом, которую Вольф­зангер расценивает как преступное намерение, ос­тавшееся надолго в сознании как старого, так и но­вого поколения.

«С нами Бог» — это изречение значится на эмб­леме мундиров немецких солдат. Их призывали ид­ти в «крестовый поход против еврейского больше­визма». В ранние утренние часы 22 июня 1941 года немецкий вермахт вместе с войсками союзных го­сударств напал на Советский Союз. Больше чем три миллиона солдат перешли границу. С самого нача­ла в войсках следуют оперативные группы охранной полиции и службы безопасности. Они сразу же на­чинают систематические убийства евреев в захва­ченных областях. В начавшихся боях на окружение на территории СССР немецкая армия захватила в плен больше русских солдат и офицеров, чем впо­следствии русские пленили под Сталинградом. Толь­ко к востоку от Киева было взято в плен 665 ООО со­ветских солдат, а в октябре в сражении под Брян­ском и Вязьмой еще 673 ООО. Несмотря на то что было взято в плен около 3,5 миллиона красноар­мейцев, русские, мобилизовав все свои силы, полу­чили численное превосходство. Как Гитлер, так и Сталин не считались ни с какими человеческими по­терями в этой войне. «Это была война беспреце­дентная по убийствам и жестокости, — пишет бри­танский историк Ян Керсхав, — титанический по­единок двух бессовестных диктаторов». Немецкие войска не дошли около двенадцати километров до Москвы, и Сталин уже планировал отправиться в эвакуацию. Но мечта нацистов войти в русскую сто­лицу и одержать быструю победу, как это удавалось на западе, быстро лопнула. В 1941 году соединению, в котором служил Вольфзангер, впервые под силь­ным огнем противника, начавшим контрнаступле­ние, пришлось отойти на ряде участков фронта. Тем не менее летом 1942 года они снова восстановили свои позиции. Теперь Вольфзангер, который слу­жил в 95-й пехотной дивизии, переходит в группу армий В, которая форсирует верхнее течение Дона и в июле занимает Воронеж. В октябре того же года Вольфзангер в составе группы армии «Центр» уча­ствует в сражениях под Ржевом. Немного позже 6-я армия была разгромлена под Сталинградом. Ее гибель в январе 1943 года считается поворотным пунктом в войне. Министр пропаганды Йозеф Геб­белье в своей речи в Берлинском дворце спорта призывает к «тотальной войне». Однако большинст­во солдат уже не верит нацистской пропаганде. Вольфзангер отмечает, что после капитуляции гене­рал-фельдмаршала Паулюса под Сталинградом «речи Геринга и Геббельса вызвали здесь глубокую обиду и возмущение; бессмысленные жертвы сол­дат под Сталинградом и тотальная война тяжело отозвались на настроениях вояк. В армии наблюда­ется почти революционное настроение». Долгий путь гибели немецких вооруженных сил сопровож­дается все более абсурдными приказами политиче­ских и военных руководителей. Даже если и удава­лось снова стабилизировать фронт, продвижение Красной Армии уже не удается остановить. Летнее наступление русских в 1944 году — именно в тот год, когда был убит Вольфзангер — в течение не­многих дней практически уничтожило группу армий «Центр». 38-я дивизия группы «Север» — впослед­ствии 95-я, — в которой служил Вольфзангер, была отрезана ударами Красной Армии в Рижском зали­ве. Советские войска продвигаются в Галиции и достигают верхнего течения Вислы, а затем старой восточно-прусской границы, где немного задержи­ваются. Потом начинается наступление на Берлин, последнюю опору вермахта. Одновременно выса­дившиеся в Нормандии западные союзники продви­гаются к германским границам. В конце апреля 1945 года в штурмуемом советскими войсками Бер­лине Гитлер кончает жизнь самоубийством. Вторая мировая война заканчивается в Европе крушением национал-социалистского режима в Германии.

Больше половины немецкой армии на востоке, почти два миллиона солдат своевременно попада­ют в сферу влияния западных союзников. Разбитых агрессоров — чаще всего с полным основанием — постигла месть русских победителей. Миллионы немцев убегают из восточных областей Германии или же их депортируют победоносные советские войска. Теперь ненависть русских и требование ре­параций обращаются также и против немецких гра­жданских лиц.

Однако не следует забывать, что проявление силы и жестокости было основным критерием не­мецкого ведения войны на востоке. Презирающая человека стратегия никогда не может стать избира­тельной, как это утверждают некоторые политиче­ские и военные руководители Германии. Выступая перед командующими армий, Гитлер в конце марта 1941 года выдвигает «план Барбаросса», план напа­дения на Советский Союз. Он открыто говорит о предстоящей «борьбе на уничтожение». Солдаты на фронте, правда, не имели понятия об этих военных планах, но цели и способы ведения войны были им хорошо известны. В «приказах для воинских частей» от 1941 года открыто говорилось: «Речь идет о пол­ном уничтожении нелюдей, воплощенных в москов­ских властителях. Немецкий народ стоит перед са­мой большой задачей в его истории. Мир надеется, что он ее решит окончательно и бесповоротно». Ко­мандующий в это время 6-й армией Вальтер фон Рейхенау, зачитав одобренный им приказ Гитлера от октября 1941 года, добавляет: «Солдат на Восточ­ном фронте не только воюет по правилам военного искусства, но и носит в себе непреклонную идею мщения всему большевистскому и родственному ему народу. Поэтому солдат должен понимать жес­токую необходимость справедливого уничтожения еврейского недочеловечества». Были солдаты, ко­торые не выполняли преступные приказы. Были и другие, которые выполняли их послушно. Но пози­ция германского национал-социалистического го­сударства и вермахта оставалась совершенно яс­ной: образ действий на войне утвержден, и армия должна его беспрекословно исполнять.

«Теперь русские дали команду начать партизан­скую войну в нашем тылу, — заявляет ближайший сподвижник Гитлера Мартин Борман. — Эта война дает им существенное преимущество в борьбе с на­ми». Начальник штаба вооруженных сил Вильгельм Кейтель требует от вермахта «безотлагательно» са­мым жестоким образом подавлять партизанское движение, имея в виду то обстоятельство, «что че­ловеческая жизнь в оккупированных областях не имеет никакого значения».

