Безумие толпы

Глава одиннадцатая

– Объяснитесь, – сказала Хания Дауд, глядя на Розлин, смотревшую на нее широко раскрытыми глазами. – Вы проводите время, моделируя одежду для богачей?

– Объяснитесь, – произнес ректор Université de l’Estrie, сверля взглядом Гамаша.

Отто Паскаль сидел за своим большим столом, а Колетт Роберж, почетный ректор, – на высоком стуле, казавшемся довольно неудобным. Ректор не предложил Гамашу сесть.

– Oui. Как это могло случиться? – спросила почетный ректор.

Гамаш уставился на нее.

– Позвольте, я объясню, – сказал Эрик Вио, смотритель здания. Он стоял в бывшем спортивном зале с инспекторами Бовуаром и Лакост. – Все двери заперты, подключены к охранной сигнализации, выведенной в мой дом, – он махнул в сторону дороги и небольшого дома у въезда в университет, – и в службу безопасности кампуса. А еще система имеет мощнейшие сирены.

– И сигнализация не срабатывала за последнюю неделю? – уточнила Изабель Лакост.

– Нет. Ни разу.

– И никаких происшествий на Рождество не случалось? – спросил Бовуар, разглядывая шапочки и рукавицы, сумки и сапоги, лежавшие там, где их оставили.

Полицейские и смотритель стояли на том месте, где сработали хлопушки. Пол тут был слегка обожжен.

– Никаких. Этот зал не пользуется большим спросом. Мы его сдаем, только когда все другие заняты. Но в последнее время аншлага не было. На праздниках – тем более.

– Тогда почему зал затребовали для вчерашней лекции? – спросила Лакост. – И практически без уведомления? Все другие места были заняты?

Месье Вио удивленно посмотрел на нее:

– Вы спрашиваете об этом у меня? Я просто поддерживаю это помещение в приличном состоянии. И понятия не имею, почему кто-то выбрал его.

– Постойте, Арман. – Почетный ректор поднялась со стула и выпрямилась у стола ректора. – Вы считаете, что все это могло быть спланировано и осуществлено самой профессором Робинсон? Для привлечения внимания?

– Я только говорю, что это одна из гипотез, которые мы рассматриваем.

Он рассказал обо всех гипотезах, разрабатываемых командой детективов. Интересно, почему почетный ректор остановилась именно на этой?

Отто Паскаль тоже встал. Он обошел стол и остановился рядом с почетным ректором, чуть впереди, вникая в их спор со старшим инспектором.

Паскаль волновался все больше. Разговор выходил за рамки его понимания, которое ограничивалось 600 годом до нашей эры и разграблением Фив[42]. Двадцать первый век был загадкой для египтолога. Он разглядывал лицо полицейского Sûreté так, словно нашел Розеттский камень[43].

– Вы арестовали человека, который стрелял. Что вам еще надо, зачем еще что-то откапывать? – продолжала напирать Роберж.

– А вам зачем? – парировал Гамаш. – Это делается на тот случай, если мы что-то упустили. Возможно, появятся другие улики. Полицейские, как и ученые, должны работать тщательно.

Доктор Паскаль был бледен и, судя по его виду, нуждался в том, чтобы снова сесть на место. И неудивительно. Авторитет в области иероглифического письма, он последние сорок лет провел если не сидя за столом, то склоняясь над ним. Кто-то говорил, что он способен только оглядываться в прошлое. В попытке сначала увидеть, а потом убедить остальной мир в том, что такое явление, как иероглифическая литература, действительно существовало.

Иными словами, доктор, а ныне ректор Паскаль полагал, что некоторые иероглифические тексты, считавшиеся выбитыми в камне документальными свидетельствами жизни и событий Древнего Египта, на самом деле являются древними эквивалентами романов. Главным образом триллеров.

То есть он сделал на это ставку. Посвятил свою карьеру умению превращать правду в вымысел. Казалось, именно к этому он и стремился во время разговора с инспектором полиции.

– Ну, я… – запинаясь, проговорила Розлин. – Да, я полагаю, что… И еще я моделирую детскую…

– Одежду для детей? – спросила Хания. – Очевидно, это дети из состоятельных семей. И сколько стоит такая одежда?

Розлин пробормотала что-то в ответ.

– Простите, не разобрала, – сказала Хания.

– Ну… – Розлин посмотрела на Клару, безмолвно взывая о помощи, но ее друг и хозяйка дома сегодня утром сама попала в эти жернова, причем не единожды, и теперь чувствовала себя как выжатый лимон.

Она встала с постели без большой охоты, но ее взбодрило предвкушение важных событий дня.

Хания Дауд, любимица свободного мира, спала в соседней комнате.

Впрочем, уже не спала. Клара нашла ее в студии, где Хания рассматривала картины, стоящие у стены.

– Это после выставки, – с порога поспешила пояснить Клара. – Еще не успела развесить.

