Бихарская мозаика

ЧИББАР — ЧЕЛОВЕК ДЕЛА

Плотные шторы надежно защищают кабинет от проникновения ярких лучей солнца. Стены украшены изречениями: «Если хотите, чтобы работа была выполнена вовремя, поручите ее занятому человеку!», «Обращаетесь к деловому человеку — объясните суть дела и дайте возможность ему тоже заняться делом!»

В кабинете за большим столом (чем стол больше, тем выше ранг начальника) в удобном плетеном кресле на колесиках восседает главный инженер Чиббар, высокий и статный пенджабец с пышными усами. Чиббар — воплощение деловитости и уверенности в себе. Он работает на заводе с самого начала строительства и любит вспоминать, что, когда приехал сюда, на месте завода были лишь маленькие примитивные деревни адиваси. Только истинный профессионал мог стоять у истоков создания крупнейшего в Азии металлургического завода. Теперь Чиббар считает завод своим детищем и относится к нему по-отечески, с любовью, даже закрепившуюся за ним репутацию «большого оригинала» он воспринимает с гордостью и делает все для того, чтобы постоянно ее поддерживать.

В его кабинете всегда было чисто в отличие от кабинетов коллег, заваленных горами пыльных чертежей и папок с документацией. На огромном полированном столе лежат лишь бумаги, необходимые сегодня. Кроме чисто внешних проявлений «оригинальности» существовали и внутренние, о которых хорошо знали смежники: например, хозяин этого кабинета никогда не затягивал решение неотложных вопросов, не задерживал ответы на письма.

Как известно, в Индии все проблемы разрешаются за чашкой чая с молоком. В департаменте Чиббара, в отступление от установленных традиций, подавали чай с лимоном. Казалось, все работники получали несказанное удовольствие от заведенных тут порядков и как бы подыгрывали своему руководителю в оОщем стремлении поддержать образ, или так называемый имидж.

На работу Чиббар всегда надевал элегантный европейский костюм и тем самым задавал тон своим подчиненным. Его руки были унизаны перстнями и кольцами. Семейный астролог Чиббаров определил, на каком именно пальце, какие именно кольца с какими камнями ему следует носить, чтобы оградить себя от злых сил. Практически все мужчины страны носят кольца по указанию астрологов. Но украшений этих обычно бывает не более трех. Чиббар и в этом плане старался казаться оригиналом.

Под стать Чиббару был его заместитель доктор Басу, единственный на заводе работник, который имел научную степень. Это был полный, как и многие жители юга, невысокого роста человек. Он тоже почти всегда ходил в костюме и галстуке, только летом, когда столбик термометра поднимался выше сорока градусов по Цельсию, позволял себе сменить пиджак на ослепительно белую рубашку с короткими рукавами. В отличие от других он курил великолепную трубку «Данхилл» и любил похвастать набором ароматных табаков и многочисленных приспособлений для раскуривания и чистки трубки. Когда мы впервые встретились с Басу, он готовился к командировке в Советский Союз и интенсивно изучал русский язык. Он был одним из самых прилежных слушателей курсов русского языка и часто обращался к нам с вопросами по грамматике и фонетике. Несмотря на напряженный ритм работы в департаменте Чиббара, Басу умудрялся заниматься языком в рабочее время и старался, при первой возможности, говорить по-русски даже при обсуждении производственных вопросов.

ГЛАВА «ДОМАШНЕГО ДЕПАРТАМЕНТА»

Дома Чиббар буквально преображался — ходил в легких широких на индийский манер брюках, богато расшитой рубашке навыпуск и курте. Его жена, невысокая стройная женщина со связкой ключей, привязанных к поясу кончиком сари, никогда не обращалась к мужу по имени. Она говорила о нем лишь в третьем лице — «он» или «мистер Чиббар». Чиббар постоянно командовал ею, и порой мы чувствовали себя неловко, когда в нашем присутствии он отдавал ей распоряжения, как будто выстреливал из пушки: «Пушпа, подай воду!», «Пушпа, где дети?», «Пушпа, почему они задерживаются?», «Пушпа, принеси фотографии!».

Постоянно звучало: Пушпа, Пушпа, Пушпа… И маленькая женщина, позвякивая ключами, терпеливо и безропотно выполняла все его поручения.

Когда мы впервые побывали у них, миссис Чиббар показала нам свой дом. Вести хозяйство ей помогали садовник и кухарка, с которой она ездила на рынок.

У Чиббаров был большой двухэтажный, полностью соответствующий должности, занимаемой Чиббаром на заводе, дом. Как и другим руководящим работникам, ему предоставили казенный коттедж высшей категории, то есть дом, в котором не менее десяти комнат. За символическую плату в нем можно было жить до тех пор, пока глава семьи работает на этом предприятии. Если его переводят на другой объект или он выходит на пенсию, дом необходимо освободить. На верхнем этаже находились спальни и уютная терраса, обставленная на манер комнаты отдыха. Там стояли несколько глубоких кресел и мягкие топчаны с бесчисленными подушками. Во время послеобеденной сиесты хозяева предпочитали тенистую террасу обжигающей прохладе кондиционированных спален. На нижнем этаже — огромная гостиная с деревянной винтовой лестницей, ведущей к спальням, и камин с чугунной решеткой в английском стиле. К гостиной примыкала просторная столовая, из которой дверь вела в кухню.

В маленькой кухне была глинобитная печка (ее топили древесным углем) с открытыми отверстиями для огня и вытяжкой. Незамысловатая утварь, начищенная до блеска, вызывала умиление. Электроприборы заменяли ступка и большой нож-бати, вертикально укрепленный на доске. Раньше мы видели бати только на рынке, наблюдая, как мастерски разделывают на нем свой товар торговцы рыбой. С помощью бати они чистили крупные рыбины и резали на мелкие куски. Нож укреплен стационарно, а торговец орудует рыбой. Страшно было смотреть, как мелькали руки у острого лезвия. Разделав рыбу, торговец заворачивал ломтики рыбы в банановый лист и протягивал покупателю. В нашем представлении бати — атрибут рынка, поэтому мы удивились, когда увидели его на кухне в доме Чиббара.

И хотя кухонная утварь у миссис Чиббар была довольно проста, это не мешало ей готовить изумительно вкусные блюда. Конечно, в их доме не подавали блюда знаменитой могольской кухни, такие, как цыпленок-тандури, для приготовления которого нужна специальная глиняная печь-тандур. Особенно удавались миссис Чиббар блюда из дала (вид гороха) и риса. Вместо хлеба она подавала чапати — вкусные тонкие домашние лепешки из пшеничной муки, которые при желании успешно заменяют вилки и даже ложки. Чапати можно свернуть и набирать ею соусы и приправы. Хорошо получались у нее воздушные, хрустящие лепешки-пури (их жарят в масле на сковороде с выпуклым дном).

Конечно, миссис Чиббар при готовке добавляла в пищу острые приправы. Мы тоже пользовались готовыми приправами, но блюда получались не такими вкусными, как у нее. Узнав, что мы покупаем готовые приправы, миссис Чиббар объяснила, что этого делать не стоит. Оказывается, она сама их готовит, а необходимые компоненты приобретает на рынке. Магазинными приправами пользуются только рестораны или ленивые хозяйки, заверила миссис Чиббар, а уж если покупать, то их надо умело смешивать. Она с готовностью диктовала нам рецепты блюд и приправ, а иногда даже предлагала готовить их вместе. Она ездила с нами на рынок и помогала выбирать овощи и фрукты нужной спелости и размера, учила, какой покупать рис. Мы даже не подозревали, что для приготовления разных блюд следует покупать рис разных сортов. Для нас рис был просто рисом, но миссис Чиббар подробно объяснила, как отличать десять-пятнадцать сортов и выбирать из них тот, который подходит именно для планируемого блюда. Затем мы ехали к Чиббарам. Пока мужчины беседовали в гостиной, женщины уединялись на кухне, и там кипела работа, которой руководила хозяйка дома. Приготовив однажды блюдо по новому рецепту с использованием ранее невиданных и неведомых овощей и специй, в следующий раз уже чувствуешь себя большим специалистом. Кухарка, несмотря на название своей должности, на самом деле занималась мытьем овощей, уборкой и стиркой. Как хорошая хозяйка в высоком смысле этого слова, миссис Чиббар всегда готовила сама, доверяя кухарке право оправдать свое звание только в те редкие случаи, когда уезжала погостить к родным.

У Чиббаров подавали домашние пиклз — маринованные овощи и фрукты. Чтобы пояснить, что такое пиклз, надо сказать, что после обычной ресторанной приправы из стручкового перца (чили) выступают слезы и посетитель жалобно заказывает холодную воду, ощущение же от чили пиклз намного сильнее. Хозяйка готовила различные варианты пиклз: из манго, чили, диких лимонов или смешанные пиклз на горчичном масле. После ее пиклз холодная вода не помогала и спасал только домашний молочный напиток дали. Вслед за десертом, который отдаленно напоминает молочную рисовую кашу с орехами, ужин заканчивался миндалем и тонкой, сладкой, поджаренной в масле лапшой с пряностями, сладостями ладду, джалеби и гулабджан.

Миссис Чиббар обычно готовила два обеда: для себя и дочерей — вегетарианские блюда, а для Чиббара — мясные. Хозяин не ел только говядину. Индусы ведь никогда не употребляют в пищу мясо священного животного. Хозяйка и дочери были вегетарианками. Они не ели не только мясо, но и рыбу, птицу и яйца. Миссис Чиббар вспоминала, как трудно приходилось ей в первое время после замужества, как она брезговала прикасаться к мясу, когда готовила обед для мужа. Она буквально теряла сознание от страха и отвращения, но со временем привыкла. Чего не сделаешь для любимого мужа! Необходимость готовить мясные блюда помогла ей также избавиться от чувства физического отвращения к людям, которые постоянно едят мясо и животные жиры. Ведь, по ее мнению, от них исходит специфический запах, который неприятен вегетарианцам. Если бы эти люди знали, как они пахнут, то никогда бы не прикоснулись к мясу.

Всякий раз, когда мы оказывались единственными гостями в доме Чиббара, появлялся мистер Рой — высокий, худой человек лет пятидесяти. Это был их семейный астролог. Что-то величественное и благородное было во всем его облике. Он жил в маленькой деревушке, довольно далеко от Бокаро, где не было ни телефона, ни электричества. Для нас так и осталось загадкой, как он узнавал, что вечером мы приедем к Чиббарам. Его неожиданные и незваные приходы интриговали, тем более что идея собраться у Чиббаров часто рождалась в конце рабочего дня. Мы обратили внимание, что Рой никогда не появлялся, если у Чиббара в этот вечер бывали другие знакомые. Мы пытались представить, как вел бы себя астролог в их обществе, особенно при встрече с бравым генералом Чоудхури, который после службы в армии занимал пост директора завода возле Ранчи. Генерал был душой компании. Чиббар всегда подыгрывал ему и заводил речь о боевых подвигах генерала. Их количество возрастало по мере того, как вечер близился к концу и уменьшалось содержимое бутылки. Генерал любил выпить. И чем больше пил, тем становился словоохотливее.

Вера в астрологию настолько распространена в Индии, что буквально на каждом шагу, каждую минуту чувствуешь ее присутствие. Здесь астрологов можно увидеть на улице и базарах сидящими на земле под деревом или шатром. Перед ними всегда разложены таблицы, схемы и книги. Многие гостиницы имеют своего астролога, готового составить гороскоп, предсказать будущее прямо в номере. В книжных магазинах и лавках продаются гороскопы на текущий год, книги типа «Звезды и ваше будущее», «Узнай свое прошлое, настоящее и будущее», «Вы и ваши звезды». Все крупные газеты и иллюстрированные журналы печатают в воскресном приложении гороскоп «Ваши звезды на эту неделю». Политические деятели советуются с астрологами перед началом очередной избирательной кампании. Если верить прессе, то и Индира Ганди никогда не принимала ни одного важного решения, не посоветовавшись с астрологом. Таков образ жизни.

Вот типичный пример. Завод лихорадочно готовился к пуску новой домны. Недавно назначенный председатель корпорации спешил представить правительству отчет о результатах своей деятельности. Царила обстановка нервозности и спешки. Из столицы поступали запросы о сроках, на церемонию пуска ждали правительственную делегацию. Специалисты, связанные с пусковыми работами, трудились без выходных, рабочие задерживались сверхурочно. Дата пуска определялась на совещании у главного инженера по строительству. Выступавшие единодушно докладывали, что он может быть проведен в понедельник. В атмосфере общего энтузиазма как-то странно прозвучало предложение главного инженера провести еще один цикл испытаний. Присутствовавшие были поражены — все оборудование неоднократно проверено, в отдельности и комплексно, в запасе оставалось еще два дня на устранение выявленных неполадок. Смущенный главный инженер снова и снова пытался обосновать перенос даты пуска домны.

— Может, назначим пуск на вторник? — осторожно предложил кто-то.

— Конечно, вторник лучше, — оживился главный инженер.

— А что если в среду?

— Назначим пуск на среду! Среда — очень хороший день! — главный инженер был счастлив.

С ним никто не смел спорить — он не только главный инженер, но и брахман… Ни указания из правления корпорации, ни уговоры о том, чтобы приблизить дату, не могли ничего изменить. Среда — очень хороший день, и церемония пуска домны состоялась в среду. Через некоторое время мы встретились с ним в гостинице корпорации в Калькутте. Сидя вечером на веранде, вспоминали события, связанные с этим пуском. Главный инженер объяснил нам, непосвященным, что дату пуска установил его астролог и он, естественно, не мог назначить другой день. Хороший день — плохой день, благоприятный — неблагоприятный… для индийцев это столь же однозначно, как для нас хорошая или плохая погода. Опыт показывал, что, если день почему-то не устраивал человека, он просто не появлялся на заводе, ссылаясь на срочные дела, нездоровье, неназначенные совещания, вымышленные командировки и тысячи других причин.

СЕМЕЙНЫЙ АСТРОЛОГ

Астрологи влияют не только на служебные дела. Они регламентируют все. Родился человек — тут же составляется гороскоп на всю жизнь. Выбирает профессию или место работы — снова гороскоп. Собирается жениться — три гороскопа, на жениха, на невесту, на их вероятный союз. Решил переехать на другое место — еще гороскоп. Астрологи предписывают, какие драгоценные камни следует носить, из какого металла изготовлять украшения. Для всей страны они предсказывают конкретный месяц, благоприятный для заключения браков, и все свадьбы празднуются в этот месяц года. Одно дело читать в газете: «Вероятно, в воскресенье вы станете центром внимания; не упустите возможность и осуществите свои планы» или «вторник — благоприятный день для путешествий, отправляйтесь на Север и избегайте контактов с незнакомыми людьми», совсем другое — жизнь, особенно если у вас в доме на правах уважаемого члена семьи есть астролог. Он не живет с вами под одной крышей, но всегда в курсе дел и прогнозирует абсолютно все. Вы никогда не станете с ним спорить — кто знает, может, он прав. Такого астролога называют «семейным». Это звание оправдано во многих отношениях: он «заботится» о судьбе каждого члена семьи и всех вместе взятых, его не наняли за известную плату, на определенное время (такие астрологи тоже есть), а он получил уникальный статус по наследству от своего отца, который был семейным астрологом ваших родителей. Семейный астролог владеет не только историей семьи, но и знаниями, унаследованными от своих предков-астрологов.

Первая встреча с астрологом семьи Чиббаров произошла во время большого приема в честь состоявшейся в Дели свадьбы их сына. Мы были еще неофитами, и Чиббар взял на себя миссию посвятить нас в индийскую действительность. Он объяснил нам, как выбирают невесту, сколько претенденток ему пришлось отклонить, пока его астролог не сообщил, что гороскопы сына и предполагаемой невесты сочетаются. Братья Чиббара (они жили в Дели) подбирали невесту сыну и вели переговоры с ее родственниками о размере приданого и о месте проведения бракосочетания. Согласно старинной традиции, юноша и девушка обычно впервые видят друг друга во время свадебного обряда. Но так как обе семьи причисляли себя к новому поколению, лишенному предрассудков, жениху и невесте устроили свидание в доме дяди, и они смогли не только взглянуть друг на друга до свадьбы, но и немного поговорить. Не было речи о том, нравится ли сыну избранница — он давно заверил родственников, что полностью полагается на их выбор. Чиббар был доволен — девушка оказалась из хорошей семьи, она была красива и за ней давали богатое приданое. Сумму он не называл, но, принимая во внимание происхождение Чиббара и его положение на заводе, образование, которое дали сыну, можно было представить, что семья невесты не поскупилась на украшения и деньги. Когда женился владелец небольшого магазина в нашем секторе, в порыве откровенности он похвастался, что приданое его красивой жены составило три миллиона рупий.

Родители невесты, жившие в Бомбее, возражали против свадьбы в доме жениха в Бокаро из престижных соображений, а Чиббары не соглашались на свадьбу в Бомбее. Чиббар был очень занят, часто ездил в Дели, появлялся в департаменте на день — другой и снова исчезал. После очередного появления посыльный доставил нам два конверта. В одном было приглашение на свадьбу Чиббара-младшего, которая состоится в Дели. Второе гласило, что Чиббар с супругой имеют честь пригласить нас на прием, устраиваемый в их доме по случаю женитьбы сына. Почему свадьба в Дели, а прием через неделю в Бокаро? Доктор Басу раскурил трубку, распорядился принести чай с лимоном и подтвердил, что свадьбу будут праздновать на «нейтральной» территории в Дели в доме дяди, а прием состоится в городе Бокаро.

На свадьбу в Дели мы так и не смогли поехать, зато с удовольствием посмотрели длинный видеофильм, снятый зятем Чиббара. Свадьбу провели по всем правилам, в соответствии с традициями индуизма. Жених подъехал верхом на белом коне, украшенном гирляндами цветов. Во время просмотра фильма Чиббар заразительно смеялся, комментируя «мастерство» наездника. Несколько предварительных уроков верховой езды оказались бесполезными. И хотя напрокат взяли спокойное старое животное, юноша нервничал, опасаясь, что окажется позорно сброшенным. Обычно свадебный обряд длится несколько дней. В установленный астрологом вечер и час должен произойти самый важный момент, когда жених и невеста соединяются навсегда. Мы смотрели, как на платформе брахман раскладывал различные культовые предметы. Здесь были установлены глиняные сосуды, наполненные священной водой и другими благотворными предметами. Жениха и невесту провели на платформу и усадили перед брахманом. Он стал читать мантры. Жених, отдавая дань земному благословению, держал масляный светильник над медным сосудом с листьями манго, рисом, кокосовыми орехами — символом воспроизведения и космического плодородия. Вот наступил момент, когда молодой человек окрашивает лоб и пробор невесты ярко-красной краской и надевает ей свадебную гирлянду, мандал шутра, а собравшиеся вокруг платформы гости и родственники осыпают молодоженов рисом. Они соединили руки над тарелкой с кокосовым орехом, символом плодородия.

В тот вечер, когда проходил прием в Бокаро, найти дом Чиббара оказалось легким делом. Вдоль улицы выстроилась вереница автомобилей, ведь сюда были приглашены все члены администрации завода, а также прибыли гости из Ранчи и Калькутты, те, кто не смог присутствовать на церемонии в Дели. Разноцветные огни электрических лампочек гирляндами ниспадали с крыши дома, заливая окрестности праздничным сиянием. Звучала музыка, мужчины беседовали в одной части двора, а женщины — в другой. Повсюду стояли кресла и стулья. Сновали сотрудники департамента Чиббара, предлагая гостям прохладительные напитки. Женщины в ярких праздничных сари, дорогих украшениях беседовали о детях, погоде, предстоящей благотворительной ярмарке. У мужчин были более серьезные темы для разговоров — обсуждались производственные вопросы, перемещения в правлении корпорации, волнения среди рабочих, каждый день грозящие перерасти в забастовку.

Вновь прибывшие, прежде чем присоединиться к гостям, проходили в специально отведенную комнату, где молодожены принимали поздравления и подарки. «Принимали», пожалуй, не совсем верное слово. Они безмолвно сидели на пестром диване. На молодой было красное свадебное сари и полный комплект золотых украшений. Она была прекрасна, как и цветок Раджни, чье имя носила. Изысканность, грациозность, красота и смущение создавали образ классической индийской новобрачной. Хотелось полностью увидеть ее лицо, но глаза были опущены. Счастливый муж, в черном английском костюме, лучезарно улыбался. Принимая поздравления, ему тоже не положено говорить, и с гостями беседовали гордые хозяева дома, стоящие рядом. Когда мы поздравляли новобрачных, Чиббар сообщил, что теперь не только разрешился вопрос с женитьбой сына, но и определилась его дальнейшая карьера и молодые сразу переедут в Джамшедпур, где сыну предложили хорошую должность в частной компании «Индиан Оксиджен».

Чиббар представил нас своим гостям. Для них мы были своеобразной диковинкой. А Чиббар не знал большего удовольствия, чем удивлять людей. Со многими мы оказались уже знакомы, и поэтому представление было довольно коротким. Затем Чиббар увлек нас на улицу, сказав, что жаждет представить еще одному человеку.

У ворот в окружении водителей стоял астролог Рой. Было холодно, и он кутался в дорогую кашмирскую шаль. Именно он сказал решающее слово, определившее будущее сына, но он не был среди гостей. Сияющий от удовольствия Чиббар, подкручивая усы, уговаривал воспользоваться встречей и задавать астрологу любые вопросы, ведь тот делает такие верные предсказания! Мы не могли придумать ни одного вопроса — такой неожиданной была эта встреча. Но тут к предложению Чиббара присоединился и Рой. Мы задали вопрос, скорее из вежливости, чем в надежде найти ответ. Мы спросили, почему уже около двух месяцев не получаем писем из дома. Рой помолчал, сосредоточился, а затем сказал, что дома все в порядке и к концу следующей недели наши волнения развеются. Действительно, через какое-то время мы получили несколько писем, видимо, что-то случилось с почтой.

Прием закончился пышным ужином. Чиббаровские подчиненные под руководством доктора Басу выполняли роль официантов. Гостей было много, и работы хватало всем. Первыми ужинали женщины, а затем мужчины.

Когда мы снова были у Чиббаров, вошел мистер Рой и занял свое, видимо, привычное место в кресле, окинув собравшихся извиняющимся взглядом. Он выглядел одновременно и как стеснительный гость, и как уверенный хозяин.

Конечно, зашел разговор об астрологии и о том, что многие ей не верят. Рой доказывал, что это очень строгая наука. Различными способами — тренируя силу воли, читая мантры, выполняя дыхательные упражнения, занимаясь медитацией, советуясь с мудрецами и свами, нося астрологический браслет — человек может уменьшить и даже свести к минимуму неблагоприятные последствия ошибок, совершенных им в прошлом. Дом можно спасти от удара молнии с помощью громоотвода. Так и храм человеческого духа и тела может быть защищен определенным способом, уверял Рой.

— Вы сомневаетесь и не доверяете мне. Пожалуйста, не объясняйте мне то, что очевидно и совершенно естественно, — говорил он. — У нас разный жизненный опыт, разные духовные ценности. Ваша честность похвальна, но возможности ограничены, так же как и у большинства людей. Люди даже представить себе не могут, что открывается перед человеком, который путем медитации и постоянного воспитания воли развивает в себе исключительные способности, вырываясь из плена пяти чувств, которыми наделен от рождения. Я — гражданин планеты и могу путешествовать по свету в любое время и в любое место. Для меня нет расстояний.

— Но существуют различные государства, они имеют границы. А чтобы путешествовать, необходим паспорт, оформленные визы. Даже для того, чтобы нам, имеющим вид на жительство в Индии, выехать в другой город или штат в командировку или на экскурсию, следует сначала получить разрешение от службы безопасности, — стали мы возражать Рою.

— Поймите, путешествует мое сознание, и ему не нужны никакие бюрократические формальности. Вот сейчас, сидя в этом доме, я могу мысленно перенестись в любой уголок мира, встретиться с кем вы пожелаете. Говорите, кто вас интересует? — возразил Рой.

— Скажите, что сейчас делает наша мама? — воскликнули мы оба в один голос.

Астролог медленно поставил бокал на стол, опустил руки на колени и коснулся лба, как бы разглаживая морщины, немного подумал и сказал, что в данный момент мать сидит на мягком диване, на руках у нее ребенок, но не кровный родственник. Она спокойна и хорошо себя чувствует. Ее не беспокоят неприятные мысли. Ей тепло и уютно.

— Она дома? — поинтересовалась я.

— Я не знаю, как выглядит дом. Но душа ее находится в гармонии с окружением.

— Какие предметы возле нее?

— Я сказал, она сидит на диване. Рядом открытое окно, за которым растет дерево. Ее обвивает приятный прохладный ветерок. Она смотрит в камин.

Камин?! Мы очень удивились. Откуда ему взяться. Ведь в нашем доме камина не было, да и у друзей тоже. Мы стали уверять Роя. что, видимо, это газовая плита, или батарея, или электрообогреватель. Однако он настаивал на своем:

— Камин!

Вернувшись домой, мы написали маме письмо и просили ее как можно подробнее описать, чем она занималась в тот вечер. Мама ответила, что была у соседей на даче, сидела на диване с их внуком и смотрела по телевизору интересный фильм. Сказать, что мы были ошеломлены, все равно что ничего не сказать. Конечно, телевизор! Человек, владеющий трансцендентальным сознанием, не знал, что такое телевизор. В то время в Бихаре телевидения еще не было. Да и в больших индийских городах оно оставалось достоянием богатых семей.

Происшедшее, безусловно, изменило наше отношение к Рою. Теперь мы часто встречали его у Чиббара — он появлялся там, как всегда, нежданно-негаданно. Слушать его было интересно. Вряд ли найдется на свете человек, которому его будущее безразлично. Каждому хочется заглянуть вперед. Но Рой никогда не говорил только о том, что произойдет. Он нанизывал будущие события на события прошлых жизней. И если рассказ о будущем интриговал, то экскурсы в прошлое казались забавными. Для человека его прошлое существует в воспоминаниях. Они — его реальный жизненный опыт. А что такое воспоминания о прошлых жизнях? Правда, иногда возникают странные ситуации, когда оказываешься в незнакомых местах, впервые встречаешь людей и вдруг кажется, что все это уже когда-то с тобой было. И чем лихорадочнее пытаешься припомнить, тем быстрее улетучивается ощущение повтора. Остается лишь волнующее впечатление от первого мига открытия.

Это явление называют «ложной памятью». Рой рассматривал его как единственную нить, соединяющую человека с его прошлыми рождениями. Он владел высшей профессиональной этикой и никогда не позволял себе облекать в слова грядущие сложности, болезни и трагические события. В таких случаях он советовал избегать каких-то знакомств, не бывать в определенных местах, стараться обращать больше внимания своему здоровью.

ДОМ — ЭТО ЖЕНА

Нас поражала способность Чиббара преображаться самым удивительным образом. На службе это был строгий, деловой и несколько экстравагантный руководитель. Контакты с иностранными специалистами выработали в нем защитный иммунитет — он старался держаться на европейский манер, поддерживал их взгляды и суждения, всячески доказывал, что свободен от сложившихся в Индии стереотипов и социальных предрассудков. И это удавалось ему. Картинная «прогрессивность», граничащая с позерством, ограждала его от тривиальных вопросов, которыми обычно досаждают иностранцы. Он много говорил о себе, но заведомо умалчивал о главном, о том, что живет по законам своей веры. Даже когда он распахнул перед нами двери своего дома, познакомил с семьей, он все еще пытался играть роль деспотичного руководителя «семейного департамента», помыкающего домочадцами.

Очевидно, Чиббар считал, что так принято в нашей стране. В отношении Роя. которого мы (чего греха таить) не сразу поняли, он вел себя в нашем присутствии нарочито покровительственно и иронично. Наверное, тоже из опасения, что нам не хватит терпения и культуры понять его и оценить представленное им право приобщиться к тому, что так тщательно оберегал от чужаков. Зная отношение иностранцев ко всему индийскому, он, возможно, боялся показаться смешным.

Все это мы поняли позднее. А по мере того как мы выдерживали «экзамены» на восприятие и человечность, которые он нам устраивал, Чиббар тоже преображался. Теперь на пороге дома нас встречал добродушный глава счастливого семейства, любящий муж и отец, внимательный и заботливый хозяин. Несмотря на то что Чиббары были женаты уже тридцать лет, он умел любоваться супругой, с гордостью говорил, что у него красивая жена и кожа у нее светлая. По дому больше не грохотали, словно пушечные выстрелы, бесконечные «Пушпа-Пушпа». Ее имя произносилось ласково. Даже говорить о ней Чиббар стал по-другому:

— Обратите внимание на акварели в гостиной. Это — гималайские пейзажи, сценки на берегу Ганга. Пушпа прекрасно рисовала, пока у нас не было детей, а теперь совсем забросила это занятие. Кроме того, жена хорошо играет на ситаре!

При таких словах дорогого супруга миссис Чиббар очень смущалась и начинала торопливо оправдываться, что у нее совсем нет свободного времени, слишком много всяких забот по дому.

В ведах говорится: «Жена — вот истинный дом». И Чиббар, как правоверный индус, создает для супруги условия, в которых она может быть не только хранительницей домашнего очага, но и его правительницей.

ДОЧЕРИ-ДОЧЕРИ…

О чем молит бога эта маленькая женщина со светлой кожей? Как и всех матерей мира, больше всего ее заботит будущее детей, а их у Чиббаров четверо. Правда, уже решился вопрос с замужеством старшей дочери, теперь она счастлива со своим супругом-капитаном и воспитывает двух прелестных девочек, позади остались волнения, связанные с женитьбой сына, но сколько еще предстоит пережить, прежде чем они устроят судьбу двух дочерей!

Одна из них уже почти взрослая — она заканчивала школу, а вот младшей еще рано носить сари. Она как цветок, радующий сердце. Этот резвый очаровательный подросток с короткой стрижкой нуждается в особом внимании матери. Ее еще нужно учить и учить и не только в школе. Ведь основное образование, необходимое будущей хозяйке, жене и матери, девочка получает в отчем доме. Это занятия музыкой, танцами, рисованием, вышивкой, домашним хозяйством и приобщение к духовным традициям. Родители заботятся и о приданом. И не для одной дочери, а для двух. К этому обязывает не столько социальное положение семьи, сколько родительская любовь — приданое невесты должно стать основой благополучия молодой семьи. В Индии, выдав дочь замуж, родители прекращают помогать ей материально, ограничиваясь подарками.

Предстоящее замужество дочерей Чиббары рассматривали как стихийное бедствие, неотвратимо приближающееся с каждым днем. Несмотря на то что существует официальный закон об отмене приданого, игнорировать древнюю традицию и то, что считается общепринятым, они не могли. Чиббар часто сокрушался, что, хотя он служащий государственного сектора, тем не менее ему не под силу собрать два приличных приданых. Сколько веков не знают покоя отцы, а матери обращают свои молитвы к Шиве, просят послать дочерям хорошего жениха!

Миссис Чиббар сокрушенно вздыхала, когда показывала нам купленное дочерям в приданое очередное дорогое сари.

Казалось, девочек мало беспокоило, чем разрешатся волнения родителей. Младшая осваивала премудрости науки и увлеченно занималась легкой атлетикой в спортивном клубе в своей школе. В гостиной рядом с камином стояли на полочках ее призы-кубки. И когда она могла похвастаться новой наградой, радости не было предела. Средняя дочь задумывалась о будущем по-своему. Близилось окончание школы, и она мечтала поступить в калькуттский университет. Но когда подошло время, родители так и не решились ее отпустить — в Калькутте было неспокойно. Не поехала она и в Бомбей, Чиббары по совету Роя решили, что этот город находится слишком далеко. Астролог четко очертил ей запретный круг — жить под родительским кровом и ожидать, пока подберут жениха.

