Бездомники

XII

На другой день утромъ Чубыкинъ и Скосыревъ проснулись на постояломъ дворѣ. Они лежали рядомъ на койкѣ, на войлокѣ, въ головахъ у нихъ была перовая подушка въ грязной тиковой наволочкѣ. Лежали они не раздѣвшись, какъ пришли съ улицы, Чубыкинъ былъ даже опоясанъ ремнемъ. Чубыкинъ проснулся первымъ, открылъ глаза и увидѣлъ стѣну съ замасленными пестрыми обоями.

«На постояломъ дворѣ мы, а не въ участкѣ и не въ ночлежномъ», — промелькнуло у него въ головѣ, какъ только увидалъ онъ бумажные обои на стѣнѣ. — «Ну, слава Богу, не попались!»

Онъ началъ припоминать, что было вчера, и не могъ сразу вспомнить, настолько пьяно закончилъ онъ вчерашній вечеръ. Онъ помнилъ только, что ѣхалъ на извозчикѣ вмѣстѣ со Скосыревымъ на постоялый дворъ на Лиговку, долго отыскивали они его, заѣзжали въ винныя лавки, покупали полубутылки, пили, раскупоривая посуду на улицѣ, угощали извозчика. Чубыкинъ помнилъ, что они пріѣхали на постоялый дворъ, но что было дальше, память не подсказывала ему. Только потомъ, минуть пять спустя, начала возстановляться передъ нимъ физіономія какого-то черноусаго человѣка, игравшаго на гармоніи съ нимъ за однимъ столомъ. Кажется, что люди пѣли, а онъ плясалъ.

За стѣной начали бить часы такими ударами, словно они кашляли. Чубыкинъ сталъ считать и насчиталъ одиннадцать.

«До чего проспали-то! Словно господа»… — подумалъ онъ и рѣшилъ, что надо вставать.

Онъ поднялъ голову, но голова была настолько тяжела и такъ кружилась, что онъ снова опустилъ ее на подушку.

«А здорово вчера хрястнули! Выпито было много, — пробѣжало у него въ мысляхъ. Голова, какъ пивной котелъ».

Черезъ нѣсколько минутъ онъ повторилъ попытку встать, придержался рукой за стѣну, но для того, чтобы спуститься съ койки, пришлось растолкать спавшаго еще Скосырева, что онъ и сдѣлалъ.

— Ты тутъ? — были первыя слова Скосырева, когда онъ продралъ глаза. — На постояломъ мы, кажется? Ловко, что не попались. А вѣдь что выпито-то было!

Оба они сѣли на койку и держались за головы.

— Фу, какъ скверно! — произнесъ наконецъ Скосыревъ.

— Вставай. Разомнешься… — отвѣчалъ Чубыкинъ и самъ всталъ, но его такъ качнуло въ сторону, что онъ опять попридержался за стѣну. — Наблудили мы съ тобой, Скосырь…

— За то важно погуляли. Напиться-бы теперь чего-нибудь. У меня языкъ, какъ суконный.

— А деньги-то есть-ли?

— Надо пошарить. Вѣдь что вчера выпито-то было!

— Много. Ты помнишь-ли, что вчера здѣсь на постояломъ было? — спросилъ Чубыкинъ.

— Да что было? Пили, ѣли.

— А съ кѣмъ? Компанія какая была? Кто съ нами былъ?

— Ничего не помню, — сознался Скосыревъ, шаря по карманамъ, и тотчасъ-же сказалъ:- У меня ни копѣйки не осталось. Была мѣдная солдатская пуговица, да и та исчезла.

Шарилъ въ карманахъ и Чубыкинъ.

— Постой… Что-то есть, — проговорилъ онъ и вынулъ изъ штановъ три копѣйки, а затѣмъ двѣ.

— Все? Только-то и осталось? — удивился Скосыревъ.

— Вотъ гривенникъ еще… — произнесъ Чубыкинъ, вытаскивая изъ пиджачнаго кармана маленькую монетку. — Стой! Еще копѣйка есть! — радостно воскликнулъ онъ.

— А вчера ты говорилъ, что было четыре рубля?

— Было да сплыло, другъ. Съ походцемъ четыре рубля было.

— Ловко! Сколько прокутили-то! Вѣдь и я вчера на кладбищѣ около рубля настрѣлялъ.

— Можетъ быть и обшарили насъ, — сдѣлалъ догадку Чубыкинъ. — Вѣдь ничего не помню, что было, съ кѣмъ гуляли.