Хания, облаченная теперь в великолепный кафтан темно-зеленого шелка, повернулась к ней и сказала:

– И я понимаю почему.

И вот тогда Кларе показалось, что она выскочила на мороз без шапки. Ее щеки загорелись. И она отправила сигнал SOS Мирне, Рейн-Мари, Анни и Розлин. Мольбу о спасении души от этой святой идиотки.

Сейчас она вперилась в телефон, лежащий у нее на коленях, и послала короткое сообщение Мирне: «Ты где?»

«Извини. Не могу прийти».

«Не можешь или не придешь?»

«Да».

«Сука», – набрала Клара и снова нацепила улыбку на лицо.

– Какое у вас красивое сари, – сказала Анни.

Розлин с выражением благодарности на лице повернулась к золовке, которая отвлекла людоедку. Но Клара подозревала, что за этим скрывается нечто большее.

Это был тонкий укол фехтовальщика, указывающий Хании на ее лицемерие: она тут критикует Розлин, а сама-то разоделась! Кто-то же сшил ей это сари!

Вероятно, оно стоило немалых денег, возможно, было подарком богатого благотворителя, и не исключено, что над ним трудились детские руки в какой-нибудь адской потогонной мастерской в Индии.

– Это называется «абайя»[44], – поправила Хания. – Изготовлена в сети женских кооперативов, которые я сформировала в Нигерии. Они финансируются созданной мною банковской системой, во главе которой также…

Клара опасалась, что ее вырвет, да и Анни выглядела так, будто испытывает сильное головокружение.

Розлин же, напротив, подалась к Хании и впитывала каждое ее слово.

– Вы видели кого-нибудь постороннего в здании на прошлой неделе или около того? – спросила Изабель.

– Я думал, вы схватили стрелка, – сказал месье Вио.

– Схватили, – ответил Жан Ги. – Мы хотим выяснить, не было ли у него сообщников.

Говоря это, Жан Ги внимательно вглядывался в месье Вио. Какой будет реакция? Едва заметное изменение цвета кожи, ритма дыхания? Рывок к двери?

Но смотритель спокойно слушал его.

– Никто не просил вас показать здание в течение, скажем, последних двух недель? – продолжил Бовуар. – Не проводились ли тут какие-либо работы? Ремонт?

– Рабочих не было, но парень один заходил. Хотел устроить танцы с целью сбора пожертвований – ему кто-то сказал, что зал можно снять дешево.

– Вы оставляли его одного? – спросила Лакост.

– Нет.

– Вы водили его в другие помещения этого здания?

– Нет, только зал показал.

– Он мог здесь что-нибудь спрятать незаметно для вас? – спросил Бовуар.

Месье Вио задумался, потом отрицательно покачал головой:

– Нет, я все время был с ним. Я бы заметил, если что.

– Не этот к вам приходил? – Изабель показала ему фотографию Эдуарда Тардифа.

Вио несколько секунд разглядывал фотографию, затем кровь отхлынула от его лица.

– Oui. – Он посмотрел на них. – Значит, я впустил сюда стрелка?

– Вы не могли этого знать, – сказала Изабель. – Так он и снял этот зал?

– Об этом лучше спросить в администрации.

– Шеф как раз там. – Бовуар достал телефон. – Разговаривает с ректором и почетным ректором.

– Счастливый человек, – заметил Вио.

– Узнаю, сможет ли он добыть эти сведения.

Жан Ги принялся набирать текст, а Лакост обратилась к смотрителю:

– Чтобы не осталось никаких неясностей – этот мужчина приходил один?

– Oui.

– Вы уверены?

Теперь Вио задумался.

– Ну, я никого больше не видел, хотя кто-то ведь мог с ним прийти. Ждать снаружи.

– Когда этот человек приехал, вы отперли двери, – сказала Изабель. – Следом за ним мог кто-нибудь еще проникнуть в здание незаметно для вас?

Вио задумался, потом кивнул:

– Да, пожалуй.

Лакост и Бовуар переглянулись.

– Большинство тех, кто снимает зал, сначала его осматривают? – спросил Бовуар.

– Я бы сказал, почти все.

– Тогда кто осматривал помещение из группы, сопровождавшей профессора Робинсон? И когда?

Вио наморщил лоб.

– Они не осматривали зал. Мне, по крайней мере, об этом неизвестно.

– А как они узнали об этом месте? – спросил Бовуар. – И кто снимал зал для нее?

Из окна ректорского кабинета Гамаш видел здание бывшего спортивного зала.

Потом он перевел взгляд на ректора Паскаля и на почетного ректора Роберж.

Старший инспектор заново пережил и обдумал все, что произошло день назад. Шаг за шагом. Составил доклад. Перечислил факты.

– И какой сценарий наиболее вероятен? – поинтересовался ректор Паскаль.

