МИТЧ

Февраль — июнь 1887

Митч все пытался вспомнить, оглядываясь назад, с чего же все началось. Он решил, что с того, что Джинкс поехала в Миллтаун. Именно это было первым звеном в цепи событий, сделавших их несчастными. То июльское утро, когда Джо объявила, что она берет выходной.

— Пусть с моими пациентами произойдет что угодно, но я проведу этот день с тобой.

Она даже надела старые бриджи и куртку, которые были на ней в ту далекую зиму, когда они высадились в горах, где в первый раз любили друг друга.

«Да, — подумал Митч, — именно тем июльским утром и начались их мучения, утром того дня, когда Джо выглядела такой же красавицей, как и четверть века назад, — точно такой же молодой и привлекательной в своих уютных бриджах и с веснушками на носу».

И она сделала в то утро еще одну вещь, которая так нравилась ему, — распустила свои волосы так, что они прикрыли ее талию. Женщины обычно никогда не распускали свои волосы в общественных местах, и в последнее время Джо стала чересчур обращать внимание на условности. Но в то жаркое июльское утро она, сознавая, что это очень нравится ему, позволила своим рыже-золотым волосам свободно спадать на спину и флиртовала с ним как молодая девушка.

Они поехали в горы, где он занялся своим делом, а потом отпустили лошадей домой.

«Именно Джо, — вспомнил он, — предложила остановиться, чтобы быстро искупаться в пруду».

— Помнишь, как мы частенько плавали в Литтл Блу? — засмеялась она. — Ты — в одной бухте, а я — в соседней. Сейчас нам уж не придется так делать.

Он любил ее в воде, под пение птиц и шепот ветерка в деревьях. Ее текучие груди встречались с его губами, ноги обвивали его бедра, прижимая его во время толчков. Она заставила его забыть о том, что ему пятьдесят четыре года, заставила его почувствовать себя молодым и сильным. А потом, когда они отдыхали на берегу ручья, а мох ласкал их оголенную плоть, Джо завела разговор о Джинкс.

— Я волнуюсь за нее, — сказала она. — Она думает, что всех что-то ждет впереди, только ее — нет. Она взрослеет, Митч, и мы должны начать думать о подходящем замужестве для Джинкс. Я подумываю о том, чтоб позволить ей поехать в Миллтаун погостить у Эйлин и Уилли.

«Вот с этого все и началось», — подумал Митч. А потом все пошло круче и круче. Во-первых, эта глупая горничная, Сюзанн, забеременела, и Митчу пришлось отправить ее на аборт. И то была уже третья девушка, которую Карр вверг в беду, по крайней мере третья, о которой он знал. Может быть, были и еще. Он был прав в том, что отправил Карра на лесозаготовки. Это, и только это могло заставить мальчика измениться. Учитывая, что он был все таким же карликом, работал он удивительно хорошо. Митч подумал, что это неплохо, что он не исключил Карра из своего завещания, как обещал.

Но исправление Карра было единственным положительным моментом в их жизни.

Единственным ярким пятном за весь год было признание Райля в любви к Джинкс. Но не успел Митч насладиться открывающейся возможностью того, что Райль станет настоящим членом семьи Хэрроу, как эта идиотка Джинкс взяла и сбежала с Эриком Магилликутти, да еще и забеременела.

Первой реакцией Митча после побега Джинкс было послать за ними корабль, арестовать Эрика в Гонолулу и привезти Джинкс домой. Но Джо не одобрила этого.

— Ей ведь будет шестнадцать в следующем месяце, — сказала Джо. — Достаточно взрослая, чтобы иметь свое собственное суждение. Если она отдала свое сердце Эрику, она имеет на это право. Нет никакого смысла идти наперекор сердцу женщины, Митч, тебе следовало бы знать об этом.

Митч думал даже, что Джо была рада тому, как все получилось. Но вскоре он заметил перемену в ней и понял, что она совсем не обрадована.

Она с детства мечтала о том, что будет лечить людей. И если уж потеряла к этому интерес, значит, ее действительно глубоко ранило что-то.

Он попытался заговорить с ней об этом — ведь они могли всегда говорить о чем угодно. Но она выстроила между ними стену, преодолеть которую Митч был не в состоянии.

Райль тоже ушел в себя и целиком погрузился в дела, которыми занимался столь интенсивно, что времени на обдумывание своей сердечной боли у него практически не оставалось.

Митч от всей души хотел помочь ему, облегчить каким-то образом его боль, но ничего не мог сделать, кроме того как надеяться на чудо, что Джинкс вернется домой к все еще ожидавшему ее Райлю.