Развлечений в Бокаро было немного. Все они концентрировались в клубе: теннис, бассейн, библиотека, концерты заезжих артистов, просмотры индийских и иностранных фильмов. Только там девочки могли приятно проводить время в окружении сверстников.

«ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА»

Двери клуба были открыты лишь для его членов. Чтобы им стать, необходимо заручиться рекомендациями двух членов «со стажем» и оплатить внушительный вступительный взнос.

Клубная культура в значительной степени была привита индийцам англичанами. Они с готовностью заимствовали ее, развили в соответствии со своими социальными потребностями и ввели в ранг одной из наиболее ярких современных традиций. Создание клубов объяснялось не только тягой к светским развлечениям, но и стремлением к общению. При этом кастовость, столь характерная для индийского общества, проявилась и в принципах существования клуба. Его членами были только служащие и их семьи, а рабочие и торговцы оставались вне его деятельности. И если торговцы создавали свои клубы, принимали участие в работе такого известного клуба, как «Ротари Клаб», то рабочие и не помышляли о клубных собраниях.

Нам приходилось присутствовать в качестве гостей на заседаниях самого престижного «Клуба львов», где все было обставлено в высшей степени церемониально. Там все обращались друг к другу по уставу клуба, не иначе как «уважаемый лев» или «уважаемая львица». Имя величественного сильного зверя подчеркивало социальное положение, материальный статус и влиятельность его членов. В начале заседания лев-председатель представлял новых членов клуба, потом следовали поздравления с днем рождения или другими знаменательными событиями в жизни собравшихся «львов», вручались подарки, затем в течение нескольких часов читались доклады, звучали выступления на гуманитарные темы. «Клуб львов» стремился решить социальные и политические проблемы не просто общенациональные, но в масштабах всего человечества. Элитарность клуба, членами которого были лишь видные руководители завода, владельцы больших фирм и «отцы города», подчеркивалась и тем, что на заседаниях порой присутствовали министры правительства штата и иностранные гости, представляющие различные фонды ЮНЕСКО. Заканчивались заседания шикарным ужином.

«Ротари Клаб» тоже был весьма замкнутым объединением. Менее элитарным, но весьма престижным, потому что каждый член представлял целое предприятие или общину, профессию или ремесло. Первый «Ротари Клаб» был основан в Чикаго в 1905 году Полем Харрисом. В 1911 году такой клуб появился в метрополии, и англичане не замедлили распространить его деятельность и на Индию. Пожалуй, этот клуб можно представить как местную организацию деловых людей, которые направляют свои усилия на развитие ремесел, предпринимательства, общественных отношений, межпрофессиональных контактов, они заинтересованы в развитии движения доброй воли и международных связей.

«Клуб Бокаро» был менее формальным. Туда приезжали семьями. Жены уединялись в своем кругу, мужчины имели возможность пообщаться за пределами кабинетов и цехов завода, подростки выделялись в отдельные группы, а дети наслаждались играми без присмотра. Каждый находил себе общество и занятие по вкусу.

Члены «Клуба Бокаро», служащие завода, каждый месяц платили членские взносы. И делали это с удовольствием — деньги шли не на выплату жалованья членам правления, которых выбирают каждые два года, а на содержание помещений и организацию различных программ. Члены правления выполняли всю работу на добровольных началах. Быть избранным в правление клуба — великая честь, дань уважения коллег. И если о ком-то говорят: «Он — член правления клуба», это воспринимается как особая рекомендация — значит, он добрый, культурный, энергичный и изобретательный. Назвать его общественником было бы неверно, он не похож на слишком устойчивый стереотип закостенелого функционера на общественных началах, сотрясающего воздух утвержденным планом мероприятий!

В «Клубе Бокаро» тоже существовал план работы. Но каждый его пункт превращался в событие, знаменательное и интересное. Все оказывалось в высшей степени продумано и организовано, посвящено людям, представлено со вкусом, наполнено радостью жизни и лишено штампов. Возможно, усилия членов правления клуба и оказывались бы тщетными, если бы они не находили отклик у каждого члена. Здесь не было пассивных зрителей. Сидя в переполненном зале во время концерта или показа кинофильма, можно почувствовать, что аудитория не просто сопереживает происходящему, а активно в нем участвует. Когда устраивались спортивные праздники, конкурсы, викторины, лотереи, никто не оставался в стороне, скептически наблюдая за происходящим глазами постороннего. Жить и общаться, вместе радоваться и грустить (а случались и печальные периоды, например дни национального траура), оставаться частью происходящего — предопределяло поведение и настроение людей, собиравшихся в стенах этого клуба.

По вечерам в клубные дни улицы города заполняли автомобили и мотороллеры. Бесконечным потоком они устремлялись к клубу, на запруженной стоянке которого опаздывающие с трудом отыскивали свободное место для парковки. Празднично одетые люди целыми семьями торжественно ступали под сень клуба, где их радостно встречали друзья, соседи, коллеги. До начала программы под звуки мелодии из популярных кинофильмов вели разговоры о самых обыденных делах, политические споры, рассказывали анекдоты, шутили. Можно было узнать и подробности о недавнем паломничестве к святым местам или поездке к родственникам. С особым вниманием слушали рассказы о поездках в другие страны.

Несмотря на страсть к путешествиям по родной стране, индийцы тем не менее редко выезжают за границу. До недавнего времени путешествие в другую страну, особенно морем, воспринималось ортодоксальными индусами неодобрительно. Это объясняется тем, что в пути приходится иметь дело с людьми другой веры и культуры, употреблять незнакомую пищу, а главное — нет условий для выполнения предписанных индуизмом обрядов. После возвращения из поездки за границу этого человека избегали как оскверненного. И чтобы спастись от всеобщего осуждения, вернуть себе уважение окружающих, ему приходилось выполнять специальные очистительные обряды. Сейчас, с развитием контактов с внешним миром, положение несколько изменилось. Известные гуру, основатели различных сект, и свами летают на реактивных лайнерах за океан. Об этом с гордостью сообщают газеты. В наши дни индийцы в основном отправляются за рубеж в деловые поездки, на учебу, стажировку, на заработки или в гости к родным.

Сделал первый робкий шаг и туризм но о нем еще нельзя говорить всерьез как о массовом явлении. Сказываются не только финансово-экономические сложности, но и банальный консерватизм. Пожалуй, одним из самых выдающихся событий, когда Индия всколыхнулась и послала в дальнее путешествие много простых, но талантливых людей из традиционно-пассивной глубинки, стало открытие фестиваля Индии в СССР. За год до этого уже можно было встретиться с избранниками фестиваля. Их представляли словно космонавтов, готовившихся к полету.

— Он поедет в Москву! — говорили о таком человеке, а избранник, смущаясь и робея, спрашивал, не замерзнет ли он летом в Москве. На фестиваль выбирали самых талантливых и виртуозных, лучших из лучших индийских мастеров. И никакого значения не имело, умеет он читать и писать или нет, кто его родители, живет ли он в современной квартире или в глинобитной хижине. И казалось, что сама Индия танцует на Соборной площади Кремля, на стадионе в Лужниках, радостно приветствуя всех гостей фестиваля! Простые индийские парни и девушки представляли свою великую Родину. Вспомните, как горели у индийцев глаза, как жаждали понимания и одобрения их лица, освещенные отблесками фейерверка! А как потом жадно внимали их рассказам о нашей стране односельчане и друзья!

В дни больших праздников клуб преображался. Конечно, отмечали не все праздники, ведь их так много и они буквально вплетаются в канву повседневной жизни. Это и официальные праздники, и праздники отдельных общин, племен, религиозных групп. В Индии говорят: «Каждый день — праздник». В этой стране действуют три календаря: древний календарь Викрамы, согласно которому Новый год начинается в октябре — ноябре (индусы называют этот месяц картик), календарь Шака — в этом случае Новый год приходится на март — апрель (месяц чайтра) — и григорианский, начинающийся первого января. Обилие праздников и торжеств естественно. Каждое индусское божество и племенное божество, каждый мусульманский святой, джайнский тиртханкар, гуру сикхов, христианский святой имеют праздник в свою честь. Существуют праздники, связанные с сельскохозяйственными сезонами, солнечными и лунными затмениями. Есть праздники, отмечаемые ежегодно, и те. что случаются раз в десять-двенадцать лет. Всего в официальном списке их насчитывается более пятисот. Праздники приносят радость, все ждут их с нетерпением, особенно дети, к ним тщательно готовятся, соблюдая все предписания и традиции. Вообще любовь индийцев к праздникам непередаваема, и, хотя она часто идет в ущерб работе, никого это не смущает.

В начале года Корпорация, которой принадлежит завод Бокаро, выпускает календарь, в котором указаны национальные, светские и религиозные праздники. Даты, отмечаемые по григорианскому календарю, неизменны. А дни праздников по эрам Викрамы и Шаки изменяются в каждом году. Получив календарь Корпорации, работники ставят в известность своего руководителя, какие праздники, в зависимости от своего вероисповедания, они будут отмечать, то есть в какие дни они рассчитывают на освобождение от работы.

ДВОЕ ПОСЫЛЬНЫХ

Хиралал, посыльный из нашего офиса, был большим любителем праздников. Он получал зарплату от Корпорации, а работал при иностранных специалистах. Пользуясь таким особым положением и надеясь, что иностранцы плохо осведомлены о правилах для персонала завода, он пользовался случаем и частенько объявлял, что завтра у него праздник, и на работу, естественно, не являлся. Посыльный — должность небольшая, но незаменимая. Отделы и департаменты ежедневно выпускают море бумаг: протоколы совещаний, служебные записки, меморандумы, отчеты, инструкции, письма. При этом должно соблюдаться неписаное правило — их доставляют только посыльные, которые легко ориентируются в лабиринтах коридоров и огромном количестве кабинетов, досконально знают сложную структуру департаментов.

Без Хиралала нить, связывающая нас с индийскими коллегами, прерывалась. Если нужно было отправить телекс или другой срочный документ, когда наш посыльный праздновал очередной праздник, приходилось просить посыльного из соседнего отдела, а это уже считалось нарушением неписаных устоев. Хиралал был непредсказуем, в любой день он мог объявить, что у него праздник, и не явиться на службу. Нам пришлось напомнить ему, что не подобает ортодоксальному индусу отпрашиваться с работы, например, на мусульманские праздники. Невысокий худенький Хиралал очень смутился. Нам было жаль его, но настало время упорядочить его календарь праздников. После этого разговора он стал осторожнее. Но оставалось еще много индусских праздников. Поэтому когда утром, застенчиво улыбаясь и поправляя привычным движением и без того идеально расчесанные и напомаженные волосы, он появлялся на пороге офиса, мы облегченно вздыхали — значит, обеспечена ритмичная работа отдела.

Один раз в год Хиралал приводил в офис свою семью — четверо маленьких ребятишек и миниатюрную жену. В Индии принято в день трудовой пуджи посещать место работы главы семьи. Это большой праздник труда. В этот день все приходят на работу, но никто не работает. Пуджа начинается рано утром. Рабочие и служащие украшают свои рабочие места, устанавливают изображение божества, зажигают сандаловые палочки, раскладывают специально приготовленные сладости, совершают молитву и проводят остаток дня в беседах с товарищами, любуясь своей комнатой, кабинетом или цехом. Эти люди убеждены, что работа должна приносить радость, быть полезной, легко спориться. Она кормит их семьи. И чтобы работалось лучше, следует один раз в год освящать орудия труда и рабочее помещение.

У этого праздника налет какой-то наивной радости, смешанной с чувством гордости и ответственности за свое дело. Мужчины, работавшие на пишущих машинках, сдвигали их вместе и разукрашивали, устраивались полукругом и любовались диковинной пирамидой: из-под груды цветов едва просматривались рычаги и клавиши машинок. Люди неторопливо беседовали, ели сладости и обычно приглашали всех, кто шел мимо по коридору, отведать угощения. Еще более удивительное зрелище представало взорам в цехах завода. Рабочие украшали даже прокатные станы, конвертеры и домны, щиты управления и трубопроводы. На собранные деньги они устанавливали не миниатюрные изображения божеств, а статуи, одетые в шелка и парчу, разукрасив их цветами и мишурой. На многих производствах работали по непрерывной технологии, и тем более поразительным было зрелище, например, разливки стали, когда в устроенном в глубине цеха храме брахман правил пуджу в отблесках раскаленного металла. Через проходную завода солдаты охраны пропускали празднично одетые семьи, спешившие осмотреть и почтить место работы кормильцев. Это единственный день в году, когда вход на территорию предприятия свободный.

Праздник заканчивался к концу дня. Тогда из цехов выносили изображения богов и устанавливали на грузовики, тележки, самодвижущиеся подъемные механизмы, бульдозеры и экскаваторы, то есть на любой вид транспорта. Фантастическая процессия — кавалькада из импровизированных храмов — медленно выплывала за ворота завода и отправлялась через город к реке, где происходило торжественное затопление божеств. Глиняные и расписанные красками изображения должны раствориться в водах и снова превратиться в элементы, из которых слагается природа и жизнь.

В Индии верят, что все реки текут в священный Ганг. Эта река — дочь бога гор Химавата. Она спускается с небес. И соединяет три мира — небо, землю и преисподнюю, во мрак которой уходит в конце своего пути. Все озера и пруды питаются водами Ганга. Поэтому любая река или водоем подходят для церемонии, завершающей трудовую пуджу. Храмы, движущиеся по направлению реки, сопровождали рабочие и их домочадцы. Люди собирались в группы, и каждая веселилась возле своего храма под звуки нанятых оркестров, исполняющих свою мелодию. Люди танцевали, смеялись, спорили о том, чей храм получился лучше, кто провел пуджу более пышно. Во всем присутствовал элемент соперничества. Из-за шума трудно было понять, продолжали ли брахманы, сидевшие в движущихся храмах, выполнять обряд. Они словно замерли и походили на застывшие божества.

То был праздник низших каст, тех, к которым принадлежат труженики. На заводе складывалась довольно странная картина. Ведь, если разобраться, инженеры тоже не сидели сложа руки. Они много трудились и не напрасно получали зарплату. Среди этих людей были представители самых разных социальных слоев и каст. В современной Индии возможности для получения высшего образования велики. Страна занимает одно из первых мест в мире по числу дипломированных специалистов. И относятся к ним пс только брахманы и представители других высших каст, как было в период до получения Индией независимости. Теперь стоит человеку получить диплом, как он начинает подниматься по социальной лестнице, при этом оставаясь в рамках своей касты — она неизменна от рождения до смерти. Но Индия — страна условностей. Соблюдая их, человек, родившийся в низшей касте и получивший высшее образование, уже не позволяет себе смешиваться с равными но рождению. Поэтому инженеры из низших каст не участвовали в трудовой пудже, подражая инженерам-брахманам.

В Индии на современном предприятии довольно часто можно было оказаться свидетелем, как производственные отношения соприкасаются с кастовыми традициями. Очевидно, их можно наблюдать повсюду — страна уверенно идет по пути прогресса, сохраняя верность древним обычаям. Чаще всего они проявляли себя, когда начальником оказывался человек более низкого рождения, чем подчиненный. В такой ситуации каждый стремился проявить максимальную деликатность и такт, чтобы не задеть чувства другого.

Хиралал был приписан к одному нашему отделу, а в другом посыльным работал Старик. Этого человека все называли «Старик», потому что никто не знал его имени. По-английски он не говорил. С русским языком дело обстояло несколько лучше: кто-то из наших предшественников научил его приветствию «Как дела?» и ответу «Хорошо». Каждое утро, после традиционного «Намаете!», четко произнося слова. Старик спрашивал: «Как дела?» — и, узнав, что все хорошо, в ответ на наше приветствие «Как дела?» громко кричал:

— Хорошо!

После этого «ритуала» он приступал к выполнению своих обязанностей: садился на свой стул, где дремал или наблюдал за работающими в ожидании, пока все документы для отправки будут собраны. Если Хиралала приходилось иногда искать, словно непослушного ребенка, Старик всегда оставался на месте. Он был надежен и, хотя не знал русского языка, тем не менее поручения выполнял безошибочно. Его звали «Старик», но ему было чуть больше пятидесяти. Очевидно, сказалось достоинство облика: медлительная походка, полнота, светлая кожа, коротко остриженные седые волосы, благородство осанки, а также мудрость и доброта, светившиеся в глазах. Он никогда не носил форму посыльного, храня верность национальному костюму, дхоти и курте, а зимой заворачивался в шаль. Не сговариваясь, все почему-то старались его не слишком загружать работой, передавая максимум бумаг в отдел, где использовали Хиралала.

Однажды наше внимание привлекла довольно странная сценка. Старик-посыльный чинно нес свою папку с документами, а идущие ему навстречу инженеры и даже встреченный им начальник департамента низко и уважительно с ним раскланивались, а он отвечал им улыбкой и легким покровительственным кивком. Может быть, это очередная индийская загадка? Оказывается, Старик был брахманом и кроме доставки нашей корреспонденции на заводе выполнял довольно ответственную миссию. Во время церемонии пуска почти каждого нового объекта завода, новых технологических линий он совершал освящающий обряд, торжественную пуджу. Не зная языка, нам трудно было понять, о чем он беседовал с Хиралалом, но тот всегда слушал его внимательно, с почтением и, пожалуй, побаивался его. Ведь именно Старик устраивал бедняге самые суровые выволочки за прогулы.

Когда проводились митинги, Хиралал всегда отпрашивался с работы. Его волновало все — набор кадров на завод, повышение платы за воду и электричество, перспективы по службе, выдвижение кандидатов на выборы в Ассамблею штата. Митинги проходили бурно, и интерес простого человека можно было понять. С утра всюду развешивали лозунги и плакаты, извещавшие, какая партия или фракция проводит митинг. Напротив главного административного здания, на главной дороге, сооружали помост-трибуну, на велорикшах устанавливали громкоговорители. В жаркие дни над трибуной делали огромный навес. Во время митинга движение по центральной дороге прекращалось, а, если он затягивался или перерастал в демонстрацию, выехать с работы можно было только через запасные ворота службы безопасности.

Обычно речи ораторов были довольно короткими. Затем к микрофону подходил человек, который в течение нескольких часов выкрикивал основные лозунги и требования собравшихся. Его слова были рифмованы и читались нараспев, как стих. Толпа вторила хором: «Зиндабад!», Зиндабад!» («Да здравствует!»). Злые языки утверждали, что на все митинги, даже соперничающих партий, приглашали одного и того же человека-профессионала. Но как бы то ни было, он мастерски руководил настроением собравшихся. К концу рабочего дня страсти обычно утихали. Прокричав последний раз «Ен клаб зиндабад! Зиндабад!» («Да здравствует наше дело!»), участники митинга садились на велосипеды и мирно разъезжались по домам. Сидя в конторе и прислушиваясь к раскатам возгласов «Зиндабад!», мы работали спокойно. Но если с улицы доносился другой призыв — «Мурдабад!» («Долой!»), это значило, что настроение у митингующих воинственное и возможны беспорядки. Нас не касались политические и трудовые конфликты на заводе, так как отношение к советским специалистам было в высшей степени доброжелательным, дружеским и уважительным. Но мы жили рядом с этими людьми, а они не безликая толпа. Там, на улице, шумели тысячи Хиралалов, у каждого имелись свои политические суждения, маленькие трудности и большие проблемы и многодетные семьи. Лозунг «Мурдабад» был предвестником, а иногда и сигналом, начинающихся волнений. Если страсти накалялись, толпа начинала громить все на своем пути, вызывали войска охраны.

Хиралал старался не пропустить ни одного события. Потом, взволнованный и разгоряченный, он рассказывал, что происходило на митинге и чем все кончилось. Его активность и стремление везде поучаствовать иногда приносили ему неприятности. Так случилось и в день товарищеского футбольного матча в Бокаро, когда команда пограничных войск должна была играть с советской командой «Цемент» из Новороссийска. Стадион, рассчитанный на десять тысяч зрителей, не мог вместить стотысячную толпу желающих стать свидетелями столь редкого зрелища. Хиралал заранее купил билет и даже сумел пробраться на стадион. Болельщики, которым билетов не хватило, толпились возле стадиона. Полиция с трудом сдерживала натиск толпы. Некоторым болельщикам удавалось проникнуть сквозь кордоны, и они устраивались на траве у кромки поля. Когда полицейские попытались вытеснить безбилетников за пределы стадиона, люди стали бросать камни. Последовал приказ очистить стадион от зрителей, и полиция начала теснить сидящих на трибунах. Град камней усилился. Пошли в ход бамбуковые палки, а потом и гранаты со слезоточивым газом. Матч был сорван. Возмущенные болельщики подожгли несколько полицейских грузовиков и автобусов. Прибыли войска службы безопасности, вызванные на подмогу полиции. Началась давка. Люди бежали, бросив свои велосипеды. Полицейские подбирали их. Они так и остались невостребованными. так как болельщики побоялись идти в участок. На следующий день Хиралал пришел на работу побитый и сообщил, что лишился велосипеда. Еще долго ему приходилось ходить пешком на митинги, пока не наступил новый финансовый год и он смог приобрести на льготных условиях велосипед от Корпорации.

Известно, что индусы поклоняются божеству в разных формах. Однажды Хиралал нас очень удивил. Оказавшись в нашем доме, он увидел в гостиной три маски, которые мы приобрели в Пури. Это были изображения богов знаменитого храма Джаганнатх — самого Джаганнатха (он же Кришна — восьмое воплощение Вишну), его старшего брата Баларама и их сестры Субхадры. Маски были расположены в том же порядке, как в храме. Посыльный решил, что перед ним домашний алтарь, который имеется в каждой индийской семье. Он бросил на пол папки с бумагами, совершил поклонение, а потом, разобравшись, смутился.

ДАССЕХРА — ПРАЗДНИК ПОБЕДЫ ДОБРА НАД ЗЛОМ

Когда начиналась подготовка к Дассехре (в Западной Бенгалии и большей части Бихара его называют Дурга Пуджа), Хиралал несколько раз в день отправлялся на пустырь возле городской библиотеки посмотреть, как сооружают гигантские чучела демонов. Дассехра — праздник в честь победы бога Рамы над демоном Раваной, описанной в «Рамаяне». За несколько дней до его начала повсюду идет торговля цветной бумагой, клеем, гвоздями, булавками, хлопушками для фейерверка. Из бамбука, ткани и бумаги повсюду возводят временные храмы для поклонения богине Дурге. На пустыре возле библиотеки, где обычно проводятся самые массовые митинги и праздники, к этому празднику сооружают огромные фигуры десятиголового Раваны и его преданных служителей, брата и сына, Сурпанатха и Кумбхакарна. Высоко поднимают впечатляющие образы демонов в юбках, с тощими ногами и непропорционально короткими руками, торчащими в разные стороны. Умельцы раскрашивают их в розовый, зеленый, желтый и коричневый цвета, чтобы создать иллюзию отвратительных и устрашающих правителей сил зла. Внутри эти фигуры мастерски заряжены шутихами.

На Дассехру к изображениям демонов со всех сторон стекаются толпы празднично одетых людей. Каждый спешил посмотреть театрализованное представление о жизни бога Рамы под названием «Рамлила». Здесь собираются все жители города. Из окрестных деревень на грузовиках, тракторах и повозках, запряженных волами, прибывают крестьяне со своими домочадцами. Многие приходят пешком.

Подготовкой и проведением праздника в Бокаро занимался специально созданный оргкомитет, в который вошли члены правления клуба Бокаро и представители общины выходцев из северо-западного района Индии, среди которых был и Чиббар. Оргкомитет провел сбор пожертвований на Рамлилу, закупил материалы, пригласил лучших пиротехников и мастеров для изготовления демонов. Подбирали также и актеров для представления сцен из жизни Рамы и его победы над Раваной. Обычно Рамлилу разыгрывают мальчики-подростки. Их доставляют к месту праздника на украшенных грузовиках. Костюмы актеров и сложный грим делают их похожими на взрослых мужественных героев древнего эпоса. Трудно было догадаться, что женские образы также исполняли мальчики, до такой степени они были женственными, грациозными и в то же время казались хрупкими, беззащитными. На свободной от зрителей площадке вокруг исполинских демонов становились грузовики. Там были и различные приспособления для предстоящего фейерверка — мельницы, карусели, вертушки в виде фантастических кустов и деревьев. Актеры спускались с грузовиков и начиналось феерическое представление. В этот раз зрительские симпатии завоевал юноша, исполняющий роль Ханумана. Он был подвижен, и его длинный обезьяний хвост мелькал именно там, где разворачивались самые драматические сценки схваток добра со злом. Например, когда Хануман замахивался на демона булавой, толпа замирала, а затем взрывалась возгласами, подбадривающими героев. Публика реагировала эмоционально, порой казалось, что именно в это мгновение решается судьба героев, а исход поединка зрителям неизвестен.

Кульминация праздника пришлась на наступление сумерек — Рама выпустил горящую стрелу и поразил ею гигантское чучело Раваны. Мгновенно вспыхнули одежды и стали срабатывать по цепной реакции шутихи, которыми был начинен манекен. Толпа возликовала. Ликующие крики «Рамачандраджи ки джай!» сливались с потрескиванием объятого пламенем и искрами фейерверка горящего чучела Раваны. Огонь перенесся на других демонов, и, когда все три обезображенные исполина догорели, тысячами огней вспыхнули вертушки, карусели и мельницы, рассыпались огненными блестками фантастические фонтаны. Снова восторжествовало добро. Участников представления чествовали, будто они были не актеры, а живые герои. Представители оргкомитета вручили мальчикам подарки. Расходясь по домам, возбужденные и счастливые люди, перебивая друг друга, вспоминали самые яркие моменты Рамлилы и поразительные эффекты фейерверка.

Мы несколько задержались, ожидая, пока схлынет толпа зрителей. Настало время поздравить Чиббара с успехом Дассехры. Он был счастлив и, подкручивая усы, подробно рассказывал, как подбирали мальчиков для представления. А когда он предложил нам заехать к нему домой, генерал Чоудхури, прикативший с супругой на праздник из Ранчи, торжественно сообщил, что уже перенес в дом Чиббара свой офис и весь запас виски. Привыкшие к его шуткам и розыгрышам, все были изрядно удивлены, узнав, что на сей раз генерал говорил вполне серьезно. Дело в том, что правление нашей Корпорации находилось в Дели и по его календарю праздников Дассехра праздновалась только день. На заводе в Ранчи, где генерал был директором, действовал календарь, выпускаемый правительством Бихара, а, как известно, в Бихаре и Западной Бенгалии этот праздник совпадает с началом сбора урожая. По календарю штата Дурга Пуджа в тот год праздновалась с 28 сентября по 2 октября. Второе октября — национальный праздник, день рождения Махатмы Ганди. Чоудхури вынужден был закрыть завод на все эти дни, оставив двух охранников, а сам с супругой прибыл в Бокаро полюбоваться созданной Чиббаром Рамлилой и погостить у него. Когда завод заработает на полную мощность, он даже не брался предсказывать — многие рабочие ушли в свои деревни на сбор урожая и возвратятся лишь после окончания работ.

— Они уже не работали за неделю до праздников, — жаловался Чоудхури. — В канун Дурга Пуджи рабочие собираются в группы, именующие себя «комитетом пуджи», и обходят дома, магазины, лавочки и мастерские, требуют денег на устройство пандалов, временных храмов с изображением богини Дурги. Ко мне они приходили дважды — домой и на работу. Несколько раз пришлось откупаться уже по пути в Бокаро. Жители деревень, через которые проходит дорога, тоже имеют «комитеты пуджи». Эти «комитеты» с их, так сказать, «добровольными взносами» сильно напоминают дакойтов. Представители «комитетов» преграждают дорогу огромными камнями и убирают их лишь тогда, когда получат деньги на пуджу!

Генерал ворчал скорее по привычке. Конечно, его беспокоили производственные показатели завода после хотя и запланированного, но слишком затяжного простоя. Но в глубине души он был уверен, что все обойдется.

РАНЧИ

Нам приходилось довольно часто ездить в Ранчи — там находятся заводы и правление Корпорации тяжелого машиностроения, выполняющие заказы металлургического завода Бокаро. Всякий раз, заезжая в Ранчи к Чоудхури, любовались его огромным старинным особняком, который стоял в глубине большого сада, обнесенного каменным забором. Здесь царили тишина и покой. Могучие деревья отбрасывали густую прохладную тень, аккуратные дорожки вели к уютным беседкам. Повсюду цвели розы и бугенвилии. Видимо, этот райский уголок некогда принадлежал канувшему в Лету английскому деятелю колониальной администрации.

Ранчи знаменит своими водопадами в окрестных горах. С огромной высоты низвергаются мощные потоки воды, наполняя окрестности гулом и ревом, шелестом и журчанием. Когда заканчивается сезон дождей и водопады предстают в своем полном величии, к ним съезжаются семьями и большими компаниями любители прогулок и пикников.

Мы часто бывали в Ранчи, и нам казалось, что знаем этот город хорошо и уже ничем больше он удивить нас не сможет. Но именно в Ранчи еще раз мы убедились, что Индия непознаваема и способна одарить ищущего бесконечными открытиями, поверхностными и глубинными, по степени его интереса.

Собираясь в ту памятную поездку, мы немного нервничали. Как-то все не ладилось, и нам пришлось несколько раз переносить день отъезда: то не было подходящей машины, то представитель конструкторского бюро не мог поехать, то путали планы подоспевшие праздники. Когда наконец мы все-таки прибыли в Ранчи, выяснилось, что в государственной проектно-конструкторской фирме МЕКОН, цели поездки, свой календарь праздников и Дурга Пуджа отмечается здесь на два дня дольше, чем на других предприятиях штата. Возвращаться в Бокаро и приезжать сюда дня через два не имело смысла, и, посоветовавшись с Мукерджи, представителем конструкторского бюро, мы отправились устраиваться в гостиницу. Водитель отпросился до утра, а мы решили проведать Чоудхури. Но тут появился Мукерджи и принялся уговаривать нас вместе прогуляться по городу. Он успел переодеться в широкие белые брюки и белую курту. Отутюженные одежды и тщательно скрываемое волнение заронили мысль, что он просит нас не просто погулять — наше присутствие имеет для него особое значение.

ШКОЛА ЙОГИ

Ранчи — городок небольшой, и довольно быстро мы оказались на тихой улице вдали от центра. Мукерджи остановился у большого старинного здания, похожего на дворец и расположенного за оградой парка. Возле него мелькали мальчишки в голубых рубашках и шортах. Надпись на арке ворот «Погода Сатсанга Брахмачария Видьялая» ни о чем нам не говорила.

— Неужели вы ничего не знаете о свами Йогананде? — удивился наш спутник.

Ну конечно, Йогананда… йогода!

— О, Шри Йогананда, — вздохнул Мукерджи. — Такие люди появляются только в Индии и очень редко.

Йогананда родился в семье служащего колониальной администрации. Он вырос в Калькутте и в 1915 году, окончив университет, совершил довольно необычный для выпускника шаг. Хотя перед ним открывалась возможность сделать блестящую карьеру на государственной службе, он отклонил все предложения и стал отшельником — саньяси. Известен йогананда тем, что создал свое собственное учение, «йогоду», и приложил много усилий для возрождения системы крияйога, которая была практически утеряна в давние времена.