– На данном этапе я не могу этого сказать.

– Не можете или не скажете? – решила уточнить почетный ректор.

Гамаш не ответил.

– По существу, старший инспектор, вы говорите, что рассматриваете все варианты, – сказал ректор.

– Кроме вторжения инопланетян – да.

– Включая и тот вариант, что происшествие спроектировала сама профессор Робинсон, – добавил Паскаль.

– Да, это одна из гипотез.

– Это мало чем отличается от космической версии, – произнесла почетный ректор с усталой улыбкой. Последние двадцать четыре часа ни для кого не были легкими. – Мне такая гипотеза представляется ложной корреляцией. Вы соединяете несоединимое.

– Мы должны рассматривать все варианты, какими бы фантастическими они ни казались, – возразил Гамаш.

Хотя гипотеза, согласно которой профессор Робинсон сама организовала покушение на свою жизнь, представлялась ему все менее вероятной. Слишком большое число переменных. Слишком много компонентов, которые могут не сложиться.

Будучи статистиком, она должна была знать это. Пошла бы она на такой риск?

Он в этом сомневался.

– Каким образом в зале оказался пистолет? – спросил ректор. – Не мог же стрелок войти туда с оружием?

– Не мог. Вероятно, он заранее спрятал пистолет где-то внутри.

Гамаш решил не сообщать о том, что у Тардифа, скорее всего, был сообщник.

Ректор, пожалуй, вызывал у него симпатию.

Отто Паскаль возглавлял маленький университет – можно сказать, правил сонным царством, – а проснувшись сегодня утром, погрузился в хаос. В кампусе действовала полиция, сновали журналисты со всего Квебека, и вскоре они съедутся со всей страны, со всего мира.

Администрации уже, наверное, приходится отвечать на неудобные вопросы перепуганных родителей. Те подумывают, не забрать ли отсюда детей. И не только по причине стрельбы.

И все журналисты, и многие родители задаются вопросом: как научное учреждение могло допустить проведение в своих стенах лекции Эбигейл Робинсон – той, кого большинство считает сумасшедшей?

Ректор Паскаль со страдающим видом посмотрел на свой стол, где его интерпретации ожидали фотографии последних находок в Долине царей.

Отто Паскаль в своей научной работе предложил теорию иероглифической литературы только потому, что никто другой до этого не додумался. И потом в течение четырех десятилетий он медленно приходил к пониманию того, как это случилось.

Как бы то ни было, его теория принесла ему некоторую известность. Конечно, не такую шумную славу, какая обрушилась на его университетского соседа по комнате, – тот в качестве шутки (во всяком случае, не без доли иронии) и в рамках этого же дискурса решил провозгласить, что иероглифы, да и сами пирамиды были творениями космических пришельцев.

Чужой успех выводил Паскаля из себя. Как же он сам-то не догадался? Почему его зациклило на этой нелепой литературной теории?

– Господин ректор?

– Что?

Старший инспектор Sûreté кивнул на окно.

За окном ректор Паскаль видел оскорбительное здание спортзала. Просто какой-то архитектурный гнойник – если таковые существуют!

– У вас из окна отлично виден спортзал, – сказал Гамаш. – Насколько я понимаю, вы не замечали, чтобы там что-то происходило на прошлой неделе?

– Я? Нет. Меня вообще здесь не было.

При этих словах Паскаль покосился на свой стол. Обратив на это внимание, Гамаш подошел поближе. На столе лежали распечатки двухдневной давности.

Ректор заметил взгляд Гамаша:

– Только ради этого и приехал. Я сначала взял их домой, а потом привез обратно, когда понял, что придется пробегать тут весь день, как на пожаре.

Он уставился на старшего инспектора так, будто университет действительно горел и это Гамаш поднес к нему спичку.

Тот подавил желание напомнить, что он просил, умолял как ректора, так и почетного ректора отменить эту лекцию.

Завибрировал телефон: пришло сообщение от Бовуара.

– Нам нужно знать, кто арендовал помещение для профессора Робинсон.

– Все службы администрации закрыты на каникулы, – сказал ректор Паскаль.

Гамаш вскинул брови:

– Но кто-нибудь из ответственных лиц может прийти сюда, как вы считаете? Много времени это не займет. Мне бы не хотелось выписывать ордер.

– В этом нет нужды, – сообщил ректор. – Через час я предоставлю вам эту информацию.

– Bon, merci, – кивнул Гамаш. – Тогда, если ко мне нет вопросов…

– Сожалею, что вы не запретили лекцию после нашего разговора, Арман, – говорил ректор Паскаль, провожая Гамаша к двери, – но при этом благодарен вам и вашим людям за то, что вы сделали.

Гамаш увидел сочувственное выражение на лице Колетт Роберж.

– Я думаю, что смогу доставить вам нужные сведения, – сказала она. – Мой кабинет в административном здании. У меня есть ключ.