Безопасный жалобщик

ПОЧЕМ НЫНЧЕ ДЖИНСЫ

Это смотря где. И смотря какие.

Нет, конечно, говоря «где», я не имею в виду сотрясаемые кризисами различные зоны мирового рынка. В данном случае слово «где» применено мною в гораздо более узком смысле: то есть у нас в магазине или у нас же, но на руках.

Но тут же возникает вопрос — какие? Если джинсы наши, или венгерские, или польские, или индийские, вы покупаете их исключительно в магазине по восхитительно доступной цене, и только редкий чудак попытается перепродать их со спекулятивной наценкой. Но если джинсы американские или итальянские и на них пришиты хорошо зарекомендовавшие себя среди ковбоев, миллионеров, кинорежиссеров, докеров и прочих фирменные этикетки «Леви-Страус», «Супер-райфл», «Ли» и т. п., то, извините, надо быть большим чудаком, чтобы искать их в магазинах (даже комиссионных), и еще большим, чтобы надеяться приобрести их с рук по цене, хотя бы отдаленно напоминающей доступную.

Конечно, чего уж там говорить, этот самый «Ли» и скроен как-то особо ловко, и материал у него поплотнее, так что если зацепишься за гвоздь, то скорее выдернешь его с корнем, чем порвешь свои замечательные брюки. Да, кроме того, и протираются они как-то очень артистично: не до дыр, а до второго слоя, который значительно светлее и наряднее первого.

Так что обидно, конечно, что наша промышленность до этих тонкостей еще не дошла.

Правда, говорят, что у нас уже освоен выпуск прекрасной грубой джинсовой ткани «орбита», из которой производственное объединение «Рабочая одежда» шьет уже прекрасные джинсы. Правда, рассказывают, что нами закуплен самый что ни на есть джинсовый импортный материал, из которого вот-вот начнут шить отличные джинсовые костюмы. Но разве в этом дело? Ведь это будут не настоящие джинсы!

Один знакомый доверительно мне рассказывал:

«Человек я молодой, еще не женатый, хотя в смысле должности и зарплаты уже вполне сформировавшийся: работаю инженером и получаю что положено. Задумав жениться, я стал копить на настоящие джинсы. Один мой приятель пытался жениться в индийских и потерпел неудачу.

Поэтому я копил на джинсы с упорством средневекового алхимика. (Очевидно, вы слышали, что джинсы на рынке стоят столько, сколько дубленка в магазине.)

И тут мне подвернулся отрез американского джинсового материала. Того самого, из которого сшиты все «леви-страусы». Стоил он сравнительно недорого, и я его немедленно купил. Мой знакомый портной, у которого каким-то чудом оказалась выкройка джинсов чуть ли не от самого «Ли», сшил мне из «леви-страуса» просто шикарные джинсы на молниях. Нарядившись, я смело ринулся на свидание с предполагаемой невестой. Эта прелестная девушка в скромненьком джинсовом платьице фирмы «Тим-Дресс» (по цене равном отечественному стереофоническому проигрывателю со Знаком качества), увидев меня, сразу же заподозрила неладное.

— А ну повернись-ка спиной, — взволнованно сказала она. — Позволь, а где же твой лейбл?

Даже не зная толком английского языка, я сразу понял, что она имеет в виду фирменный ярлычок настоящих джинсов, который в ее кругу считается визитной карточкой истинного джентльмена, вполне заменяющей знакомство с последними литературными новинками и посещение текущих событий культурной жизни. Лейбла у меня не было.

— Нет, это не настоящий «Леви-Страус», — вздохнула она, — это самостроки.

И это прозвучало как приговор».

Так что дело тут не в практичных свойствах истинных джинсов, о которых один мой приятель с большим уважением говорил: «А что, я в них и сплю, и ем, и работаю, и в гости, и на дачу… А уж если ими разок-другой пол вымыть, то им и вообще цены не будет. А ты говоришь: дорого!». Нет, дело не в этих замечательных свойствах. Мои джинсы тоже стоят, если их на пол поставить, и в джинсах из «орбиты» можно прекрасно выспаться и — на свадьбу, но вот лейбла на них нет, это уж точно. А без лейбла современный сноб не может чувствовать себя вполне укомплектованным.

А потому, леди и лейблмены, покупайте фирменные этикетки!

Это просто и выгодно. Одна этикетка стоит в известных кругах не дороже пары летней обуви. Пришейте ее к заднему карману своих самостроков, и ваши акции в кругу знакомых подскочат точно до ее уровня.

И это, между прочим, касается не только штанов. Я знаю малого, который пользуется любой оказией, чтобы получить наклейку иностранных отелей. Потом он наклеивает эти «лейблы» на свой чемодан импортного производства и ездит в командировку в Саратов. А другой, собравшись в автомобильное путешествие на юг, попросил художника сделать ему за немалую плату красочные надписи на машине: «Orel», «Kursk», «Kharkov», «Simferopol». Прекрасный лейблменский набор.

И потому, возвращаясь к вопросу, почем нынче джинсы, я добавлю еще: смотря для кого. С лейблменов я бы на месте спекулянтов (да простит меня ОБХСС) брал не меньше, чем по тысяче рублей за пару. А то и по две. Или даже больше. Тогда по крайней мере полностью оправдалась бы появившаяся недавно на этот счет народная шутка: продам джинсы — куплю «Запорожец».

ВАЛУН ПРЕТКНОВЕНИЯ

В городе Чимкенте троллейбусные и автобусные билеты стоят одинаково. Это очень удобно. Тем более, когда маршруты троллейбуса и автобуса совпадают.

Стоит себе человек на остановке, проветривается, думает о преимуществах прогрессивного бескондукторного и бескассового метода. А тут, глядишь, что-нибудь и подошло. Все равно что — троллейбус или автобус. Какая человеку разница? У человека в кармане абонементная билетная книжица на десять поездок стоимостью пять копеек каждая. Впихнется он себе в свой троллейбус или автобус, погасит компостером пятикопеечный билет и следует в избранном направлении.

Но тут может оказаться, что среди присутствующих уже незаметно затесался контролер. И начинается проверка. И выясняется, что у человека — пятикопеечный билет, предназначенный не для троллейбуса, а для автобуса. А едет он как раз в троллейбусе. Хотя за эти свои пять копеек ему надлежало ехать в автобусе. Ну и что, что проезд и там стоит пять копеек? Ну и что, что билеты одинаковые и их легко перепутать? Контролеру до этого дела нет. И хорошо еще, если дело закончится просто штрафом. А то ведь могут и на работу написать. Или вывесить в троллейбусе позорящую фотографию в назидание детям и внукам.

— Позвольте! — возмущается простодушный сторонний наблюдатель. — Да что же это такое? Да за что же это его? Ведь он свой проезд оплатил в точности по тарифу. Может, в Чимкенте автобусы и троллейбусы принадлежат разным акционерным обществам? Может, городской транспорт ходит здесь сильно недогруженным и между конкурентами идет борьба за каждого пассажира?

Впрочем, сторонний наш наблюдатель не настолько наивен. Он прекрасно знает, что городской транспорт принадлежит у нас государству и деньги за билеты поступают в один карман — государственный. Но ему известно и другое. Он знает, что государство каждым автобусом и троллейбусом не заведует. Для этого у него есть различные министерства и ведомства. Причем трамваями и троллейбусами ведает одно министерство, а автобусами — другое.

Так неужели, недоумевает простодушный, жестокая конкурентная борьба за пассажира развернулась между этими солидными организациями? С чего бы это? Ведь у нас чего-чего, а пассажиров пока хватает. Хватило бы автобусов и трамваев.

С этим своим недоумением простодушный обращается к редакции. А редакция, в лице автора, к заместителю министра коммунального хозяйства Казахстана, ведающему в республике городским электрическим транспортом.

Из беседы с этим товарищем автору сразу становится ясно, что до борьбы за каждого отдельного пассажира дело пока еще не дошло. Хотя и до борьбы против — тоже. Отдельные, правда, довольно частые конфликты контролеров трамвайно-троллейбусной службы с владельцами автобусных билетов (и наоборот) объясняются отнюдь не конкурентными, а чисто ведомственными соображениями, борьбой за выполнение плана. Мы уж тут думали-думали, говорит замминистра, ломали голову, но ничего пока не придумали. Ввести единые абонементные книжечки? А как определишь, кто каких показателей достиг? Какой объем перевозок осуществил, скажем, троллейбус, а какой — автобус? Ведь там живые люди работают. У них тоже обязательства, соревнование, премии.