Способы ведения войны, которые взяли на во­оружение командиры, способствовали проявле­нию крайней жестокости у их подчиненных. Каждый простой солдат, который не хотел голодать, должен был участвовать в грабежах гражданского населе­ния. «Мы выгоняли женщин из их домов и загоняли в развалившиеся хаты, — писал Вольфзангер. — Беременных и слепых выбрасывали на улицу, иска­леченных детей выгоняли под дождь... Мы не дума­ли о голоде, который ожидает население после на­шего ухода». При этом нищета и смерть миллионов «расово неполноценных» славян не считалась неиз­бежной военной необходимостью, а являлась ча­стью нацистской стратегии. Перед вторжением в СССР в Германии был создан экономический штаб «Восток» со специальными группами, которые должны были заниматься сельским хозяйством на востоке. Руководство штабом заявляло: «Пребыва­ние более десяти миллионов крестьян в этой облас­ти излишне. Их следует либо уничтожать, либо от­правлять в Сибирь». Так же жестоко немцы обходи­лись с военнопленными, которые попали им в руки в начале 1941 года. Миллионы русских солдат умер­ли из-за содержания их в невыносимых условиях. Альфред Розенберг, имперский министр восточных территорий, судимый как военный преступник, так описывает условия содержания военнопленных в 1942 году: «От 3,6 млн военнопленных полностью работоспособных на сегодня осталось только не­сколько сотен тысяч. Большая часть умерла с голо­ду, погибла из-за плохих погодных условий или же была расстреляна». Во многих случаях военноплен­ные на марше падали замертво от голода и истоще­ния. На глазах объятого ужасом гражданского насе­ления повсюду валялись трупы. «Немецкая армия была, — как писал военный историк Манфред Мес-сершидт, — фактором, основанным на разделении труда виновных в совершении преступлений».

Тем не менее гигантская военная машина на­ционал-социалистов состояла не только из танков и орудий, а прежде всего из солдат. И именно о них идет речь в книге Вольфзангера. В ней раскрывает­ся картина жизни людей, которые, сами испытывая страдания, вынуждены причинять их другим наро­дам. Вольфзангер и его приятели, напавшие на Рос­сию, замерзающие, мучимые вшами на ее терри­тории, являются ли они тем не менее пособниками национал-социалистских преступлений? Вольфзан­гер, который участвует в этом преступлении и не от­деляет себя от других солдат, радуется посланной матери посылке с продуктами, которые он реквизи­ровал у населения. Способствует ли это пониманию им войны или является просто издевательством над ее жертвами?

Ответ однозначен: только тщательное исследо­вание может определить виновность или невинов­ность этих солдат, но такое возможно лишь после тщательной оценки всей этой военной эпохи. Только осудив весь комплекс страшных преступлений на­ционал-социалистов, можно понять, какие грозные последствия нанесла эта истребительная война Рос­сии. «Невозможно дать буквально никакой серьез­ной оценки, которая представила бы другое мнение по этому вопросу, — устанавливает историк Вольф­ганг Зауер уже в шестидесятые годы. — Но, может быть, речь идет о недостаточном понимании проис­ходивших событий? И если мы не понимаем их, то как может вообще заниматься этим история? Любо­му событию, без сомнения, можно придать проти­воречивое значение: мы вправе отказаться кое от чего и тем не менее должны прийти к «пониманию».

Но «понять» можно только при точном, объек­тивном подходе. К анализу истоков Второй ми­ровой войны может привести лишь оценка деятель­ности многих миллионов лиц, которые способст­вовали тому, чтобы она вообще была возможна. Вольфзангер пишет о себе самом, как о человеке, который носит маску, но при этом испытывает по­требность эту маску снять и показать свое лицо во всех его травмах, шрамах и уродстве. «Покаяние» Вольфзангера раскрывает все грани его личности. Сюда относятся и его воспоминания о пирогах, ис­печенных матерью, и его поэтические искания, и проявления почти что детской любви. Наряду со многими другими чувствами, хорошими и плохими, Вольфзангер — это часть войны. По-человечески он проявляет понимание к солдатам вермахта и даже сочувствует им, но никогда не присоединяется к их компании. У него нет сомнений в преступном харак­тере предприятия, в котором он принимает уча­стие. Но при этом Вольфзангер пишет, что никто не может познать душу немецкого солдата без знания того, кем они были на самом деле, не может ска­зать о степени их виновности в совершении престу­пления.

* Выдающиеся пехотинцы (англ.).

Один солдат из подразделения Вольфзанге­ра — герой появившейся еще в 1994 книги на анг­лийском языке под заголовком Infantry Aces*. Ав­тор книги Франц Куровский выводит в ней некоего Франца Шмитца, кавалера рыцарского креста. Он рисует картину подразделения, в котором смелые, самоотверженные и добродушные солдаты отсту­пают только в случае атаки многократно превосхо­дящего их врага. Солдат Шмитц связывает по ходу сражения пленного русского, укладывает его в окоп, а затем хватает оружие и снова идет в атаку.

Это картина, которая была жива еще десятиле­тиями в частях западно-немецкого послевоенного общества, считалась вполне реальной. Вольфзан­гер, который принимал участие в тех же сражениях, представляет нам совсем другую картину. Он де­монстрирует военные преступления, издевательст­ва над пленными и гражданским населением. Он описывает свою роту, где по меньшей мере каждый думает только о себе и при каждом пьянстве оцени­вает только свои шансы на то, чтобы остаться жи­вым. Товарищество Вольфзангер понимает всего лишь как общность цели. Храбрость рассматривает лишь как способ для измотанных солдат залить свой страх водкой перед вечным ожиданием смер­ти. Сочувствие к врагу проявляется лишь в единич­ных случаях и в исключительных ситуациях. Это правдивое изображение войны, но оно и через 60 лет после ее окончания служит материалом для раз­ногласий и споров.

*Оруэлл Джордж (наст, имя Эрик Блэр (1903— 1950) — английский писатель и публицист, автор сатиры «Ферма зверей».

О десятилетиях соприкосновения с национал-социализмом можно сказать, руководствуясь из­вестным изречением Джорджа Оруэлла*: «Тот, кто контролирует прошлое, определяет также и буду­щее». Прошлое вермахта — и вместе с тем оценка всего сопутствовавшего ему поколения — было с самого начала источником противоречий полити­ческих интересов. Считается, что оно имеет значе­ние для всех прошедших войну. А также и для сле­дующего поколения, которое ожесточенно обвиня­ло своих отцов. Оно не особенно беспокоилось об объективной оценке, повсюду ему мерещились ос­татки фашизма и в связи с этим упускало шанс вес­ти спокойный разговор со своими стариками. Раз­личные непримиримые школы историков давали вермахту прямо противоположные оценки, скорее всего, вызываемые желанием придать ему ту или иную политическую подоплеку. А это делало согла­шение большей частью невозможным. После окон­чания конфронтации двух блоков положение частич­но изменилось, и споры уже не стали столь ожесто­ченными. Это зависело также от того, что военное поколение постепенно умолкает, а новое поколение историков поднимает уже другие вопросы. В част­ности, они касаются реальной жизни людей на вой­не. О трезвом взгляде внуков на войну говорит се­годня молодой автор Таня Дюкере. Она пытается сделать более отчетливым то, что долго оставалось расплывчатым. Можно сказать, что книга Вилли Вольфзангера и излагает этот самый трезвый взгляд на вещи, не пытаясь распределить эти разноречи­вые взгляды по ящикам и категориям.

