Без взаимности -1

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Я запала кое на кого, — с улыбкой говорю я Каре.

— Что-что?

— Запала. Ну, знаете, когда не перестаешь фантазировать о ком-нибудь.

— Да. Я знаю, что это такое, — улыбается она. — И кто этот парень?

— О, а вот сейчас будет самое идеальное во всем этом, внимание, — усмехаюсь я. — Он самый недосягаемый из всех.

Он мой преподаватель. Форменный мудак. Женатый. Это увлечение трижды обречено на провал.

Нахмурившись, Кара сплетает пальцы рук.

— Извини. Ты меня запутала.

— Как же вы не понимаете? — вскочив с кресла, я начинаю ходить по кабинету вперед-назад. — Это безнадежно, я это знаю, и у меня нет никакого желания ходить с ним на свидания. Вообще никакого. Я не жду, что он признается мне в любви, поскольку не хочу, чтобы он меня любил. Да он и не полюбит.

— Потому что недосягаемый? — уточняет Кара.

— Ага. Именно так, — со смехом я откидываюсь в кресле.

— Это… интересно. Похоже на отступление на несколько шагов назад, но интересно. А если все изменится? И если ты захочешь большего?

— Не захочу, потому что он как раковая опухоль, — от моей аналогии брови Кары приподнимаются. — И я знаю, чем закончатся наши с ним возможные отношения. Рак меня убьет, и мне больше не придется молить о спасении. Я просто… — вздохнув, пытаюсь облечь свои чувства в слова. — Он отвлекает меня от — ну, сами знаете, от Калеба. Благодаря ему я чувствую себя нормальной. И если могу фантазировать о ком-то еще, то это означает, что мысли о Калебе слабеют и постепенно исчезают, — я тяжело сглатываю, когда чувствую смесь грусти, страха и легкого восторга. — Именно этого я и хочу. Жить своей жизнью и не думать о Калебе днями напролет.

Остаток встречи проходит быстро. Кара рада, что я двигаюсь дальше, но в ее взгляде заметна настороженность. Хотя беспокоиться ей не о чем. Мое увлечение безобидно. Оно мне нужно, чтобы просто отвлечься.

После окончания я иду в «Кофе со сливками», чтобы получить очередную порцию кофеина, и там вижу Эмму. Она стоит возле стойки и расплачивается за большую кружку кофе, когда я подхожу к ней сзади.

— Привет, — она делает неуклюжий взмах рукой, и я отвечаю ей тем же. Эмма относится ко мне с прежней настороженностью, что мне совершенно не понятно, ведь опасаться ей нечего.

— Эмма, послушай, э-э-э… — из-за ее внимательного взгляда я начинаю запинаться. — Я не… знаю, как тебе это сказать, но — м-м-м, давай просто скажу, и все. В общем-то, я в курсе, что почему-то тебе не нравлюсь, но еще знаю, что тебе нравится Дилан, — округлив глаза, Эмма замирает и заметно краснеет. — Все хорошо, я не собираюсь осуждать или что-то в этом духе. Просто хочу поставить в известность, что тебе не стоит меня опасаться. Я даже в поле твоего зрения не должна была попасть.

Высказавшись, я шумно выдыхаю. В ответ на мою откровенность Эмма ошарашенно на меня смотрит, хочет что-то ответить, но меняет решение. Несколько секунд — и ей удается взять себя в руки.

— Я… не знаю, что и сказать. Даже не понимаю, о чем ты говоришь.

Отрицание. Этим я тоже раньше занималась.

— Все нормально. Не нужно ничего объяснять. Просто знай, что я неопасна.

В ответ она усмехается.

— Ну да.

— Так и есть.

— Ты богиня с фиолетовыми глазами.

— А?

Эмма грустно улыбается.

— Это Дилан так тебя называет. Он без ума от тебя. Вы ведь в прошлом семестре вместе ходили на историю? Так он рта не закрывал, вечно говорил, как ты ему нравишься.

— Что? — со смешком недоверчиво переспрашиваю я.