На глазах автора пятикопеечное дело грозило превратиться в многотонный валун преткновения на пути материального стимулирования соревнующихся коллективов. Но простодушный (видали хитреца!) предусмотрел в своем письме и это. Да какая разница, дорогие товарищи, уверяет он. Ведь если человек, едущий в троллейбусе с автобусным билетом, улучшает показатели автобусного хозяйства, то пассажир с троллейбусным билетом в автобусе несет победу в соревновании коллективу троллейбусного. Получается так на так. Потому что учитываются не погашенные билеты, которые мы, выходя из вагона, бросаем в урну, а количество проданных абонементных книжечек — троллейбусных и автобусных.

Автор даже ужаснулся элементарной простоте этой мысли. Нет, не может быть, чтобы все было так просто. Все-таки солидный человек, заместитель министра, говорил, что он со своими товарищами ломает голову. Кроме того, междуведомственные билетные валуны существуют не только в Чимкенте, не только в Казахстане, но и в других городах нашей страны. Из писем автор знал, что если вы погасите свой пятикопеечный автобусный билет вместо четырехкопеечного троллейбусного в Киеве, дело кончится штрафом и изгнанием из троллейбуса. Если вы, находясь в Куйбышеве и не имея при себе шестикопеечного автобусного билета, попробуете погасить вместо него ДВА пятикопеечных троллейбусных, дело окончится так же печально, как в Чимкенте и Киеве. И чтобы за всеми этими треволнениями и конфликтами не было какого-то высшего финансового смысла?

Автор обратился со своими сомнениями к начальнику управления финансирования местного и коммунального хозяйства автотранспорта и бытового обслуживания Министерства финансов СССР и узнал, что высшего финансового смысла за этим все-таки нет. Человек, погасивший свой пятикопеечный троллейбусный талон в автобусе (и наоборот), никакой не заяц. И заинтересованные министерства легко могут договориться между собой, чтобы его таковым не считать.

Так за что же страдает и мучается несправедливо оштрафованный и опозоренный? И почему его переживания никого не волнуют — ни министерства, ведающие троллейбусами, ни министерства, ведающие автобусами? Мы с вами грешным делом подумали, что он — жертва непреодолимости междуведомственного валуна. Но непреодолимости-то, оказывается, и нет. Хотя валун, конечно, есть. Тот валун, который лежит между интересами человека и бездушно-бюрократическим отношением к этим интересам со стороны заинтересованных, а вернее незаинтересованных организаций.

КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Приходит в редакцию посетитель и говорит, что их дом поставлен на капитальный ремонт.

Я его, конечно, горячо поздравляю с такой радостью, но он мои поздравления принимать не спешит.

— Дело в том, — говорит, — что на время ремонта нас отселили.

— И это замечательно! — говорю. — Значит, ремонт будет настоящий!

— Хочу надеяться, — говорит. — Но я не насчет ремонта.

— А насчет чего? — удивляюсь я.

— Насчет перевозки домашнего имущества во временное жилье.

— Ну, — говорю, — стоит ли беспокоиться о таких пустяках!

— А по-моему, это не пустяки, — говорит посетитель. — Я уплатил за это существенную для меня сумму.

— А почему, собственно, платили вы? — говорю. — Платить должна ремонтирующая организация. Это предусматривается в смете ее расходов.

— В том-то и дело, — говорит. — Потому я к вам и пришел.

Ох, думаю, опять надо кому-то звонить, что-то проверять… А потом, не ровен час, и фельетон писать придется. А на него, глядишь, еще и опровержение поступит. А ты пиши объяснение, доказывай свою правоту… Бр-р-р!

— Послушайте, — говорю, — а стоит ли связываться из-за этой, по сути не такой уж значительной, суммы? Может, плюнете на это дело, а? Может, простите строителям? Все-таки они для вас большое дело делают — дом капитально ремонтируют, а?

— Ну и что, что ремонтируют? — говорит он. — Это их обязанность. А получить деньги на перевозку домашнего имущества — мое право. И то и другое предусмотрено инструкцией.

— Уважаемый товарищ, — говорю я, твердо нащупав следующий спасительный ход бюрократической мысли. — Все-таки человек должен оставаться человеком. Нельзя же быть таким слепым приверженцем инструкций. Интересно, другие жильцы вашего дома тоже так вот ходят, требуют, добиваются этих перевозочных денег?

— Нет, — говорит, — другие уже плюнули на это дело.

— Прекрасно, — говорю я, — другие, значит, уже плюнули, а вам больше всех надо?

— Да вы просто сговорились с этими бюрократами! — в сердцах восклицает посетитель. — Это же надо такое: одни и те же слова, одни и те же выражения! Правда, до одного еще вы только не додумались. Мне в этом тресте прямо заявили: подавайте на нас в суд, тогда уплатим. Но почему, скажите, я должен ни с того ни с сего превращаться в какого-то сутягу?

— Дорогой товарищ, осторожнее в выражениях! — говорю я, вспоминая лучшие образцы передовой бюрократической технологии. — Слово «сутяга» принадлежит к категории бранных, а браниться в общественном месте никому не позволено!

Ну, думаю, сейчас я его этим замечанием обескуражу, и он отстанет. Подумаешь, в конце концов по смете ему недодали! Себе, что ли, они эти деньги оставили? Подругам своим, что ли, конфеты на них купили? Нет, эти средства остались в государственном учреждении. И, может, на них впоследствии в каком-нибудь детском садике новенький умывальничек установят. Или в доме отдыха плакат «Добро пожаловать» у входа повесят.

Но посетитель оказался крепким орешком. Он пропустил замечание мимо ушей и сказал:

— Нет, вы мне объясните, пожалуйста, почему гражданин, которому положено получить с какого-либо учреждения какую-либо нестандартную денежную выплату, должен выглядеть чуть ли не как антиобщественный элемент, который даже стесняется намекнуть, что его право защищено законом?

Удар, что называется, непосредственно мне под ложечку. После этого все мои увертки от сути дела выглядят не более убедительными, чем табличка «Наш дом борется за звание образцового», вывешенная в замызганном подъезде с неисправным лифтом и перегоревшей лампочкой.

Нет, чувствую, настоящий бюрократ из меня не вышел. И от этого посетителя мне не отвертеться. Придется писать. Писать о неестественном противопоставлении интересов отдельных учреждений интересам отдельных граждан. Вспомнить, как выглядит порой рационализатор, добивающийся законного материального вознаграждения, в какое положение попадает заказчик фирмы бытовых услуг, имеющий полное право на получение неустойки за просрочку своего заказа.

— Идите в суд, если у вас хватит совести, — говорят такому заказчику.

А знаете, что говорит судебная статистика? Она говорит, что граждане с такими исками в суды не обращаются. Хотя поводов у них, как вы сами понимаете, более чем достаточно. Но уж так воспитан наш человек, уж такая у него привычка — не противопоставлять личное общественному, тем более через суд. И злоупотреблять этой привычкой просто грех.

ГОРЬКО!

Свадьба шла как по маслу.

Молодые встречали гостей возле ресторанной вешалки и с достоинством принимали конверты.

Завершив этот торжественный обряд, они пригласили людей к столу. Невеста, преисполненная трогательного доверия к будущему спутнику жизни, отдала ему всю полученную сумму. Он охотно взял.

Застольная церемония началась с выступления отца жениха. Краснея от счастья и заикаясь от волнения, он сказал:

— Дорогие дети! В этот торжественный для всех нас день я хочу сделать вам памятный подарок, подарить замечательную книгу…

Он подмигнул собравшимся. Гости насторожились.

— Вернее, даже не книгу, — продолжал счастливый отец, — а книжку…

Гости понимающе заулыбались.

— Книжка эта хоть и небольшая, но содержательная. Читайте, да почитывайте. Считайте да подсчитывайте.

— Горько! — от души закричали гости.

Молодые небрежно поцеловались.

— А теперь, — сказал окончательно развеселившийся отец жениха. — Позвольте зачитать поступившие в адрес молодых приветственные переводы.

За столом воцарилась напряженная тишина. Никто даже не улыбнулся.

