Глава десятая

– Вы ни за что не поверите!

На следующее утро Анни с топотом выскочила на лестницу. Домашние, услышав ее тяжелые шаги – бух, бух, бух-бух, – повернулись к двери, и Анни, почти пританцовывая, влетела в кухню.

Ее лицо горело, глаза сверкали от возбуждения, она обвела взглядом всех, кто сидел за большим сосновым столом, завтракая блинчиками и беконом.

– Здесь Хания Дауд.

– Что? – спросила Розлин, подняв голову и прекращая попытки счистить кленовый сироп со свитера Флоранс. – Здесь? В Трех Соснах? Я думала, она только завтра появится.

– Она уже приехала. Жан Ги и папа видели ее вчера вечером в бистро, – доложила Анни. – Ма, неужели папа тебе не сказал?

– Нет, – ответила Рейн-Мари. – Я спала, когда он пришел, а встала раньше него. Сейчас он принимает душ.

Стрелки показывали восьмой час утра предновогоднего дня, и за окном еще стояла темнота.

Когда Рейн-Мари оделась и спустилась по лестнице, свет был уже включен. В кухне хозяйничал Даниель: он растопил плиту и поставил кофе.

А еще она увидела Оноре, возившегося на полу у двери. Он успел облачиться в зимний комбинезончик и теперь безуспешно пытался натянуть ботинок не на ту ногу.

Его верные санки стояли рядом, Анри и Фред крутились тут же и тыкались в мальчика носом – сами были не прочь погулять. Маленькая Грейси, крысундук, оставалась в спальне Стивена, оба они еще крепко спали.

Рейн-Мари и Оноре вывели собак на улицу и прогулялись с ними вокруг деревенского луга. Анри и Фред играли в снегу, а Оноре тащил за собой свои санки на веревке и задавал бабушке вопросы:

– Что такое год? Зачем нам новый год? Старый сломался? Сколько блинчиков я могу съесть?

Он показал ей Большой Ковш, который на самом деле был выбранной наугад звездой, мерцавшей на предрассветном небе, после чего они вернулись в дом.

Когда бабушка с внуком вошли в кухню, все обитатели дома уже встали, налили себе кофе и посматривали на огромную сковородку – на ней шипел и потрескивал копченый бекон в кленовом сиропе.

Рейн-Мари приготовила первую партию черничных блинчиков.

Арман спустился из спальни и незаметно проскользнул в свой кабинет. Минуту назад он стоял у окна, смотрел, как Рейн-Мари и Оноре обходят деревенский луг.

День обещал быть великолепным и студеным. В такие дни возникает впечатление, что кристаллизуется сам воздух.

Гамаш сел за свой ноутбук, прочел сообщения, пришедшие за ночь.

Патрульные Sûreté на снегоходах искали брата Эдуарда Тардифа. Пока безуспешно. Район огромный, следов очень много, в лесу не счесть охотничьих домиков.

На видео, присланных слушателями лекции, не обнаружилось ничего полезного. Никаких указаний на возможного сообщника, который мог использовать хлопушки. Разве что это сделал сам Тардиф.

А Тардиф отказывался говорить. Гамаш собирался допросить его сегодня сам.

Он услышал, как вернулись Рейн-Мари и Оноре, как внучки сломя голову припустили вниз по лестнице к завтраку.

Просмотрев все послания и сделав себе заметки на память, он отправился в кухню, где уже собрались все, и тоже сел завтракать.

* * *

Анни, едва проснувшись утром, инстинктивно поняла, что мужа рядом нет. Она лениво провела рукой по кровати, чтобы наверняка убедиться в этом. Ладонь ощутила холодные простыни. Но не ледяные. Значит, он встал недавно.

Анни надела халат и прошла в соседнюю комнату. Там она и увидела Жана Ги – он сидел у кроватки Идолы и смотрел на дочку.

– А где Оноре? – сонным голосом спросила она.

Жан Ги кивнул в сторону окна.

– На крыше? – усмехнулась она и подошла к мужу. – Замечательно.

Уже рассвело достаточно, чтобы Анни смогла разглядеть две фигуры.

Она улыбнулась, глядя на маленького Оноре, идущего рядом с бабушкой. Оба они были погружены в какой-то серьезный разговор. И она вспомнила, что вот так же когда-то гуляла с матерью. Она держала мать за руку, и они прогуливались по парку близ их квартиры в Монреале. И она рассказывала матери, как устроен мир.

Анни научилась слушать и слышать, лишь когда ей исполнилось двадцать и она уже была студенткой юридического факультета Монреальского университета.

– Я знаю, сегодня твоя очередь ее поднимать, – сказал Жан Ги. – Но ты не возражаешь, если это сделаю я?

– Шутишь. – Анни повернулась к мужу. – Я готова за это приплачивать. Слушай, – она внимательно посмотрела на него, – с тобой все в порядке?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я подумала – не простудился ли ты. У тебя нос заложен?