— Да ерунда. Ты не можешь нести ответственность за чужие чувства. Это я себя глупо веду.

— Но у него нет ко мне никаких чувств, — не похоже, что Эмма мне верит, поэтому я продолжаю: — Хочешь, я докажу?

— Что докажешь?

— Что я ему на самом деле не нравлюсь. Это просто невозможно. Ведь он меня не знает, а вот тебя — да. Поверь мне: Дилану нравишься именно ты.

Возможно, мои фиолетовые глаза и черные волосы Дилан считает привлекательными, но я ему не нравлюсь, нет — это слишком громко сказано. В Нью-Йорке я привыкла, что парней привлекает мое лицо — в конце концов, я похожа на свою мать, королеву красоты Верхнего Ист-Сайда, — но сама я им никогда не нравилась. Они видели лишь красивое лицо, и никогда — меня. Я всегда оставалась для них незамеченной.

Калеб был единственным, кто знал настоящую меня, но этого оказалось недостаточно.

В карих глазах Эммы вспыхивает надежда, и у меня сердце болит за нее. В своей безответной любви она — это я.

— Я так не думаю, — покачав головой, она отпивает кофе.

— Может, дашь хотя бы шанс доказать это тебе?

— Ну ладно. Давай.

— Договорились.

Слегка улыбнувшись друг другу, мы с ней начинаем что-то новое, как мне кажется. Между нами заключено шаткое перемирие. Я покупаю кофе, пока Эмма меня ждет, а потом вместе выходим на улицу. Она говорит, что хочет посмотреть одну квартиру в нескольких улицах отсюда, поскольку планирует съехать из общежития.

— Это было ужасно. Меньше комнаты у меня в жизни не было, даже когда ездила в Нью-Йорк, — с содроганием рассказывает она.

— А почему бы тебе не пожить у меня? — это настолько спонтанное решение, что даже я о нем не была в курсе, до тех пор пока слова не произнеслись сами собой.

— Что?

— Да, — киваю я. — Думаю, это отличная идея. Я живу недалеко отсюда, и у меня есть свободная комната, которую ты можешь занять.

— Я не… А ты уверена?

— Ага. Хочешь пойти посмотреть?

— Прямо сейчас? — резко остановившись, спрашивает Эмма. — Да! С удовольствием.

— Отлично, — широко улыбаюсь я.

Пять минут спустя я впускаю ее в свою башню. На первом этаже пахнет краской и новыми полами. При виде строительной техники Эмма приподнимает бровь, но ничего не говорит. Мы поднимаемся на лифте, а затем она входит за мной в квартиру.

Теперь, когда она здесь, я оглядываю пространство ее глазами, и мне становится стыдно. В квартире открытая планировка, и кухню с гостиной разделяет островок, сейчас заваленный коробками из-под пиццы и контейнерами из-под китайской еды. На укрытом пледом диване валяются пустые упаковки чипсов и моих любимых конфет Twizzlers. На журнальном столике стоит мой наполовину открытый ноутбук, а рядом стопка тетрадей.

Единственное, что тут есть хорошего, — это раздвижные двери на балкон на кухне.

Смущенно улыбнувшись, я веду Эмму в дополнительную спальню, расположенной слева от моей. В комнате совершенно пусто, и, если откровенно, это самое чистое место во всей квартире.

— Твоя будущая комната, — говорю я, почти съежившись от того, какие у Эммы могут быть мысли по поводу моих жилищных условий. Это такое странное чувство, сродни навязчивости и уязвимости, когда вы показываете кому-нибудь, как живете. Я уже начинаю сожалеть о своей идее.

Эмма заходит в комнату и обходит ее кругом, идет мимо шкафа и ванной и останавливается у окна с видом на Альберт-стрит и университетский парк. Я беспокойно топчусь на пороге. Убеждаю себя, что это не страшно, если она откажется, но с каких пор чей-то отказ мне внезапно стал не страшен?

— Мне очень нравится, — Эмма поворачивается ко мне и радостно улыбается.