Тексты денежных переводов на общую сумму 565 рублей были покрыты бурными аплодисментами. Доходная часть свадебного бюджета уже возвышалась над расходной, как Останкинская башня над уровнем расположенного рядом пруда.

А поступление средств продолжалось. Уже произнесли свой тост, увенчанный солидными суммами, отец и мать невесты.

— Горько! — освятили его собравшиеся.

Уже доверенное лицо со стороны жениха вместе с доверенным лицом со стороны невесты завершили сбор «каравайных», вышли на минутку из зала, произвели необходимые подсчеты и, вернувшись, объявили результат: «800 рублей!»

— Горько! — единогласно утвердили его собравшиеся.

Деньги были тут же переданы жениху, который для пущей сохранности отдал их своей матери.

Ах, зачем невеста легкомысленно на это согласилась! Зачем она доверила своему суженому и остальные поступившие в их адрес суммы — всего четыре тысячи пятьсот рублей. Если бы она могла предположить, как обернутся денежные дела всего лишь на четвертый день после свадьбы, она бы наверняка настояла на том, чтобы ответственной хранительницей была назначена не свекровь, а ее собственная мать.

А обернулись дела так. Когда свадьба и последовавшие за ней трехдневные торжества в доме родителей невесты отгремели, как артиллерийский салют, родители жениха засобирались к себе домой, ибо жили в другом городе. Перед отъездом мать молодого сказала матери молодой:

— Значит, так, свашка, пятьдесят рублей я дала детям на билеты, нехай к нам в гости приедут… Двести рублей они получат с государства на кольца. И хватит с них. Нечего баловать. Остальную сумму я пока для верности у себя подержу.

Ах, зачем мать новобрачной легкомысленно на это согласилась! Могла ли она предположить, что всего через две недели брак, казалось бы, так прочно скрепленный финансовым цементом, развалится, словно был это не цемент, а глина. А от денег, которыми столь щедро были осыпаны брачующиеся, у бывшей невесты останутся лишь грустные воспоминания.

Но знаете, что самое смешное, а вернее трагисмешное во всей этой ситуации? Это то, что мать бывшей невесты, обратившуюся с письмом к нам в редакцию, угнетает не столько скоропалительный развод дочери, сколько постигший ее финансовый крах. Весь свой взволнованный рассказ о несостоявшемся счастье она сводит к элементарному, щемящему ее душу вопросу: «Дорогая редакция, убедительно прошу вас ответить, имеет ли моя дочь законное право на свои каравайные деньги?» При этом она убедительно просит ни дочь, ни ее самою в газете не называть, а так сказать, решить вопрос в принципе. Чтобы всем читателям было ясно.

Что же, уважим просьбу деликатной мамаши. Тем более, она и так уже наказана расторопными сватами. Пусть юристы теперь разбираются, кто кому и сколько там должен. В конце концов, если взять кодексы в руки, это не так уж трудно. А вот что касается вопроса в принципе, подумаем о другом. Как это так случилось, что мы прозевали превращение комсомольско-молодежной свадьбы в купеческо-мещанскую? Не в тот ли момент это произошло, когда мы совершенно справедливо задумались о возрождении торжественных бытовых обрядов и перешли от заляпанного чернилами загсовского стола в сверкающие чертоги Дворцов бракосочетаний или, как их нередко именуют современные жрецы Гименея, — Дворцов счастья.

Но прекрасно задуманное дело вдруг дало неожиданный побочный продукт. Наши свадьбы стали многолюдны, как общегородские митинги, где люди прекрасно знают, для чего их собрали, почему они кричат «ура!», но понятия не имеют, кто стоит с ними рядом. Свадьба стала престижна, как автомобиль или дача. У кого больше, тот и важнее. Люди нередко стараются переплюнуть друг друга. Гостей зовут по принципу: полезный человек молодым в жизни не помеха. Чем больше таких людей на свадьбе — тем лучше. Прекрасная деревенская традиция — гулять на свадьбе всем миром, войдя в городские пределы, обернулась приглашением дальних и сверхдальних родственников, давным-давно оторвавшихся от виновников торжества и даже не представляющих себе, как эти виновники выглядят.

Стоит ли удивляться, что при таком свадебном многолюдье индивидуальные, выбранные с любовью подарки превратились в непрактичный анахронизм? Подумать только, что было бы, если бы каждый приглашенный захотел в этом смысле отличиться! Наверняка дело бы не обошлось без пяти самоваров, шести настенных часов в оригинальном корпусе, восьми электронных будильников, двенадцати скороварок, двадцати четырех добытых по особому блату кофемолок…

Что делать после этого практичным современным молодым? Открывать подпольный хозяйственный магазинчик? Или под разными хитроумными предлогами возвращать полученное добро по себестоимости туда, где гости его покупали? А если не примут? Сдавать всю эту новехонькую товарную массу в комиссионку с потерей семи процентов? Морока и нерентабельно.

Нет уж! Хрустящая ассигнация куда Лучше. Кроме того, с ассигнации цену не сковырнешь и пятирублевый подарок под двадцатирублевый не причешешь. Так что надувательства тут куда меньше. А значит, и доверия и душевной теплоты по отношению к людям больше. Правда, отдельные отсталые родители еще вздыхают, мол, нельзя же все на деньги переводить. А чувства где, бескорыстие где, где романтика? Какая память от ассигнации останется? Разве что пометка в гостевом списке, кто сколько пожертвовал. Как говорится, для дальнейших взаимных расчетов. Фи! До чего эти нынешние докатились.

Но другие довольны. К чему нам эти лишние церемонии? Если стирать грани между городом и деревней, так уж давайте их стирать в обе стороны! И если деревня принесла городу обычай многолюдных свадеб, почему бы городу не внести в это дело свой городской практицизм? Вы знаете, почем нынче свадьба? В Москве, например, по ресторанной калькуляции, обязательной для устроителей, не менее 15 рублей на гостя. А если гостей пятьдесят? А если сто? Подсчитали? А сказать, какая у нас зарплата? То-то! А конверты помогают и расходы покрыть и практичные покупки для молодых сделать. Короче говоря, каждый гость на свадьбе — сам себе хозяин, пьет, гуляет за свой личный счет. А еще молодую семью деньгами ссужает. Именно ссужает, а не одаривает. Ведь эти деньги в конце концов к нему так или иначе вернутся. То ли он сам свадьбу отгрохает, да еще и не одну. То ли на день рождения гостей позовет. Говорят, что и в этом случае всякие цветы и подарки практичные люди скоро отменят и установят продуманные тарифы. С учетом возраста, семейного положения именинника, ассортимента закусок и округлости даты.

Вот будет здорово. И гостям никакой индивидуальной мороки с подарками. И имениннику прямой доход. А романтика? Романтику мы поищем в космосе. Горько!

СЕРДЦЕ НЕ КАМЕНЬ

На днях я стал свидетелем безобразного случая. Один нахал требовал в магазине книгу жалоб. Ему, видите ли, не понравилось, что продавщица отпускала хорошие яблоки вперемешку с гнилыми.

— Ну поймите, гражданин, — резонно говорила продавщица. — Нам такие завезли. Не выбрасывать же их.

Но покупатель уперся, как осел, и знай одно твердит: «Дайте книгу — и дело с концом!»

Публика даже возмущаться стала. Все спешат, а он пристает к продавцу, мешает работать.

Вышел заведующий отделом, стал уговаривать нахала. Дескать, на кой вам портить коллективу показатели, лишать людей прогрессивки… Дескать, если вы такой принципиальный и не хотите входить в наше положение, мы вам яблочко к яблочку подберем, пусть вам перед людьми будет стыдно.

А тот — ни в какую. Давайте книгу — и точка.

Мне просто до слез стало жаль эту продавщицу и ее заведующего. Я вообразил, сколько шума наделает эта жалоба, как контролирующие организации кинутся немедленно ее расследовать, какие жесткие меры будут приняты к этим милым людям.

И я решил прийти к ним на помощь. Дай, думаю, изучу и обобщу положительный опыт борьбы с жалобщиками в сфере торговли и бытового обслуживания и поделюсь им с заинтересованными лицами. Авось им от этого все-таки полегче станет.