Но повторение старых конфликтов не может слу­жить причиной для вольного обращения с историей. Новое течение в немецкой общественности, конста­тирует Ханс-Ульрих Велер, также стоит по отноше­нию к военным проблемам на довольно рискованных позициях. Историк критикует «модный культ жерт­венности» и спрашивает, какая группа немецких солдат после многочисленных смертей в бомбо-штурмовой войне в следующую кампанию рискнула бы выдвинуться на первый план. «Или после гибели экипажей подводных лодок с более чем 40 ООО уто­нувшими матросами? Или узнав о кровавой пошли­не вермахта, который потерял 20 июля 1944 года больше половины военных после неудачного поку­шения на Гитлера? Предупреждение о возможности возникновения новых конфликтов звучит в книге Вилли Вольфзангера. И главным образом благодаря его правдивому и добросовестному обращению с текстами. Правда, прочтение его военной книги не дает прогнозов относительно дальнейших возмож­ностей повторения «кровавой пошлины», которую взимал вермахт. Ведь нет никаких гарантий, что та­кие попытки могут частично возобновляться. Споры о роли вермахта в современной Германии не утиха­ют и бывают довольно болезненны, так как не дана его окончательная оценка. Общественная реакция на выставку истории вермахта в середине девяно­стых годов (иногда не совсем корректная) говорит о том, что эта дискуссия продолжается с большими эмоциями. Она касается как понимания роли вер­махта военным поколением, так и конфликта с от­цами сыновей послевоенного времени.

Во время дискуссии 1997 года в бундестаге, ка­сающейся выставки истории вермахта, отчетливо прослеживалась глубокая пропасть между отцами и сыновьями. Старые солдаты, в частности политик ХДС Альфред Дреггер, встречались с представите­лями студенческого социалистического движения во главе с Йошкой Фишером. Соглашение было не­возможно, даже попытка делового обмена аргумен­тами не привела ни к чему. Бывший уличный борец бросил экс-офицеру Дреггеру обвинение: «Вы об­ливаете нас здесь грязью». Его привели в ярость слова Дреггера о солдате вермахта, который «по­ложил на плаху свою жизнь во благо страны и был вынужден переносить страшные страдания». Вто­рая часть этой фразы, может быть, и правильна, но что касается первой, то здесь скорее всего содер­жится оправдание безумной идеологии. Ибо солда­ты рисковали своими жизнями отнюдь не для стра­ны, а во имя этой идеологии. Подобное различие во взглядах надолго сохранилось в общественном соз­нании.

В своей речи Дреггер указывал на то, что сол­даты вермахта не могли по своему усмотрению изменять методы ведения войны, так же как и их противники. По этим словам можно было предпола­гать, что Советский Союз вел бы такую же страш­ную войну. Эти заявления исследователь антисе­митизма Вольфганг Бенц называет «искаженными воспоминаниями». Они способствуют тому, что в восприятии ряда наших современников война рас­сматривается не как агрессия против Советского Союза, а как явление хоть и роковое, но необходи­мое. Он требует «прощания с оправдывающими се­бя легендами».

До сегодняшнего дня многие бывшие воен­ные вермахта пытаются доказать, что они не толь­ко не были преступниками, но их нельзя рассмат­ривать и как соучастников преступления. И они действительно имели после войны много причин считать себя реабилитированными. Как у нацис­тов, так и у части населения укоренилось представ­ление, которое оправдывало бы войну. Это нена­висть к большевизму, которая разжигалась во вре­мя холодной войны. На Западе внезапно стали испытывать нужду в союзниках и видели в них сво­их старых врагов — национал-социалистов. Теперь они придумывали публичные извинения для немец­ких солдат. Типично для этого, например, заявле­ние генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, который стал высказываться совсем иначе в 1951 году: «Я вовсе не полагаю, что немецкий солдат потерял свою честь как таковую. Никто не отрицает, что отдель­ные индивидуумы совершали позорные действия на войне. Но вина за это падает только на их самих, а отнюдь не на большую часть немецких солдат и офицеров». Это был бальзам для души проиграв­шей войну нации, которая хотела сконцентриро­ваться на восстановлении былого могущества и забыть свое прошлое. Немцев теперь многие ви­дели в большинстве случаев как некую народную массу, одурманенную преступной кликой. За пре­ступления режима, прежде всего за уничтожение евреев, нацисты и их приспешники были ответст­венны, но не народ в целом. Это различие между народом и нацистами никогда не могло бы прозву­чать в системе такой массовой организации, как вермахт, так как половина мужского населения со­стояла в ней.

Речь не идет об общем осуждении всего поко­ления, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от пле­вел надо брать за основу такой фактор, как закон­ность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вме­сте с тем возникает вопрос: имел ли одиночка аль­тернативу участия в преступлениях этой войны? Су­ды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было при­ведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя маши­ны, — сетует несчастный солдат Вольфзангер. — Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на слу­чай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.

«Для нас, солдат, даже и речи не шло о каких-то колебаниях и переживаниях, — вспоминает в по­следнее десятилетие послевоенного года журна­лист Ханс-Адольф Якобсен, бывший лейтенант вер­махта. — Больше занимали проблемы семьи, страх за нее. Все другое было уже вторичным». Якобсен вспоминает многочисленные истории из быта сво­его подразделения, которые напоминают и другие книги ветеранов вермахта, появившиеся в середине девяностых годов. Он цитировал их высказывания во вступлении к своей книге. Такие, например: «Мы на передовых позициях смело исполняли свой по­четный долг. Вели борьбу с противником так, как нам, солдатам, было это приказано. Но за нами проходили карательные колонны Гитлера, и за это мы не несем никакой ответственности». Попытки разделить ответственность за войну, возложив ее на солдатский долг, а не на национал-социалистов, продолжаются до сих пор. Они не соответствуют объективному положению дел и основываются на субъективных воспоминаниях, которые зачастую искажают историю.

«Если мы попытаемся найти общую связь по­литики и методов ведения войны, — пишет далее Якобсен, — мы — и я в том числе — должны будем подтвердить, что являлись соучастниками преступ­ления (...), хотели того или нет, но прикрывали дей­ствия зондеркоманд СС».