— Правда?

— Да. Тут так просторно. И здание мне очень нравится. И расположение удобное, — тут она хмурится. — Но сколько стоит аренда этой квартиры? Не уверена, что смогу это себе позволить.

Я вхожу в комнату и небрежно машу рукой.

— Ой, об этом даже не беспокойся. Зданием владеет мой отчим.

— Ничего себе! Правда?

— Ага. Оно еще не подготовлено под сдачу в аренду, но для меня сделали исключение. Я называю его своей башней.

— Значит, поэтому дом выглядит так, будто стройка еще не завершена, — она понимающе кивает. — Ты богатая, да?

— Мои родители богатые. А мне, наверное, просто повезло, — я переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя неловкость, когда Эмма ничего не отвечает. — А что насчет твоих родителей? Я имею в виду, у тебя с ними близкие отношения?

— Нет. Я не… Обычно я их не обсуждаю, — теперь ее черед смущаться, поэтому мне хочется успокоить Эмму и сказать, что мы не всегда ладим с людьми, которые произвели нас на свет, но она не дает мне это сделать: — Как бы то ни было, совсем ничего не платить я не могу. То есть бесплатно жить здесь я не стану.

Сделав глубокий вдох, я обдумываю варианты.

— Окей, а как тебе такая идея: ты можешь вносить вклад другим способом. Например, покупать продукты. Или готовить. На все это я не гожусь. Вечно забываю купить что-нибудь. К конфетам, правда, это не относится.

Прищурившись, Эмма размышляет.

— Ага, это я могу. Конечно, я не великий повар, но готовить мне нравится. Постоянно готовлю Дилану. Так что да, согласна.

— Значит, по рукам? Ты переедешь ко мне?

— Да, — смеется она и, удивив меня, крепко обнимает. — Спасибо-спасибо-спасибо! Поверить не могу, что наконец-то нашла нечто стоящее. Я сейчас так счастлива!

Стиснутая в объятиях, я сдавленно отвечаю:

— Это будет здорово.

— Да! — Эмма отодвигается, светясь радостью.

Потом еще раз обходит всю квартиру. И мы назначаем дату ее переезда: завтра.

— Я бы переехала и сегодня, но у нас вечер поэзии, так что вряд ли найду кого-нибудь помочь принести вещи.

— Вечер поэзии?

— Ах да, — Эмма качает головой. — Я и забыла, что ты новенькая. Каждую субботу мы встречаемся в баре «Алхимия», он недалеко от кампуса. Вечер неформальный. Читаем друг другу свои стихи. Иногда там проходят театральные постановки, но сегодня по расписанию поэзия, и я буду читать кое-что из своего. Приходи.

— Конечно.

Надев белую вязаную шапку, я кутаюсь в застегнутую до подбородка фиолетовую шубу. Под подошвами высоких сапог похрустывает гравий, когда я подхожу к «Алхимии» и открываю красную дверь.

Внутри — небольшое помещение с кирпичными стенами и сводчатыми, как в церкви, потолками. Под ними — деревянные балки, украшенные рождественскими гирляндами. Тут тепло и пахнет фруктами. И как и в «Лабиринте», все вибрирует энергией.

Я оглядываю висящие на стенах картины и макеты гитар, заключенные в рамки ноты и вырезки из газет, нарисованные силуэты танцующих людей и черно-белые фотографии писателей, о которых я узнала буквально неделю назад.

— Лейла! — среди всеобщего шума я слышу голос Эммы и, повернувшись, вижу, как она машет мне рукой рядом с баром. — Иди сюда!

— Привет! — я протискиваюсь к ней и улыбаюсь, увидев, что она осторожно держит в руках три стакана с напитками. Забираю у нее один, и мы лавируем между столиками.

— Народ, это Лейла, моя новая соседка по квартире, — когда мы подходим к столику, говорит Эмма. Здесь сидят два парня: один Дилан, а другого я не знаю.

— Привет, — помахав рукой, говорю я.

