Без взаимности -1

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я стою в кабинете Томаса, и на мне нет ничего, кроме носков в горошек.

Лампа на его столе — это единственный источник света, который выхватывает из темноты очертания моего худощавого тела. Я бросаю взгляд на свою тень. Интересно, чему свидетелями были здешние стены? Видели ли они когда-нибудь девушку-студентку, стоящую возбужденной и голой посреди кабинета? Случалось ли когда-нибудь такое раньше? На мгновение я и представить себе не могу, чтобы кто-то испытывал подобные чувства по отношению к своему преподавателю. Словно я единственная девушка в этом колледже — и в целом мире, — с которой это произошло.

Тяжело дыша, я то сжимаю, то разжимаю кулаки, совершенно измученная от неуверенности. В любую секунду Томас может снова меня отвергнуть и отправить домой, но он стоит, словно статуя, тяжело дыша и не отрывая взгляд от моего тела. Он кажется слишком сильным и чересчур хрупким.

Целуя меня, Томас с безумным отчаянием сорвал с меня одежду, и теперь она кучей лежит на полу у двери. И теперь я стою перед ним, выставленная напоказ, и схожу с ума от ожидания, смущения и возбуждения.

Томас подходит ко мне, кладет руку на щеку и заставляет посмотреть ему в глаза. В его взгляде я вижу неприкрытое желание, от чего мое сердце замирает.

Он хочет меня. Очень сильно.

Словно желая это доказать, Томас наклоняется ко мне и снова целует. Сейчас он кажется еще более голодным и безумным — если такое вообще возможно. Прижавшись к его полностью одетому телу, к теплой и мягкой ткани его рубашки, я чувствую себя еще более возбужденной и бессильной — потому что я открыта и уязвима, а он нет.

Он заставляет меня чувствовать себя шлюхой. Его шлюхой. Бесстыжей и похотливой.

В течение следующих бесчисленных минут Томас становится причиной моей жизни. Вдыхает воздух в мои легкие и питает своей похотью. Я медленно пьянею от него. Моя кровь сменяется его сущностью, и в результате все мои ощущения сводятся лишь к нему одному.

Томас поднимает меня, и я тут же обхватываю его ногами, прижавшись низом своего живота к его. Когда он обхватывает ладонями мои голые ягодицы, я вздрагиваю. Утонув в его поцелуях, я едва замечаю и не протестую, когда мир наклоняется, и моя спина соприкасается к грубой поверхностью серого ковра.

Разорвав поцелуй, Томас приподнимается и оказывается на коленях между моих раздвинутых бедер. Он так умопомрачительно сексуален, что я не могу удержаться и пытаюсь вдохнуть в себя его красоту.

Тяжело сглотнув, он обводит взглядом все мое тело — от растрепанных темных волос и лица к основанию шеи, где бьется пульс. Потом его взгляд спускается ниже, к моей маленькой груди, и я чувствую жар на кончиках затвердевших сосков. К тому моменту, когда его взгляд достигает моего трепещущего живота, Томас дрожит и истекает потом. Пульсирующая вена у него на шее отражает возбуждение его выпирающего сквозь джинсы члена. Я до боли кусаю губы, догадываясь, какую боль испытывает сейчас и он.

— Я-я хочу тебя видеть, — глядя, как по его виску скатывается вниз крупная капля пота, шепотом говорю я. — Пожалуйста.

Мне просто необходимо видеть его в наш первый раз. Поняв всю отчаянность моего желания, Томас расстегивает три верхние пуговицы своей белой рубашки, после чего, заведя руки за спину, рывком снимает ее через голову.

— Это так сексуально… — застонав, говорю я и приподнимаю бедра. Да, я его шлюха, голая и извивающаяся на полу.

На его губах играет самоуверенная ухмылка, но ей не по силам стереть с его лица выражение страсти. В отличие от Томаса, сдерживаться я не могу и окидываю его нетерпеливым взглядом. Упругие мышцы, идеальное количество волос на груди, четко прорисованные ребра перетекают в твердый живот. От пупка к внушительной выпуклости, спрятанной под синими джинсами, ведет дорожка мягких волосков.