В поисках гуру Йогананда обращался к самым удивительным и легендарным личностям. Например, к свами Пранабананда, «святому, имеющему два тела», чьи поклонники уверяли, что, сидя в позе лотоса у себя дома в Варанаси и погрузившись в состояние глубокой медитации, этот человек мог в то же время появляться в другом месте. Сам Пранабананда скромно подтверждал, что таким способом свободно видится и общается со своими учениками в далекой Калькутте. Способность являться более чем в одном теле называется «сиддхи».

Йогананда пытался обрести гуру и в Нагендре Бхадуре, «летающем святом», и какое-то время даже посещал его ашрам в Калькутте. Ашрам — это центр, основанный учителем, святым, где собираются или живут его ученики и последователи. Нагендра Бхадури в совершенстве владел пранаямами, методами контроля жизненной силы с помощью регулирования дыхания, которые упоминаются в восьмиступенчатой йоге. Он обладал необыкновенной способностью, которую часто демонстрировал своим ученикам: поднимался на воздух и подолгу висел над землей, нарушая все законы гравитации. В юности он отказался от богатого наследства и вступил на путь йоги. Он никогда не покидал свой ашрам и появлялся на улице, у порога ашрама, лишь во время религиозных фестивалей.

Йогананду в ученики звал и Ганда Баба Вишудананда, «благоухающий святой», овладевший секретами йоги у таинственного гуру в Тибете. Ганда Баба придавал любой аромат цветам без запаха, оживлял увядшие цветы, мог воздействовать на кожу человека так, что она начинала источать благоухание. Однажды, когда в доме святого в Бурдване собралось много гостей, друг йогананды попросил свами материализовать мандарины. На глазах собравшихся лепешки на блюде стали надуваться и внутри каждой оказался свежий очищенный мандарин. Йогананда, однако, решил, что чудеса, которыми владеет «благоухающий святой», хоть и эффектны, но духовно бесполезны и служат скорее развлечением. Не стал он учеником и Рама Гопала, «святого, победителя тигров», который был известен многими подвигами, когда выходил победителем из неравных схваток, укрощал тигров. Рам Гопал овладел тайной «укрощения диких зверей в джунглях человеческого сознания», которую познал у загадочного гуру в Гималаях.

Никто из легендарных мудрецов, свами и йогов не стал учителем Йогананды. Сердце его не нуждалось в подсказке, чтобы мгновенно узнать своего гуру. Встреча состоялась при совершенно фантастических обстоятельствах в Варанаси, хотя оба жили в Калькутте. Величием своего примера Юктешвар Гири научил Йогананду критериям истинного Человека. Именно он послужил прототипом святого, описанного в таинственной книге «Тибетская йога и тайные учения», которая популярна в кругах читателей, увлекающихся загадочными и необычными явлениями. Юктешвар Гири был учеником Лахири Махасайя, который обладал сверхъестественными способностями, но жил в миру, как простой человек, был женат, имел детей и выполнял свою главную миссию — нес окружающим учение крияйогу и всей жизнью доказывал: обычный человек может достичь освобождения, если будет следовать по праведному пути.

Когда йогананда отрекся от уз материального мира и получил титул «свами», он посвятил себя просветительской деятельности. Первая группа его учеников состояла лишь из нескольких мальчиков. Позднее им были основаны школы не только в родной Бенгалии, но и в других провинциях. Они существуют и в наши дни под эгидой общества «Йогода Сатсанга», основателем которого тоже был Йогананда.

Мы стояли перед входом в его первую школу. Взволнованный Мукерджи сделал несколько шагов к арке, оглянулся и нервным шепотом пригласил нас войти в родную школу, где учился в детстве.

— Тут прошли самые счастливые годы моей жизни, — его голос дрожал, а по щекам текли слезы.

Игравшие в парке ученики (они были одеты в голубую форму) обратили на нас внимание. Статный пожилой человек напряженно всматривался в Мукерджи. Вот его глаза радостно засветились, и он двинулся навстречу бывшему ученику. Этот худощавый, не по годам подвижный человек оказался директором школы. Показалось странным, что он одет в обычные дхоти и курту, а не в оранжевое одеяние. Мукерджи склонился в приветствии «снимаю прах с ваших ног». Директор поднял его и, строго глядя прямо в глаза, принялся расспрашивать, как он живет, где работает, как оказался в Ранчи. Потом настал черед самого главного вопроса, которого боялся Мукерджи, для ответа на который ему потребовалось наше присутствие:

— Почему столько лет ты не был в родной школе?

И тут нам стала понятна его готовность поехать в неинтересную командировку в МЕКОН, где нас ожидали бесконечные переговоры. Вот откуда то волнение, с которым он не мог справиться, и просьба сопровождать его, как выяснилось, для моральной поддержки. Строгость директора была нарочитой, ответы Мукерджи его явно не интересовали, и он был рад видеть ученика, тем более с гостями.

Мы шли по аккуратным дорожкам, вдоль которых цвели кусты роз. А мальчики, бросив свои игры, на почтительном расстоянии сопровождали нас к одноэтажному белому домику с ажурными решетками — административному зданию школы и центра «Погода Сатсанга». В помещении было прохладно и уютно. Его украшала большая фотография Юктешвара Гири.

— Шри Юктешвар был необыкновенным человеком, — рассказывал директор. — Образно говоря, его ноги твердо стояли на земле, а голова была в небесах. Он всегда носил традиционные одежды свами, а выходя на улицу, одевал сандалии, сделанные по обычаю йогов из шкуры тигра или кожи оленя. Он прекрасно говорил по-английски и по-французски. на хинди и бенгали, свободно владел санскритом. В его доме в Серампуре, на окраине Калькутты, который он превратил в ашрам, жили ученики, челы. Шри Юктешвар считал их интеллектуальное и духовное развитие целью своей жизни. Многие думают, что Шри Юктешвар был бы самым популярным гуру в Индии, если бы не прямота и критичность его высказываний. Идеи Шри Юктешвара развивают его ученики. В Пури, на месте его захоронения (ведь свами не кремируют), находится ашрам Юктешвара. Он стоит на берегу Бенгальского залива. Наверное, вы видели его, если бывали в Пури.

Действительно, мы видели этот небольшой двухэтажный домик. Его нельзя не увидеть — ашрам и небольшой храм стоят на берегу рядом с гостиницами и просторными правительственными бунгало. Но кто же мог подумать, что этот маленький беленький домик с зелеными солнцезащитными жалюзи вспомнится как часть такого хитросплетения — Юктешвар, Калькутта, Серампур, йогананда, свами на большом портрете, взволнованный Мукерджи, МЕКОН, школа «Погода Сатсанга» в Ранчи…

Встреча с Йоганандой была предсказана Юктешвару легендарным Бабаджи. Индусы считают, что была она неслучайной, как нет ничего случайного в этой жизни. Однажды вместе со своим другом Йогананда отправился на базар в Варанаси, чтобы купить свежие фрукты. В шуме и сутолоке базарной площади ему бросился в глаза высокий в оранжевых одеждах человек с посохом отшельника. Тот пристально его разглядывал. Юноши приблизились к отшельнику, и йогананда испытал состояние невероятного блаженства от его близости. Они прошли мимо, отшельник продолжал следить за ними глазами, не повернув головы. По мере того как они удалялись, Йогананда чувствовал, что радость, только что согревшая его ищущую учителя душу, с каждым шагом меркла и в душу проникал леденящий холод. Он не мог идти дальше.

Бросив корзину и своего растерянного друга, он бегом кинулся назад, к Юктешвару. По силе эмоционального взрыва это была встреча двух людей, которые всю жизнь искали друг друга. Йогананда нашел своего гуру. Он был готов следовать за ним, но Юктешвар распорядился иначе: Йогананда сам должен прийти в его серампурский ашрам лишь через девять месяцев. Совершив паломничество в Гималаи, в назначенный день и час йогананда стоял на пороге ашрама Юктешвара. Став челой, по настоянию гуру, он поступил в калькуттский университет, а окончив его, после церемонии посвящения, которую совершил духовный учитель, йогананда стал свами. Однако он не удалился в Гималаи, куда с детства стремился, не ушел в лесной ашрам, а остался жить в обществе, среди людей. Его всегда интересовали вопросы правильного воспитания молодежи. В существовавшей официальной системе образования упор делался на развитие интеллекта и тела, а моральные и духовные ценности, без овладения которыми нельзя достичь спасения, ускользали.

В 1918 году йогананда решил организовать школу, где мальчики становились бы мужчинами. Занятия с первой группой из семи учеников он проводил в бенгальской деревушке Дихика. Через год благодаря щедрости махарджи Касимбазара появилась возможность перевести увеличившуюся группу учеников в Ранчи. Таким образом, новая школа «йогода Сатсанга Брахмачария Видьялая» разместилась во дворце махараджи.

Уроки в Видьялае ведутся по программе начальной и средней школы, но кроме общеобразовательных предметов, ученики изучают и осваивают различные традиционные ремесла. Мальчики работают в большом саду, который окружает школу. Выращенные там фрукты и овощи подают в школьной столовой.

Все занятия здесь проходят на открытом воздухе, в соответствии с идеалами индусских риши, лесные ашрамы которых с незапамятных времен были центрами светского и религиозного обучения юношей. Во дворе школы учебные классы — столы и скамейки в тени густых манговых деревьев, классная доска на высоких ножках, немного напоминающая мольберт, прислонена к стволу дерева.

Отличительная черта этой школы — обучение медитации йогов и уникальной системе здорового физического и морального развития — йогоде. Йогананда исходил из того, что организм усилием воли может подзаряжаться космической энергией. Владея йогодой, можно легко пополнять свою жизненную энергию от неограниченных запасов космической энергии. Мальчики в школе методически изучают эту систему и развивают необходимые способности, позволяющие «перебрасывать» жизненную энергию из одной части тела в другую, что помогает им достичь совершенства при выполнении самых трудных асан, сидеть в идеально правильной позе. Йогода как система — блестящее средство для гармоничного духовного, умственного и физического совершенства. Развиваются интеллектуальные способности, тренируются тело, чувства, воля.

— С помощью йогоды ученик достигает абсолютного раскрытия своих физических, умственных и духовных способностей. Мы, учителя, считаем, что, применяя простые, но глубоко научные методы концентрации и медитации, можно решать многие сложные проблемы, с которыми сталкивается человек в жизни, — говорил директор. — Идеи Йогананды о правильном воспитании полны здравого смысла, логичны, практичны и совершенно лишены мистицизма.

Все ученики изучают жизнеописание и философские концепции Шри Юктешвара Гири и Шри йогананды и посвящены в традиции школы. Некоторые эпизоды ее истории стали предметом гордости. Так, в 1925 году здесь побывал Махатма Ганди. Директор показал бережно хранимую книгу для посетителей, в которой Отец нации оставил запись о том, что школа и используемые ею методы, принципы обучения и воспитания произвели на него глубокое впечатление. Махатма Ганди выразил надежду, что в школе всегда будут поощрять работу с прялкой. В 1935 году йогананда посетил Махатму Ганди в его ашраме в Вардхе и посвятил его в крияйогу. Обряд посвящения прошли также Махадев Десаи, секретарь Ганди, и его друг доктор Пингам. Перед посвящением йогананда обучил их основным принципам и некоторым упражнениям своей системы — йогоды. Люди, выполняющие эти упражнения, знают, что тело условно состоит из двадцати частей. Большим усилием воли энергия направляется в различные части тела. Поскольку Ганди почти не укрывался одеждой, пульсирующий эффект упражнений был явственно виден на его обнаженном теле.

Йогананда поддерживал дружбу с Рабиндранатом Тагором. Впервые он получил приглашение приехать в Шантинекетон и обсудить проблемы образования через два года после открытия школы в Ранчи. Их школы имели много общего. Прежде всего то, что школа в Шантинекетоне, позднее превращенная в университет, и школа в Ранчи были созданы в неортодоксальном духе. Учащиеся занимались на открытом воздухе. Основатели школ использовали лишь простые методы воспитания, которые давали простор для созидательных устремлений воспитанников. Правда, Рабиндранат Тагор придавал больше значения литературе, в частности поэзии, самовыражению в музыке и танце. Его ученики в Шантинекетоне соблюдали период молчания, но никогда не обучались по системе йогов. Рабиндранат Тагор бывал у Йогананды в Ранчи. И в наши дни в «Йогода Сатсангу» часто приезжают студенты и преподаватели университета Вишвабхарати в Шантинекетоне.

Свами Пранабананда, «святой, имеющий два тела», был глубоко тронут, увидев прилежных мальчиков, сидящих часами без движения под сенью деревьев в состоянии медитации. «Сердце мое наполнились радостью, — писал он, — увидев, что идеи правильного воспитания юношей Лахири Махасайя воплощены в этой школе». С посещением свами Пранабанандой связана поучительная история, с которой из поколения в поколение знакомят учеников. Когда Пранабананда беседовал с обитателями «йогода Сатсанги», один ученик спросил великого йога, станет ли он свами? Пранабананда долго, внимательно смотрел на мальчика и мягко улыбался. Все видели, что взгляд свами проникал в будущее.

— Когда ты подрастешь, мальчик, тебя будет ждать красивая невеста, — наконец сказал он.

Предсказание сбылось. Мальчик вырос и женился, так и не став свами, несмотря на то что очень желал этого и несколько лет готовился к вступлению в орден.

— Не думайте, что в школе всегда дела шли гладко, — продолжал директор. — Особенно трудные времена наступили тогда, когда закончил свой земной путь старый махараджа Касимбазара, тот самый, который некогда пожертвовал дворец, превращенный в центральное здание школы. Он постоянно делал большие подношения на содержание школы. Тогда Йогананде пришлось обратиться за помощью к видным деятелям и просветителям в Калькутте. После неоднократных бесед он убедил молодого махараджу Касимбазара продолжить дело отца-благотворителя. Из Калькутты тоже пошли пожертвования, и вскоре школа обрела независимый статус постоянно финансируемой неприбыльной организации. Она превратилась в своего рода центр, где обучение ведется с использованием элементов системы йоги.

Воспитанники через избираемые комитеты сами регулируют внеклассную работу. В школе «йогода Сатсанга» в большом почете спорт. В холле бывшего дворца директор показал старинные шкафы темного дерева, где хранятся кубки, завоеванные в различных соревнованиях. Самые популярные игры учащихся — хоккей на траве, футбол и теннис. Ученики имеют навыки оказания первой помощи. Когда случаются стихийные бедствия, засухи, наводнения, они всегда приходят на помощь пострадавшим. При школе работает медпункт, где не только учащиеся, но и жители деревень получают бесплатную консультацию и могут подвергнуться небольшой хирургической операции.

В начальной школе учится много мальчиков из племен колов, санталов и мунда. Их обучение ведется на хинди. В деревнях, прилегающих к Ранчи, преподаватели школы проводят также занятия для девочек.

Посвящение в крияйогу — особая отличительная черта школы. Мальчики ежедневно выполняют дыхательные упражнения и асаны, читают нараспев «Гиту» и на примерах, достойных подражания, учатся таким добродетелям, как скромность, честь, правдивость и самоотречение.

Во фруктовом саду нам показали скромный храм, почерневший от времени и дождей. Внутри него каменная скульптура, украшенная цветами.

— Это Лахири Махасайя, йогаватар («воплощение йога»), — пояснил нам директор. — Он был необыкновенным человеком, гуру Шри Юктешвара, учителя Шри йогананды. Скульптура напоминает ученикам, что и великий йог, распространитель крияйоги, тоже был мальчиком. Символика храма — непрерывность ученической преемственности.

Согласно принятой в школе доктрине, крияйога не имеет ничего общего с ненаучными дыхательными упражнениями, которым учат некоторые недобросовестные учителя. Попытки насильственно задерживать воздух в легких неестественны. А упражнения по системе Крия с самого начала их выполнения сопровождаются чувством умиротворения и успокоительным ощущением восстановительного эффекта в позвоночнике. Йогаватар Лахири Махасайя распространял методику крияйоги, применение которой успокаивает смятение чувств и позволяет человеку ощутить возрастающую идентичность с космическим сознанием.

Не каждый может посвятить желающего в крияйогу. Это доступно только тем, кто прошел духовное обучение и стоит на пути Крия. Посвященные и вступившие в общество «Йогода Сатсанга» дают клятву не раскрывать тайну техники Крия. Таким образом, простое и истинное учение защищено от искажений и сохраняется в неизменной, первоначальной форме. Оно представляет собой не просто технику медитации, концентрирования энергии. Это образ жизни, и он требует от посвященных соблюдения моральной дисциплины и строгого выполнения предписаний.

Директор не преминул показать и хорошую библиотеку, в которой собраны книги и журналы на английском, хинди и бенгали, поступившие от благотворителей за годы существования школы. Один из залов бывшего дворца превращен в школьный музей. С наивной непосредственностью, свойственной не только детям, но и взрослым индийцам, разложены минералы и полудрагоценные камни, археологические находки, бесценные фризы из исчезнувших древних храмов. Их привез сюда из разных поездок йогананда.

Мукерджи попросил директора показать вид с веранды, откуда хорошо просматриваются учебные классы в саду. В школьные годы он любил это место и затем, всю жизнь, вспоминая школу, мысленно любовался ею именно с веранды дворца. Столы для занятий под деревьями пустовали. В глубине сада мальчики азартно играли в хоккей на траве.

Директор заверил нас, что подобные школы есть в городах Западной Бенгалии, в частности в Лакханпуре и Исмаличаке. А в Калькутте на берегу Ганга в Дакшинешваре еще в конце 30-х годов был открыт храм Йогода Матх, который сейчас превращен в координационный центр общества «Йогода Сатсанга», всех его школ и ашрамов. Общество издает журнал «Йогода Мэгэзин», рассылает материалы уроков сатсанга студентам во все районы страны.

— Конечно, — подчеркнул директор, — в образовательной, гуманитарной и религиозной деятельности общества участвуют учителя, верные идее последователи, свами, «те, кто стремится достичь единства с собой».

Нам приходилось видеть свами на узких улочках Варанаси, гхатах Насика, в Аллахабаде. И если встречи с отшельниками-монахами, приходящими в предписанное время в места священного омовения, были естественными, то появление их в оранжевых одеяниях в холлах супергостиниц и в залах аэропортов было зрелищем удивительным.

Отшельники-свами принадлежат к монашескому ордену, созданному в VIII веке одним из наиболее известных и почитаемых философов-реформаторов — Шанкарачарией, учеником полумифического гуру Говинда Джати. Кроме философских комментариев к священным книгам Шанкарачария писал также и стихи. Особенно хороши его поэмы о любви к матери, которую приравнивают к божеству. Он писал: «Хотя в мире существует много плохих сыновей, никогда еще не было плохой матери». Его перу принадлежат также строки о наставнике: «В трех мирах нет подходящего сравнения для настоящего гуру. Если предположить, что действительно существует философский камень, то он может лишь превратить металл в золото, но не в другой философский камень. Чтимый учитель же создает в ученике, припадающем к его стопам, равного себе. Гуру, таким образом, бесподобен». От него тянется цепь ученической преемственности высших учителей, носящих титул Джагадгуру Шри Шанкарачария. Нынешний глава ордена живет в небольшом ашраме древнего храма Говардхан Матх на берегу океана в Пури.

Если у гуру возникают сомнения, он отговаривает «незрелого» ученика от вступления в орден. Тот, кто не достиг осознания цели, не может носить оранжевое одеяние, так как внешним символом отшельника он будет вводить в заблуждение окружающих. Когда же ученик выполнил все требования и вступает в орден, его посвящают те, кто носит титул свами.

Существует два обряда посвящения. Сложное посвящение в свами — это церемония у священного огня, когда выполняется символический похоронный обряд, при котором посвящаемого как бы кремируют в огне мудрости. Иногда выполняется упрощенный обряд посвящения. Тогда гуру окунает белую ткань в оранжевую краску — традиционный цвет одежды монахов ордена. Когда оранжевая ткань высыхает, учитель оборачивает ею посвященного, как в символ отшельника. Для упрощенного обряда используют хлопчатобумажную ткань, ведь в Индии, где монахи принимают обет бедности, свами, одетый в шелковые облачения, — явление необычное. Говорят, что йогананда, следуя примеру йогов, носил одежду из шелка, потому что шелк лучше хлопка сохраняет невидимые токи тела. Посвящаемые в свами дают клятву бедности, безбрачия и послушания главе ордена. Имя свами обычно оканчивается на «ананда», что переводится как «высшее блаженство» и означает его стремление достичь освобождения проповедуемым путем или наличием таких качеств, как любовь к ближнему, мудрость, проницательность, преданность, полезная деятельность, готовность прийти на помощь страждущему и занятия по системе йогов. К новому имени свами добавляют слово, которое означает одно из десяти ответвлений ордена, например гири («гора»), сагар («море»), бхарати («земля Индии»), аранъя («лес»).

Правила монашеского ордена и предписания священных книг не позволяют свами после обряда посвящения поддерживать мирские связи, сохранять привычные отношения с родными и близкими. Он больше не имеет права выполнять семейные обрядовые церемонии. Однако сам Шанкарачария, преобразователь древнего ордена, проигнорировал этот запрет. Когда умерла его мать, которую он очень любил, Шанкарачария поджег погребальный костер небесным огнем, который вспыхнул в его поднятой руке.

Идея бескорыстной помощи и полезной деятельности на благо людей, отказ от личных привязанностей и мирских стремлений приводят к тому, что большинство свами посвящают себя милосердным делам, занимаются просветительной и воспитательной деятельностью. Отбросив предубеждения, связанные с кастовыми и социальными различиями, свами следует заповедям человеческого братства, справедливо считая, что таким путем он может оправдать свое звание.

— Господин директор, можно ли считать свами йогом? — спросили мы.

— Свами — это отшельник и монах. Он не всегда бывает йогом, в то время как любой человек, достигающий ступени высшего сознания по определенной системе, им считается. йог может быть холостым или женатым, иметь профессию, работать или принадлежать к какой-либо религиозной секте, — объяснял директор. — Свами следует путем холодных логических рассуждений, а йог занимается по определенной последовательной методике, которая дисциплинирует тело, сознание и постепенно освобождает душу. Самосовершенствуясь, йог не может просто принимать на веру положения, основанные на чувствах или религиозных понятиях, он должен постигнуть их сам, выполняя хорошо проверенные серии духовных упражнений, которые составили древние мудрецы — риши. Во все времена йога давала Индии людей действительно свободных. Йога — это метод управления чувствами и ограничение естественной беспорядочности мыслей, которая не позволяет людям познать истинный характер духовного начала. Учение йоги воздействует на человека благотворно, как исцеляющий свет солнца. От директора мы узнали, что йогу как философскую систему основал Патанджали, живший во II веке до нашей эры.

Система йоги Патанджали известна как «Восьмиступенчатый путь». Первые ступени знания называются «яма» и «нияма». Яма — это правила морального поведения, включающие непричинение зла всем живым существам, правдивость, воздержание, избавление от таких чувств, как жадность и зависть, соблюдение принципа «не укради». К нияме относятся правила обязательного выполнения религиозных обрядов: поддержание чистоты тела и духа, самодисциплина, постоянное стремление к знаниям и способность чувствовать удовлетворение от того, что человек имеет. Затем следуют асаны, пранаяма и пратьяхара. Асаны — это позы, упражнения, развивающие физические способности в особенности позвоночника, который должен удерживать тело в правильной позе и удобном для медитации положении. Пранаяма — контроль праны, невидимых жизненных токов. Пратьяхара — изоляция чувств от внешних воздействий. Последние ступени, дхарана и самадхи, относятся уже к формам мистической йоги. Дхарана — способность сосредоточиться на одной мысли, а самадхи — сверхъестественное познание, то есть умение познать то, что недоступно ни простым людям, ни йогам, которые не достигли заветной восьмой ступени.

Как ни странно, всегда существовал вопрос: кто же значительнее, свами или йог? Но еще в «Махабхарате» дан четкий ответ: «Йог стоит выше аскета, выше философа-эмпирика и выше человека, интересующегося плодами своей деятельности. Поэтому, о Арджуна, в любых обстоятельствах будь йогом». Не имеет никакого значения, по какому пути следует стремящийся к истине, если он достигает заветную цель единства с Абсолютом, богом. «Бхагавадгита» указывает, что метод йоги всеохватывающий и применим для всех, а не только для небольшого круга лиц, склонных к монашескому образу жизни. Истинный йог может жить среди людей и выполнять свои мирские обязанности. Это не отдаляет его от цели достижения высокой стадии духовного сознания.

В «Йога Сутре» упоминаются различные сверхъестественные способности йогов, вибхути и сиддхи. Истинное знание — всегда сила. Путь йога разделен на четыре стадии, на каждой из которых проявляется вибхути. Достигнув новой ступени способностей, йог узнает, что успешно прошел испытание очередной стадии. Проявление характерных способностей является доказательством, своеобразным пробным камнем его продвижения по пути йоги.

Патанджали предупреждал тех, кто занимается по системе йогов, что единственной целью может быть только «воплощенная душа», а не достижение сверхъестественных способностей. Вибхути лишь случайные цветы, растущие вдоль священного пути, йог старается не проявлять свои сверхъестественные способности, чтобы не пробуждать ложную гордыню и не отвлекаться от достижения высшего сознания. Когда же он достигает абсолютной цели, то может демонстрировать свои способности или воздерживаться от проявления их. Но все его действия, и обычные и сверхъестественные, выполняются уже без вовлечения закона кармы. Образно говоря, «металлические стружки» кармы притягиваются только там, где все еще существует магнетизм личного «я».

Занятия йогой на всех ступенях возможны лишь под руководством гуру. «Бхагавад гита» указывает: «Пытайся познать истину, обратившись к духовному учителю. Вопрошай его смиренно и служи ему. Самореализованные души способны дать тебе знание, ибо они видят истину». Поступки и помыслы учеников — плоды трудов учителя. Успехи последователей всегда свидетельствуют о знаниях учителя. Намного проще овладеть прочными знаниями, морально-этическими ценностями, чем воплотить их, внести в повседневную жизнь людей. То, что привлекает ум, часто не обладает достаточной силой, чтобы вызвать правильные действия. Но когда учение в руках истинного гуру, тот личным примером ведет за собой ученика.

Мы слушали директора, наблюдали за юношами, увлеченными игрой, и думали о том, что наступит время, они подрастут и каждый пойдет своим путем. Обогащенные знаниями и моральными ценностями, высочайшей культурой йоги, большинство выпускников, как и их предшественники, вернутся в свои семьи, будут жить среди обычных людей, собственным примером влияя на них, готовые в любой момент прийти на помощь, свято следуя высоким идеалам, которые стали основой их личности. Самосовершенствуясь, они будут всегда заботиться об окружающих. В древних текстах говорится: «Невежественные люди исполняют свои обязанности ради плодов их, мудрые же делают это ради того, чтобы вывести людей на правильный путь». И если они и не станут мудрецами, все же жизнь свою проживут истинными людьми.

В Ранчи мы не только услышали рассказ о том, что пробуждает особый интерес к духовной культуре Индии, но и стали свидетелями совершенно удивительного метода воспитания юношей. Рациональные йогические системы труднодоступны людям, лишь соприкоснувшимся с ними. Чтобы понять их суть, не говоря о практическом использовании, пожалуй, не хватит жизни. Таинственный мистицизм, окружающий свами и йогов, крайне притягателен. но недоступен нашему пониманию. Он существует, интригует, но так и остается необъяснимым.

Переполненные впечатлениями от встречи с директором «Йогода Сатсанга Брахмачария Видьялая» и его воспитанниками, мы с тоской думали о нелепых и весьма тщетных попытках некоторых энтузиастов йоги в нашей стране, которые пытаются имитировать гигантскую систему, усматривая в ней лишь комплекс физических упражнений, отрывая его от недоступной, да и бесполезной для них философии. Практическое применение асан в нашей климатической зоне, в условиях другого рациона питания, занятости людей, которые трудятся полный рабочий день и несут массу других забот, возможно только при участии методистов, которые могут разработать комплекс оздоровительных упражнений, используя рациональные элементы гимнастики йогов. Но не более… Сколько людей, самостоятельно принявшихся заниматься гимнастикой йогов, причинили себе непоправимый вред! Вспоминается, как в Дели, выступая перед нашими соотечественниками, йог Гиянандер втолковывал, что нельзя самостоятельно заниматься йогой, выполнять стойку на голове, делая упор на темя. Это ведет к травме позвоночника. В этой асане упор делается исключительно на верхнюю точку лба.

После встречи в Ранчи мы новыми глазами посмотрели на индийских коллег. Оказалось, что многие весьма серьезно занимаются йогой, хотя тщетна была бы попытка отличить их по внешнему виду. Думалось, что йог всегда строен, не имеет избыточного веса и выглядит моложе своих лет. На деле оказалось, что и довольно полные люди были ревностными последователями системы. Все самосовершенствовались под руководством личного гуру, верили, что правильным образом жизни смогут достичь освобождения, прервав бесконечный цикл перерождений. Признают они авторитет и ныне здравствующих святых.

САЙ БАБА

Как-то, находясь в столице, мы стали свидетелями того, как возле одного из особняков на тихой респектабельной улице Голф Линкс собралась большая толпа. У ограды стояли полицейские. Оказывается, в Дели приехал свами Сай Баба, и многочисленные поклонники поспешили на встречу с ним. Они волновались, пытались заглянуть во двор, где он должен был появиться, выкрикивали на разные лады: «Даршан! Даршан!», Это слово означает «явление» или «встреча со святым» и в данном случае использовалось как призыв: «Явись!» Люди жаждали увидеть свами, почувствовать его присутствие, а если повезет, удостоиться беседы, а может, и магического прикосновения.

Наступил момент, когда выкрики перешли в шепот.

— Даршан! Даршан! — произносили люди.

Их взгляды были прикованы к резной двери особняка. Дверь распахнулась, и на пороге появился статный, высокий мужчина лет пятидесяти с пышным ореолом волос в афро-американском стиле. Оранжевый балахон отшельника спускался до земли скрывая полную фигуру и стройные длинные ноги. Облачения отшельника были украшены искусной вышивкой. Нам показалось, что Сай Баба держался несколько картинно. На его полном лице, окруженном шапкой волос, играла улыбка. Он немного постоял на пороге, сложив руки на груди, а когда стал спускаться по ступеням, развел их в стороны ладонями вверх, как бы демонстрируя свое великолепие. Наступила тишина. Люди любовались святым, а он шел по человеческому коридору. Поклонники улыбались и, казалось, были погружены в состояние какой-то сладостной эйфории.

Церемония общения с поклонниками длилась недолго. Походив среди людей, Сай Баба всего несколько раз останавливался для короткого разговора с избранными счастливцами, сыпал им немного пепла. Из разговора мы смогли уловить лишь одну фразу: «Свами с тобой». Потом святой удалился, а паломники, немного постояв возле дома, стали расходиться. Люди продолжали улыбаться, бережно сжимая в руках полученный пепел. Казалось, они уносят с собой благодать. Так окончился даршан на Голф Линкс.

В Индии Сай Баба известен тем, что может материализовать из воздуха священный пепел, кольца и медальоны. Поклонники уверяют, что иногда он материализует золотой перстень с собственным эмалевым изображением. Он щедро раздает пепел пришедшим на даршан не только в качестве своеобразного благословения, но и для того, чтобы поклонники могли использовать его для лечения различных болезней. Говорят, Сай Баба мало значения придает чудесам, считая их вполне естественными. По его мнению, они служат для укрепления веры в тех, кто обращается к нему за помощью.

