Библиотека литературы Древней Руси. Том 18 (XVII век)

Аще не от естества есть Земли стенати,

Яко вещи бездушной, слезы проливати,

За сладко пловущия водныя потоки,

Шумящия з внутрности твердейшей опоки[1725].

Обаче не держу, повторяя: горе!

Точу[1726] слез прегорчайших пространное море.

Увы, увы! Проклята за грех есмь Адама

И Еввы, яже яблко урве си рукама

В рай заповеданно[1727]. Аз за[1728] красный цветы

Волчец[1729]^, [1730] родити буду мерский во вся леты.

Красна бех, доброплодна, раждах не оранна[1731],

Ныне тща[1732], аще и есмь потом полианна.

Никогдаже на перво буду возвращенна,

Ниже по проклятии паки освященна.

Не сетуй, Земле скорбна, паче веселися:

Честь ти болша преждния ныне устройся;

Не клятие[1733], но болшу улучиш святыню,

Чрез Бога воплощенна вечну благостыню.

Той мя, Небо, преклонив, на тя, Земле, сниде,

Человек бысть — человек да на Небо взыйде.

От твоея созданны трости сообщися[1734]

Божеству, убо тебе не леть[1735] есть пещися.

Будешь мне, неклятому Небу, приобщенна;

Аз земля, ты же небом будеш нареченна,

Якоже Бог наречен и есть человеком,

Смертен человек Богом живым во веки веком.

Небо! Роса словес ти мя не орошает,

Но паче всдыханием тяжким изсушает:

То глаголешь, емуже быти невозможна,

Аз же Божия знаю словеса неложна,

Имиже есмь проклята, ты же мя случаеш

Со собой, бо с водою огнь то сообщаеш.

Может ли тма там быти, где светлость сияет?

Гонит от себе тму свет, а не сообщает.

Земле! Не печалися, скоро ся утешиш,

Мир на тебе вещающ глас скоро услышиш:

Мир мирови даруяй прийде к тебе мирен —

Исус Христос, Сын Божий, Агнец кроток, смирен.

Той тя милосердием на перво претворить,

Той тя быти другиню мне, Небу, сотворит.

Прийдет? Аще и прийдет, огнь воврещи[1736] прийдет,

Не благословение — мечь з уст его изыйдет.

Ни, Земле! Рече: «Аз есмь на землю пришеды,

Да жизнь имать и лишен всяк з земли прошеды».

Победихся, о Небо, для твоей порады[1737],

Жду от Бога реченной чрез тебе отрады.

Неизреченна милость Бога, необъята,

За преступство Адама мирови отъята,

Егда тот запрещенну прикоснуся плоду,

Наведе проклятие общему си роду,

Заключи дверь златую небеснаго града,

Отверзе тму кромешну лютейшаго ада.

Но не прогневайся в век Бог, ни враждуяй,

Прийде под леты, милость мирови дарствуяй,

Человеком бывает чрез милость премногу,

Да бренна человека уподобит Богу!

Ныне небо земля бысть, земля небом убо.

Земля, небу причтена! Радуйся сугубо!

Ликуй, небо! Место бо ангела гордыни

Человеком наполнит Бога благостыни.

Да сорадуются ти аггельския лики,

Егда сожительствуют има человеки!

Земле, за змия вражду иногда[1738] проклята!

Радуйся, яко Богом ныне есть свята!

Уже не к тому[1739] волчец имаши родити,

Но будеш украшенна различными цветы.

Первы Адам сподоби клятвы тя руками,

Вторый Адам,[1740] ходящи по тебе ногами

Пресвятыми, освяти тя в вечныя роды

И вожделенными тя ублажить плоды.

О, Милости Божия неизглаголанна!

Аз, Земля, грехом Еввы весма окалянна[1741],

Под твои пречистыя скланяюся нозе,

Чту тя, славлю и хвалю во веки о Бозе,

Понеже мя, грешную, дотоль сохраняла,

Ныне же красотою неба увенчала.

Сама облаком легким с небеси низходиш,

Тягость же мою бренну на небо возводишь.

Буди благословенный во век веков, Боже,

Яко твоя милость мне, грешной, поможе!

О, милости всещедра! Под прекрасный нозе

Прекланяюся, Небо, волею по Бозе.

Молю: идеже еси, да буду с тобою!

Совокупи мя землею во век со собою!

Земле! Через милость Бога Небу приближися.

Небо! Чрез милость Бога Земли примирися.

Се вас союзом златым на веки спрягаю,

Мир, единство и любовь на вас полагаю.

Слава во вышних Богу днесь о сем да буди!

Мир земли благоволный да воспоют люди!

Горе, ах! Люцеперу и целому аду!

Так-то нам Милость Божа сотвори отраду!

За един токмо помысл всех с неба свергает,

Человека за дело в небо исправляет.

Лучше ли есть брание[1742], нежели дух чистый?

Ах! Человек стал Богом, аз же дух нечистый

От всех есмь нареченна, аз, прежде созданна,

Аз архиерейским ликом[1743] венцем увенчанна.

А человек — прах, пепел, персть едина бренна,

Мне на поругание тако вознесенна!

Едва Люцепер[1744] мнился равен Богу быти,

А человек враг дерзнул делом совершити, —

На время нам сообщен, имеет отраду,

Мы же на веки веков вдадохомся аду.

Горе! Горе! Снедает яд мою утробу:

Персть, вечному имуща предатися гробу,

В наших прежних жилищах себе водворяет!

Горе! Горе! Сердце ми зависть растерзает,

Зря горести, услаждаю снедением сердца,

Горкий в мира сладостех буди ти, мордерца[1745]!

Дондеже Бог есть Богом, ад безсмертный адом,

Смертным ада сеяти буду на тя ядом.

Процветут моя плоды, убийство и вражда,

Тым плодом утолится кровавым ми жажда.

Вулкане, а Вулкане! Тя молю усильне:

Остра ми оружия надобно есть зелне[1746].

Поспешете на помощ, охотны[1747] Цыклиопы!

Возжигайте огнь, Бронты! Бийте в млат, Стеропы![1748]

Мечи, копиа, узы, остры куйте стрелы:

Сия в Иудейския разсею пределы.

Сотворю пролитие крове, аки море.

Не единому сотворит мечь горкое горе,

Упиется копие не в едну утробу,

Поплывет крове током не един ко гробу.

Будет зде и невинный мечем погибати,

Будет себе самого мечем побивати.

Тако чрез сеть смертную пойдет в ада узы,

Исцелит разстерзанну утробу Медузы.

Се огнь возжигаем, в млаты ударяем,

Копиа и узы для тебе, Медузы,

И мечи, и стрелы в Иудейски пределы

Готуем, гортуем[1749],

Тебе подметуем[1750].

Примайся, Цыклиопе!

Бий крепко, Стеропе!

Бронте! Не ленися,

Вражде прислужися.

Судари мои светы! Здорово ли живете?

Вы в сем месте собраны подавно седите,

Не видали ли моих товарищ, идущих

В город или з города, кошели несущих?

Один уже и пристар, маленко горбатый,

Крив на глаз, имя ему Аврам-сторожатый[1752].

Другий молод, именем Афоня названный,

В старом шюбионку, что нам в подпасочки данный.

Пошли в город для хлеба на ужину купити,

А мене оставили овечок хранити;

Замешкали, а уже нощ темна приходить,

А на мене едного страх велик находит.

Я, бросив и овечки, пошол их искати.

В город далеко, страшно, зде их буду ждати.

Ой, Аврам, Аврам! Тойжде зашол на кружало[1753];

Когда б ему какое там лихо не стало.

Борисе, гето[1754] ты здесь, а овца покинул?