Итак, я взялся за дело и довольно быстро обнаружил несколько интересных методов. Метод первый назывался «двойная бухгалтерия». Суть метода состояла в тонком знании психологии жалобщика. Авторы путем ряда наблюдений установили, что для лица, чем-либо недовольного, самое главное — самовыразиться. И если одни при этом ограничиваются устными выражениями, других неудержимо тянет к перу. И тут им уже все равно, на чем писать, куда и кому…

Учитывая эту психологическую тонкость, авторы метода, наряду с официальной книгой жалоб, завели сугубо неофициальный «Журнал активных предложений и пожеланий». Этот журнал беспрепятственно выдавался каждому недовольному, который писал в нем, что хотел и сколько хотел, пока ему это не надоедало и он не ставил точку. На том дело и заканчивалось, так как вышестоящие организации об этом журнале знать не знали и ведать не ведали…

Второй обнаруженный мною метод был обозначен авторами не без фольклорного изящества. Он назывался «на нет и суда нет». В основе метода — прямой и недвусмысленный отказ в выдаче книги жалоб. На вопрос жалобщика: «Почему?» — следует дать ответ: «Потому, что у нас ее нет!» На замечание жалобщика, что он этому не верит, надо ответить: «Не верите — можете проверить». После чего пригласить жалобщика принять участие в совместных поисках книги. Обследование проводить как можно тщательнее и дольше, чтоб жалобщик устал. Как только это станет заметно, следует заставить его залезть на чердак, а также спуститься в подвал. После чего предложить человеку стул. Испытав чувство облегчения, человек наверняка разведет руками и скажет: «Ну что же, на нет и суда нет. По крайней мере я убедился, что вы не врете».

А вы действительно не врете. И в этом сокровенная суть второго метода.

Третий метод я бы назвал «спасибо за внимание». Смысл его состоял в том, что книга жалоб без всякого подвоха предоставлялась любому желающему по первому требованию. Причем, если у желающего нечем было писать, ему бесплатно выделялась во временное пользование вполне исправная авторучка. Допустим, что, злоупотребив любезностью администрации, желающий написал о нехватке в столовой ложек, ввиду чего приходится хлебать щи вилками. Получив такую жалобу, администрация немедленно выносила ее на обсуждение коллектива. А затем, всесторонне обсудив поведение жалобщика, писала в книге буквально следующее:

«Спасибо за внимание. Ваша благодарность объявлена на пятиминутке».

Лично я в восторге от такой находчивости и рекомендую этот опыт всем желающим.

Дальнейшее изучение практики столкнуло меня с интересным методом, суть которого пока оставалась загадкой. Внешне все выглядело очень просто. Стоило в книге жалоб появиться какой-либо неприятной записи, как следом за ней немедленно появлялись две приятные. Причем автор неприятной выглядел после этого придирой и склочником, каковым, видимо, и являлся на самом деле. Сколько я ни допытывался у директоров и заведующих, как им удается такого достичь, они лишь скромно пожимали плечами и говорили, что правда — она всегда себя проявит…

И вдруг неожиданно явилась разгадка. Она пришла в образе раскаявшегося опровергателя, который рассказал мне, как работники книжного магазина обратились к нему с просьбой опровергнуть жалобу, записанную в книгу накануне. И поскольку сердце у него — не камень, он охотно откликнулся на эту просьбу. В своем опровержении, записанном в книге, он осудил неправильное поведение жалобщика и высоко оценил культуру работников магазина.

И надо же было случиться такому совпадению, чтобы через три дня в роли жалобщика оказался он сам. Находясь в другом книжном магазине, он несколько дольше, чем это показалось уместным продавцу, рассматривал приглянувшуюся ему книгу. Продавец в грубой форме его поторопил и отнял книгу. Тогда наш герой попросил другую, а именно — книгу жалоб. И тут стоявшие рядом два покупателя, судя по всему, знакомые продавца, пригрозили бывшему опровергателю такими опровержениями, от которых на службе не поздоровится. Будучи уже в курсе подобных дел, человек предпочел не связываться и покинул магазин с чувством большой обиды. Теперь он пишет в редакцию, что глубоко сожалеет о своей беспринципности.

Нет, конечно, отдельные нестойкие типы среди нас еще встречаются, но, несмотря на это, я свободно могу рекомендовать метод «опровержения» всем заинтересованным директорам и заведующим.

А сам на всякий случай схожу в продуктовый магазин и напишу опровержение на того нахала с яблоками. Представляете, как будет мне благодарна дирекция? И признательна жена, которая является в этом магазине постоянной покупательницей и не любит, когда ей подсовывают гнилые яблоки.

КОГДА ПОСТУЧИТСЯ КРОВЕЛЬЩИК

В редакцию пришла посетительница и попросила помочь ей в трудном деле.

— Крыша в моем доме течет, совсем прохудилась… А ремонтники два года тянут.

— Какие ремонтники? — спросил я.

— Наше эрсэу! Договор со мной подписали, деньги получили, а дела не делают. То материалов у них нет, то мастеров…

— Ну и что, — говорю, — тут не жаловаться, а радоваться надо. Ведь каждый день просрочки — ваш прямой денежный выигрыш. Как проценты в сберкассе. Мои коллеги-фельетонисты, говорю, в свое время немало потрудились для решения этой проблемы. И добились-таки своего. Ваши интересы теперь прочно защищены. Какая сумма договора?

— Пятьсот рублей.

— Вот и прекрасно! — говорю. — Мы сейчас вместе с вами позвоним в Министерство жилищно-коммунального хозяйства, которому подчиняются эти эрсэу, и точно узнаем, какую премию вам надлежит получить с ремонтников за два года ожидания. Вы быстренько ее получите, заодно заберете уже уплаченные за ремонт деньги и сможете купить цветной телевизор. А может, даже автомобиль «Запорожец».

— Ремонт мне нужен, ремонт! — напомнила посетительница, но против премии возражать не стала.

Я набрал номер начальника производственного отдела министерства.

— Скажите, — спрашиваю, — ведь это верно, что заказчику положена неустойка с ваших эрсэу за просрочку работ?

— Верно, — слышу в ответ. — Одна десятая процента в день.

Я радостно киваю посетительнице.

— Значит, — говорю в трубку, — за два года это составит семьдесят три процента. А при сумме договора в пятьсот рублей — триста шестьдесят пять рублей ноль-ноль копеек. (Я считаю быстро.)

— Нет, — отвечает мой невидимый собеседник, — при сумме договора в пятьсот рублей это составит тринадцать пятьдесят. (Видимо, он считает еще быстрее, но как-то не по-нашему.)

— Сколько, сколько? — переспрашиваю.

— Тринадцать с полтиной, — повторяет товарищ из министерства. — Видите ли, неустойка начисляется по десятой процента в день только первые семь дней. А затем к этому прибавляется еще два процента — и точка! Так что и за неделю, и за год, и за два — расчет один.

— М-да… — говорю, — это, должно быть, стимулирует усилия строителей.

Звоню в РСУ. Мне отвечают:

— Какая неустойка? Какие штрафы? Никогда не платили и платить не собираемся. Ну и что, что в типовом договоре есть? А в наших договорах нет. И никаких указаний ни из облтреста, ни из министерства мы не получали.

Вот те и на! — думаю. А мы, фельетонисты радовались, что помогли населению дисциплинировать ремонтников. Но, может, данный случай — досадное исключение?

Звоню в несколько областных городов. Управляющие облремстройтрестами отвечают удивительно единодушно:

«Не платим, не платили и платить не собираемся. В договоры не включаем. Указаний не получали».

— Ничего, — говорю я посетительнице, — ничего… Вашу неустойку мы все равно взыщем, дело-то пустяковое… Главное, нам с вами известно, что она все-таки положена. А другие и того не знают… Мы обрушимся на ремонтников со всей силой печатного слова, мы скажем, что планы ремонта надо выполнять ремонтами, а не продажей дефицитных ремонтных материалов, якобы уложенных, наклеенных, установленных. Они уплатят вам ваши тринадцать с полтиной! От этого могучего финансового удара не устоят и товарищи из самого министерства. «А подать-ка сюда всех, кто виноват в нарушениях сроков ремонтов жилых помещений наших уважаемых граждан!» — скажет министр и соберет расширенное совещание. И выступят на этом совещании множество заинтересованных товарищей. И внесут они разные предложения по выправлению сложившегося положения. И станет ясно из этих предложений, как все любят нашего простого, скромного заказчика, как готовы не только открыть ему секрет насчет неустойки и платить ее по первому требованию, но даже и не доводить его до таких крайностей, соблюдая точно и последовательно все предусмотренные договором условия. И уж тогда, можете не сомневаться, — говорю я посетительнице, — в вашу дверь настойчиво постучится кровельщик!

