BioShock: Восторг (ЛП)

«Персефона», лазарет 1957

– Значит... если я стану добровольцем для испытаний плазмидов, – сказал мужчина со шрамами на запястьях. – Меня выпустят отсюда…. – Карл Винг пожал плечами: – Конечно, я понял этот момент, но где гарантии, что меня просто не запрут в каком-нибудь другом месте в Восторге?

София Лэмб замялась. Она и ее пациент сидели в хорошо освещенном маленьком лазарете «Персефоны», где все стены были облицованы металлом. И этот длинноволосый, маленький, взволнованный человек в тюремной робе смотрел на нее с доверием. Ей даже захотелось закурить. Она бросила эту привычку, но сейчас бы отдала все доллары Восторга за одну сигарету. А он все смотрел на нее зелеными грустными глазами, надо было отвечать:

– Эм… да-а-а, в некотором смысле, – призналась София, не забыв про улыбку. – Вы будете в… научно-исследовательском комплексе. Но у вас появится возможность помочь делу, и, со временем, вы сможете обрести там смысл жизни. Вы говорили, Карл, что иногда жизнь кажется вам бессмысленной, будто бы здесь, в «Персефоне», у вас нет личности. Что…

Слова застыли на губах. Она не могла продолжать. Все это звучало так лживо. Ей предложили играть по правилам Синклера и отправить этого человека на опыты. София подумала об Элеоноре, ее собственной дочери, которая тоже сейчас была подопытной в экспериментах где-то в Восторге…

«Я сбилась с пути», – поняла София.

Она занималась с заключенными «Персефоны» отчасти для того, чтобы завоевать доверие коменданта Найджела Вейра, и отчасти для того, чтобы познакомить «пациентов» со своей философией. София создавала спящих агентов, которые начнут действовать, когда она подаст условный сигнал. Все это часть плана, цель которого – побег из «Персефоны» и свержение Райана...

Терапевтические сеансы с пленниками «Персефоны» под прикрытием работы на коменданта казались необходимой частью этого плана. Но взамен ей пришлось готовить некоторых из заключенных для экспериментов Синклера.

И внезапно это стало невыносимым. Стоило ей понять это, как новая мысль захлестнула ее словно вода, уничтожившая дамбу. «Время пришло».

Она прокашлялась и сказала:

– Карл, мы изменим ход вещей здесь, ты и я. Ты не должен становиться добровольцем для... опытов. Если хочешь помочь нашему делу, просто возвращайся в свою камеру и жди, когда откроются двери и прозвучит сигнал, о котором мы говорили. «Бабочка взлетает». После этого… направляйся в башню охраны. Сокруши любого, кто попытается остановить тебя.

Он изумленно посмотрел на нее:

– В башню? Правда? Когда вы решили…

Она пожала плечами и печально улыбнулась:

– Только что! Я почувствовала движения тела, Истинного Тела Восторга! Правда в этом теле, Карл! Тело говорит со мной, говорит моими устами! И теперь оно говорит, что этот день настал. Иди же – и не рассказывай никому об этом! Жди сигнала!

Он нетерпеливо кивнул, его глаза засияли.

София подошла к двери и позвала охрану, чтобы Карла проводили до камеры. Ей самой сопровождение было не нужно, у нее был пропуск, с которым она могла свободно ходить по всей «Персефоне», до тех пор, разумеется, пока не пытается сбежать.

Но сегодня, шагая по коридору, доктор Лэмб решила, что ей самой пора начать выдавать пропуска. Она совершит то, к чему так давно готовилась, но все не чувствовала себя готовой до этого момента. И это не из-за Карла и таких, как он. Но благодаря мысли об Элеоноре, болезненному пониманию, что Синклер и его ученые изменяют сильный, но невинный разум девочки. Она не могла больше этого выносить.

София посмотрела на свои часы, Саймон Уэльс, самый увлеченный из ее высокопоставленных обращенных, должен был прийти с минуты на минуту. Превосходно и неслучайно. У Истинного Тела Восторга был план всего происходящего. «Тело – это правда. Правда – в теле».

Хватит ли Саймону мужества исполнить ее просьбу? Много раз он клялся, что сделает все… все… что она попросит. Сегодня его клятвы подвергнутся испытанию.

Она вошла в свою камеру и оставила дверь открытой – у нее была такая привилегия, одна из множества привилегий, которые, в том числе, позволяли ей принимать здесь Саймона. Он появился через минуту, утомленный, но решительный.

– Доктор Лэмб! – в его глазах был лихорадочный блеск. София заметила, что Уэльс был одет в облачение священника, с воротничком, он отрастил бороду. Брошь-бабочка на кармане рубашки казалась неуместной, но это был сигнал: он выбрался из кокона, чтобы стать одним из прихожан Лэмб. Одной из многих бабочек, бабочек с крыльями из острейшей стали.

– Ты стал священником, Саймон? – спросила София и выглянула в коридор, посмотрела на двери соседних камер.

– Я священник вашей церкви, доктор Лэмб, – ответил он хрипло и покорно склонил голову.

– Значит, ты готов сделать что угодно во имя тела?

Он выпрямился, сжал кулаки, в его глазах мелькнуло пламя.

– Да!

– Время пришло! Я не могу больше ждать. Думая об Элеоноре… и обо всем, что мне пришлось совершить здесь… я просто не могу ждать другого момента.

– Но Синклер еще здесь, я видел, как он заходил в башню контроля «Персефоны»! Не стоит ли нам подождать, пока он уйдет домой?

– Это неважно. Комендант Вейр отошлет его прочь при первых же признаках опасности, – улыбнулась она. – Этот комендант тоже ждет моего сигнала, – голос ее сошел на шепот. – Ты возьмешь мой пропуск, – София сняла пропуск и повесила его на шею Саймона. – Иди в башню, покажи пропуск камере. Они отопрут башню. Ты войдешь внутрь и застрелишь охранников. Затем найди рубильник для аварийного открытия дверей… Мы уже обсуждали с тобой, где он находится!

– Я помню! – сказал он, облизнув губы.

– После, когда двери и в тюремных блоках, и в камерах будут открыты, доберись до радиорупки и сообщи по громкой связи: «Бабочка взлетает!». Это и будет сигналом...

Его голос задрожал от сдерживаемого волнения:

– Да! Ох, слава богу, это сигнал вашего освобождения!

– Я завладею «Персефоной», но не покину ее тут же, пока мы не получим полный контроль над этим местом. Мы пойдем за нашими последователями, чтобы заблокировать это место и защитить нас. Когда придет время, я отправлюсь искать Элеонору. А «Персефона» превратится из моей тюрьмы в крепость.

– Что с оружием?

– Необходимое тебе оружие заперто в шкафчике с инструментами. Ты помнишь комбинацию?

– Да!

Она сжала его руку:

– Тогда иди!

Саймон развернулся и поспешил прочь из камеры, в нем не было ни капли сомнений. Он либо умрет в башне управления, либо выполнит свою работу. Саймон не был стрелком, но он практиковался, как она и приказала, и с небольшим везением и элементом внезапности…

София напряженно ждала, сидя на краю койки, заламывала руки, думая об Элеоноре.

Спустя десять минут двери всех камер внезапно распахнулись. Носивший специальную униформу охранник «Персефоны» осматривался с удивлением:

– Что за чертовщина происходит?

Голос Саймона зазвучал из динамиков системы оповещения:

– Бабочка взлетает! Вы знаете, что делать! Бабочка взлетает!

Заключенные ответили ликующими воплями: счастье людей, внезапно обретших свободу. Их ярость, сдерживаемая столь долго, вырвалась на волю бушующим потоком.

София слышала весь шум в тот момент, когда узники ринулись из своих камер и начали группами нападать на тюремщиков. Она слышала несколько выстрелов, но тюремные констебли Синклера были быстро побеждены. Кто-то вопил, улюлюкал, стреляли еще пару раз – новым выстрелам вторили новые крики. Потом коридоры захлестнули неразборчивые вопли радости. Затрещала и тут же замолчала сигнализация.

София глубоко вздохнула и встала, решив, что теперь снаружи достаточно безопасно. Она шагнула в коридор, где к ней кинулся Саймон Уэльс. Он дико улыбался от восторга, в его правой руке дымился пистолет, а левая была красной от крови.

– «Персефона» наша! – закричал Сайман. – Синклер бежал, а с ним и охранники, которым удалось выжить! Вейр еще здесь, но он говорит, что будет выполнять ваши приказы! Это все ваше, доктор Лэмб! Вы контролируете «Персефону»!

«Гефест» 1957

Билл МакДонаг подпевал песне в исполнении «Andrews Sisters», которая играла по внутреннему радио Восторга, и закреплял солевой фильтр. Внезапно музыка смолкла, вместо нее вступил звучный голос Эндрю Райана с одной из его заготовленных речей.

«Какая ложь величайшая из всех созданных? – спросил Райан с самой глубокой интонацией и коварной близостью, словно немного рассерженный отец. – Какая непристойность самая отвратительная из всех, предложенных человечеству? Рабство? Диктатура? Нет! Это инструмент для создания всего этого зла. Альтруизм».

Билл вздохнул. Он не особо любил благотворительность. Но если человек хочет протянуть руку помощи – это его дело. Ожесточенное же неприятие Райаном альтруизма никуда не девалось. В последнее время, когдаа целый класс в Восторге продолжал страдать, начали возникать трения…

«Когда кто-либо хочет заставить другого работать вместо себя, – говорил Райан, – он взывает именно к альтруизму. «Не думай о том, что нужно тебе, – говорят они, – думай о том, что нужно…» – кому угодно! Государству. Бедным. Армии. Королю. Богу. Список все продолжается и продолжается».

– Правда, – проворчал Билл, – так вы и делаете, мистер Райан. Продолжаете и продолжаете, так что… – он быстро взглянул на Пабло Наварро, который стоял на другой стороне комнаты, держа в руках планшет с листом бумаги. Ошибка, говорить подобные вещи вслух. Но Пабло, казалось, был полностью сосредоточен, выписывая показатели тепловых датчиков.

А тем временем из динамиков под потолком, точно из самого воздуха, неумолимо гремел голос Райана: «Мой путь к Восторгу – мой второй исход. В 1919 году я покинул страну, которая обменяла деспотизм на безумие. Марксистская революция просто подменила одну ложь другой. Итак, я прибыл в Америку, где человек мог делать свою работу, пользоваться плодами работы своего ума, мышц, силы воли».

«Вот оно», – подумал Билл, настраивая фильтр крошечной отверткой, теперь зазвучало то, что он мог поддержать. То, что помогло связать его с Райаном. Идея, что о человеке должны судить по его достижениям, по тому, что он может сделать, а не по социальному классу, религии, расе. Конечно, сейчас Восторг переживал довольно непростые времена, но он все еще верил, что великий замысел Райана проведет их через это…

Тихая ярость кипела в голосе Эндрю Райана, когда он продолжил: «Я думал, что оставляю московских паразитов позади себя. Я думал, что оставляю марксистских альтруистов их колхозам и пятилетним планам. Но, пока немецкие дураки бросились на меч Гитлера во имя Рейха, американцы принимали все больше и больше большевистской отравы, которую им ложку за ложкой скармливал Рузвельт и его «Новый курс». И я задал себе вопрос: в какой стране есть место для таких людей, как я? Для людей, которые отказались сказать «да» паразитам и сомневающимся. Для людей, которые считали труд священным, а право собственности неприкосновенным. И однажды я обнаружил ответ, друзья мои: в мире НЕ БЫЛО страны для таких людей, как я. И именно в ТОТ момент я решил… создать такую страну. Восторг!» – речь Райана завершилась, и вновь заиграла музыка. Веселые ритмы буги-вуги.

– Да, он решил построить Восторг, – иронично проговорил Наварро, когда подошел записать показания датчика возле Билла. – Построил это и позволил нам приехать сюда, притворяясь, будто все это будет принадлежать и нам тоже. Но на самом-то деле, Билл, здесь все его. Замечал это когда-нибудь?

Билл пожал плечами, нервно смотря на дверь. Это были довольно крамольные речи, относительно происходившего здесь в последнее время.

– Мистер Райан построил это место на свои деньги, – сказал он, протирая руки от смазки тряпкой. – Как по мне, мы все здесь арендаторы, Пабло. Кто-то покупает площади. Но, приятель, мистер Райан все еще владеет большой частью города, у него есть право считать, что Восторг принадлежит ему…

– Лаешь как заправская комнатная собачонка, – пробормотал Наварро, уходя.

Билл посмотрел ему вслед:

– Пабло, – позвал он. – Ты думай, что говоришь мне. А то я тебе по носу съезжу.

Пабло Наварро обернулся с легкой кривой улыбкой. И просто вышел из комнаты...

«Дары Нептуна», офис Фрэнка Фонтейна 1957

Была поздняя ночь. Фрэнк Фонтейн сидел за столом в конусе желтого света и упорно писал, посмеиваясь про себя тут и там. Забытая сигарета, догорая, испускала дымок спиралью в ракушке-пепельнице. Рядом стояла пинта бурбона, которым Фрэнк подслащал давно остывший кофе.

Он работал с ручкой, бумагой и открытой книгой, изучая рассказ Джона Рида о жизни советских идеалистов. Книгу пришлось доставлять в Восторг контрабандой, но из нее удалось выжать немало сочного материала для памфлетов Атласа. Немножко перефразировать здесь, поменять терминологию там, и вуаля – скоро у него будет манифест Атласа.

Разумеется, он заимствовал и у Софии Лэмб. У нее все еще были последователи. Если повезет, они станут его последователями. Когда придет время…

Услышав тихий свист, Фонтейн настороженно посмотрел на дверь. Один из его охранников стоял у окна офиса, держа в руках Томми-ган, и насвистывал что-то себе под нос.

«Становлюсь нервным», – он налил еще немного бурбона в кружку с кофе, сделал глоток и поморщился.

Он снова принялся строчить: «Кто такой Атлас? Он – люди! Воля народа, облаченная в форму…»

Звук открывающейся двери заставил его захлопнуть записную книжку. Он не хотел, чтобы об Атласе узнали те, кому не следовало о нем знать…

Это был Реджи. Он закрыл за собой дверь.

– Что ж, босс, мы сделали это. На площади Аполлона. Троих!

– Троих! Все хорошие и мертвые? Или только немного подстреленные?

Реджи кивнул, вытащив сигарету из пачки:

– Они мертвы, босс. Три мертвых копа. Лежат плечом к плечу.

Он поджег сигарету и бросил спичку в пепельницу так, что дым от нее прорисовал дугу в воздухе.

– Копы? – фыркнул Фонтейн. – Эти недоделанные констебли не копы. Они задницы со значками.

– Как по мне, так все копы – задницы со значками. В любом случае, мы пришили троих. Они так и не поняли, что их убило. Двоих я пристрелил сам, – он выдохнул дым в сторону лампы. – Босс, я не хочу ставить под сомнения вашу, хм, стратегию – черт, вы же владеете большим куском этого отсыревшего старого города. Но вы уверены, что смерть этих констеблей поможет вам получить то, что вы хотите?

Фонтейн ответил не сразу. Он понимал, о чем спрашивает Реджи на самом деле: «В чем заключается стратегия?»

Фонтейн полез в ящик, достал оттуда рюмку и налил Реджи бурбон.

– Выпей, расслабься.

Реджи сел на маленький стул напротив Фонтейна и поднял напиток:

– Ваше здоровье, босс, – он выпил половину. – Ух! То, что сейчас нужно! Я не люблю стрелять людям в спину… Не по душе мне это...

Фонтейн усмехнулся:

– Просто представь, как Райан отреагирует на такое! Будет понимать, что это сделал я. Но не сможет ничего доказать. Зато так у него появится столь необходимое оправдание. Я почти могу слышать его речь в Совете…

– Звучит так, будто вы хотите, чтобы Райан пришел за вами, босс.

– Может, и хочу. Может, я хочу с шумом выйти из игры. Ведь тогда передо мной откроются совершенно новые возможности. Ты знаешь меня, Реджи, ты знаешь, я не могу оставаться Фонтейном вечно.

– Я слышу от вас такое впервые с вашего приезда сюда.

– Мне не хватит сил заполучить Восторг – без помощи самого Восторга. Без помощи его жителей, Реджи.

– Задумали что-то революционное?

– Гражданскую войну – и революцию. Я давлю на Райана контрабандой, бросаю ему все прямо в лицо. Я дал ему шанс позволить мне управлять Восторгом по-моему. Но он не пошел на это. Теперь мы положили приманку в капкан. Знаешь, люди идут за ним потому, что он сияющий пример для подражания, ведь так? Но если он нарушит все свои правила, займется корпоративным поглощением… начнет действовать как диктатор… Это обратит людей против него. И им понадобится кто-то, чтобы вести их за собой. Ты понял? У меня не хватит сил бороться с ним долго любым другим способом. Так что я просто выкопаю яму, прикрою ее ветками… И позволю Райану в нее провалиться.

– Но вас могут убить во время этой маленькой войны, босс.

– Я на это и рассчитываю. Фрэнк Фонтейн должен умереть. Но… я все еще буду здесь, Реджи.

Реджи тихо рассмеялся и поднял рюмку:

– За вас, босс! Вы такой один! Не сомневаюсь в этом!

Площадь Аполлона 1957

Вечером на огромной площади Аполлона свет становился приглушенным. Гигантские часы с четырьмя циферблатам, висевшие по центру потолка, показывали восемь часов, когда Эндрю Райан произнес:

– Так дальше продолжаться не может, – его голос звучал низко и раздраженно.

Билл кивнул:

– Точно, босс, – сказал он тихо. Он думал о повешении.

Но Райан, скорее всего, имел в виду весь тот хаос, что творился на площади Аполлона, в «Приюте бедняка» и в других частях Восторга.

Эндрю Райан, Билл МакДонаг, Кинкайд и Салливан стояли в проходе, ведущем на площадь Аполлона. У каждого под пальто скрывалась кобура с пистолетом. Карлоский был позади, в коридоре, прикрывал со спины, а старший констебль Кавендиш и констебль Редгрейв, вооруженные Томми-ганами, остановились в нескольких шагах справа и слева. Вдоль стен, украшенных резными орнаментами в стиле ар-деко, по обе стороны от дверного проема, находились изящные скульптуры, которые когда-то напомнили Биллу статуэтки с капота автомобиля: вытянутые, серебряные силуэты сильных мужских фигур тянулись к небесам, обладая почти ракетной вертикалью, и заодно поддерживали потолок. Слева можно было увидеть красное полотно, на котором желтыми буквами было написано:

ВЕЛИКАЯ ЦЕПЬ НАПРАВЛЯЕТСЯ НАШИМИ РУКАМИ

Но внимание их привлекал не баннер, а люди, повешенные напротив него...

Райан проводил свой ежемесячный осмотр Восторга.

– У нас здесь над протечками работала ремонтная команда, – сказал Билл, – и констебли сделали все, чтобы защитить их. Ловят свихнувшихся сплайсеров, запирают их в Флаури Делл³⁹. Но там уже яблоку негде упасть. И в морге тоже. В смысле, просто посмотрите на это, сложно … – он усмехнулся про себя. Чуть не использовал фразочку из рифмованного сленга кокни «сложно Адам-и-Ева`ть⁴⁰», что означало «сложно поверить», но в Восторге это выражение могло сбить с толку. – Сложно поверить, что дошло до такого.

На открытой площадке, прямо за дальними воротами была видна сырая платформа с Т-образными виселицами, сделанными из досок, собранных по всему Восторгу. Билл частенько замечал дыры там, где эти деревянные планки были еще день назад. С каждого «рукава» каждой «Т» свисали человеческие тела.

Площадь Аполлона смердела от трупов. МакДонаг видел пятерых: четырех мужчин и одну женщину. Они просто валялись на полу, нелепо застывшие в лужах коричневой, свернувшейся крови. Он посмотрел в другую сторону, на дальний край площади, там двое висельников медленно поворачивались на длинных веревках.

Трамвайные пути были пустыми, вагонов не видно. Но, насколько было известно Биллу, трамваи здесь все еще ходили. В «Люксах Артемиды» люди смотрели на них из темных дверных проемов. Площадь покрывал мусор, куски его то и дело шуршали, уносимые потоками воздуха из вентиляции. Откуда-то доносились музыка, да так искаженно, что сначала Билл не смог понять, кто поет, но чуть позже узнал: это была Бесси Смит. Кажется, она просила, чтобы ее послали на электрический стул⁴¹.