Поняв, что на нем была белая рубашка и синие джинсы, я ахаю. Он одет как герой моей любимой песни.

— Что? — спрашивает Томас, поставив руки по обе стороны от моих бедер. Я заворожена танцем мышц его рук и плеч. Они натянуты словно струны.

— Ничего. Ты просто… напоминаешь мне героя одной песни.

— Правда? И какой?

— Blue Jeans, — отвечаю я. — Это Лана Дель Рей. А песня о том, как она не может оторвать от него взгляд, когда он входит в комнату. И как он заставляет ее сгорать от желания.

Переступая сильными руками, Томас подползает ближе. Ставит руки над моими плечами и слегка опускается, от чего резко проступают сухожилия на его шее.

— Я знаю, о чем она, — шепчет он, едва касаясь моих губ, в то время как его тело едва касается моего и надвигается, словно тень.

Приподняв бедра, я потираюсь ими о бока его обнаженного торса, заставив его задрожать. От моего прикосновения Томас склоняет голову и закрывает глаза, давая понять, что ему это нравится. Мне тоже очень нравится. Его кожа гладкая и горячая. Впрочем, я и не сомневалась. Он же Огнедышащий.

— Ты трахнешь меня сейчас? — от желания мой голос звучит тихо и хрипло.

Не поднимая голову, Томас встречается со мной взглядом.

— Да.

После чего он встает надо мной и снимает с себя джинсы и нижнее белье.

И вот он такой же обнаженный, как и я; его член такой большой и твердый… боже, мне трудно дышать от того, как сильно я хочу ощутить его и как он растянет меня изнутри.

«Что, если он растянет тебя так сильно, что тебе будет больно?»

Я помню его слова, но сейчас мне все равно. Я хочу его.

Мне хочется изучить его получше и рассмотреть член, упругие бедра и подтянутые икры, как свет падает на его гладкую кожу и лепнину мышц, но Томас явно не в настроении мне сейчас позировать. Он резко опускается на колени — как и вчера ночью, когда я показала ему татуировку.

Отчаянное желание отражается во всех его движениях — как он спешно ищет в кармане джинсов презерватив.

Во рту у меня резко пересыхает, когда Томас садится на пятки и надевает презерватив, а потом накрывает меня своим телом.

Я перестаю двигаться и только дышу, поглощенная ощущением от прикосновения его кожи к моей. Так приятно. Между нами больше нет слоев одежды. А его твердый член прижат к моему пупку.

Но я хочу большего. Он мне необходим.

Я выгибаюсь всем телом, от чего его член пульсирует еще сильнее, а сам Томас скрипит зубами. Схватив меня за волосы, он смотрит мне в глаза. Во взгляде сплелись ярость и удовлетворение.

— Лежать спокойно и не дергаться ты не можешь, правда? Ни на одну гребаную секунду не можешь перестать меня соблазнять.

— Не могу, — признаюсь я. — Сама не знаю, почему.

— Ты всегда такая жадная, Лейла. Всегда голодная, — говорит Томас, потираясь об меня своим тяжелым возбуждением и обдавая шею горячим дыханием. — Почему так? А? Почему ты такая жадная девчонка? Почему так сильно хочешь мой член?

От его слов я издаю протяжный стон. Боже, он настоящий поэт, слагающий сейчас свои непристойные стихи.

— Не знаю. Я просто очень хочу. Хочу твой член, — тоже с силой схватив его за волосы, говорю я. Мой голос из требовательного превращается в умоляющий: — Войди в меня, пожалуйста. Ну же.

Сама не знаю, почему я так себя веду; это Томас делает меня безумной. Нависающий надо мной, он ощущается просто идеально, а его грубые слова словно сахар у меня во рту.

Явно потеряв терпение, Томас отодвигается от меня, заставив меня разорвать объятие. Его тело выгибается, а мышцы натянуты словно канаты, когда он обхватывает ладонью член и упирается им в мой вход.

— Сейчас я удовлетворю твой голод.