Игнац Бубис, ныне покойный президент глав­ного еврейского совета Германии, вспоминал че­рез полвека эпизод из своей жизни. В 1942 году он жил в гетто Деблин на Висле: «Когда в конце сен­тября это гетто прикрыли и всех евреев выгнали, летчики немецкой авиации стреляли в убегающих. Они, правда, непосредственно не участвовали в расстрелах в пределах гетто — этим занимались СД, СС и отряды полиции, — однако делали все для того, чтобы евреи не могли убежать. Были и такие солдаты, которые втихаря совали нам хлеб или си­гареты. Позднее, когда нас отправили работать на авиационную базу, были и офицеры, стремившиеся нам помочь. Втайне от СС через вновь пригоняемых на базу на принудительный труд рабочих передава­ли нам некоторые продукты. И поддерживали нас таким образом до июля 1944 года. Но это были только единицы».

По этому отрывку из книги Бубиса можно су­дить и о причинах двойственности суждений в во­енных записках Вольфзангера. Как солдат вермах­та, он не возражает против убийств мирных жите­лей. Но есть у него и другая правда. Вольфзангер презирает систему, которая заставила его слепо следовать приказам. Война разрушала его жизнь, в то время как он был готов разрушать жизни других. Это субъективная диалектика противоречит слиш­ком простому выводу об ответственности Вольф­зангера за соучастии в преступлении.

«Покаяние» Вольфзангера, написанное вне ка­кого-либо определенного интервала времени, на­много более объективно рассматривает проблемы дифференциации ответственности, чем это делают участники политических дискуссий. Автор, свобод­ный от влияний послевоенных споров и десятиле­тий политической борьбы, довольно здраво рассуж­дает о характере поведения солдат вермахта на войне. Но многое из того, что он написал, вряд ли можно было бы опубликовать сегодня. Это сказыва­ется и в его словаре, и в заносчивой «цыганской» манере повествования. Он описывает грабежи на­селения без особого протеста, используя при этом нацистское определение «экспроприация». Его суж­дения о других народах обусловлены чувством культурного превосходства. Рассуждения Вольф­зангера о русских женщинах вполне соответствуют существующим в то время в Германии взглядам. Он описывает то, что испытал, и то, о чем думал. Мно­гое в его книге нельзя назвать достаточно коррект­ным. Уже избранное им название главы «Русские приключения» может привести к недоразумениям. В самом деле, многие его рассуждения не сходят­ся. Здесь перед нами предстает личность человека, воспитанного в системе гитлерюгенда, солдата на­ционал-социалистской Германии, но не являющего­ся нацистом по своей натуре и убеждениям. Вольф­зангер никакой не нацист. Он скорее пацифист, ко­торый воюет в конечном счете за ненавистную ему идеологию и против людей, к которым не испы­тывает зла. Он страдает на этой войне, но одно­временно она заполняет его душу. Изображенные им страдания людей показывает варварскую сущ­ность войны. Но одновременно из его книги мы уз­наем о той машине уничтожения, которая практику­ет варварскую форму обращения с людьми. Против нее невозможно что-либо сделать мирными сред­ствами.

Сегодня Вилли Вольфзангеру было бы более 80 лет. Смерть застала его в молодом, 23-летнем возрасте. Никто не знает, где он захоронен. Но то, что Вольфзангер оставил после себя, актуаль­но еще и сегодня. В хартии Объединенных наций, написанной с большим пафосом после окончания Второй мировой войны, сказано, что народы новой

всемирной организации твердо решили «сохранить будущее поколение от ужасов войны». К сожале­нию, это не удалось. Наоборот. Сегодня гораздо чаще, чем во времена конфронтации между Запа­дом и Востоком, военная сила выступает как внеш­неполитический инструмент. Войны продолжаются на большей части земли и в мирное время. Книга Вольфзангера — это напоминание о том, что надо быть бдительными.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Вольфзангер был учеником Дуйсбургской банков­ской ассоциации.

2 Текст дается в правописании и пунктуации рукопи­си Вольфзангера.

3 Вольфзангер здесь путает. Его день рождения 21-го, а не 20-го. Вероятно, речь идет об ошибке по рассеянно­сти, которая является следствием хаоса во время отсту­пления, когда писался текст. Кузина Вольфзангера, Хан-нелора, согласна с этим, но считает также возможным, что ее двоюродный брат просто не придерживался обыч­ного способа исчисления дат.

Он, возможно, предпочел назвать более позднюю дату, чтобы казаться старше в глазах читателя.

4 Вольфзангера 7.2.1941 г. вызывают в Кёльн-Мюль-хайм. Он встречает инструкторов, как «сытый грудной ребенок», так как все еще убежден, что ничего военного к нему не пристанет. На полигон в Эйфеле он прибывает только 29.6.1941 после предварительной подготовки. Там он впервые с удивлением убеждается, что солдат­ская жизнь тоже может доставлять радость. Это вызыва­ет у него «странное ощущение счастья», которое путает все его прежние представления.

5 Германия напала на Советский Союз 22.6.1941 г., в то время как Вольфзангер получал свое военное образо­вание в Кёльне и Эйфеле. В течение первых месяцев по­хода на Россию вермахт достиг больших успехов, кото­

рые, видимо, позволяли надеяться на быструю победу — как это было раньше на западе в войне против Франции.

6 Вольфзангер выезжает на восток в конце августа. Еще находясь в Кёльне, он радовался, узнав, что появи­лась какая-то определенность. В течение первых дней в Польше он еще надеется, что не будет принимать учас­тия в боевых действиях, так как война против Советского Союза, как он считал, вероятно, закончится до его при­бытия на фронт.

7 Вольфзангер задерживается с 24.8 по 24.9.1941 г. в маленьком городке, который находится сегодня на юге Польши. После немецкого нападения на Польшу совет­ские подразделения заняли восточную часть страны. Ярослав располагался близ новой демаркационной ли­нии.

8 Это место находилось примерно в 50 км юго-за­паднее Киева и было занято вермахтом 19.9.1941 года. Вольфзангер прибывает сюда на несколько дней позже.

9 Крестьян.

10 За день до прибытия сюда Вольфзангера (28.9.

1941) в захваченном немецкой армией Киеве, к востоку

от города, заканчивалось одно из самых больших сраже-

ний на окружение. Более 665 ООО советских солдат попа-

ло в плен. Как сообщает Вольфзангер в своих письмах,

он встретил немного позже проходящую мимо колонну

из 10 ООО оборванных пленников. В то время как Вольф-

зангер направлялся из Киева на восток, за линией фрон-

та начинается жестокое преследование украинских евре-

ев. В овраге Бабий Яр было расстреляно более 30 ООО

киевских евреев.

