Без дорог

НОЧЕВКА НА ЩЕЛКУЧЕМ

До середины тридцатых годов нашего столетия Горная Шория и Ойротия славились прекрасными лесами и пушным промыслом. Но в первые годы второй пятилетки леса были вырублены и спущены вниз молевым сплавом к предгорьям. Порубке лесов предшествовали аэрофотосъемочные и топографические работы, которые положили начало современному изучению географии и истории этого края.

Стало известно, что во многих названиях гор, рек, озер и населенных пунктов до настоящего времени сохранились корни древнего монгольского языка. В некоторых местах — по долинам рек и на горных перевалах — уцелели глубокие колеи дорог. Видимо, в давние времена здесь пролегали пути постоянной связи хакасов и ойротов с Монголией и Китаем. Хакасы и ойроты сами являются ветвями монгольского народа. Они освоили эти земли много веков назад, еще до нашествия Чингис-хана, перевалив с юго-востока через горы в районе городка Уланком и озер — Убсу-Нур, Улан-Нур и Ачиту-Нур.

В этих местах, пробираясь к Телецкому озеру и к отрогам Чулышианского хребта, прокладывал высотные ходы и дешифрировал аэрофотоснимки топографический отряд техника Галкина. После обычных трудов к исходу ясного осеннего дня отряд остановился на ночлег в долине небольшого ручья Щекучего. Лагерь расположился на ровной каменистой площадке между двумя скалистыми утесами.

Рабочие-реечники укрепили на кольях брезентовый навес, поставили четырехместную палатку, подвесили лошадям — Рыжухе и Серому — торбы с овсом и разложили костер. Ойрот, охотник и проводник, ощипал и выпотрошил четырех небольших косачей, убитых между делом во время перехода.

Молодой, загоревший на горном солнце топограф Галкин тихо разговаривал с коренастым бородачом. Бородач стоял на высоком камне и, устремив взгляд вверх по ручью, рассеянно отвечал на его вопросы, о чем-то думая.

Его частенько встречали топографы, охотники и лесорубы то на севере, то на юге Ойротии и прозвали Дядей. Говорят, раньше он был где-то учителем, но в последние годы стал краеведом и бродит по горам до поздней осени в поисках останков материальной культуры древних народов. Он был случайным гостем в отряде.

Одежда Дяди, в полную противоположность новому кожаному щеголеватому костюму топографа, выглядела неказисто. Бородач носил очень своеобразный «альпинистский» наряд из больших и малых кусков разноцветных кож и материй, нашитых на домотканную сермягу, напоминающую лоскутное одеяло. От постоянного хождения по кустам и лесу кожаные заплаты на коленях почти протерлись, посерели и напоминали обитые носы детских ботинок. Шапка, наподобие летного шлема, была покрыта капюшоном накомарника с «личиной» — сеткой из конского волоса. Куртку заменял залатанный жилет, подбитый теплой оленьей шкурой, — он был надет поверх шерстяного свитера.

Столь теплое одеяние никак не соответствовало ясному и теплому дню, но Дядя, видимо следуя поговорке «жар костей не ломит», предпочитал все носить на себе, чем таскать в вещевом мешке. Встретясь с этим человеком не в тайге или в горах, а на станции или в городке, его можно было принять за нищего.

Наступали тихие, необыкновенно прозрачные сумерки. Такие вечера бывают только в предгорьях Ойротии перед наступлением ночных заморозков. Рабочие натаскали сухого валежника, разожгли большой костер и, отдыхая, грелись в ожидании ужина.

Топограф Галкин уселся под навес брезента и в свете костра подсчитывал итоги дневного продвига. Потрепанные страницы журналов пестрели красными пятнами от раздавленных комаров и мошки. Мошка и теперь не давала спокойно работать — делать подсчеты углов, расстояний и превышений[75]. Проклиная ее и чертыхаясь, Галкин отмахивался от мошкары и клал около себя дымокур. Журналы и аэрофотоснимки были самым дорогим достоянием отряда.

— Эй, Дядя! Какой день завтра будет? — спросил один из рабочих.

Дядя усмехнулся, соскользнул с камня, поглядел на еще синее небо, на горы, освещенные багряным отблеском зари, и подошел к огню, протягивая озябшие руки.