Но на Рождество их настиг последний удар — то, что Джинкс ждет ребенка от этого легковесного Магилликутти, — и, вероятно, даже не будучи за ним замужем.

А теперь вот Райль убежал, и куда — Бог знает.

Митч надеялся на то, что Джинкс хватит благоразумия, чтобы заставить Эрика жениться на себе, как она написала им в первом письме, но он все же сомневался в этом. Эрик был любителем женщин, и в каждом порту его ждала девушка. Джинкс ни словом не обмолвилась о замужестве во втором письме — написала только о том, что ждет ребенка и надеется на то, что дома все в порядке. Она писала о том, что скучает по Хэрроугейту, по всем им.

Самой большой ошибкой Джинкс было то, что она сначала делала что-нибудь, а потом думала о последствиях. В этом она не походила на свою мать, которая сначала обдумывала все до мелочей, но если уж принимала решение, то никогда его не меняла.

Митч зажег сигару, но забыл закурить, поэтому вскоре она погасла. Нет, он может поклясться в том, что они не женаты. Он уставился невидящим взором на потухшую сигару и на свежие цветы, которые Джо поставила ему на стол сегодня утром.

И куда исчез Райль? Он сложил вещи, оседлал Сонни и уехал на следующий день после того, как пришло письмо от Джинкс. Без денег и только с одним чемоданом. Он оставил даже сотни набросков и картин, которые писал с Джинкс.

В записке, которую он оставил под чернильницей Митча, говорилось:

«Спасибо за все. Возможно, потом, когда я все обдумаю, напишу подробнее.

Не думайте, что я не люблю Вас — это совсем не так.

И я не неблагодарен Вам — потому что я очень хорошо сознаю, чем обязан. Хотел бы я иметь возможность отплатить Вам за все, что Вы сделали для меня, отнюдь не своим побегом. Вы можете подумать, что я струсил, сэр, и мне очень жаль.

Но мне просто необходимо некоторое пространство для дыхания. И время для того, чтоб я мог решить, что же мне делать со своей жизнью».

Митч достал платок, промокнул им лицо и высморкал нос. Двое его самых любимых детей покинули отцовский дом. Да, двое, потому что, несмотря на то, что в жилах Райля и не текла кровь Митча, он был его сыном даже в большей степени, чем другие мальчики.

Как ужасно, что Джинкс и Райль разлучились! Если когда-либо два человека и были созданы друг для друга, то это были Райль и Джинкс. Внешне оба были как бы произведениями искусства. Джинкс — красивая, очень женственная, полногрудая и крутобедрая, с тонкой талией и длинными стройными ногами — была женщиной, которую любой мужчина был бы рад заманить в свою постель и в то же время был бы горд иметь в качестве жены. И Райль — высокий, мускулистый, гибкий и красивый. Спокойный и сильный. Умеющий верить и глубоко чувствовать.

И вот Джинкс бежит на этом чертовом паруснике куда-то в южные моря и ждет ребенка от другого мужчины!

Вся семья страдает из-за своевольной девчонки и сверхосторожного мальчика.

Джо никогда бы так не поступила. Митч очень хотел бы иметь возможность поговорить с ней об этом. Он хотел бы рассказать ей о том, как Райль относится к Джинкс. Когда пришло письмо, в котором Джинкс сообщала о том, что ждет ребенка, последние силы, казалось, покинули Джо. Она отгородилась от Митча, отгородилась от целого мира стеной, которая теперь стала поистине неприступной.

Всего лишь несколько месяцев назад все они были одной семьей. Теперь они с Джо и с Эдит бесцельно бродили по осиротевшему Хэрроугейту. Джо больше не занималась врачебной практикой и даже не ходила на вызовы по домам.

Может быть, ему следует привезти домой Карра и Кифа. «Но это несправедливо — выталкивать Кифа из школы посреди года, ведь так? Наплевать, — решил Митч. — Когда Киф приедет домой в июне, я поговорю с ним и спрошу, как он смотрит на то, чтобы остаться дома и заниматься с домашним учителем».

После того как исчез Райль, Митч постарался с головой окунуться в работу, чтобы не думать о своем одиночестве и не ощущать сердечной боли. Он снова расширил свое дело. Его «Тихоокеанская колдунья», «Тихоокеанская красотка», «Тихоокеанская принцесса» и «Тихоокеанская леди» — все парусные суда — бороздили теперь южные моря, совершали рейсы в Австралию, на Гавайи и в Южную Америку. Другие фирмы старались перейти на пароходы, чтоб сэкономить несколько дней на времени в пути, но он не считал необходимым это делать. Парусники могли плавать по тем же маршрутам, что и пароходы, но в них не было паровых котлов, которые неожиданно могли выйти из строя, и труб, подчас ломающихся в шторм. Путешествия на парусных судах были дешевле, ведь уголь и дрова для пароходов — дорогие, а ветер — бесплатный. Пускай другие гоняются за скоростью, думал он. А он будет только посмеиваться.