С потолка послышался смех. Билл посмотрел вверх и увидел сплайсера-паука, который полз там рядом с большими окнами.

– Кавендиш, может, ты собьешь его оттуда, – сказал Салливан, хмуро смотря на сплайсера. – Не знаю, насколько хорош этот Томми-ган на таком расстоянии, но…

– Нет! – внезапно произнес Райан. – Закон не запрещает использовать АДАМ. Закон Восторга не запрещает лазать по стенам и потолку, пока не наносятся никакие повреждения. Если он нарушит серьезный закон – открывайте огонь. Но мы не будем отстреливать их просто так, как взбесившихся собак. Некоторых ведь все еще можно нанять на работу, да, Кинкайд?

Кинкайд вздохнул и с сомнением покачал головой:

– Нанять? Не всегда, мистер Райан. За АДАМ они готовы использовать «Телекинез», чтобы носить тяжелые конструкции для нас в метро. Но они все время отвлекаются и дерутся слишком часто. Двое таких должны были установить трубы, а в итоге начали метать их друг в друга как копья. В конце концов, одного трубой и проткнуло. Потребовалось много времени, чтобы отчистить ее от всего этого.

Райан пожал плечами:

– Со временем появится возможность контролировать АДАМ. – Он замолк на мгновение, задумавшись, потом продолжил: – Что до сплайсеров, мы будем убивать только тех, кто нас вынудит. Мы возьмем их в узду, у нас появятся некоторые жесткие правила. Мы покончим со всем этим самосудом, разберемся с надписями на стенах, прекратим эти дикие драки между людьми. Мы не станем терпеть безумные игры с огнем – причину пожаров. Они сожгли одну из моих прекрасных штор на станции метро!

– Босс, как вы собираетесь взять в узду безумных сплайсеров? – спросил Билл.

Райан глубоко вздохнул, выражение его лица стало решительным:

– Для начала обеспечим соблюдение комендантского часа. Появятся контрольные пункты, на них будут проверять удостоверения. Увеличим число охранных турелей и ботов в ключевых точках… Ах, к слову о механическом дьяволе… Daemon ex machina… – он криво улыбнулся.

Два охранных бота пролетели вдоль стены бок о бок, маленькие самоуправляемые вертолеты, каждый размером с пожарный гидрант, только квадратный, и с встроенной пушкой. Из-за них Билл нервничал – он никогда не верил, что они не станут стрелять в него. Ведь это были просто машины, пусть даже он и все остальные здесь имели при себе опознавательные «маячки», которые говорили ботам, что перед ними друзья.

Он немного пригнулся, когда роботы пролетали мимо, как всегда испугавшись, что лезвия их винтов изрубят его на куски, если окажутся слишком близко. Боты продолжили свой путь, проверяя все вокруг, ища любого, кто мог угрожать Райану и его спутникам.

Тогда же до Билла начал доходить весь смысл слов Райана.

– Эм, босс, вы сказали комендантский час? Контрольные пункты? В смысле, по всему Восторгу? – не Райан ли клеймил это как признаки коммунистической диктатуры?

– Да, – ответил Райан, злобно смотря на тела на виселицах. – У каждого будет удостоверение. Они должны посещать только разрешенные районы, с помощью удостоверений мы будем понимать, кому и где можно находиться. До специального распоряжения будет действовать комендантский час. Придется распространить смертную казнь на большее число преступлений. Ведь всем понятно, что ситуация сложилась непростая. Мы теряем население. Чтобы это исправить, придется рекрутировать сюда новых людей… а пока что нам нужно успокоить город. Придется провести крупномасштабный рейд против Фонтейна. В этот раз мы его уничтожим. И заберем его бизнес – во благо Восторга. Чтобы управлять им с полной ответственностью…

Билл был ошеломлен:

– Забрать бизнес Фонтейна? Но не идет ли это вразрез с самим духом Восторга?

Райан нахмурился:

– Иногда мы должны сражаться, чтобы защитить этот дух, Билл! Посмотри, что здесь случилось, прямо здесь, на площади Аполлона! Трое констеблей застрелены! Мы проследим за тем, чтобы все враги Восторга были пойманы и покараны!

Билл почувствовал себя дезориентированным, у него даже закружилась голова. Райан говорил как Муссолини, а не как тот, кто выступает за неограниченные человеческие свободы.

– Вы планируете забрать плазмидный бизнес Фонтейна силой? Это точно не свободный рынок в лучших его проявлениях, мистер Райан.

– Да. Это так. Но Фонтейн угрожает Восторгу разрушением! Билл, если мы не будем действовать, вся колония развалится. Он хочет создать хаос! Потому что демагоги его сорта наживаются на слабости масс, хаос для них – это возможность. Хаос – это почва, на которую люди подобные Фонтейну бросают семена власти! Последователи Лэмб тоже на этом процветают!

– Я согласен, – кивнул Кинкайд. – Достаточно у нас уже этого хаоса. Иногда надо обозначать границы. Пора стать жестче. Перейти в наступление.

Билл подумал, что, возможно, Фрэнк Фонтейн только и ждет от Райана этого наступления. Не играли ли они все на руку Фрэнку Фонтейну?

«Фонтейн Футуристикс», атриум 1958

«Эй, ребята, – заговорил счастливый голос из динамиков внутреннего радио Восторга. Фрэнк Фонтейн слушал это сообщения отстраненно, пока шел по коридору «Фонтейн Футуристикс» к отделениям «Воспитания» и «Извлечения». – А вы знали, что девять из десяти женщин предпочитают атлетически сложенных мужчин? Зачем оставаться в стороне, когда новая линейка плазмидных тоников «Спортбуст» может сделать вас силачом, которым вы всегда хотели быть? Приходите к нам на «Медицинскую площадь» и получите бесплатный двухчасовой образец. Вы оцените разницу, она тоже…»

Фонтейн все пытался прогнать это странное давящее чувство тревоги, которое появилось, когда он подошел к особо охраняемой зоне. Нет причин бояться западни. С ним отличные телохранители, в такое время их нужно минимум двое: Реджи и Наз, смуглый, ухмыляющийся сплайсер, который, с этими длинными волосами и кучерявой каштановой бородкой, выглядел как безумный Иисус в замызганном рыбачьем комбинезоне. Его руки нервно сжимали крюк для разделки рыбы, который он так любил носить с собой. Наз был доказательством того, что сплайсеров можно воспитать и управлять ими. Вроде как. Наз увлекался «Спортбустом», принимал даже слишком много, но это позволяло ему всегда быть начеку.

Фонтейн знал, что он должен чувствовать себя в безопасности. Но, приближаясь к «Приюту Маленьких Сестричек», все больше и больше ощущал себя в ловушке. И общественное сообщение, зазвучавшее в этот момент, не помогло. Успокаивающий женский голос произнес: «Приют Маленьких Сестричек». В тяжелые времена дайте вашей малышке жизнь, которую она заслуживает. Бесплатное питание и образование! В конце концов, дети – будущее Восторга».

Приют. Создавая приют, он выплеснул все свое чувство иронии и, наверное, подкормил свою досаду и горечь.

Фрэнк Фонтейн жестом приказал Реджи и Назу ждать снаружи, в коридоре, сам же прошел через двойные двери. Боты охраны поднялись в воздух при его появлении. Они просканировали Фонтейна и полетели прочь, жужжа что-то самим себе.

Спустя несколько шагов его заметила автоматическая турель, выглядевшая как стул с пушкой, она качнулась, словно была готова действовать, но опознала его маячок и отключилась.

Фонтейн прошел дальше по коридору к маленьким, похожим на ясли камерам, где девочки ожидали имплантации и извлечения. Он заглянул в одну такую через окошко в двери и увидел двух малышек, игравших с деревянным поездом на полу розовой комнаты. «Маленькие Сестрички» были удивительным образом похожи одна на другую, одинаковые передники, одинаковые тельца и лица – побочный эффект слизня. Эти морские твари жили в их животах как ленточные черви…

«Они больше не люди», – сказал он сам себе.

В конце концов, порань одну из них – кровотечение тут же остановится. Отрежь их маленькие пальчики, и они отрастут вновь, точно у ящериц. АДАМ восстанавливал их. Они не были людьми – они были сверхлюдьми, почти. И, похоже, не были подвержены взрослению. Они были в каком-то странном состоянии возрастного стазиса.

К нему подошла Бриджит Тененбаум. Она опять выглядела как призрак, которого могло развеять легким дуновением от вентилятора. Возможно, ему стоило возобновить их сексуальные отношения. Но в последнее время именно у нее находились постоянные отговорки. И его это устраивало.

Она посмотрела через окно на маленьких девочек.

– Они выглядят… нормально, – заметил Фрэнк. – Я все время волнуюсь, что к нам нагрянут какие-нибудь проверяющие и подумают: «Бедные маленькие дворняжки». Но они не кажутся несчастными.

Тененбаум лишь хмыкнула. Стоя перед окошком, она достала из одного кармана лабораторного халата сигарету, а из другого мундштук, соединила их и сунула в рот. Фонтейн дал ей прикурить от платиновой зажигалки. Она выдохнула дым в воздух… но продолжила молчать. Из-за пустоты в ее глазах и впалых щек Фонтейну казалось, что она сама уже почти «маленькая сестричка».

Он снова заговорил по большему счету для того, чтобы заполнить тишину:

– Но теперь, когда людям так непросто в Восторге, они сами приводят к нам детей.

– Эти дети не… несчастны, в обычном понимании, – со словами Тененбаум в воздухе вновь заплясал сигаретный дым. – Не так, как обычный несчастный ребенок. Они почти не помнят свои семьи. Их разум, их разум странный. АДАМ, соединение с морским слизнем делает их странными. Я нахожу, что быть рядом с ними… – она прокашлялась, в ее глазах появился влажный блеск, – …весьма некомфортно. Даже когда… когда эти твари имплантированы в их животы, они остаются детьми. Она играют и поют. Иногда они смотрят на меня, – она сглотнула. – …И улыбаются.

Фонтейн посмотрел на нее. Она что, сломалась?

– Тебе хорошо платят, Бриджит. Времена в Восторге тяжелые. Если ты хочешь продолжать получать финансирование для исследований, просто прими, что все это необходимо делать ради чека.

Бриджит словно не слушала его. Или же ее не волновали его слова. Она просто продолжала курить. Вдохнула дым, смотря через окно на двух маленьких девочек, а выдохнула его, лишь когда заговорила:

– Они не ведут себя словно несчастные. Маленькие Сестрички. Но, в душе, они… Немцы скажут «schmerzensschrei», они «чувствуют боль».

– В душе? Нет такой вещи, как душа, – фыркнул он.

– Есть истории о людях, которые видят призраков в Восторге…

– Призраков! – Фонтейн презрительно покачал головой. – Психи! Когда вы с Сушонгом вообще возьметесь за побочные эффекты плазмидов?

Для него это был ключевой вопрос. Он предполагал, что настанет время, когда ему самому придется использовать плазмид. И, возможно, даже не один.

Она не ответила. Внутри Фонтейна вспыхнула ярость, он схватил Бриджит за плечо и повернул ее лицом к себе:

– Тененбаум, ты меня вообще слушаешь?

Она посмотрела в сторону, сделала шаг назад, отказываясь встречаться с ним взглядом. Ее голос зазвучал монотонно, кажется, с какой-то примесью насмешки:

– Ты пытаешься меня запугать, Фрэнк? Я прошла через ад в свое время, – на нее вновь нахлынула задумчивость. – И я не встретила там мучителей. Скорее родственные души… но эти дети… – она вновь посмотрела через окошко, – они пробуждают во мне что-то.

– Что-то? Что именно?

Она покачала головой:

– Не хочу говорить об этом. Ах, ты хочешь узнать о... побочных эффектах? Да. АДАМ действует как доброкачественный рак. Уничтожает родные клетки, замещает их нестабильными стволовыми. Эта нестабильность – источник удивительных свойств, но… – она вздохнула, – также причина повреждений. Потребителям надо все больше и больше АДАМа. С точки зрения медицины – катастрофа. Но ты же бизнесмен, – на ее лице появилась весьма своеобразная улыбка, – если ты уберешь побочные эффекты, то, скорее всего, не будет привыкания. А без привыкания ты не продашь так уж много.

– Да. Но нам нужно два вида товара. Лучший – для таких людей, как я. Ну и обычные плазмиды для всех остальных. Работай над этим, Тененбаум.

Она лишь пожала плечами, все смотря на детей. Спустя несколько мгновений Бриджит пробормотала:

– Один ребенок – она забралась мне на колени. Я сбрасываю ее прочь… – она коснулась окна пальцам и, прежде чем продолжить, позволила дыму медленно вытекать из ее рта, пока она задумчиво смотрела за стекло. – …Я сбрасываю ее прочь. Я кричу: «Убирайся от меня!» Я вижу, как АДАМ сочится из уголков ее губ, – она закрыла глаза, предаваясь воспоминаниям. – Грязные пряди волос спадают на лицо, одежда грязная, из глаз исходит мертвецкое свечение… Я чувствую – ненависть, – ее голос упал. – Ненависть, Фрэнк. Какую я еще никогда не испытывала. Мучительную, сжигающую ярость. Мне тяжело дышать. Но, Фрэнк… – она открыла глаза и, неожиданно, почти целую секунду смотрела прямо на него. – Тогда я понимаю – что ненавижу не этого ребенка.

После этих слов Бриджит Тененбаум развернулась на каблуках и рассеянно пошла обратно к лаборатории, оставляя за собой след сигаретного дыма.

Фонтейн смотрел на Бриджит. Она сломалась. Может, стоило избавиться от нее. Но она была слишком ценной. И Райан скоро сделает свой ход. Все почти на своих местах…

– Мистер Фонтейн?

Он чуть-чуть подпрыгнул – голос Сушонга застал его врасплох. Он повернулся к ученому, который оказался у него за спиной.

– Господи, Сушонг, не надо подкрадываться к людям вот так!

– Сушонг сожалеет.

– Да черта с два. Слушай, что творится с Тененбаум? Она теряет это или что?

– Теряет… это? – Сушонг выглядел как всегда: прическа волосок к волоску, очки отполированы. Он посмотрел в окно комнатки, словно заменив собой Тененбаум, но он смотрел как будто и не в детскую, а в клетку, полную лабораторных крыс, хотя, конечно же, именно так он все это и видел. – Ах. Возможно, да. Сушонгу иногда кажется, что она потеряла… объективность.

– К слову, о сумасшедших женщинах. Вы разобрались с той, о которой я говорил? С нашим специальным проектом?

Пришел сюда он именно ради этого.

Сушонг быстро оглядел коридор. Нигде не было ассистентов, которые могли бы их услышать. Этот проект был очень секретен.

– Да, – его голос был едва слышен. – Вы поступили умно, установив прослушивающее устройство в комнату этой Жолен. Она говорила с одной из своих подруг. Эта женщина, Калпеппер, она старается научить Жасмин. Говорит с ней о Райане. Убеждает ее, что он великий тиран и все в этом роде.

– Да, Реджи рассказывал, он принес стенограммы. Или ты думаешь, он не сообщает все в первую очередь мне? Калпеппер ополчилась против Райана. И Жасмин Жолен беременна. Или, может быть, мне стоит говорить «Мэри Кэтерин» беременна, это ее настоящее имя. Так что, вы предложили ей сделку?

Он кивнул:

– Тененбаум предложила сделку – она согласилась! Деньги. Чтобы она могла жить и не зависеть от Райана. В обмен на оплодотворенную яйцеклетку. Ребенка Райана! Она пришла в лабораторию, Тененбаум извлекла диплоидную зиготу!

– Что? В смысле, ребенка, правильно? Зародыш?

Сушонг кивнул:

– Мистер Фонтейн понял все точно.

– У нас есть кто-нибудь, чтобы носить этого ребенка?

Сушонг моргнул:

– Носить ребенка? Я не могу носить его. Дети, они…

– Сушонг, я говорю о том, чтобы он побыл в чьем-то животе, а потом этот кто-то отдал бы его нам.

– Это устроено!

– Что ж, линия крови Райана, его, как вы это называете…

– Его ДНК. Да. Когда новые вита-камеры работают, их основа – ДНК. И ДНК Райана защитит ваш… объект.

– Сушонг, вы думаете, этот проект осуществим в короткие сроки? – спросил Фонтейн. – В смысле, то… как вы это называли?

– Ускоренное развитие. Ребенок растет быстрее. А потом – обусловливание⁴²…

– Это самая главная часть. Обусловливание. Промывание мозгов. Малыш должен подчиняться командам, как вы мне рассказывали. Это возможно?

– Да, я так считаю. Мои эксперименты подтверждают это. Сушонг применяет к мозгу систему поощрений, ставит условия для организма, и человеческий детеныш делает что угодно! Все, что вы от него потребуете!

– Что угодно? По команде? В смысле, все, что угодно, даже то, что ни один нормальный человек делать не будет? Нам нужно именно это. Мне нужно быть уверенным, что я смогу использовать этого ребенка против Райана, когда придет время.

– Я уверен, да! – глаза Сушонга сияли. Обусловливание, контроль разума – всем этим он упивался. – Особенно, если он попадет ко мне в очень раннем возрасте.

– Хорошо, предположим, вы получите его ребенком, и, давайте предположим, у него будет щенок. Дети любят собак. Вы сможете заставить малого убить его собственную собаку? В смысле, милого щеночка, которого он действительно любит – сможете заставить его задушить щенка голыми руками? Это будет настоящей проверкой...

Сушонг кивнул, обнажив зубы в ухмылке, что было для него необычно:

– Да! Прекрасно, не так ли?

– Да, если это сработает, – Фонтейн почувствовал легкое головокружение. Это был настоящий туз в рукаве, первоклассное дело. Может быть, самый лучший шулерский трюк. Трюк, который будет раскрыт только через долгие годы. Но в этом и вся красота. Время сделает из него полную неожиданность для Райана. Таким образом, если проект «Атлас» не сработает… у него будет другой шанс добраться до Райана.

Он уже владел богатством и огромной частью Восторга. Но обладать управляемой маленькой марионеткой, которая ожидает твоих приказов – это была захватывающая мысль. Дельце, которое проворачивала сама жизнь…

Центральный контроль Восторга Август 1958

«Что-то случилось, Мэри? – спросил Джим весьма спокойно. – Ты выглядишь так, словно услышала какие-то ужасные новости!»

«Смертная казнь в Восторге! – ответила Мэри взволнованно. – Я на такое не подписывалась!»

Голос Джима зазвучал почти весело:

«Спокойствие, красавица! Единственные, кого ожидает смертная казнь, это контрабандисты, ведь они подвергают риску все, ради чего мы работаем. Только представь, что будет, если Советы узнают о нашем восхитительном городе! Или правительство США! Наша безопасность – наш щит!»

«Смертная казнь – небольшая цена за все наши свободы».

«Теперь ты говоришь верно, Мэри!»

Эндрю Райан выключил запись, откинулся на спинку стула, повернулся к Биллу МакДонагу и посмотрел на него, подняв брови:

– Что думаешь? Что первое приходит на ум, когда слышишь такое?

– Что ж, сэр…

Билл больше не чувствовал, что может говорить все, что думает на самом деле. Особенно, когда первые же мысли были: «Я думаю, что вы выглядите постаревшим, мистер Райан. Постаревшим и уставшим. И от вас несет так, словно вы снова пили мартини... И эта пропаганда вгоняет в тоску…»

Он осмотрел офис Райана, который был большим, пустынным до эха. Как бы Биллу хотелось, чтобы рядом оказался Уоллес или Салливан. Чтобы хоть как-то поддержать его. Все сложнее было выказывать одобрение новым порядкам Райана.

– Продолжай, – потребовал Райан, – выскажись.