— У меня костей и поясницы не ломит. Без перемен — ночью мороз, а днем будет ясно и жарко. Нехорошее место для ночлега выбрали. Молодо-зелено! — закончил он, кивнув в сторону топографа, который недоуменно поглядел на него и снова углубился в свои вычисления.

— Не любитель я гор и особенно пиков островерхих, ледников и снежников. Их красота хороша только издали. Там наверху ослепительно светло, голо и ветрено. На иную вершину люди лезут, лезут, а когда до нее доберутся, то и сами не понимают, зачем с таким трудом туда лезли. И кому от этого польза или корысть какая? Чем выше я забираюсь, тем тоскливее на сердце — леса далеко позади остаются, кустарники и те пропадают. Кругом только мхи, лишайники да маки разных цветов под синевато-фиолетовым, почти всегда. безоблачным небом. И нет ни жилья, ни людей. Какая это красота? Разве для демонов только? Но чудней всего натура наша человеческая — все-то ей [знать нужно. Живет человек в долине у речки, в деревушке или в городке, а ему обязательно в горы хочется, А в горы придет — на равнину, обратно к людям потянет.

Он достал из рюкзака скатанный валиком стеганый спальный мешок из гагачьего пуха и записную книжку в кожаном переплете. Пока рабочие и проводник готовили ужин, Дядя устроился на камнях и полулежа стал делать какие-то записи.

После дневного перехода и сытного ужина людей стало клонить ко сну. Они грелись у костра, следя за взлетом светящихся искр. Наступала холодная морозная ночь. Но у костра под нависшими скалами было тепло и уютно.

Окончив записи, Дядя принялся за ужин. Он съелкондер[76] из косачей с пшенной кашицей и с наслаждением пил маленькими глотками крепкий, темно-коричневый чай из литровой кружки. Глядя в темное пространство за костром, туда, откуда едва доносилось тихое журчание воды, начал рассказывать:

— Давно это было и трудно сказать, в какие века! Наверное, еще до Чингис-хана, Тимура и Батыя. Было тогда Великое Переселение монгольского народа на новые земли Сибири и Средней Азии. Одна из ветвей Великого Полчища осела на землях Ойротии. Глубь истории скрывает от нас причины переселений народов. Но доходят предания, сказы и легенды далекой старины. О далеком прошлом говорят сохранившиеся старинные названия мест. Иногда среди груды галечника в долинах рек попадаются кости людей с украшениями из драгоценных камней и металлов… Почему монголы стали переселяться?.. Может быть под натиском более сильных соседей — китайцев; может быть в поисках новых пастбищ или уходили от ужасных эпидемий и землетрясений. Нам известно, что языки монголов и ойротов имеют общую фонетику и схожие корни. Но как ни странно, связь Ойротии с Монголией разорвалась. Вполне возможно, что стихийные бедствия в горах разрушили дороги, и это привело Ойротию к обособленности.

Веков двенадцать назад, а может быть и больше, доподлинно сказать нельзя, в расцвет буддизма на Китайском Востоке огромное полчище монголов под предводительством Юра Сан Бата, теснимое китайцами к малонаселенной и неплодородной Внутренней Монголии, пересекло песчаные и каменистые пустыни. Оно остановилось у окраинных гор в поисках прохода на север. Истомленные зноем, жаждой и долгими переходами слабые умирали, их бросали на съедение шакалам и гиенам. Но остатки Великого Полчища из самых сильных и выносливых все же добрались до окраинных гор. В поисках прохода они разделились на три части и направились в разные стороны. Во главе двух отрядов стали два сына Юра Сан Бата, из которых старший — Бур Сан Бат двинулся на восток и северо-восток, младший — Мур Сан Бат пошел на запад. Сам Юра Сан Бат, будучи в преклонном возрасте, избрал короткий путь и двинулся прямо на север, в направлении цепи Чулышманских гор и Телецкого озера.

Немногим из людей Юра Сан Бата посчастливилось добраться до плодородных лесных предгорий и основать Ойротию. Но все три ветви, очевидно, прошли через горы и некоторое время существовали как Ойротское и Хакасское княжества. Потом кем-то были покорены и смешались с другими народами.