— А может, лучше я сама к нему постучусь и вручу эти самые тринадцать с полтиной пол-литрами, разве ж он устоит? — сказала посетительница и живо засобиралась домой.

Я так и не успел ей объяснить, что она неправильно понимает роль и назначение неустойки.

ФИРМЕННАЯ «ВЕНЕРА»

У меня есть замечательная идея. Слыхал я, что многие поезда опаздывают, что в них нет порядка. Так вот, я предлагаю создать образцовые фирменные поезда и даже дать им красивые названия, что-нибудь вроде «Тихого Дона», «Седого Днепра», «Волги-Волги»… Пусть в этих поездах будут вежливые и приветливые проводники, исправное оборудование, бачки с кипятком… Пусть эти поезда уходят и приходят точно по расписанию, а честь фирмы, то есть нашего славного Министерства путей сообщения, будет гарантией комфорта и точности этих поездов. Неплохая идея, а?

Придумав это прекрасное начинание, я уже не хочу останавливаться и думаю дальше. Я вижу, как эти вдохновляющие примеры обрастают все большим числом последователей. Как число фирменных поездов растет с каждым днем. Как для названий их уже не хватает крупных рек, знаменитых озер, прославленных курортов, а также городов союзного, республиканского и областного значения. Как наши славные железнодорожники, подняв честь своей фирмы на небывалую высоту, не знают, что им делать с нескончаемым потоком благодарностей. Что делать с жалобами — знали, а что с благодарностями — ума не приложат.

Увлеченный плавным течением своей конструктивной мысли, я горячо берусь за новую проблему: что делать с излишком благодарностей. И вот, когда путем сложных логических построений я дохожу до четкого и ясного ответа на этот вопрос, на мой рабочий стол ложится свежая почта. В основном она не имеет никакого отношения к занимающим меня мыслям. Но вот письмо, которое меня настораживает. В письме говорится: «Судьба привела меня в восьмой вагон фирменного скорого поезда «Осетия». (Какая досада! Оказывается, я со своей замечательной идеей уже опоздал и фирменные поезда с красивыми названиями уже созданы.) В вагоне полумрак, лампочки горят вполнакала. Проводница туманно обещает: «Вот если явится электромонтер…» Лестничек, чтобы взобраться на верхние полки, нет. Салфеток на столах — тоже. Полочки над нижними местами поломаны. Сантехника в ужасном состоянии. Мусор из ящика не выносится, и, переполнив ящик, он лежит горой на крышке. На станцию Красный Лиман поезд прибыл по расписанию, но ушел с опозданием, так как мы пропускали пассажирский, нефирменный поезд Москва — Баку. Сравнение расписания этих двух поездов показало, что обычный пассажирский поезд путь от Москвы до Красного Лимана должен пройти быстрее, чем скорый «фирменный».

Да, на благодарность это письмо не похоже. Но что же это? Неужели идея фирменных поездов себя не оправдывает? А может, я вместе с ними настолько отстал от жизни, что не заметил, как эти поезда сперва были окружены всеобщим вниманием, потом стали обыденностью, а потом и вовсе превратились в ничего не значащий фактор? Благосклонное внимание общественности уже отшумело, кто мог, на этом деле уже отличился, где надо, уже отчитались, так чего же теперь зря голову ломать, зря силы тратить?.. Теперь не грех и какую-нибудь новую замечательную фирменную идею придумать: например, вручать каждому пассажиру вместе с билетом красочно оформленное пожелание счастливого пути и своевременного прибытия на станцию назначения. Представляете, как это высоко поднимет дух пассажиров опаздывающего поезда?

Однажды узнаю, что пальтовым тканям под романтичными названиями «Венера» и «Веснянка» присвоен государственный Знак качества. Ну, думаю вот это — фирменное блюдо! Теперь честь и славу этих тканей граждане покупатели буквально на плечах будут разносить в разные уголки нашей страны, а возможно, и за ее пределы. Все, думаю, пришла пора восторженных отзывов и благодарственных телеграмм. И, конечно же, меня стала мучить мысль: а что с ними делать? Впрочем, этот ход моих рассуждений вы уже знаете. Правда, тогда я еще не додумался до столь простого и ясного выхода, как сейчас, но все же кое-что изобрел. Я был уверен, что текстильщики по достоинству оценят мои усилия. Но прежде чем послать им свои соображения, я позвонил в Министерство торговли и спросил, как идет реализация «Венеры» и «Веснянки», большие ли очереди стоят за ними в магазинах, не организована ли предварительная запись на эти ткани. В ответ я услышал интересную новость. Оказалось, что Знак качества на этих прекрасных тканях не продержался и полугода и был снят ввиду ухудшения качества данной продукции и отсутствия на нее покупательского спроса.

Нет, как видно, об излишке благодарностей за те фирменные блюда, которые довольно быстро теряют свои прекрасные свойства, говорить еще рано. И открытый мною метод работы с этими излишками пока в распространении не нуждается. Но если он где-нибудь понадобится, пишите, звоните, всегда буду рад помочь. Ведь этот метод — тоже фирменное блюдо.

КОШАЧЬИ КОНЦЕРТЫ

Кошка мяукала жалобно и пронзительно. Звуки неслись из зрительного зала. Артисты переглянулись. Самый находчивый из них даже улыбнулся и позвал:

— Кис-кис.

— Халтура! — выкрикнул кто-то.

В публике засмеялись.

Довольный, что хоть чем-то удалось рассмешить аудиторию, конферансье гоголем прошелся по сцене.

Однако мяуканье не прекращалось. Наоборот. Оно теперь неслось из разных концов зала. Концерт явно перерастал в кошачий. Пришлось дать занавес.

За кулисами было созвано эсктренное совещание.

— Братья! — сказал Лахуткин. — Нас здесь не поняли. Но выручка у меня…

Наскоро застегнув чемоданы, артисты покинули город.

— И кто бы мог подумать, что они окажутся жуликами! — сокрушался на другой день директор районного Дворца культуры. — Представились участниками самодеятельности тепловозостроительного завода. Кроме фокусов показывали солидные документы: направление из областного Дома народного творчества, разрешение заведующего городским отделом культуры, утвержденную программу. А ведь нас гастролями не балуют… Вот и принял я их.

А в это время гастролеры пересекли границы соседней области. В плоском кожаном портфеле типа «дипломат» они везли пачки добытых у верных людей и нигде не зарегистрированных «входных билетов».

Концерты обычно начинались при переполненном зале.

— Уважаемая публика! — раскатистым голосом профессионального конферансье обращался к присутствующим некий Свистунов. — Р-р-разрешите пр-р-редставить вам участников нашей железнодо-р-р-рожной самодеятельности!

На сцену, пыхтя и отдуваясь, как паровозы, выходили несколько полубритых типов с унылыми лицами неудачников-профессионалов.

— Уважаемая публика! — продолжал конферансье. — Вы слышали когда-нибудь звуки проходящего экспресса «Красная стрела»? Если нет, то сейчас услышите. С эмитацией этих звуков (слово «эмитация» он произносил с подчеркнутым первым «э», очевидно, это тоже входило в ассортимент шуток) перед вами выступит заслуженный артист… нашего ансамбля товарищ Мясоедов. Маэст-р-р-ро, пр-р-рашу!

На сцену выходил человек с гармошкой и начинал извлекать из нее свистящие, шипящие и сипящие звуки. Это продолжалось долго и выглядело изнурительной работой.

— А теперь, дорогая публика, неоднократный чемпион по акробатике мастер спорта Александр Кустодиев-Мефодиев исполнит отгадывание мыслей на небольшом расстоянии…

После этого исполнялись еще и «украинская народная песня» «Девушка с гитарой», «сатирические куплеты»… и «фокусы с манипуляцией». Обычно на этом месте публика не выдерживала и начинала полегоньку мяукать. Или ерзать. Или рассказывать друг другу анекдоты…

Неизвестно, что в этой программе производило самое неизгладимое впечатление на заведующих районными отделами культуры. То ли «эмитация», то ли «фокусы с манипуляцией», то ли еще что-нибудь… Во всяком случае, когда заведующие садились за составление по просьбе артистов отзыва об их сценической деятельности, руки заведующих не дрожали.