А ты для чего в город пошодши, загинул[1755]?

Пришол вечер, я овцы загнал во ограду,

А сам уже пошол был вас искать ко граду.

Кое вас там так долго лихо удержало?

Не покручинься, братец: зайшол на кружало,

За алтынец винишка и с парнишком испив.

От петь[1756] я догадался! А мне-то не купив?

Никак, купил и тебе, как петь не купити?

Малец, вынь ми с кошеля. На, зволишь ли испити?

Ну-тко, сядьте ж и сами, по разу напьемся.

Хлеба купили ли?

Есть. Горазд подкрепемся.

Вот тебе хлеб, вот тебе соль, вот и калачи.

Кушай, старичок, здоров, а на нас не ворчи.

Да кушаймо же поскоряя, пора итти к стаду,

Штоб иногда[1757] какой волк не влез во ограду.

Што, брат? Где же так-гетак[1758] поют хорошенко?

Еще я так не слыхав. Ты слышишь, Афонко?

Я вже слышу и вижду, ей, птички высоко,

Смотрете, еддак ваше не досмотрить око:

Ты стар, ты на глаз хром. Вот в гору смотрете!

Е-е-е! Видим, видим!

А што, правда, птички?

Брат! Кажется, робятка стоят невелички?

Судари! И хто видал ребята с крылами?

Птицы то залетели межи облаками;

Етак бы хорошенко робята не пели.

Смотри, смотри: не видно, вот и полетели.

Летете ж здоровенки, а мы поседемо,

Маленко покушавши, к овечкам идемо.

Когда б же так над стадом нашим всю нощ пели,

То б мы, их слушаючи, спати не хотели.

Афоня! Ты учися на дутки играти,

Штобы мы не хотели, да и ты, дремати.

Радость, о пастырие, от мене приймете

И не ужасайтеся, но словам внемлете.

Радость ныне велия мирови явися:

Спас человеческому роду родися

От пренепорочныя Марии Девицы,

Небесных купно земных жителей Царицы.

Близ града Вифлиема в вертепе[1759] глубоком,

Между волом и ослом, на месте высоком,

В яслех на остром сене, пеленами ввитый[1760],

Нищ лежит всего мира Царь презнаменитый.

Там убо веселыма ногама идете,

Достойную ему честь и поклон дадете.

Осударь! Кто ты таков? Ты княжего рода?

Чаю, что князь твой отец или воевода.

Аз есмь архаггел не от земна рода,

Но от небесных ликов[1761] воевода.

Неприступну престолу Бога услугую

И тайны того миру аз благовествую.

Еже и вам вещаю, от его посланный:

Тому поклон да будет от вас ныне данный.

Чаю, тебе, государь, к князям послали,

Штоб они великому Царю поклон дали,

Не к нам, нищим постухам, гето ты заблудил

Или не вслухал. Вестник к нам таки не ходил.

Аще и Царь есть царем, ныне же смиренный,

Волею между скоты в стаи[1762] положенный.

Нищету возлюбивый, вас, нищих, взывает,

Пастырь сый всем пастырем, вас, пастырей, чает.

Осударь! Надобно ли што в поклон понести,

Штоб не велел, як наш князь, у шею вон вести?

Господь ваш и Бог благих ваших не требует,

Не хощет себе даров, но он да дарствует.

Чисто сердце за дары тому принесете,

Веру, надежду, любов ему предложете.

Глаголанная мною скоро сотворете,

Аз буду невидим, вы в вертеп идете.

Што же так итти худо? Ходем, украсемся,

В чулки, лапти новые поадиом приберемся.

Афоня! Позабирай калачи и вино,

Да и ты приберися; пойдиом все заодно.

Аггел пастырем вестил:[1763]

Христос ся вам днесь родил

В Вифлееме, граде Давидовом,

В колене Иудовом

От Девы Марии.

Хотяще знать известно,

Еже им благовестно,

В Вифлеем скоро пошли,

Отроча в яслех знашли,

Матерь с Ыосифом.

То дивное Рождество

Не изречет ветейство[1764].

Зачала Дева сына в чистоте

И родила в целосте

Девства своего.

Постойте же вы здеся, я посмотрю пойду,

Есть ли в яслех реченный, и знова к вам приду.

Есть, братцы, есть, и не спит, и матушка седит.

Аггели поют, и стар Иосиф там стоит.

Ходем, я скажу: «Здравствуй»; ты рцы: «Милость пошли»,

А ты скажи: «Прости нас, што ни с чим зде пришли».

Тихонько же отопри. Не спит ли рожденный?

Не замай — спит, штоб не был нами возбужденный.

Ныне весь мир да играет:

Девая Христа раждает,

Младенца, первенца,

Небеснаго облюбенца[1765].

Во вертепе днесь раждаеть

И во яслех полагает.

Иисус Христа, Бога иста

Повивает Дева чиста.

Здравствуй, о Спасителю, нам ныне рожденный,

Самоволно во яслех смирен положенный!

И подушечки нету, одеялца нету,

Чим бы тебе нашему согретися свету!

На небе, як сказуют, в тебе полат много.

А здезь што в вертепишку лежиши убого,

В яслех на остром сене, между буи скоты,

Нища себе сотворив, всем даяй щедроты?

Ето нам, деревенским, зде лежать прилично,

А тебе, Спасителю, етак необычно.

Но понеже извольне[1766] так себе смиряеш,

Царь царем сый, нищету толику примаеш,

Буди благословенный, Боже, во веки веков,

Возлюбивый нас, грешных тако человеков!

И паки реку: буди Бог благословенный,

На спасение миру всему нарожденный!

И ты, того рождшая, будь благословенна,

Мати Бога и Дева во век прославленна!

Ты, кормилец старенкий, буди же хвалимый,

От негоже Отрок зде положен хранимый!

За лучшое приветство на нас ни дивете,

Пастухам деревенским, молимся, простете.

И аз ти кланяюся, Боже воплощенный,

Да нас возвеселиши, в плоти умаленный!

Плачеши, зде лежащий за грехи Адама,

Обрадуй же плачуща и мене, Аврама,

Дай благословение всем нам, Бога чадо,

Спаси наше, еже мы в поле пасем, стадо!

Спаси и домы наша и в них всех живущих,

Помилуй и нас, нищих, зде при тебе сущих!

Мы тя хвалим и хвалить будем по вся годы,

Да хвалят тя, Спасе наш, во веки вся роды!

И тебе, Бога Мати, главу преклоняю,

Тебе, святый Осипе, челом ударяю;

Помолитеся за нас к воплощенному Богу,

Да подаст нам в свояси щасливу дорогу.

Напоследок и я, нищ, к тебе припадаю,

Боже, нам нарожденный, и тя величаю.

Буди благословенный, Боже наш, во веки,

Яко еси возлюбил тако человеки!

Оставивши на небе златыя полаты,

Изволил еси пожить зде между быдляты[1767].

На одном сенцы лежиш, як какой сирота,

Всех одеваеш, а тя окрывает нагота.

Подобало б, дабы мы чим тя подарили,

Послали б што мяконько или чим покрыли.

Но прости — нищи есмы, имамы ничтоже,

Прости ны, милостивый и всещедрый Боже!

Прости и благослови и ты, Мати Богу,

И ты, святый Осипе, за милость премногу!

Идемо восвояси, нас благословете.

В путь идущим и дома сущим помозете!

Радуйтеся, людие! Родися Спаситель,

Истинный всего мира Бог и Откупитель.

Мы тому самовидцы[1768], своим зрели оком

При граде Вифлееме, в вертепе глубоком.

Лежит в яслех на сене отрочокч маленький,

Там и матушка его и Осип старенький.