Западное полчище растворилось среди народов Средней Азии и ранее других перестало существовать самостоятельно. Во времена процветания древнего Хорезма оно рассыпалось и кочевало родами в степях и песках от Иртыша до Каспия.

Лучше других сохранилась восточная и северо-восточная ветвь Великого Полчища. Она осела в предгорьях Саян, распространилась далеко за Восточное Прибайкалье и Центральное Сибирское плоскогорье, не утеряла связей с Монголией и обособилась в пределах современного Бурят-Монгольского национального округа. Эта ветвь Бур Сан Бата оказалась наиболее самостоятельной и жизнеспособной. Только под натиском русских переселенцев она сократила территорию своего господства, но не утеряла собственной многовековой, национальной культуры.

Юра Сан Бату скорее хотелось достичь северных предгорий, выйти к равнине и дать отдых людям и домашним животным. Он упорно шел к поставленной перед собой цели. Медленно тянулись цепочкой арбы на деревянных колесах с домашней утварью и детьми. Их обгоняли быки, лошади с навьюченными тюками и всадники, вооруженные луками и копьями.

Наконец измученные переходом люди спустились в широкую горную котловину. Заснеженные, голые вершины гор отступили к западу и востоку. Перевал был пройден, но впереди полная неизвестность. Небольшие горные ручейки сливались в котловине в горный поток. Кое-где пробивалась побуревшая от солнца трава, которую с удовольствием щипали голодные лошади, коровы и овцы. Весной здесь было бы прекрасное горное пастбище. Эта высокогорная котловина была последней стоянкой Юра Сан Бата. Впереди виднелись горы, покрытые лесом, за ними могла быть возвышенная предгорная равнина с плодородными землями и хорошими пастбищами.

На другой день Юра Сан Бат спустился в долину горного потока и два дня двигался вниз. Чем дальше он уходил на север, тем круче становились скалистые склоны, тем больше встречалось крупной и мелкой щебенки и гальки.

Горный поток, натыкаясь на каменные преграды, то расширялся, образуя спокойные плесы, то совсем исчезал в грудах камней, то стремительно прорывался в узких теснинах ущелий с нависшими скалами, врезаясь все глубже и глубже в толщу твердых горных пород.

Юра Сан Бату было не по себе. Люди беспокойно поглядывали на синее небо и высокие кручи, лелея надежду, что скоро откроется перед ними широкая равнина, о которой они так долго мечтали. Но сумерки опять настигали их в скалистых и мрачных теснинах. В конце третьего дня дорогу преградил впадающий справа горный поток. Переходить его в сумраке было опасно. Надо было найти хорошую переправу. Поэтому на ночь остановились в том же порядке, как двигались, — узкой цепочкой среди камней, под нависшими скалами, у самой воды. Экономя привезенное с собой топливо, разложили маленькие костры, чтобы согреть воды и не замерзнуть морозной ночью.

Грустно и страшно было Юра Сан Бату и его людям в этой теснине.

Наверное тогда, так же как сейчас, между двумя утесами виднелся только небольшой клочок темно-синего неба с путеводными звездами, которые указывали ему дорогу на далекий и заманчивый север.

Дядя остановился и прислушался. Вдали что-то глухо треснуло и с грохотом обрушилось вниз. Лошади насторожили уши. Но опять стало тихо. Лишь доносилось журчание ручья.

— Камни осыпались, — тихо сказал проводник ойрот.

Эхо обвала глухо повторилось по ручью несколько раз и замерло вдалеке.

— Что же стало дальше с Юра Сан Батом? — спросил Галкин.

— В ту ночь, наверное, было так же тихо, как и сейчас. Подавленные тесниной и неизвестностью, люди сидели молча. Вдруг под землей что-то треснуло и из глубины раздался грозный гул. Утес на противоположном склоне пошатнулся и медленно начал оседать. Потом послышался снова сокрушительный треск, а за ним грохот обвала. Все — и утес, и камни съехали к самой воде.

Юра Сан Бат, наверное, не успел даже крикнуть. Он был засыпан камнями. Те люди и животные, которые находились в стороне, замерли от ужаса.