Билл пожал плечами:

– У нас теперь смертная казнь, босс, как по мне, народу надо к такому попривыкнуть… Тяжело просто не замечать людей на виселицах. Совет разделился… Может сейчас самое время смягчить…

На столе Райана лежали два диктофона, тот что поменьше, какая ирония, приобретен в компании Фонтейна. Он холодно улыбнулся, включил запись и заговорил:

– Они говорят: смертная казнь в Восторге! Разлад в Совете. Беспорядки на улицах. Но настало время решительных действий. Пора принимать меры против контрабанды. Любые связи с поверхностью могут выдать нас миру, из которого мы бежали. Несколько свернутых шей – небольшая плата за наши идеалы… – он нажал на кнопку на диктофоне и, довольный собой, повернулся к Биллу. – Вот так, Билл. Я подытожил свои мысли насчет этого и записал их для потомков. Ты своим диктофоном пользуешься? Однажды Восторг будет определять развитие цивилизации всего мира, истории нужно будет знать, что здесь происходило!

Билл кивнул, но без особого пыла.

– Иногда я записываю свои мысли, босс, как вы и предлагали. В следующий раз, наверно, буду рассуждать о том рейде на «Фонтейн Футуристикс». Что мы вообще будем делать с этой чертовой компанией, когда получим ее?

Лицо Райана потемнело:

– Это мне решать. В свое время.

– Я просто думаю, что здесь мы не можем взять и отобрать бизнес другого человека силой! Мы становимся чертовыми лицемерами, босс! Это же… как ее там, национализация! После такого Восторг изменится, мы пойдем по ложному пути!

Райан смотрел на него ледяным взглядом:

– Билл. Я действительно вознаграждаю тебя за… откровенность. За индивидуальность. Но также и за верность. И какое бы решение я ни принял, надеюсь, что смогу положиться на твою верность…

Билл смотрел в пол. Он думал об Элейн. И об их дочери.

– Да, сэр. Конечно же. Вы можете положиться на мою верность. Я верен вам. В этом весь Билл МакДонаг.

Но когда Райан отвернулся к диктофону, чтобы проиграть общественное обращение еще раз, Билл задумался. Был ли у него хоть один шанс отговорить Райана от атаки на «Фонтейн Футуристикс»? Уже ввели комендантский час, удостоверения. Насколько ближе они станут к фашизму, прежде чем с головой уйдут в безумную реальность, полностью противоречившую всему, во что верил Райан?

«Смертная казнь – небольшая цена за все наши свободы».

«Теперь ты говоришь верно, Мэри!»

Райан выключил запись, откинулся на спинку стула и задумчиво нахмурился:

– Я действительно должен предпринять решительные шаги против Фонтейна. Он дал для этого совершенно новый повод. Есть причины думать, что он влез в мою личную жизнь. Жасмин! Ей было со мной хорошо, Билл. Мы с тобой взрослые мужчины, ты меня понимаешь. Но она съехала из уютного местечка, которое я ей дал. Я знаю, что Фонтейн приложил к этому руку. Возможно, даже как-то подсунул прослушивающие устройства в ее квартиру.

– Хмммм… – Билл постарался сохранить бесстрастное выражение лица. Откровенно говоря, ему казалось, что Райан рассуждает как параноик, которому много чего мерещится.

– Он продолжает заниматься контрабандой. Сюда привозят Библии, и, в итоге, у нас появляются подпольные христианские организации. Письма, возможно, проникают за пределы Восторга. Он продает оружие банде Лэмб! Я думал, что достиг понимания с Фонтейном, но теперь он зашел слишком далеко. Пока я покупал активы рыболовства, он захватывал рынок генотипов и нуклеотидных последовательностей. Он становится слишком силен – и это делает его слишком опасным. Для всех нас. Великая Цепь ускользает из моих рук, Билл. Пришло время вернуть ее …

– Верно, – покорно согласился МакДонаг, смирившись. – И когда состоится этот славный рейд, босс?

– Ох, через пару дней. Двенадцатого, если все пойдет как надо. Я с Салливаном готовлю довольно много людей для этого дела. И много оружия. Но мы не скажем им, куда и против кого их отправят, пока они не окажутся на месте.

– Что ж, может, я смогу помочь, босс. Каков план?

– Я рассказываю о нем очень немногим, и вот не надо только смотреть на меня так, Билл, это не значит, что я не доверяю тебе. Если в доме Жасмин завелись «жучки», где еще они могут появиться? Твой разговор со мной или с Салливаном на эту тему могут подслушать. Нам нужно сохранить все под замком. Чем меньше людей об этом знают, тем лучше. Мы должны постараться быть… осторожнее в этот раз. И надеяться, что нас не будут поджидать, когда мы придем туда…

«Фонтейн Футуристикс», лаборатория 25 1958

– Скорость, с которой растет мальчик, весьма удивляет, – сказала Тененбаум, глядя на ребенка, лежавшего в прозрачном, бурлящем инкубаторе.

– Да, – пробормотал доктор Сушонг, внимательно читая выдержки из результатов биохимических анализов на планшете в его руках. – Мистер Фонтейн будет доволен. А еще это может иметь последствия для всего человечества. Дети – такая мерзость. Этот… не останется ребенком надолго...

Тесное помещение лаборатории освещалось желтым светом единственной лампочки, двери были заперты на два замка, воздух был спертым, сильно пахло химикатами, гормонами и электрическими разрядами.

Голый маленький мальчик плавал в ромбовидном инкубаторе, который стоял на столе перед учеными. Ребенок был весь погружен в густую жидкость, только сонное лицо выглядывало над поверхностью. Казалось, он пребывал в каком-то трансе.

Маленький «Джек» выглядел старше своих лет, так что все шло по расписанию. Программа ускоренного роста была весьма примечательной. Возможно, Сушонг прав и это однажды приведет к тому, что детство станет ненужным. Детей можно будет растить невероятно быстро и учить с помощью техники обусловливания, как учили этого ребенка. Моргающие лампочки, записанные голоса, вспыхивающие электроды – все это закладывало в мозг ребенка основные знания – умение ходить, воспоминания о несуществующих родителях – в обычной жизни на освоение такого тратят годы. Он был tabula rasa⁴³, и все, что они захотят, навсегда будет запечатлено в податливых тканях его молодого мозга… прямо как Фрэнк Фонтейн и заказывал. Бриджит слышала, что Фонтейн называл «Джека» «абсолютным дельцем». Ключом к непреступному форту, которым был Эндрю Райан. В конце концов, Джека извлекли из матки Жасмин Жоли крошечным эмбрионом, который всего двенадцать дней назад был простой зиготой…

– Мне надо закончить с обусловливанием Б-Т-Л, – проворчал Сушонг, положив планшет на стол. – Скоро надо будет посадить этого ребенка в батисферу и отправить на поверхность… У мистера Фонтейна уже готово судно...

Она нахмурилась:

– Что такое это Б-Т-Л?

Сушонг взглянул на нее с подозрением:

– Ты меня испытываешь? Ты знаешь, я не скажу тебе ничего об обусловливании!

– Да, точно. Я забыла. Научное любопытство сильно во мне, Сушонг.

– Хммф, скорее уж женское любопытство… – Сушонг повернул вентиль, увеличивая поток гормонов, попадавших в инкубатор. Ребенок двинулся в ответ… дернул ногой…

«Что они делают с этим ребенком?» – подумала Тененбаум.

А после этого подумала: «Почему такие мысли меня волнуют?»

На самом деле это волновало ее все сильнее и сильнее. Их работа с маленькими девочками, их работа с этим малышом. Это все начинало пробуждать в ней воспоминания. Ее детство. Ее родители. Добрые лица...

Моменты любви...

Словно вся ее работа с детьми взывала к ребенку, который был заперт в ее груди. К ребенку, который хотел освободиться.

«Освободи нас всех», – шептал этот ребенок.

Она покачала головой. Нет. Симпатия, забота о лабораторном подопытном – это настоящий ад для ученого, в который она не позволит увлечь себя...

Если, конечно, она уже не была в этом аду…

«Дары Нептуна» 1958

– Господи, сколько же у нас тут людей? – спросил Билл, немного испуганно смотря на тяжеловооруженных бойцов, стоявших в стальном коридоре, ведущем в «Дары Нептуна».

У Билла был Томми-ган, у Салливана в правой руке – пистолет, а в левой – рация. Кавендиш держал дробовик и местный вариант ордера на обыск.

– Многовато бездельников для этого рейда, как думаете, шеф? – спросил Билл. – Нам, правда, нужно столько людей?

– Да. Нужно, – пробормотал Салливан. – Гораздо больше отправились в «Фонтейн Футуристикс».

– В «Фонтейн Футуристикс», прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Приказ босса, – он покачал головой. Тяжело было не заметить недовольство Салливана, как и его хмурый взгляд. – Давай признаем, речь идет не только о кровожадных головорезах. В Восторге полно поэтов, художников, теннисистов, а не наемных бандитов. Но Фонтейн… он, похоже, прикарманил себе большой кусок города.

– Где Фонтейн сейчас? Если мы хотим, чтобы рейд принес пользу, мы должны разобраться с этим типом сами.

– Вот план: он где-то здесь, в рыболовстве, возможно, на пристани, на одной из своих субмарин доставки. В любом случае, это не просто рейд, – Салливан заговорил доверительно, тихо, когда Кавендиш открыл двери, и они пошли дальше по деревянному коридору к пристани, следуя за двумя колоннами бойцов. – Это настоящая атака… военная атака на Фрэнка Фонтейна и всех, кто окажется рядом с ним.

– Насколько все спланировано? Помните, что случилось в прошлый раз. Может быть, нам стоило потратить больше времени на подготовку всей этой чертовщины?

– Спланировано, все отлично. У нас здесь будет две волны людей, еще две наготове в «Фонтейн Футуристикс». Но Райан хочет держать все в секрете как можно дольше. Только это непросто, расскажешь здесь о чем-нибудь двоим, даже одному, а узнают об этом десять. А Фонтейн платит всем сортам сплайсеров, дает им бесплатные плазмиды в обмен на информацию. Так что я не уверен, что… – он покачал головой. – Я просто не уверен.

Коротковолновая рация в левой руке Салливана затрещала:

– На позициях! – сообщил голос из рации.

– Хорошо, двигайтесь вперед, когда я скажу «сейчас». – Он сменил частоту и заговорил с другой командой: – Это шеф. Вы там готовы?

– Готовы напасть на «Футуристикс…»

– Проклятье, не произносите это название по рации, просто – неважно. Просто досчитайте до тридцати и выступайте. А мы начинаем здесь.

Салливан посмотрел на свои часы, кивнул сам себе, огляделся и махнул рукой остальным, они все двинулись к дверям «Секьюрис». Он кивнул Кавендишу, который удерживал дверь открытой перед двумя колонами угрюмых вооруженных людей, и крикнул:

– Сейчас!

Бойцы ринулись вперед с общим воплем. За бегущими людьми – кричавшими от волнения, державшими оружие наготове – поспешил Салливан, старший констебль Кавендиш, констебль Редгрейв и Билл, они двигались по окруженным водой деревянным полуостровам пристани к небольшом судну, похожему на буксир.

И сплайсеры были повсюду.

Многие из них буквально слетали с потолка: сплайсеры-пауки прыгали вниз, орудуя своими кривыми ножами для разделки рыбы так, что в первую же секунду погибли пять человек из отряда Райана. Из разрезанных шей била алая кровь, тела спотыкались о собственные головы, катившиеся по настилу. Биллу даже пришлось сделать резкий рывок в сторону, чтобы увернуться от одной, лицо на которой все еще дергалось. Сплайсер отвернулся от своей жертвы и замахнулся на Билла, но Томми-ган был заряжен, и трескучая очередь снесла мутанту всю верхнюю часть черепушки.

Кто-то рядом вдруг остановился и превратился в статую, покрытую льдом. Сплайсера, который сделал это, разорвало гранатой, но мутантов прибывало все больше и больше.

«Они как демоны из Библии», – подумал Билл.

– Япи-тии-яяя-оооо! – закричал сплайсер откуда-то сверху. – Джин Отри⁴⁴ спешит на помощь!

Раздалась долгая пулеметная очередь, сплайсер-паук заорал и свалился с потолка. Тут же взревел огненный шар в руках сплайсера, скрытого тенью и стоявшего по колено в воде в дальнем конце пристани. Билл вздрогнул от жара, когда огонь пронесся мимо него словно метеорит. Огненный шар попал в голову мужчины за его спиной, несчастный закричал, булькая, пока его лицо выкипало. Билл только-только прицелился в этого сплайсера, когда новый огненный шар понесся прямо к нему, оставляя за собой шлейф черного дыма. Он увидел, как сплейсер задергался и упал из-за урагана пуль, забрызгав стену кровью. А огненный шар полетел по спирали, похоже, потеряв цель, когда сплайсер-паук погиб. Он мелькнул над Биллом, а затем зашипел, попав в воду.

Вокруг дребезжали и ревели выстрелы: оглушительно рявкали ружья, громоподобно лаяли дробовики, клокотали пулеметы, резко хлопали пистолеты – а дым, заволакивавший все вокруг, делал «поле» боя больше похожим на ад. В синеватом смоге мелькали красные вспышки выстрелов и ярко-оранжевые всполохи от взрывов бомб, которые летели с потолка, из-за пилонов, из-под пристани, они разрывали людей Райана на куски. Сплайсеры выкрикивали бессмыслицы и насмешки…

Их было не счесть. И они были готовы, предупреждены. «Нас обдурили», – в этом Билл не сомневался.

Человек перед ним вдруг вытянулся и задергался, словно марионетка, размахивающая тряпичными ручонками: в него попал заряд электрического плазмида. Когда он упал, Билл открыл огонь по сплайсеру: это была черноволосая, темноглазая женщина в шортах. Она выглядывала из-за огрызка пилона, метя рукой, на которой плясала молния, в Билла. Но Томми-ган разорвал ее грудь и лицо в клочья, она повалилась назад, в воду, которая уже стала мутной от малиновых волн, полных крови погибших мужчин и женщин, людей и сплайсеров.

«Боже, – подумал Билл, – я из-за Райана убил женщину! Господь, прости меня. Что теперь обо мне подумает Элейн?»

Но женщина сплайсер-паук под потолком прицелилась в него, пуля оцарапала ребро, и Билл без колебаний открыл ответный огонь – он был просто вынужден. Женщина исчезла из поля зрения.

На палубе суденышка, пришвартованного у пристани, появилась другая женщина. У нее был дикий взгляд и залысины на голове, эта шатенка толкала перед собой детскую коляску. Вот она сунула руку в люльку, достала оттуда гранату и метнула ее. Кавендиш рванул прочь…

Но граната остановила свой полет, подхваченная телекинезом, а потом последовала за ним. Старший констебль прыгнул за деревянные ящики, пахшие гнилой рыбой. Они приняли на себя большую часть взрыва, но от них во все стороны полетели, словно дротики, острые щепы, кто-то позади закричал от боли…

Билл рухнул на колени, смотря сквозь дым, как голова той шатенки превратилась в розово-серое облако, после близкого выстрела Кавендиша из обоих стволов дробовика. Тело ее осело…

Но кто-то еще вышел на палубу из маленькой кабины «буксира» – сам Фрэнк Фонтейн.

Он держал револьвер, ухмылялся и смотрел вокруг себя безумным взглядом, стреляя в людей Райана почти наугад. Кем он себя возомнил, Джонни Уэйном⁴⁵? Совсем не похоже на Фонтейна.

– Я вас всех с собой заберу! – кричал он. – Вам никогда не взять Фрэнка Фонтейна без боя!

Во всех его словах и действиях было что-то странно театральное.

Фонтейн полез в карман пальто, чтобы достать второй револьвер. Теперь в каждой руке у него было по пушке, он палил из них одновременно. В его глазах плясал дикий огонь, зубы были обнажены в оскале. Вот одна из пуль достигла цели – констебль рухнул на землю с прострелянной шеей.

Сплайсер засмеялся в кровожадном восторге:

– Так его! Наделай им хороших дыр, Фрэнк!

Билл выстрелил в Фонтейна и промахнулся.

Еще один констебль рванул из облака дыма, стреляя в Фонтейна, но тот отступил, обошел кругом кабину на палубе, оказался за спиной бойца и застрелил его прямо в затылок. После выбросил один из револьверов и подобрал Томми-ган убитого, развернулся и открыл огонь из обоих оружий: пистолета в левой руке и пулемета в правой.

Билл увидел Кавендиша, тот двигался в воде, пригибаясь, направляясь к судну, и начал стрелять в Фонтейна, стараясь не дать ему заметить констебля, пока тот подбирался к борту. Теперь самому Биллу пришлось упасть на пол, пули Фонтейна были направлены в него, свистели прямо над головой.

– Если Фрэнк Фонтейн сдохнет, то вы все сдохнете вместе со мной! – орал Фонтейн.

Но тут Кавендиш вышел из-за палубной надстройки, уткнул дуло дробовика в живот Фонтейна и, ухмыляясь, выстрелил, сбив его с палубы в воду, практически разодрав на две половины.

Кавендиш повернулся к ним, взмахнул дробовиком над головой в триумфе и закричал:

– Я сделал это! Я прикончил Фрэнка Фонтейна!

Затем он спрятался за рубкой, когда на палубу прилетела бомба. Билл потерял его из вида за всем этим дымом от взрыва. Свет бликом пробежал по летящему лезвию. Билл развернулся и выстрелил в сплайсера-метателя-ножей, пытавшегося найти укрытие.

Билл заметил невдалеке Салливана, пятившегося от сплайсера. Этот мутант, вооруженный пистолетом, был босым, из одежды – один комбинезон. Он с невероятной ловкостью скакал по пристани, уклоняясь от всех пуль Салливана так, что тот не мог даже задеть его. Прыгнув в очередной раз, этот урод выстрелил, Салливан поймал пулю левым плечом и пошатнулся.

Билл хорошенько прицелился и выпустил в голову сплайсера несколько пуль. Тот задергался, рухнул в воду, подняв облако брызг.

Салливан, хмурясь от боли, посмотрел на Билла с благодарностью:

– Давайте отступать! Это засада!

Кавендиш вылетел к ним из дыма, кашляя:

– Салливан, я убил Фонтейна!

– Просто отступаем, будь оно все неладно, здесь слишком много сплайсеров!

Короткое копье из разодранной деревяшки пролетело мимо них. Салливан обернулся и выстрелил в кровожадного сплайсера. Билл перепрыгнул через тела двух человек и ударил сплайсера, целившегося в лицо Салливана кривым лезвием, прикладом Томми-гана. Салливан развернулся и, спотыкаясь, пошел по пристани, Билл двигался прямо за ним, остановившись только однажды, чтобы увернуться от летящего огненного шара.

Толстопузый сплайсер-паук с лицом, покрытым шрамами от АДАМа, в одном грязном белье ползал на всех четырех конечностях по стене над дверью. Люди бежали к выходу, а он чередовал странный грубый лай с фразами типа:

– Папа, мама, малыш! Папа, мама, малыш! Весь народ здесь! В моих ушах кровь!

Салливан выстрелил в него и промахнулся. Сплайсер-паук прицелился в них из пистолета как раз в тот момент, когда подоспел Редгрейв. Он выстрелил из-за пилона из дробовика и сбил мутанта со стены. Тело рухнуло вниз, отскочило от пристани и оказалось в воде.

Салливан, шатаясь, прошел через дверь обратно в коридор. Теперь они все были здесь: Салливан, Билл, констебль Редгрейв, прямо за ними шел Кавендиш и еще несколько человек. У одного одежда горела из-за попадания огненного шара, другой потерял глаз, глазница все еще дымилась после удара тока, еще двое мучились от огнестрельных ран…

Билл заставил усмехающегося Кавендиша понервничать, когда он и Редгрейв остались у открытой двери, стреляя в рвавшихся за ними сплайсеров, прикрывая отступления. Пули свистели, заряд «Электрошока» трещали на железном дверном косяке. Билл подхватил пистолет мертвого констебля и выстрелил почти в упор в лицо сплайсера, свесившегося с потолка, появившегося словно из неоткуда… Тот свалился на пол, как умирающая летучая мышь…

– Давайте, не останавливаемся! – крикнул Салливан. – Отступаем!

После появился специальный отряд прикрытия, это была та самая запланированная вторая волна. Они ринулись между Салливаном и Биллом, навстречу сплайсерам. Девять констеблей, вооруженные химическими распылителями, «обледенителями», огнеметами. Их неуклюжее оружие обрушило на сплайсеров потоки едкой кислоты, холода и все сжигающего хаоса.