Мы им поклонилися да домой ступаем,

А што там видели, всем вам возвещаем.

Здравствуйте, радуйтеся, веселы ликуйте,

А Христа рожденнаго все купно празднуйте!

Что в течении кругов вышних ся являет

Новаго, яко ум мой недоумевает?

Вем о моем искустве, имже не хвалюся:

Место содий[1769], звезд рещи не мало сумнюся.

Полудня круг на месте зовом Анстаритос,[1770]

Блюдет своего места полунощный Вритос,

Овен станет на восток, солнце в онь вселится[1771]

И течение начнет, Юнец удалится;

Близнята, Рак, Лев, Дева полудне[1772] обыймут,

Вес, Скорпий, Стрелец, Козлищ полунощчи[1773] приймут,

Скудель, воду лиющи, к сим же прилучится,

Двойство Рыб водолюбных при нем ся явится.

Поллюкс стоит, Кастору светла[1774] оделяющ,

Блещит от него Кастор, светло заимающ.

Звезда морска, навклером[1775] являющи пути,[1776]

Ценозура не может с места ся двигнути.

Вижду же в своем чину дождевныи Гиады,

Являющий сушу такожде Плеады.

Сих быти неразличных аз да созерцаю,

Имена их подробну сице нарицаю:

Сия под седми на два разделенныи чины,

Являющий сушу и дожда пучины.

Пасифо, Пифо, Тихе, Евдор, Авросиа,

Коронис и Плексаврис — дождевны суть сия;

Електра, Алкиона, Мая, Астеропе,

Келена, Тайгенета и неиста[1777] Меропе[1778] —

Сиа вторых седмица сушу изъявляет.

Всех звезд мой ум течении, чин и силу знает.

Но не вем, что звезду ныне вижду нову,

Не на обычном месте. Мню ю неистову[1779]:

Всяка звезда на тверде небесном сияет,

Сиа между облаки себе водворяет,

Блещит несоравненно над всех звезд светила,

Не может ум пояти, что есть в ней за сила:

Что более в полунощ все звезды змеряют[1780],

Ея луча в полудне себе исправляют.

О, кто бы ми поведал, что есть в ней за сила?

Иду, где Валаама[1781] мудраго могила.

Воспряни, Волааме! Гроб ти открываю.

Что се звезда нова? — повеждь ми, желаю.

Ты аще телом сложен в гробе почиваеш,

Но между звездочетцы искуством сияеш.

Что ум свой любопытством всуе утруждаеш,

Валаама же словес не воспоминаеш?

Не веси, яко еще во Арави сущи,

Прорекох о сей звезде, сице глаголющи:

«Егда всех последнейшо веков время придет,

Тогда от Иакова нова звезда взыдет».

Что же есть в ней за сила? Нет в ней звездна чина,

Ниже когда явится звезда так едина

Ближае всех от земли, навыше облак ходит,

И не к западу себе, но к югу приводит.

Создатель всех звезд, луны и светлаго Феба,

Строитель всемощнейший пространнаго неба,

Иже прежде денница из Отца родися,

В часе зде рожден, сею звездою явися.

На полуденну страну звезда та простует[1782],

Хотящ правду уведать, ей да последует,

Обращет Иакова семя там блаженно,

От него же родися Слово воплощенно.

Той будет мети область[1783] над всю подсолнечну,

Распрострет свою славу во век безконечну.

Верую, Валааме, словесам ти истым,

Но хощю еще оком зреть ми прозорчистым[1784];

Сице мене мнение увещает духа,

Яко зрение лучше верит паче слуха.

Иду, волхвов за тою звездою исправлю,

Да уведят истинну, тамо их поставлю.

Тебе же за искуство аз честь воздаваю.

Почивай с миром! Гроб ти честно затворяю.

Непреодоленныи мужие и мудри,

В бранех, советех, словех ваших богомудри,

Державы моей столпы непоколебимы,

Дражайшие бисеры моей диадимы!

Четверовластный скипетр[1785] под солнцем сияет,

Егоже ваша храбрость в мире распространяет.

Десница ваша мою умножает славу,

Яко никогда кому преклоняю главу.

Сердца ваша моему сердцу сопряженный

Так в мире, яко егда на брань воруженныи.

Сего ради сердце ми радуется зело,

Яко вас еднодушных себе приобрело.

Но яко любове вашой возблагодарствую?

Киим вас саном и мздою за то ударствую[1786]?

На коем кедре вашу начертаю славу?

Коим дафном[1787] премудру венчаю вам главу?

Кто санов, кто богатства от мене желает,

Обогащу и почту, токмо да вещает.

Четверовластны земли юдской[1788] господине!

Светило очес наших ты еси едине;

Мзда наша и богатство, наша то и слава,

Егда благополучна видим тя и здрава.

Довлеет нам любов ти, иже нас, нижайших,

Насыщаешь монарших словес ти сладчайших.

Добре некто от мудрецов сице поведает,

Яко кротость то творит, что сила не знает.

Влагаешь на нас узы сладкиа, монархо!

Владей убо, здравствуй, крепчайший тетрархо!

Торжествуй над врагами! Мы же неотступно

Верно пособствовати будем тебе купно.

Радуйся, о преславный царю, во вся роды!

Прославляйся во веки веков и вся годы,

Не подаждь дремания мечу изощренну,

Да имееш вселенну тебе покоренну.

Спрягл еси любовию нам сердца к своему.

Златым узом[1789] Фортуна престолу твоему

Да припряжется[1790]! Буди ты победоносный,

Долголетно носящи венец светоносный!

Благодарен приветства и любви вашой,

Не отпадут от мысли долго сия нашой.

Радость ныне к радости моей приложися,

Веселися, Ироде, ныне веселися!

Певцы! Сладкиа гласы в устах растворете,

Господина своего песнми веселете!

Вели, да медоточне поють немедленно.

Воскоре господина творю повеленно.

Апполлио! Музы! Семо воспешете,

Сладкиа песни с нами воскликнете!

Да веселится велегласный Ирод,

Да торжествует отселе в род и род!

Гряди, вели что ино воспети любезно.

Вскоре ушесам вашим воспоют полезно.

Ио! Ио! Восклицайте!

Ирода увеселяйте!

Воскликнете сладки гласы,

златые бо имать часы.

А Ионе, бий у струны![1791]

Направо, коло Фортуны,

Направо точится пильно[1792]

и будет так неомыльно[1793].

Поклоненна восточна тебе дал трое царь:[1794]

Мелхиор стара, Гаспар, третьяя Валтасар.

Волил царь новый Юды в земля твой родити,

Они схотели ему дары понести:

Ливан[1795] одна, друга смирн[1796], а третяя злато.

Просим тебе, ты не зволь оскорбити за то.

Твою землю Вифлеем пошол поклонился

Нову царю юдейску, да дом воротился.

То моя господина у тебе желае,

Да твоя путешество им вольно дае.

Что новаго посланник сей наю[1797] приносит?

Мира ли, или брани, или чего просить?

Сего послаша семо восточны три цары,

Дабы мели[1798] путь вольный со драгими дары,

Чрез землю ти идуще со многими труды

Поклон дати коему не вем царю Юды.

И кто есть царь юдейский, еще мне живущу?

И кто скипетр обыймет ту в десницы сущу?

Аз есмь царь и властелин, кроме мя никтоже.

Кто ми треокаянный соцарствовать може?

Ты же, глупче, приносишь весть о царю Юды

Кую? Се тя, извлек мечь, разсеку на уды.

Воля твой, царю Юда, голова рубати.

Я невинна — мой цар зде схотел мя послати.

Не изволь умертвити, монархо, посланна,

Не от его бо воли сия содеянна.