Необычная история Сай Бабы широко известна в Индии и несколько объясняет его удивительную популярность. В деревне Путтапартхи родился мальчик Сатхиям Раджу. Однажды его укусил скорпион, и он сутки пролежал без сознания. Затем началась горячка. В бреду мальчик декламировал стихи поэтов, которые никогда не читал. Родители Сатхияма приводили врачей со всей округи, но они ничем не могли помочь. Тогда решили обратиться к знахарям, чтобы те изгнали из ребенка злого духа. Но и знахари оказались бессильны. Недели через две Сатхиям пришел в сознание и сообщил, что в него переселился дух святого Ширди Сай Бабы. Было от чего прийти в изумление отцу Сатхияма, который теперь должен был относиться к сыну как к почитаемому отцу. Ширди Сай Баба жил задолго до рождения мальчика. Слово баба означает «почитаемый отец», ведь внутрисемейные отношения в Индии строятся на безусловном почитании родителей. В доме стали твориться чудеса: на бровях мальчика появлялся пепел, из воздуха возникали фрукты, цветы, по стенам ползали бумажные деньги, купюры в одну рупию.

Сатхиям перестал ходить в школу, заявив, что освободился от иллюзий. К нему стали прислушиваться односельчане, особенно после того, как он рассказал крестьянину, где найти пропавшую буйволицу, и предсказал брахману, что скоро вернется его пропавший без вести сын. Он быстро убедил окружающих в необычности своего дара. Даже родители, скептически настроенные брат и учитель истории признали его божественное превосходство. Один из поклонников предоставил ему свой дом. Туда к Сай Бабе стали приходить на даршан люди. Возле этого дома в саду был устроен и первый храм.

Сейчас у Сай Бабы несколько ашрамов. В Хайдарабаде действует Сайцентр «Шивам». В Уайтфилде под Бангалуром при ашраме создано несколько учебных заведении, действующих под эгидой и покровительством свами. Там находятся колледжи и институт высшего знания, колледж науки и искусства, общежитие для студентов. Так Сай Баба стал просветителем-организатором. В ашраме Уайтфилда постоянно живет несколько сотен ревностных его поклонников. Они говорят, что близость Сай Бабы помогает им переосмыслить концепцию основного предназначения человека в жизни, пересмотреть морально-этические ценности. В этом сложном занятии велико значение и самой обаятельной личности Сай Бабы.

В ашраме Уайтфилд в 1980 году была проведена трехдневная Всемирная конференция Сатья Сай, на которую съехались несколько тысяч человек из многих стран. Среди них были и гости, и паломники, и делегаты. Состав участников был самый разнообразный: врачи, бизнесмены, учителя, правительственные чиновники. Спустя два месяца в клубе Бокаро демонстрировали документальный фильм о конференции, снятый по инициативе правительства Индии. Сай Баба выходил на даршан, такой же нарочито картинный, как и во время даршана на Голф Линкс. Он более щедро раздавал пепел, чаще останавливался, чтобы поговорить с паломниками, низко склонялся к инвалидам, привезенным родными на носилках и в инвалидных креслах бог весть из каких стран и штатов Индии. Была показана и пресс-конференция, на которой журналисты донимали свами вопросами:

— Говорят, вы занимаетесь фокусами? — подставляя микрофон Сай Бабе, спросил самый бойкий репортер.

— Пусть говорят, — улыбнулся в ответ святой и потер пальцы, воспроизводя немного пепла. — У вас проблемы со здоровьем. Принимайте это с водой три раза в день. Вы курите и не только напрасно тратите деньги, но и разрушаете себя.

Среди поклонников Сай Бабы много участников движения, которое называется «Поток желаний». Эти люди стараются сделать общество счастливым, для чего необходимо отрешиться от эгоизма и стяжательских настроений, ограничить свои чрезмерные желания. Сам свами объясняет популярность движения тем, что не только бедняки страдают, ведь проблемы терзают и тех, кто обеспечен едой, одеждой, жильем. Он спрашивает: счастливы ли они, удовлетворены ли, живут ли в мире и гармонии? Чтобы стало меньше проблем, а благополучные семьи испытали радость удовлетворения в поисках путей освобождения, Сай Баба призывает каждую семью накормить хотя бы одного голодного в день. После встречи с Сай Бабой люди чувствуют себя счастливыми, спокойными и удовлетворенными. Но это состояние не может длиться долго, его нужно постоянно поддерживать самостоятельными поступками, выполняя наиболее часто звучащий наказ свами: «Будь всегда правдивым, работай и живи с преданностью и любовью».

Некоторые особо ревностные поклонники упрекают его в том, что он не облегчает жизнь людям, не предотвращает стихийные бедствия, такие, как наводнения или засуха. Сай Баба объясняет, что это законы природы, в которые он не вправе вмешиваться. К нему обращаются в надежде на исцеление, но и в этом случае свами помогает не всем, а выборочно, в зависимости от индивидуальной кармы человека. Он приходит на помощь лишь тем, кто исчерпал свою карму или подходит к ее концу, в зависимости от прошлой кармы. Даже в Бангалуре есть такие люди, которые не очень одобрительно относятся к деятельности Сай Бабы, упрекают его в том, что он помогает только богатым. Заметьте, индийцы не сомневаются в его сверхъестественных способностях! Что касается того, кому помогать и как, то к кругу людей, обращающихся к Сай Бабе, которые считаются его самыми ревностными поклонниками, действительно относятся отставные министры штатов, член парламента Ориссы, научный сотрудник министерства обороны, генералы, директор технологического института, крупные промышленники и бизнесмены и даже бывший махараджа Сандура с супругой. Однако не следует забывать, что строительство школ, колледжей, ашрамов и храмов ведется за счет добровольных пожертвований частных лиц и делается это для простых людей, а не для самого Сай Бабы.

Работы на строительстве помещений ашрама и храма, при возведении колонны стамбха выполнялись только добровольцами из числа его поклонников. Деньги поступают от филантропов или зарабатываются, как сделали, например, студенты при строительстве общежития Сайколледжа. Они устраивали благотворительные спектакли, вязали свитера, вышивали носовые платки и сами продавали их на благотворительной ярмарке, собрав двадцать пять тысяч рупий. В другом случае студенты участвовали в благотворительном концерте и на вырученные деньги пробурили скважину для питьевой воды в деревне.

В отличие от многих современных «реактивных гуру» Сай Баба крайне редко выезжает за границу, хотя в ряде стран, в том числе в США, в Голливуде, есть «Сайцентр». Он не одобряет такие поездки и как-то выговаривал своему почитателю, вернувшемуся из США:

— У тебя много денег, ты ездишь туда-сюда, но для чего? Счастье здесь, в тебе, но ты не видишь этого, не понимаешь, что богатство в тебе самом.

Поклонники Сай Бабы утверждают, что свами не любит принимать пожертвования, подарки от тех, кому помог советом или исцелением. Подарки ему ни к чему. Известно, что он обычно ходит босиком, всегда носит хотя и расшитое, но традиционное оранжевое одеяние. Любой человек почитает за честь оказать ему гостеприимство. Он даже отказывался принять уникальную резную деревянную дверь двухсотлетней давности, которую поклонник-коллекционер пожертвовал для строящегося в Бангалуре храма, заявив, что обычная дверь тоже хорошо послужит своей цели. В то же время Сай Баба благожелателен к тем, кто организует сбор средств, проявляет заботу о деятельности ашрамов и «Сайцентра», подбирает квалифицированных специалистов для строительных работ. Он часто встречается с ними, подолгу беседует и дарит им более памятные и дорогие подарки, чем визитные карточки со своим портретом, которые обычно щедро раздает, извлекая из широкого рукава своего оранжевого облачения.

Его визитную карточку мы видели у приятеля Нараяна, полного и всегда улыбающегося сотрудника департамента подготовки кадров Натараджана, который до Бокаро жил и работал в Бангалуре. Он и его родители уже много лет считают себя последователями Сай Бабы. Много раз присутствовали они на даршанах в Уайтфилде.

— Мне было двенадцать лет, когда я впервые увидел Сай Бабу, — рассказывал Натараджан. — Я не хотел идти на даршан. Моя школьная команда по крикету играла в то утро с ребятами из соседней школы. Я должен был быть с ними. Но отец сказал, что ни о какой игре не может быть и речи и мы будем сопровождать семью его друга Тальвара на встречу с великим святым. Родительское слово — закон. Понимая желание Тальваров увидеть свами, я недоумевал, почему родители решили, что и для меня встреча с ним важнее крикета. Об истории Тальваров в нашем доме говорили много. Дело в том, что как только Тальвар и его жена узнали о существовании Сай Бабы, он явился госпоже Тальвар во сне и пообещал, что через семь дней они услышат хорошие новости. Спустя неделю давний судебный иск разрешился в их пользу. Теперь они хотели увидеть свами наяву. В толпе поклонников я, как ребенок, оказался в первом ряду. Верьте или не верьте, когда он появился и приблизился ко мне, я забыл даже обожаемый крикет. От него исходила благодать, безмятежное спокойствие обволакивало меня. Я больше не хотел ничего, только бы продлились эти минуты, только бы не покидал меня свет Сай Бабы. Каждый раз при его появлении я испытываю счастье, уношу это чувство с собой, оно греет и смягчает мою душу. С какими бы сложными проблемами и грустными мыслями ни приходилось мне приходить на его даршан, он дарит покой и радость, утоляет жажду страждущего, как хрустальной чистоты горный родник, стекающий с вершин Гималаев. Мои родители и Тальвары всегда стараются не пропустить встречи со свами. Тальвар — бизнесмен. Он участвовал в постройке храма и придумал для Сай Бабы праздничную колесницу, сделанную из обыкновенного джипа. Дело в том, что во время Всемирной конференции 1980 года с торжественным выездом свами вышла неувязка. Поскольку Сай Баба родом не из знатной семьи и не имеет опыта езды на слоне, он не смог проехать во всем великолепии на слонихе Гите, как подобает в подобных случаях, перед собравшимися гостями и делегатами. Организаторы выезда объявили, что хоудах оказался неудачным, и принялись думать, чем можно заменить слониху. Хотели использовать карету, и поклонники уже приводили своих лошадей, чтобы можно было отобрать самых достойных животных. Но свами отверг эту идею. Тогда Тальвар предложил проект колесницы на базе джипа, украсив ее медными пластинками с декоративным орнаментом и изображениями мифических птиц и животных. Колесница получилась великолепная. В знак признательности Сай Баба материализировал Тальвару золотой медальон со своим портретом. К свадьбе дочери Тальвары получили от свами ритуальные свадебные священные цепи и сари.

Сотни людей обращаются к нему с различными просьбами, пишут письма, приходят на даршан, надеясь удостоиться совета свами по поводу предстоящей операции, перемещения по службе, вступления в брак детей, расширения своего бизнеса. Многие приводят детей и родственников, страдающих неизлечимыми болезнями, в надежде на чудо. Сай Баба на даршанах обещает мукти — освобождение души. Он часто обращается к людям со словами: «Свами позаботится о тебе», «Свами всегда с тобой», проповедует, что доброту человек достигает через гармонию мыслей, слов, поступков и в общении с хорошими людьми, призывает отказаться от дурных привычек — курения и наркотиков.

Так кто же такой Сай Баба? Бхагаван, как его иногда называют, то есть «верховная божественная личность»? Свами, который находится в единстве с собой? Самореализованная душа, овладевшая трансцендентальным сознанием без обучения у великих гуру в Гималаях? Великий притворщик, разыгрывающий из себя йога и посягнувший на владение вибхути — сверхъестественной способностью воздействовать на умы других людей, на тайный ход событий? Может, он — очередная легенда, слухи о которой подогревают иностранцы, смешавшие трансцендентальную медитацию, хатхайогу, культ свами и крияйогу, которые в поисках высшей ступени духовной реализации читают нараспев гимны, бхаджаны, в ашраме Сай Бабы? Но как же быть с теми, кому Сай Баба помог, исцелил от недуга? В документальном фильме о конференции был эпизод, когда он склоняется над носилками инвалида-европейца, перенесшего в детстве полиомиелит, и через несколько мгновений человек встает с носилок и делает первые неуверенные шаги. Вот оно, чудо исцеления и не в комедии «Праздник святого Йоргена», а в документальных материалах, отснятых по заказу правительства страны. Министр образования Индии, участвовавший в конференции, сдержанно заявил, что особенностью форума в Уайтфилде стало единение людей разных национальностей. А редактор крупного левого еженедельника «Блитц» Каринджа был более категоричен. Он считал, что Шри Баба создает новую нацию.

После демонстрации этого фильма в Бокаро много говорили о Сай Бабе. Вспоминали удивительные истории, связанные с их родственниками и знакомыми, пересказывали прочитанное и услышанное о феноменальных способностях святого. Изредка высказывались и сомнения… Их формулировали деликатно, не потому что следовали принципу героя чеховского «Письма к ученому соседу» («этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»), а исходя из того, что существует слишком много явлений, понять природу которых человек не способен в силу природной ограниченности. Сколько сотен лет люди не могли разгадать причину свечения Солнца и звезд, а что же говорить о сверхъестественных способностях людей исключительных? Часто разговоры о Сай Бабе возникали даже при обсуждении производственных вопросов. Вернувшись из совместной командировки в Ориссу, Чиббар буквально шокировал своих подчиненных, сравнив с Сай Бабой владельца цементного завода, который засыпал окрестности цементом более щедро, чем свами одаривает своих последователей священным пеплом.

ЦЕМЕНТНЫЙ ЗАВОД В РАЙГАРХЕ

Приехав в конце дня в городок Райгарх, где была запланирована встреча с владельцем завода, мы были поражены фантастическим пейзажем. Дома, деревья, земля, трава и асфальт — все было покрыто толстым слоем цементной пыли. Сохранив реальные очертания, городок ошеломлял монотонной причудливостью сюрреалистического облика. Нас встречал управляющий, чтобы сообщить, что хозяин задерживается в Дели и должен вернуться через день-два. Мы решили переночевать в гест-хаузе завода, маленькой гостинице, утром отправиться дальше, а в Райгарх заехать на обратном пути. На следующее утро мы с трудом узнали свою машину. Из салатовой она превратилась в серую. Пыль проникла через плотно закрытые дверцы в салон и толстым слоем покрыла сиденья, коврики, панель рулевого управления. В небольшом дворике, выложенном полированными каменными плитами, свиперы, уборщики, специальной мокрой джутовой щеткой постоянно сметали пыль, но это мало помогало. Днем городок, утративший многообразие красок, производил удручающее впечатление.

Когда Райгарх остался далеко позади, вновь засияло индийское буйство красок — голубое небо, зелень полей, синева озер, черные блестящие спины буйволов, многоцветные одежды крестьян. Мы ехали на северо-западную окраину штата, увозя в машине и на своей одежде «щедрые» гостинцы Райгарха. На заводе, куда мы спешили, чтобы выяснить, не смогут ли они освоить выпуск нового типа огнеупорных кирпичей для Бокаро, нас встретили недоуменным вопросом: что с нами случилось в пути? На этом частном заводе тоже были свои проблемы, но суть их сводилась к тому, что оборудование было не просто старым, а скорее музейным. Можно только удивляться, как на допотопных установках они могли выполнять сложные заказы. Однако все работы проводились качественно с установленными допусками. Поразили нас там и слоны — их использовали вместо маневровых паровозов. Огромное животное подводили к груженому вагону, и слон медленно переталкивал его на перегрузку к месту, где формируется железнодорожный состав. Бивни у слонов подпилены, и на срезы надеты металлические колпаки, чтобы они не расслаивались. Оказывается, держать несколько рабочих слонов намного выгоднее, чем один тепловоз или паровоз. Пока мы наблюдали за работой слонов, самого большого красавца укрыли цветной попоной.

По заведенному здесь ритуалу гости должны проехать на слоне. Ездить на слоне с хоудахом сложно, а без него просто рискованно. На него трудно забраться без посторонней помощи или специальной площадки. Этот слон оказался спокойным, он послушно опустился на колени, безропотно вытерпел наши попытки вскарабкаться на спину. Потом аккуратно поднялся и, медленно раскачиваясь, двинулся по территории завода. Сидя на слоне, Чиббар подкручивал усы и спрашивал, не стал ли он теперь похожим на махараджу. Женщины, занятые на погрузке вагонов, глядя на нас, весело смеялись. Эти орисские красавицы с татуировками на руках и ступнях были из одного племени. Необычно выглядели их серебряные браслеты с колокольчиками, которые в других местах женщины никогда на работу не надевают. В крыле носа у каждой была вколота не маленькая капелька-камешек, а массивная сережка. Развеселились и их детишки, которые до этого играли в тени высокого здания цеха.

Поздним вечером после переговоров мы решили немного погулять, но у калитки нам преградил дорогу охранник. Напрасно он пытался что-то объяснить нам на языке ория. Мы ничего не понимали, и тут он по-английски произнес слово «тигр». Пришлось повернуть назад. Утром, когда отправились осматривать окрестности, мы увидели, что наша маленькая гостиница расположилась в джунглях на склоне горы. Внизу по узкой грунтовой дороге медленно двигалась одинокая повозка, запряженная волами. Тишину раннего утра разорвала песня крестьянина. В саду среди кустов роз и бугенвилеи работал садовник…

Владелец завода подтвердил, что волнения охранника были не напрасными — в этой части штата действительно водятся тигры. Недавно сюда приезжал главный лесничий дистрикта. Дорогу ему возле гостиницы вечером преградил леопард. Лесничий долго сигналил и кричал на него. Наконец леопард встал и ушел в лес. Южнее в джунглях обитают дикие слоны, такие, как те, что мы видели на заводе. Их отлавливают и приучают работать.

Нам так не хотелось покидать это царство дикой природы, старенький завод и его гостеприимных хозяев, тем более что впереди нас ждал Райгарх. Владелец цементного завода уже прилетел из Дели и сам встречал нас. В его просторном кондиционированном кабинете на стене висела панорамная цветная фотография — вид завода с самолета. Фотографию пересекали два мощных шлейфа цементной пыли, поднимающиеся из труб. Во время беседы взгляд невольно останавливался на фотографии. Чиббар не выдержал и спросил:

— Почему бы вам не установить пылеуловители?

— Пылеуловители? — владелец был ошеломлен. — Да знаете, сколько стоит один электрофильтр? Несколько миллионов рупий!

Это Чиббар знал. Помнил он и о том, что за последний год цена на мешок цемента на рынке утроилась.

— Совершенно верно, — согласился хозяин. — Но меня такое положение устраивает, а сырья у нас достаточно. Вот если бы правительство установило фильтры, я бы не возражал.

Что мы могли возразить на его слова? Это было его предприятие, а мы приехали не только обсудить ритмичность поставок, но и попытаться уговорить директора увеличить количество огнеупоров для ремонта одной из домен. Он не дал нам никаких гарантий, но пообещал подумать, так как производство цемента проще и прибыльнее.

Владелец завода принадлежал к клану Далмия, одному из самых состоятельных и известных в Индии. Глава семейства, правоверный индус и полный вегетарианец, прославился как убежденный лидер движения, выступающего против убоя коров. Семейство Далмия активно пропагандировало подлинно индусский образ жизни, соблюдение всех ритуалов и традиций. Для этого использовали все средства. Так, в гест-хаузах на их заводах с приезжих не берут денег за проживание в гостинице и питание в ресторане, но соблюдают обязательное условие — в ресторане подают лишь вегетарианские блюда и не употребляют спиртных напитков.

С тяжелым чувством покидали мы Райгарх. Даже обычно разговорчивый Чиббар молчал и мрачно смотрел в окно. Светлая цементная дымка Райгарха удручала не меньше, чем черная угольная пыль в открытых карьерах Хазарибагха. И здесь и там страдали люди, вынужденные не только работать, но и жить со своими семьями в адских условиях загрязнения. Конечно, владельца завода подобное положение устраивало. Меньше затрат — выше прибыль. Его большой дом практически всегда пустует, а семья постоянно живет в Дели. Он сам периодически прилетает сюда на личном самолете. Его не волнует проблема цементной пыли, которая засыпала всю округу, ведь сырье в избытке, и привезти его дешевле, чем заботиться об экономии и устанавливать пылеуловители.

БАСАНТА МЕЛА

Вернувшись в Бокаро, решили сначала подвезти Чиббара, а потом ехать в свой сектор. Но в доме Чиббара пришлось задержаться, когда навстречу выбежали заплаканные девочки. Всхлипывая и перебивая друг друга, они жаловались отцу, что астролог Рой не разрешает им участвовать в Басанта Меле, благотворительной ярмарке (обычно она проводится в городском парке), где будет так интересно. Чиббар попросил нас войти в дом. Неловко присутствовать при семейных сценах, но потом мы поняли, что наш друг знал, что девочки быстрее успокоятся в присутствии гостей. Он разговаривал с ними ласково, в его голосе не слышалось ноток раздражения или гнева. Чиббар даже не пытался подчинить их власти своего авторитета. Излив душу, девочки вытерли слезы, а спустя еще несколько минут уже заказывали нам подарки с ярмарки.

Басанта Мела проводится ежегодно. Ее организацией занимается Комитет женщин Бокаро. Не остаются в стороне и городские власти, администрация завода, «Клуб Бокаро». Собранные на ярмарке деньги передаются на улучшение условий жизни крестьян окрестных деревень — на закупку швейных машинок для сельскохозяйственных кооперативов, оборудование пунктов медицинской помощи и рытье новых колодцев.

За неделю до ярмарки в городском парке начинается оживленная работа. Инженеры городской администрации размечают площадки для временных павильонов. Рабочие монтируют каркасы из бамбуковых шестов и обтягивают яркими расписными тканями, украшают драпировками, фонариками, лентами и гирляндами разноцветных электрических лампочек. Так в парке появляется живописный городок — торговые павильоны, сцены для выступления артистов, шатры для показа фокусов, арена цирка шапито, новые аттракционы. Торговцы подтягивают к парку свои передвижные лавочки.

Накануне открытия во многих домах кипит работа. Женщины пекут пирожные и торты, готовят сладости на продажу. Занимаются этим не только жены подчиненных, но и высокопоставленных начальников. В Комитете женщин активистки сортируют, складывают и оформляют собранные для ярмарки игрушки, кухонную утварь, одежду, сувениры. В школах отбирают самые удачные поделки учеников.

Ярмарка открывается обычно в субботу, во второй половине дня. Сигнал к открытию — обход павильонов управляющим директором и мэром города. По мере того как они двигаются по территории, в уже посещенных павильонах начинается оживленная торговля. Тон задают жены начальников, члены Комитета женщин, которые стремятся продать подороже самые обычные вещи, собранные их членами. Даже чашечка чая и сладости стоят на благотворительной ярмарке намного дороже, чем обычно. Не только торговать, но и покупать на Басанта Меле считается благородным делом, благочестивым поступком.

На следующий день, в воскресенье, когда на нее хлынули крестьяне из окрестных деревень, ярмарка стала особенно оживленной. Окруженные детьми женщины в дешевых ярких сари, в праздничных украшениях гордо ступали босыми ногами по асфальту. Впереди семейства важно вышагивал его глава в самой лучшей рубашке, обернув длинный шарф вокруг шеи. Особенно красочно и шумно двигались семьи адиваси. Некоторые мужчины прихватили свои луки и стрелы, чтобы подчеркнуть торжественность момента. Полиция в парке усилила наряды, чтобы регулировать наплыв посетителей, бамбуковыми шестами оградила подходы к павильонам, в кантинах выставили дополнительные столы и стулья.

На ярмарке в тот день можно было увидеть ритуальные маски и барабаны, изготовлением которых славятся мастера одного племени в дальней деревне Пурулия. Одни маски изображали богов, другие — людей. Были там и маски для ритуальных танцев, большие и красочные. Над ними мастера работали долго и тщательно. Маски простых дюдей представляли мужчин и женщин этого племени. Их вешали обычно на стене в доме. Они были сделаны настолько реалистично, что в сумерках казались отсеченными головами. На их лицах играла улыбка, а глаза с голубоватой поволокой смотрели в упор. Возле лавочек с изделиями Пурулии стоял барабанный грохот — новые обладатели барабанов проверяли их звучание, продавцы демонстрировали высокое качество товара.

К вечеру, когда жара спадала, начинались представления артистов и фокусников, канатоходцев и заклинателей змей. Можно было развлечься азартным боем петухов или поединком кобры и мангусты. Кантины и площадки с детскими аттракционами окружала густая толпа. Лишь поздно вечером парк пустел, отключалась праздничная иллюминация, затихали звуки музыки. Через день, словно по мановению волшебной палочки, исчезали яркие павильоны и шатры, флаги и транспаранты, кантины и аттракционы. В вернувшейся тишине городского парка ничто больше не напоминало о шумном и красочном празднике Басанта Мела.

БУДНИ ГОРОДСКОГО ПАРКА

В будни городской парк жил тихой и неприметной жизнью. По воскресеньям здесь звучали радостные голоса и смех детей. В тени деревьев люди устраивали пикники, по дорожкам чинно прогуливались жители Бокаро и вели размеренные беседы. Тут обычно устраивали выставки цветов и детского рисунка, конкурсы вязаных изделий местных мастериц. В парке имелись детская железная дорога и небольшой зоопарк, где обитали пятнистые и карликовые олени, гималайский медвежонок, большой старый крокодил и лиса. В клетках томились павлины, попугаи и голуби, с тоской наблюдающие за своими собратьями, которые резвились на свободе. Зимой в парке появлялись тибетцы с дрессированными гималайскими медведями. На взрослых медведях были надеты прочные металлические намордники, хозяева держали животных на цепи. В январе-феврале в город приходили погонщики слонов. Днем слоны работали — перевозили объемные грузы, а ночью отдыхали у ворот нашего сектора. В воскресные дни погонщики слонов в ярких одеждах катали детишек верхом на празднично украшенных слонах.

ДЕЛИЙСКИЙ ЗООПАРК

В один из наших приездов в Дели мы решили посетить зоопарк. В ту зиму перелетные птицы избрали его местом зимовки. Делийский зоопарк живописно раскинулся на территории огромного ухоженного парка у подножия холма, на вершине которого возвышались стены и бастионы Пурана Кила — крепости, построенной во время Шер Шаха как резиденции его двора. Птичьи колонии никто не беспокоил, а корма тут было достаточно. Полюбовавшись удивительным зрелищем, мы возвращались боковой аллеей, и тут заметили огромную поляну, на которой росли деревья. Она была окружена рвом с водой. Животные в зоопарке содержатся в естественных условиях и отделены от посетителей преградами. Перед нами была «вотчина» тигра. Солнце освещало поляну. Людей возле вольера не было, и, запасшись терпением, мы решили дождаться появления зверя и сделать хороший снимок. Но тигр почему-то не шел позировать, а прижимался к сетке в дальнем конце вольера. Неизвестно, сколько бы еще времени нам пришлось ожидать, если бы не проходившие мимо индийцы, которые сказали, что тигр не выйдет на поляну, потому что сейчас увезут его подругу. Мы поспешили к входу в вольер, даже не обратив внимания на гималайского медвежонка, который бродил по дорожке.

За вольером собрались работники зоопарка и несколько таких же, как мы, посетителей. Перед входом стоял грузовичок с низким кузовом. Борта были опущены, и в тесной клетке тройного плетения, уже закрепленной в кузове, билась и рычала великолепная тигрица. Шесть крепких сикхов вытащили из двери вольера еще одну клетку с таким же мощным защитным плетением. В ней сидели два тигренка. Работники закрепили и эту клетку в кузове. Симпатичные неуклюжие тигрята были похожи на ласковых котят. Рука сама потянулась к клетке. Но человек, руководивший отправкой животных, резко остановил нас и показал свою руку, на которой тигренок, когда его загоняли в клетку, от локтя до кисти оставил три глубокие кровоточащие царапины. Это был заместитель директора зоопарка. Он рассказал, что тигрицу брали из зоопарка в Пенджабе, чтобы получить потомство. Теперь из трех родившихся тигрят один остается с отцом здесь, в Делийском зоопарке, а два других отправляются назад вместе с тигрицей.

— Я никогда не беседовал с русскими, — сказал он, узнав, кто мы. — Интересно, а как у вас относятся к диким животным?

Мы пытались вспомнить все, что знали, чтобы удовлетворить его интерес. Рассказали даже о льве Кинге, которого воспитывали в небольшой бакинской квартире супруги Берберовы, о его кинокарьере и гибели… Но мы не знали тогда, какая трагедия произошла в доме Берберовых, когда Кинг-младший и другие хищные воспитанники вышли из повиновения. Еще не были написаны и лучшие статьи В. Пескова о неоправданных попытках людей держать животных в неподходящих для них условиях. Наш собеседник был профессионал, он всю жизнь работал с хищниками. Время от времени, когда предоставлялась такая возможность, брал на воспитание тигренка, и тот жил в его большом доме. Но когда ежедневная норма свежего мяса для зверя достигала шести-восьми килограммов, семейный бюджет не мог выдержать такую нагрузку. Он возвращал тигренка в зоопарк. Да и тигренок достигал того возраста, когда держать его в доме становилось опасно.

Нашему собеседнику подали на подпись сопроводительные документы. Он перелистал их, взглянул на нас и отдал работникам какое-то указание на хинди. Сикхи стали откреплять и сдвигать клетку с тигрятами.

— Я никогда не думал, что русские любят животных. Вы мои первые друзья из России, и я хочу подарить вам тигренка, — торжественно произнес он. — Документы сейчас оформят.

Мы не могли поверить в происходящее. Но тигрят уже тащили назад в вольер, чтобы заключить в отдельные клетки и тут мы поняли, что возможность оказаться с тигренком на руках довольно реальная. Может, если бы у нас было время спокойно подумать и оценить щедрый подарок, вспомнить о крошечном зоопарке в Бокаро, который с готовностью принял бы обаятельного хищника, мы не стали бы останавливать сикхов и уговаривать заместителя директора не лишать пенджабский зоопарк права на нового обитателя.

РЕВА

…На бензоколонке в Реве было оживленно. Перебивая друг друга, люди пытались помочь нам советами. Нет, нас не интересовало направление — дорогу мы знали хорошо. Это был тот участок трассы Дели — Канпур, где отсчет километров до Кхаджурахо дается цифрами красного цвета. Впереди, за плоской равниной Мадхья-Прадеш, лежали невысокие, но труднодоступные горы Виндхья, вершины которых смахивали на неприступные средневековые крепости. За горами находятся алмазные копи Панны и дальше, на расстоянии часа езды, храмы деревни Кхаджурахо. Нас интересовало, где в Реве расположен дворец бывшего махараджи, в котором сохранился единственный питомник белых тигров. Местные жители единодушно советовали ехать во дворец, который находился в черте города и хорошо просматривался с дороги. Но когда речь заходила о питомнике, они беспомощно разводили руками — этот дворец заброшен, и там давно никто не живет. Нам помог местный доктор, подъехавший на заправку в светлом «Фиате». Он-то и подсказал, что в тридцати километрах от трассы есть загородный дворец бывшего правителя. Если питомник существует, то только там.

Мы не остановились возле городского дворца — не хотелось терять время на осмотр закрытого, пришедшего в полное запустение строения. От его былого величия остались лишь стены да воспоминания гостей махараджи и путешественников, которых поражал своей роскошью зал для приемов. Стены, сплошь покрытые позолотой и инкрустацией, резные колонны, зубчатые арки, скрытые ниши для золотых светильников, толстые рельефные ковры и парчовые драпировки штор — все было рассчитано на то, чтобы создать атмосферу, достойную великого правителя. Хрустальные люстры свисали с потолка, расписанного в стиле гобелена. Вход украшали разрисованные колонны из тикового дерева. В глубине дурбара, на возвышении, стоял трон — огромная бархатная подушка, которую поддерживали два золотых льва. О самом дворце писали, что он был сложным нагромождением бесчисленных комнат, коридоров, залов и внутренних двориков. Есть воспоминания и о наполненных сокровищами подземельях. Теперь он стоит в полном забвении, а рядом живет своей жизнью провинциальный городок Рева. Где-то в стороне от него сохранился загородный дворец, куда мы и держали путь.