И с протяжным стоном подается вперед. Приподнявшись над полом, я замираю и вскрикиваю от боли, вонзив ногти в ковер.

— Бля-я-я… — выругавшись, он опускает голову и едва не падает на меня всем весом.

Я всхлипываю от его вторжения. Это больно, очень больно. Я чувствую его каждой частью тела. Мои ноги дрожат, а на коже выступает холодный пот. Не могу припомнить, чтобы мне было так больно, когда Калеб лишил меня девственности. Почему же так мучительно больно сейчас?

— Ты обманула меня, Лейла? — скрежеща зубами от злости, спрашивает Томас. — Все это время ты врала мне насчет своей девственности?

Я энергично мотаю головой, от чего наши покрытые потом лбы скользят друг об друга.

— Н-нет. Нет! Я бы не стала тебе врать, — зажмурившись от боли, я тем не менее умудряюсь продолжать говорить. — Это не первый мой раз. А… второй.

Мои бедра двигаются из стороны в сторону, а пальцы на ногах поджимаются. Я пытаюсь найти комфортное положение, но болезненное давление не ослабевает. Томас кладет руку мне на бедро, чтобы я не шевелилась.

— Перестань дергаться. Так сделаешь себе еще хуже.

— Но мне больно, — прикусив губу, всхлипываю я.

— Я знаю, — не открывая глаз и не поднимая головы от моего лба, он стонет. Потом делает глубокий вдох, будто собираясь с силами. — Нет, я не могу. Мы не…

Мои руки и ноги обхватывают его тело, прежде чем он успевает договорить. Уже не в первый раз я ощущаю себя каким-то ядовитым растением, которое ничто не может остановить. От моих движений его член погружается глубже, но мне плевать на боль. Меня вообще ничто не волнует, когда он внутри меня.

— Нет. Мы можем. У меня получится приспособиться.

— Отпусти меня, Лейла, — я мотаю головой, и Томас стискивает челюсть. — Не заставляй меня силой убирать твои руки. Я не хочу делать тебе больно. Просто… отпусти.

— Нет, — почти повиснув на нем, я хватаюсь еще крепче. — Ты не понимаешь. Я практически ничего не помню. Не помню свой первый раз, потому что была пьяная, а в темноте почти не было видно его лица. Не помню ни боли, ни крови. Это было… — я ищу правильные слова, молясь при этом, чтобы они меня не подвели. — Я как будто занималась любовью с призраком. Как будто в мечтах или во сне. А сейчас все реально. Все по-настоящему, Томас. Ты настоящий. И мне необходимы боль и любые неприятные ощущения. Необходимо все это.

Крепко обхватив Томаса руками, я ощущаю его подрагивающие мускулы. Такое чувство, будто это сейсмические волны, а под моими прикосновениями назревает землетрясение.

— Я хочу, чтобы мне было больно, потому что хочу, чтобы этот раз стал моим первым, — глядя ему в глаза, говорю я.

Охваченный моей внутренней теснотой, его член с силой пульсирует, и по прерывистому вздоху Томаса я понимаю, что он принял решение.

— Положи руки мне на спину, — хрипло говорит он. — Если станет невыносимо, можешь оцарапать. Я не буду спешить, но не могу… — сделав усилие над собой, он добавляет: — Не могу гарантировать, что боль быстро утихнет.

— Хорошо, — киваю я и делаю, как велит Томас, после чего опускаю ноги, чтобы он мог двигаться.

Закрыв глаза, я готовлюсь к его толчку и к обжигающей боли, но ничего из этого не происходит. Я чувствую мягкое прикосновение к клитору. Ахнув, открываю глаза и смотрю на него. Томас опирается на один локоть, а вторая его рука нырнула между нашими телами. От очередного поглаживания большим пальцем я прикусываю губу, чтобы держать свои похотливые стоны под контролем.

Томас не улыбается, но суровое выражение его лица немного ослабевает. Словно завороженная, я не могу отвести от него глаз. А его пальцы и в самом деле творят магию.

— Нравится так? — спрашивает он.