— Пошарь еще…

— Да чего-жъ тутъ шарить-то! Всѣ карманы обшарилъ.

— Тутъ вѣдь и на два мерзавчика не хватитъ, чтобы опохмелиться.

— Гдѣ хватитъ! Надо опять стрѣлять. На баню хватитъ.

— Не вывалилось-ли что на койку?

Скосыревъ поднялъ подушку, но подъ подушкой лежала только посуда отъ сороковки водки.

— И это деньги, — сказалъ Чубыкинъ и взялъ бутылку въ карманъ.

— Бѣльишко-то цѣло-ли для переодѣвки? — спросилъ Скосыревъ.

— Цѣло! — хлопнулъ себя Чубыкинъ по груди и по животу. — Какъ обмотался имъ вокругъ тѣла, такъ и не распоясывался:

— Пять рублей прогуляли, скажи на милость! — вздыхалъ съ сожалѣніемъ Скосыревъ.

— Э, что! Брось! Зато погуляли всласть, — махнулъ рукой Чубыкинъ. — Настрѣляемъ еще. Чего намъ копить? Вѣдь не домъ строить, не квартиру меблировать. Будетъ день — будутъ и деньги. Волка ноги кормятъ. У меня отецъ еще въ запасѣ есть. Только-бы фараонамъ въ руки не попасться.

— Въ баню сводишь меня?

— Обѣщалъ, такъ ужъ не спячусь. Я не пяченый купецъ, — отвѣчалъ Чубыкинъ и сейчасъ-же сталъ строить планъ, какъ провести сегодняшній день. — Шестнадцать копѣекъ у меня есть, да посуда. Посуду продадимъ за три копѣйки — будетъ девятнадцать. На шесть копѣекъ мы здѣсь чаю напьемся, стало быть у насъ останется тринадцать. Баня съ двоихъ десять, на двѣ копѣйки мыла. Копѣйка еще въ остаткѣ. А тамъ — стрѣлять. Ты на кладбище ступай, а я передъ отцомъ объявлюсь. Долженъ-же я съ него что-нибудь взять за этотъ приходъ въ Петербургъ.

— А который теперь часъ? — задалъ вопросъ Скосыревъ.

— Давеча одиннадцать било.

— Ну, такъ мнѣ на кладбище поздно. Какое теперь кладбище! Пока дойду до кладбища — заупокойныя обѣдни кончатся, милостыню заупокойную раздадутъ.

— Постой… Чего ты не сообразя болтаешь! Сначала чай пить будемъ, потомъ въ баню пойдемъ, а ужъ послѣ бани ты ступай на кладбище. Къ вечернѣ попадешь.

— За вечерней только младенцевъ хоронятъ. Какое тутъ поминовеніе! — возразилъ Скосыревъ. — Нѣтъ, ужъ на кладбище завтра, а сегодня придется по мелочнымъ лавочкамъ и мяснымъ копѣйки собирать.

— Дѣлай, какъ знаешь. Тебѣ съ горы виднѣе. Кому-же и знать кладбищенское дѣло, какъ не кутейнику, — согласился съ нимъ Чубыкинъ. — А я такъ разсуждаю, что на кладбищѣ весь день народъ. Пріѣзжаютъ сродственники по своимъ покойникамъ панихиды служить, подаютъ нищимъ.

— Послѣобѣденная милостыня — овчинка выдѣлки не стоитъ.

Чубыкинъ и Скосыревъ вышли изъ коморки, гдѣ спали, въ общую комнату постоялаго двора, гдѣ стояла стойка и за ней помѣщался хозяинъ — сѣдовласый мужикъ съ большой бородой въ ситцевой рубахѣ, въ жилеткѣ и бѣломъ передникѣ.

— Хорошо-ли почивали, кавалеры? — привѣтствовалъ онъ Чубыкина и Скосырева.

— Спали ладно. А только пропились мы вчера, — отвѣчалъ Чубыкинъ. — Башки трещатъ, а опохмелиться не на что.

— Вольно-же было вамъ незнакомыхъ-то личностевъ потчивать!

— Чайку-бы намъ на пятачокъ. Только денегъ и осталось. Ублаготвори…

— Ладно. Садитесь.

Чубыкинъ и Скосыревъ усѣлись за столъ.

Въ комнатѣ было мало посѣтителей. Одинъ мужикъ въ нагольномъ полушубкѣ ѣлъ селедку, закусывая хлѣбомъ, а другой, въ сермяжномъ армякѣ, хлебалъ щи.