Свернув с трассы, мы долго ехали по безлюдной дороге, вдоль которой росли старые баньяны. Потом появилось селение, а за ним показался и дворец. Он стоял на искусственном островке на полноводной реке. От берега и деревни он был отделен двумя глубокими, заполненными водой крепостными рвами, сходившимися под тупым углом в том месте, где переброшен подъемный мост. Сад и лужайки, некогда содержавшиеся многочисленными садовниками в образцовом порядке, заросли высокой травой и огромными лопухами.

Дворец с открытыми верандами, галереями и переходами представлял собой несколько отдельных помещений, очевидно построенных в разные годы. Справа парадная часть дворца. Там проходили частные аудиенции и большие приемы. В центре располагалась женская половина, зенана, слева — хозяйственные постройки. От парадной части дворца к причалу вела крытая веранда, сюда подходили прогулочные лодки махараджи и его знатных гостей. Местами потрескались стены, осыпалась штукатурка, виднелись желтые разводы, оставленные тропическими ливнями. Но площадки были чисто подметены, повсюду стояли горшки с ухоженными растениями, небольшие фигурки богов и каменные фризы древних храмов. Дворец напоминал археологический музей. Холодно и надменно замерли у стен безлюдного дворца старинные чугунные литые пушки.

Редьярд Киплинг считал, что провидение создало махараджей для того, чтобы человечество могло лицезреть великолепные мраморные дворцы, слонов, тигров и удивительной красоты драгоценные камни. Именно с махараджами связаны самые ошеломляющие индийские легенды. Рассказы об их богатстве, пороках и добродетелях, скупости и расточительности, эксцентричных выходках и честолюбии породили много слухов, небылиц и анекдотов, которые приводили в восторг людей, жаждущих восточной экзотики, подогревали азарт авантюристов, искателей приключений и кладов.

БАГХЕЛЫ

Индия на своем веку видела много правителей, как своих, так и чужеземных. Сменяя один другого, они славились жестокостью и деспотизмом и реже были отмечены печатью добродетели и благожелательности. «Землей царских сыновей», Раджпутаной называли раньше Раджастхан. «Сыновья царей», раджпуты, свое происхождение ведут от древнеиндийской касты воинов и правителей. История Раджпутаны, полная романтических легенд о героических подвигах раджпутов, связана с борьбой индусских правителей с мусульманскими завоевателями. Когда-то раджпутские правители держали под своей властью большую часть Северной и Центральной Индии. Они правили своими небольшими княжествами из неприступных дворцов-крепостей, сооруженных в горах. Эти воинственные правители считали себя потомками Солнца и Луны. Они имели свои армии, и войны оставались для них основным развлечением.

Правители многочисленных индуистских государств-княжеств были довольно плохо осведомлены о событиях, происходивших в других частях Индостана. Полной неожиданностью для них явилось появление мусульманских завоевателей и образование Делийского султаната. В XI веке тюрок Махмуд вторгся в Пенджаб и положил начало мусульманским завоеваниям в Индии и тем империям, которым было суждено просуществовать восемьсот пятьдесят лет. Однако завоевателей ждало самое упорное, героическое сопротивление именно в пустынях и скалистых горах Раджпутаны. Раджпуты неохотно объединялись для защиты своих владений от мусульман, они вели свои войска в бой, одурманенные опиумом.

Если урожай мака оказывался скудным, раджпуты прерывали или откладывали военные кампании. Осада раджпутских крепостей завершалась по-разному. Порой обеим сторонам удавалось прийти к мирному соглашению. Тогда раджпутские князья, сохраняя независимость, выплачивали императору ежегодно богатую дань, отдавали ему в жены дочерей и принимали участие со своим войском в его военных походах. Моголы высоко ценили воинское мастерство раджпутов, и многие «сыновья царей» получали видные посты при дворе мусульманских правителей. Если осада раджпутской крепости завершалась успешно, то всех ее защитников беспощадно уничтожали, а те, кому удавалось спастись, покидали объятые пламенем дворцы.

Далеко от родных мест забросила судьба одного из «царских сыновей», потомка могущественного клана раджпутов из северного Гуджарата. Он женился на дочери местного вождя и со своими сторонниками нашел надежное пристанище в Реве, в пустынных равнинах Мадхья-Прадеш, защищенных горами Виндхья. Круг его приближенных значительно расширился, когда к нему прибыли родственники, оставшиеся в живых после нападения на Гуджарат полчищ жестокого Ала-уд-дина Хилджи. Раджпутов, укрывшихся за горами Виндхья, стали называть «багхелами», а их владения «Багхелкханд». Эти места были настолько труднодоступны и удалены от Дели и Раджпутаны, где индийские князья продолжали отстаивать свою независимость, что багхелам долго удавалось оставаться вне поля зрения мусульманских завоевателей.

Неизвестно, как долго могло сохраняться подобное положение, если бы не молва о великом певце Тансене, который услаждал слух махараджи Ревы в крепости Банд-хогарх. Великий Могол Акбар был большим поклонником музыки и, когда узнал о чудесном певце, отправил в Реву гонца с требованием доставить Тансена к императорскому дворцу. Махараджа какое-то время колебался, но затем решил, что лучше поступиться эстетическим наслаждением, чем идти на военный конфликт.

Дебют певца в Дели имел ошеломляющий успех. Акбар осыпал его подарками. Император высоко ценил его талант. Он считал, что подобный певец рождается лишь раз в тысячу лет. Когда через несколько лет Тансен умер, опечаленный Акбар заявил — вместе с ним скончалась сама музыка.

Музыкальный успех Тансена положил конец изоляции Багхелкханда. Индийская мудрость гласит: «Правителям, клеветникам и змеям ни в чем не стоит доверять: они высказывают уважение и неожиданно губят». Вскоре после кончины певца коварный Акбар двинул свои войска на Багхелкханд, разрушил крепость Бандхогарх и попытался установить там могольское правление. Оно оказалось не слишком деспотичным. Багхелкханд был поделен между раджпутскими правителями, и главным среди них по-прежнему считался махараджа Ревы. Князья-багхелы время от времени поступали на службу к Моголам, где получали высокие командные должности и отмечались наградами за успехи в военных кампаниях. Моголы старались не вспоминать о вольном и непокорном нраве багхелов, который так ярко проявил когда-то раджа Ревы Бирбхан Багхела, вступивший в открытый конфликт с Шер Шахом. Раджа пытался укрыться в раджастханской крепости Калинджар, при осаде которой Шер Шах погиб.

Распространив свою власть на Багхелкханд, Моголы со временем оставили князей в покое. Воспользовавшись этим, махараджа Ревы приступил к возведению новой крепости, которой было суждено стать городом-дворцом, построенным в лучших традициях могольской и индуистской архитектуры. Теперь эту крепость называют «городским дворцом».

Если в могольские времена багхелы прославились тем, что послали Акбару знаменитого певца, то во времена британской колонизации Индии Багхелкханд снискал печальную известность тем, что вплоть до начала XIX века в джунглях Ревы укрывались профессиональные разбойники — пиндари. Иногда эти грабители поступали на службу в войска маратхов, но в основном жили за счет добычи, которую захватывали, грабя и убивая невинных путешественников. Чтобы как-то оправдать свои злодеяния, пиндари заверяли, что убийство с грабежом — это религиозный обряд. Четыре месяца в году, как обычные крестьяне, они обрабатывали свои поля, а остальное время года занимались разбоем. Перед тем как вернуться в родные деревни к очередному сезону полевых работ, они совершали обязательное паломничество в храм Бховани в Биндучале, принося в жертву божеству часть своего «заработка. Брахман без колебаний и угрызении совести принимал эти подношения. В начале прошлого века англичане обнаружили, что пиндари из Багхелкханда совершают набеги и на деревни Ост-Индской компании. Ритуал убийств, совмещенный с грабежом, шокировал англичан не менее, чем обряд сати. Английские завоеватели навязали правителю Багхелкханда договор, разрешавший войскам Ост-Индской компании преследовать банды пиндари и на территории княжества. Покончив с бандитами, англичане, однако, не спешили покинуть Багхелкханд — уж очень им понравился обитатель местных джунглей — белый тигр. Так леса Ревы прославились как самое знаменитое место в Индии для охоты.

Здесь водилось много разных диких животных, но на белого тигра охотились только махараджа и его почетные гости. Менее важные гости, получавшие разрешение на охоту в Реве, не могли похвастаться ценным трофеем. Дело в том, что шикари махараджи, следуя приказу правителя. тайно отгоняли тигров с дороги «второсортных» гостей. Махараджи были страстными охотниками, последний из них оказался самым удачливым и за свою жизнь отстрелил более 800 тигров.

Трудно понять, почему белый тигр считается более красивым зверем, чем его обычный золотисто-черный собрат, но он всегда пользовался, как и сейчас, особой славой. Махараджа с величайшим почтением относился к обладателям британской короны. В знак уважения к монарху он приказал сделать чучело белого тигра и отправил в подарок королю. Правитель Ревы был крайне разочарован, узнав, что его подарок не украсил залы и коридоры Букингемского дворца, а стал экспонатом в Музее естественной истории. Махараджу задело не безразличие короля, скорее это было недоумение: как такой дивный зверь оказался выставленным напоказ толпе. В следующий раз, когда готовили очередной подарок, махараджа приказал из тигровых шкур сделать ковер. Когда в Реву приезжали гости, побывавшие на приемах в Букингемском дворце, махараджа с пристрастием расспрашивал, не видели ли они его ковер и где он помещен.

ВАССАЛЬНЫЕ КНЯЖЕСТВА

В 1858 году после ликвидации Ост-Индской компании управление Индией перешло к английской короне. Но королева Виктория стала сюзереном раджей, махараджей, махаравалов, назимов, навабов и других носителей величественных и экзотических титулов, под властью которых осталась треть территории субконтинента. Шестьсот князей управляли своими владениями. Если одни княжества представляли собой пыльный клочок земли, то другие по территории были равны Британским островам.

Индийские князья всегда ставили себя выше завоевателей, династии которых сменяли одна другую, в то время как правящие кланы раджпутов сохраняли власть, унаследованную от предков, которые правили в северо-западной Индии еще две тысячи лет назад. Они утверждали, что происходят от Рамы и Кришны, верили, что являются потомками Солнца и Луны.

Понятно, что в стране с древними традициями, где высоко развито поклонение божествам, романтические легенды воспевали божественное происхождение князей. Так, махараджи Майсура утверждали, что ведут свою родословную от Луны. Один раз в год, в день осеннего равноденствия, махараджа становился для своих подданных воплощением Бога на земле. На девять дней он уединялся в темной комнате своего дворца, как садху в гималайской пещере. Все эти дни он не умывался, не брился. На него нельзя было ни смотреть, ни касаться, ведь на эти дни в него вселялся Бог. На девятый день затворник выходил из уединения. У ворот дворца его ждал слон, украшенный расшитой золотом попоной и серебряным щитом с изумрудами на лбу. На слоне в сопровождении вооруженных копьями всадников махараджа направлялся к ипподрому Майсура, где на глазах подданных, заполнявших трибуны, брахманы, читая мантры, умывали, брили и кормили его. Когда солнце опускалось за горизонт и наступала темнота, махарадже подводили черного коня. Он садился на него, и в этот момент по периметру ипподрома загорались тысячи факелов. В их дрожащем розовом свете правитель скакал на черном коне но дорожке ипподрома под аплодисменты подданных, которые ликовали, что сын Луны снова вернулся к людям.

Махараны Удайпура заявляли о своем происхождении от еще более значительного небесного светила — Солнца. Они владели самым древним и престижным троном в Индии, ведь махараны находились у власти более двух тысяч лет. Раз в год махарана Удайпура тоже представал перед подданными воплощением божества. Большая лодка доставляла его через кишащее крокодилами озеро на церемонию символического «водворения» во дворец. Позади правителя, на палубе стояли придворные в длинных одеждах из тонкого белого муслина, похожие на хор из древнегреческих трагедий.

Махараджа Алвара, небольшого государства на окраине Раджастхана, считал себя воплощением Рамы и носил черные шелковые перчатки, которые он никогда не снимал, считая, что они предохраняют его священные пальцы от оскверняющего прикосновения смертных. Он не снял перчатку даже для рукопожатия с английским королем. Махараджа приказал придворным брахманам вычислить точный размер тюрбана, который носил Рама, чтобы украсить себя таким же головным убором. Один из махараджей Алвара вошел в историю как самый жестокий тиран. По его приказу при охоте на тигров приманкой служили младенцы. Англичане вынуждены были сместить его с престола и отправить в изгнание.

Махараджа Варанаси, религиозной столицы Индии, прославился тем, что при пробуждении от сна его глаза должны были видеть корову — индуистский символ космической вечности. Каждое утро корову доставляли к окну спальни правителя и толкали в бок, чтобы мычание священного животного будило благочестивого махараджу. Однажды, когда махараджа гостил у наваба Рампура, возникла серьезная проблема, связанная с выполнением священного ритуала пробуждения, так как гостя разместили в комнатах на втором этаже дворца. Чтобы не нарушать заведенную традицию, наваб купил подъемный механизм, с помощью которого перепуганную корову, подвешенную на стропах, поднимали к окну спальни махараджи. Несчастное животное оглашало мычанием окрестности и будило не только гостя, но и всех обитателей дворца.

Все индийские правители заключали соглашения с англичанами и в обмен на лояльность получали гарантии сохранности своих владений. Для подданных они по-прежнему оставались верховными правителями, вершили право-судне, имели свои армии, хотя и не могли полностью оградить себя от периодического вмешательства резидентов, дипломатических представителей британской короны, в дела управления государством. Тридцать правителей построили великолепные дворцы и под своей властью держали четверть территории всего субконтинента.

В 1947–1948 годах была проведена интеграция княжеств с Индийским союзом, в ходе которой в него вошли 555 княжеств. Правители, утратив свой статус, продолжают пользоваться традиционным почитанием своих бывших подданных и уважением в стране. Многие дворцы, полностью или частично, они превратили в музеи или гостиницы, некоторые продали. Индийцы и иностранные гости с интересом осматривают чудесные дворцы в Джайпуре, Амбере, Рамнагаре, Хайдарабаде, наслаждаются комфортом экзотических отелей, размещенных в бывших дворцах. Но мало кто знает, что в окрестностях Ревы тоже сохранился дворец экс-махараджи. Но это не центральная резиденция, а загородный дворец, в стороне от туристических маршрутов.

ДВОРЕЦ В РЕВЕ

И вот мы стоим возле дворца Говиндгарх, построенного еще при махарадже Рагхурадже Сингхе в конце прошлого века. Медленно несет свои воды широкая река, на противоположном берегу темнеют джунгли, голубой дымкой окутаны вершины далеких гор. Там, за рекой, нет ни одного селения, не видно ни одной хижины. Рагхурадж Сингх желал, чтобы из окон дворца открывалась панорама девственной природы, и люди, повинуясь его воле, оставались верными традиции и не селились на противоположном берегу реки. Мы не были уверены, сможем ли побывать внутри дворца, однако не жалели, что потратили много времени для того, чтобы увидеть эту красивую реку, загадочные джунгли и места, некогда считавшиеся лучшими для охоты на белого тигра. На террасе нас встретили люди в яркой военной форме, ведь махараджа имел свою армию.

Выяснилось, что в здании дворца открыт небольшой музей. Покупая билеты, мы гадали, что тут интересного можно увидеть после посещения прекрасных дворцов Джайпура, Рамнагара и Майсура? Охранник улыбался. Он оставил свою винтовку у входа и повел нас сначала по открытой лестнице, а затем по сумрачному коридору с высоким потолком. Когда мы вошли в огромный зал для публичных церемоний, неожиданно зажглись большие хрустальные люстры, и тут мы попятились назад — пол был выстлан шкурами белых тигров. На покрытые лепкой с позолотой стены ложились радужные блики от сверкающих, без признаков пыли, хрустальных люстр.

В центре зала, глядя прямо на нас, злобно скалилось великолепно выделанное чучело огромного белого тигра — любимца старого махараджи. Тигр выглядел настолько естественно, что к нему было страшно приблизиться. Стены увешаны огнестрельным и холодным оружием. Запомнились раджпутские катары — короткие кинжалы с двойной поперечной рукояткой и защитными металлическими накладками. Катар привязывали к руке воина ремнем, и он расставался с ним лишь после битвы. Они бывают разные — с одинарным, двойным или тройным лезвием. Средневековые оружейники делали удивительные, изощренные орудия убийства. Двойное и тройное лезвие катара раздвигается в момент нанесения удара. Вот кинжал, в рукоятке которого спрятан пистолет, а в этом маленьком пистолете под двойным стволом скрыто выбрасывающееся лезвие. Катары и пистолеты в течение многих веков считались не только боевым оружием, они были нужны при сведении счетов в дворцовых интригах. А сколько умения и мастерства потребовалось от создателей, украсивших стены дворца круглыми, обтянутыми буйволиной кожей раджпутскими щитами, боевыми топориками-фарса, шлемами, расшитыми золотом и драгоценными камнями кольчугами!

В зале на стене большой портрет последнего махараджи — полного, цветущего мужчины с густыми, закрученными вверх усами, в раджпутском оранжевом тюрбане и халате. Он изображен во время приема — дарбара. На коленях у него покоится сабля в' золотых ножнах, с рукоятью, украшенной изумрудами. Не очень стройную талию стягивает широкий серебряный пояс. Рукава и плечи халата расшиты серебром. На шее у махараджи колье из крупных жемчужин в четыре ряда. Грудь украшают четыре ожерелья такого же крупного розового жемчуга, а также пышная гирлянда желтых цветов. Тюрбан сколот брошью — кораллы в серебряной оправе и семь огромных жемчужин. Парадный костюм правителя был тщательно выписан неизвестным художником. Каждая складка одежды и драгоценности подчеркивают величие махараджи, его божественное происхождение. В нагромождении деталей костюма не сразу обращаешь внимание на лицо, которое поражает сочетанием совершенно несовместимых качеств — надменности и доброты.

Когда мы стояли возле портрета, к нам подошел пожилой человек, одетый в белые брюки и длинный пиджак шервани. Он представился финансовым советником экс-махараджи:

— Его Высочество махараджа Ревы воевал под командованием лорда Маунтбеттена в Бирме против японцев и награжден крестом «За боевые заслуги», — сказал он.

Предупредительные манеры, вежливая улыбка и хороший английский язык свидетельствовали о прекрасном воспитании, высокой культуре носителя важного титула. Советник махараджи — должность наследственная. Он пригласил нас подойти к дальней стене зала, которая была отгорожена стеклом. Охранник включил свет, и за стеклом мы увидели полный комплект для парадного выезда правителя на слоне: массивный серебряный хоудах, расшитая серебром гигантская попона, щит, огромные, выше человеческого роста, серебряные подвески, которые крепили к голове слона. Слоновья сбруя тоже была обильно украшена серебряными пластинами и заклепками. Хоудах покрывали чеканные орнаменты. В свете электрических ламп начищенное серебро сияло. Финансовый советник был доволен произведенным эффектом. Он принялся объяснять, что серебряный комплект с хоудахом надевали на слона лишь во время торжественных выездов старого махараджи. Каждый индуистский бог путешествует на каком-то конкретном животном. Так Шива ездит на быке Нанди, Сарасвати — на лебеде, Ганеш — верхом на мышке. Махараджа, согласно традиции, должен передвигаться на слоне. Слоны — это опора вселенной, они поддерживают небо и облака. Положение махараджи определялось количеством, возрастом и размером слонов, находившихся при его дворце.

— Еще более пышные выезды, чем в нашем княжестве, устраивались махараджей Бароды, — объяснял нам советник. — Он разъезжал на богато украшенном слоне. Это был столетний монстр, огромные бивни которого повергли в битвах более двадцати соперников. Хоудах, в котором сидел князь, сбруя и огромное покрывало — шабрак, наброшенное на спину животного, были сделаны из чистого золота. Вместо подвесок с каждого уха слона свисали по десять золотых цепей, каждая из них символизировала одну из его побед.

В княжестве Барода торжества в честь дня рождения правителя обязательно сопровождались поединком слонов. Очевидцы рассказывали, что кровь стыла в жилах, когда двух огромных слонов, доведенных до бешенства уколами копий, выпускали друг против друга. Сотрясая небо разъяренным ревом и поднимая клубы пыли, огромные животные сражались до тех пор, пока один из них погибал.

Иногда слонов использовали и для более прозаических целей. В конце прошлого века махараджа Гвалиора решил украсить свой дворец такой люстрой, которая превосходила бы по размерам самую большую люстру Букингемского дворца. Люстра уже была заказана в Вене, когда один из придворных высказал опасение, что потолок может не выдержать веса хрустального гиганта. Махараджа разрешил сомнения весьма оригинальным способом — он приказал подвесить огромного слона к потолку дворца с помощью специально сооруженного крана. Здание выдержало испытание, и вскоре новая люстра украсила дворец, а честолюбие правителя было удовлетворено.

Очевидно, наш приезд внес какое-то разнообразие в обыденную жизнь обитателей дворца, и финансовый советник не спешил с нами прощаться.

В Говиндгархе прекрасная коллекция оружия и драгоценностей, однако гости крайне редко посещают нас, — сетовал он.

В застекленных витринах, по его словам, хранилась лишь незначительная часть сокровищ махараджи, а лучшие драгоценные камни не были выставлены. Тем не Менее обилие украшений лишало нас возможности по достоинству оценить каждый экспонат. Сверкали прекрасно обработанные драгоценные камни в перстнях, колье, брошах, подвесках, браслетах, женских серьгах, заколках, пряжках и поясах. Но самое большое впечатление производили не столько украшения, сколько обыкновенные бытовые предметы, безделицы, которыми пользовался махараджа. Здесь были тарелки и вазы, выточенные из цельного полудрагоценного камня. Такая ваза похожа на половинку скорлупы страусиного яйца. Прозрачные тонкие шедевры из нефрита, опала, аметиста, оникса поражали изысканностью. Пожалуй, нигде, кроме дворца турецкого султана Топ Копы в Стамбуле, мы не видели подобных ваз.

Удивительная массивная металлическая чаша с толстыми стенками стояла на полу. Она имела самое прямое отношение к сокровищам. Оказывается, это был сейф-ловушка, в котором когда-то хранились драгоценности. Финансовый советник достал из кармана ключ, завел пружину скрытого устройства и вставил внутрь руку. Раздался щелчок, выскочили две кривые острые металлические пластины и цепко обхватили руку. Когда срабатывала пружина, вор не мог освободить руку без ключа, а тяжесть чаши не позволяла унести ее с собой. Таким образом, посягнувшего на сокровища махараджи заставали прямо на месте преступления.

Махараджей, князей, навабов и ран объединяли страстные увлечения, которым они предавались с необычайным рвением: охота, автомобили, спорт, строительство дворцов и гаремов. Многие были одержимы любовью к драгоценным камням.

Та же страсть владела и махараджей Бароды. Его парадные одежды были сотканы из золотых нитей, которые плели только члены одной семьи в княжестве. Эти люди отращивали длинные ногти, которые затем подрезали и подпиливали, словно зубья гребня, чтобы ими можно было расчесывать золотые нити. Коллекция бриллиантов махараджи Бароды включала Звезду Юга — седьмой по величине камень в мире. Особенно этот правитель гордился коллекцией гобеленов, фон которых расшивали жемчугом, а сюжеты создавали из рубинов, изумрудов и сапфиров. У кого-то из князей имелся самый большой в мире топаз.

Много легенд связано с сокровищами махараджей Джайпура. Местные жители утверждают, что несметные сокровища и сейчас хранятся в пещере форта Джайгарх недалеко от Амбера. Вход в пещеру охраняет воинственное племя мина. Согласно одной легенде, махараджа мог посетить эту пещеру раз в жизни, чтобы выбрать драгоценные камни, которые украшали его правление. Согласно другой, семейный астролог, наследующий тайну подземелья от своего отца-астролога, проводит правителя к сокровищам каждый год в день рождения махараджи. Из этой пещеры появились такие удивительные украшения, как ожерелье, состоящее из нескольких рядов рубинов, где каждый камень величиной с голубиное яйцо, и трех изумрудов, самый крупный из которых весит девяносто каратов.

В городском дворце Джайпура, при входе в зал для публичных церемоний, стоят самые большие в мире серебряные изделия — кувшины. Их изготовили по приказу одного из махараджей для поездки в Великобританию. По предписанию брахманов, чтобы избежать осквернения во время длительного путешествия, махараджа должен был употреблять лишь воду из священного Ганга в течение всего пребывания за пределами Индостана. Высота кувшина — 160 сантиметров, а вес — 308 килограммов. Пятьдесят семь тысяч серебряных монет ушло на изготовление сосудов. После поездки в Великобританию о кувшинах забыли, и они много лет пылились в помещении, где складывали ненужные вещи, и лишь в 1962 году их обнаружил работник музея дворца. Сейчас они заняли достойное место, а гиды, показывая серебряных исполинов, будоражат воображение туристов, рассказывая очередную легенду о том, как в свое время экс-махараджа объявил:

— Всякий, кто сможет поднять кувшин и унести без посторонней помощи, станет его владельцем.

Во внутреннем дворе Говиндгарха мы увидели два гигантских диковинных экипажа высотой с двухэтажный дом. Когда-то в них впрягали слонов. Диаметр колеса слоновой повозки более двух метров, деревянный балдахин над сиденьями завершается башенками. Время, солнце и дожди не смогли стереть яркие росписи и инкрустации. В этих экипажах махараджа и махарани путешествовали из городского в загородный дворец. Финансовый советник посетовал, что в настоящее время экипажи нельзя даже продать — большой дворцовый мост давно не ремонтировался и обветшал.

Ворота внутреннего двора были приоткрыты. Когда мы подошли к ним, то увидели еще один атрибут тех героических и грозных времен — прочные деревянные ворота с внешней стороны покрывали острые выступающие на сорок сантиметров шипы, служившие некогда защитой при атаке боевых слонов. За такими воротами махараджа чувствовал себя в полной безопасности, тем более что подвесной мост, переброшенный через глубокий ров с водой, поднимали. Глядя на величественные экипажи, ворота с шипами, размеры дворцовых залов, огромные портреты, гигантские люстры и украшения, нам показалось, что в этом дворце жили великаны, и лишь голос финансового советника вернул нас к действительности.

— Это зенана, — пояснил он, указывая на другую половину дворца, где узкие окна были закрыты солнцезащитными жалюзи и густыми резными решетками. — Для женщин здесь создавали особую атмосферу покоя, комфорта, безопасности и уединения. Гаремы были большие, порой в них обитало до 350 женщин. Тут жили не только жены и наложницы махараджи, но и пожилые женщины, отвергнутые или доставшиеся по наследству жены и наложницы отца, незамужние сестры, многочисленные племянницы и другие родственницы. В гареме воспитывали детей. Довольно сложно было содержать гарем, обеспечивать продуктами, одеждой, всем необходимым, поддерживать дисциплину, порядок и выполнять прихоти женщин. Приходилось следить еще и за тем, чтобы подарки махараджи попадали в руки именно той женщины, которой они предназначались. Содержание каждой обитательницы гарема определялось самим правителем. Размер его зависел от того, какое место занимала та или иная из них в сердце махараджи. Но времена больших гаремов прошли.

Через огромные ворота мы снова вышли к реке:

— Раньше этим выходом пользовались лишь жены махараджи. Это ворота Сати, — сказал советник.

Он поспешил пояснить, что название следует понимать символически. Когда строился дворец, обряд сати был давно запрещен англичанами. Но, создавая Говиндгарх, строители соблюдали древние традиции устройства княжеских дворцов, где должны быть ворота Сати и стена, на которой женщины, идущие на обряд сати, оставляли отпечаток своей ладони. До введения запрета, когда умирал правитель, его жены и наложницы обычно поднимались на погребальный костер со словами: «Без нашего господина даже жизнь будет смертью…»

История Ревы не знает случаев массового самосожжения женщин. Но во многих княжествах Раджпутаны на погребальный костер шли одна или две жены и несколько любимых наложниц. Жен облачали в свадебный наряд желтого, золотистого или красного цвета. При выполнении этого обряда они не закрывали, как обычно, голову и лицо свободным концом сари, а перебрасывали его через плечо, чтобы все подданные могли их видеть. Сати считались святыми женщинами. Бросаясь в огонь, они не только демонстрировали верность своему супругу. При этом их пепел смешивали с прахом правителя, предки которого произошли от Луны или Солнца, или Священного огня. Говорили, что в старину вдовам давали наркотики, чтобы они не уклонялись от выполнения своего долга и не пытались избежать своей участи. Наркотики вызывали отупение чувств, но при этом сохранялась способность двигаться без посторонней помощи. Сати должна была сама взойти на костер — таков был обычай. Девочек выдавали замуж рано. Случалось, что ко времени кончины супруга им исполнялось лет двенадцать-четырнадцать. Когда сати появлялась в воротах, толпа встречала ее одобрительными криками.

Женщины двигались медленно. Впереди процессии под звуки морских раковин торжественно несли носилки с покойным махараджей. Толпа осыпала носилки гирляндами цветов. Оказывая знаки почтения вдовам, женщины, стоявшие на пути процессии, старались дотронуться до подола сари сати, когда те проходили мимо, или целовали землю, по которой ступали их ноги.

Процессию возглавляли брахманы, одетые в белые дхоти. Их головы были обриты по случаю смерти правителя, а обнаженную грудь украшали священные шнурки-ожерелья из семян тулси, на лбу белой краской нанесены широкие полосы — символ Шивы. Перед тем как взойти на костер, сати всегда снимала золотые кольца, браслеты, булавки, брошки, драгоценные камни и ножные браслеты (все, что было частью ее приданого), чтобы не уносить их в пламя. Затем она мыла руки в воде из священного Ганга и трижды обходила вокруг погребального костра, произнося в напряженной тишине древнее заклинание, которое сопровождает последнее путешествие мертвых: «Рам… Рам, Рам… Рам, Рам…». Наследник престола выполнял свой долг — подносил факел к погребальному костру, заранее подготовленному брахманами, и поджигал его у изголовья покойного.

Вместе с советником мы вернулись к зданию дворца. Терраса дворца выходила на берег реки с изящной беседкой. Внизу, у причала, стояла лодка.

— Вечерами тут любил отдыхать махараджа, — вздохнул финансовый советник. — Остались лишь воспоминания, да эти пушки.

Он указал на орудия, которые мы сначала приняли за музейные экспонаты. Советник все еще жил воспоминаниями о былых временах, когда сам был молод, полон сил, занимал важный пост при дворе богатого и могущественного правителя. Он помнил звуки салютующих пушек. Салют, действительно, был важной частью дворцового этикета. Ведь по количеству залпов в честь гостя можно было определить место правителя на лестнице княжеской иерархии. Количество залпов строго устанавливалось. Только вице-король мог увеличить их число в награду правителю за выдающиеся заслуги перед короной или уменьшить в качестве наказания. Размер княжества и количество населения были вовсе не определяющими факторами. Преданность и верность верховной власти, пролитая кровь и средства, потраченные на ее защиту, имели намного большее значение. Лишь пять правителей — Хайдарабада, Гвалиора, Кашмира, Майсура и Бароды — обладали правом на высшую почесть — салют в 21 залп. За ними следовали государства, в честь правителей которых давали 19, 17, 15, 13, 11 и 9 залпов. А для 425 так называемых «забытых» правителей маленьких, незначительных княжеств салют вообще не производился.