Когда первый испуг прошел, вопли женщин, плач детей, крики мужчин, стоны умирающих смешались с мычаньем коров и ржанием лошадей. В диком хаосе люди и звери кинулись обратно, вверх по потоку. Но тут опять раздался глухой сдавленный треск и грохот. Опять сорвалась глыба и вместе с потоком камней съехала вниз. Обвал преградил дорогу и запрудил горный ручей. Люди и животные, зажатые между двух обвалов в узкой теснине, метались всю ночь.

Среди обломков домашнего скарба и груды камней, люди отыскивали раненых родственников. А когда рассвело, снова собрались в дорогу. Сквозь камни верхней россыпи кое-где начинала просачиваться вода. За нижней россыпью было сухо.

Перебравшись по камням на левый берег ручья, минуя правый приток, люди с остатками скарба торопились покинуть ужасную теснину и быстрее выйти на равнину. Предводителем этой горстки людей был выбран Ой Рот Бат, племянник Юра Сан Бата. Он вывел их в предгорья и основал Ойротское княжество.

Природа предгорий благоприятствовала расцвету Ойротии. Ойроты нашли пути через горы в Монголию и долго поддерживали с ней связь. Но однажды и она в силу неизвестных причин оборвалась. Ойротия обособилась национально и политически на долгие годы.

С тех пор многое изменилось. Новые связи с внешним миром начались на западе с времен покорения Ермаком Сибири. Связи крепли благодаря русским охотникам, шедшим в Сибирь за ценной пушниной. Ведь что сделало в Аляске золото при ее заселении европейцами, то в Сибирских лесах сделали звериные шкурки…

С веками изменилась и та долина, в которой погиб Юра Сан Бат. Может быть она еще больше расширилась и углубилась, может быть совсем высохла, но до нас сохранилось ее название и селение Юрбута, данное племянником в память о дяде Юра Сан Бате. Там можно встретить интересные находки, свидетельствующие о прошлой жизни ойротов, и по ним восстановить характер национальной культуры.

Горные проходы через Ойротию в Монголию и далее в Китай и Индию давно интересовали русских и иностранных промышленников, торговцев пушниной и путешественников— исследователей древней культуры народов, но пробел в истории Хакассии и Ойротии еще не заполнен.

Могильщики гор — это вода, снег, жара и мороз. Снега и ледники, тая летом, превращаются в воду. Стекая с горных вершин, она сливается в горные ручьи и потоки, размывающие землю. Многовековое течение вод образует долины, а горы выравниваются в холмы. Когда вода попадает в трещины горных пород и в них замерзает, она действует, как динамит, — тогда отрываются и скатываются вниз каменные глыбы. Наверное, вода размыла те два горных обвала, где погиб Юра Сан Бат. Наверно, она же размыла дороги из Ойротии в Монголию.

Дядя хотел сказать еще что-то, но рядом раздался приглушенный треск и грохот небольшого обвала. Две каменные глыбы наклонились одна к другой, стукнулись и с обломками съехали вниз, увлекая с собой кустарники и камни. Испуганные лошади высоко подняли морды, натянули повода, привязанные к кольям палатки, и громко заржали. Гулкое эхо обвала несколько раз прокатилось по ущелью и замерло.

Никто не сомкнул глаз. Люди отказались от сна и с беспокойством ждали у костра рассвета. Когда первые лучи солнца осветили вершины далеких гор, отряд был готов к выступлению. Но пришлось ждать. Кругом все покрылось инеем. Ноги скользили по мокрым камням.

Над долиной Щелкучего поднялся туман. Он обволок склоны, прикрыл теплое осеннее солнце и пока не растворился вместе с инеем в теплом воздухе, отряд не мог приступить к работе. Когда туман поредел, все увидели на берегу две свежие каменные россыпи… Галкин подал команду реечникам, и отряд двинулся в поход.

На ходу всем безудержно хотелось спать.

Пути отряда и Дяди расходились. Отряд спускался вниз по ручью, а Дядя шел в горы искать остатки древних дорог. Теперь все понимали причину беспокойства Дяди перед ночлегом и узнали, почему ручей назывался Щелкучим. Эта ночь осталась надолго в памяти всех.

С тех пор, прежде чем располагаться на ночлег, стали подыскивать для него безопасное место. Ведь спокойный отдых и глубокий сон по ночам — залог успеха в дневной работе исследователей…