Господие послаша того к твоей власти,

Да им бы путь был мирен и кроме[1799] напасти.

Како путь мирен дам им? Не будут без борбы,

Иже ми нанесоша нечаянной[1800] скорби.

Скорбь сия кая есть скорбь? Пусти его в мири,

Да и тых увещает в истой к тебе веры.

Рцы, да царя новаго честно привитают,

Привитствовавшы, тебе о нем возвещают,

Или тамо идуще, зде изволят быти.

Вем, яко и сам схощеш от них вопросити:

Где рождейся? Потом сам схощешь привитати,

О приветствии же не леть[1801] теперь глаголати.

Встань и гряди к господам, глаголи же тако,

Яко о их шествии радуюся всяко,

Да изволят идуще мене посетити,

Молю; рад и что от них вопросити.

Где узнали рожденна, и аз хощу знати,

Яко они, подобный тому поклон дати.

Добро. Моя рада, что здорова ходила,

Больше того не буду кому говорила.

Верные ми велможи! Предлежит нам дело,

Еже ми ныне радость на скорбь претворело.

Подобает уведать, кий то нарожденный

Новый царь на престол мой будет посаженный:

От моея ли крове или прежде бывших

Монарших наследников, себе утаивших?

Но ближайший наследник Иркан фрону бывый[1802]

Не встанет, мечем моим главу положивый.

Такожде Аристовул, внук его любимый,

Не востанет, на престол праотцем садимый.

И кто оста таковый, фрон мой наследствуяй,

Усмотрете разсудне, всяк гадательствуяй.

Превеликий монархо! Всуе ум смущати

Не требе, ниже послов в страны посылати:

О нем ти восточные принесут весть цары,

Где обрящут и дадут нову царю дары.

О сем дело настоит[1803]: егда волсви[1804] приидут,

Без согласна от тя все да не изыйдут.

Рцы, да тебе возвестят о царю рожденном,

От них приветствованном и дарми почтенном.

Таже и ты обещай ему дары дати,

А втайне[1805] оружия вели готовати.

Поклоним ти под нозе его выю горду,

Вели быти готову мечу и оскорду[1806].

Аще же не восхощут о нем дати вести,

Кто нам может о цари рожденном повести?

И как не изволят, в руках твоих суще?

Не могут тя минути, вести не несуще.

Да мысль ти, о монархо, свободна пребудет,

Вели, да на их пути крепкая страж будет:

Аще к царю тещи имут, вели удержати,

Аще же воспять пойдут, вели зде предстати.

Добри вои! На стражи будите не спящи,

Всех путем шествующих опасно[1807] хранящи,

Наипаче егда цари пойдут от Востока

Вожденнаго на царство почтити отрока.

Тем без сумнения их скоро удержете

И к престолу моему семо приведете.

Мы же на мало время в своя си отъидем,

Таже в время обычно паки семо придем.

С охотою, монархо, творим повеленна.

На время та завеса буди закровенна[1808]!

Стоимо ж и сохраняймо наж заповеданна:

Не хотем царя наша быти поруганна.

Господие! Молим вас, зволте мало стати,

Царю Ироду о вас требе докладати,

В нынешнее бо время Юдея смутися,

Аки бо царь си новый некий народися.

Творим царя вашего наю повеленно.

Изволте доложити, молим, немедленно.

Се иду и возвещу монарсе воскоре.

Изволте помедлити мало при семь дворе.

Господин наш, царь Ирод, любезно желает

У престола своего вас да созерцает.

Гости вожделенныя! Зволте посетити

Монарху лицем вашим и увеселити;

3 охотою чекает[1809] и радостно прииметь,

Яко другов любезных любовно обымет.

3 охотою на двор царск рады поступаем,

Лице его пресветло узрети желаем.

Преславнейший монархо Июдейския страны,

Саном царства почтенный над всех царей саны!

Здравствуй благополучен лета безчисленна!

Всякаго супостата имей покоренна!

Доколе Феб не станет в бегу златополучныи,

Дотоль царь юдейский будет благополучный.

Четверовластный скипетр четыре мира части

Скоро твоей господской да покорит власти!

Се и мы главы наша тебе покаряем,

Единыя свободы точию желаем,

Да даси нам путь мирен без всяка порока

Посетити новаго рожденна отрока.

Радуюся, яко вас здравых созерцаю,

За приветство равные слова воздаваю.

По трудех путьшествия изволте почити,

Хощу нечто ко любве вашой предложити:

Коим случаем все три, не з едныя страны,

В едно намерение и путь сей собранный?

Мы трое равны есмы в учении значном[1810],

В звездочетстве. Но егда на небе презрачном

Увидим что ново и не можем пояти

Всяк своим умом, звыкли в едино збирати.

Пред деветмя месецами узрехом на небе

Нову звезду — о том нам сбратися[1811] было требе, —

Яже не на небесех была утвержденна,

Но в облацех над небо пречюдно явленна

И, як звездам обычно, не в запад течаше,

Но противу естества на юг та идяше.

Ту звезду разсуждая, надолзе[1812] пребыхом,

Многих волхвов искусных в память приводихом.

Егда же помянухом славна Валаама,

Имже та проречеся звезда еще здавна:

«От Иякова, — рече, — звезда возсияет»;

Ерифрея сивилла то же провещает:

«Таже от Израиля востанет человек

Славен, честен и премудр, вожделенный от век,

Тому вся земля имать быти покоренна,

Того царя познает над всех прославленна».

К тому, звезде ведущой, и мы путьшествуем

Да поклоном и дарми того почествуем[1813].

И где есть она звезда, по нейже идосте?

Дадите ми ю зрети, о нейже рекосте.

По той звезде идуще, егда зде приспехом,

Абие бысть, аки бы никогда видехом —

Скрыся и оттоле наю не есть зрима,

Не вемы, или будет паки нам видима.

Кия дары хощете тому царю дати?

Молю, возвестите ми, и аз хощу знати.

Аз злато.

Аз же ливан.

Аз приношу смирну:

Сия дары прилична суть царю всемирну.

По-премногу, о друзи, мне ся возлюбисте

За честь, юже толику царю сотвористе.

Хотел бых приветствовать с вами царя нова,

Но дарствия моя ту еще не готова.

Молю, где обрящете, и мне возвестите,

Вестию мене о нем, молю, ввеселите.

Мею сребра и злата, камене добуду;

Витати царя нова, сколь мне мощно, буду.

Благослови ны, царю, во путь намиренный[1814],

Ты же здрав живи семо, мирен, надаренный!

За посещение вам благодарю зело,

Землю ми июдейску проходите смело.

Егоже желаете, царя посетите,

Аз паки желаю, мне о нем возвестите

От чиста злата в небе имея полаты

И град святый, емуже блещат стены златы,

На драгих камениях красно основании,

Тебе в вечно жилище, Боже, зготованны, —

Ты же почто оставил красоту толику

И восприял еси ты нищету велику?

Над всех царей честнейший, так себе смиряеш,

Егда между скотами тебе водворяешь!

Порфиры и мяхкия одежды дарствуешь

Людем, а на твердейшом сам сене бедствуешь.

Солнца огня теплоту даеш твоей твари,

Греешь землю бездушну воздушными пары, —

Сам в глубоком вертепе себе на хлад давы,

Аки над всего мира нищих обнищавы!

Прийми убо малую от мене часть злата,

Прийми, дражайший злата, злато от мя, блата!

Не придох, — не могу бо, — тя обогатити,

Вся в руку имущаго, но токмо вручити.

Прийми, а мя помилуй, Боже милосердый!

Паки реку: помилуй, Боже милосердый!

Аз пред тобою, Боже, тощ да не явлюся, —

Ливан от мене прийми, смиренно молюся.