Те правители, которым салют «полагался», довольно болезненно воспринимали любые посягательства на свои права. Так, махараджа Бароды, оскорбленный тем, что англичане назначили резиденту в его княжестве, малоизвестному полковнику, такой же салют, как и ему (в 21 залп), распорядился отлить две пушки из чистого золота, чтобы его салют звучал более престижно. Обиженный резидент отправил в Лондон донесение, в котором обвинял махараджу в том, что тот использует средневековые методы правления и держит в гареме рабынь. Разгневанный махараджа позвал лучших астрологов и садху, чтобы они предложили способ, как избавиться от резидента, и те определили по расположению звезд благоприятный момент для выполнения опасного замысла. Они рекомендовали отравить полковника алмазной пылью.

Махараджа выбрал бриллиант, размером с желудь, который «соответствовал» статусу резидента и званию полковника. Астрологи истерли камень в порошок и однажды за ужином подсыпали свое зелье в пищу англичанину. Прежде чем порошок успел произвести желаемый эффект, острая боль в желудке привела полковника в госпиталь, где ему была оказана медицинская помощь. Попытка преднамеренного убийства представителя верховной власти превратилась в дело государственной важности. На судей не произвели должного впечатления ни заверения брахманов в том, что они выполнили все обряды, необходимые для перерождения души полковника, ни уверения придворного ювелира, что бриллиант, съеденный резидентом, точно соответствовал званию английского полковника. Махараджа был лишен престола и отправлен в изгнание.

Рассказывая эту историю, финансовый советник посетовал:

— К сожалению, славные времена прошли, дворец приходит в упадок, навсегда умолкли пушки, нет парадных выездов на слонах, бездействуют и разрушаются экипажи, старый махараджа скончался, а молодой уехал за границу.

Экс-правитель сохранил свой титул. В наши дни его земли не облагаются налогом, он не может быть арестован или привлечен к суду, имеет право поднимать свой флаг над резиденцией, на его автомобиле с флажком установлены особые номера, и во дворце есть вооруженная охрана. Он может охотиться и ловить рыбу, где захочет, без лицензии. День рождения правителя бывшие подданные отмечают как национальный праздник. После присоединения княжества к Индийскому Союзу Рева лишилась былого величия, городской дворец опустел, стало сложно содержать питомник белых тигров. Экс-махараджа подумывает, не продать ли городской дворец. Сожалеет он и о том, что в комнатах дворца слишком высоки потолки, чтобы перестроить дворец под гостиницу. Возможно, центральное правительство заинтересуется, купит дворец и сумеет использовать его.

— А где же питомник тигров? — поинтересовались мы. — Мы много о нем читали и слышали. Нам так хотелось бы его увидеть.

— Питомник находится в предгорьях Виндхья, довольно далеко от Говиндгарха. Там есть и охотничий домик махараджи, в котором сейчас живут шикари. Белые тигры — опасные животные, и их нельзя держать близко от города или селения. В джунглях, в специальных вольерах, они чувствуют себя лучше, чем в «каменных мешках» при дворце. Охотничьи угодья махараджи теперь объявлены заповедником департамента по туризму. А наш питомник был и остается единственным местом в Индии, где разводят и содержат белых тигров. Если вы видели белого тигра в зоопарке, значит, он из Ревы.

Мы не скрывали своего разочарования. Следуя за советником по переходам дворца и вслушиваясь в эхо шагов но пустынным коридорам, мы надеялись услышать приглушенное кашляющее рычание белого хищника и ждали, что наконец-то наш добровольный гид скажет:

— А это вход в питомник тигров…

По пути к машине мы прошли мимо храма Шивы. У лингама из черного камня, расписанного красной и белой красками и украшенного цветами, молившиеся женщины монотонно читали мантру: «Ом джай джагдиш харе, Ом шан-тн, шанти, шанти».

Оглянувшись назад, мы увидели две одинокие фигуры н павильоне у реки — там стояли финансовый советник и охранник со старинным «Энфилдом». Советник поднял руку в прощальном приветствии. Он что-то говорил внимательно слушающему его охраннику.

Через несколько месяцев нам в руки попало великолепно оформленное издание о заповедниках Индии. В нем сообщалось, что во дворце махараджи Ревы есть питомник, и котором содержатся семь белых тигров…

Мы любили вспоминать Говиндгарх всякий раз, когда гуляли в Бокаро вдоль Буйволиного озера и развалин старого дворца. Обычно Чиббар встречал нас традиционным вопросом:

— Опять шли пешком?

Сначала мы пытались объяснить ему, что воскресная прогулка в нежаркий день — большое удовольствие, но Чиббар, привыкший к комфорту автомобиля, никак не мог нас понять. В Индии принято, что человек, имеющий в своем распоряжении машину, должен ездить, а не ходить. Поэтому мы стали выбирать для прогулок самые безлюдные места в районе озера.

После свадьбы сына Чиббара молодоженов мы не видели — вскоре они уехали из Бокаро. Однажды, узнав, что мы собираемся в Джамшедпур, Чиббар попросил взять с собой супругу и дочь — они давно собирались навестить молодых. Сам Чиббар был постоянно занят и не мог сопровождать их. Он обрадовался, что может отправить их к сыну в обществе близких друзей. Ранним утром мы выехали на двух автомобилях. Часть пути проходила через Западную Бенгалию. За окнами мелькали рисовые чеки, огороды, манговые рощи, маленькие и большие селения. При подъезде к Джамшедпуру равнина отступила, дорога пошла по холмам, поросшим лесами, и скалистым горам. Порой они буквально нависали над ней.

ДЖАМШЕДПУР

Этот город — своеобразный мемориал человеку, тому, кто открыл новую эру в истории Индии, эру индустриализации. В начале XX века, преодолев сопротивление колониальной администрации, парс Джамшетджи Тата основал металлургический завод. Деревушка Сакчи выросла в Джамшедпур — крупный город металлургов, а железнодорожная станция стала называться «Татанагар». Новые названия навсегда увековечили имя крупнейшего промышленника страны.

Той зимой Джамшедпур приобрел славу «неблагополучного места». Волна за волной город сотрясали жестокие межобщинные столкновения. Улица Манго Лейн, густо застроенная лавками, магазинами, жилыми домами, индуистскими храмами и мечетями, соединяющая Джамшедпур с Татанагаром, стала центром стычек индусов и мусульман, которые жили рядом. Каждая община имеет свой, исторически проверенный способ, как спровоцировать коммуналистскую резню и беспорядки. Для этого индусы используют музыку. Суровую атмосферу службы в мечети не должны нарушать посторонние звуки. Нет более надежного и проверенного способа возбудить взрыв ненависти соседей-мусульман, чем устроить шествие с музыкальным сопровождением перед мечетью во время молитвы в пятницу.

Средством провокаций против индусов мусульманам служит культ священной коровы. Сама мысль, что человек может обожествлять такое тупое животное, как корова, вызывает у мусульман отвращение. Когда стадо жалобно мычащих животных гнали мимо храма на скотобойню до введения на территории Бихара закона, запрещающего убой коров, в беспорядках, которые неизбежно за этим следовали, гибли тысячи людей. В наши дни любая попытка мусульман посягнуть на жизнь святой коровы тоже вызывает межобщинные войны.

Причиной межобщинного конфликта той зимой послужила музыкальная процессия, проведенная индусами по маршруту, против которого возражала мусульманская община. Правые индуистские группировки настояли на том, чтобы процессия прошла мимо мечети. Зная, во что это выльется, они заранее тщательно подготовились, пригласив в город вооруженных экстремистов с Севера. Беспорядки достигли таких размеров, что для усмирения пришлось вызвать войска — полиция не в состоянии была справиться с разъяренной толпой верующих. Затем последовали взаимные обвинения лидеров обеих религиозных общин, упреки в адрес городской администрации, которая не проявила дальновидности и не изменила путь следования процессии. Тогда центральное правительство назначило комиссию по расследованию причин беспорядков.

Проезжая по Манго Лейн, мы видели сожженные дома, разбитые витрины, разграбленные магазины, оскверненные могильные камни на крошечных мусульманских кладбищах.

Чиббар-младший снимал квартиру в районе, удаленном от Манго Лейн. Но и там у перекрестков стояли темно-зеленые армейские палатки — посты по наведению порядка в городе.

Водитель долго сигналил перед закрытыми воротами аккуратного, увитого зеленью большого коттеджа. Появившийся садовник внимательно разглядывал людей, сидевших в машине. Узнав наконец миссис Чиббар, он заулыбался и бросился открывать ворота. Сын Чиббара был дома. Он работал сменным инженером на заводе крупной частной компании «Индиан Оксиджен» и в тот день выходил во вторую смену. Он был вполне доволен работой и условиями жизни в Джамшедпуре, чего нельзя было сказать о его молодой супруге, которая скучала по родителям и шумной бомбейской жизни. Она никак не могла привыкнуть к незнакомому городу и отсутствию развлечений. Больше всего ее угнетала сменная работа мужа — она боялась оставаться дома одна, ведь обстановка в городе неспокойная. Супруг отшучивался: скоро он станет большим начальником и его переведут на работу в Калькутту, в центральное отделение компании, а пока ей не придется скучать, так как в гости приехали свекровь и сестра.

Центр города резко отличался от Манго Лейн: широкие, хорошо спланированные улицы, современные дома, чистота, тишина, сдержанная деловитость. В Джамшедпуре все связано с заводом, который принадлежит семейству Таты. Многочисленные промышленные предприятия работают на завод. Ряд крупных компаний имеют в Джамшедпуре представительства и филиалы. Проблема занятости населения в значительной степени решена, и долгое время Джамшедпур считался образцовым индустриальным городом нового типа. Администрация гордилась тем, что на заводе за всю историю его существования не было ни одной забастовки. Однако в конце 70-х годов город сотрясли и забастовки, и межобщинные столкновения. О том, что заводу принадлежит практически все в этом городе, напоминают постоянно встречающиеся надписи — TISCO — сокращенное название завода. Семейство Таты кроме металлургических владеет также автомобильными и машиностроительными предприятиями, которые производят грузовики, автобусы, электровозы и железнодорожные вагоны. Фабрики Таты выпускают лучшие ткани, пищевые продукты и парфюмерные изделия, а транспортные агентства Таты перевозят грузы и пассажиров.

TISCO имеет свой сложившийся имидж, представительский образ, составными которого считаются производственная дисциплина и дружеские, уважительные отношения между работниками. Мы обратили внимание на дисциплину еще в гест-хаузе компании. Небольшая, уютная, утопающая в цветах гостиница принадлежала заводу. Попасть в нее можно лишь с разрешения администрации компании. По комфорту номера не уступают лучшим гостиницам страны, а обслуживающий персонал по исполнительности и квалификации может служить образцом совершенства. Бесшумно скользят по залу ресторана официанты в белоснежной форме с неизменной эмблемой TISCO на нагрудном кармане. Услужливые коридорные готовы днем и ночью выполнять любые пожелания гостя. Правда, один из представителей администрации во время беседы признался, что дисциплина в значительной степени держится на страхе потерять работу. Долгое время на заводе не было профсоюза, некому было защитить права рабочих. После увольнения с завода практически невозможно найти работу в городе, и потерявшие работу вынуждены уезжать в другие места.

В центре Джамшедпура, на пологом склоне горы, раскинулся большой парк, тоже принадлежащий TISCO. На фоне синих гор каскады фонтанов, бассейны с лотосами, прекрасный розарий, ухоженные газоны. Белые лодочки, скользящие по спокойному озеру, напоминали персидские сады, которые Моголы устраивали в предгорьях Гималаев. В самой высокой точке парка установлен памятник Джамшетджи Тате.

Возле кустов роз мы увидели старого садовника в белой мусульманской шапочке. Взглянув на нас, он сложил руки у груди и четко произнес:

— Намаете, сахиб!

От привычки старого садовника видеть в каждом европейце господина веяло колониальными временами. «Сахиб» означает «господин», а индийцев, которые умели писать по-английски, называли при англичанах «бабу». Теперь «бабу» стало формой обращения индийцев друг к другу.

В конторах представительств царила деловая атмосфера. Сотрудники этих офисов относятся к административно-технической элите, поэтому они живут в прекрасных особняках, ездят на японских «тойотах» и «датсунах». На работе они появляются в элегантных европейских костюмах, а не в национальных одеждах. Толстые затемненные стекла защищают их кабинеты от солнечных лучей. Мощные кондиционеры подают во все помещения прохладный ароматизированный воздух. Представители различных фирм, связанных с металлургией, солидно и неторопливо ведут деловые беседы. Производственные вопросы решаются здесь быстро. Лишь иногда при встрече хорошо знакомых людей разговор принимает неформальный характер — вспоминают общих знакомых, которые пошли на повышение и перебрались в главные офисы Бомбея и Дели, говорят о планах и перспективах на будущее. Кстати, именно тут, в деловых кулуарах Джамшедпура, Чиббар решил вопрос о переводе сына в калькуттское отделение «Индиан Оксиджен».

АЛЛАХАБАД

Знакомства и связи всегда и везде полезны, но особенно это чувствовалось в Индии, когда зачастую случайное знакомство на каком-нибудь совещании, приеме или в гостях совершенно меняло к нам отношение и даже помогало при решении сложных дел — проблемы разрешались в считанные минуты. То же самое произошло с нами и в Аллахабаде, городе, где нет представительства корпорации, так как там не найти не только металлургического завода, но и каких-либо предприятий тяжелой промышленности.

Аллахабад — древняя индусская Праяга — веками влечет к себе паломников. И хотя таинственный Сангам будоражит воображение многих туристов, попасть туда почти невозможно. Мы столкнулись с нежеланием снабдить нас туристической информацией, проспектами или помочь забронировать гостиницу. Сотрудник турбюро в гостинице «Ашока», где мы жили в Варанаси, всегда приветливый и любезный молодой человек, который помог заказать гида на раннее утро при поездке на гхаты у берега Ганга и охотно снабжал нас буклетами по разным городам, часами готовый болтать на любые темы, при расспросах об Аллахабаде изменился в лице и сдержанно ответил, что смотреть там нечего, а буклетов у него нет.

— А Сангам? — поинтересовались мы.

— Ничего интересного, — отрезал он.

Так же, без энтузиазма, отнеслись к нашим расспросам и служащие других туристических фирм. Нам удалось лишь выяснить адрес бюро в Аллахабаде.

Когда мы свернули с дороги Нагпур — Варанаси, мы оказались на участке, где шел ремонт. Машину затрясло, и кабину заполнили клубы красной пыли. Мы подумали, что, может быть, сотрудник турбюро был прав и ехать сюда не следовало. Наконец машина выбралась на огромный двухъярусный мост, соединяющий берега Ганга. По нижнему ярусу двигались машины, а по верхнему громыхал, подавая сигналы, длинный товарный поезд. Видимо, мост — наследство от британского владычества. Его строили, как и большинство других мостов, с большими трудностями, так как в некоторых местах опоры приходилось вгонять метров на тридцать в дно реки, а здесь, принимая во внимание капризный характер Ганга, наверное, еще глубже. Весь переезд через мост машина тянулась за военным грузовиком. В кузове сидели солдаты, одетые в обычную темно-зеленую форму, но на голове у них были затейливые цветные тюрбаны. Они с любопытством разглядывали нас. Как потом выяснилось, военных тут много, а европейцев, в отличие от Варанаси, можно встретить довольно редко.

Вдали, на изгибе реки, виднелся массивный форт, построенный во времена Акбара. Дорога к центру проходила через старую часть города, Чоук, где узкие улочки были заполнены людьми, а в воздухе висел густой аромат от уличных жаровен. Сигналы автомашин тонули в разноголосых призывах торговцев овощами и фруктами. Стены старинных домов были покрыты плесенью, даже жаркое солнце не могло с ней справиться в узких лабиринтах улиц.

При въезде в город наши злоключения не кончились — по указанному адресу в огромном комплексе зданий размещалось много различных учреждений правительства штата, но туристического бюро не было. После долгих поисков мы все же вынуждены были вернуться обратно, так как в том районе располагались если не все, то, во всяком случае, большинство учреждении города. Мы долго бродили по длинным коридорам, переходя от одного просторного помещения к другому. Чиновники задавали один и тот же вопрос о том, кто мы, но никто толком не знал, где находится туристическое бюро. Неожиданно нам повезло — в офис вошел какой-то важный начальник. Узнав, что мы ищем, он пригласил нас в свой кабинет, вызвал посыльного, заказал чай и стал по телефону выяснять местонахождение необходимого нам бюро. Действительно, до недавнего времени оно размещалось здесь, но затем переехало в другое здание, и его адрес еще мало кто знает, так что неудивительно, что нам пришлось поездить. Он вышел вместе с нами на улицу и подробно объяснил водителю, куда ехать.

Туристическое бюро располагалось в небольшом домике, в тени густых деревьев, на расстоянии квартала от полицейского управления города. В здании еще шел ремонт. Порывшись в ящиках стола, клерк вынул тоненький невзрачный буклет, отпечатанный на простой бумаге, без привычных рекламных фотографий и с извинением вручил его нам — это все, чем он располагал. Так же как и его коллеги, он считал, что смотреть в городе особенно нечего, но заверил, что мы легко сможем попасть в форт, с террас которого открывается великолепный вид на Сангам.

Новая часть города в какой-то мере была похожа на европейские города — здание верховного суда и церковь построены в английском стиле, улицы широкие и прямые с рядами густых деревьев. Прохожие были в строгих деловых костюмах и галстуках. В тени деревьев поблескивали витрины больших магазинов, где продавались дорогие ковры и сари, изделия из дерева и слоновой кости. Позолотой выделялись названия ювелирных магазинов. Здесь же, на Сивил Лайнз, разместились кондиционированные дорогие рестораны с китайской и европейской кухней. Мы обратили внимание на то, что в этой части города мы не встретили ни одного нищего или бродягу, ни одной коровы, не видели и привычных торговых палаток.

По пути к форту все чаще попадались темно-зеленые армейские грузовики. Создавалось впечатление, что дорога ведет к военному центру, а не к месту паломничества. А когда машина выкатила на поле, отделяющее форт от города, это предчувствие полностью подтвердилось. Теперь мы мчались вдоль военных палаточных городков. Солдаты выскакивали из палаток и с удивлением провожали взглядом наш «амбассадор», который держал путь туда, куда указывала стрелка периодически попадавшегося указателя «Для посетителей». Мы еще раз развернули проспект, полученный в туристическом бюро, чтобы убедиться, что не нарушаем правил, въехав на территорию, занятую войсками. Из него следовало, что форт открыт для туристов именно в этот день недели. Машина въехала в ворота форта. На круглой клумбе перед приземистым помещением белыми камешками было выложено «штаб».

Миновав изумленного часового, мы вошли в дверь с табличкой, на которой было написано «Дежурный офицер». За столом сидел майор в безупречно выглаженной форме. Он зачем-то потрогал телефон, перевернул лежавшие перед ним бумаги текстом вниз и в недоумении уставился на нас. Мы показали ему проспект и объяснили, что хотели бы попасть в форт на экскурсию. Майор встал, задернул шторкой карту-схему форта с расположением частей и начал терпеливо втолковывать нам, неразумным и наивным штатским, что форт — заведение военное и тут расположены воинские части. Поглаживая кончики усов, он внушал, что он не имеет права давать разрешение на посещение форта, для этого нужно получить указание из министерства обороны. На запрос в Дели и ответ уйдет несколько дней, так что нам нет смысла терять время на ожидание. Извиняясь, он объяснял, что в проспекте допущена ошибка и он не несет за нее ответственность, так как вход в форт туристам запрещен. Пытаясь утешить нас, майор сказал, что в форте нет ничего интересного — храм Папал Пури, который описывался в проспекте, существует символически, от него осталась лишь большая смоковница. Раз в год они действительно пускают к храму группу паломников-индусов, для них не требуется специального разрешения, но ведь советские люди не индусы и не паломники, так что и говорить не о чем. Он посоветовал проехать к Сангаму через расположение воинских частей вдоль наружной стены крепости, но туда лучше отправиться рано утром, а не во второй половине дня. Майор еще раз извинился, что не имеет права пропустить нас в форт, и проводил до машины.

Расстроенные и обескураженные, мы вернулись на Сивил Лайнз. Хотя мы провели в городе полдня, дальше знакомства с несколькими чиновниками и армейским майором дело как-то не пошло. Во время обеда, когда мы в который раз рассматривали бездарно составленный проспект, расхваливавший загородные полуразрушенные гробницы и сады времен могольских правителей, официант сообщил, что нас спрашивает какой-то джентльмен. Спускаясь в вестибюль, мы не знали, что нашим злоключениям в незнакомом городе приходит конец. Внизу стоял водитель с представительным мужчиной в темном официальном костюме, белой рубашке и темном галстуке. В полумраке мы не сразу узнали адвоката Бхаттачария. Он когда-то работал в отделе контрактов, а затем уволился и теперь изредка наведывался в Бокаро. Бхаттачария раньше говорил нам, откуда он родом, но в нашем сознании отложилось лишь то, что этот город расположен на берегу Ганга.

Вернувшись к столику, мы поведали адвокату о постигших нас неудачах. Бхаттачария очень обрадовался, что наконец-то может быть нам полезен. Этот человек, как и любой индус, был уверен, что, помогая другим, совершает добрый поступок и таким образом заботится о своей карме. Он категорически отказался пообедать вместе с нами, так как уже поел дома и, не теряя времени, отправился в комнату администратора, где находился телефон. Ему надо было предупредить ожидающего его в суде клиента, что он задерживается. Затем он сделал еще несколько звонков.

— Сейчас вы отправитесь в гостиницу «Турист Лондж», — объявил он. — Там уже ждут вас. По пути в гостиницу я расскажу, где следует побывать, затем на машине осмотрите город. Тем временем я займусь клиентом, а вечером мы встретимся и обсудим планы на завтра.

В «Турист Лондж» улыбчивый портье проводил нас в чистый уютный номер, обставленный без каких-либо излишеств. Когда он закрыл за собой дверь, еще раз пожелав приятных впечатлений от пребывания в Праяге, мы вдруг увидели за закрытой балконной дверью одиноко сидящую фигуру, завернутую в белую простыню. Мы остолбенели. Что-то зловещее усматривалось в застывших линиях тела под складками простыни. Вызванный коридорный бесстрашно направился к балконной двери. Он распахнул дверь и рукой дотронулся до фигуры. В этот момент раздался странный крик — большая обезьяна высоко подпрыгнула, а затем кинулась вниз, увлекая за собой похищенную простыню. Мы долго смеялись над собой и «загадочным привидением». Затем Бхаттачария распрощался с нами до вечера, а мы отправились в дом-музей Джавахарлала Неру.

Имя семьи Неру впервые можно встретить где-то после 1716 года, когда Радж Каул, выходец из небольшой общины кашмирских брахманов, перебрался в Дели и поступил на службу при дворе могольского императора Фаррукх Сияра. В награду за верность император подарил ему участок земли, расположенный возле канала (на урду слово канал звучит как нахар). Радж Каул и его потомки стали носить двойную фамилию Каул-Нахар. Со временем первую половину фамилии опустили, а вторая была переделана в Неру. Известность семье принес Мотилал Неру. Он родился в Аллахабаде в 1861 году. Это был человек блестящих способностей. Натура широкая, деятельная, Мотилал любил жить с размахом, быть в центре внимания. Его особняк на Сивил Лайнс, в районе, где находились дома европейцев и местной знати, славился как один из самых престижных в Аллахабаде. В 1900 году, когда Джавахарлалу исполнилось одиннадцать лет, Мотилал купил большой особняк на окраине города. Он был построен на том месте, где, согласно индуистским преданиям, произошла встреча Рамы с братом Бхаратой и где бывал мудрец Вальмики, автор «Рамаяны». Мотилал Неру вложил огромные средства в перестройку и благоустройство своей новой резиденции. Он назвал ее «Ананд Бхаван» («Обитель радости»). Гостеприимство Мотилала, обаяние его личности привлекали в «Ананд Бхаван» как индийцев, так и европейцев. Здесь бывали и философы, и поэты, и политические и общественные деятели. В 1919 году Мотилал Неру приступил к изданию в Аллахабаде на собственные средства газеты «Индепендент». Его сын Джавахарлал был одним из редакторов этого антиколониального издания. Настал день, когда с одобрения сына Мотилал подарил «Обитель радости» партии Индийский национальный конгресс. Особняк получил новое название — «Сварадж Бхаван» («Обитель свободы»). В дни сатьяграхи, кампании гражданского неповиновения, часть дома была превращена в больницу для индийцев, пострадавших во время столкновений с полицией и войсками колонизаторов.

Через широко распахнутые металлические ворота «Ананд Бхавана» идут аллахабадцы и приезжие, крестьяне и горожане, индусы и мусульмане, чтобы собственными глазами увидеть дом, где прошли годы юности Джавахарлала Неру, выросла его дочь Индира, рождались и получали право на воплощение в жизнь самые смелые идеи борьбы за независимость.

В тени старых ветвистых деревьев, в окружении подстриженных лужаек и цветущих роз, на небольшом возвышении стоит двухэтажный дом, окруженный со всех сторон широкими верандами. Балконы, арки, ярусы колонн покрыты резьбой. Широкие террасы и балконы придают зданию легкость, создают спасительную прохладу в его внутренних помещениях даже в жаркие дни. Завершает сооружение павильон — купол на стройных колоннах, под сенью которого устроена смотровая площадка, откуда открывается живописный вид на парк с ухоженными дорожками и цветущими кустами бугенвилеи. Прочитав мемориальную надпись на большом монолите при входе на территорию «Ананд Бхавана», люди торжественно направляются в дом. Их лица напряжены. Глаза скользят по картинам, по старинным индийским миниатюрам, по фарфору и мрамору, по бронзовым и серебряным статуэткам, которые напоминают о гармонии культур разных эпох и миров. Люди подолгу останавливаются перед фотографиями, горячим шепотом произносят дорогие сердцу имена: «Махатма Ганди, Джавахарлал Неру, Индира Ганди». С трепетным благоговением они разглядывают в библиотеке сборники законов и древние рукописи, старенькую прялку, напольное бюро и покрытый белой тканью настил в комнате, в которой останавливался Махатма Ганди. Взоры посетителей полны любви и почтения. Такими глазами люди смотрят лишь на самое дорогое в жизни — на детей, родителей и на божество, которому поклоняются. Но в храмах люди часто опускают головы, здесь же они высоко их поднимают. Да, индийцы любят свою историю и дорожат ею.

Из тихой, торжественной обстановки музея мы окунулись в бурлящую атмосферу университетского городка. Аллахабадский университет славится академическими традициями, прекрасной школой. Он дал Индии много блестящих политиков, известных юристов, преуспевающих бизнесменов, талантливых писателей, журналистов и философов. Дух свободолюбия царит в студенческих аудиториях университета. Здесь чаще, чем в других университетах страны, вспыхивают студенческие волнения. Порой они достигают такого размаха, что приходится закрывать университет на несколько недель. Спустя короткое время едва налаженный учебный процесс вновь оказывается под угрозой срыва из-за очередной волны студенческого неповиновения. Студенты требуют то отмены письменных экзаменов, то отставки ректора, то увольнения неугодных преподавателей, то в ущерб занятиям слишком энергично откликаются на какую-либо политическую кампанию.

Подъезжая к старинному комплексу аллахабадского университета, мы не подозревали, что окажемся в котле бурлящих страстей. Оказывается, проходили выборы студенческого комитета. Первые этажи учебных корпусов были оклеены предвыборными плакатами и листовками, сплошь покрыты пестрыми графитти на хинди и английском. Проемы арок и окон администрация предусмотрительно закрыла металлическими сетчатыми щитами. Студенты считали, что выборы комитета самоуправления — дело первостепенной важности, во всяком случае, важнее занятий. Для них главное — политическая активность, развитие навыков ведения политической борьбы и способности сплотить вокруг себя единомышленников. С Аллахабадом связаны важные страницы истории борьбы за завоевание независимости. Дж. Неру, Лал Бахадур Шастри, Индира Ганди, лидеры и активисты движения обрели в этом городе навыки политической деятельности. Аллахабадские студенты никогда не забывают о том, что Аллахабад — политическая кузница страны и каждый из них в будущем может стать продолжателем славной традиции. Кандидаты на выборах в студенческий комитет рассматривают предвыборную кампанию как генеральную репетицию на пути к карьере в большой политике. Выступая на студенческих митингах, они как бы примериваются к креслу главного министра штата или лидера крупной политической партии. Обо всем этом мы узнали у студентов, собравшихся у входа в университет.

Тем временем продолжались выступления кандидатов. Динамик доносил их энергичные речи. В предвыборной борьбе участвовало двадцать кандидатов. И каждый из них вложил в свою кампанию по пятнадцать тысяч рупий (!), огромную сумму, совсем не соответствующую бюджету простого студента. Студенты держались по-разному. Одни охотно рассказывали нам о происходящих событиях и с удовольствием позировали с плакатами перед фотоаппаратом. Другие нервничали и проявляли недовольство нашим появлением. Они расспрашивали водителя, не представляем ли мы какую-нибудь газету. Затем к нам подошел один из преподавателей и, сославшись на свой опыт, посоветовал не особенно задерживаться на территории университета, потому что митинг вот-вот закончится и затем, как обычно, произойдет стычка противоборствующих группировок, во время которой в пылу страстей студенты могут забросать камнями и нас, и нашу машину. Студенты, с которыми мы только что беседовали, утвердительно кивали головами.

Вечером Бхаттачария, как и обещал, приехал к нам в гостиницу. Мы заказали ужин в номер и сидели на балконе. Возле «Турист Лондж» кипела жизнь — из маленького ресторанчика, пристроившегося на тротуаре, рядом со въездом во двор гостиницы, доносились запахи горящего масла и карри. Мы вспоминали общих знакомых, делились нашими впечатлениями от посещения «Ананд Бхавана» и университета. Воспоминания и рассказы затянулись допоздна. Стало прохладно, стихала суета на главной улице, лишь изредка проезжало такси или тихо проскальзывала на шуршащих шинах коляска велорикши. Бхаттачария днем успел переговорить с кем-то из своих знакомых, тот позвонил своему другу, человеку влиятельному, который добился от военных властей разрешения на посещение нами форта. Но Бхаттачария считал, что не стоит тратить время на форт. Намного важнее побывать на Сангаме, где в эти дни проводился Магха Мела — древнейший религиозный фестиваль Индии. Каждые двенадцать лет он празднуется как Кумбха Мела. Бхаттачария поручил своему помощнику заняться завтра с его клиентами в суде, а сам он рано утром заедет за нами.

Время проведения Магха Мела определяют астрологи, принимая в расчет расположение солнца и луны, причем хорошим предзнаменованием считается, если праздник совпадает с солнечным затмением. Иногда за основу отсчета берется какое-нибудь легендарное событие, например битва на Курукшетре, описанная в «Махабхарате». На празднование стекаются сотни тысяч, а порой и миллионы паломников со всех концов Индии. Их объединяет желание принять участие в ритуальном омовении. Пожалуй, это самый большой религиозный фестиваль на Земле.