Хотя в семье все были вакцинированы и в стране вот уже несколько месяцев не отмечалось новых случаев заболевания, за время пандемии они привыкли волноваться, услышав чей-то кашель.

– Почему ты спрашиваешь? Боже мой, нет, не говори. Неужели все так плохо? – Он наклонился над Идолой, потянул носом. – Я ничего не чувствую.

– Даже запах бекона?

– Разве пахнет беконом?

Это было бы чудом, подумал он, но тут же понял, к чему клонит Анни.

Она улыбалась ему:

– Если у кого-то и мог родиться ребенок, чьи какашки пахнут беконом, то только у тебя. Но нет – этот запах проникает сюда снизу. Обычно, когда ты чувствуешь запах бекона, тебя трудно удержать на месте, а я хочу, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем понесешься вниз.

Он ловко управился с подгузником и взял дочку на руки, поддерживая головку, как им показывали доктора. Анни видела, что теперь это получается у него естественно.

Держа Идолу на руках, он посмотрел на Анни, которая не сводила с него проницательного взгляда. У нее были отцовские глаза.

– Все в порядке? – повторила она.

– Я должен тебе кое-что сказать.

– Об Идоле? – спросила Анни, и тембр ее голоса вдруг стал выше.

– Non. Не совсем. – Он опустился на краешек кровати Оноре.

Анни села рядом с ним.

– И что это? Что-то плохое? Вчера что-то случилось? Мне показалось, ты был не в себе.

Жан Ги поднял Идолу повыше. Понюхал ее волосы. Почувствовал, как ее крохотные пальчики трогают его воротник.

– Вчера вечером в бистро, – сказал он, не глядя на жену, – мы разговаривали с твоим отцом.

– Да?..

И вот этот момент настал. Он рассказал ей, что нарушил приказ, оставил свой пост. Рассказал, что он чувствовал иногда, думая о дочери. Думая о принятом ими решении.

Он рассказал Анни все.

В том числе о Хании Дауд.

* * *

– У нас новости? – спросил Жан Ги, входя в кухню с Идолой.

Он нарядил ее в хорошенький комбинезон – подарок на Рождество от Стивена. Комбинезон был расписан розовыми мышками; каждая держала что-то похожее на кусочек сыра или лимонного пирога с безе.

– Non, – сказал Арман, целуя Идолу в лобик. – От нее хорошо пахнет. Новый порошок?

– Это же бекон, па, – фыркнула Анни и обратилась к Розлин: – Ох уж эти мужчины.

– Я знаю. Даниель много лет считал, что наши дети пахнут круассанами.

– А они что – не пахнут? – спросил Даниель и, скосив глаза, посмотрел на Зору.

Та рассмеялась.

– Я говорил с Изабель, – сказал Жан Ги, наливая себе кофе.

– Мы сегодня утром должны допросить Тардифа. Его адвокат, конечно, тоже приедет.

– Конечно.

Затем вниманием Армана, посадившего Идолу на колено, завладели Зора, Флоранс и Оноре – они наперебой рассказывали, как собираются провести день.

Вдруг телефоны Анни, Розлин и Рейн-Мари разноголосо тренькнули: всем пришло сообщение от Клары, которая приглашала на завтрак с Ханией Дауд. «Кажется, это нечто большее, чем приглашение, – подумала Рейн-Мари. – Скорее, это мольба».

Розлин составила взволнованный ответ: «Да, спс. Так волнитьно. Можно я приду с двочками? Мрси».

Текст не относился к литературным шедеврам, но Клара все поняла и тут же ответила: «Двочек лучче неприводить».

– Интересно почему, – протянула Розлин.

– Слишком страшно, – сказал Жан Ги, перехватывая взгляд Армана.

– Ты прав, – поддержала его Анни. – Мы не хотим смутить Ханию. Вероятно, сейчас ее легко ранить.

Рейн-Мари, которая с сожалением отклонила приглашение, сославшись на занятость, подошла к мужу:

– Я видела твой взгляд. Что случилось?

– Потом расскажу, – прошептал он.

Тарелки убрали, чтобы Анни и Розлин могли отправиться на второй завтрак с почетной гостьей.

Стивен к этому времени уже поднялся с кровати. Он, как всегда, явился к столу в крахмальной рубашке, свитере и серых фланелевых брюках. На тот случай, если все-таки будет созвано заседание совета директоров.

– Все ищешь обезьянок? – спросил он у Рейн-Мари, получив кружку кофе.

Она пересела к печке в дальнем конце кухни и склонилась над большой картонной коробкой.

– Oui.

– И какой счет? – спросил он, присаживаясь рядом.

– Пока пятьдесят семь.

– Ну и странности у человека – коллекционировать обезьян, – сказал Стивен, поглаживая своего крысундука Грейси.