Салливан держал этот отряд в запасе, боялся, что они с этими не самыми точными пушками могут ранить своих. Но сейчас Билл был чертовски рад их видеть. Это новое оружие Райана сеяло неразбериху в рядах сплайсеров: головы лопались словно попкорн, лица сползали с черепов в булькающей кислоте…

Живот прихватило от страха. Билл взял Салливана под здоровую руку, помогая ему идти. Он позвал Редгрейва, чтобы тот прикрыл их. Рана на плече шефа сильно кровоточила, нужно было добраться до лазарета.

Ноги Билла скользили в крови Салливана, люди позади кричали, умоляя не оставлять их здесь. Пушки трещали, рычало пламя. Они шли все дальше и дальше… и сами не заметили, как оказались в метро, в безопасности.

Но пока они шли, Салливан рычал от боли, а Билл думал: «Может быть, для всех нас нет спасения. Никакого спасения, пока мы в Восторге».

«Фонтейн Футуристикс» 1958

– Оказалось, что доклад о «Приюте Маленьких Сестричек» был… – Салливан замолк, печально качая головой. – Что ж, он был правдив.

Они стояли перед «яслями», смотря в окошко двери. Маленькая, босоногая, темноволосая девочка в рваном платье сидела в углу на кровати, смотрела в пустоту и сосала большой палец.

Райан медленно выдохнул:

– В ней находится морской слизень, и она производит АДАМ?

– Ага. Видимо, слизень выделял вещество недостаточно быстро. А использование девочек повышало производительность, – отвращение переполняло голос Салливана.

– Действительно. Вы получили подтверждение у Сушонга?

– Да, сэр. Если хотите спросить у него – он под домашним арестом, дальше по коридору, – на лице шефа возник болезненный оскал. – Какая ирония. Они заперты вместе, он и Тененбаум, в одной из комнат, где держали детей.

– Я поговорю с ними, – Райан отвернулся от двери.

– Мистер Райан?

Райан посмотрел на Салливана хмуро:

– Да?

– Что делать со здешними детьми? Мы выпустим их?

– Они же, как я понимаю, сироты, да?

– Эм, так или иначе, да.

– Сиротам надо будет где-то жить. Возможно, когда нам удастся найти другой способ… эффективного производства АДАМа, мы сделаем все, чтобы их… удочерили. А пока… – он пожал плечами. – Им лучше оставаться здесь.

Райан видел, что Салливана разочаровал такой ответ.

– Салливан, а что вы от меня хотите? Эти дети будут приносить пользу. Со временем... ладно, посмотрим. Как думаете, можем мы теперь начать инспекцию, шеф?

– Разумеется, – Салливан избежал его взгляда. Его голос был хриплым: – Сюда, мистер Райан. Дальше по коридору…

Они миновали всего две двери, и Салливан отпер точно такую же комнату. Когда дверь открылась, Райану пришлось сделать шаг назад из-за вони, исходившей от переполненного горшка в углу детской. Игрушки были разбросаны по полу вместе с жестяными тарелками с недоеденной едой.

Бриджит Тененбаум забилась на койку в углу, точно как девочка из предыдущей комнаты, только в лабораторном халате, закрытом на все пуговицы, а не в платьице. Она кусала костяшки пальцев, и выражение лица у нее было точь-в-точь как у того ребенка.

Сушонг стоял спиной к двери и выводил на стене мелками корейские иероглифы. Он покрыл уже несколько квадратных ярдов этими загадочными письменами.

– Сушонг! – рявкнул Райан.

Доктор Иу Сушонг повернулся, и Райан увидел, что в его очках не доставало одной линзы. На той же стороны лица была пурпурная отметина, губа разбита.

– Доктор Сушонг попытался сбежать, когда мы ворвались сюда, – вежливо пояснил Салливан. – Пришлось ударить его разок дубинкой.

Сушонг поклонился:

– Сушонг сожалеет об исписанных стенах. Небольшая диссертация. Нет бумаги, чтобы записать.

– И о чем же эта диссертация? – спросил Райан, его ноздри дрожали от стоящего в комнате зловония.

– Накапливание собираемого АДАМа в сплайсерах,– ответил Сушонг. – Возможные методы его извлечения.

– Ясно. Хотели бы вы покинуть это… помещение?

Тененбаум села, все еще кусая костяшки пальцев, но смотря на него внимательно. Сушонг только поклонился.

– Тогда, – продолжил Райан, – вам придется принести присягу. И понять, что нарушение этой присяги будет означать согласие со смертным приговором. Мы живем в отчаянные времена. И отчаянные меры необходимы.

– И… – голос Тененбаум стал сиплым. – Маленькие Сестрички?

Сушонг нахмурился и одарил ее предупреждающим взглядом.

Райан пожал плечами:

– Они останутся здесь. Нам нужен… товар. Когда-нибудь найдем другой метод, но пока что, видимо, вы с Фонтейном оставили нам только это… Да и, в конце концов, этим детям некуда идти.

Салливан пробормотал что-то неразборчиво. Райан повернулся к нему:

– Хотите что-то сказать, шеф?

– Ох, нет, мистер Райан.

– Очень хорошо. Отправьте сюда охрану, а этих двоих верните в их старые квартиры. И проследите, чтобы Сушонг получил новые очки.

«Форт Веселый», площадь Посейдона 1958

Выходя на площадь Посейдона, Диана МакКлинток поняла, что не испытывает волнения – не чувствует вообще ничего – к крупной сумме денег, выигранной в казино «Сэр Приз: игры удачи».

Она выловила из сумочки сигареты, что потребовало определенной внимательности, потому что сумочка была забита долларами Восторга, которые она добыла, трудно поверить, на самых сложных игровых автоматах. Ей неимоверно повезло, и это для нее ничего не значило. Это скорее было каким-то издевательством. Она не могла потратить выигрыш в Нью-Йорке на Парк-авеню, где так хотела бы оказаться.

Диана закурила, задержавшись у казино, ей не хотелось возвращаться домой. Компания жужжащих игровых автоматов и беспокойных людей, метавшихся от одной игры к другой, была лучше, чем совсем никакой компании. Она знала, что могла бы провести время с одним из друзей Эндрю. Но они стали невыносимы после всего, что произошло…

– Мисс? – темноволосая большеглазая женщина в синем платье и синей бархатной кепке протягивала к Диане сумку. – Мисс, меня зовут Марджи. Я хотела бы спросить... не сможете ли вы сделать нам пожертвование?

– Кому это нам? – спросила Диана, выдыхая дым в потолок. – Ты, насколько я вижу, здесь одна. Детишки дома, нужны деньги для них?

– Нет. Я… нет. Я из людей Атласа…

– Атлас! Я слышала о нем. А еще о Робин Гуде. И не верю в них обоих.

– Ох, Атлас настоящий, мадам…

– Да? И какой он? Хороший человек?

– О да! Я доверяю ему даже больше, чем доктору… – она замолкла, оглядываясь.

Диана улыбнулась:

– Больше, чем доктору Лэмб? Если ты, конечно, хотела упомянуть ее. Я не виню тебя за это молчание, Марджи. Продалась из одной радикальной команды в другую, да?

– Думаю, вы можете так говорить. Но когда ее арестовали, мне нужен был кто-то… неважно. Важно то, что мы собираем деньги для бедняков Восторга. Атлас покупает консервы и разные вещи, раздает их…

Диана фыркнула:

– Все эти разговоры о трудной жизни бедняков в Восторге сильно преувеличены, насколько я слышала.

Девушка покачала головой:

– Я была одной из них! Мне приходилось… делать очень отвратительные вещи. Чтобы просто, вы знаете, выжить.

– Правда? Все настолько плохо? И не было никакой другой, ну, работы?

– Нет, мадам.

– Эндрю говорит, что здесь полно… – Диана замолчала, заметив страх на лице девушки. – Ладно. Пожертвование. Конечно, вот, – она, не глядя, вытащила из сумочки пачку банкнот и отдала ее. – Удачи любому, кто выводит из себя Эндрю. Только не говори никому, что это от меня.

– Ох, спасибо вам! – Марджи спрятала деньги в сумку и тут же достала листовку. – Прочитайте, это расскажет вам о нем…

И девушка поспешила прочь, скрывшись в тени

Диана посмотрела на заголовок листовки.

ДА, КОМУ-ТО НЕ ВСЕ РАВНО! АТЛАС ЗНАЕТ, КАКОВО ЭТО, КОГДА ВСЕМ В ВОСТОРГЕ ВСЕ РАВНО! БОРИТЕСЬ ЗА АТЛАСА! БОРИТЕСЬ ЗА ПРАВА РАБОЧЕГО НАРОДА…

Диана улыбнулась, представив реакцию Эндрю Райана на такую листовку. Она смяла ее и выкинул. Но слова отпечатались в памяти.

Да, кому-то не все равно…

Площадь Аполлона 1958

– Хотелось бы мне, чтобы Райан убрал эти гребаные виселицы, – сказал Билл МакДонаг, когда они с Уоллесом шли и морщились из-за смрада висящих трупов. Четыре раздутых, синелицых мертвеца медленно поворачивались в четырех петлях. Кажется, новенькие. Все это чертовски удручало.

Билл чувствовал, что будет рад побыстрее провести эту встречу с Салливаном и поспешить вечером домой, к Элейн и Софи. Едва ли человек захотел бы приехать в Восторг, если бы знал, каким мрачным здесь все станет.

– Вот чего я не могу понять, – сказал Роланд Уоллес, когда они шли через заваленную мусором площадь Аполлона, – как Фонтейн заставил всех этих сплайсеров собраться там и поджидать констеблей? Они же слишком безумны, чтобы их можно было нанять, да?

Билл хмуро усмехнулся:

– Ты забыл, приятель, эти уроды что угодно сделают за АДАМ.

Уоллес хмыкнул:

– Это имеет смысл. Что ж. Фонтейн подкупил их АДАМом. Идите, мол, туда-то, разберитесь с теми-то, и выжившие после всего получат еще больше…

– Именно так я это и понимаю … Что там такое?

Большая толпа собралась перед «Люксами Артемиды», к ней обращался человек, стоявший на ступенях.

– Наверное, это тот тип, который называет себя Атласом, – сказал Уоллес шепотом.

– А, точно, я видел брошюры.

– Начал с пиратских радиотрансляций, взбудоражил народ. Последователи оставляют на стенах надписи о том, что…

Не в силах справиться с любопытством, Билл и Роланд остановились у края толпы, чтобы послушать Атласа.

Как минимум семьдесят пять человек – большинство из которых, судя по всему, все еще были людьми или же несильно пристрастились к АДАМу – толкались вокруг этого Атласа. На нем был рабочий комбинезон ремонтника. Просто человек из народа. Звучал этот обычный человек как-то знакомо, но, присмотревшись получше, Билл решил, что не знал его. Такого парня, почти красавца-кинозвезду, с этими каштановыми волосами и слегка раздвоенным подбородком, сложно было не запомнить.

– Дома, в Дублине, у нас была присказка, – почти кричал Атлас, в его голосе было что-то напоминавшее ирландский акцент. – Пусть тебя сожрет кошка, а кошку пусть сожрет дьявол! Не это ли случилось здесь с нами? Бьюсь об заклад, парни! Нас сожрали заживо, дважды! Сначала нас сожрал Восторг, потом – Райан! Нет здесь craic⁴⁶, нет здесь веселья для рабочего человека, все зарезервировано для жирдяев и их избалованных девок в «Высотах Олимпа»! Приезжайте и начинайте новую жизнь в Восторге, он говорил! Но это кошка говорила с мышкой, а дьявол говорил через эту кошку!

Прозвучали крики одобрения из толпы.

– Да! – продолжил Атлас, и голос его разносился над всей площадью Аполлона. – Нам лгали снова и снова! Нам говорили, что здесь свободный рынок, но что происходит? Райан забирает «Фонтейн Футуристикс»! Забирает силой! Он начинает с комендантского часа и пропускных пунктов, превращает это место в полицейское государство!

Послышался одобрительный рев. Лицемерие Райана не осталось незамеченным.

– Нас всех заманили сюда! – выкрикнул Атлас. – Заманили из трущоб Квинса или Дублина, Шанхая или Лондона в еще более тесные закоулки, скрытые ледяной водой! Каково повышение, да? Раньше мы теснились по четыре человека в одной комнатушке, теперь – по двенадцать! Это похищение – похищение нашего будущего, парни! Похищение нашей надежды! Но есть и другой путь – путь к настоящей надежде! Программа «Разделения богатства»! Почему должно быть позволено этим лицемерам накапливать в сто, в двести раз больше, чем есть у труженика, когда они получают все это нашим тяжелым трудом! Мы работаем, пока они сидят в своих пентхаусах, потягивают шампанское и пыхтят сигарами – привезенными сигарами, какие нам не позволено иметь! Почему нельзя дать каждой семье базовое пособие – одну, две тысячи долларов Восторга, на которые можно прожить! – это поддержал целый шквал одобрения. Голос Атласа звучал все громче и громче с каждым словом: – Почему все богатство Восторга должно принадлежать горстке скупердяев? Объясните же мне ЭТО теперь!

Вверх взметнулись кулаки, но и это был знак согласия. Кто-то начал скандировать:

– Атлас! Атлас!

И вся толпа быстро подхватила:

– Атлас! Атлас! Атлас!

Атласу пришлось говорить по-настоящему громоподобно, чтобы его голос не тонул в общем шуме:

– И если все дойдет до сражения, в котором заговорят пушки и плазмиды, пусть будет так!

– Атлас, Атлас, Атлас, Атлас!

– Он как будто одолжил заметки Софии Лэмб, – тихо сказал Билл Роланду Уоллесу. – Но у него есть свой стиль. Больше походит на этакого папашу простых работяг…

– Почему же – это настоящий Хьюи Лонг⁴⁷! – ответил Уоллес.

– Что, тот парень из Луизианы?

– Нет, я имею в виду, что он заимствует у Лонга, Морского царя, как его называли в Ботон-Руж, короля южных демагогов. Так вот, Морской царь говорил точь-в-точь как этот тип. Только без ирландского акцента. И Атласа заносит в большевизм…

Билл покачал головой, обдумывая все это.

– Странно. Знаешь, я никогда не встречал этого Атласа раньше. А ведь провел здесь годы и уверен, что видел каждого урода в этой большой, протекающей бочке.

Уоллес пихнул его локтем в ребро:

– Билл, посмотри вверх!

МакДонаг обратил взгляд к потолку и увидел сплайсеров-пауков, которые карабкались из трех разных направлений, но пути их явно должны были пересечься прямо над ним и Уоллесом.

Он осмотрел площадь и заметил сплайсера-телекинетика, которая убила Гриви. Она сидела на стене, неподалеку от «Люксов Артемиды».

– Они приближаются, Билл.

– Вижу. Мы соберем всю свою смелость и отступим – быстро. Идем, приятель!

Они поспешили прочь тем же путем, которым пришли. Им надо было проделать достаточно длинный путь, добраться до контрольного пункта, благо что удостоверения были при них, потом пройти по прозрачным переходам между зданиями, попасть на станцию батисфер, чтобы уже спокойно направиться к своему пункту назначения. Иначе они могут не попасть туда никогда.

Сплайсеры же, похоже, не особо горели желанием преследовать их за пределами площади. Это только усилило подозрения Билла, что все они работали на Атласа. Чем-то напоминали телохранителей…

Нужное слово пришло на ум Биллу, когда они шли по прозрачному коридору, где над ними изредка мелькали тени проплывающих дельфинов. Это было простое слово в два слога, которое коротко выражало все мысли МакДонага по поводу неизбежного противостояния между «Морским царем» и Эндрю Райаном. «Война».

Больше смертей. Больше войны. Больше опасности для Элейн и Софи.

Нужно что-то предпринять, чтобы прекратить это. Каким-то образом это должно быть остановлено…

Пугающая идея посетила его. Он попытался прогнать ее. Но она осталась, шепча …

«Райан Индастриз» / «Фонтейн Футуристикс» 1958

– Неужели мне лично надо распорядиться, чтобы эту вывеску убрали, – сказал Райан Карлоскому, когда над ними мелькнула надпись «Фонтейн Футуристикс». – Теперь это «Плазмиды Райана».

Они прошли через двойные двери, ступая по отполированному полу, миновали статую Атланта, держащего мир на плечах.

Он посмотрел на свои часы: опаздывал на полчаса, скоро свет станет по-вечернему тусклым. Сообщение Сушонга было срочным: кризис в производстве АДАМа….

Райан не замечал лабораторных работников, которые спешно проходили мимо, держа в руках блокноты, и торопливо поднимался вверх по лестнице, Карлоский – прямо за ним. Он почти не волновался о сплайсерах или убийцах, когда Карлоский находился рядом, у этого человека была вторая пара глаз на затылке. Иногда Райан задавался вопросом, смогут ли плазмиды когда-нибудь сделать это образное выражение буквальным.

Они прошли через стерилизационный шлюз и оказались в задымленной лаборатории, где Сушонг и Тененбаум работали со слизнем, лежавшим в бурлящем аквариуме. Сосредоточенно нахмурившись, ученая делала забор оранжевой жидкости из хвоста морского слизня. Райан обратил внимание, что волосы ее явно не мылись уже несколько дней, халат весь в пятнах, ногти черные, а под глазами синие круги.

Сушонг посмотрел на вошедших и поприветствовал каждого коротким поклоном. Тененбаум вылила жидкость из пипетки в пробирку. Райан приблизился к столу, чтобы получше рассмотреть слизня, который слегка дергался в соленой воде, но в целом выглядел абсолютно безжизненным.

Райан указал на него и спросил:

– Это, конечно, не последний?

Сушонг вздохнул:

– У нас есть другие в запасе, но их почти не осталось. Бой во время рейда, весь хаос – мы их потеряли. Повреждение резервуаров. Если бы вы только предупредили…

– Нельзя было так рисковать. Вы, Сушонг, точно не заслужили мое доверие, работая на Фонтейна.

Сушонг склонил голову, этот жест должен был означать сожаление:

– Ах, Сушонг очень извиняется. Роковая ошибка работать на Фонтейна. Мне следовало знать, что умный работает на человека, у которого больше пушек. Такая политика всегда лучше. Впредь я не совершу такой ошибки. Я верен вам, мистер Райан.

– Правда? Посмотрим. Ну что ж, вы послали за мной, теперь я вижу проблему. Нет морских слизней – нет АДАМа. Какие-нибудь предложения, доктор? Что нам делать? У нас полно психов, которые просто подсели на АДАМ… целая индустрия может рухнуть. Я взвалил на себя плазмидный бизнес, построил «Зал Будущего», чтобы тешить их самолюбие. Если у нас не останется этих людей – то все напрасно.

Тененбаум посмотрела пробирку на свет:

– Есть способ, мистер Райан, пока мы не можем получить больше слизней…

– И какой же?

– В Восторге полно умирающих и мертвых людей. Но пока они еще живы, идет… как бы сказать, особый этап в усвоении ими АДАМА… когда внутри организма выделяется ре-извлекаемый АДАМ. Он скапливается в области живота. И мы уверены…

Она посмотрела на Сушонга, тот кивнул Райану:

– Да. Мы уверены, что он может быть собран. Из мертвых тел.

Карлоский хмыкнул и покачал головой. Но ничего не сказал. Райан взглянул на него – трудно было чем-либо сильно удивить Карлоского, но им, похоже, это удалось.

Он снова обратил взгляд на морского слизня:

– Вы сможете получать АДАМ из трупов?

Сушонг снял очки и начал протирать их шелковым платком:

– Да. Есть определенный способ, как это делать. Нужно чувствовать АДАМ, правильно собирать его шприцем и аккуратно перевозить. Маленькие Сестрички идеально подходят для этого.

Тененбаум нахмурилась:

– Но эти девочки и так… повреждены. Если мы отправим их собирать АДАМ, то кто будет защищать их? Они… – ее взгляд метнулся к Райану и тут же в сторону. – Они стоят очень много денег. И они не доверятся обычной охране… и мы не можем доверить их обычным людям.