Оба машут мне в ответ, а парень представляется как Мэтт. Дилан встает и предлагает мне стул.

— Привет, Лейла. Очень рад, что ты пришла.

Теперь, когда Эмма призналась мне, что ей нравится Дилан, я начинаю особенно тщательно анализировать его поведение. Он и застенчивый, и болтливый одновременно. Очаровательно стеснительный. У него ко мне безобидное влечение, примерно такое же, как и у меня к Томасу — которое требует держать язык за зубами, развлекает ночными фантазиями и заставляет мое сумасшедшее сердце биться быстрее. Это чувство не похоже на легкость и комфорт. И оно не похоже на то, что он чувствует по отношению к Эмме.

Поняв, что сижу между двумя потенциальными влюбленными, тем не менее я не двигаюсь с места. Мне нужно доказать Эмме, что Дилан к ней неровно дышит.

Наклонившись к Дилану, я спрашиваю:

— Как вы, парни, умудрились заказать себе алкоголь? Вы ведь несовершеннолетние.

Дилан с усилием сглатывает, когда я кокетливо ему улыбаюсь. А Эмма напрягается всем телом. Надеюсь, она мне доверяет.

— Это, в общем-то, бутафория. Во время вечеров «Лабиринта» здесь не подают алкоголь.

— И что же ты в итоге пьешь? — схватив его стакан, я делаю глоток.

У Дилана от удивления едва челюсть не падает, но потом он закрывает рот и неловко покашливает.

— Это Хемингуэй… с безалкогольным мартини.

— Какая скукота, — я картинно хлопаю ресницами, и Дилан едва не захлебывается своим напитком. Сжалившись над ним, я поворачиваюсь к Эмме. Ей что-то говорит Мэтт, но я знаю, что она не слушает. Все внимание Эммы сосредоточено на происходящем между мной и любовью ее жизни.

Я пихаю подругу локтем.

— Давай прогуляемся к бару.

И, не дожидаясь ее согласия, встаю. Ни капли не сомневаюсь, что она пойдет за мной. Мы подходим к бару, и, выбрав из меню какой-то фиолетовый коктейль, я облокачиваюсь спиной на деревянную стойку.

— Слушай мой план, — говорю я ей. Эмма выглядит грустной. — И взбодрись немного. Я готова доказать, что ты неправа.

— Флиртуя с ним?

— Да, но не только.

— Знаешь, наверное, я лучше пойду…

— Ты можешь просто расслабиться? Я попросила тебя довериться, — когда я многозначительно смотрю на нее, Эмма кивает. — Хорошо. Мне нужно, чтобы ты пофлиртовала с Мэттом. Хотя бы просто поговори с ним. Я буду отвлекать Дилана и готова поспорить на что угодно: в итоге он станет ревновать, да еще и разозлится на меня.

— Я не… — она мотает головой.

— Ну давай. Это будет весело. Да и потом, ему будет полезно побывать хотя бы немного в твоей шкуре.

Сморщив нос, Эмма обдумывает мои слова. Мне подают коктейль, и я делаю глоток.

— Тебе не кажется, что это… похоже на месть?

— Кажется. Но если ты ничего не сделаешь, Дилан так никогда и не поймет, что ты ему нравишься и что ему тебя, великолепной, очень не хватает. Так что да, пусть будет месть, — Эмма смеется, и я веду ее к нашему столику. — Считай это одолжением ему, ладно?

— Ладно.

На середине пути мои ноги замирают. Я чувствую, как внутри меня словно оживает, разливается по груди, животу и с сильной пульсацией петлями оборачивается вокруг позвоночника. Бросаю взгляд на входную дверь и вижу его.

Томаса. Профессора Абрамса. Объекта моего увлечения.

Наверное, я деградировала и превратилась в одну из тех рано созревших школьниц, которые хихикают и сплетничают про своих симпатичных учителей. Но в те времена я не обращала внимания ни на никого, кроме Калеба. Мне и в голову не приходило посмотреть по сторонам или начать жить своей жизнью.