Вем, яко ты Бог еси безсмертный, нетленный,

Безбоязненный, во век сущий неизменный,

Человека, чрез змия в рай поврежденна,

Пришел еси целити и живить мертвенна,

Но не инак, точию чрез смерти и раны

Целба, жизнь человеку паки будут даны.

Врачю душам и телам! Ливан ти приличен,

Плотию смертен сущий, божеством же вечен!

Прийми врачевания знак — ливан, молюся,

Ино что болшо несть ми, тем да умилюся.

Твоим даром никаков дар будет сравненный,

За велик от мя прийми сей дар умаленный.

Пребогаты, преславный над все человеки,

Буди благословенный, Боже, во вся веки!

Вечный Боже, на земли ныне воплощенный,

От века Бог, под леты человек рожденный!

Кую ти аз дам титлу яко человеку,

Иже царем и князем даешь титлы з веку?

Царь, иже тебе злато за дар приношаше,

Царя тя быти миру прообразоваше;

Вторый, иже принесе тебе ароматы,

Врачем душ и тел дерзнул тебе нарицати.

Аз тя архиереем, Боже, нарицаю,

Яко архиерею, смирну предлагаю.

Вже бо не смрадна повелиш пасити,

Но со кадилом смирну тебе приносити.

Проженешь[1815] сень ветхую, егда тя на жертву

Богу Отцу принесешь за тварь твою мертву.

Архиерею, за весь мир молящи Бога!

Да будет твоя милость и на нас премнога!

Благослови отити во страны своя здравым,

Путем благополучным, веселым и правым.

Удаляемся телом, духом же с тобою

Хощем быти, ты нас имей со собою.

Подобает нам иным путем шествовати,

Да не зволим Ироду о сем возвещати,

Да коварен сый царя не убиет,

Крови невинной всуе да не излиет.

Весь мир ныне веселися, веселися,

Христос Спаситель родися;

(дважды).

Пришли к нему трае цары, трие цары,

Поклон дают, кладут дары;

(дважды).

Ливан, смирну, купно злато, купно злато,

3 различных стран дар той взято;

(дважды).

Мы же ему сердце даймо, сердце даймо,

Чистым сердцем величаймо.

Ест ли возвещение о царех прешедших?

Что ми не есть ведомо о их мимошедших?

Изволишь, о монархо, стражем зде предстати?

Аще прешли или ни, изволь вопрошати.

Стражие! Монаршему лицу предстанете,

О чесом вас вопросит, ответы дадете.

Царей прешедших аще вспять шедших видесте?

Почто неудержанных наю[1816] не повесте?

Никако не явися ни един идущи,

Аз бо бех неусыпно стражбу ми стрегущи.

Како бы не дерзнули мы их удержати?

И как быхом не дерзнули вам возвещати?

Измена есть, о царю! Ин путь возлюбили,

Дабы о нарожденном ти не возвестили.

Прелестники[1817] сущие тя, царю, прельстиша,

Слово свое царское волшебно сломиша.

И тако царми званный царски хранят слово!

Сердце их царьми звати мое не готово.

Не мудрецы, — глупцы, всяк не брат, но изменник;

Не хотел ми быть другом, всяк будет же пленник.

Но прежде настоящо дело совершемо:

Где есть нов царь рождейся, умом поищемо.

Четверовластный царю! Аз мыслих надолзе

Кроме иных замыслов что бы к твоей пользе,

Но не успех того, бо не уведах места,

Кая того царя нова где роди невеста[1818].

Вели убо рабином прийти премудрейшим,

От книжников еврейских много искуснейшимь,

Негли[1819] кое в книгах чтуще зде пророцство[1820],

Обрящут того царя новаго нам сродство.

Не противу глаголю словеси твоему,

Но аще и младому, умови моему

Тако мнится, яко мечь во Июдеи споре[1821]

Простерши, изыщемо нова царя вскоре.

Добр твой совет, обаче мощно испросити

От книжников, потом же сие сотворити.

Добре. Два ми воскоре пригласи рабина

Зде с книгами; именем вели господина.

3 охотою, монархо, иду по них скоро,

Лицу ти пречестному зде представлю скоро.

Мы же чрез сие времяна да не празнословим,

Помысльмо[1822], како того наступцу[1823] уловим?

Добре зде пришли есте,

друзи возлюбленны,

Изрядно в Писании всяком изученны!

Здравствуеш ли? Что слышно добраго, монархо?

Что тя видим прискорбна, великий тетрархо?

Сего ради вас призвах, да усть ваших сладость

Горку ми скорбь претворит на сладкую радость.

Едва некий царь новый в Юдеи родися,

И уже по вселенной везде сый прослыся.

Нецы от востока шедше трие цари,

Мой престол поругавше, тому даша дары.

О нем ми возвестите: где и ест ли тако

Или ни, да скорбь мою отимите всяко.

Монархо! Аще мене послушать возможно,

Аз тебе от талмутов исповем неложно.

О рожденном отроку глаголать начну ти,

Токмо не прогневайся, смирно ся молю ти.

Написал Исайя пророк у талмуты,

Яко мел[1824] родитися от колена Июды

3 дому Давида, в главе так седмой вещаше,

Егда царю Ахазу собеседоваше:

«Се Дева во чреве приймет, родить сына,

Еммануил наречет. Тая того вина[1825]:

Престол Давида отца — его престол будет,

Царству же его конца во веки не будет».

И Соломон премудрый таже глаголаша,

Яко то в сие время быти имеяше,

Написал: «Родится мужь в июдейской стране,

Иже праотцев спасет з пекелной отхлани»[1826].

Иеремия в главе третей его чает,

От семени Ияковля изыти вещает:

«На земли явися и живет с человеки,

Невидимы знан будет между человеки».

Еще Валаам мудрый, аще жил безбожно,

О нем силою Бога прорече неложно:

«От семени Ияковля прийдет муж великий

И будет обладати над всеми языки».

Добре. Еще же молю, аще убо веста[1827]:

Где рожден есть? В Писании поищете места.

Монархо! От мене ты слушай того места,

Где такого отрока родила невеста.

Место его Михея пророк изъявляет,

Иже во главе пятой сице поведает:

«Ты, Вифлием, не менши во владыках Июды,

С тебе изыде пасы[1828] Израиля люди»,

Отколь дается знати, яко в Вифлиема

Собышася Михеем сия глаголема.

В Вифлиеме родися, а в коем же месте,

Втайне о нем Аввакум сице дает вести.

Тако от Аввакума бе прорекованный:

«Посреди двох животных будеш познанный».

И тако ми ушеса словы насладисте?

Лучше бы, дабы тако зде не приходисте!

Мнех, яко в моем радость сотвористе сердцы,

Вы в слезах, аки люты тописте мордерцы[1829].

Не хощу вас, идете з очес моих вскоре,

Да не зрю вас никогда на монаршем дворе.

Егда ли обрящется власть где-сь[1830] превысока,

Бы по малой радости слезного потока

Не вкусила. Ах! Слез ток виссон омочает!

Зрящу на скипетр, болезнь сердце ми пронзает:

Коликим величеством отвне увенчанный,

Толиким внутрь жалости узом окованный!

Тридесят седмь лет саном царства бех почтенный,

Ныне же внезапу буду извлеченный!

Извлеку прежде мечь мой на завистну выю,

Иже хощет отъяти диадиму сию.

Будеш, будеш первее в подземленном доле,

Нежели на юдестем седящи престоле!

Восхощеш избегнути? Но не буде время,

Не злату диадиму уз понесешь бремя:

Хотящь в благих оплывать на Ирода фроне,

Поплывешь и утонешь в крови своей тоне[1831].