11 Когда Вольфзангер попадает в Глухов (14.10.1941)

(согласно картам армии вермахта, название такое же),

немецкое продвижение замедляется. Это объясняется

непроходимостью дорог, грязью, первыми снегопадами и истощением солдат. Начиная с середины октября по­ступает приказ командования группы армий «Центр» продолжить наступление на Москву (операция «Тайфун»).

12 Неполноценный табак, который возделывается в

России и Восточной Европе.

13 В феврале 1944 года Вольфзангер пишет от руки

«дополнения» к своей рукописи. Следующий фрагмент

этого документа без точной даты находится в сохранен-

ных материалах: «Никто не знал, где проходит линия

фронта. Мы шли в неизвестном направлении, отстав от

батальона. Тяжело ступали по колено в грязи, а к вечеру

пошел дождь и стало совсем темно из-за тумана. Я шел

последним. Потом возчики взяли меня с собой, посадив

на телегу. Деревня; затем, очевидно, хаты. В нескольких

окнах слабый свет! Возчик заснул, предоставив лошадям

идти куда хотят; я закрыл глаза и задремал, пока не на-

чалось головокружение, которое разбудило меня. Телега

соскользнула в котлован и свалилась. Боеприпасы,

плащ-палатки и разные другие вещи лежали в грязи. Ло-

шади тоже упали, ослабли и не могли выпутаться из вож-

жей, чтобы встать. Возчик ушел просить помощи, а я сел

на плащ-палатку и стал ждать. Ночью пошел дождь, и я

потащился в дом. Словно привидение, бледный, со сле-

зящимися глазами, я вошел в хату. Женщина принесла

молоко, девушка пододвинула ко мне пшенную кашу.

Я ел молча, разделил свой шоколад и отломил ребенку.

Затем почувствовал, что не могу сдержать слез и вышел

на улицу. Так страшно стало быть одновременно челове-

ком и солдатом. Возчики вернулись. Мы снова запрягли

лошадей и пошли дальше в темноте. Я упал в канаву; хо-

лод пронизал меня насквозь. Я поднялся и пошел даль-

ше. В каком-то доме заполз под кровать и лежал там ме-

жду тряпьем, рядом с кошкой, на тонкой соломе, дрожа

от холода, пока не погрузился в сон. Никто не нашел ме­ня. Так я и провел всю ночь без всякой охраны.

Утром мы шли снова под серым дождливым небом, в грязи, по холмистой местности. Проходили деревню за деревней, не зная даже их названий. Переночевали в школе на холме. Поставили винтовки в козлы, так как слишком устали, чтобы позаботиться о своей безопасно­сти. Вероятно, мы остановились вдали от наших позиций на нейтральной полосе, скорее всего за спиной атако­ванных русских. Но мы уже не имели никакого отношения к боевым действиям, а только маршировали и бедство­вали.

Фатеж. В этой деревне мы нашли дом, поймали гу­сей, ощипали и сварили. Ели кислый крестьянский хлеб. Затем выставили охрану. Вышли из деревни глухой но­чью и почти один час шли, пока не подошли к колхозному двору, где стояли наши орудия. По часу каждый из нас нес караул, а потом два часа спали в подвале дома в гря­зи, на холодных камнях. Кругом бегали крысы. Едва мы проснулись, как снова надо было идти.

Судьба преследовала нас. Мы ненавидели самих се­бя. Любовь к ближнему умирала на войне. Никакая лю­бовь, никакой смысл, никакие друзья не радовали нас. Даже для Бога уже не осталось места. Я читал Новый За­вет. Его слова были последней надеждой, последним со­противлением против страшной действительности и все же оставались для меня мертвыми. Ни проповеди, ни теоретические построения не могли справиться с этой жизнью, которую мы раньше не знали. Душа угасла и вы­рвалась разочарованным криком. Мы должны были нена­видеть самих себя, всякая любовь была забыта, разбив­шись у порога собственной судьбы.

Бог и звезды исчезли для нас в этом всепоглощаю­щем горе. Солдатская боль порождала ангелов, демо­нов, богов и гениев, а война выхолащивала всю душу. Мы не знали границ своей участи. Смерть подходила к нам все ближе и ближе. Она не грозила мне, не показы­вала свою косу, но демонстрировала неприкрытую дей­ствительность. Я видел первых убитых в этой войне. Это были русские солдаты, которые заняли деревню и безза­ботно устроились у кастрюли с картофельным супом, жадно вылавливая из него картошку. Наш авангард во­рвался в деревню и уничтожил их всех. Они валялись в канаве на обочине, коричнебые, безмолвные, со сжаты­ми кулаками. Снаряд разорвался как раз среди них. Тра­ва разрослась, осенние цветы расцвели, смыли свернув­шуюся кровь с обезображенных тел. Я долго стоял рядом с трупом солдата, который, так же как и я, когда-то до­жидался своей участи. Никаких мыслей не появлялось в моей голове. Я стоял молча. Убитый говорил за меня лучше, чем я мог бы когда-нибудь сказать: потерянная жизнь, война и близость смерти. Он лежал не захоронен­ный, а за ним высился ряд березовых крестов, где, веро­ятно, лежали те, кого расстреляли из винтовки. Теперь их ничего не отличало друг от друга. Никаких ангелов у него не было, никакие духи не печалились о нем, и ничто не украшало его могилу, кроме травы и колосьев. Ночью над ним сверкали звезды, дожди обливали его тело, во­роны клевали мясо. Это была смерть. Тогда я ясно пред­ставил себе, что меня ожидает такая же гибель. И это была правда, а не сон. Но в душе я не мог с этим согла­ситься. Возможность смерти не причиняла мне боли, та­кой, как доставляла нужда и бедствия каждодневной жизни. Мы шли дальше.

Жизнь была похожа на маску, под которой скрыва­лась неизвестность. Никто не испытал ее боли, не ощу­щал своей вины за происходящее, однако не придется ли в какой-нибудь из будущих дней ответить за тысячу совершенных преступлений?

Я нес маску воина. И только через два года понял, какова была моя роль в этой войне, понял, что уже боль­ше не буду таким, каким бы хотел быть. Но я все-таки знал, что буду им, если сумею завершить эту бессмыс­ленную бойню.

14 Вольфзангер в начале ноября 1941 года прибыл

в Курск. 6.11.1941 г. В середине ноября начинается вто-

рая фаза операции «Тайфун», которая полностью измо-

тала плохо снабжаемые немецкие войска, подошедшие к

Москве.