– Что до этого, – сказал Сушонг, – мы разработали гибриды наших киборгов, которых использовали для глубоководных работ. У Гила Александра большой прогресс с Альфа-серией, а Август Синклер одолжил в «Персефоне» того Джонни-с-Поверхности. Субъект Дельта – он связан с девчонкой, которую отобрали у Лэмб. Элеонорой Лэмб.

– Связан? – спросил Райан, не уверенный, нравится ли ему, как это звучит.

– Девочки привязываются к этим созданиям, Альфам. Они будут… суррогатными отцами. Малышки называют их большими папочками. Очень мило. Девочки будут подготовлены для работы с ними.

Тененбаум одобрительно хмыкнула:

– Похоже, им нужен какой-то образ взрослого человека, кто-то, с кем будет уютно…

Разговор становился все более и более странным. Райан уже не был уверен, что понимает их задумку.

Но он знал, что решение проблемы необходимо. И ему нравилась идея с добычей АДАМа из мертвецов. Замкнутый круг внезапно оказался еще одним звеном Великой Цепи.

– Так что именно вам понадобится от меня? – наконец-то спросил Райан.

Возле «Дерущегося МакДонага» 1958

«Наверное, это будет выглядеть не очень красиво, – подумал Салливан, – слежу за соблюдением правопорядка в Восторге, а этим вечером оказался самым пьяным сукиным сыном во всем городе…»

Он стоял неподалеку от таверны МакДонага, покачиваясь, пытаясь определить насколько поздно уже было. Точно далеко за полночь, лампы почти потушены. Даже свои собственные часы не разглядеть.

Сколько же денег он просадил за карточным столом в той подсобке? Не меньше четырехсот долларов Восторга. Покер. Его погибель. Надо было не пить так много, остановиться, пока ставки не стали такими высокими. А, может, вообще не играть…

Но его старый любящий азартные игры бес вернулся вдвое сильнее, чем был раньше. Впрочем, только это и помогало Салливану не думать обо всем бардаке, творившемся в Восторге. И о своей неспособности справиться со сплайсерами. Он был уверен, что Райан начинает смотреть на него как на бесполезного старого пьяницу.

Может, нужно было жениться. Снова. Оказаться под боком у теплой женушки, которая как следует возьмется за него.

Он вздрогнул. Жена. Как вообще парни вроде МакДонага справляются с этим?

Салливан вздохнул и пошел к лестнице. Только его рука коснулась металлической двери, как с той стороны раздался звук удара и острый свист.

Сплайсер.

Коридор двоился перед глазами из-за выпивки, а во рту пересохло. Слишком пьян, чтобы разбираться с этим.

– Надо поаккуратнее… – он облизнул губы и взялся за рукоять револьвера в кармане пальто. Но вот опять: он же главный коп. И это надо показать. – Нахрен аккуратность.

Он достал оружие, распахнул дверь, сделал два шага и получил в грудь заряд «Акустического удара». Звуковая волна оттолкнула его назад, больно ударила о металлический дверной косяк. За кучей ящиков сидел хищный сплайсер с выпученными глазами и в порванной футболке.

– Попался, большой значок! Или, лучше сказать, большой зад!

Он вытянул руку, чтобы ударить акустическим плазмидом еще раз, но Салливан, быстро протрезвев, уже скользнул за дверь и укрылся за стеной. Вновь выглянуть его заставил дикий смех: по потолку в одном пожелтевшем нижнем белье как муха скакала женщина с длинными грязными волосами, которые свисали вниз как испанский мох. Она указала испачканной рукой на сплайсера внизу и покрутила пальцами, и тихий свист превратился в рев ветра, появился маленький ураган, закруживший куски мусора, подхватывавший пустые ящики и разбивавший их о стены.

– Ха-ха-ха-хааа! – загоготала она. – Хочешь прокатиться!

Сплайсер закричал и постарался извернуться, но расширяющийся поток «Вихревой ловушки» уже поймал его, оторвал от пола, крутанул точно тряпичную куклу, и с грохотом уронил. Он орал в ярости, а сплайсер-паук все хихикала.

«У них в тыквах все сгнило», – подумал Салливан.

– Два плазмида у одной сумасшедшей, – пробормотал он, стараясь прицелиться в женщину, скрытую сумраком коридора. Но она вдруг спрыгнула, приземлившись словно кошка, и оказалась с ним лицом к лицу.

– Кукольный коп, ты попал, щенок! Это ты!

Она махнула рукой и рядом с ней возник еще одни сплайсер, почти точный ее двойник. Салливан рефлекторно выстрелил, но пуля лишь прошла через мерцающую картинку.

«Третий плазмид».

«Мишень».

Она снова засмеялась, но вдруг лицо ее сделалось испуганным, глаза расширились. Она посмотрела вниз и увидела кривое разделочное лезвие, показавшееся из-под ее ребер, полилась кровь. Она повалилась лицом вниз, умирая, удар нанес тот первый сплайсер. Теперь он вытянул руку – увааам – и Салливана отбросило назад, он упал на спину…

Ошеломленный, какое-то мгновение шеф лежал, уставившись в потолок, хватая ртом воздух. Потом сел, взглянул на дверной проем, в четырех шагах от которого что-то притаилось в тени, наверное, тот сплайсер.

Салливан встал, отряхнулся, спрятал револьвер в карман и сказал:

– К черту это.

Он развернулся и пошел назад к бару.

«Зал Будущего» 1958

Диана МакКлинток отправилась на одну из своих долгих, одиноких прогулок по Восторгу. Она знала, что это опасно. В ее сумочке лежал пистолет.

Но после четырех коктейлей Диана не особо волновалась об опасности. Она шла кое-куда окольными путями. В «Приют бедняка». Не могла пойти туда прямой дорогой. Боялась, что Эндрю может следить за ней с помощью камер, с помощью своих агентов. Пришлось сделать огромный крюк, чтобы он никогда не заподозрил, что она надеялась поближе взглянуть на человека, которого все звали Атласом…

Она брела через музей, новый «Зал Будущего», в котором множество видеороликов нахваливали плазмиды. Все это было немного иронично, если учесть, сколько ужаса принесли эти плазмиды.

Диана шла вперед сквозь мертвенно-бледный свет Восторга, слушая эхо своих шагов, мимо таинственных насосов, забившихся в ниши в стенах, мимо дымвшихся под стеклянными, точно кристальными, потолками купален, через высокий атриум, полный латуни, золота и хрома, через широкие залы, которые казались такими же роскошными, как и обеденные залы во дворцах. Дворцом, вот чем ей казался Восторг, богато украшенным дворцом из стекла и райиниума. Море поглотило его, а теперь медленно переваривало.

А иногда Диане казалось, что все в Восторге уже мертвы. Каждый человек – просто призрак или королевской особы, или слуги. Она вспомнила затонувший город Эдгара Алана По. Она читала всего По в попытке узнать больше, произвести впечатление на Эндрю и остальных. Снова и снова ее мысли возвращались к «Городу на море». Вспоминались строки стихотворения, некоторые из них были особенно уместны сейчас…

Она вздохнула и пошла дальше, полупьяная, с пульсирующей от боли головой.

Диана держалась так, словно направлялась в «Приют бедняка» по собственной прихоти, прошла через прозрачный коридор, металлические двери, вниз по ступеням…

У стен, прямо под замысловатыми переплетениями граффити, сидело множество угрюмых бродяг. Они курили, пили, разговаривали и посматривали на нее с тревожившим интересом.

Возможно, это было самое подходящее время, чтобы укрыться в кафе «Аквариум». Оно выглядело довольно цивилизованным.

Диана поспешила в кафе, заняла кабинку возле пыльного окна и заказала кофе у неопрятной, жующей жвачку официантки, державшей кофейник.

– Без проблем, дорогуша, – сказала официантка, откинув назад каштановые кудри, – хочешь пирог? Он из морской пальмы, но на него сахара не пожалели, так что все не так и плохо…

– Нет, спасибо, – пробормотала Диана, раздумывая, может ли спросить у этой женщины об Атласе…

Официантка тем временем поспешила на другую сторону зала, к посетителю весьма бандитского вида.

Диана отпила кофе, смотря в окно, она надеялась, что кофеин поможет ей избавиться от головной боли.

Опасно здесь находиться. Она легко могла попасть в руки сумасшедших сплайсеров. Но ее депрессия в последнее время постоянно нашептывала: «Возможно, это было бы даже к лучшему…»

Но после смерти Фонтейна Восторг погрузился в состояние шаткого мира. И Диана надеялась, что так и останется.

Поговаривали, что Атлас часто появлялся в «Приюте бедняка», всегда, разумеется, под прикрытием, ведь стая Салливана искала его для «допроса». Он встал на путь, который мог закончиться только в «Персефоне».

«Зачем я здесь?» – спросила себя Диана, хотя и так знала ответ. Ей хотелось лично увидеть того человека. Встреча с Марджи у казино «Сэр Приз» и искренность этой молодой женщины дали свои плоды.

Эндрю возненавидит ее, если узнает, куда она ходила. Но это как раз было частью причины, почему она сейчас здесь. У Атласа было то, что потерял Эндрю Райан, – настоящее сердце.

От раздумий Диану пробудил переполох снаружи. Несколько людей с дробовиками кричали на толпу безработных. Казалось, сгоняли их в очередь. Удивительно, но бродяги повиновались без всякого сопротивления…

Затем на сцене появился мужчина, за которым шли еще несколько человек, несших большие корзины. Но именно этот мужчина сразу привлекал к себе внимание. Он был красив, широкоплеч, с хорошей шевелюрой и чисто выбритым, слегка раздвоенным подбородком. Одет он был как рабочий: белая рубашка с закатанными по локоть рукавами, брюки на подтяжках и простые ботинки. Но преподносил он себя так, словно обладал властью. Хотя при этом в нем и не было никакого жесткого авторитаризма. Его лицо было добрым, полным сострадания, когда он взял одну из корзин и начал тихо раздавать вещи людям в очереди. Первой оказалась седоволосая женщина с морщинистым лицом, на ней было подранное платье. Она приняла пакет, и Диана ясно могла прочитать по ее дрожащим губам:

– Спасибо, о, спасибо вам…

Он ответил ей коротко, похлопал по плечу и направился к следующему человеку в очереди, лично отдав пару ботинок и мешок, который, судя по всему, был наполнен консервами.

Мог ли это быть тот самый Атлас?

Официантка подошла к столику Дианы и спросила скучающим голосом:

– Хочешь еще кофе, милочка, или как?

– На самом деле я бы хотела… – Диана достала десятидолларовую банкноту с изображением Райана и сунула ее в карман фартука официантки, – узнать, мужчина снаружи, он тот, кто я думаю?

Официантка нервно осмотрелась, заглянула в карман фартука, кивнула и заговорила тихо:

– Он… зовет себя Атласом. Я только одно знаю: даме, которая живет неподалеку от меня, было бы нечего есть, если бы не этот человек. Он помогает всем. Раздает бесплатно припасы каждую неделю. Говорит о новом порядке.

Официантка поспешила по своим делам, и Диана снова уставилась в окно, на человека, которого звали Атласом. Он был добрым, но сильным – именно мужчину такого типа ей бы хотелось встретить…

Диана колебалась. Посмеет ли она выйти и поговорить с Атласом? Учитывая, что, возможно, Эндрю следит за ней?

Слишком поздно. Раздались крики, снаружи заверещал сигнал тревоги, приближались констебли. Атлас помахал своим подопечным и скрылся за углом. Шанс был упущен.

Но теперь Диана все решила. Так или иначе, она встретится с этим человеком…

Она будет стоять лицом к лицу с Атласом.

«Форт Веселый», тир 1958

Они были одни в длинном, узком тире, стреляли по мишени в форме человека. В воздухе витал запах пороха, пол устилали гильзы. Билл стоял за спиной жены, выглядывая из-за ее плеча.

– Вот так, любимая. Прицелься и стреляй прямо промеж глаз.

Элейн вздрогнула и опустила револьвер:

– Билл, неужели надо говорить вот так? Промеж глаз? Это же просто бумажная мишень…

Билл МакДонаг грустно усмехнулся:

– Прости, дорогая, но ты сказала, что тебе это нужно для самообороны! А сплайсеры вокруг не в игрушки играют… – Он положил руку на ее плечо и добавил мягче: – Если хочешь защититься от них, то должна стрелять на поражение. Я знаю, это чертовски отвратительно. Мне и самому было тяжело стрелять в тех парней…

Элейн глубоко вздохнула, подняла пистолет, вытянув руку, и прицелилась в силуэт на противоположной стороне тира.

Она поморщилась и нажала на спусковой крючок, моргнув, когда затрещали выстрелы.

Билл вздохнул. Ни одна пуля не достигла цели.

– Хорошо. В этот раз глубоко выдохни перед выстрелом, жми на спусковой крючок мягко и…

– Ох, Билл, – Элейн опустила оружие, ее губы дрожали, а на глазах наворачивались слезы. – Это так ужасно! Мне приходится… Мистер Райан никогда не говорил, что все будет вот так…

Билл взглянул на дверь, желая убедился, что никто их не услышит. Казалось, они здесь одни. Хотя теперь нельзя было утверждать такое наверняка…

– Билл, это просто… я не могу растить Софию здесь, в месте, где мне приходится…

Он обнял ее одной рукой:

– Я знаю, любимая. Я знаю.

Элейн уткнулась лицом в его плечо и заплакала:

– Я хочу уехать из Восторга! – прошептала она.

– Элейн, милая, надо быть аккуратнее с такими словами, – он облизнул губы. «Только послушай себя! – подумал он. – Превратился в трусливого ублюдка». – Всему свое время, родная. Фонтейн исчез, но теперь этот… Атлас заключает какие-то сделки со сплайсерами, заготовил где-то много АДАМа. И они работают на него. И он собирается что-то предпринять, не просто же так раздает еду и листовки, любимая. Все мы, на этой стороне, должны быть готовы защищаться. Здесь становится опаснее, чем когда-либо…

Она всхлипнула и протерла нос платком, вытащив его из кармана мужа, после глубоко вздохнула и кивнула:

– Конечно, хорошо, Билл. Я просто надеюсь, что ты прав насчет тех, в кого нам придется стрелять. – И тихо добавила едва слышным шепотом: – Мне кажется, это могут оказаться люди и с нашей стороны.

Она вновь подняла пистолет:

– Думаю, мне лучше… быть готовой ко всему.

Элейн вытянула руку и прицелилась в бумажный силуэт. Сделала долгий, глубокий вдох, отцентрировала прицел на голове мишени и выстрелила.

Квартира Билла МакДонага 1958

В канун Рождества Билл, Карлоский и Редгрейв сидели за карточным столом в гостиной МакДонагов и играли в покер в свете рождественской елки. Две бутылки (одна из которых была почти пустая) стояли рядом с тарелкой, покрытой крошками от печенья. Билл начинал чувствовать себя слишком пьяным. Иногда казалось, что карты в его руках вдруг удаляются, а комната вокруг вертится.

– Интересно, станет ли Атлас действительно такой уж проблемой, как думает мистер Райан, – проговорил Редгрейв, хмурясь над своими картами. – Все, что у нас есть, это слухи. Будто бы он работает со сплайсерами, дает им АДАМ. Только откуда у него взяться всему этому АДАМу?

– Много припасов Фонтейна проделали номер с исчезновением, – ответил Билл, стараясь рассмотреть собственные карты. Это бубны или червы? – Когда они устроили там рейд, большинства материалов не оказалось на месте. Райану пришлось напрягать Сушонга, чтобы сделать новые. А как по мне, лучше бы они позволили… – он не закончил фразу. Ему хотелось бы, чтобы плазмиды просто закончились. Но Карлоский мог доложить об этом Райану. А Райан сейчас был не в том настроении, чтобы позволять кому-то подвергать его политику сомнениям.

Редгрейв поднял банк. Билл спасовал, Карлоский ответил. Редгрейв показал три туза.

Карлоский хмуро взглянул на констебля и бросил свои карты.

– Ты, черный ублюдок, опять обманул меня!

Черный коп лишь усмехнулся в ответ и сгреб все фишки.

– Я побил тебя, вот что я сделал, выбил как старый ковер…

– Ба! Черный сукин сын!

Перетасовывая карты, Билл косо посмотрел на Редгрейва, чтобы понять, как тот отнесся к оскорблениям Карлоского.

К его облегчению, констебль был весьма весел, кончик языка выглядывал между зубов, когда он смотрел на свои новые фишки.

– Не удивлен, что такой невежественный казачий сукин сын, как ты, не умеет играть в покер… но чтобы русский не прикончил свою выпивку? Это печально, мужик!

– Что? – Карлоский сделал вид, что дрожит от ярости. – Не прикончил выпивку!

Он схватил бутылку – в ней была водка, которую он делал сам из картофеля, выращиваемого в отделе гидропоники Восторга, – и наполнил их стаканы до краев прозрачной жидкостью, пролив на стол почти столько же.

– Сейчас! Мы смотреть, кто умеет пить! Черный ублюдок или настоящий мужчина! Билл, ты тоже пьешь!

– Не-а, я не настоящий мужчина, я женатый мужчина! И жена надерет мне задницу, если я завалюсь в кровать еще более поддатым, чем теперь…

Он выпил уже три рюмки неочищенной водки – более чем достаточно.

– Так и есть! – театрально подтвердила Элейн, выглянув из дверей спальни. – Я его пинком из кровати вышибу! – но она смеялась.

Билл смотрел, как супруга, зевая, подошла к елке, чтобы поправить украшения. Интересно, что, даже видя Элейн в такой момент, когда ее волосы растрепаны, на лице никакого макияжа, подол махрового халата, далекого от привлекательных будуаров, прикрывает босые ноги, он все еще чувствовал к ней необъяснимое влечение. И водка тут была не при чем, Билл часто испытывал подобное, смотря на нее в домашней обстановке.

– Очень милая рождественская елка! – сказал Карлоский, подняв стакан в тосте.

Маленькое рождественское «дерево» было сделано из проволоки, зеленой бумаги и нескольких цветных фонариков – единственные рождественские украшения, которые разрешал Райан. Никаких звезд, никаких ангелов, никаких волхвов и никакого Иисуса. «Светское Рождество – счастливое Рождество!» – сообщал плакат, появившийся на площади Аполлона прямо накануне праздника. На нем был изображен подмигивающий отец, который одной рукой бросал Библию в мусорную корзину, а другой – протягивал меленькой девочке плюшевого медвежонка.

– Не засиживайся тут долго с этими пьяными мужланами, Билл! – Элейн протерла глаза и вновь напустила на себя грозный вид.

– Ха! – сказал Карлоский, дружески хлопнув Редгрейва по плечу. – Его жена гоняет как мелкого мальчишку, хех!

Билл рассмеялся и покачал головой:

– Прости, любимая. Мы уже почти все с картами!

Ее неодобрительный взгляд исчез, она подмигнула:

– Нет, ребята, продолжайте играть в свои карты! Веселитесь! Я только зашла попросить вас не шуметь очень громко, а то разбудите Софи.

Редгрейв широко улыбнулся ей:

– Мадам, спасибо, что пригласили меня на праздничный ужин! Это значит для меня многое! – он поднял свой стакан за нее.

– Рада, что вы смогли прийти, констебль Редгрейв. Доброй ночи.

– Da! – сказал Карлоский. – Счастливых праздников, миссис! – И с яростью обернулся к Редгрейву: – А теперь пей, черный ублюдок!

Редгрейв засмеялся, и они припали к своей водке, чокнувшись стаканами, когда допили ее.

– Оки-доки, – Карлоский заговорил тише, когда Элейн вернулась в спальню, – мы будем играть в карты, ты проигрываешь свои деньги мне, и мы увидим, умеешь ли ты пить на самом деле… черный ублюдок!

– Казачий дьявол! Наливай еще!

Ресторан «Кашмир» 1958

В канун Нового года Билл МакДонаг и его жена сидели за угловым столиком в роскошном ресторане, неподалеку от огромного, во всю стену, окна, за которым простиралась морская пучина. Они сняли свои серебристые маскарадные маски и положили их на стол, возле бутылки шампанского.

Билл посмотрел в окно. Ярко освещенные, похожие на небоскребы здания, до которых были ярды и ярды соленой дрожащей воды, казалось, пританцовывали в такт свинга Каунти Бейси.