– Хотела бы я думать, что это самое странное из человеческих занятий.

Дослужившись до старшего архивиста Квебека, Рейн-Мари недавно решила уйти на пенсию и заняться консалтингом.

Сейчас она, выполняя заказ одной местной семьи, просматривала архив недавно умершей женщины. Та оставила детям наследство, не отвечавшее их ожиданиям: разваливающийся старый дом, множество коробок с одеждой, бумаги, всевозможные безделушки и совершенно неожиданную коллекцию. В ней были собраны обезьянки всех видов и мастей – куколки, открытки, мягкие игрушки, рисунки, раскраски… Все это лежало в коробках на чердаке.

Но гораздо бо́льшая коллекция обезьянок была нарисована от руки на всевозможных документах. Эту загадку Рейн-Мари надеялась разрешить.

– Есть что-то ценное? – спросил старый финансист.

– Пока не попалось, – сказала она, держа изъеденную молью игрушечную обезьянку за ухо.

К жене и крестному подсел Арман с папкой в руках.

– Значит, так, – отрезала Рейн-Мари, – прежде чем ты с головой уйдешь в работу, расскажи-ка, почему ты переглянулся с Жаном Ги, когда мы говорили о Хании Дауд?

– Это означало, что, если Анни и Розлин надеются увидеть святую, их ждет разочарование.

– Почему? Что она собой представляет? – Когда он не ответил, ее глаза посерьезнели. – Чудо, что она вообще осталась жива, – с пониманием вздохнула Рейн-Мари, – и что собственную боль поставила на службу добру. Неудивительно, что она… – Рейн-Мари подыскала подходящее слово, – трудная.

– Oui, – сказал Арман. – И не только. Она определенно травмированна и, вероятно, неуравновешенна – в том смысле, что ясно различает зло в этом мире, но не имеет понятия о добре.

Впрочем, в проницательности Хании Дауд не откажешь, подумалось Гамашу. И если она не смогла прочитать его мысли, то разглядела сквозь трещины боль его разбитого сердца.

«Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»[41].

Интересно, подумал Арман, поняла ли Флоранс эти слова из «Маленького принца»?

Сам он в детстве не уловил их скрытого смысла. И, только повзрослев, понял, насколько они правдивы. Теперь он думал о Хании Дауд и о том, что она увидела. Своим собственным разбитым сердцем.

– Ах, еще одна из святых идиотов… – протянул Стивен. – Она не первая. Полагаю, большинство святых были идиотами, а? Да что там, даже в наших краях она не была бы первой.

– Вы не о себе говорите, Стивен? – спросила Рейн-Мари. – Потому что, по крайней мере по мнению Рут, к вам применимо только одно из этих слов.

– Правда? И ты доверяешь суждению сумасшедшей женщины, которая повсюду таскает с собой утку? И относится к этому существу как к своему ребенку, – верно я говорю, Грейси? – Он чмокнул крысундука в усатую мордочку.

Но и Рейн-Мари, и Арман знали, о ком говорит Стивен. Их местный «святой идиот» жил в лесной хижине, предпочитая собственное общество всем прочим на земле.

И все прочие на земле отвечали ему взаимностью.

Они привыкли называть его так, он даже представлялся: «Святой Идиот» – и жители деревни почти забыли, кто он на самом деле.

– Я до сих пор ни разу с ним не встречался, – сообщил Стивен. – Так что же делает его идиотом?

– Поймете, если он появится сегодня, – сказала Рейн-Мари. – А вот его святость в глаза не бросается.

Арман улыбнулся. Так оно и было. Но это не означало, что святость вовсе отсутствовала. Этот человек бо́льшую часть своей жизни отдал служению так называемым уязвимым группам населения. Всеми забытым и отвергнутым. Он пытался сделать их существование сносным, хотя, нравились ему эти люди или нет, было большим вопросом.

– Теперь любопытство разбирает меня по-настоящему, – признался Стивен. – Вы думаете, он придет сегодня?

– Может быть, – сказала Рейн-Мари. – Вечеринка будет в доме его сына.

– В оберже, – кивнул Стивен. – Вы пойдете? – Вопрос был адресован в основном Арману.

– Надеюсь. На это стоит посмотреть.

Вообще-то, Гамаш надеялся, что ему не придется идти на вечеринку. Не то чтобы он не хотел этого, просто у него были другие планы, а именно арест и допрос подозреваемого. Сообщника. Гамаш предполагал, что закроет дело.

– Только что звонила Изабель, – сказал Жан Ги, подойдя к двери кухни. – Через двадцать минут она будет в старом университетском спортзале.

– Bon. – Гамаш поднялся и посмотрел на часы. – Я с тобой. Ректор и почетный ректор просили о встрече.

– В кабинете ректора, Арман? – спросил Стивен.

– Похоже на то.

Загрузка...