15 Штурм города, расположенного в 50 км северо-

восточнее Курска, начинается в последние недели нояб-

ря. 4.12.1941 года город был взят. На армейских картах

он носит наименование Стешигри.

16 Популярная народная песня в память Степана

(Стеньки) Тимофеевича Разина, вождя русского кресть-

янского восстания в XVII веке.

17 Маленькая река между Курском и Воронежем, те-

кущая на север. Температуры в конце ноября 1941 года

упали до минус 25°С. Вермахт должен был констатиро-

вать, что он не сможет завершить кампанию против Со-

ветского Союза в этом году.

18 5 и 6.12.1941 года начинается зимнее наступле-

ние советских войск. На восточном берегу Тима между

Уринок и Волово, куда Вольфзангер попадает в эти кри-

тические дни, лежит маленький городок Никольское, ко-

торое автор именует иногда Никольсдорф. Гитлер запре-

щает вермахту в середине декабря дальнейший отход и

требует оказывать «фанатичное сопротивление».

19 Немецкое наименование для русской ракетной

пусковой установки «Катюша».

20 Сокращенное наименование противотанкового

орудия.

21 Вольфзангер воюет в этом регионе, примерно в

150 км северо-восточнее Курска, с 12 по 25.12.1941 го-

да. Непосредственно перед его прибытием советские

подразделения там значительно продвинулись. До конца

года 174 ООО солдат немецкой армии было убито на Вос-

точном фронте, 36 ООО пропало без вести и 604 ООО ра-

нено.

22 Загноившаяся кожа.

23 Бои и отступление из небольшого местечка Ури-

нок около Тима, в добрых 40 км к югу от Ливны (Ливна),

произошли 18 и 19.1.1942 г. «Мы отступали, бросив все

вещи. Мне удалось спасти только 150 сигарет. Теперь я

обеднел», — отмечает Вольфзангер в дневнике. В своих

письмах он еще долго будет вспоминать эти события,

изображая «трагедию под Ориноко» как одно из главных

его военных переживаний.

24 Вольфзангер пишет 13.3.1942 г. своим родителям

из военного госпиталя «Остров.-Маз (округ Варшавы)

блок lc, палата 18». Очевидно, речь идет о Остров-Мазо-

вецком, расположенном в 70 км северо-восточнее Вар-

шавы. В длящемся сутками пребывании Вольфзангера в

санитарном поезде он не может поверить, что спасся,

выбравшись из опасной зоны. «Последняя шпала: Боже

помоги мне», — пишет он в своем дневнике.

25 Вольфзангер встречает конец марта 1942 г. в во-

енном госпитале в Оффенбахе. Там он пробыл до 11 мая,

после чего был вновь отправлен в казармы Кёльна и

получил отпуск. В нем он находился с 11 мая до начала

июня.

26 Вторая поездка Вольфзангера на восток начина-

ется 21.6.1942 г. На много дней раньше во время меди-

цинского обследования он еще не знает, пошлют ли его в Россию или во Францию. Все было возможно. Он сооб­щает родителям, что укажет им место своего дальней­шего пребывания, если сможет его назвать. «Во всяком случае, — пишет он, — я назову первую букву каждой строки своего стихотворения, например Кёльн: когда я ем, то ловлю со стола нож».

27 Харьков — четвертый по величине город Совет-

ского Союза и значительный транспортный узел. При-

мерно за четыре недели до прибытия сюда Вольфзанге-

ра начались бои на окружение юго-восточнее города.

28 Прогулка «кавалеров роз» состоится 3.7.1942 г.

Несколькими днями раньше началось немецкое летнее

наступление.

29 Вольфзангер поступает 13 или 14.7.1942 г. в Вар-

шавский военный госпиталь.

30 Вольфзангер отказывается от описания событий,

которые происходят между его пребыванием в варшав-

ском военном госпитале и последующим отъездом в

Россию. После двухнедельного пребывания в Варшаве

он отправляется в Германию в Нойбранденбург, а затем

в казарму под Кёльном. Там он изучает итальянский

язык. 25.8.1942 года он пишет: «конец пребывания в во-

енном госпитале», а днем позднее отмечает «праздник

возвращения домой с мамой и папой». В середине ок-

тября 1942 года он через Варшаву отправляется в При-

балтику (регион Ржев), куда прибывает 23.10.1942 г.

31 В армейских картах Оленино.

32 Этот текст относится к ноябрю 1942 году. «Я лежу

здесь и привожу в порядок свои дела», — пишет Вольф-

зангер в конце месяца родителям.

33 О новогодней ночи Вольфзангер пишет домой:

«Нас не следует презирать за тот шум, который мы здесь

подняли. Вы должны понимать, что наша часть израсхо­довала боеприпасов примерно на 100 ООО дойчмарок за четверть часа».

34 Вольфзангер был ранен 9.2.1943 г. Он облегченно

сообщает родителям: «Рана всего лишь в два сантимет-

ра на одной стороне мягкой части живота. Ранен я был в

11.30, когда выползал из бункера, чтобы прочистить ды-

мовую трубу, и действовал неосторожно, так как солнце

ослепило мои глаза. (Однако теперь они уже хорошо ви-

дят, и я снова в порядке.) Русский снайпер использовал

благоприятный случай, за что ему большое спасибо».

35 Правильная корректировка места между Москвой

и Смоленском — Варшава.

36 Это литовский город Юрбаркас, как он сегодня

называется. Он расположен близ границы с Восточной

Пруссией того времени.

37 Вольфзангер 19.2.1943 г. прибывает в Тюрингию.

В верхней половине суперобложки этой книги помещен

портрет Вилли того времени. Он пишет 31 марта: «Хоро-

ший уличный фотограф сфотографировал меня в суббо-

ту, и вышла отличная фотография. Без пилотки я нрав-

люсь себе больше, но и так неплохо. Не нужно предъяв-

лять к себе слишком больших претензий».

38 Начиная с середины мая 1943 года Вольфзангер

живет в Фридрихсхафене, откуда он в начале июня на-

правляется в Кёльн, в казарму. Там он пережил бомбар-

дировку города. Он ходит в кино, на концерты, в церковь.

Напрасно пытается найти свое забвение в вере. Пос-

ле мессы в Боннском кафедральном соборе отмечает:

«Я бы охотно хотел видеть смысл там, где его не нахожу.

Звуки органа более божественны для меня, чем вино, ко-

торое пьет священник». После подъема на Скалу драко-

на в Зибенгебирге он спускается вниз верхом на осле.

В своем дневнике Вольфзангер записывает свой «разго­вор с ослом»: «Сегодня ты везешь меня на себе, а завтра я должен буду нести тебя». 12.7.1943 г. он снова садится на поезд и отбывает на Восточный фронт.