Билл подмигнул Элейн, и она натянуто улыбнулась в ответ. Она была хороша в своем белом платье с жемчужной оторочкой и глубоким декольте, но, вопреки всем ее стараниям, все еще выглядела немного осунувшейся. Элейн больше не могла спокойно спать. Они оба не могли. В последнее время любой, пытавшийся заснуть в Восторге, постоянно бессознательно прислушивался: ожидал услышать или сигнал тревоги, чтобы начать спасаться, или завывания охранных ботов, вступивших в схватку со сплайсерами.

Сидеть возле окна было прохладно. Смокинг тут особо не согревал. Но Билл не хотел оказаться ближе к группе людей, ожидавших появления Райана и занимавших столики у фонтана. Сандер Коэн в пернатой маске что-то тараторил скучающему Силасу Коббу. Диана МакКлинток в золотой маске, окаймленной алмазами, сидела в одиночестве, ровно держа спину, за маленьким столиком, зарезервированным для нее и Райана, и наговаривала что-то на свой диктофон. Сам Райан ушел по делам, в «Гефест», собирался сделать какое-то новогоднее обращение по радио.

– Что ж, любимая… – Билл поднял бокал шампанского, стараясь сделать вид, что ему весело, – через несколько минут настанет 1959 год…

Элейн МакДонаг медленно кивнула и выдавила из себя еще одну слабую улыбку. Страх мелькнул в ее глазах, но тут же спрятался. Она одарила мужа смелым взглядом, который всегда разрывал его сердце:

– Да! Уже почти Новый год, Билл, – Элейн посмотрела на соседние столики, где, поблескивая украшениями, разодетые в маскарадные костюмы и маски гуляки размахивали трещотками, смеялись, разговаривали, стараясь перекрикивать музыку, отмечали так весело, как только могли. Потом посмотрела на растяжки, плакаты, круглый знак, сделанный специально для вечеринки, с тепло-розовой, неоновой надписью «Счастливого Нового года 1959».

– Забавно, Билл, все эти годы здесь… Софи растет, ни разу не видев солнца… теперь война… и уже почти пятьдесят девятый… Время летит забавно в Восторге, да? Одновременно так медленно и так быстро…

Билл кивнул. Элейн боялась и сильно тосковала по дому. Но он просто не мог заставить себя отказаться от человека, который забрал его из уборной и сделал настоящим инженером. Конечно, Райан поддался лицемерию, но он все же был обычным человеком. И, может быть, Восторг действительно должен был пережить этот переходный период, прежде чем вернуться на путь истинный. Им просто надо вычистить все от приспешников Атласа, опаснейших сплайсеров и последователей Лэмб.

Он заметил, что Элейн смотрит на вооруженных людей, констеблей, стоявших у стен. Они не носили маскарадных масок. Множество вооруженных бойцов, призванных защитить это элитарное сборище от обезумевших мутантов.

Если вы потеряли работу в Восторге, то получить место констебля несложно – смертность среди них была весьма высокой.

Билл был рад видеть, что Бренда принесла каждому констеблю по фужеру шампанского на подносе, готовясь к полуночи. Они стали выглядеть хоть немного по-праздничному.

«Пушка в одной руке, в другой – шампанское, – подумал он, – вот такой Восторг».

У него самого пистолет был под полой смокинга, а у Элейн в – жемчужно-белой сумочке, расшитой бисером.

– Как думаешь, с Софи все хорошо? – спросила она, поигрывая бокалом и с тревогой смотря на часы.

– Разумеется, с ней все будет хорошо.

– Билл, я хочу пойти домой, как только настанет новый год. В двенадцать часов пять минут, хорошо? Не нравится мне оставлять Софи с няней надолго, я не знаю, умеет ли Маришка стрелять. Понимаешь, я оставила ей пистолет, но…

– Не волнуйся, мы уйдем спустя несколько минут после полуночи, любимая.

Песня Каунти Бейси смолкла, его заменил Дюк Эллингтон. Полтора десятка пар в маскарадных масках танцевали в свободном пространстве между столиками, вымученные улыбки чопорно застыли на их лицах.

Билл задумался над тем, что слушал сейчас весь остальной мир. Музыка в Восторге была такой устаревшей. Ходили слухи о каком-то рок-н-ролле…

Пытаясь хоть как-то изменить настроение жены, МакДонаг взял ее за руку и потянул, поднимая на ноги, приглашая потанцевать под песню Эллингтона. В Нью-Йорке они любили ходить вместе на танцы…

А затем песня оборвалась, прямо на середине, и начался отсчет, возглавил его Сандер Коэн:

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один! Счастливого Нового года!

Билл притянул Элейн ближе для полуночного поцелуя…

В этот момент прогремел взрыв. Куски двери влетели внутрь, отбросив троих констеблей в центр зал, точно тряпичных кукол. Билл толкнул стол, стараясь создать хоть какое-то укрытие, повалил Элейн на пол за столешницу и накрыл ее своим телом. Пулеметные пули рикошетили от бронированных оконных стекол и прорывали смокинги, ранили визжащих, разодетых женщин. Элейн вопила что-то о Софи. Еще одна бомба влетела в зал, она разорвалась, в воздух взмыли человеческие конечности, разбрызгивая кровь. Играла «Auld Lang Syne»⁴⁹, пока рычали оружейные выстрелы, которые словно были частью Нового года. Крики... Снова выстрелы…

На лицах атаковавших виднелись усмешки: сплайсеры носили маски-домино, маски с перьями, золотые маски…

Голос Эндрю Райана зазвучал из динамиков системы громкой связи, он начал новогоднюю речь…

Билл выглянул из-за края стола, увидев сплайсера в черной маске, который орал:

– Долгих дней Атласу!

Другой, выскочивший из облака дыма, повисшего в искореженном дверном проеме, вопил:

– Смерть Райану!

«…ваша сила воли привела вас сюда, и она же поможет все здесь восстановить. Что ж, Эндрю Райан предлагает тост. За Восторг, 1959. И пусть это будет наш лучший год».

– Диана!– крикнула Элейн.

Билл обернулся и увидел Диану МакКлинток, она ползла мимо них на локтях и коленях, изумленное лицо кровоточило, зеленое платье превратилось в тряпку, покрытую красными пятнами.

– Диана, вниз! – позвал он.

Позади нее несколько констеблей прятались за барной стойкой и ухмылялись. Билл понял, что некоторые из них были замешаны во всем происходящем. Вверху засвистел бот безопасности, открыв огонь по сплайсерам, врывавшимся в зал. Нитро-сплайсер в белой маске метнул очередную бомбу, она взорвалась над столом, под которым укрылись трое мужчин, их смокинги и их плоть образовали влажное месиво.

Билл молил Бога, чтобы этому уроду хватило здравого смысла не кидать слишком много бомб в сторону окон. Они были задуманы взрывоустойчивыми, но не выдержали бы больше одного заряда за раз.

– Давай, Элейн! Мы уходим! – резко сказал Билл, стараясь придать жене немного храбрости. – И захвати свою сумку!

Билл достал пистолет, и они с Элейн поползли как пехотинцы, над которыми натянули колючую проволоку, к нескольким все еще стоявшим столикам. Истекающий кровью, громко хохочущий сплайсер полз навстречу как голодный аллигатор. Его маска болталась под подбородком, все лицо было изъедено бледно-розовыми шрамами, оставленными АДАМом и удивительным образом гармонирующими по цвету с розоватыми отблесками от круглой таблички «Счастливого Нового года 1959». Из огнестрельной раны на шее у него хлестала кровь, но он все равно хрипло пел:

– Я всего лишь волосок, с подбородка меня ссек, в штопор я сейчас пойду, ко дну, ко дну, ко дну…

Он заметил МакДонагов и взмахнул кривым ножом, целясь в лицо Билла. Тот выстрелил ему в лоб.

Лезвие с тихим звяканьем упало на пол, Элейн охнула, увидев мертвого человека. Они поползли дальше.

Билл рискнул обернуться и посмотрел назад, и тут же заметил группу верных констеблей, среди которых были Редгрейв и Карлоский. Они стреляли из-за поваленного на бок стола по сплайсеру-пауку, который карабкался по потолку возле выбитых взрывом дверей. Нитро-сплайсер в красной маске силой разума понес бомбу по воздуху, она пролетела мимо их укрытия, но тут же вернулась. Карлоский и Редгрейв бросились в разные стороны, раздался взрыв. Редгрейв покатился по полу, раненый. Рядом рявкнул дробовик – Риццо выстрелил в нитро-сплайсера, лицо мутанта буквально исчезло, превратившись в красные брызги, очередная граната разорвалась в его руках, туловище разлетелось на куски в разные стороны, точно новогоднее конфетти.

Билл пополз вперед, обхватив одной рукой Элейн, которая двигалась рядом, попеременно всхлипывая и сыпля проклятиями. Они добрались до качавшейся двери, ведущей на кухню.

– Ладно, малыш, – прошептал он ей на ухо – На счет три мы вскакиваем и бежим через те двери. Берегись моего пистолета, возможно, придется стрелять. Раз, два, три!

Они поднялись и ринулись вперед, Билл оттолкнул дверь плечом, тут же выстрелил – с низкого потолка свесился сплайсер-паук. Раненый, он повалился на плиту, прямо на кастрюлю с кипятком и на горящие конфорки. Визжа от боли, он повернулся на бок и рухнул на пол.

Они побежали дальше, в задний зал. Билл повернул налево, но тут рядом с ним раздался выстрел. Он обернулся и увидел, искаженное от гнева лицо Элейн: ее пистолет дымился, а сплайсер с продырявленной головой завалился на спину. Гранта выпала из его рук и покатилась по полу…

– Вниз! – взревел Билл, толкая Элейн за стальную кухонную тележку, закрывая жену собой. В этот момент сработала граната. От взрывной волны тележка пошатнулась и упала прямо на них, острый край впился в правую руку Билла.

– Твою чертову мать! Как же больно!

– Билл, ты в порядке? – спросила Элейн, кашляя, пока рассеивался дым.

– Да, только вот в гребаных сумасшедший монах звонит в колокола! Давай, надо вставать, любимая!

Они пошли, пошатываясь, по задымленному коридору, глаза щипало. Где-то позади них раздалась стрельба, пол сотрясся от очередного взрыва. Другие люди тоже бежали из кухни. Билл посмотрел назад и увидел спотыкавшегося Редгрейва: он был ранен в ногу, но все-таки шел, за ним – Карлоский, подгоняя.

Риццо остался в дверях, стреляя в сплайсера, которого Билл не мог отсюда видеть. Свистящий звук – Риццо вскрикнул, но этот вопль перешел в бульканье, когда кривое лезвие вгрызлось в его шею. Он упал, кровь заливала смокинг…

Билл выстрелил в сторону двери, сплайсер в маске отшатнулся. Элейн продолжала дергать его за руку и кричать что-то о Софи. Он позволил ей вытянуть себя через запасной выход на лестницу. Пролетом ниже они увидели бледных, испуганных констеблей, один из них позвал:

– Сюда! Быстрее!

Надеясь, что не окажутся в ловушке, Билл и Элейн пошли за ними.

Мимо промелькнул коридор, переходы, пропускной пункт, проверка удостоверений, атриум, лифт…

Время казалось забавным, оно странно обрушилось, схлопнулось…

И когда они оказались в собственной квартире, Билл запер дверь. Элейн так и стояла с сумочкой в одной руке и с пистолетом в другой.

– Привет! – крикнула из соседней комнаты Маришка Лютц, няня.– Уже вернулись? Хорошо провели время?

Центральный контроль Восторга, офис Райана 1959

– Я с ума схожу, когда думаю об этом! – голос Райана дрожал. Он смял доклад и метнул его в угол. – В канун Нового года! Хладнокровное вероломство! Они ожидали, что там буду я! Это была атака на меня – но также это была атака на душу и сердце Восторга. Наши самые лучшие мужчины и женщины были в том зале, Билл, праздновали наступление нового года. И минимум шесть констеблей предали нас! Повезло, что Пат Кавендиш действовал быстро – перебил почти всех продажных ублюдков. Но, черт возьми, мы должны избавиться от всех гнилых яблок в нашей корзине!

Его слова звучали с горечью, но разумно. В последнее время Билл подозревал, что внутри Райана зрел какой-то переворот…

Кроме Билла и Райана, в офисе никого не было. А Биллу бы хотелось, чтобы его кто-нибудь поддержал. Сейчас он должен был сказать то, что очень не понравится Райану.

Поерзав в кресле, Билл потер руку, ушибленную той упавшей тележкой. В ушах у него все еще звенело, Элейн продолжали мучить ночные кошмары.

– Мистер Райан, это нападение произошло не на пустом месте. Все из-за того, что вы вывели Фонтейна из игры. Вот на что эта реакция. Люди говорят, что Восторг уже совсем не такой, каким был, национализировать бизнес… силой! Это дало им оправдание слететь с катушек! Атлас же воспользовался возможностью и поджег фитиль всего этого безумия…

Райан фыркнул:

– Это не национализация. В любом случае, мне принадлежит большая часть Восторга. Я построил здесь все! И просто действую в интересах всего города! Атлас же – очередная болтливая «Pravda», он называет паутину лжи истиной! Если мы позволим ему закрепиться здесь, то получим очередного Сталина! Этот человек хочет быть диктатором! И если это война – да будет так!

– Мистер Райан, не думаю, что мы сможем победить в этой войне. Простая математика! На стороне Атласа слишком много сплайсеров. И слишком много бунтовщиков. Нам нужно заключить мирный договор, босс, Восторг не выдержит революцию! Это подводный город, мистер Райан! В Северной Атлантике! Над каналом лавы! Все это так… боже мой, неустойчиво. Мы уже задыхаемся от тысяч протечек, но достаточно и всего одной крупной в неподходящем месте в «Гефесте», чтобы получить адский взрыв. Что случится, если ледяная вода вступит в контакт с раскаленной лавой в зоне повышенного давления? Да здесь все взлетит на воздух! А боевые риски грозят именно таким ущербом!

Райан посмотрел на Билла, его взгляд неожиданно стал спокойным, а голос еще спокойнее:

– И, что же ты думаешь, мы должны им предложить? – он закрыл глаза, вздрогнув. – Профсоюзы?

– Нет, босс, многие из тех ребят работали на Фонтейна. Другие просто хотят АДАМ. Жаждут его. Давайте отдадим «Фонтейн Футуристикс» людям Атласа. Неправильно идти против наших же принципов – заниматься национализацией, мистер Райан. Мы можем повести себя честно, показать, нам есть за что бороться. Мы можем вернуться на тот путь, которым шли раньше, и отдать «Фонтейн Футуристикс»!

– Отдать им…? – Райан покачал головой, не веря. – Билл, люди погибли, чтобы получить плазмидную индустрию! И их смерти не станут напрасными!

Билл ни минуты не верил, будто Райан волновался, что чья-то смерть окажется напрасной. Это было просто оправдание. Эндрю Райан хотел плазмидную индустрию. Такова была его природа. Он был магнатом. А плазмидная индустрия оказалась самым большим призом в этом магазине игрушек.

– «Райан Индастриз» владеет сейчас «Фонтейн Футуристикс», – продолжил Райан. – Во благо города. В свое время я прекращу это. Но я не собираюсь передавать компанию этому убийце и паразиту Атласу!

– Мистер Райан, мы должны остановить войну. Она уничтожит нас всех… здесь некуда отступать! Если мы не заключим с ними мир, мне придется уйти из Совета.

Райан посмотрел на него с грустью:

– Значит, ты тоже покидаешь меня, Билл. Единственный человек, которому я доверял… предает меня!

– Я должен показать вам, насколько меня это волнует: мы должны установить мир! Дело не только в Атласе, представьте, что будет, если он заключит сделку с Софией Лэмб? Ее люди фанатики. Теперь, после побега, она вдвое опасней, чем была! И этот маленький безумный культ тоже пойдет против нас! Нам нужно остановить эту войну, мистер Райан!

Райан ударил по столу кулаком так сильно, что по кабинету прокатилось эхо.

– Войну можно остановить, только одержав в ней победу! А одержать победу можно, обладая превосходящей силой, Билл! Мы можем сделать мутации сильнее, используя феромоны, мы сможем контролировать наших сплайсеров… и обладать армией непобедимых сверхлюдей! У нас есть лаборатории, но, да, сейчас АДАМа не хватает, – он хрустнул костяшками пальцев. – Оставшиеся у нас Маленькие Сестрички не могут произвести его в достаточном объеме. Но зато он есть в трупах! Его можно собрать, Билл! И Маленькие Сестрички идеально подходят для этой цели! Мы можем заставить эту войну работать на нас! Война может быть не только катастрофой, но и возможностью!

Билл уставился на него.

Райан махнул рукой:

– Все на твоем лице написано, Билл. Ты меня оставил. Ты всегда был верен. Но я боюсь, что ты окажешься таким же разочарованием, как и многие другие. Те, кто повернулись спиной к великому замыслу. Те, кто предали Восторг. Те, кто запачкали великолепное творение рук моих, – он покачал головой. – Будущее Мира… предано!

Билл понимал, что ему лучше изменить ситуацию как можно быстрее, если он надеется снова увидеть Элейн и дочку. Это ясно читалось в глазах Эндрю Райана. Ему было достаточно позвать Карлоского или любого другого из своих людей, чтобы Билл оказался в камере, Контроль над «Персефоной» был потерян, но в Восторге все еще можно было оказаться в карцере или быть выброшенным в океан через воздушный шлюз.

Он медленно, глубоко вздохнул и кивнул:

– Вы правы, мистер Райан. Думаю, я теряю веру. Я … – он облизнул губы, надеясь, что разыгрывает эту сцену правильно. – Я крепко обдумаю все это. Мы найдем выход

Он почти поверил в это сам.

Райан откинулся на спинку стула и нахмурился, пристально смотря на Билла. Но он ясно видел, что Райан хочет ему верить. Он был одиноким человеком и доверял столь немногим.

– Очень хорошо, Билл. Ты мне нужен. Но ты должен понять, мы сейчас здесь, в Восторге, и мы преданы нашей идее. И будем действовать по-моему. Я построил Восторг. И сделаю все, что должен, но не позволю паразитам разрушить то, что я создал.

Площадь Аполлона, Банкирская улица 1959

«Ох, черт возьми», – подумал Билл МакДонаг, заметив впереди, у крупнейшего из банков Восторга, Анну Калпеппер. Он сопровождал Эндрю Райана этим тревожным утром и понимал, что подумает мистер Райан, услышав ее пение. Сам он уже слышал однажды, как она пела в своей новой роли протестной исполнительницы, и удивился, что она ушла из Совета ради того, чтобы критиковать «Райан Энтерпрайзес» за новую экономическую депрессию, впившуюся в душу Восторга…

Анна стояла на углу и пела под гитару для волновавшейся толпы, свет ламп отражался от ее золотых сережек и плясал в черных кудрях.

– Рим горит, а она играет на скрипке, – прорычал Райан, когда Билл последовал за ним в проход, в нескольких ярдах от множества раздраженных людей, осадивших «Первый банк Восторга». Карлоский и двое охранников, здоровенных ребят, одетых в длинные пальто, вооруженных автоматами-пулеметами Томпсона, шли в паре шагов перед Райаном, еще двое – позади. Воспоминания о новогодней атаке были свежи.

Вдоль обеих стен прохода выстроились очереди ворчливых, хмурых клиентов, большинство из них – люди в простой рабочей одежде или помятых костюмах. Они прижимали к себе документы, переминались с ноги на ногу, точно стояли в очень длинной очереди в уборную. Мужчина с жидкими волосами, в полосатом потертом костюме старался выглянуть из-за спин впереди стоявших, чтобы увидеть банк, и кричал, сложив руки рупором:

– Давайте, давайте же, мы хотим наши деньги, хватит там тянуть!

Когда Райан проходил мимо, люди начинали шептаться. Некоторые смотрели ему вслед пристально и толкали друг друга локтями, но никто не хотел вступать в спор первым.

– Вы могли бы временно закрыть банки, мистер Райан, – предложил Билл, – то есть на несколько дней, пока вся эта истерика не уляжется, и мы не успокоим людей…

– Нет, – ответил Райан твердо, когда охранники окружили его, стволы автоматов они держали направленными в потолок, но готовы были мгновенно наставить их на толпу и открыть огонь, если кому-нибудь придет в голову кинуться на Эндрю Райана. – Нет, Билл, это будет означать вмешательство в дела рынка. Дураки имеют право забрать свои деньги.