Престани, о монархо, о семь сетовати,

Хощу нечто полезно ти советовати:

Вели вожда призвати со силными вои,

Со всяким оружием и крепкими зброи[1832].

Тых в Вифлиемску зволишь землю отпустити,

Поволишь всех отрочат на главу[1833] избити.

Между теми наступцу[1834] твоего убиют,

Твоя же мысль и сердце в радости почиют.

Добре глаголешь. Гряди, пригласи ми воя,

Да придут воруженныи ко мне не без строя.

Господина моего творю повеленно,

Шедши, воя приведу семо немедленно.

Двоюлетных повели бить отрок нещадно,

Хотящу наследити[1835] не будет отрадно.

На повеление ти приидох готовый,

Имамы творить делом, еже речеши словы.

Что повелиши, царю, тое будет делом;

Желаем ти работать душею и телом.

Хощу, да будут ваши мечи обнаженный

И серца ко моему серцу сопряженный.

Мечи, в купу[1836] сложивше, да всяк лобызает,

Аще ми будет верен, сим да освещает.

Еще же крове нашой, смешавше, вкусемо.

Юнче! Гряди воскоре, чашу подаждь семо.

Се аз в первых источу[1837], ты же твори тако

И ты, да и во бранех будет вам еднако.

Готовы, зри, не токмо з рук кровь источити,

Но и глав не пощадем за тя положити.

Пиймо, се глаголющи: «Буди в храбрость нашу!

Нов же царь да испиет от нас смертну чашу».

Благополучен всегда да долгоденствуешь!

И над царем новым здрав да долгоденствуеш!

Ныне убо десницу крепко вооружите,

В Вифлиема пределы скорее бежете.

Будите без милости, будите жестоки,

Избийте двоюлетны и вящше[1838] отроки,

Да межды тыми новый царь убиен будет,

Моя же вечна слава в целости пребудет.

Готовы делом сия исполнити,

Ты же, монархо, зволь благословити.

Глас слышав — в Раме Рахили рыдаше,

Яко любезных чад си не видяше,

Вопль испускаше:

«О, чада моя, чада прелюбезьна,

Очесем моим красото полезна!

Плачу вас слезна.

Никогда плача аз не утолюся,

Дондеже лицем вас не наслаждуся,

Сама убьюся».

Глаголати ли имам или молчати буду,

Егда мя вопросите, кто есмь и откуду?

Глаголати пространно плачь ми препинает[1839],

А хлипание[1840] часто речь ми приседает —

Молчати невозможно сердцу болезненну,

Имущему печалми душу уязвленну.

Мощно ли утаити огнь, в недрех сокровенный?

Иный не утаить болезни дух опечаленный,

Но от болезненныя души провещает,

Внутрь сущую всем яве «Горе есть!» возвещает.

Возвещу убо и аз на мене смотрящим

И яже о мне знати известно хотящим.

Аз есмь плачь, рыдание скорбные Рахили,

Еяже сердце многи скорби уязвили.

Весте ли, о людие, кто та Рахиль бяше?

Та, яже Иякову сожительствоваше,

Иякову супруга, мужу святу, честну,

Видевшему иногда лествицу небесну,[1841]

По ней же возхождаху, нисхождаху ноги

Аггелов, сказующих спящу тайны многи.

Того мужа та жена, о ней написано:

«Глас в Раме, глас Рахилин плачевен слышано,

Рахиль плакаше своих чад прелюбезнейших,

Погубляемых от рук немилостивейших,

И утешити себе отнюдь не хотяше,

Понеже детей своих истребленных зряше».

Но речет кто, яко «та двоих токмо мбла

Сынов, ихже по долгом неплодстве родила,

Иосифа прекрасна и Вениамина,

По первородному чаде последняго сына;

Обаче тыи целы а живыи пребываша

И в народ ся премного тыи расплодиша.

О ком убо печется та слезная мати?

О ком тужит? Сетует о коем дитяти?»

Таковая глаголющь, не весть тайны Бога,

Егоже непостижный судбы бездна многа.

Да увесть убо тайну ту, не всем ведому,

Яже деема бяше в Яковле дому.

Безчадна Рахиль долго духом си тужаше,

Яко супружескаго плода не раждаше.

Егда же разрешил Бог оноя неплодство,

Услышав молбу теплу, даде чадородство,

Даде ей купно в дар з своей благостыни

Пророческаго духа бысть ей пророкиний,

Еже будущая то умне предсмотрети

И ведати, каковы будут ея дети,

Дети, внуки, правнуки в последняя роды,

Счастье их и несчастье, плены и свободы.

Во-первых убо, егда родила первенца

И еще не вскормила своего младенца,

А уже в ночном сонном видении зряше

То, еже Иосифу быти имеяше:

Зряше того ведома, егоже связаша,

Яко пленна раба от братии продаша.

Плачущий, рыдающа, к рожьдшеи вопиющи:

«Рахили! О Рахили! — слезне глаголюща, —

Рахили, мати моя, почто мя остави?

О мати, чадо твое от злых рук избави!»

Того Рахиль в видении соннем чаете зрящи,

Обаче со ужасом воспряну, стенящи

И, обьемши младенца матерски руками,

Слезы от очию си точаше реками.

Таже, егда зачала и Вениамина,

Прежде рожества того последняго сына,

Еще во утробе своей младенца имущи,

Уже пророческий век предузре буду щи:

Племя Вениамина како име быти

В бедах, скорбех, печалех гинути, не жити, —

Ово от своих, ово от чюждых гонимый,

От всех убиваемы, весма несчадимы[1842].

Предзряше пророчица она всю подробну

Имевшую брань быти междусобну,

В нейже Вениамина род спод светлаго солнца

Истребится от своих племен до конца.

А за едино токмо скверна греха дело,

Егоже и помыслом вспомянут немало.

Предзряше и другое злое время мати,

Яко мечь асьсириев име поядати

Останок Вениаминь, а не избиенных

Зряше в плен вавилонский скованных веденых,

То Рахиль пророческий егда зряше убо,

Прегорким рыданием рыдаше сугубо,

Ово о избиенных, ово о плененных

Чад своих прелюбезных, вконец[1843] разоренных.

Иных всех и онех рыдаше не тольма[1844],

Якоже о сем часе возрыдая болма,

Егда узре мечь острый скоро обнаживша,

Вифлиемския дети избити имевша.

Ратуеми внуки себе защищаху,

Плененны свободы себе желаху.

А иже пеленами повиты дети, —

Како мощно им бяше себе защитити?

То предзрение[1845] слезы Рахили точаше

И от горкаго плача престать не даяше

Даже до скончания. А егда плачася

Ради[1846] Виниамина и вскоре скончася,

Тело ея честное камо погребенно,

Рахилею оное место нареченно;

Место, идеже потом Вифлием создася,

От гроба Рахилина Рахиль-град прозвася.

И егда в Вифлиеме лютость сотворися,

Рыдание Рахили и плачь обновися,

Аще бо и мертвая тамо почивает,

Обаче ея душа на все то смотряет.

И яко бывши жива, от имевших быти

Рыдавше, такожде и преставши жити,

О событии вещи горчая рыдает,

Якоже еваньилист то воспоминает:

«Слышится в Раме глас, горце стенящий,

От Вифлиема-града с плачем исходящи,

Глас Рахили плачющей, но несоравненно

Паче перваго плача много болезненно,

Тогда бо единою гортанию кричаше

И от единых очес слезы испущаше;

А ныне елико есть детей, кровь лиющих,

Толико есть матерей, плачевне ревущих».