Сглотнув, я издаю протяжный стон:

— Да…

— Именно такой я тебя и рисовал в своем воображении, — еле слышно говорит Томас. — Лежащей подо мной, голой и отчаянно меня жаждущей. Как ты стонешь от моих прикосновений, хотя я сказал тебе вести себя потише. А вести себя потише я тебе сказал потому, что хочу услышать кое-что еще, — он ускоряет ласку, и я содрогаюсь всем телом, а потом начинает медленно и осторожно двигаться, словно напоминая мне, что он по-прежнему внутри.

— Ты знаешь, что именно я хочу услышать от тебя, Лейла? — давление на клитор усиливается, и сдержать стон я уже не в состоянии.

— Томас… Боже мой.

— Тс-с. Скажи, ты знаешь? — когда я качаю головой, он уточняет: — Я про стихотворение, которые ты написала для меня.

Его палец кружит не переставая, наполняя меня удовольствием, и я забываю смутиться от упоминания моего стихотворения. Томас делает меня жадной, и хотя по-прежнему больно, я начинаю двигаться. Прогибаюсь в пояснице, и от этого движения его член погружается глубже.

Тихо выругавшись, Томас изо всех сил старается оставаться недвижным, от чего напрягаются сухожилия на его шее.

— Господи, ну ты и хулиганка. Постоянно меня дразнишь.

Сквозь стон мне удается проговорить:

— Как именно я тебя дразню?

— Когда смотришь на меня так, будто ждешь, что я тебя поцелую. Когда преследуешь меня повсюду. Когда соглашаешься на все, что я готов тебе дать, не жалуясь и не идя на попятную. Напрашиваешься. Бросаешь мне вызов и умоляешь сделать с тобой все самое плохое, что только приходит на ум.

Я мотаю головой из стороны в сторону, словно ошалелая, сумасшедшая и опьяненная им.

— Разве не поэтому ты пришла ко мне сегодня? Разве не поэтому продолжаешь приходить снова и снова? Ты захотела, чтобы я набросился на тебя и сделал больно, как будто это твой первый раз. Да?

— Да-а-а, — протяжно произношу я. — Именно это я и хочу.

Между ног стало невероятно мокро, и внезапно мы начинаемся синхронно двигаться. Его удары неспешны и почти ленивы; я ощущаю их где-то глубоко в животе.

С каждым его выпадом мое желание усиливается, и я забываю о неприятных ощущениях. Обхватываю ногами Томаса за талию и притягиваю его к себе ближе. Он ускоряет толчки и в итоге вколачивается в меня, издавая сиплые стоны, словно одержимый.

— О боже. О боже. О боже, — всхлипываю я с каждым ударом его бедер и чувствуя, как яйца шлепаются о мои ягодицы.

Не говоря больше ни слова, Томас впивается взглядом в мое лицо и подпрыгивающую грудь. Он словно демон, питающийся моими стонами, удовольствием и нетерпением. Мое отчаянное желание только подстегивает его, когда я подаюсь бедрами навстречу каждому его движению.

Я не свожу взгляд с него, нависшего надо мной, с его сокращающихся мышц живота и бедер, с его покрасневшей и покрытой потом кожи. Такое ощущение, будто горевший внутри него огонь выбрался на поверхность. И пылает, создавая красноватый оттенок на коже, который подчеркнут желтым светом лампы.

От этого зрелища у меня между ног стекает струйка удовольствия. Мне нравится думать, будто это моя девственная кровь, а не сливочное возбуждение.

Когда я со стоном немного меняю позу, угол его толчков тоже меняется. Головка члена попадает прямо в какое-то невидимое место внутри, и, начиная от кончиков пальцев ног, на меня накатывает волна дрожи. Она разливается по бедрам, и я понимаю, что сейчас кончу. Мне хочется сказать об этом Томасу, но слова словно застряли в горле. Впрочем, это не имеет значения, потому что предупреждать его нет нужды. В ответ на мой оргазм он сдавленно стонет.

Поджав пальцы ног, я ощущаю напряжение мышц всего тела. А внутренние мускулы с силой сжимаются и разжимаются.