– Но такой отток капитала, босс, может иметь катастрофические последствия…

– Это уже так. Но они заплатят свою цену. В итоге рыночная корректировка заставит их носиться в поисках убежища как крыс во время ливня. Я просто хотел узнать, правда ли это, увидеть все своими глазами.

– Мы можем попытаться поговорить с ними прямо здесь…

Райан фыркнул:

– Бесполезно. Я обращусь к ним по радио, попытаюсь переубедить. Но нет никакого смысла доказывать что-то толпе.

Карлоский обернулся и заговорил тихо с Райаном, одной стороной рта:

– Давайте выведем вас отсюда, мистер Райан…

– Да, да, мы сейчас пойдем…

Но Райан задержался, глядя на собирающуюся толпу. Люди, выходившие из банка, на ходу считали горстями свои доллары, но все больше и больше приходило на эту улицу желающих снять деньги. Появилась информация о войне с Атласом и о том, что сплайсеры собирались уничтожить банки, что они станут целью диверсантов. Билл задумался, не сам ли Атлас распространил эти слухи, умышленно спровоцировав набег на банки. Депрессия дала ему победу в пропаганде.

Присутствие Райана немного успокоило людей в толпе, крики и вопли сошли на гудящий ропот, и Билл смог ясно расслышать песню Калпеппер. Что-то о Коэне, о «певчей птичке Райана», которая на самом деле была его «конюхом».

– Слышал я об этом коммунистическом стихоплетстве, – сказал Райан Биллу с ядовитым спокойствием, сердито смотря на Анну. – Песни Союза, тамошние организаторы исполняют «народную музыку» о рабочем люде. Как будто красные имеют какое-то представление о том, что такое работа!

Теперь Анна заметила Райана, и Билл увидел, что Калпеппер заволновалась, голос ее дрогнул, когда она присмотрелась к вооруженным охранникам. Но в итоге она лишь облизнула губы и продолжила петь. Билл был вынужден признать ее смелость.

– Итак, Анна выступила против меня, – констатировал Райан. – Я слышал о подобном. Но что все зашло так далеко… поддерживать музыкой разорение банков! Смею предположить, что она думает найти здесь баранов для стада Атласа. Или, может, она овца другого сорта – из культа Лэмб… – он покачал головой с отвращением. – Я увидел здесь достаточно. Пойдемте отсюда. Я прослежу, чтобы эта маленькая красная птичка перестала петь…

«Плазмиды Райана» 1959

Маленькая девочка смотрела, широко распахнув глаза, как гигантский металлический человек с грохотом шел через комнату, датчики на его круглом шлеме светились. Это была всего лишь дистанционно управляемая модель, внутри него не было человека. Бриджит Тененбаум управляла этой скрежетавшей пародией на водолаза с контрольного пульта, следя за тренировочной зоной. Ей нужно было аккуратно направлять эту модель Большого Папочки, он мог случайно наступить на девочку с силой товарного состава.

Субъект 13 была маленькой светловолосой девочкой в розовом платье, она уставилась на Большого Папочку своими крупными лазурными глазами. Это все было частью процесса подготовки: девочка находилась под действием препаратов, делавших ее более восприимчивой к связи с существом, которое станет ее стражем в тех диких городских джунглях, которыми стал Восторг.

– Он большой и сильный, – щебетала малышка. – А еще он веселый!

– Да, – сказала Бриджит, – он твой большой веселый друг.

– А можно мне поиграть с ним? – детский голос немного дрожал из-за препаратов.

– Определенно… – Бриджит Тененбаум остановила модель Большого Папочки.

Затем она дернула рычаг, и тяжелая рука Большого Папочки поднялась, потянулась к маленькой девочке.

Было в этой картине что-то, что потрясло Бриджит Тененбаум до глубины души…

Станция метро на площади Аполлона 1959

Выходя из станции метро, Диана МакКлинток снова почувствовала себя потерянной, хотя прекрасно знала, зачем пришла сюда. Чтобы найти Атласа. Но даже так она не могла преодолеть ощущения невещественности своего бытия – бытия призрака, бродившего по дворцу.

А потом у забаррикадированного прохода, ведущего на площадь Аполлона, что-то привлекло ее внимание… плакат на металлической стене.

Он вопрошал: «Кто такой Атлас?»

Всего три этих слова под стилизованным героическим изображением смелого, уверенного в себе мужчины, на котором была рубашка с закатанными рукавами и брюки на подтяжках, лицо его чисто выбрито, кулаки уперты в бока, а провидческий сильный взгляд устремлен в будущее рабочего народа…

В тот единственный раз, когда она видела его, сидя в кафе, он выглядел как самый обычный человек: красивый, крепкий – но обычный. Но он совершал из ряда вон выходящее: рисковал попасться констеблям Райана, когда участвовал в акте возмутительного альтруизма.

И, в конце концов, Атлас, должно быть, харизматичный человек, какой сможет вдохновить ее, избавить от чувства бессмысленности…

Она повернулась к бородатому часовому, положившему дробовик на баррикаду. Он был коренастым, носил рабочую рубаху и синие джинсы, запачканные машинным маслом.

– Послушайте, не могли бы вы сказать мне… Я видела его однажды в «Приюте бедняка». Атласа. Он раздавал припасы. Я бы… я бы хотела поговорить с ним. Может быть, я могу помочь. Когда я увидела его в «Приюте бедняка», я просто… – Диана покачала головой. – Я просто почувствовала что-то.

Часовой посмотрел на нее, словно раздумывая, была ли в ее словах искренность. Потом кивнул:

– Понимаю, о чем ты. Но не знаю, можно ли тебе доверять…

Женщина осмотрелась, и, убедившись, что никто не смотрит, достала из сумочки пачку долларов Восторга:

– Прошу вас. Это все, что я могу дать сейчас. Я оплачу вход. Но я должна увидеть его.

Часовой взглянул на деньги и тяжело сглотнул, потом быстро схватил их и спрятал в карман:

– Постой здесь.

Он обернулся и окликнул другого часового, постарше. Они переговорили в полголоса, затем бородач обернулся и подмигнул ей. Старший часовой торопливо ушел, а бородач вернулся на свой пост, посвистывая. Жестом он велел Диане ждать и сделал вид, что не замечает ее.

Выбросила ли она просто свою взятку на ветер? Может быть, она выбросила свою жизнь – сплайсеры-пауки наблюдали за площадью Аполлона, забравшись высоко на стены. Освещение здесь сегодня было резким, неравномерным, неподалеку разлагались трупы. От их зловонья ей делалось дурно. Диана все еще была немного пьяна, и пространство вокруг покачивалось, и ей казалось, что ее вырвет, если она продолжит слышать этот запах гниения.

Но она не ушла. И собиралась стоять здесь до тех пор, пока ее либо не убьют сплайсеры, либо же пока ей не позволят увидеть Атласа.

Если Райан в ней не нуждался, рассудила Диана, то, может, нуждался кто-то другой.

Женщина подбежала к баррикадам:

– Атлас дал добро. Он примет тебя, МакКлинток, – сказала она. Диана изо всех сил старалась не таращиться на ее изуродованное лицо: одна глазница заросла зарубцевавшимися тканями, а каштановые волосы были спутаны. – Фило, ты идешь с нами.

Вооруженный дробовиком Фило кивнул и наставил оружие на гостью:

– Шагай передо мной.

Диана подумала об отступлении, но все-таки перебралась через деревянные обломки разрушенных ворот и пошла с этими людьми по площади Аполлона, к «Люксам Артемиды». Одноглазая женщина перешагнула через низкую кучу мусора на пороге, и Диана последовала за ней в вонючее нутро здания.

Желудок ее прихватывало, пока она прокладывала путь через заплесневелый мусор. Они вышли на лестницу, которая зигзагами уходила вверх, в шахту, сделанную из бетона, покрытого сетью граффити, и металла. Они поднялись на четыре этажа, прошли мимо пьяниц и стаек чумазых детей.

Сопровождающие Дианы провели ее через застеленный ковром зал с обгоревшими стенами. Маленькая лохматая женщина держалась уверенно, Фило шел позади. Свет снова моргнул.

– Свет может вырубиться, – заметил Фило негромко. – Райан отключил электричество в этом здании. Мы восстановили все кое-как, но это ненадежно.

– У меня есть фонарик, – ответила женщина. Они оказались у другой лестницы, но в этот раз, к удивлению Дианы, начали спускаться. Эта лестница была относительно чистой, здесь не было никого, кроме какого-то случайного часового, который почесался и кивнул, когда они прошли мимо.

И они шли все вниз и вниз, гораздо дольше, чем когда поднимались, и оказались у… подвального коридора.

Над ними змеилось сплетение окутанных паром труб, а под ногами хлюпали лужи, пока они не вошли в небольшую прихожую с высоким, протекающим потолком. Дверь «Секьюрис» охранял трясшийся, ухмылявшийся сплайсер в заношенном свитере, подранных брюках и разваливающихся ботинках, из которых торчали носки. Его лицо покрывала уродливая красная золотуха. Он жонглировал тремя ножами для разделки рыбы – изогнутые лезвия почти касались единственной лампочки под потолком, пролетали мимо нее в какой-то четверти дюйма.

– Что за новая сука, болтливые-титьки? – спросил сплайсер скрипучим голосом, не прекращая жонглировать.

– МакКлинток. Атлас сказал, она может войти.

– Что-то не верю, болтливые-титьки, но мы поджарим тебя, если врешь! Ха! Входите!

Он отошел в сторону, продолжая жонглировать, а «болтливые-титьки» открыла автоматическую дверь, Диана поспешила вперед, желая побыстрее уйти от сплайсера.

Они оказались в ярко освещенном помещении. Трубы и теплотрассы здесь прогрызали пол возле самых стен. Комната была теплой, ее наполняли запахи сигаретного дыма, плесени и морской соли.

Сигарету курил поджарый мужчина, непринужденно сидевший за помятым металлическим серым столом. На столе стоял стакан и лежала золотая пачка сигарет.

Это был он. Человек, которого Диана видела, сидя в кафе. На нем была белая рубашка, с закатанными по локоть рукавами, прямо как на плакате. «Хорошее лицо», – подумала она, оно излучало надежность.

Два неопрятных телохранителя стояли позади него, рядом со скоплением клапанов, оба были в комбинезонах и с Томми-ганами. У одного во рту плясала незажженная трубка.

– Я Атлас, – сказал человек за столом по-ирландски живо, осматривая ее с тревожащей откровенностью. – А вы одна из птичек Райана?

– Я Диана МакКлинток. Я работаю… работала… на мистера Райана. Я видела, как вы помогали людям в «Приюте бедняка», и меня это тронуло. Мне не очень нравится все, что происходит… Я просто хочу увидеть, что… увидеть… – а что именно она хотела?

Он хитро улыбнулся:

– Вы, похоже, не уверены, что именно хотите увидеть, мисс МакКлинток.

Она вздохнула и неосознанно поправила волосы:

– Я устала. Выпила немного. Но… я хочу узнать больше о вас, без дурных намерений. Я не работаю на констеблей. Я многое видела. Слышала истории… Не знаю больше, чему верить… Только знаю, что однажды, когда я шла через площадь Аполлона, одна женщина поднялась на баррикаду и сплайсер… работавший на Эндрю… – ей не нравилось вспоминать об этом. Та женщина бежала, полная жизни, а в следующий момент сплайсер послал в нее огненный шар, и она упала, с шипеньем обратившись в обугленный, темный труп в нескольких шагах от Дианы. – Что ж, сплайсер сжег ее. И это ее выражение лица… Словно она хотела что-то сказать мне. Так что сегодня… – она вздохнула. – Не знаю. Я просто так устала сейчас…

– Подай даме стул, идиотище, – зарычал Атлас на Фило.

Без единого слова, Фило принес из угла металлический стул, и Диана села. Атлас подтолкнул к ней золотую пачку:

– Сигарету?

– Я бы не отказалась от одной, – она открыла пачку и взяла сигарету дрожащими руками. Фило дал ей прикурить, и Диана с благодарностью вдохнула, потом выпустила в воздух шелковый поток дыма. – Это, это же настоящая сигарета! Табак «вирджиния»! И в золотой упаковке! Для революционера вы здесь неплохо устроились…

Атлас усмехнулся:

– О да. Но мы достали их в одной из маленьких кладовых Райана под Восторгом. Уверен, он привез это, чтобы продавать в маленьком магазине; в магазине, где я когда-то полы драил. Я же был ремонтником, уборщиком в Восторге – приехал сюда, когда они напели мне свою красивую ложь, что здесь, мол, найдется достойная работа. В итоге оказался уборщиком. А потом и на такое место устроиться не смог.

– А чем вы до этого занимались?

– Я был механиком, – он затушил сигарету, пальцы его выглядели слишком белыми и мягкими для рабочего человека. – А что добыли в той кладовой, так почти все раздали людям. Откуда, вы думаете, у народа здесь вообще есть еда, если Райан, этот великосветский сын Сатаны, прекратил поставки в «Артемиду»?

Она кивнула:

– Он говорил об амнистии для всех, кто откажется от… как же он это назвал… от большевистской организации.

– Большевистской организации! Мы теперь советские! Едва ли так можно назвать людей, требующих честного шанса!

Диана сбила пепел с сигареты в пепельницу, стоявшую на столе:

– Для Эндрю любое требование «шанса» – проделки «розовых»⁵⁰,– она фыркнула. – И я уже сыта им по горло. Но вас, народ, у меня тоже любить нет причины. Видите, что вы сделали со мной, – МакКлинток коснулась шрама на щеке.

Он печально покачал головой:

– Вас ранило во время боя, да? Бомба? Но вы все еще очень красивая женщина. И вы были слишком сильны, чтобы погибнуть там. Это закалило ваш характер – вот что произошло на самом деле, Диана.

Он смотрел на нее с обезоруживающей искренностью. И ей хотелось в него верить.

– Почему вы зовете себя Атласом? Это же не ваше настоящее имя.

– Вы уже сами догадались, да? – он усмехнулся. – Ну-у-у… Атлас – это Атлант, который держит мир на своих плечах. У него широкая спина. А кто такой рабочий человек? Рабочий человек тоже несет мир на своей спине. Держит его для таких привилегированных особ, как вы!

Он открыл ящик стола и, к удивлению Дианы, достал оттуда бутылку настоящего ирландского виски «Джеймсон».

– Надо и о похмелье подумать, как считаете? Фило, найди нам стаканы…

Они пили и разговаривали о политике и справедливости, об организации и перераспределении имущества в пользу тружеников.

– И вы считаете себя освободителем рабочего класса, Атлас?

– Я не освободитель. Освободителей не существует. В этом только Райан и был прав. Эти люди освободят себя сами! Им просто нужен человек, который скажет, что это возможно, – он подвинул свой стакан. Затем продолжил: – Вы же знаете о Маленьких Сестричках, так ведь? О том, что делают с маленькими несчастными сиротами?

– Я слышала… Да, и это меня беспокоит, если вам интересно.

Атлас налил ей уже третий стакан:

– Разумеется, это должно вас беспокоить, – торжественно произнес он и закурил новую сигарету. – Это должно разрывать вас изнутри! У меня самого маленькая дочка. Как подумаю, что эти ублюдки доберутся до малышки! Ох, раздумья! Но остановят ли они кого-нибудь от покупки АДАМа? Нет. Восторг не может пойти на такое, Диана, моя дорогая. Так не может продолжаться…

Ей не понадобилось так уж много времени, чтобы принять решение. И причина тому – не виски и сигареты, не сильный подбородок и честные голубые глаза, не острота мнения. А мысль об одиноком возвращении домой, об ожидании услышать хоть что-нибудь от Эндрю Райана.

Нет. Никогда снова.

– Атлас, – сказала она, – я бы хотела помочь.

– А почему я должен верить, что Райан не подослал тебя сюда, расскажешь мне?

– Я покажу вам, что я не шпион. Я буду делать то, что он бы никогда не одобрил. И тогда… вы увидите, что мне можно доверять.

«Плазмиды Райана» 1959

В странной маленькой комнате, наполовину лаборатории со стенами из стали, наполовину детской, было прохладно. Холодные капли воды падали из-под проржавевшего болта на потолке. Бриджит сообщила о протечке ремонтникам, но никто до сих пор так и не пришел залатать ее.

А субъект 15 и не возражала. Бриджит заметила, что маленькая девочка рада каплям, она, казалось, была в восторге от крошечного вторжения огромного океана в ее комнату. Присев на корточки в углу, малышка пыталась поймать падающие капли. Она захихикала, когда ей удалось схватить одну…

Бриджит вздохнула. Эксперименты проходили хорошо: удавалось развивать привязанность с помощью обусловливания. Но с каждым днем ей самой становилось все тяжелее, она словно несла какой-то невидимый глазу груз. Бриджит начинала чувствовать себя Большим Папочкой, как будто тоже была закована в металл. Эта мысль напомнила ей – пора.

Она подошла к двери, открыла ее, достала пульт дистанционного управления из кармана халата, наставила устройство на гигантскую серую фигуру, спокойно стоявшую в коридоре. Где-то внутри этих металлических доспехов было нечто, все еще остававшееся человеком, оно пребывало в некоем коматозном состоянии, ожидая сигнала к пробуждению… но никогда не пробуждалось до конца. Он всегда будет немногим больше, чем машина.

Она нажала на кнопку пульта, и Большой Папочка ответил мгновенно, повернулся со скрипом, с тяжелым топотом зашагал в лабораторию обусловливания.

– Ооох! – защебетала субъект 15, радостно хлопнув мокрыми ладошками, когда увидела Большого Папочку. – Мистер Пузырек здесь!

Бриджит Тененбаум смотрела, как субъект 15 пошла, почти как лунатик, к Большому Папочке. Маленькая девочка обняла его металлическую руку, посмотрела на гиганта, неуверенно улыбаясь…

И тут, впервые за много лет, Бриджит Тененбаум вспомнила.

Она снова девочка в Белоруссии, снова смотрит, как нацисты забирают ее отца. Война еще не началась, но они избавляются от возмутителей спокойствия. Нацистский офицер, возглавляющий взвод, обращает на нее взгляд своих серых глаз. Это большой, круглолицый человек со шлемом на голове, его руки в тяжелых перчатках, от плеча к поясу перекинут лоснящийся кожаный ремень, высокие сапоги отполированы до блеска, пуговицы и медали сияют. Он говорит:

– Малышка, ты можешь оказаться полезной. Сначала на кухне. Придет время – отправишься в лагерь… Подопытные сейчас нужны… – он протягивает ей руку, а она смотрит на него во все глаза, думая, что это скорее машина, чем человек. Когда-то отец водил ее на сеанс немого кино, и там она видела человека, сделанного из металла. Этот офицер – металлический человек в военной форме, металл скрыт плотью…

Она знает, что никогда больше не увидит своего отца. Она будет одна. И этот человек протягивает ей руку. Что-то закрывается в ее сердце. Она думает: «Я должна подружиться с этими металлическими людьми…»

Она протягивает руку и берется за облаченную в перчатку ладонь…

И сейчас в Восторге Бриджит Тененбаум вздрогнула, вспоминая девочку, которой была… и женщину, которой стала. Еще до того дня она всегда отдалялась от людей, ей было непросто общаться. Но все же дверь в ее сердце оставалась приоткрытой. А в тот момент, когда маленькая Бриджит взяла за руку офицера, она захлопнула дверь, что всегда была открыта для ее семьи. Ей просто надо было выжить…

И теперь Бриджит стояла и смотрела на субъект 15 и на Большого Папочку. Субъект 15 – очередная девочка, которую принуждают привязаться к машине. Металлические люди, облаченные в плоть, и металлические люди Восторга с запертой плотью. Субъект 15 была измененным ребенком, ее детская природа уничтожена во имя целей Восторга – она так похожа на ту маленькую девочку, которой была Бриджит.

Плечи ученой дрогнули.

– Не ее, – прошептала женщина, – довольно…

Когда она сказала это, то ощутила, что ее словно вывернуло наизнанку. Чувства прорвались, закипели в сердце. Снова, еще один раз, она была ребенком, но станет матерью. Матерью множества приемных детей. Она не могла больше относиться к этой девочке как к подопытной.