Того плача аз есмь глас и весник повсюду,

От Рахили дошедши даже и довсюду,

Возвещающ слышащим печаль вельми смутну[1847],

Младенцов избиенных смерть зело укрутну[1848].

Кто во вас сердоболен духом умиленным,

Поне мало поболи серцем сокрушенным,

Споболи[1849] Рахилиным болезнем сердечным,

Соплачи тоя теплым слезам бесконечным!

Ирод, лют властолюбец, добра ненависник,

Самаго диавола истинный наместник,

Новорожденна царя хотя погубити,

Посла неповинныя младенцы избити,

Посла вооруженный, аки на рать, воя,

Аки на не дающих супостат покоя.

Но, о прелюбезнейший мучителю, слыши,

Егда ся незлобивых младенцов биеши:

Егда ли тыя на тя полки собирают?

Егда ли на царство ти брани воставляют,

Которие от матерних сосцев отрывают,

Неповинных мечами люте убивают?

Еже аз умным оком егда созерцаю,

Сице к сердцу моему плачевне вещаю:

«О сердце, сердце, твердейши опоки!

Что удержиши слезныя потоки?

Что от жалости, аки воск, не таеш,

Слез не истощаешь?

Зри, коль жалостный и скорбные часы!

Сквозе пронзают утробу ми гласы

Слезных матерей, плачущих о чадех

В весех и градех.

Чада любезна в кровь сии углебают[1850],

Матери в слезах горких утопают,

Егда биют вои чад немилосердный,

Неблагосердны,

Лютейшии зверя: из рук похищают,

От слатких сосцев обще отрывают,

Всех закалают, агнецев незлобивых

Не творят живых.

Вся Вифлиемска земля превращенна,

В кровь неповинных деток обагренна,

В полях и стогнах[1851] течет крове море.

Горе! Ах, горе!

Четырнадесять тысящ положили

И еще крове тых ся не напили,

Не напоили зверобразного

Ирода злаго.

Впоит[1852] невинность, в небо вопиющи,

Утолишь жажду в серчистой[1853] пловущи

Реце, егда сам пойдешь в ада руце

К вечной муце.

Плачу и плакать непрестанно буду,

Печали сея во век не забуду,

Буду рыдати на злаго Ирода

В роды от рода».

Торжествуй, славный монархо, оттоле

Мирно седящий на твоем престоле!

Четырнадесят тысящь отрочат избихом,

Таможе и наступцу твоего уловихом,

Се в знамя принесохом детияные главы,

Да детище твоея не терзает славы,

Еяже ти живущи не хотели склонити,

Торжественне на мертву изволь наступити.

Радост объят мя ныне толь велия зело,

Сколь великую прежде сердце жалость мело.

Вам же благодарствую за толики труды,

Венец победоносный от мене вам буди.

Не замедлю великим саном вас почтити,

Ныне же помозите мне ся веселити.

Певцы! Торжественныя песни воскликните,

Поюще же, во длани весело плещете,

Да мало утешимся по сщастливом бою,

Потом будет склонитися время к упокою.

Доволно ликов[1854], певцы! Ныне престанете,

Вельможи, и вы, вои! В свояси идете.

Хощу мало уснути, седящи на фроне,

На преслатком почити Морфеуша лоне.

Аще случай явится, скоро зде придете,

В царском управление словы[1855] пособете.

Юнцы! Венец, скипетр, мечь от мене возьмете,

Где ми есть сокровище, тамо понесете,

Сами же паки вскоре ко мне приходите,

Здравия ми опасно и верно блюдите.

Велете что инаго еще воскликнути,

Донелиже пресладце возмогу уснути.

Спишь, окаянне, сном обремененный!

Глас невинности, в небо возведенный,

За кровь рыдает, отмщения просить.

О нечаянну[1856] смерть тебе голосит.

Внушай, о небо, невинности гласу!

Не презри крове пролитой в сем часу,

Нас, немовлятков[1858], злобы не творивших,

Жизнь оставших[1859]!

Ничтоже в жизни злаго содеяхом,

Не токмо злых дел — и словес не знахом,

Кроме любезне матерь нарицати,

Сосца вкушати.

Даждь отмщение от суда ти свята

На кровопивцу Ирода проклята.

Пролил еси кровь жизни отчаяние

Ти, окаянне!

Отвори гортань несыту змиину,

Пий, юже излил еси, кровь невинну;

Еяже жаждал, ныне утолися,

Возми напися.

Простри утробу жаждну, несыту,

Лий в ню кровь сию, ли чрез тя пролиту.

Пий и матерей пролитыя слезы

В стогны и стезы[1860].

Пий истекшия от скорбну[1861] зеницу

Смотрящих воев на люту десницу,

Бьющу нас, агнецев, для твоей трапезы, —

Пий кровь и слезы.

От крове нашой нам порфиру сшилесь[1862],

Бисерами слез матерних спестрилесь[1863],

Увенчалес нам вечным венцем главы

Вечныя славы.

По малой жизни мы вечне царьствуем,

Тебе же вечьну смерть ходатайствуем,

Не злобы нашой, но Бога судбами,

Мстяща законами.

Ангели! Семо Невинность да придет!

Глас твой пред Бога престол уже взыде,

Еще слезы да зрит и кровь вашу чисту,

Юже пролисте неповинну исту.

Даждь я анггелом, а венец на главу

Приими и гряди во вечную славу.

Приими маслину, та есть знак победы

За Иродовы на вас всех обиды,

Егоже отмщение без всяка откладу

На бесконечны муки вечну предаст аду.

Аз, истая Истинна, вещаю ти исто,

Яко ему готово во аде уже место:

В Цербера всегда будет гортани сидети,

Будет огнем серчистым объяты горети.

Ты же иди в жизнь вечну. Анггели! Приимите,

Между анггелов лики сию водворете.

Со торжествующею в небе торжествуйте!

Се аз вама предъиду, вы мне последствуйте.

Юноша! Ах, юноши! Камо отидосте?

Се есмы, господие.

Чесо ради мя спяща зде пренебрегаете?

Господие! Великим быхом яты страхом

И того ради от тя спяща отбежахом.

Кий страх?

Исходило некое лицо все бело,

Две чаши носящое, дерзновенно, смело.

Мы недоумехомся, что бы было тако?

Ужасны, не могохом при тебе стать всяко.

Горе ми, окаянну! Аз се видях спящи,

Еже ми прорицало смерть в час настоящий:

Невинность то ко Богу за кровь си взывала,

Юже излих, и тою мене напавала[1865].

Слезы скорбны матерей пити ми даяше,

Отмщение в небо и смерть ми взываше.

Горе! Смерть ми настоит, все тело неможе.

Юноши, молю, вскоре устройте ми ложе.

Здравствуй всякий, седящи на моем престоле!

Аз бо на нем сидети не буду оттоле.

Побежите, да семо приидут вельможи,

Рцете, яко царь лежит на смертелном ложи.

Ты иди! Господина аз буду хранити,

Но не изволь долгаго времени медлити.

О прелеснаго мира! Лютейшаго зверя

Ныне венчает,

А утро пожирает;

Дарствует ныне злато,

Утро мещет в блато;

Садит на престоле,

Потом в ниском доле.

О лукавствиа мира! Лукавства не мало —

В пресладчайшом меду смертно имать жало,

Где сахаром лесныя слова посыпает,

Пелунную[1866] горесть там утаивает.

Великий господине! Вельможи приидоша.

Смотри скорбных, яко тя болна обретоша.

Умилосердитеся! Дайте ми пораду[1867]!

Не дайте ми умерети, подайте отраду!

Бежи, юнче, по врача, да будет зде вскоре,

Егоже обрящеши на моем подворье.

Друзи! Аз неслыханный смрад в нем ощущаю,

Не живуща, но смертна весма его чаю.