«Программа бригады интересная, разнообразная», — четко хвалил гастролеров один.

«Зрители очень тепло принимали участников художественной самодеятельности. Где бы они не побывали — остается добрая слава», — щедро врал другой.

«Райотдел культуры желает эстрадно-акробатической группе и в дальнейшем повышать свой идейный уровень и мастерство исполнения», — политично оценивал третий.

Конечно, тут бы нам обратить весь свой пыл против «неразборчивых и всеядных» работников местной культуры, которые потворствуют халтурщикам, теряют финансовую и прочую бдительность, проявляют ротозейство и т. д. и т. п.

Ну, что касается финансов — это особая статья. И, скорее всего, уголовная. Нас же в данном случае больше волнует культурный аспект кошачьих концертов, причины, которые заставляют районных культурников распахивать свои сердца навстречу любым заезжим халтурщикам.

Не от хорошей жизни они такие гостеприимные. И не так уж им отказывают вкус и художественная бдительность. Порой они и сами непрочь помяукать вместе с другими, да только должности не позволяют.

Но что, скажите, что вы прикажете им делать, если их «глубинка» до сих пор еще остается чуть ли не пугалом при составлении планов солидных гастролеров. И бесталанные, но не безынициативные халтурщики хорошо знают об этом и умеют использовать «глубинку» в своих интересах.

Короче говоря, на безрыбье — и зяблик соловей.

БОРОДА НЕПТУНА

Говорят, что одним из показателей культуры города является количество воды, потребляемой душой его населения. Если так, то город Черноярск прочно вышел на первое место в мире.

Водопроводная вода льется здесь бурным потоком. Судя по ее расходу, черноярцами открыты новые, не изведанные доселе формы водопользования. Наверняка душ здесь принимают не по субботам, как это водится в отдельных консервативных семьях, и даже не два раза в день, как это делает ныне ряд граждан, не пренебрегающих городскими удобствами, а по шесть, восемь, десять и даже двенадцать раз в сутки.

Совершенно ясно, что ни одно празднество не может обойтись в Черноярске без водной феерии. Особенно хорошо здесь должны удаваться характерные для океанских масштабов водопользования праздники Нептуна. Правда, зимой исполнитель роли морского царя может замерзнуть, а его длинная борода — превратиться в ледовую дорожку для начинающих конькобежцев… Но почему, если есть «моржи», купающиеся в ледяных прорубях, не может быть «нептунов», веселящихся под струями ледяной водопроводной воды?

Впрочем, оставим наши догадки и дадим слово И. Сидорову.

«У нас в городе, — пишет он, — много течей из линий водопровода и уличных колонок. Вот сейчас зима, и от этих течей образуются сплошные ледники до нескольких сотен метров в длину и метра полтора в толщину… Очень больно наблюдать, как разбазаривается наше народное добро — вода и электроэнергия».

Так, понятно. Душам черноярцев не до двенадцати душей в сутки. Их душа болит за разбазаривание воды и электроэнергии. Народ начитанный и технически грамотный, они знают, что система водоснабжения крупного современного города потребляет больше электроэнергии, чем имеющийся в таком городе метрополитен. И хотя пока город Черноярск маленький и метрополитена в нем еще нет, его граждане понимают, как велики потери от бесхозяйственного отношения к воде. Они не хотят нести эти потери и обращаются к редакции всесоюзной газеты с просьбой о помощи.

…Звоню председателю горисполкома. Хочу узнать, не нужны ли дефицитные запчасти и новые колонки. Хочу предложить себя в роли столичного толкача по этим вопросам. Хочу сказать, что заботы черноярцев в борьбе за сохранение воды и электроэнергии не могут оставить равнодушными никого, а фельетониста — тем более.

— Водопроводные течи? — спокойно говорит председатель. — Бывают, бывают, чего в нашей жизни не бывает… А вообще проблемы я здесь никакой не вижу. Мы готовим реконструкцию всего городского водопровода, и не так уж много воды утечет, как мы ее осуществим. Многосотметровые ледники на улицах? Ну, это преувеличение. Есть, знаете ли, у нас любители все преувеличивать. Нет, почему же? Заботу вашего читателя о сохранении народного богатства назвать преувеличенной не могу, не имею права… Кстати, не подскажете, от кого именно у вас информация? Мы бы провели с этим товарищем разъяснительную работу. А трубы и колонки новые нам не нужны. Спасибо, как-нибудь управимся сами.

Я положил трубку с чувством разочарования. Действительно, поспешишь — людей насмешишь. И чего я торопился податься в толкачи? Подумаешь, письмо Сидорова меня взволновало! А вдруг он действительно преувеличивает, и ледники у колонок там не в несколько сот метров длиной, а вдвое короче, и не в полтора метра толщиной, а вдвое тоньше, а я тут к уважаемому товарищу, вдохновленному планами общей реконструкции, лезу с какими-то мелкими текущими вопросами. Ну, подумаешь, течет вода из неисправных колонок. Течет и в других городах и поселках нашей страны. Народное богатство? Ну зачем все преувеличивать? Неужели от этих течей страна обеднеет? Притом, если помнится, мы с вами еще в школе учили по географии о круговороте воды в природе. Никуда эта вода, как известно, из природы не денется, все равно назад, в водопроводы вернется!

Для этого понадобится чей-то труд? Электроэнергия? Химическая очистка? Ну, полно! Кто эти потери измерил? Кто подсчитал, сколько этой воды утекло? И кто знает, с какими метрополитенами это сравнивать? Может, Сидоров, который по службе вообще не обязан об этом беспокоиться, но которого это почему-то волнует? Или председатель, который по службе-то беспокоиться обязан, но которого утечка воды волнует гораздо меньше, чем утечка отрицательной информации о положении дел в подведомственном ему хозяйстве.

Так что пусть себе течет, а если нас с вами вслед за товарищем Сидоровым это беспокоит, так это, как я понял из беседы с председателем, наше личное дело. Вроде как борода у Нептуна.

БЕСПЛАТНЫЙ БЕНЗИН

Сегодня я собираюсь посетить Государственный комитет по делам изобретений и открытий. Есть у меня к ним одно небольшое дело. Так, мелкий изобретательский пустячок…

Видите ли, я совершенно случайно обнаружил, что бензином нынче можно заправляться совершенно бесплатно. Ну, абсолютно за так. Как из собственной нефтяной скважины. И, заметьте, безо всякого убытка для государства.

И поскольку заявка моя уже составлена, надлежащим образом оформлена и через три часа будет подана, волноваться о приоритете мне уже не приходится. Могу осчастливить своим открытием любого желающего.

Нет, конечно, я бы мог сохранить его пока в тайне, так сказать, для сугубо личного потребления. Но меня распирает честолюбие первооткрывателя. Бог с ним, с формальным приоритетом, думаю я. Но вдруг за рубежом пронюхают о моем открытии и внедрят раньше нас? И моим коллегам-автомобилистам придется заимствовать зарубежный технический опыт, вместо того чтобы распространять свой собственный.

Итак, в чем суть метода? Расскажу популярно.

Вы подъезжаете к автозаправочной станции, оборудованной колонками с пятилитровой мерой отсчета. Долго искать такую АЗС не придется, ибо их у нас подавляющее большинство.

Становитесь в сторонке и ждите.

Вот подъехал ваш незнакомый коллега-водитель на «Жигулях» и отдал в окошко заправщице деньги за 30 литров бензина. Если у вас с собой морской бинокль или подзорная труба, вы сумеете разглядеть эту сумму вполне отчетливо, она достаточно крупная.

Теперь следите внимательно за действиями незнакомого коллеги, его словами, а также ответными словами заправщицы.

— Стоп! — кричит коллега-водитель, когда на циферблате колонки стрелка достигает 25.— Больше не лезет! — и отключает замок шланга.

— В расчете! — хрипит в мегафон заправщица. — Вам больше и не положено.

— Так я же уплатил за тридцать! — упрямится коллега-водитель.