Сейчас же я к этому готова. И мне необходимо вернуть себе контроль. Я хочу жить нормальной жизнью. Забавно, что безответная любовь, которая однажды меня уничтожила, теперь будет держать боль под контролем.

Широкими шагами Томас идет в сторону противоположной части бара и останавливается рядом с каким-то мужчиной, ниже его ростом и одетым более формально.

Я торопливо возвращаюсь к столику и сажусь. Эмма осуждающе смотрит на меня, и я одними губами отвечаю ей: «Извини». После чего возвращаюсь к флирту с Диланом, в то время как она болтает с Мэттом.

Парочка из нас с Диланом получилась так себе. Разговаривая друг с другом, мы остаемся вниманием в другом месте. Он поглядывает в сторону Эммы, которая, словно повысив ставки, теперь смеется в ответ на все, что бы ни сказал Мэтт. Тактика, конечно, оригинальностью не отличающаяся, но я так сильно ею горжусь, что с трудом слежу за выражением своего лица.

Сама же вопреки желаниям краем глаза слежу за Томасом. Высокий и худощавый, он стоит прислонившись к дальней от столиков и толпы стене. Мой профессор снял куртку, и ткань черной футболки натягивается на выпуклых мышцах груди, когда он проводит рукой по волосам. Неспешными глотками пьет пиво из бутылки и еле заметно улыбается стоящему рядом с ним невысокому мужчине, пока тот о чем-то рассказывает.

Когда Эмма заливается громким смехом, Дилан наконец прекращает притворяться, будто разговаривает со мной.

— И что тут смешного? — ворчит он, а я не могу сдержать смешок.

Интуиция меня не подвела. Дилан такой кретин. Покачав головой, я украдкой смотрю на Томаса. На этот раз наши взгляды встречаются. Голубое пламя пронзает меня сквозь разделяющее нас пространство, и я замираю. Держу зубами соломинку, но не делаю ни глотка. Даже дышать перестаю.

Он нашел меня.

Эта мысль звучит в моей голове снова и снова, даже когда Томас отводит взгляд и поворачивается к сцене. Что-то подсказывает мне, что мой профессор обо мне думает; по движениям мышц его челюсти я понимаю, что он сжимает зубы.

Томас меня ненавидит.

У меня на губах расцветает улыбка. Мне нравится, что он меня ненавидит. Видишь, Безнадежное? Такая безнадежность меня еще никогда не привлекала.

Я поворачиваюсь на звук включенного микрофона и вижу, что на сцене стоит друг Томаса. Он объявляет о вечере поэзии и представляет нам Эмму.

Когда та встает и идет к сцене с листком бумаги в руке, я желаю ей удачи.

— Спасибо, профессор Мастерс, за приятные слова, — со смехом говорит взволнованная и покрасневшая Эмма. — И спасибо всем, кто пригласил меня сюда. Я хочу прочитать кое-что, написанное уже давно. Стихотворение называется «Ты». Надеюсь, вам понравится.

Бросив взгляд на лист бумаги, Эмма складывает его и убирает в карман. Потом смотрит на сидящего рядом со мной Дилана. Уверенным и чистым голосом она начинает читать наизусть. Слова ее стихотворения просты, но наполнены тоской.

В течение всего повествования Эмма не отводит взгляд от Дилана, давая ему понять, что эти слова — воплощение любви, которую она к нему испытывает. Это так прекрасно, что впервые в жизни я чувствую, будто сделала что-то правильное. Соединила их, сделала обоих звездами на этом представлении. Разве есть человек, не желающий быть звездой? Об этом все мечтают — оказаться в центре внимания.

До присутствующих начинает доходить, что именно происходит. Они смотрят на их лица: изумленное Дилана и раскрасневшееся Эммы. От созерцания этого момента, этой разворачивающейся прямо передо мной истории любви, у меня на глаза наворачиваются слезы.

Так вот, значит, как выглядит взаимная любовь.

Сверкающая улыбками. И со слезами на глазах.

Мы тоже так хотим.

Но ничего подобного у меня никогда не будет.