Рци нам слово, о царю! Что тебе болеет?

Ах, увесь изнемогох, все тело дряхлеет.

Уступемо подале, аз не могу стати

Блиско смрадна, нозри бо требе затыкати.

Здравствуйте, первейшии Ирода вельможи!

Что се вашего царя сложило на ложи?

Тя вем врача искусна осмотрити болезни.

Может ли еще с нами пожити в сей жизни?

Не гневайтеся на мя: царь ваш болен зело.

Не вем, аще му кое сопеспешит[1868] дело.

Смотрете: по всему теле множится огница[1869],

Всю утробу повреди лютая чревница[1870],

Се уды все сорвенныи[1871], все весма согниша,

Нозри ощущение свое заградиша.

Увесь в болезнех смертных и жити не може.

Изволте готовити ему гробно ложе

И сами, аще кто з вас хощет здрав быти,

Изволите опасно всяк себе хранити.

Смертен есть и всякаго он смертна сотворит,

Аще обоняния кто зде не затворит.

Аз болше стоять не могу. Господа, простете,

И сами, советую, долго не медлете.

Что вам врачь глаголаше? Да аз вем, недужны.

Повесте, что ми будет в сей час горки, нужны[1872]?

Смертен ти час настоит. Изволь ожидати,

Нам же зде ради смрада не мощно стояти.

Ах! Вельможи и вои! Что остависте мя?

Стойте, дондеже тела аз низложу бремя.

Уже не время.[1873]

Ах, горе! Кий глас уши страшный проникает?

Болезненно ми сердце смертию страшает?

В гроб посылает.

Тако ли то, Фортуне, изменяти знаешь?

Вчера на престол, ныне в гроб мя посылаешь!

Вскоре дознаешь.

Недавно вельмож, воев чина окружали,

А ныне окаянна все мя отбежали,

Время дознали.

Ах, с мирскими благими тяжко ся растати,

Тяжше в реце гегенской вечне утопати!

Не изринати[1874].

Ей! Дай кто помощь и руку!

Ей! Кто добр, утоли муку!

Ах! Страшная вижду!

А-а! Терплю страх!

Ах! Душу устрашают!

Ах! Тело удручают!

Ах, ах, ах!

Толико, окаянне, творити дерзнулесь[1875],

Противо Бога ярость, глупче, воздвигнулесь[1876].

Се ти аз, Отмщение, то сотворю вскоре,

Яко с трупом си будешь скоро в ада мори.

Коль смертных язв невинных сотворилесь,

Толь тебе во ад вечны дверей отворилесь.

Смертию отрочат всех живот изгубити

Тщался еси — сам в смерти вечно будешь гнити.

Мирно з Богом на земли не хотелесь[1877] жити,

3 смертию будеш или смерть тобою владети,

Не помогут вельможи, ни вои избранны.

Иди во ад навеки, иди, окаянный!

Блесни, молния, з неба! Разби, перун, тело!

Земле, пожри! Во веки там будет се дело.

Так будет всяку грешну, кто Бога убивает,

Различными грехами мучит, распинает.

Се, гегенну готову зря, всяк да боится,

Да Ироду гордому зде не собразится[1878].

О гордость мира! Что се сотворила?

Сама себе во ад двери отворила

От Люцыпера завистию злою

Для непокою.

Горе! Горе! Ах, горе! Нестерпимой муки!

В гортань достахся ада, не точию в руки!

Горе! Палит мя пламень, палит мое тело,

Из утробы дышущу, — горе! — палит зело.

Внутрь мене огнь пекелный[1879] душу сожигает,

Змий в сердце, и утробу жало угрызает;

Грызет мою утробу мука нестерпима.

О муки! Ах, огня, в век неугасима!

Горю! Горю! Мучуся, мучуся во векй!

Не воскресну от смерти между человеки!

Ах, почто аз родихся? Ах, почто родихся?

По малой жизни во смерть в вечную вселихся.

Проклят родитель, мати проклята ми буди!

Почто мене родили, почто между люди?

Проклят полдень буди, буди час проклятый,

В онже рожден есмь, иже муками объятый!

Все дни, часы, минуты, прокляты вся годы,

Яже изжих суетно, проклятый во вся роды!

Проклята гордость! Та мя во век погубила,

Та мя противу Бога брань творить учила.

Прокляты и вельможи за своя советы,

Наустившия[1880] мя бить невинные дети!

Прокляты и все вои, что не пощадеша!

Почто число толико беззлобных избиша?

Паче всех аз есмь проклят, ту терпящи муку.

Проклят сам себе давы в Люцыпера руку, —

Зде во веки мучуся. Ах, мука велика!

Мука безконечная во вся веки века!

Смотря на мя, гордяся[1881], гордится престани,

Да некогда в сей будешь со мною, гортани.

Радостна ныне есмь, Смерть: егоже желала,

Того ныне чрез крепость мою доказала.

Едина торжествую, аз бо победила,

Кровию вифлиемску землю напоила.

Четырнадесять тысящ от сею[1882] косою

Покосила отрочат, як траву з росою.

А што лучшее — царя Ирода убила

И в Цербера гортани того посадила.

Власть имам над естеством всяка человека,

Тых силна обладати буду во вся века.

Сяду на престоле, возму и венец на главу,

Да всяк мене боится, видяй мою славу.

Почто, окаянная, тако торжествуешь?

Или мене на земле, Жизни, ты не чуеш?

Не умре Натура людска, но в век жива будет,

Твоей области[1883] данна никогда не будет.

Низложи венец, бежи от престола славы,

Там живи, дондеже ту сокрушу ограды.

Ты, яже еси ныне отселе изгнанна,

Веждь, яко во век вечный будеши попранна.

Аз имам на престоле седети во веки

И садить со собою моя человеки.

Вы Натуру людску семо приведете,

Близь мене на престоле семо посадете:

Славою и честию аз ту увенчаю,

Яко моя другиня будет, тако чаю.

Сяди, Натура людска, семо на престоле,

Аз тя, Жизнь, оставляти не имам оттоле.

Жизнь, с небеси данна, будь благословенна!

Главу ти преклоняю аз, Натура бренна.

Яко человечество тако возлюбилась[1884],

С тобою пребывати всегда сподобилась.

Прийми венец пречестныи первы ти на главу,

Вечну буди имуща всегда о мне славу.

Смерти же тя никогда не имам предати,

Но по малой жизни в жизнь вечну хощу взяти.

Разными дарованми человек почтенный

От Бога, егоже есть дланью сотворенный,

На что не памятаяй, суете вдадеся,

Против самаго Бога гордо вознесеся,

Яко иногда ангел, с неба низверженный,

Иже бе против Бога умом вознесенны.

Но аз, Кротость, низвергох с небеснаго града

И предах того лютой во век муце ада.

Сице и человека горда, вознесенна,

Сотворих с Люцыпером быти посажденна, —

Ирода проклятаго, иже суетою

Уловлен, соплетен же злости слепотою.

Искаше Христа Бога рожденна убити,

Мнел бо себе болшаго, неже Бога быти.

Кто есть велий, яко Бог, Ироде проклятый?

Седи ныне умален, ады узы яты.

Сице всякому будет, иже убивает

Христа грехами, сий и на кресте распинает.

Ирод искаше убить, а ты убиваеш.

Ведай, что тебе или чесого чаеш.

Аз есмь крепка, яко лев, аз ти сотру роги

Гордый ти, за прочий убью грехи многи.

Аще же кто агнчее сердце уготует,

Ведай, яко лев крепки с такими пожирует.

Агнцу, иже за тебе заклан бысть, родися,

Не як лвовы Ирод, кроток поклонися.