Несколько лет назад он владел одиннадцатью заводами, расположенными по побережью от Санта-Круза до Пуже-Саунда, плюс к тому семнадцатью плоскодонными парусными и паровыми шхунами, которые использовались в заливах, подобных миллтаунскому. С появлением железных дорог Митч начал перемещать и модернизировать свои заводы.

Имя Хэрроу больше не украшало все его владения, как это было раньше, с некоторых пор Митч озаботился рекламой своего бизнеса. Его пароходы бороздили океан под именем «Тихоокеанский страж».

Карру так хорошо удавалось строительство новой железнодорожной ветки в Кэмптен, что Митч начал всерьез подумывать о том, чтобы сделать его своим преемником в бизнесе. Он решил, что, когда строительство ветки будет завершено, он вплотную займется Карром.

Мальчик сумел реабилитировать себя. Он заслуживал этого. Митч не стал упоминать о том, что скоро отойдет от дел, но все же сказал как-то Карру:

— Ведь я не лишил тебя наследства, как угрожал, знаешь.

Карр посмотрел на него, желтые глаза его сверкнули.

— Я бы понял вас, если бы вы и вычеркнули меня из своего завещания, сэр, — ответил он. Он встретился глазами с отцом. — Но я благодарен вам за то, что вы переменили свое решение.

— Черт, уж я-то знаю, каково это, когда тебе так нравятся женщины, — сказал Митч. — Ничего ужасного нет в том, что у молодого парня кровь играет, плохо только, когда он начинает сеять свое семя в слишком большом количестве плодородных полей. Карр усмехнулся:

— Теперь я понимаю это, сэр.

— Да, уж наверное, ты понял. — Митчу нравился Карр, и он начал всерьез подумывать о том, чтоб удалиться от дел. Пора уж дать дорогу молодому поколению.


Митч поселился в своем номере в отеле «Палас» и связался по радиотелефону с Уиллоуби, который находился на «Тихоокеанском страже».

— Да, сэр, — сказал Уиллоуби, — у вас отличное расписание. «Тихоокеанская колдунья» причалила сегодня утром. Капитан Магилликутти сейчас здесь. Хотите поговорить с ним, сэр?

— Нет, — ответил Митч. — Только скажите ему, что я через пару часов прибуду на его судно, чтобы просмотреть счета за фрахт.

— Да, сэр, я скажу ему.

Митч повесил трубку, удивившись тому, что ладони его влажны от пота.

За последние месяцы он несколько раз мог увидеться с Джинкс, потому что всегда точно знал, когда прибудет в порт «Колдунья», но он почему-то не хотел встречаться со своей любимой дочерью, беременной от Магилликутти. Но в последнее время, глядя на бледное, изнуренное лицо Джо, Митч понял, что больше не может откладывать встречу с Джинкс. Он должен ее увидеть — неважно, в каком положении она находится, — чтоб иметь возможность рассказать Джо о том, что она действительно замужем, счастлива и что беременность протекает нормально.

Позже Митч надеялся на то, что сможет со смехом вспоминать этот день, но почему-то все же понял, что никогда не сможет этого делать На борту «Колдуньи» он нашел совсем не то, что ожидал. Он думал, что встретится с беременной и непокорной дочерью. Но вместо этого увидел счастливую молодую мать, баюкающую своего ребенка — прекрасное дитя с мягкими золотыми волосами, огромными зелеными глазами и подбородком, в котором нельзя было ошибиться. Митчу даже не пришлось отсчитывать месяцы, чтоб понять, что этот ребенок не Магилликутти. Этому маленькому золотоволосому сверточку было два месяца от роду, и он был точной копией мальчика, которого Митч привез домой жене почти восемнадцать лет назад. Без сомнения, этот ребенок был ребенком Райля Толмэна.

О Боже! Ничего удивительного, что мальчик едва не свихнулся, потеряв Джинкс. Они были любовниками.

— Разве она не красавица, отец? — Лицо Джинкс хранило выражение благоговейного трепета, но совсем не раскаяния и ни капли сожаления.

Неужели она больше не думает о Райле? Неужели отец ребенка ей теперь безразличен?

Вслух он сказал:

— Она красавица.