39 В своих письмах он называет этот дом «виллой».

Здесь он живет до 13.8.1943 г., когда его подразделение

начинает отступление перед наступающими советскими

войсками. В регионе у реки Вопь, которая впадает вбли-

зи Ярцева в Днепр, Вольфзангер задерживается начиная

с середины июля.

40 Вольфзангер прибывает сюда 24.7.1943 г. Бои

продолжаются начиная от следующего дня и до августа.

Уже перед началом сражения у него резко меняется на-

строение, а 21 июля он восклицает в своем дневнике:

«Помоги мне, Боже!» После поездки в товарном вагоне с

лошадьми его настроение становится еще более угне-

тенным. 25 июля, когда он написал своего «Котенка в

солнечном свете», дела идут у него, очевидно, лучше.

В армейских картах местечко Милеево отмечено при-

мерно в семи километрах северо-восточнее Хвастови-

чей. Немного дальше от этого места находится деревня

Панов.

41 Двухколесная платформа, на которой закреплен

лафет орудия.

42 Подробное описание этого сражения в дневнике

Вольфзангера показывает, как тесно его книга следует

за записками и воспоминаниями, а также как он обраба-

тывает свои впечатления. Дневник и рукопись совпадают

вплоть до деталей. Например, запись в дневнике от

26.7.1943 г. гласит: «Воздушный налет. Начал писать ро-

дителям, но не хватает мужества описывать все подроб-

ности. Я хочу только более точно описать мои пережи-

вания. Пишу, укрывшись за орудием в одиночном окопе.

7 часов утра. Прохладно, ветрено, небо покрыто туча­ми. Я замерзаю. Вчера около 17.15 началась атака, по­сле того как 3-й батальон понес много потерь, хотя и продвинулся вперед. Когда в центр выдвинулся пехот­ный батальон, мы должны были удерживать фланги с ве­лосипедным подразделением, 2-м пулеметным батальо­ном и 3-м противотанковым дивизионом. Мы выехали из деревни, затем с орудийным расчетом прошли ни­зиной болота, отчего мои ноги не просохли. Поднявшись на середину холма, продолжали идти в походном поряд­ке. При свете сигнальных ракет мы заметили, что пехот­ный батальон возвращается. Затем он остановился.

8 600 метрах от нас появились из леса русские. Мы вы­тянули орудие на поляну и сделали без разрешения три выстрела.

Пехотинцы помогали нам своей стрельбой. На холме нас застиг сильный огонь, более целенаправленный, чем в низине, где мы лежали раньше и курили. В одном шаге от меня упал Вольф, потом Юпп и Крамер. Двух тяжело­раненых пехотинцев вынесли с поля боя рядом с нами. В расчете второго орудия также были убитые и раненые. Мы все в поту вытаскивали орудие. Наконец привели ло­шадей. Мы взяли орудие на передок и галопом помча­лись назад. Я цеплялся за платформу, потерял каску и винтовку. Винтовку и шлем с колосьями и антикомари­ной сетью подобрал у убитого. Русские заняли позицию на опушке леса. Ночью при продолжающемся дожде, ко­торый барабанил по брезенту, мы двинулись дальше. Орудие ржавело под брезентом, курево промокло. Ночь была спокойной. Мы узнали, что в 3-м батальоне уби­ли 15 солдат, 14 ранило, а участь пропавших без вести осталась неизвестной. Во 2-м батальоне не вернулось трое, пехотинцы потеряли 22 человека. Я, робкий и бес­помощный, был потрясен этими смертями. Мертвые так и остались лежать на поле боя, тяжелораненые были по­добраны только к утру. Двадцать пять солдат, получив­шие огнестрельные ранения в живот, до сих пор еще не осмотрены врачом, а ведь большинство из них обречены на смерть. Я замерзаю, глаза слезятся. Холодно, все те­ло содрогается, на лице лежит густой слой сажи. Иду, опираясь на винтовку. Уже несколько раз вели огонь ору­дия противника, и дождь осколков сыпался прямо на нас. Я мечтал скорее заснуть. Долго, долго спать, а затем проснуться дома. Приснилась серо-черная полосатая жаба в луже. 16 часов. В пять утра русские атаковали нас, мы увидели, как они длинными рядами выходят из леса, попадая под огонь наших пулеметов и ручных гра­нат. Я заряжал орудие, Вилли Далхофф стрелял. Под ог­нем противотанковых пушек и артиллерии атака русских захлебнулась перед нашими окопами. Справа русские отошли, не решаясь занять деревню. С позициями, нахо­дящимися слева от подразделений, мы не имели ника­кой связи. Почти все солдаты были убиты или взяты в плен. Нас осталось здесь всего шесть человек. Конец ка­зался мне близким, и оставалось только молиться. По­следние мысли — о любимой и родителях. Внезапно по­ступило сообщение, что 2 кр. и один бат. со штурмовыми орудиями пришли к нам на помощь. Я заплакал (...)».

43 Летом 1943 г. терпит неудачу последнее большое

наступление вермахта на Восточном фронте, операция

«Цитадель». Немцев оттесняют на исходные позиции.

Орел и Харьков переходят в руки русских. Отныне вер-

махт постоянно обороняется и продолжает при отходе

разрушать города и деревни.

44 В армейских картах Хвастовичи.

45 Вольфзангера ранили 13.9.1943. В своем днев-

нике он отмечает: «Сама рана не болит, но очень силь-

но болит голова. Я заполучил всего один осколок и сча-

стлив, но этого недостаточно, чтобы вернуться на роди­ну». Днем позже он замечает: «Я испытываю глубокий, глухой страх перед смертью, боюсь за свою жизнь, и это ужасно».

46 Отступление в так называемое «логово пантеры»

за Десну (Дессна).

47 Вольфзангер и его подразделение в середине

сентября 1943 г. отходят примерно на 60 км в юго-запад-

ном направлении к Брянску. Железнодорожная линия че-

рез «Потшеб» (Почеп) связывает Брянск и Гомель.

48 Вольфзангер сообщает в письмах к родителям о

грабежах и оргиях, которые он с друзьями устраивает на

пути вдоль железной дороги. «Я пил красное вино, хоро-

шо спал, а сегодня в семь часов съел яичницу-болтунью

из четырех яиц и большого количества мясных консер-

вов» (21.9.1943). «Деревни грабят. Тащат кур, мясо ко-

ров и овец, морковь, картофель. Вдоль всего поезда го-

рят костры, где все это жарят и варят. Повсюду раздает-

ся чавканье» (22.9.1943). «Я определенно поправился на

пять фунтов» (23.9.1943).