Тогда заправщица выходит из своего дворца наружу и уже без мегафона, а нормальным человеческим голосом говорит:

— Инструкцию нужно знать.

— Какую еще инструкцию?

— Какую, какую! О порядке отпуска нефтепродуктов. Пункт двадцать восемь, подпункт бэ. Там прямо сказано, что если стрелка встала на двадцать пять, то я должна получить с вас за тридцать. А если на тридцать — за тридцать пять. В общем, на пять больше.

— Это почему же? — удивляется коллега-автомобилист.

— А потому, — вразумительно разъясняет заправщица, — что стрелка счетчика показывает только по пять литров. И откуда мне знать, насколько больше пяти вы заправили после того, как она встала на свое место. Может, на сто грамм, а может, и на пол-литра. Моя техника этого не показывает. В конце концов не волнуйтесь, дорогой товарищ, недополученное вами получит следующий.

Коллега-водитель безнадежно машет рукой и уезжает. Тут вам самое время подъезжать. Обращаетесь в окошко к заправщице и говорите:

— Пять литров бесплатного за счет отъехавшего товарища.

— Вас поняла, — отвечает колонщица, — вставляйте шланг.

— Большое спасибо, — говорите вы, заправляетесь и отъезжаете.

Если хотите продолжить этот интересный экономический опыт, не заезжайте только на АЗС, оборудованные колонками с литровым счетом и наличным расчетом. Там бесплатным бензином не разживешься. Но, на ваше счастье, таких станций ничтожно мало. В моем открытии это учтено. Ведь я заметил, что даже на АЗС, где такие усовершенствованные колонки есть и где можно легко оплатить каждый литр, бензин продают не за деньги, нет, бензин здесь продают за талоны. А талона меньше пяти литров в окружающей нас природе нет. Поняли, как нам везет?

Например, коллега-автомобилист дал талонов на 25 литров, а колонка отсчитала ему всего 21. Больше не вместилось.

— В расчете! — говорит заправщица.

— В каком расчете? — спрашивает коллега. — Какой может быть расчет, когда с вас еще четыре литра сдачи.

— А чем я, извините, вам их сдам? Своими пальцами, что ли? — И она выразительно складывает свои украшенные бриллиантами трудовые пальцы в этакий аляповатый ювелирный кукиш. И добавляет: — Деньгами, извините, мы не сдаем, а трамвайных билетов у меня нет. Я ими не пользуюсь, на такси езжу.

Опытный автомобилист быстро смиряется и отъезжает. Неопытный смиряется не так быстро, но все равно отъезжает.

И тут снова подъезжаете вы.

— Четыре литра бесплатного!

— Согласно инструкции? — спрашивает заправщица.

— Подпункт бэ пункта двадцать восемь! — словно отзываясь на пароль, говорите вы.

— Можете заправляться! — приветливо улыбается заправщица.

Согласно моим расчетам, на заправку полного бака «Жигулей» таким экономичным способом должно уйти от сорока минут до часа, считая время переезда с одной АЗС на другую. Руководящие товарищи из заинтересованных организаций гарантируют полный успех предприятия. Готовя свою заявку, я беседовал с некоторыми из них и получил полное заверение, что при существующих расчетах на колонках с пятилитровой мерой невыбранная клиентом разница до пяти литров обязательно и безвозмездно попадет к следующему товарищу. Ну, а что касается невозможности дать сдачу талоном менее пяти литров, то совершенно понятно, что следующий в очереди может получить ее натурой совершенно бесплатно.

Господи, думаю, только подольше бы сохранились эти допотопно прогрессивные пятилитровые колонки. Только бы за рубежом не пронюхали и не стали скупать их у нас для обеспечения своего населения бесплатным горючим. Только бы не вздумали печатать у нас талоны достоинством менее пяти литров!

Нет, заверили меня, талоны литрового достоинства пока никто вводить не собирается. А техническое перевооружение АЗС, как я узнал, идет так медленно, что лично мне и последователям моего замечательного метода бесплатного бензина хватит еще надолго.

Короче говоря, вдохновленный этими прогнозами, я решил плавно перейти от теории к практике, ибо, как вы сами понимаете, любое изобретение только тогда начинает по-настоящему плодоносить, когда оно куда-нибудь внедрено.

Попробовал я его внедрить.

Подъезжаю к пятилитровой колонке, обращаюсь к заправщице и говорю:

— Пять литров бесплатного.

— Вы что, в себе? — спрашивает она. — Бесплатного бензина у нас пока еще нет даже для сумасшедших.

— А я не сумасшедший, — говорю, — я просто стоял следующим за тем гражданином, и мне положен недополученный им бензин.

— Ну прямо Райкин! — хохотнула заправщица через свой мегафон на всю прилегающую округу. Даже птицы взлетели.

— А вы не смейтесь, — говорю, — и птиц не пугайте. Я знаю инструкцию и действую в прямом соответствии. Мне вышестоящие товарищи разъяснили.

— Ну тогда идите, вставляйте шланг, нажимайте рычаг, и посмотрим, что вы заправите.

Иду к колонке, вставляю, нажимаю и… и ровным счетом ничего не получаю. Пять литров моего предшественника уже бесследно слились с полноводной рекой благополучия, на берегу которой с бездонным ведром сидит королева бензоколонки. Странно…

Повторяю свой опыт на колонке с однолитровым отсчетом, но с талонным расчетом. Еще более странно… Вместо того чтобы культурно обслужить меня бесплатным бензином, заправщица орет:

— Ишь дармоед какой сыскался! За чужой счет поживиться хочет! Чужая сдача ему потребовалась. А чужая жена тебе не нужна?

Нет, что-то в моем открытии недоработано. Недоучтена психологическая сторона заправочного дела. Ясно, что к моему бесплатному бензину тянут лапу могущественные конкуренты. Мало им, видно, того, что они и так имеют, скупая у шоферов государственных машин лишние талоны и пуская их в новый оборот в своих собственных финансовых интересах. Мало того, что на их личный карман работает могучая система приписок тонно-километров на государственном автотранспорте, порождая эти вихри лишних талонов. Моим конкурентам, видите ли, захотелось еще поставить себе на службу и техническое несовершенство топливо-раздаточного оборудования, и странную щедрость талонного номинала (только пять и не литром меньше!), и одностороннюю широту авторов инструкции о работе АЗС (плати, ребята, с округлением до пяти литров, не обедняете!).

Нет, зря я радовался тому, что новую бензозаправочную технику выпускают медленно, а талоны менее пятилитровых и вовсе выпускать не хотят. Все равно, выходит, лично я и мои коллеги-автомобилисты ничего на этом иметь не будут, а будут иметь на этом жулики и проходимцы, для которых словно созданы и это устаревшее оборудование, и эта еще более устаревшая инструкция, и это абсолютно устаревшее отношение к бензину как к газированной воде, которую и считать-то менее чем по пять литров просто смешно.

Раньше было просто смешно, а теперь смешно до слез.

ПОКА ЕЩЕ НА КОНЕ…

Не знаю, как другие представители так называемого сильного пола, а я лично чувствую себя неуютно. Нет, это, конечно, хорошо, что у нас с женщинами равные права. Такое равенство позволяет нам чувствовать себя ничуть не хуже их. Но, сдается мне, есть в этом для нас, мужчин, большая опасность.

Сперва нам дают отдохнуть в их праздник. Потом от нас потребуют, чтобы мы после работы бегали в магазины и готовили обед на два дня. Потом заставят штопать, стирать, гладить, воспитывать детей… В общем, один весьма дальновидный представитель нашего пола говорил мне, что дело идет к матриархату.

У него даже есть на сей счет своя теория. Он говорит, что в семье всегда кто-нибудь главный. При домострое, говорит он, главным всегда был мужчина. А теперь все наоборот: какую семью ни возьми, главная там женщина. А почему? Очень просто. Мало того, что она тоже образованная, мало того, что ее тоже при каждом удобном случае куда-нибудь выдвигают, мало того, что она тоже и делегатом, и депутатом, и вообще на самом высоком уровне, так она же еще и домашнее хозяйство свое ведет, как министры финансов, экономики, заготовок и бытового обслуживания, вместе взятые.