Подошел Эрик, рука его легко обвила талию Джинкс. Она улыбнулась ему тепло и чувственно. «Так вот оно что, — подумал Митч. — Она любит этого. Она забыла Райля и хочет, чтоб думали, что Магилликутти отец ребенка».

А он — неужели он тоже думал, что ребенок — его? Неужели Джинкс так скоро после приезда в Миллтаун стала спать с ним, что смогла одурачить его? Митч стал лихорадочно сопоставлять даты. Джинкс уехала из дома в середине июля. Эрик привез «Колдунью» в порт в июле и уехал в Миллтаун месяцем позже, вероятно, только через пару недель после того, как Джинкс забеременела.

Так Эрик думал, что ребенок — его? Он тяжело вздохнул. Может быть, Джо знает, что делает. Может быть, и ему следует делать то же самое — просто сидеть и наблюдать за происходящим. Он загнал свою минутную слабость внутрь и улыбнулся Джинкс:

— Как ты назвала ее? Как зовут мою внучку?

— Элисон.

Он кивнул, не в силах отвести глаз от ребенка. Как могут другие смотреть на него и не понимать, что он — Толмэн?

— Садитесь, сэр, — предложил Эрик, подвигая Митчу стул. — Вы хотите прямо сейчас ознакомиться с книгами?

Митч посмотрел на Эрика:

— Нет, — сказал он, — я хотел бы поговорить с дочерью — один на один. Джинкс быстро заговорила:

— Ты можешь говорить о чем угодно в присутствии Эрика, отец. У нас нет секретов друг от друга.

— Ничего-ничего, Рыжая. Я ничего не имею против этого.

В дверях он поколебался.

— Я только хочу, чтоб вы знали одну вещь, сэр. Я просил Джинкс выйти за меня замуж. Она отказалась, но я хочу, чтоб вы знали, что я ее люблю и намереваюсь заботиться о ней и о ребенке так долго, как она мне позволит.

«Не такой уж он, оказывается, легковесный», — подумал Митч. Но вслух сказал только:

— Понятно.

— Я не собиралась говорить тебе о том, что мы не женаты.

— Я так и думал.

— А что думает мама?

— Не знаю. Она не говорит, что думает.

— Я надеялась… Я думала, что, может быть, ты не узнаешь.

— Что ты не замужем?

— Да, — сказала она, не глядя на него, — и когда родился ребенок. Ты, вероятно, думаешь, что я шлюха.

Он снова подумал о Гейл Толмэн. То был единственный раз, когда он изменил Джо, но до сих пор это беспокоило его. «Если бы тогда Гейл Толмэн не была уже беременной, Райль мог бы запросто оказаться моим сыном», — подумал он. Митч вздохнул.

— Я сам не такое уж совершенство, чтобы судить других, — сказал он, — мы все ошибаемся.

Он увидел, как лицо ее исказилось от боли, и удивился этому.

Глаза его остановились на деревянной люльке в углу.

— Она красивая, правда, отец? — Джинкс спросила его так, как будто ждала, что он будет разубеждать ее в этом, и он удивился этому.

— Да, — сказал он, — пожалуй, более прелестного ребенка я и не видел. Снова ее лицо исказила боль.

— О Господи, ты хорошо себя чувствуешь? — быстро спросил он. — После родов, я имею в виду.

— Замечательно. Эрик говорит, что я легко до неприличия родила ребенка. В первые несколько месяцев я очень страдала от морской болезни, но потом все пошло прекрасно.

Он встал и подошел посмотреть на спящего ребенка. Золотые ее волосики были влажными, а пальчики сложены около ротика, похожего на розовый бутон.

— Исключительный ребенок, — решительно заявил он.

— Отец, могу я попросить тебя кое о чем?

— О чем угодно.

— Не говори маме о ребенке. Не говори, что Эли уже родилась. Скажи ей, что живот у меня огромный и я разрожусь с минуты на минуту.

— Ты же знаешь, что я не очень-то умею врать.

— Тогда вообще ничего не говори ей. Ох! Ведь ты не можешь этого сделать, правда? Она ведь знает, что ты собирался навестить меня.

— Нет, — медленно сказал он. — На самом деле она не знает. Я ничего ей не говорил. Лицо ее прояснилось.

— Тогда тебе не придется говорить ей, что ты видел меня. Ей не надо знать, что мы не женаты… или что… — она не смотрела ему в глаза, — что Эдисон родилась в апреле. — Она поспешила добавить:

— А в следующем месяце я напишу вам письмо и расскажу о ребенке, и она никогда не узнает, что ты был здесь. — Джинкс снова посмотрела в сторону колыбели, губы ее задрожали, как будто она вот-вот заплачет. — Именно так я и собиралась поступить, знаешь, но ты приехал и увидел ее. Я собиралась притвориться, что мы женаты и что Эли родилась позже на пару месяцев. — Она закусила губу.