В его основе лежит древняя индуистская легенда. Давным-давно, когда еще не было ни небес, ни земли, существовал лишь океан, на поверхности которого плавал Брахма в состоянии забвения. Он проснулся и, желая заявить о себе, создал космос. Второстепенные боги и демоны, не удовлетворенные тем, что совершил Брахма, с помощью горы Мандары и питона Анантты принялись вспенивать океан. Из воды вышли яды, но Шива разом поглотил их. Поэтому его часто изображают с синим лицом и коброй вокруг шеи, которая успокаивает жгучую боль от яда. Затем из океана появились корова, летающий конь, лира и сирена. За ними выплыл Дханвантари, врач — исцелитель богов. В руках он держал кувшин с амритой — нектаром бессмертия. В битве за кувшин победили демоны, но Дханвантари превратился в птицу, выхватил у демонов кувшин и понес его в рай. Он летал двенадцать дней, пролив четыре капли амриты, они упали на землю в Праяге, Хардваре, Насике и Уджайяне.

С древних времен в этих городах проводится большой индуистский праздник. Каждые двенадцать лет он приобретает особый размах и фанатичность — на него стремятся попасть и паломники-миряне, и садху. Его название «Кумб-ха Мела», несомненно, связано с легендой о кувшине с амритой, ведь кувшин на санскрите называется «кумбха». Мела на Сангаме в древней Праяге имеет для паломников-индусов особое значение.

Ганг славится необычными свойствами своей воды. Индусы считают его воду совершенно чистой, хотя в этой реке выполняют ритуальные омовения миллионы людей, в нее опускают тела умерших, трупы животных, пепел и останки после кремации, сбрасывают канализационные и промышленные отходы. Когда в парламенте страны обсуждался вопрос о сбросах промышленных предприятий в Канпуре, Хардваре и других городах, расположенных на Ганге, которые настолько загрязнили воду, что необходимо принимать экстренные меры, депутаты из числа ортодоксальных индусов заявили: подобная постановка вопроса возмутительна и недопустима, ведь о водах Ганга нельзя говорить, что они нечисты. Индусы верят, что бактерии быстро погибают в этой воде, а кости растворяются в считанные дни. Например, в городке Сорон на правом берегу Ганга есть водоем, который питает небольшая речушка, протекающая по старому руслу Ганга. В этом водоеме кости растворяются за трое суток, иначе он давно был бы заполнен до краев останками умерших. Из-за особых очистительных свойств моряки и путешественники предпочитали брать с собой в дальние странствия запасы питьевой воды из Ганга. В наши дни, как и много веков назад, индусы пьют ее и готовят на ней пищу, а также совершают омовения и стирают в ней одежду.

Ганг занимает особое место в индуизме. Эта река настолько обожествлена и священна, что каждый человек, хотя бы раз в жизни совершивший ритуальное омовение в одном из святых мест на ее берегах, в Аллахабаде, Варанаси или Хардваре, особенно если оно совершено во время Мелы, обретает больше надежд на спасение, чем люди, проводящие всю жизнь, от рождения до смерти, в молитвах и медитации. Исключительную важность совершения омовения в святых местах каноны индуизма объясняют тем, что этот ритуал помогает человеку «пересечь океан жизни» и сбросить оковы земного существования.

Риши, ведийские мудрецы, верили, что слияние любых двух рек является священным местом. Много рек несут свои воды в Ганг, и устье каждой из них отмечено святым местом омовения. Об Аллахабаде индусы говорят, что здесь находится «истинная Праяга», потому что не две, а три священные реки смешивают свои воды: Ганг, Джамна и Сарасвати. Мифическая река Сарасвати у древних арьев обозначала южную границу «страны арьев» — Арьяварты. Теперь она считается невидимой для простых смертных. Место слияния трех рек в Праяге — наиболее подходящее для покаяния, медитации, очищения и совершения жертвоприношений.

Бхаттачария-брахман испытывал удовольствие, когда объяснял нам, как Праяга стала одним из самых святых мест для индусов. Первоначально жертвоприношение, или яджну, выполняли, помещая подношения богам в священный огонь под чтение мантр. Позднее утвердилось убеждение, что, чем значительнее жертва, тем больше заслуга принесшего ее. А что может быть ценнее собственной жизни? И самым достойным жертвоприношением стала смерть в Праяге. Но человек не всегда может умереть своей смертью в задуманное время и в желанном месте. Поэтому люди, которые опасались, что в момент естественной смерти будут не в Праяге, стремились избавиться от своей телесной оболочки на берегу Ганга. В древних религиозных текстах говорится: «Где две реки смешивают свои воды, люди, совершившие омовение, отправляются в рай, а отважные, лишившись тела, достигают бессмертия». Неправильное толкование этих строк служило не только оправданием, но и поощрением к самоубийству. Некоторые древние правители, мудрецы и махатмы покончили с собой в Праяге, хотя многие предпочитали благоразумно дожить до ста лет, прежде чем следовать их примеру. Некоторые фанатичные верующие приносили себя в жертву, бросаясь вниз с Акшай Вата, древнего, неумирающего баньяна, а святые подвешивали себя на крюках к его ветвям.

В Аллахабаде явственнее, чем в других индийских городах, ощущается наложение разных культур. Чувствуется английское, мусульманское и индуистское влияние. Об англичанах в Аллахабаде напоминают государственные здания, верховный суд, университет, ипподром, прямые улицы, военные городки, в которых теперь размещаются части индийской армии. От мусульман в Аллахабаде остался форт Акбара, чьи бастионы высоко поднялись над Сангамом. О присутствии древней индуистской Праяги свидетельствуют запыленные, озаренные верой лица десятков тысяч паломников, которые прибывают по Джи-Ти-Роуд на машинах и велосипедах, повозках, запряженных волами, и двуколках, верхом на лошадях и даже на слонах и верблюдах, в поездах и автобусах. Но большинство людей устало бредут пешком с узелком на голове, в котором собраны необходимые в пути вещи. У них такой вид, будто они провели в дороге несколько лет.

Когда-то не существовало установленного особо благоприятного времени для паломничества в Праягу, но поскольку вторая половина года всегда считалась у индусов более благоприятной, чем первая, а месяц магх, когда солнце «уходит» в созвездие Водолея, особенно подходит для религиозных праздников, то эти ежегодные паломничества получили название «Магха Мела». Дату праздника определяют ученые-пандиты, астрологи и садху, шествия которых на Мелу являют собой яркое, впечатляющее зрелище. Если садху не согласны с предсказанием пандитов и не приходят на Сайгам, Мела не празднуется.

Мы обратили внимание на то, что в туристическом проспекте дается лишь один телефон туристического бюро, но указаны несколько телефонов чиновников, отвечающих за проведение Мелы. Бхаттачария, как юрист, пояснил, что проведение этих праздников и вся деятельность, связанная с организацией Мелы, регулируется специальным законом, принятым в Уттар-Прадеш в 1938 году. На основании этого закона власти дистрикта создают комитет, в который входят юристы, известные жители города, представители различных религиозных общин. Совместно с комитетом власти устанавливают налог на животных и автомашины паломников, собирают плату за проведение процессии, выдают разрешение на фотосъемку, следят за размерами выделяемых и арендуемых на Мелу участков, выявляют и наказывают нарушителей установленного порядка. Чем только не приходится заниматься комитету и властям во время Мелы! Они определяют маршруты для транспорта и пешеходов, прокладывают новые дороги и расширяют старые, открывают филиалы Государственного банка, магазины справедливых цен и справочные бюро, устанавливают контрольные башни, оснащенные телефонами и прожекторами, создают временные полицейские участки, пожарные команды и пункты скорой помощи. На этот период вводятся жестокие санитарные требования, и все, кто пребывает в Аллахабад и в прилегающие к нему районы, обязаны сделать прививку от холеры — несмотря на особые свойства воды Ганга, при проведении Мелы может вспыхнуть эпидемия холеры.

Мы решили побывать на Сангаме во время Мелы в сопровождении брахмана Бхаттачарии. Правда, еще было свежо чувство разочарования от того, что на Кумбха Мела в Насике начальник полиции не разрешил нам присутствовать на церемониях в день Амавасия, во время массового омовения паломников и шествия садху…

Насик, город и его окрестности, заполняли паломники, бесчисленные садху, откуда-то появились слоны и разукрашенные джипы, быстро росли палаточные городки. Мы уже присмотрели места, откуда лучше всего будет фотографировать. За несколько дней до начала празднования мы встретились с начальником полиции города и старались добиться для себя исключения, так как полиция объявила, что без специального разрешения в течение двух недель иностранцы в город допускаться не будут. Но начальник оставался непреклонен. Он мотивировал отказ тем, что не может гарантировать нам безопасность при таком скоплении людей. Конечно, начальник полиции был совершенно прав. Ведь в старой части города на узеньких улочках, ведущих к реке Годавари, приходилось буквально вжиматься в дверные проемы, когда навстречу шествовал буйвол, а что там творилось, когда прибыли три миллиона экзальтированных паломников!..

Начальник полиции знал, что может произойти, когда события выходят из-под контроля. В 1954 году, во время Пурна Кумбха Мелы, которая, по расчетам астрологов и пандитов, бывает раз в 108 лет, на Сангаме в Аллахабаде на узкой песчаной полосе собралось около пяти миллионов паломников. Процессия садху, вооруженных мечами и трезубцами, в составе которой двигались слоны, машины, паланкины, столкнулась при входе на дамбу, ведущую от форта Акбара к месту омовения, с толпой прибывших на Мелу паломников, пытавшихся пробиться к воде, нарушив стройный ход процессии. За несколько минут около тысячи людей погибли в давке, утонули или были раздавлены слонами. Главный министр штата, почетные гости, полиция беспомощно наблюдали за этой сценой, не в силах что-либо предпринять. Страшно подумать, сколько погибло людей. Однако индусы по-другому относятся к трагедиям на Сангаме. Отправляясь на Кумбха Мелу, паломники говорят: «Если мы погибнем, мы достигнем спасения. Если останемся живы, вернемся домой и в любом случае будем в выигрыше. Те, кто умрет в таком святом месте и в такой благоприятный момент, будут очень счастливы. Мы желаем им удачи». Власти дистрикта и комитет Мелы старались сделать все, чтобы исключить ситуации, при которых могли бы погибнуть люди. Да и большинство индусов удовлетворяются совершением паломничества к святым местам, омовением в священных реках и раздачей пожертвований.

В то утро, когда мы приехали на Сангам, небо на востоке начало розоветь около шести часов. Зимой по утрам бывает очень холодно, но солнце быстро накаляется, становится красным, горячим и выкатывается на небосклон огромным, сверкающим шаром. Летом его восход будет предвещать начало еще одного дня беспощадной нестерпимой жары. Тому, кому не довелось пережить лето на просторах индийской равнины, хотя бы и с помощью спасительного кондиционера, никогда не понять, что это такое. Сейчас, зимой, восход солнца означал, что длинная холодная ночь миновала и настал новый великолепный день. Нет ничего прекраснее этих дней короткой индийской зимы.

Пока мы шли по широкой песчаной полосе к берегу, солнце поднималось все выше и становилось теплее. В его лучах грелись садху-шиваиты. Их тела были натерты пеплом и коровьим навозом. Они сидели на корточках возле едва тлеющих костров. Здесь же были вишнуиты-намадари, чьи намазанные глиной волосы напоминали вороньи гнезда. Эти садху бросаются в глаза при любом скоплении людей — на лбу у них три вертикальные полосы, белые по краям и ярко-красная посредине. В лучах солнца, ожидая клиентов, грелись парикмахеры-наи, весьма нужные на Меле люди, потому что они бреют головы, уши и ноздри паломникам перед тем, как те совершат ритуальное омовение. Наи совершенно необходимы, так как считается, что тот, кто обреет голову над Сангамом, получит право на столько лет в раю, сколько его волосков упадет в реку. Бхаттачария сказал, что сбритые волосы затем вывозят на глубокое место ниже по течению и бросают в воду.

Солнце освещало ползающих по песку увечных нищих и прокаженных, собравшихся на берегу в надежде заполучить подаяние от паломников, которые, как богатые, так и бедные, в равной степени считают, что раздача милостыни обеспечит им определенные заслуги в этом мире, а еще большие — в ином. При посещении святых мест принято раздавать монеты в десять пайса. Для обеспечения паломников достаточным запасом монет при больших храмах существуют специальные менялы. Очевидно, было еще слишком рано, и мы не заметили их на берегу среди огромного количества людей. А в Пури, вдоль улицы, ведущей от океана к храму Джаганнатха, сидят целые ряды менял. Перед ними на мешковине стоят столбики монет, по восемь штук в каждом. За размен менялы берут по двадцать пайса с рупии, или двадцать процентов комиссионных.

В утренних лучах грелись и довольно важные персоны, панды — подкаста довольно корыстолюбивых брахманов. Они служат как бы посредниками между паломниками и богами, составляют клиентам гороскопы, записывают их имена в свои книги в соответствии с кастой, выполняют обрядовую гангапуджу над головами паломников, еще мокрыми после омовения. Панды также имеют такие необходимые предметы, как масло, сандаловая паста и желтая глина, которыми они наносят паломникам отметки на лоб — тилак. По поверью, тилак охлаждает мозг. Считается, что подходящая глина есть лишь в Сомнатхе (штат Гуджарат). Такую славу пруд в Сомнатхе приобрел, когда в нем, согласно легенде, утопилось несколько жен Кришны после его смерти. Всего у Кришны было шестнадцать тысяч жен.

Как передать впечатление от атмосферы Мелы? Конечно, тот, кто когда-либо наблюдал этот фестиваль в Аллахабаде, никогда не забудет удивительное зрелище, когда в воду одновременно погружаются тысячи человек. Бхаттачария уверял нас, что в «особо благоприятные» дни их число достигает двух миллионов, и все это происходит на ограниченном пространстве Сангама. В зависимости от причуд Ганга размер песчаной полосы каждый год колеблется. И хотя на другой стороне реки песчаные берега намного шире, купание должно совершаться лишь возле правого берега. От форта тянется сплошная стена из оранжевых палаток. Они вырастают здесь рядом с соломенными хижинами, хибарами, покрытыми рифленым железом, башнями из бамбука и бамбуковыми шестами, на которых развеваются флаги и символы бесчисленных сект садху. Это какое-то фантастическое зрелище, напоминающее ярмарку, средневековое поле битвы или лагерь полководца давних времен. Все покрыто толстым слоем пыли — и люди, и животные.

У палаток горят костры, возле которых сидят на корточках садху и паломники. Время от времени попадаются слоны. Их спины украшают ковры и гирлянды из цветов. По пути к реке приходится пробираться сквозь нищих. Они держат в руках помятые металлические миски, куда паломники бросают монетку или горсточку риса. Нам встречались садху, одетые в дорогие одежды и совершенно голые, садху в дхоти и с гирляндами оранжевых цветов на шее. Мы видели, как один из них, чье тело было покрыто пеплом, бросал в священный огонь масло гхи и благовония. При этом он бормотал:

— Хари Рам, Хари Кришна, Хари Ом!

Другие садху звонили в колокольчики, пели или обращались к толпе, прибегая к помощи громкоговорителя, прыгали или, зацепившись за ветку дерева ногами, висели головой вниз. Был и такой, который возлежал на ложе, утыканном колючками кактуса. Повстречался и садху, закопанный по пояс в песок, видели и стоящего на одной ноге. Затем мы миновали людей, которые сидели, прижав палец к губам в знак молчания.

Пока мы пробирались к берегу, Бхаттачария рассказывал, что члены каждой секты-акхары посещают все Мелы, проводимые в четырех святых местах. И каждая акхара пристально следит за выполнением своих ритуалов и ревностно относится к другим сектам. Воинственный дух традиции этих садху уходит корнями в XV или XVI век, когда они организовывались в полувоенные секты, чтобы противодействовать мусульманским завоевателям, всячески пытавшимся запретить обряд ритуального омовения. С приходом англичан, которые не вмешивались в религиозные дела своих подданных, акхары утратили первоначальную цель, но сохранили воинственность.

Хотя садху, согласно индуистским священным писаниям, должны олицетворять свободу от эмоциональных привязанностей, быть воплощением добра, на деле они ценят физическую силу так же высоко, как и духовные достижения. Некоторые группы садху ранее ходили обнаженные, тем самым символизируя самоотречение. Сейчас из тщеславия нанимают за плату людей, которые шествуют в их процессиях раздетыми. И если обычные садху отправляются но время празднования Мелы пешком в одиночку или группами на Сангам, распевая по дороге гимны или читая мантры, эти акхары маршируют на Сангам строем, словно идут на войну. Многие садху и нанятые ими люди шествуют обнаженными, размахивая флагами, мечами, копьями и трезубцами, гремя железными щипцами. Процессия движется под грохот барабанов, удары гонгов, звуки труб, рожков и раковин. Некоторые садху величественно едут нд слонах в раскрашенных хоудахах или на разрисованных лошадях и верблюдах, в паланкинах, украшенных золотом и серебром, или, как стало принято в последнее время, в джипах и «амбассадорах».

Из динамиков на хинди и английском раздавались призывы к паломникам совершить омовение и освободить место для других. Мы спустились к берегу, густо посыпанному хлоркой. Паломники входили в воду с длинной песчаной полосы в том месте, где сливаются темные воды Ганга и зеленовато-голубые Джамны. Протолкнувшись к берегу, мы с трудом нашли лодочника, который за подвоз к Сангаму заломил цену, превышающую стоимость его утлой лодчонки. В разговор вмешался Бхаттачария. Он что-то сказал лодочнику, после чего тот согласился перевезти нас за умеренную плату.

Мы плыли туда, где в отблесках солнечных бликов покачивалась целая флотилия из различных лодок. Словно флагман, выделялась большая разрисованная барка, утыканная шестами с флагами. В ней находились главные брахманы Мелы. На лодках были устроены тенты, навесы или пологи для переодевания. Раздавались звуки раковин, гонгов и барабанов. Паломники, лбы которых были покрыты пеплом или сандаловой пастой, пускали вниз по течению половинки скорлупы кокосового ореха, положив внутрь цветок. В воду бросали подношения — фрукты, цветы и свои сбритые волосы, выливали молоко. Многие пили воду из ладоней, сложенных лодочкой. Если одни люди еще только пытались пробраться к реке, то другие уже выходили на берег, унося медные сосуды с водой. Они весело перекликались. Головы, словно поплавки, то погружались, то вновь появлялись на поверхности.

Как и в Варанаси, наш водитель не упустил возможности окунуться в святые воды Ганга, и Бхаттачария взялся руководить этой процедурой. Там, где наша лодочка остановилась, было мелко, и водитель не смог сразу окунуться.

— Нет, не так, — закричал Бхаттачария. — Ты только сидишь. Надо окунуться полностью. Ложись в воду!

Месиво из взвешенных песчинок, кусочков фруктов, лепестков цветов и волос вряд ли можно было назвать водой.

— Не так! Перевернись в воде, твои волосы еще сухие. Набери в ладони воды и полей голову, — продолжал командовать Бхаттачария.

Водитель лил из пригоршни воду на голову, а Бхаттачария приговаривал:

— Хари Ом, Хари Ом, Хари Ом.

Как завороженные, смотрели мы по сторонам. И паломники, и прокаженные, и брахманы, и торговцы, и офицеры, и крестьяне — все окунались и пили воду, поднимали ее в сложенных ладонях и пропускали сквозь пальцы, молились. Эти люди делали одно и то же — здоровые и больные, богатые и бедные. Для них вода Ганга — это то, что смывает грехи и приносит очищение.

Мы приблизились к тому месту, где спокойные воды набирали скорость, слегка вздымались и, закручиваясь в воронки, распадались бурунами. Поражало фантастическое зрелище: темные воды Ганга, встречаясь со светлыми водами Джамны, становились многослойными, многоцветными, на несколько секунд завихрялись, окончательно смешивались и устремлялись дальше, вниз по течению. Вспомнились строчки Калидасы из поэмы: «Рагхуванша»: «Когда смешиваются воды Ганга и Джамны, кажется, что это нанизываются на нитку сапфиры и бриллианты, встречаются стаи белых и черных лебедей, переплетаются гирлянды белых и голубых лотосов, вспышки молнии проникают в ночную тьму, на чистом голубом небе появляются размытые легкие осенние облака». Гребцы подняли весла. Лодка покачивалась на волнах рядом с местом слияния.

Бхаттачария молился…

МАХАРИШИ МАХЕШ ЙОГИ

Бхаттачария долго хранил молчание. Он заговорил лишь тогда, когда мы вернулись на берег и, проложив себе дорогу сквозь толпу святых и паломников, наткнулись на палатки, над которыми висел плакат — «Организация движения духовного возрождения Индии». Будь мы одни, прошли бы мимо этой штаб-квартиры основателя движения Махариши Махеш йоги. Однако Бхаттачария заверил, что здесь, на Меле, можно подойти к любому человеку и заговорить о чем угодно. Шнурок брахмана, видимый в вырезе рубашки Бхаттачарии, придал нам уверенность. Основатель движения довольно популярен, но известно о нем немного. Говорили, что родился он примерно в 1920 году, а отцом его был налоговый инспектор. Махариши закончил аллахабадский университет, затем работал на фабрике. После этого несколько лет был учеником у джагадгуру в гималайском ашраме Бадрика. В отличие от большинства индийских мудрецов, которые носят один титул, он предпочитал употреблять два — Махариши, что на санскрите означает «великий провидец», и Йоги — «достижение».

В первой палатке, заваленной импортными банками с томатным соком, коробками с кукурузными хлопьями, мылом, зубной пастой и жевательной резинкой, к нам подошел индиец. На нем был бежевый европейский костюм, а лоб украшало ярко-красное пятнышко. Обычно его наносят брахманы при совершении пуджи. Он представился и сказал, что недавно вернулся из Америки, где учился в университете. У Гуруджи, так они называют Махариши, много учеников из разных стран. Он обещал посвятить этого индийца в члены движения после того, как прочтет ему мантры на берегу Матери-Ганги. После встречи с Гуруджи он оставил семью и детей, чтобы следовать за ним.

Поклонник Махариши Махеш Йоги повел нас на открытую площадку. Вокруг стола стояли челы. Среди них были европейцы и американцы. Они заканчивали трапезу. Девушка в европейской одежде протянула нам небольшие тарелки с макаронами, политыми желтым овощным соусом. Длинные ресницы и слегка скучающее выражение лица делали ее похожей на манекенщицу. Мы поинтересовались, откуда она родом.

Из Канады, — ответила девушка. — Гуруджи — это реальность, и как реальность он предстал для меня в Канаде.

Когда мы попросили ее рассказать о движении духовного возрождения, она сдержанно ответила, что все вопросы следует задавать самому Гуруджи. К разговору присоединилась, как мы поняли, англичанка:

— Гуруджи семь раз объехал весь мир. Сейчас в Англии у нас около десяти центров движения духовного возрождения. В них учат простой технике медитации.

Мы вошли в палатку вместе с учениками, которые устроились на полу у ног Махариши. Так же когда-то сидел перед ним и Джон Леннон. Гуруджи оказался человеком небольшого роста, с веселым выражением лица. В глаза бросились его резкие, грубоватые черты и гладкая кожа, длинные, смазанные маслом волосы. На полу возле учителя стояли три магнитофона, подобно тому как перед другими гуру лежали бы священные книги. Гуруджи предложил собравшимся задавать ему вопросы. Кто-то спросил о характере движения духовного возрождения. Махариши попросил этого человека представиться и только затем приступил к объяснению. У него был низкий и мягкий голос:

— Я учу простому методу медитации. Она развивает человека, в результате повышается трудоспособность. Высшая цель моего метода в его применении, в степени пользы людей для общества. С его помощью бедные могут стать богатыми, а богатые еще богаче. В Лондоне, выступая в «Альберт Холле», я говорил, что мой метод не означает отхода от обычной материальной жизни. Наоборот, он обогащает материальные ценности внутренним духовным светом и подобен соку апельсина, который можно получить, не разрушая внешней красоты плода.

Работали включенные магнитофоны, и Махариши продолжал разъяснять свой «простой метод медитации». У него был весьма своеобразный способ уходить от ответов на неудобные вопросы. С самого начала он исключил вопросы, касающиеся морали, теологии, философии, сказав, что человек свободен делать все, что хочет, совершать любые поступки, поступать как угодно по отношению к себе и другим, лишь бы с помощью метода медитации испытывать блаженство, которое заключено внутри самого человека.

Гуру задавали много вопросов, но он ушел от серьезного обсуждения. Слушая вопросы, он все время посмеивался и отвечал на них со смехом. Складывалось впечатление, что независимо от того, сколько времени будет длиться эта беседа, мы уйдем или с чувством досады, что нас высмеяли, или разочарованные тем, что нас просто подразнили. Махариши не дал убедительного ответа ни на один вопрос. На вопрос, почему бедные, предаваясь каждый день медитации, не становятся богаче, Махариши ответил, что они очень ленивы, чтобы освоить его «простой метод».

Мы ушли, не дождавшись конца. Бхаттачария скептически улыбнулся и сказал, что индусы к появлению таких гуру относятся спокойно, ведь с давних пор известно, что носящим маску подвижника не следует доверять.

Очевидно, не все так просто. Метод трансцендентальной медитации пользуется большой популярностью у поклонников Махариши, статьи о гуру появлялись в толстых 232 иллюстрированных журналах, к нему приезжали брать интервью репортеры радио и телекомпаний. Махариши тоже любил путешествовать, и, когда он был в Америке, восторженные поклонники восприняли его учение как немедицинский транквилизатор. Гуруджи заверял их, что трансцендентальная медитация поможет избавиться от внутренних конфликтов и противоречий не только отдельным личностям, но и всему обществу.

Постоянно растет интерес к культуре Индии. Для многих людей, словно колдовская музыка, звучат загадочные слова: гуру, медитация, ашрам, йога, махатма. Некоторых волнуют тайны тибетской медицины. Среди наших знакомых есть и такие, которые верят в земное существование Шамбалы и смотрят на нас с недоверием, когда мы говорим, что это символическое, а не географическое понятие.

БХАВАН ШРИ РАДЖНИШ

Особый интерес вызывают гуру, джагадгуру, свами и другие проповедники различных учений и движений. В связи с этим вспоминаются события, развернувшиеся на наших глазах, связанные с культом Свами Бхаван Шри Раджниша и его учениками, которым он пообещал короткий путь к нирване, если они примут его учение.

Раджниш обосновался со своим ашрамом в Пуне. Непонятно, почему именно этот небольшой городок в двухстах километрах от Бомбея был выбран для центра, где он решил проповедовать свое учение, ведь от Пуны до вод священного Ганга далеко. Возможно, его привлекла близость большого города, Бомбея, и международного аэропорта, ведь основную часть учеников составляли иностранцы. Появление ашрама на окраине тихой Пуны вызвало многочисленные жалобы жителей города. Своим поведением ученики Раджниша бросали вызов строгим моральным принципам индийцев, особенно оскорбляли жителей публичные любовные сцены учеников, одетых в красные и шафрановые одежды индийских отшельников.

Ученики, европейцы и американцы, пересекали моря и континенты в надежде услышать голос «живой истины». Их учитель, человек лет пятидесяти, лысый, с густой, ухоженной, но начинающей седеть бородой, величественно называл себя Бхаван Шри Раджниш. На хинди бхаван шри означает «преподобный господь бог». Этот гуру новой формации не был полностью отрешен от удовольствии земной жизни. Кроме исступленных, доводящих до экстаза танцев он проповедовал секс как метод расщепления личности. «Просветление» Раджниш определял как отсутствие собственного «Я». С помощью этого метода он держал под контролем тысячи своих последователей в сорока странах. Ашрам в Пуне считался самым святым центром культа Раджниша. Гуру хотел, чтобы его воспринимали как «воплощение Христа», и наиболее восторженные последователи искренне считали, что он был Христом в своей предыдущей жизни.

Перед тем как стать членами общины, ученики проходили курс «интенсивного просветления», где их призывали посвятить свою жизнь Раджнишу. Те, кто соглашался на следующий шаг и оставался жить в ашраме, должны были передать все свои средства и собственность Раджнишу и лишь после этого получали право называться «саньяси». Правда, некоторые бывшие ученики, порвавшие с культом, говорили, что сначала это было похоже на обещанный рай, а закончилось организацией с политической иерархией. Раджниш был полон парадоксов, так же как и его «духовное просветление», которого он достиг, по его заверениям, когда ему исполнился двадцать один год. Сам гуру как-то охарактеризовал ритуалы своего культа как «бессмыслицы» и «забавы». Ссылаясь на болезни — диабет и радикулит — и на то, что неприятные запахи вызывают у него приступы астмы, Раджниш сеансов сам не проводил. Саньяси слушали магнитофонные записи его учения, в которых он проповедовал кратчайший путь достижения нирваны.

Вокруг Раджниша и его ашрама в Пуне постоянно ходили какие-то сенсационные слухи. Складывалось даже впечатление, что все это специально планируется и распространяется для создания ореола вокруг культа Раджниша. Впоследствии выяснилось, что в ашраме действительно имелся специальный представитель по связям с прессой.

Очередной скандал разразился тогда, когда Раджниш приехал в Дели получать реактивный самолет «Лиар», купленный им в Америке. Церемония приемки длилась несколько дней. Гуру совершил пуджу, а в заявлениях журналистам говорил, что подумывает, не открыть ли ему ашрам в Дели, где он будет устраивать сеансы для столичных политических деятелей. Там они смогут также получать советы по сложным вопросам политической обстановки и внутрипартийной борьбы в стране. Но вместо большого числа политиков, стремящихся приобщиться к его учению, на гуру обрушились неприятности. Правительство заинтересовалось, как ему удалось заполучить разрешение государственного банка на покупку личного самолета, если процедура получения лицензии на приобретение авиалайнера для государственной компании «Эр Индия» затягивается порой на несколько лет; каким образом у Раджниша оказалось так много валюты и куда смотрит налоговое управление; кто дал ему разрешение на ввоз в страну двух автомашин «Мерседес-600»?

Испугавшись, Раджниш решил удалиться из негостеприимной столицы в свой ашрам под Пуной. Вскоре события приняли, как говорится, драматический оборот. Как-то ночью загорелся один из складов ашрама, а в помещении «Центра здоровья» взорвалась зажигательная бомба. Полиция, которую местные жители давно уже донимали жалобами на учеников Раджниша, воспользовалась пожаром и приступила к расследованию деятельности ашрама и самого гуру. Там было чем заняться — доходы ашрама от продажи книг, магнитофонных записей с проповедями, памятных сувениров, фотографий гуру составили несколько десятков миллионов долларов в год, с которых Раджниш ухитрялся не платить налогов. Для ашрама наступил период неопределенности. Гуру объявил, что переходит на общение посредством «многозначительного молчания», а затем вообще исчез, бросив своих учеников без денег на произвол судьбы.

Вскоре Раджниш появился в Америке, в штате Орегон, куда были предварительно доставлены его два «Мерседе-са-600». Через подставных лиц он приобрел там участок земли в шестьдесят четыре тысячи акров, за который внес первый взнос в полтора миллиона долларов наличными. Пока велось строительство нового ашрама, гуру поселился в штате Нью-Джерси, в огромном особняке Монтлаир, скромно названном им «Замок Раджниша». Там находился деловой и рекламный центр его движения. Беспокойство жителей округи сменилось страхом, когда они узнали, что среди учеников гуру Шаннон Райян — дочь бывшего члена Конгресса. Его застрелили в Гайане сектанты «Народного храма», когда он попытался расследовать деятельность их общины. Перед тем как появиться в новом ашраме, она ездила в Индию и там встречалась с Раджнишем. При встрече Шаннон передала ему деньги, полученные по страховке за смерть отца.