49 Город восточнее Днепра. Был сдан в конце ноября

1943 г. немецкими войсками после ожесточенных сраже-

ний. Перед войной евреи составляли примерно одну

треть жителей Гомеля. После взятия города немцами

они обязаны были носить опознавательный знак. В Гоме-

ле образуют гетто и четыре концентрационных лагеря.

50 После того как Вольфзангер закончил свои запи-

си, сражение продолжалось от 11 до 17.10.1943 г. В те-

чение последующих недель части вермахта отступили за

Днепр.

51 Согласно армейской карте, Старый Быхов.

52 Деревня Момачино лежит в болотистых истоках

реки Ухляст, притока Днепра.

53 Вольфзангер задерживается до начала 1944 года на позициях у Днепра. Рождество 1943 года он справля­ет в чине обер-ефрейтора. В конце документа описыва­ется санная поездка, состоявшаяся 12.1.1944 г. Как во многих других главах своей военной книги, Вольфзангер передает свои впечатления и чувства и рассказывает о них в письмах к родителям. «Ночь была сказочным, пья­ным праздником. Испуганные путники прыгали с саней в сторону. Какое-то опьянение охватило меня. Это безгра­ничное желание жить на свете и вдыхать жизнь полной грудью». Позже он смотрит на жизнь с большой надеж­дой на будущее. Хотя он и потерял уже чувства доброты, прекрасного, собственного счастья, радости и веры, ос­тается еще всегда возможность «построить фундамент для новой жизни — в мире и спокойствии».

БИБЛИОГРАФИЯ

Дается к избранной литературе, помещенной в кон­це основного текста.

Бросцат Мартин. После Гитлера. Вольное обра­щение с нашей историей. Мюнхен, 1986.

«Вермахт». Миф и реальность. Мюнхен, 1999.

Ветте Вольфрам. Вермахт. Печальные картины, истребительная война, легенды. Франкфурт, 2002.

Джордано Рольф. Быть виновными или изба­виться от немецкого груза. Гамбург, 1987.

Динер Дан (издатель). Является ли национал-со­циализм историей? Форанкфурт-на-Майне, 1987.

Керсав Ян. Государство НС. Интерпретация исто­рии и спорные вопросы. Гамбург, 1999.

Кеттенакер Лотарь (издатель). Народ — жерт­ва? Новые споры вокруг бомбо-штурмовой войны в 1940—1945. Берлин, 2003.

Клее Эрнст — Дрессен Вилли. «С нами Бог». Не­мецкая истребительная война на востоке 1939—1945. Франкфурт-на-Майне, 1989.

Латцель Клаус. Немецкие солдаты — национал-социалистская война? Военные переживания — военный опыт в 1939—1945, Падеборн, 2000.

Мюллер Рольф-Дитер — Фолкман Ганс Эрих (издатель).

Вермахт. Миф и реальность. Мюнхен, 1999.

«Преступления вермахта. Истребительная война 1941-1944».

Каталог выставки. Издание Гамбургского института социального исследования. Гамбург, 2002.

Расе Кристофер. Человеческий материал. Не­мецкие солдаты на Восточном фронте. Падеборн, 2003.

Рис Лоренс. Война Гитлера на востоке. С преди­словием Яна Керсава. Мюнхен, 2001.

Фриц Стивен Г. Фронтовики Гитлера. Война в рассказах. Берлин, 1998.

«Я хочу остаться в стороне от этого безумия». Пись­ма немецких солдат с восточного фронта в 1941 — 1945. Из советских архивов. С предисловием Вилли Брандта. Вупперталь, 1991.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ..................................................................................... 5

РУССКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ....................................................... 18

СОЛДАТ................................................................................................ 30

ПОЛЬСКАЯ ИНТЕРМЕДИЯ................................................................ 40

РУССКИЕ СТРАСТИ........................................................................... 53

ЗИМНЯЯ ВОЙНА................................................................................. 64

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ................................................................... 86

ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ............................................................. 92

ЛИТОВСКИЙ ЛАНДШАФТ................................................................ 110

РОЩА ПОД РЖЕВОМ....................................................................... 113

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ................................................................. 141

ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ II........................................................ 147

ОТСТУПЛЕНИЕ В НИКУДА.............................................................. 190

Штефан Шмитц. «МЫ ЖИЛИ, РАЗРУШАЯ СВОЮ ДУШУ» . . 218

ПРИМЕЧАНИЯ................................................................................... 270

БИБЛИОГРАФИЯ.............................................................................. 284

Вилли Вольфзангер БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Ответственный редактор С. Кузнецов Художественный редактор П. Волков Технический редактор В. Кулагина Компьютерная верстка А. Щербакова Корректор Т. Павлова

ООО «Яуза-пресс» 109439, г. Москва, Волгоградский пр-т, д. 120, корп. 2.

Для корреспонденции: 127299, Москва, ул. Клары Цеткин, д. 18/5. Тел.: (495) 745-58-23.

Подписано в печать 12.11.2009. Формат 84x108 1/з2- Гарнитура «Прагматика». Печать офсетная. Бумага тип. Усл. печ. л. 15,12. Тираж 6 000 экз. Зак. №2778.

Отпечатано с электронных носителей издательства. ОАО "Тверской полиграфический комбинат". 170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5. Телефон: (4822) 44-52-03, 44-50-34, Телефон/факс: (4822)44-42-15 Home page - www.tverpk.ru Электронная почта (E-mail) - sales@tverpk.ru

Ж

ISBN 978-5-9955-0114-5

9785995501145

9«l785995"501 1 45'l>

В июне 1944 года под ударами Красной Армии рухнула самая сильная германская группа армий «МШе» («Центр»). Среди сотен тысяч погибших солдат Вермахта был и автор этой книги. Никто не знает, в какой день, как и где он был убит. Никто не знает, где он похоронен и похоронен ли вообще. Всё, что от него осталось, - этот фронтовой днев­ник и несколько стихотворений:

«Я - солдат. Я сжигал города, убивал женщин, стрелял в детей, грабил все, что мог, на этой земле, разорял поля, разрушал церкви, опустошал души. Я делал это. Но я не бандит и убийца. Я просто был солдатом...»

Вилли Вольфзангер никогда не задумывался о военной карьере, мечтая стать поэтом, но в 1941 году, двадцати лет от роду, он был призван в Вер­махт и брошен в кромешный ад войны против России. Его дневник - один из самых страшных документов Второй Мировой, потрясающая испо­ведь человека, заглянувшего в преисподнюю, жестокая правда о беспощадной бойне на Восточ­ном фронте.