— А почему вы не поженитесь, Джинкс?

— Не спрашивай, отец! Прошу тебя! Она засмеялась нервным смехом, и он подумал: она не может выйти замуж, потому что до сих пор любит Райля… или нет?

— Ты ведь всегда говорил, что не понимаешь женщин, — продолжала она, — поэтому ты, вероятно, не понял бы, даже если бы я объяснила.

Он взял ее руки в свои и попытался сделать так, чтобы его любовь передалась ей, чтобы она поняла, как сильно он тревожится за нее. И она, похоже, поняла это, потому что сжала его руки в ответ и сказала:

— Спасибо, отец.

— Я ничего не скажу твоей матери, — пообещал он, — но ты напиши нам, слышишь?

— Напишу, отец, напишу.

Они получили от нее письмо через две недели. Митч ожидал, что письмо будет большим и восторженным. Но оно оказалось коротким и сухим, написанным совсем не в обычном прыгающем стиле Джинкс.

«Хорошенькая малышка, — писала она. — 10 фунтов. С такими же, как у меня, зелеными глазами. Все обошлось хорошо, мама, хотя роды пришлось принимать Эрику».

Так роды принимал Эрик? Джинкс не говорила ему об этом. Он был разочарован письмом, но Джо перечитывала его снова и снова, как будто оно было образцом красноречия.

Каждый раз, перечитывая письмо, Джо восклицала:

— Она пишет, что ребенок красивый.

— Но ведь так и должно быть с красавицами мамой и бабушкой.

— И что девочка здорова.

— А почему бы ей не быть здоровой? — удивился он.

— Да нет, конечно. Я просто подумала… — Ее встревоженный взгляд снова упал на письмо.

— Джо, держу пари, ты уже знаешь письмо наизусть. В нем нет ничего, чего бы ты не прочитала уже добрую дюжину раз!

— Я знаю, — Она внезапно встала, обошла стол и поцеловала его.

— Ну, — обрадовался он, — что это на тебя нашло?

— Я уже так давно не говорила тебе, как сильно люблю тебя. — Она улыбнулась ему, в глазах появилось озорство. Как будто она сбросила тяжелый груз с души и теперь, как бабочка с мокрыми крылышками, выползла на теплый солнечный свет, чтоб просушить их.

— Киф приедет домой на следующей неделе и на все лето завладеет прудом. Что ты скажешь на то, чтоб ускользнуть сегодня днем и поплавать в нем?

— Но ведь сейчас только июнь, — запротестовал он, не веря своим ушам. — Вода еще ледяная.

— Помнится мне, что мы начинали купаться в Литтл-Блу аж в мае! Он рассмеялся.

— Ты неисправима, женщина.

— Да уж, надеюсь, ведь я так давно уже не была хоть кем-нибудь. А быть неисправимой — это даже интересно!

Он посадил ее к себе на колени.

— Так ты скажешь мне, в чем было дело?

— Нет. Все это уже в прошлом, Митч. Давай не оглядываться назад.

— Хорошо. Но скажи мне, если передумаешь. — Он не собирался тянуть ее за язык. Если она готова разобрать построенную ею стену, то он не собирается дуть в трубы и разбираться, кто прав, а кто виноват, он собирается забраться внутрь — и все.

— А теперь уйди с моих колен, женщина, и пойдем поплаваем.

Джо изменилась резко и полностью. Она стала терпеливее с Эдит, и вскоре благодаря Джо девочка успокоилась и перестала хныкать, что она делала непрестанно с тех пор, как уехал Карр.

Затем Киф приехал домой на летние каникулы, и Джо приветствовала его со столь очевидной радостью, что мальчик открылся и стал таким, каким и был до того, как начался этот кошмар. Киф искренне рассказывал о школе и даже осмелился предложить им найти какую-нибудь школу поближе к дому.

— Ты правда хочешь уехать в школу, дорогой? — спросила Джо. — Если не хочешь, то и необязательно это делать. Мы хотим для тебя только того, что сделает тебя счастливым, кроме того, мы так скучали по тебе весь год.

Митч немного опешил от неожиданного заявления Джо, но поспешил поддержать ее:

— Верно, сынок. Если тебе там плохо, конечно же, не надо возвращаться в школу.

Киф с недоверием перевел взгляд с отца на мать, а потом лицо его засветилось от радости.

Загрузка...