Тем временем у гуру начались неприятности с иммиграционной службой США, подходил к концу срок действия въездной визы, которую ему отказались продлить. Когда закончилась виза, Раджниша выслали из Америки, а единственной страной, которая согласилась его принять, оказалась Колумбия, и то при условии, что он не будет проповедовать свое учение и за ним не последуют его ученики. В Индию он побоялся вернуться — там его ждала полиция, от чьих рук он в свое время сумел убежать. Воспользовавшись тем, что в США законы не разрешают иностранцам открывать личные счета и владеть собственностью, его ближайшие помощники Ма йога Лакшми и Свами Шакьямуни присвоили себе все средства ашрама, и даже обращение в суд не помогло Раджнишу вернуть деньги.

ВНИЗ ПО ГАНГУ

Мы возвращались в светскую часть Аллахабада, и нам уже трудно было представить, что всего в нескольких километрах от живущего деловой жизнью современного города, на посыпанных хлоркой песчаных берегах Сангама продолжается фантастическая пуджа. Приняв светлые воды Джамны, Ганг устремляется вниз по течению. Очищая души миллионов людей и наполняя благоговением их сердца, эта река несет свои священные воды мимо гхатов религиозной столицы индусов Варанаси — города полутора тысяч храмов, где, согласно легенде, Брахма совершил жертвоприношение десяти коней, мимо бесчисленных деревень и городов Уттар-Прадеша, Бихара и Западной Бенгалии.

В нижнем течении Ганга много мест религиозного поклонения. Там к чувству святости примешивается восхищение красотами природы. На границе Бихара и Бенгалии, где климат более влажный, поля зеленее, а растительность более густая, из воды на двадцать метров поднимается остров Джахангира. Это ошеломляющее своим видом необычное нагромождение гладких, округлых скал, в трещинах которых зеленеют корявые деревья с переплетенными кронами. На скалах высечены фигуры богов, древние изображения Будды, Парашурамы — шестого воплощения Вишну. Остров венчает храм Шивы.

Еще ниже по течению, там, где ширина реки около километра, а от деревни к деревне плавают лодки под большими красными парусами, стоит другой большой остров — Колгандж. Сейчас на нем в джунглях живут несколько святых — баба. Когда-то на этом острове укрывались разбойники, промышлявшие на реке, покровительницей которых считалась Черная мать, богиня Дурга. Поклонники богини-разрушительницы посещают храмы на Колгандже.

В гигантской дельте Ганга на юг от основного русла течет небольшая река Хугли. Ее путь проходит по владениям бывшего наваба Бенгалии, мимо прудов, поросших гиацинтами, мастерских по окраске тканей, дворцов навабов, старинных голландских и английских кладбищ, полуразрушенных и поросших кустарником военных казарм и заброшенных допотопных фабрик. На всем протяжении Хугли не меняет своего облика. Это река с низкими зелеными берегами, по которой снуют парусные и весельные лодки, плывут плоты из бамбука для перевозки грузов, баржи, доставляющие сено и потому похожие на плавучие стога. Облик Хугли-труженицы дополняют многочисленные джутовые фабрики. Но вот наконец и гигантский мост Хоура, соединяющий районы Калькутты, самого большого по численности населения города Индии.

КАЛЬКУТТА

Для нас Калькутта навсегда оказалась связанной в воспоминаниях с небольшой гостиницей «Фаэрлон», где мы чаще всего останавливались, когда приезжали в столицу Бенгалии. Расположенная в центре города, эта гостиница привлекала гостеприимством хозяев и хорошим рестораном с европейской кухней. «Фаэрлон» стоит на Саддар стрит, которая выходит на центральную улицу, по привычке называемую Чоуринги. Главной достопримечательностью Чоуринги по праву считается дворец, построенный в псевдоитальянском стиле, где расположился Индийский музей. Среди жителей Калькутты он больше известен как Джаду Гхар («Волшебный дом»). Говорят, сто лет назад он был продан за смехотворную, по нынешним временам, сумму в сто сорок тысяч рупий, а сейчас только аренда этого дворца обошлась бы значительно дороже. В залах Индийского музея собрана уникальная коллекция экспонатов, которые относятся к культуре долины реки Инд (111 — II тысячелетия до нашей эры). В галереях дворца находятся каменные колонны с эдиктами императора Ашоки, резные перила ступы из Бхархута (север Уттар-Прадеша) — одной из древнейших каменных построек. В камне представлены сценки из предыдущих рождений Будды, тончайшей резьбой выполнен каждый листочек, каждый завиток, но сам Будда нигде не изображен. Он представлен лишь символами: деревом пипал, колесом закона, отпечатками ступней, «солнечными» животными — лошадью и слоном.

На противоположном конце короткой Саддар стрит расположен один из самых больших кондиционированных кинотеатров, «Глоуб», куда вечерами мы часто отправлялись на последний сеанс, а если фильм долго не менялся, то можно было пройти чуть дальше в «Лайтхауз». По пути в «Лайтхауз» нужно было миновать главный рынок города — «Нью Маркет». Жители Калькутты говорят, что это самый большой крытый рынок в Юго-Восточной Азии. В это легко поверить, глядя на яркие сари различных расцветок, огромный выбор сувениров, собранных со всех концов страны, дорогие ювелирные магазины, бесконечные лавки со специями и сладостями, горы экзотических фруктов. Здесь можно купить буквально все — от флакона восточных благовоний и детеныша леопарда до японского магнитофона последней модели и новейшего медицинского препарата. У бокового входа в здание рынка со стороны «Лайтхауза», прямо на тротуаре, окружив себя пирамидами стеклянных баночек, в которых в причудливом свете неоновой рекламы и бликов ярких керосиновых фонарей невероятными красками переливались диковинные аквариумные рыбки, устроились торговцы.

Гостиница «Фаэрлон» удобна во всех отношениях. И если утром до отъезда по делам выпадало свободное время, можно было прогуляться до дворца из ослепительно белого джодхпурского мрамора — «Викториа Мемориал». Портреты, статуи, оружие, мебель, литографии напоминают о викторианском периоде имперского величия. В картинной галерее можно увидеть огромную, под стать размерам дворца, картину русского художника В. В. Верещагина «Въезд принца Уэльского в Джайпур».

Вечером, пройдя мимо ипподрома, или Форта Уильяма, уникальной крепости, со стен которой никогда не было сделано ни единого выстрела, но где все напоминает о тех временах, когда англичане появились в Восточной Индии, можно выйти на берег Хугли. Если не отпугнет ненадежный вид утлой лодочки у берега, можно даже отправиться вверх по реке в сторону вокзала и проехать под знаменитым мостом Хоура.

Большое удовольствие доставляли нам прогулки по старому центру города. Там расположены и фешенебельные магазины готовой одежды, и знаменитые ателье, основанные, как гласят вывески, в 1847 году с разрешения Ее Величества королевы Англии, и совсем новые мастерские, готовые за сутки выполнить любой заказ, и известные на всю страну кондитерские, такие, как «Флари», где делают лучшие в Индии пирожные, и дорогие кондиционированные рестораны, и тележки, с которых уличные торговцы продают горячие, жареные орешки и острые, обжигающие рот лакомства, и передвижные кантины, где можно купить и тут же, не отходя, съесть любимое блюдо простых калькуттцев — рыбу-тулси.

Бенгальцы большие гурманы. Большинство мужчин-бенгальцев считают себя искусными поварами, хотя их кулинарные способности ограничиваются приготовлением блюда из козлятины, куриного карри или тушеного мяса. Они любят демонстрировать свои способности во время пикников. Глядя на знакомых бенгальцев, мы пришли к выводу, что тушеное мясо они готовят так же, как и цыпленка карри, только с меньшим числом приправ, но с большим количеством воды, а репчатый лук и помидоры варят целиком. Для блюда, называемого «карри», на пикниках обычно использовали множество специй. Вокруг костра разгорались споры, что лучше — выдавить сок имбиря, чеснока и лука или употребить их в более привычной пастообразной форме. У каждого был свой рецепт маринада, но все сходилось на том, что для этой цели лучше всего подходит кислое молоко.

Однажды, возвращаясь из аэропорта, мы уступили настояниям старого знакомого Банерджи и заехали в «Суручи» на Эллиот роуд — ресторанчик, специализирующийся на приготовлении бенгальских блюд. Он не очень-то доверял нашим заверениям, что мы уже хорошо знаем индийскую кухню. Именно в «Суручи» мы поняли, что такое настоящее куриное карри. Банерджи рассказал, что секрет его приготовления был позаимствован у моряков, которые ходили на линиях Восточной Бенгалии. Оказывается, лучшими поварами в Индии всегда считались бенгальцы из восточной части штата. Они готовили махараджам, англичанам, «командовали» в клубах, армейских офицерских столовых. Их нанимали даже иезуитские священники. Бенгальским поварам принадлежит последнее слово в вопросах англо-индийской кухни. «Пароходный» цыпленок в ресторане «Суручи» был неотразим. Спросите любого, кто бывал в Калькутте, и он подтвердит, что нет ничего вкуснее куриного карри с душистым ароматным рисом. Жители Калькутты не испытывают такого пристрастия к острой пище и чили, как обитатели юга Индии. На ужин они предпочитают вместо риса взбитые, воздушные лучи — маленькие белые пушистые шарики из муки, поджаренные в масле гхи.

Если пройти в сторону от гостиницы по Фри Колледж стрит, то, покопавшись в лавках и магазинчиках букинистов, можно отыскать журнал или книгу, уже распроданные в более солидных книжных магазинах, а иногда даже какую-нибудь старую редкую книгу. Там же в многочисленных кафе, «Ти хаузах» или «Коффи шопе» собираются студенты. Более денежная и респектабельная публика приходит на пересечение с Парк стрит отведать блюда китайской кухни в «Золотом драконе» или «Валдорфе».

Иногда мы останавливались в одной из самых старых гостиниц — «Грейт Истерн». Некогда она знала лучшие времена. В наши дни огромная, с множеством коридоров и переходов «Грейт Истерн» отпугивает своим холодным равнодушием и безразличием, но в ней положено останавливаться сотрудникам государственных предприятий, и калькуттский представитель Корпорации, если обращались к нему, бронировал номер в этом отеле.

После «Грейт Истерна» особенно ощущалось радушие хозяйки маленького «Фаэрлона», куда можно было устроиться без предварительной телеграммы о бронировании номера. Так сложилось, что вот уже много лет здесь останавливались советские специалисты, работавшие в восточной части страны и приезжавшие в Калькутту в командировку. Небольшой двухэтажный особняк, отгороженный от улицы каменной стеной, больше походил на частный дом, чем на гостиницу. Во дворе, где можно оставить на ночь машину, — небольшой садик, в тени его деревьев стояли белые легкие столики и плетеные стулья. На время мансуна их убирали, и вечерами гости собирались под огромным балконом комнаты хозяев гостиницы.

Как правило, хозяйка никому не отказывала в гостеприимстве. Если не оказывалось свободного кондиционированного номера, она обещала предоставить его на следующий день и обычно свое обещание выполняла. В Калькутте нелегко найти номер в гостинице. За последнее время в городе построены только «Хиндустан Интернешнл» и «Ашок Аэропорт», все остальные гостиницы в основном маленькие и сооружены давно, до начала туристического бума. Рядом с «Фаэрлоном» стояла еще меньшая гостиница — «Литтон», но туда, несмотря на то, что в ней предоставляли лишь завтрак, нельзя было попасть без предварительного заказа номера. Чуть дальше расположилась гостиница «Астория». Однажды мы решили там остановиться, так как в других гостиницах не было свободных мест. Портье посмотрел на нас, на багаж и спросил:

— Вы оставите багаж в гостинице, когда пойдете в город?

Мы сказали, что собираемся поступить именно так, и тогда он посоветовал поискать другую гостиницу. Если нам не удастся это сделать, то к вечеру можем вернуться сюда, ведь в «Астории» оставлять вещи в номере не принято.

Владельцами «Фаэрлона» были супруги Смит. Правда, хозяйку редко кто из постоянных гостей называл официально «миссис Смит», в основном — «мадам». Веселая, энергичная женщина, сумевшая сохранить эти качества в жестоком калькуттском климате (это не всегда удается европейцам, долго живущим в Индии), принадлежала к большой армянской общине, которая давно обосновалась в Калькутте. Много лет назад она вышла замуж за англичанина. Мистер Смит занимал ответственный пост в компании, обеспечивающей электроснабжение города. Потом эта компания стала совместным англо-индийским предприятием и в 70-е годы, значительно позднее других частных фирм, вместе с трамвайной компанией перешла под государственный контроль.

Трудно сказать, как этот переход отразился на движении трамваев, но электроснабжение города резко ухудшилось. Об этом писали все калькуттские газеты, да и мы сами испытали, что это значит — отключенные в жару кондиционеры, прерванный сеанс в кинотеатре, погруженные в темноту кварталы города. Менялись часы работы предприятии, магазинов, закрывались киностудии и фотоателье, ведь без электричества нельзя ни отснять, ни проявить пленку, а крупные промышленники, такие, как Бирла, переносили свои предприятия на западное побережье страны.

Когда электрокомпания перешла под контроль правительства штата и министерства энергетики, мистер Смит подал в отставку и стал больше времени уделять гостинице, хотя было время, когда хозяева даже подумывали, не продать ли ее и уехать к дочери в Англию. Правда, это было до начала туристического бума в Индии. Хозяйка жаловалась, что содержать гостиницу становится все труднее, цены растут, все больше надо платить прислуге. Да и мистер Смит часто поговаривал, что «пора собираться домой». Месяца три они пожили в Англии и вернулись назад, твердо решив не продавать гостиницу и из Индии не уезжать. Как-то вечером, сидя с хозяином на веранде, мы поинтересовались, что послужило причиной такого решения:

— Дороговизна, девальвация, хулиганство, да и вообще жизнь в Англии уже не та, что была раньше, — сказал Смит.

Так они и остались в Калькутте, компенсируя местную дороговизну периодическим повышением стоимости номеров. Но раз в году мистер Смит обязательно ездил «домой», в Англию, обновлял гардероб, который обычно состоял из рубашек и брюк светлых тонов. Хозяйка гостиницы изредка навещала свою вторую дочь, жившую в Гонконге, а однажды побывала у родственников в Армении.

Жизнь в «Фаэрлоне» шла обычным чередом. Рано утром хозяева отправляли повара с кем-то из прислуги на «Нью Маркет» за продуктами. После завтрака, когда гости расходились по своим делам, хозяева завтракали на втором этаже в своем люксе под номером 1. Потом мистер Смит садился в светло-серый «Амбассадор» и, прихватив двух белых болонок, отправлялся по делам, чаще всего в клуб на Парк стрит. Удивительно, но за долгие годы жизни в Индии он нисколько не загорел — его лицо всегда было бледно-розовым. Хозяйка спускалась вниз — на ней лежала вся работа по управлению гостиницей. По существу, она была менеджером, контролировала прислугу, знала, не заглядывая в журнал, кто в каком номере живет, какая комната свободна, день отъезда постояльцев, принимала оплату за проживание. Клиенты у супругов Смит были постоянные, в основном англичане или другие европейцы. Хотя индийцы любят путешествовать, они были довольно редкими гостями «Фаэрлона».

Правда, понятие о путешествии для удовольствия появилось у индийцев сравнительно недавно. Раньше были поездки по торговым делам, но большей частью они совершали путешествия с целью паломничества. Путешествия же ради путешествия, из любопытства, для открытия новых мест, для удовольствия и приятных впечатлений пришли в Индию позднее. Появление длинных отпусков на предприятиях, летних каникул и праздников, введенных в школах, колледжах и государственных учреждениях, принесло из английского языка такое понятие, как «чендж», то есть «разнообразие». Это слово в своем определенном смысле вошло даже в бенгальский язык. Поездка «для разнообразия» не означает просто путешествие или перемену обстановки. У бенгальцев, например, она предполагает «путешествие, предпринимаемое с целью поправить здоровье». Люди, которые могут позволить себе путешествовать, теперь выезжают в горы, на юг, к побережью океана Даже если бенгалец совершенно здоров, он уверен, что здоровье можно не только поддерживать, но и улучшать. Когда бенгальцы говорят о поездке в горы, они имеют в виду Дарджилинг. Отсюда открывается прекрасный вид на гималайские вершины Канченджангу и Эверест, изредка видимые летом, но особенно хорошо обозреваемые осенью. Здесь все радует путешественника: красивые деревья, посаженные еще при англичанах, превосходные овощи, большие красные сочные кардамоны, нежные свиные отбивные, ветчина, бекон, свежее масло и творог. Для европеизированных бенгальцев нет ничего лучше Дарджилинга, где поездки верхом и изумительные пешие прогулки улучшают аппетит. Если кто-либо говорил, что собирается в горы, окружающие поглядывали на него с завистью.

Со временем страсть к путешествиям превратилась в манию и сейчас распространилась не только на средние классы, но и на семьи рабочих Дургапура и Асансола. Бенгальцы с радостью тратят с трудом заработанные премиальные и сверхурочные на путешествия. Сейчас поездки упорядочены, организованы, появились комплексные туры и специальные поезда, в которые включены рестораны с особой кухней для капризных вдов, с вегетарианской и невегетарианской пищей. Хотя бенгальцы не останавливаются в роскошных пятизвездных гостиницах с европейской кухней и баром, можно часто встретить древних старушек на ярмарке в Кулу, увидеть полных замужних матрон, катающихся верхом на пони в Дарджилинге и шумную детвору в пещерах Аджанты. Но мало кто путешествует по своему штату. Наверное, это свойственно всем людям — мы готовы объехать весь мир в поисках прекрасного, но не остановимся взглянуть на чудо, если оно рядом.

Вечерами в плетеных креслах в саду «Фаэрлона» любили посидеть гости, которые жили в гостинице по две-три недели. Иногда к ним присоединялся хозяин. Изредка в гостинице останавливались «чистые» туристы, но хозяйка обычно старалась не принимать хиппи и искателей наркотиков. Она рекомендовала им поселиться в гостинице для молодых католиков на Чоуринги или в общежитии «Красный щит», где цены намного ниже. Одно время в «Фаэрлоне» находили приют армянские семьи, покинувшие Иран. Хозяйка помогала этим беженцам. Они подолгу жили у нее, пока не находили пристанища у каких-нибудь дальних родственников в разных уголках земного шара.

Гости собирались на лужайке перед гостиницей и, лежа в креслах, лениво переговаривались, перелистывали старые журналы, изредка прикладываясь к стаканчику джина с тоником или виски со льдом. Хотя у хозяев не было разрешения на продажу спиртных напитков, они смотрели на нарушителей закона сквозь пальцы, а в «сухой день», четверг, хозяйка сокрушалась, что гостям трудно: ведь тогда в городе закрывались винные магазины, приходилось довольствоваться пивом или отправляться в «Парк отель», «Риц» или «Оберой» на Чоуринги, где в барах нет ограничений для иностранцев. Здесь же, за каменной стеной гостиницы, ни гости, ни хозяйка не боялись полиции. Занятая более важными делами, калькуттская полиция не интересовалась, где, когда и сколько пьют иностранцы.

«ОСКОЛКИ ИМПЕРИИ»

В «Фаэрлоне» большинство постояльцев были чем-то неуловимо похожи друг на друга. В основном здесь останавливались пожилые англичане того же возраста, что и хозяин гостиницы. Они приезжали, как правило, с женами, реже одни. В чем заключалось это сходство, нам не удавалось определить до тех пор, пока не пришла догадка — да ведь это же своего рода клуб, в котором собираются разные люди, чья жизнь была связана с этой страной, те, кто когда-то работал или служил в Индии! И тогда по-другому стали восприниматься их воспоминания о «старых, добрых временах», неизменный стаканчик виски или джина в конце дня. ⁽)ни говорили не только о годах своей молодости, но и об удивительной, интересной Индии, которая сохранилась лишь в воспоминаниях, навсегда наложив отпечаток на их дальнейшую жизнь.

Здесь собирались те. которые некогда взяли на себя «бремя белого человека», люди с непоколебимой уверенностью, что принадлежат к расе, рожденной покорять, править и оказывать благодеяния. Тогда они верили, что их империя будет существовать вечно. Они говорили о тех временах, когда лихой офицер в кивере с плюмажем отважно скакал верхом во главе отряда сипаев в ярких форменных тюрбанах, отправляясь на задание, чтобы «по-отечески усмирить дикие окраинные племена», когда правительственный служащий колониальной администрации, обладая неограниченной властью, решал судьбы людей целого дистрикта, затерянного где-то в засушливых равнинах Декана. Сейчас, сидя на лужайке перед «Фаэрлоном», они вспоминали о пышных роскошных балах в гостиных лучших домов Калькутты.

— А какие приемы устраивались летом в Симле! — добавлял кто-нибудь, и все одобрительно кивали, даже те, кто там никогда не бывал.

Вспоминали крикетные матчи на ухоженных лужайках Бенгальского клуба. Кстати, клуб так и остался на Рассел стрит, горожане уверяли, что стать членом клуба сейчас не легче, чем в колониальные времена, хотя официально требуются лишь две рекомендации уважаемых членов клуба и вступительный взнос.

Отставной майор из полка «Бенгали Райфлз» рассказывал, как он охотился на тигров в Ассаме. Тогда можно было охотиться только на опасных зверей, к которым относили еще и пантеру, и диких слонов. Охота на всех остальных животных считалась «спортом». Жизнь казалась полной приключений. Конечно, им не довелось пройти полностью весь путь — приехать молодыми лейтенантами или юными служащими колониальной администрации в возрасте девятнадцать-двадцати лет, сойти с парохода в Бомбее или Калькутте и покинуть страну через тридцать пять-сорок лет с чувством исполненного долга, с погонами полковника или генерала, со следами боевых ран и увечий от лап пантеры или травмы, полученной после падения с лошади во время игры в поло. Англичане, собиравшиеся в «Фаэрлоне», были довольно молоды, когда Индия получила независимость. Они неохотно, с чувством большой личной потери покидали бывшую колонию, передавая дела индийцам.

Тем не менее клиенты супругов Смит, безусловно, успели пройти в Индии жесткую школу жизни, прослужив в дальних гарнизонах или заброшенных дистриктах. К месту назначения они зачастую добирались по грунтовым дорогам, по тропинкам в джунглях. Бывший судья Питер Ричмонд вспоминал, как он переезжал от деревни к деревне с караваном слуг, клерков и охранников, когда получил назначение на работу в Индию. На повозках, запряженных волами или ишаками, везли его офис-палатку, спальную палатку, палатку-столовую, палатку-ванную, запас продуктов. Он был единственным белым человеком во всем дистрикте. В конце дня, перед заходом солнца, судья отдавал распоряжение разбить лагерь, принимал ванну. Она была сшита из козлиных шкур, а воду слуга согревал на костре. Освежившись, судья надевал пиджак, галстук и ужинал один в палатке, освещенной керосиновой лампой… На землю опускалась ночь, слышались крики лесных птиц и отдаленный рев тигра.

После суровой жизни в кочевых условиях Ричмонда перевели под Нагпур, где находилось англйское поселение-кантонмент. Для молодого человека это было событие огромной важности. Он попадал в заветное место, оазис цивилизации, английский городок в миниатюре, где были парк, магазины, банк, церковь. Но, главное, там имелся клуб — символ английского образа жизни. Во второй половине дня, когда становилось прохладнее, англичане из кантонмента собирались играть в теннис или в крикет. Когда наступал священный час захода солнца, они располагались на лужайке или на веранде, а слуги в белоснежной форме скользили с подносами, на которых стояли стаканы с виски. После захода солнца они выпивали традиционную порцию алкоголя, выполняя один из основных неписаных законов жизни в колонии. Они твердо соблюдали и главное условие местной жизни — нельзя никогда поддаваться климату. Даже в самые жаркие дни англичане всегда появлялись на службе в европейском костюме и галстуке.

— Индийцы говорили, что только англичане и бешеные собаки выходят на улицу в полдень, правда, мы при этом обязательно надевали на голову солнцезащитный шлем, — вспоминал отставной полковник Патрик Фармер.

— Вчера мы заезжали в Бенгальский клуб и на правах бывших членов получили разрешение поиграть в гольф. Конечно, лужайки сейчас не в том состоянии, как раньше, да и порядка в клубе нет. А ведь гольф появился в Калькутте еще в начале прошлого века! — сетовал какой-то клиент.

Они вспоминали об интересных теннисных матчах, травяном хоккее, но, глядя на них, думалось, что тогдашняя веселая жизнь обошлась им впоследствии довольно дорого. Свидетельство тому — два английских кладбища в Калькутте в конце Парк стрит. Англичане не выдерживали климата Индии. К тому же они умирали от эпидемий малярии, холеры, тропической лихорадки (на английском языке название последней болезни звучит намного романтичнее, но более зловеще — «джунглевая лихорадка»). Их смерть в Индии, так же как и жизнь, часто была окружена ореолом легенд. Как рассказывали артиллеристы из «Роял Лансере», полка королевских уланов, один из офицеров умер от ран, нанесенных ему пантерой. Случалось, что охотники погибали в схватке с диким буйволом. Иногда их затаптывали слоны во время преследования. Беднягу-клерка строительного департамента убил тигр в лесу Сандарабада, а этот город расположен всего в ста пятидесяти километрах от Калькутты. Здесь рассказывали еще и о том, как однажды генерал-майор королевских саперов упал с хоудаха и разбился насмерть. Ему надо было въехать во дворец на слоне через арку, но, несмотря на то что по образованию он был инженером, правильно рассчитать разницу в высоте между аркой и слоном не сумел. Слон под аркой прошел, а генерал на хоудахе в нее не вписался.

Лица англичан, прошедших испытание Индией, на всю жизнь сохранили следы жгучего тропического солнца и большого количества выпитого виски. Их кровь навсегда отравлена теплом. Они плохо переносят туманы и холод Альбиона. С радостью, в которой боятся признаться даже самим себе, англичане всякий раз возвращаются в Индию, чтобы вновь вдохнуть влажный жар Востока, сбросить десяток лет, вновь оказаться в кругу старых друзей и вспоминать, вспоминать… Глядя на них, в памяти невольно возникали слова, которые мы где-то слышали: «Англичане, живя в Индии, проклинали ее, а возвращаясь домой, умирали от тоски по ней».

Ничего нет удивительного в том, что люди, проведшие годы в Индии, навсегда остались связанными с этой страной. Они невольно соизмеряют события своей жизни с теми катаклизмами, свидетелями которых стали за Гималаями. Те годы совпали с кануном предоставления независимости Индии, то было время, когда англичане чувствовали себя здесь властелинами, способными полностью реализовать свои амбиции, удовлетворить честолюбие.

Удивительно другое. Индия не оставляет равнодушным никого, кто хотя бы раз в жизни имел возможность вдохнуть ее воздух, пройти улицами ее городов, проехать в машине по ее дорогам, заглянуть в выразительные глаза индийцев, увидеть оранжевые закаты. Индия поражает, завораживает, подчиняет, притягивает даже опытных путешественников, повидавших мир. Встреча с ней — это встреча с тайной. Может, поэтому существует столько волнующих повествований о загадочном чуде Индии. Человеку, побывавшему в этой стране, хочется поделиться своими впечатлениями с родными, знакомыми и друзьями. Сначала его слушают с глубоким интересом, потом из вежливости, и, наконец, наступает момент, когда рассказчика уже не слушают, а он все говорит и говорит… Он не может молчать, хотя понимает, что сжигающий его душу огонь не смог согреть того, кто не видел, не бывал, не чувствовал этой страны.

Того, кому посчастливилось жить какое-то время в Индии, потом еще долго преследуют воспоминания. В памяти всплывают сценки, мимо которых когда-то прошел в Индии, не обратив внимания. Тысячи мелочей, которые он перебирает в памяти, как бусинки четок, становятся сокровищами. И теперь уже больше не хочется другим навязывать свои воспоминания, начинаешь жить прежней жизнью в родной стране. Но тут наступает ностальгия — болезнь, приступы которой не прогнозируемы. Их могут вызвать любые ассоциации, особенно музыка и запахи. Иногда такого человека принимают за чудака, а его влечет к тем, кто соприкоснулся с Индией. Такие люди собираются вместе и подолгу говорят об этой стране. Не о себе в Индии, а об Индии в себе.

Такова сила притяжения многоликой Индии, земли тысячи богов, древних философов и мыслителей, поэтов, строителей прекрасных мавзолеев, восхитительных храмов.

СНОВА БОКАРО!

Наш самолет Москва — Ханой пролетал над территорией Индии. Монотонный гул работающих двигателей нарушил мелодичный голос стюардессы:

— Уважаемые пассажиры! Через несколько минут наш самолет совершит транзитную посадку в международном аэропорту Калькутта. Просим вас привести в вертикальное положение спинки кресел и пристегнуть привязные ремни.

Пассажиры, разбуженные объявлением, щелкали замками ремней. Тяжелая ночь с двумя посадками в Ташкенте и Карачи осталась позади. Внизу, сквозь стекла иллюминатора, все отчетливее просматривалась земля.

Вдруг сквозь утреннюю дымку проступила высокая гора, а затем большой завод в разноцветных дымах, ТЭЦ с черным шлейфом копоти, разбросанные секторы современного города, расплывшиеся кварталы старого города на узкой реке, джунгли, широкая река с двумя мостами, скалистые горы… В считанные минуты растаяли Параснатх, Бокаро, Час, Дамодар. Это был не мираж, самолет действительно пролетал над теми местами, где мы прожили годы, где остались друзья и где нас еще помнят.

Мы посмотрели на часы — восемь часов утра. Там на земле, за прозрачной дымкой, кипит жизнь — катят на велосипедах к заводской проходной рабочие утренней смены, свиперы заканчивают уборку кабинетов, открылись кассы в «Деви», разносчики газет раскладывают утренние газеты, черной тучей роятся дикие пчелы вокруг дерева у развалин дворца махараджи… Наверное, Шарма давно уехал в Визакхапатнам, а дом Панчалара украсили новые охотничьи трофеи… Интересно, жив ли еще Старик?.. А как Хиралал! Какой праздник или митинг завлечет в этот день многодетного посыльного? Наверное, Чиббар, закончив утренние дела, неторопливо садится в машину и едет на завод… Миссис Чиббар хлопочет по хозяйству, поторапливает младшую девочку в школу… Хотелось бы знать, как сложилась судьба их средней дочери, счастлива ли она? Генерал Чоудхури спешит на маленький завод… Начались занятия в «йогода Сатсанга Брахмачария Видьялая»… Брат Аджана скоро откроет свой магазин, зажжет сандаловые палочки и совершит утреннюю пуджу… А на Нараснатхе паломники идут в храмы, аскеты-дигамбары выполняют взятые обеты, и среди них, хочется верить, и Аджана-старший, все еще идущий по Тропе спасения души… Где-то в Гае паломники совершают подношение пинди, журчит вода в древних купальнях Раджгира, бьют в барабаны монахи-японцы на Вишва Шанти, археологи освобождают из земли сокровища Наланды, мирно покоится в своей величественной гробнице мужественный воин Шер Шах Сур… Адвокат Бхаттачария готовит речь для выступления в суде… Датта и Мурти прибыли на белом джипе на встречу с крестьянами какой-то отсталой деревушки… Там, внизу, оставались джунгли Хазарибагха, Земля прозрения, Бокаро, мир наших друзей… Собираются на службу члены «послеобеденного клуба»… Интересно, о чем будут спорить сегодня в кабинете Нараяна? Но ни в одной газете они не прочитают, что в то утро мы были так близко, заглянули в мир своего прошлого. И если уж кто-нибудь подумал о нас в эти минуты, то это, конечно, был астролог Рой…