Опустив голову мне на плечо, Томас ускоряется. Его толчки становятся хаотичными и безумными; сбивчивыми рывками он настигает собственное удовольствие, а затем замирает. Откинув голову, выгибается назад.

Сомневаюсь, что когда-либо видела зрелище прекрасней, нежели Томас, растворившийся в удовольствии. И никогда не слышала звука мелодичней, чем его животные хриплые стоны. Медленными движениями бедер он выжимает из себя все до последней капли, и мне жаль, что из-за презерватива я не могу почувствовать его сперму внутри.

Мои бедра подрагивают в унисон пульсации его члена, и я обнимаю его за шею, не желая выпускать его из своего горячего плена.

Какое-то время мы дышим синхронно — выдох и вдох, выдох и вдох, — словно наше сбивчивое дыхание сейчас тоже занимается сексом, в то время как тела замерли. Мысль странно поэтическая и совершенно нереальная, но приятная.

Затем Томас приподнимается и покидает мое тело. Снимает презерватив и заворачивает его в салфетку — чтобы спрятать? — которую бросает в мусорную корзину. Потом хватает джинсы и одевается.

Я снова лишь мельком вижу его жилистые ноги, прежде чем они становятся спрятанными под мягкой джинсовой тканью. Оставив молнию расстегнутой, словно ему жаль сил для такой прозаической задачи, Томас подходит к окну и закуривает.

Как конченая идиотка, я продолжаю лежать на полу и пялиться на него. Мышцы спины перекатываются от каждого его движения, а бицепсы становятся еще более выпуклыми, когда Томас проводит ладонью по своим густым волосам.

Чем дольше он молчит, тем больше растет мое беспокойство. Что-то не так. Его занимают какие-то мысли, и я хочу знать, какие именно. С трудом поднявшись, я охаю от ссадин, полученных от ковра. На ватных ногах хочу подойти к двери, чтобы собрать свою одежду, но, заметив диван, останавливаюсь.

Тот сегодня необычно помятый. Нахмурившись, я оглядываю кабинет — впервые с тех пор, как вошла. На столе в беспорядке разбросаны бумаги. Это так непохоже на Томаса. Пол усыпан пеплом и окурками, как будто Томас весь день травился никотином. Наверное, уборщики утром его возненавидят.

— Ты… Ты здесь спишь? — забыв про одежду, спрашиваю я. Когда его спина напрягается, а мышцы становятся еще более рельефными, я понимаю, что ответ на мой вопрос — «Да».

— Томас, — зову его я. — Что происходит?

В ответ мне снова тишина. По оконному стеклу ползет клубок дыма, рассеявшись на тонкие ниточки. А Томас стал еще больше похож на статую — холодный и неприступный. Сжав руки в кулаки, я заставляю себя стоять на месте, чтобы не сдаться и не подойти к нему. Потому что знаю: он ответит грубостью, а я сейчас чувствую себя слишком уязвимой для этого. Еще я до сих пор раздетая и слишком встревоженная.

— А где Ники? — хриплым от страха голосом спрашиваю я. Это первое, что приходит мне в голову. — Она… забрала его?

— Нет. Она бы не стала этого делать, — невесело усмехнувшись, отвечает Томас.

— Почему? — когда он ничего не отвечает, я задаю другой вопрос: — И где он тогда?

— С ним все в порядке. За ним сейчас присматривает тот, кто сейчас на это способен.

— И этот человек не ты?

— Нет. Сейчас точно нет.

От его черствости мне сдавливает грудь, и еле слышным голосом я спрашиваю:

— Т-томас, что происходит? Ты что, за последние два дня не появлялся дома?

Вздохнув, он оборачивается. У него на лице написано нетерпение. Оглядев меня с ног до головы, он делает очередную затяжку, держа сигарету между указательным и средним пальцами. Его взгляд одновременно расслабленный и суровый, от чего у меня внутри все сладко сжимается, хотя по-прежнему чувствую беспокойство. От тупой боли между ног я морщусь.