Мы что? Какие права у нас? Притащил свою зарплату, поел, что дадут, и — на диван. Или к телевизору. Можете представить, что с нами будет, если женам вдруг покажется, что не оправданы их самые светлые девические грезы, и они решат с нами развестись, или, грубо говоря, бросить. Ведь мы же буквально пропадем. Мы останемся несчастными и беспомощными, как они оставались при проклятом домострое. Кто нам сготовит? Кто постирает? Кто распределит наши расходы, чтобы дотянуть до доходов? Кто… В общем, мой приятель считает, что наше дело швах. Просто, говорит он, окончательное оформление матриархата задержалось благодаря мужскому бюрократизму, но, поверь мне, говорит, нам еще с тобой придется повоевать за нашу эмансипацию!

Но я оптимист. Я не склонен предаваться таким паническим настроениям. По-моему, у наших женщин еще остались кое-какие свои проблемы, которые они не успели решить. И, пока они будут этим заняты, мы, мужчины, можем еще насладиться пережитками патриархата.

Взять хотя бы такой интересный вопрос. Все вы помните, как в целях борьбы с хулиганством было решено, что граждане, получившие бытовую травму, за первые дни болезни не получают по больничному. Задумано было, конечно, правильно. Если ты, гражданин, подрался со своим собутыльником, то государство вовсе не обязано оплачивать из своего кармана твои кулачные забавы. На первый взгляд все казалось хорошо. Но потом врачи пригляделись, кое-что подсчитали и пришли к неожиданному выводу: среди граждан с бытовыми травмами мужчины представляют лишь небольшую часть. А основная масса пострадавших в быту — женщины.

Ах, какой сюрприз! Неужели женщины настолько перегнали мужчин в пьяных драках? Ничего подобного. Все дело в том, что в то время, когда мужчина мирно соображает на троих, или храпит на диване, или благородно читает художественную литературу, или даже играет с сыном в шахматы, женщина стоит у раскаленной плиты, рубит мясо, орудует горячим утюгом, снимает с огня бурлящую кастрюлю. Мудрено ли, что большая часть бытовых травм приходится именно на ее долю? Вот и получается, что бороться мы хотели в основном с хулиганами, а ударили по другому адресу.

Зря, зря волнуется мой дальновидный приятель. Мне стоит только подумать минутку, как я тут же нахожу доводы, чтобы его успокоить.

А знаешь ли ты, говорю, как у них обстоят дела с декретным отпуском? Им, говорю, полагается столько-то дней до родов и столько-то после. Но точно определить заранее, когда роды случатся, ни один врач не может. И почему-то медицина, как правило, ошибается всегда в одном направлении: ребенок появляется на свет раньше, чем предсказывают врачи. И выходит, что женщина своих положенных дней до родов уже не получает. И никто ей потом эту потерю не компенсирует. Ни натурой, ни в деньгах. А почему, говорю, почему они должны страдать из-за ошибок медицины? Ох, и зададут они нам, мужчинам, за эти дела, как только достигнут полного матриархата!

Нет, конечно, уже и сейчас у них прав столько, как никогда не было. И зарабатывают они порой больше нас. И положение у них нередко повыше. И вообще они нас по многим статьям могут заткнуть за пояс. Но до матриархата все-таки далеко. Приятель мой волнуется зря. Сегодня мы еще на коне. Но завтра… О, я не сомневаюсь, что завтра они окончательно получат все мыслимые привилегии, откажутся от выходного дня Восьмого марта, и заставят нас, мужчин, праздновать этот день в одиночку. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

ДЫМ БЕЗ ОГНЯ

Принесла нам почта письмо. Написала его учительница, классный руководитель. В письме говорится, что все существующие в городе добровольные общества стараются охватить сбором членских взносов буквально всех школьников. А потом работы с ними не ведут. Автор письма считает такой подход к делу неправильным и сугубо формальным.

По-моему, она не права.

Возьмем вопрос о формализме.

Я думаю, что речь о нем гораздо уместнее было бы вести в том случае, если бы, получив с ученика, вернее, с его родителей, бабушек и дедушек взносы по разным обществам, заинтересованные товарищи стали бы настаивать на непосредственном участии уплативших в работе каждого из этих обществ.

Но ведь ничего такого нет. Никто же не настаивает, чтобы сам ребенок был активистом-книголюбом, его бабушка охраняла памятники истории и культуры, дедушка — природу, мама увлекалась общественной деятельностью в Обществе Красного Креста и Красного Полумесяца, а папа в свободное от работы время был юным другом пожарных.

Кстати, если школьник хочет, он может принять участие в работе добровольного общества, которому он через бабушку оказал свою финансовую поддержку. Вот, например, как интересно сложилась судьба одного ученика, пожелавшего на деле стать юным другом пожарных.

Этот ученик сходил раз-другой туда, куда положено было ходить юным друзьям, потом в чем-то там разочаровался, сказал, что ему неинтересно, ходить туда перестал и вместо этого стал взахлеб читать приключенческую литературу.

Прошло довольно много времени. Но о нем вспомнили. Вспомнили и пригласили принять участие в городском слете активистов юношеской противопожарной организации.

Некоторые почему-то в этом увидели проявление все того же формализма. Это — пожар без пламени, ворчали они, дым без огня, симуляция активности, недопустимая вообще, а в деле воспитания наших юных граждан — тем более.

Ну при чем тут симуляция активности, если мальчика хотят сделать положительным примером для других? Ну, пусть он даже еще ничего не успел совершить в благородном деле своей юной дружбы с пожарными. Пусть не разъяснил еще своим соседям и землякам ни одного профилактического правила, не предотвратил ни одного возможного возгорания и вообще был на противопожарных занятиях не более двух раз. А если другие и двух раз не были? Их, что ли, собирать на городской слет активистов? Или оттого, что мальчик не сразу втянулся в интересную общественную работу, закрывать ему доступ в передовики, обижать невниманием? А вдруг и остальные активисты такие же, как и он? Значит, и вообще такого слета не устраивать? В других городах такие слеты будут, а у них — нет? А стоит «активисту», не придираясь к формальностям, покрасоваться вместе с другими ребятами на слете, и все эти вопросы мигом отпадут. Правда, сам «активист» может кое в чем усомниться и испытать разочарование не только в противопожарном деле. Но на то и воспитательная работа в школе, чтобы с такими тенденциями решительно бороться. На то и щука, чтобы карась не дремал.

Вижу, как, дочитав до этого места, бывалый читатель ухмыльнется и воскликнет: «Нас на мякине не проведешь! Ведь ваша защита формализма в работе с детьми — не более чем литературный прием, нужный вам для того, чтобы это явление лишний раз пригвоздить. Хватит прикидываться. Говорите прямо».

Но я все-таки попробую довести свою мысль до конца. И поможет мне в этом письмо ветерана войны из Тернополя. Пишет он о своей внучке, ученице пятого класса. Эту девочку «в безоговорочном порядке» вовлекли в целый ряд добровольных обществ. Среди них — Общество спасания на водах. При этом дедушку смутило, что внучка его пока не умеет плавать. Понятно, пишет дедушка, что такие «спасатели» никого не спасут. Так, может быть, их привлекают к работе общества, чтобы научить плавать и оказывать на воде первую помощь? Но нет. В городе всего один бассейн, куда попасть весьма трудно. И никакой другой работы с иными осводовцами никто не проводит.

Ну вот, видите, дедушка уже недоволен, что его внучка не может попасть в плавательный бассейн, научиться плавать сама и оказывать первую помощь ближнему. А не вовлекли бы ее «безоговорочно» в Освод вместе с такими же, как она, неводоплавающими детишками, может быть, дедушке мысль о бассейне и в голову бы не пришла. Может, он хлопотал бы о летнем катке для танцев на льду или о создании кружка художественной гимнастики. И даже не задумался о том, как мало пользы может принести на воде себе и людям даже чемпион мира по фигурному катанию, который вовремя не научился плавать. Так что и в этом случае ругать формалистов нечего. Они, формалисты, даже пользу приносят.

Да, не ругать их надо, а хвалить. Безудержно хвалить до тех пор, пока они не станут всем и повсюду заметны. А там, глядишь, общественность обратит на них самое пристальное свое внимание. И тогда уж пригвоздит. Без шуточек. Без дыма. Но с огоньком. Которому порадуются и юные пожарные, и юные осводовцы, и юные книголюбы… И все те, кому их доверчивая юность дорога как пора настоящей гражданской активности, а не ее активной симуляции.