Это не остается незамеченным, и взгляд Томаса перемещается на низ моего живота. От гиперчувствительности и влажности, которую до сих пор ощущаю, я потираю бедра между собой.

— Одевайся. Я отвезу тебя домой.

— Нет. Сначала скажи, какого черта происходит.

Томас показывает на наполовину выкуренную сигарету.

— Пытаюсь покончить с собой, — с сарказмом говорит он, после чего щелчком отправляет ее в мусорную корзину. Подойдя к столу, берет ключи.

— Пойдем.

В моей голове пусто. И даже приказать телу двигаться у меня не получается. Оно само срывается с места и несется к нему, после чего обезьянкой цепляется за его твердое и мощное тело. Отойдя на шаг от неожиданности, Томас подхватывает меня.

Обняв его за шею, я бедрами обхватываю его талию. Между ног еще влажно, и я прижимаюсь этим местом к его твердому животу — тонкие волоски у пупка щекочут клитор, от чего мы оба содрогаемся. Прижавшись своим лбом к его, я смотрю Томасу прямо в глаза.

— Она вернется, Томас. Вот увидишь, — мои слова царапают язык и горло, но я все равно продолжаю говорить. — Поймет, как сильно тебя любит, и вернется, поверь. Я просто знаю это.

Горячие руки Томаса обжигают легкие ссадины на заднице, которые я получила от жесткого ковра.

— Вот как? Знаешь? — его скрипучий голос внушает беспокойство, а тот факт, что он массирует мне ягодицы, смягчая мою боль, словно ему не все равно, мало помогает делу. Томас смотрит на меня, будто я… важна для него, но надоедлива. Как будто я его окончательно запутала. Как будто не может поверить, что я говорю о его жене, при этом сижу на нем верхом голая и потираюсь бедрами, словно шлюха.

— Да. Она любила тебя когда-то, значит, полюбит и снова. Так просто разлюбить невозможно. Так не бывает.

А любви должно быть достаточно.

Сама не знаю, кого я пытаюсь убедить: его или себя. Любить Хэдли Томас никогда не перестанет, а у меня в голове не укладывается, как кто-то может не любить такого человека. Это непостижимо. И больно.

Вцепившись пальцами в округлости моих ягодиц, Томас прижимает меня к себе. Я чувствую, что он снова твердый, и между ног сладко ноет. Мы с ним словно залипли в телесных ощущениях, в жаре и похоти, в поту и неутолимом желании.

— Она сказала, что вернется в среду, но ее до сих пор нет, и я… Я не знаю, что делать.

Слова Томаса кажутся такими беззащитными и звучат так по-детски, что, не удержавшись, я целую его, желая испить его боль.

Когда мы отрываемся друг от друга, в его глазах стоят слезы, а голос напряжен.

— Я ее не достоин. И слишком долго ее игнорировал. Не знаю, как такое произошло, но я словно потерял Хэдли из виду. И забыл о ней. Забыл обо всем, кроме своих стихов. Такого отношения никто не заслуживает. Никто не должен быть забыт близкими.

Я даже не знаю, что плачу, пока не начинаю икать. На лице Томаса написано сожаление. Вот почему я возвращаюсь к нему снова и снова. Вот почему меня не волнует, что я нарушаю границы и становлюсь шлюхой. Падшей. Потому что ему одиноко. Потому что Томас безответно влюблен. И по какой-то непостижимой причине мне невыносимо видеть его таким.

Качнув бедрами, я гадаю, не сошла ли с ума. Разве можно испытывать такую грусть и похоть одновременно?

Положив руку на щеку, Томас пытается вытереть мои слезы, но я переполнена эмоциями, и слезы все никак не прекращаются. Господи, до чего же больно. За Томаса. И за саму себя.

— Значит, ты понимаешь? — шепотом говорит он, едва касаясь своими губами моих, мокрых от пролитых слез. — Если ты влюблена в кого-то вроде меня, разлюбить не так уж и сложно.

А когда он прижимает меня к себе еще сильней и целует, я в состоянии думать лишь об одном.

Если бы влюбилась в Томаса Абрамса, я никогда бы его не разлюбила.