Бриджит подошла к малышке и обняла ее:

– Прости меня, – сказала она, а слезы потекли по щекам, – мне так жаль.

«Люксы Меркурия» 1959

«В чем разница между человеком и паразитом?» – раздались слова по общественному радио. Они отражались, точно вибрируя, от металлических стен, преследуя Билла, направлявшегося в сторону квартиры Салливана. Камера повернулась к нему, когда он дошел.

«Человек строит, – продолжал записанный голос Эндрю Райана. – Паразит говорит: «Где моя доля?» Человек создает. Паразит говорит: «Что подумают соседи?» Человек изобретает. Паразит говорит: «Осторожно, так ты можешь наступить на мозоль Богу».

Билл начинал подумывать, что насчет последнего «паразит» может оказаться прав.

Он постучался, и дверь перед ним открыл сам Салливан. Шеф безопасности посмотрел ему за спину, чтобы убедиться, что гость один. После чего кивнул:

– Входи.

Билл слышал запах алкоголя в дыхании Салливана, походка шефа оказалась шаткой, когда он поплелся от двери. Билл последовал за ним и захлопнул дверь. Квартира Салливана сильно напоминала его собственную, только обстановка была куда более холостяцкой. Была тут и другая особенность – множество «павших солдат», пустые бутылки стояли на письменном и обеденном столах, даже на ковре.

Салливан сел на диван и смахнул на пол пустую бутыль, ее место на журнальном столике занял диктофон. Билл устроился рядом. Слева от него оказалось панорамное окно с видом на морской пейзаж. Силуэты зданий чуть дрожали из-за течения. Желтоперые рыбы проплыли мимо, но вдруг, в один миг, все разом, в своем мистическом единодушии, сменили направление и понеслись прочь от ярких огней комнаты.

– Выпьешь? – спросил Салливан безжизненным голосом. Его глаза покраснели. Похоже, он не высыпался.

Для такого было рановато, не пробило еще и пяти, но Билл не хотел, чтобы все выглядело так, будто он осуждает Салливана:

– На палец или два из этой бутылки, что бы там ни было, приятель.

Салливан наполнил стакан, который давненько не промывали. Билл взял его:

– К чему вся эта спешка и волнение, Шеф? Твои срочные послания выпрыгивали из пневмопочты, и вот. Пришлось закончить с работой раньше, чтобы оказаться здесь вовремя.

Салливан повернулся к сложенному, недовязанному черно-красному одеялу, которое лежало рядом с ним на диване. Он потянулся к нему и погладил свободной рукой, губы его дрожали. Затем он осушил свой стакан и со звучным хлопком поставил его на журнальный столик.

– Райан начал свою маленькую пропагандистскую компанию, чтобы все эти делишки с Маленькими Сестричками казались просто замечательными. Сделал из детей плазмидные фермы. А для тебя, Билл, это все тоже замечательно?

– Господи, нет. Мне не нравятся плазмиды – и они мне дважды не нравится, когда их производят таким способом. Райан говорит, что это временно, что все равно сирот никуда не пристроить, но… – он покачал головой. – Это не может продолжаться вечно. Все разрушается: город... и люди. Это место развалится на части, если мы не…

Билл замолчал, подумав вдруг, что его просто дурачат, а он говорит нечто столь близкое к мятежу шефу безопасности Райана! Не подстроено ли все это? Но Салливан уже давно был недоволен своей работы, и он сделал Билла кем-то вроде своего доверенного лица. Иногда нужно кому-то доверять. И за столько лет он хорошо узнал шефа Салливана. Салливан не был актером. Особенно, когда напивался. Это все по-настоящему.

– Тут уже все давно расползается по швам, Билл, – невнятно пробормотал Салливан. – У меня здесь кое-какие записи, все на одном устройстве, но из разных времен, разных людей… – он нажал на кнопку пуска. – Я хочу узнать твое мнение об этом, Билл. Ты единственный сукин сын во всем мертвецки затопленном городе, кому я доверяю…

Из магнитофона полилось насмешливое бренчание гитарной мелодии, кто-то свистел на фоне. За негромким ударом барабана последовал женский, поющий голос, в котором Билл узнал голос Анны Калпеппер:

Дальше ленивый и дразнящий голос Калпеппер продолжал все в том же духе. Когда Салливан нажал на «паузу», Билл пожал плечами и спросил:

– Ладно, а что с этим, шеф? Я слышал подобные безумные вещи и прежде. Она свалила из «Райан Индастриз», теперь часто бывает в моей таверне. Сказать по правде, пьет там и старается умничать среди друзей, язвит насчет Райана. А такие песенки популярны у некоторых людей в Восторге, но их не поют очень уж громко.

Салливан хмыкнул:

– Ты считаешь, что подобное не заслуживает… наказания?

– За что? Это ж просто песня, разве нет?

– Лады, а что насчет этого?

Салливан запустил запись, на этот раз Анна Калпеппер просто говорила: «Коэн не музыкант, он конюх у Райана. Коррумпированная политика Райана гадит повсюду, а Коэн за ней прибирает. Но вместо того, чтобы делать это лопатой, как любой убирал бы за мулом, Коэн использует навязчивую мелодию и умно построенную фразу. Но не имеет значения, как хорошо это звучит, с запахом-то он ничего поделать не может».

Салливан вновь остановил запись, налил себе очередной стакан, слова его теперь зазвучали еще более невнятно:

– Што с-ты думаешь об этом?

– Хммм… что ж. Должен признать, это довольно провокационно, шеф. Но людям искусства лишь бы говорить, говорить и говорить. Это практически ничего не значит.

– Знаешь что, послушай-ка это… Тут один из парней, кого мы должны были недавно арестовать. Но он спрятался где-то, между нами, я этому рад, Билл... а запись еще тех времен, когда Фонтейн был на плаву…

Салливан запустил запись, и Биллу показалось, что он узнал голос Питча Уилкинса.

«Мы все приехали сюда, думали, что станем частью Великой Цепи Райана. Только вот оказалось, что цепь Райана сделана из золота, а наша другого рода: с таким большим тяжелым ядром на лодыжке. Он там, наверху, в «Форте Веселом», развлекается с модными модельками, а мы в этой дыре рыбу от кишок чистим. Фонтейн обещает кое-что получше».

– Говорит прямо как один из подстрекателей Атласа, – заметил Билл, – голоса разные, а идеи одни и те же.

– А теперь послушай вот эту, Билл, – сказал Салливан, – того же человека, но уже позже.

«Фонтейн закручивает гайки, да еще как. Сказал, что если не будем отваливать ему восемьдесят процентов с прибыли, он сдаст нас Райану. Сукин сын! Сэмми Джи сказал, что подумывает пойти к констеблю. И на следующий день Сэмми Джи нашли в соленом озере. У нас здесь нет никакого выбора».

Салливан остановил запись и налил себе еще, покачиваясь:

– Понимаешь, Билл? Теперь-то ты понимаешь?

– Не совсем, шеф…

– Смотри, во-первых, их привезли в Восторг. Как тебя. Как меня. После чего они узнали, что все здесь не совсем так, как обещано, если ты не один из богатеев. Тогда Фонтейн согнал их в свою маленькую «цепь». Они захотели выйти из нее, когда и это добром не обернулось, и что произошло? Некоторые из них начали погибать. Что же им оставалось? Приходилось продолжать работать на Фонтейна! И что происходит? Райан отправляет нас ловить их. Вешать за контрабанду! За то, что они вынуждены были делать!

– Не знаю, был ли это для них единственный вариант, шеф. Но я понял, о чем ты…

– И после всего этого «Персефона».

Билл вздохнул:

– Ненавижу даже думать об этом месте. Я боялся, что сам там окажусь.

– Лэмб захватила целую часть Восторга, основала там свою базу. Кто дал ей эту базу? Райан, кто ж еще. Пытать людей, чтобы выявить последователей Лэмб… это только привело к Лэмб больше последователей.

– Пытки? Я никогда не знал об этом…

– Он не хотел, чтобы ты узнал, Билл. Чтобы поймать красных «Персефоны» и контрабандистов Райан не просто разрешает пытки, он лично руководил как минимум одним таким допросом, когда Пат Кавендиш делал всю грязную работу.

– Пытки! – у Билла похолодело в животе от этой мысли. – Ты уверен, шеф?

– О да! Мне приходилось убирать за этим музор… мусор. Ладно, возможно, они вынуждены так поступать. Возможно. Но эта девушка, эта Калпеппер, все, что она делала – ныла и стонала. Или пела, если тебе угодно называть это так. Пела очередную смешную, глупую песенку об этом психе, Сандере Коэне. Хочешь знать, насколько он двинутый? Послушай…

Салливан вновь включил запись.

Голос Сандера Коэна начал отрывисто декламировать:

«Дикий заяц» Сандера Коэна. Хочу убрать я уши прочь. Но не могу. Я прыгаю, меня прыжок не отрывает от земли. Это мое проклятие, вечное проклятие! Хочу убрать я уши прочь, но не могу! Это мое проклятие, мое гребаное проклятие! Хочу убрать я уши прочь! Прошу! Уберите их! Прошу!…»

– Ну да, – сказал Билл, когда это прекратилось, – мы же знаем, что этот тип эксцентричен, шеф…

– Эксцентричен? Он убийца! Поехал на АДАМе. Убивает людей ради забавы в «Форте Веселом». Обмазывает их тела цементом, делает статуи и выставляет в своей подсобке.

Билл уставился на него:

– Шеф, ты меня разыгрываешь.

– Нет. Не разыгрываю. Хочу закрыть его. Но Райан настаивает, что это союзник… – он с отчаянием покачал головой.

– Райан защищает его?

– Коэн разнылся, что песня Калпеппер выставила его посмешищем. Сказал, что там и над Райаном заодно потешались. Прислал записи всего этого. Райан и сам немного умом тронулся…

– Он же не принимал АДАМ, да?

– Райан? Нет. Ему и джина хватает. Иногда он спокоен. А все остальное время его сжирает паранойя. Два дня трезвый, один день – полупьяный. Не очень хорошая картина вырисовывается. Я-то это отлично знаю.

Билл облизнул губы. В горле неожиданно стало так сухо.

– Не может быть никаких оправданий для защиты Коэна, если он убийца…. – он сделал долгий глоток виски, которое ему налил Салливан, но вкуса не почувствовал.

– Так что мне пришлось защищать это мелкое ничтожество, Коэна, – прорычал Салливан, – который предложил Райану приказать мне… – шеф замолк на полуслове, взял красно-черное одеяло. Сжал его у груди: – Красивое, правда же? Когда я с ней покончил, то оставил ее как есть, голой в ванне…

Билл уставился на него:

– О чем ты? Что ты с ней сделал?

Салливан закрыл глаза и прижал одеяло к себе, пролив этим резким движением выпивку на колени.

– Я увидел у нее на постели недовязанное черно-красное одеяло. Оно было красивым. Знаешь, черное и красное, очень симпатичное. Так что я забрал его. Как-то это было неправильно, оставлять это одеяло лежать там…

Билл допил виски. Может быть, стоило постараться уйти сейчас, пока Салливан ему еще позволял это. Но он все-таки спросил:

– Шеф, ты хочешь сказать, что Райан отправил тебя убить Анну Калпеппер?

Салливан все смотрел на одеяло. После долгого молчания он наконец-то ответил:

– В ее ванной. Опустил под воду… Ее глаза, Билл, ее глаза смотрели на меня из-под воды… когда я держал… Когда поднимались пузыри, я думал: «Вот оно! Это уходит ее жизнь!» Ты знаешь? Ее жизнь уходила из ее рта пузырями! Прямо как вон те пузыри за окном... видишь их?

– Господи Иисусе, шеф, это… – Билл глубоко вздохнул. Он не знал, что сказать. Чувствовал, будто должен утешить Салливана. «Мне жаль, что ты прошел через подобное». Но такое нельзя сказать убийце. – Шеф, я должен возвращаться к жене. Уже… слишком поздно, чтобы что-то с этим поделать. Мы должны просто… отпустить это. И я хочу, чтобы ты знал, все останется между нами. Все, что ты рассказал.

– Ох, я не могу отпустить это, – Салливан закрыл глаза, его голос был едва различим. – Пойду в «Дары Нептуна». Найду теплое местечко и…

Билл встал, пятясь от него, поспешил к двери. И ушел, не проронив больше ни слова.

«Плазмиды Райана» 1959

Бриджит Тененбаум лежала на своей кровати. Она была полностью одета и неотрывно смотрела на металлическую стену, зная, что не будет спать этой ночью. Перед ее взглядом все еще стояли их лица… с обожанием смотрящие на металлических людей.

Маленькие Сестрички. Их огромные, темные, доверчивые глаза… Она не сможет больше выносить этого. То, как они будут карабкаться на ее колени, жестокие в своей невинности.

Она должна действовать, обрести утешение. Можно было просто убежать, спрятаться в одиночку в каком-нибудь уголке Восторга. Была в городе одна заброшенная жилая подсобка, которую нашла Бриджит. Но отправиться туда одной не вариант – это не поможет. Их глаза, их лица будут преследовать ее. От них нигде не спрячешься.

Нет. Единственный способ – освободить их отсюда. Тогда она перестанет чувствовать их боль, их освобождение станет и ее освобождением…

Сейчас для этого было столько же подходящее время, как и любое другое. Была поздняя ночь, почти все караульные собрались снаружи, надо будет отключить камеры и ботов, Но она знала, как это сделать, да и позже найдет способ, как пройти мимо четвертого охранника. Возможно, его придется убить.

Бриджит протянула руку и достала из-под кровати бутылку водки, которую купила у Карлоского. Алкоголь оказался плохим средством от появившегося у нее нестерпимого чувства, подталкивавшего к заботе о детях. Она сдалась после половины бутылки.

И еще половина осталась…

Бриджит открыла бутылку без этикетки, набрала немного водки в рот и сбрызнула ею свой лабораторный халат, потом сняла ключи с крючка на стене и вышла в коридор. Камера безопасности повернулась к ней и отправила охранного бота, осмотреть ее, тот облетел Бриджит один раз, опознал ее «ДНК-маячок» и повернул назад, к своему контейнеру. Ученая пошла дальше, сделала остановку в шестнадцатой лаборатории, вышла оттуда и застыла на месте. Двое караульных преградили ей дорогу, они хмуро смотрели на нее, держа в руках дробовики.

Высокого, одетого в комбинезон, охранника с болезненным лицом звали Рольф. Второго, с плохими зубами, Бриджит не знала. У него был значок констебля, прикрепленный кверху ногами к старой шинели.

– Что вы тут слоняетесь, сейчас не ваше рабочее время, леди, – проговорил Рольф, щурясь и смотря на нее с подозрением.

Бриджит подмигнула им, покачиваясь, надеясь, что хорошо изображает опьянение.

– Не могу уснуть. Одиноко. Подумала, может, мне полегчает, если я навещу вас. Может, я приму душ, да? И, может быть, вы присоединитесь ко мне там, м?

У Рольфа отвисла челюсть, никогда его еще ничто не удивляло так сильно. Но она видела, что ему хочется во все это верить.

Второй, коротышка, почесал спутанные волосы:

– Ну, вы... имеете в виду… только Рольфа?

– О нет, там хватит места для всех, но по очереди, хорошо? – притворяясь, что делает глоток из бутылки, она повернулась и указала на дальний конец коридора, где были душевые.

Потом вновь повернулась к ним и улыбнулась, с каким-то пьяным помутнением:

– Возьмите бутылку и подождите там, ладно? Мне надо прихорошиться…

– О нет, здесь очень много камер, – начал Рольф, – если кто-то проверит…

– Я их отключу! – настаивала Бриджит, отмахнувшись от проблемы. – Это ничего!

– Что здесь происходит? – позвал рыжеволосый мужчина, держащий в одной руке Томми-ган, а в другой – фонарик. Он прошел к ним по коридору, нижняя губа была неодобрительно выпячена вперед. Выражение лица его изменилось, на нем появилось вожделение, стоило ему увидеть бутылку в руке Бриджит, это точно не было вожделением к самой Бриджит…

– Это… вино?

Она покачала головой:

– Нет. Кое-что покрепче. Хочешь?

Бриджит сунула ему бутылку.

– Отнеси водку в душ, а я позабочусь о камерах. Можешь поделиться с этими ребятами, хорошо? У нас небольшая вечеринка. – Женщина погрозила им пальцем: – Но в душе вы должны быть послушными мальчиками!

Она отвернулась от них, смеясь, и побрела в сторону панели контроля охранных систем…

Бриджит слышала, как они бормочут, направляясь к душевым. Рольф говорил:

– Я не знаю… Может, глоток или два, но нет никаких вариантов, чтобы мы…

Ученая ввела комбинацию на кодовом замке, отключила все охранные камеры и ботов, затем пошла проверить душевые. Все было готово. Убойная доза снотворного, которую она добавила в водку, сделала свое дело и весьма быстро. Трое часовых развалились на полу, храпя. Бриджит забрала один из их дробовиков, разрядив другой.

Все самое важное лежало в ее сумке: оборудование, необходимое для извлечения слизней, несколько банок с консервами. Устройство очистки сможет заставить морских слизней распадаться прямо в детских животах, потом надо будет лишь вызвать рвоту.

Бриджит поспешила дальше по плохо освещенному коридору к ряду комнат, в которых держали детей. Перед тем как пойти к девочкам, она прислонила дробовик к стене, не желая никого напугать. Каждый раз, выпуская ребенка, она подмигивала и прижимала палец к губам, призывая к тишине.

– Теперь, дети, – зашептала Бриджит, когда вокруг нее собралась низкорослая толпа, – мы будем играть в молчанку, в прятки. Мы выпустим остальных девочек, а затем…

– Кто-то идет, – сказала одна из малышек.

Тогда Бриджит услышала тяжелые шаги. Скорее всего, это был четвертый охранник, который все время находился в наружном коридоре.

– Эй, система отключена! – донесся его голос из-за поворота.

– Дети, мы сейчас вместе зайдем в комнату и подождем, пока этот человек пройдет мимо, мы обхитрим его!

Девочки озорно хихикали, так что Бриджит постоянно шикала, загоняя их в комнату. Одна из них легла на кровать, притворяясь спящей, остальные сели в углу, у двери, на корточках, замерев в возбужденном молчании рядом с Бриджит. Несколько мгновений спустя они услышали, как караульный прошел мимо.

– Рольф! – звал мужчина. – Где ты, черт тебя дери? Система отключена! Боже. Если сплайсеры проберутся сюда…

Бриджит и Маленькие Сестрички ждали еще одну долгую минуту. По расчетам Тененбаум, оставалось еще три или четыре до того момента, когда охранник найдет спящих коллег в душевых. Не оставалось времени, чтобы спасти остальных детей, которые были заперты дальше по коридору. Если она попытается, то потеряет и тех, кому уже помогла выбраться…

Сердце бешено колотилось. Бриджит встала и прошептала:

– Мы должны идти как приведения! Тихо, как приведения!

– Приведения не такие уж и тихие, – заметила темноволосая Маленькая Сестричка, наматывая локон на палец. – Я все время слышу, как они болтают!

– Тогда мы должны быть тише, чем приведения! Пойдемте!

Бриджит открыла дверь, и девочки на цыпочках вышли из комнаты. Она повела их за угол, направляясь к главному входу. Потом они почти бежали, оказавшись во внешнем коридоре. Камеры здесь все еще безжизненно висели. Но это продлилось недолго…

Стоило им пересечь вестибюль и добраться до метро, как позади завопила сирена.. Но Бриджит уже была в батисфере вместе со всеми Маленькими Сестричками.

Она знала, что та заброшенная подсобка может стать безопасным домом. Это было пыльное, почти забытое теперь место, спрятанное в подвальной части города. Там она сможет избавить детей от морских слизней и дать им шанс вновь стать людьми. Они потеряют кое-что, но обретут гораздо большее.

И, может быть, жестокость ее материнского инстинкта изменится, и боль обратится в радость.

Центральный контроль Восторга, офис Райана 1959

Эндрю Райан включил диктофон и прокашлялся:

– Мне сообщили, что Лэмб видели на улицах… вылезла-таки из своего святилища в «Персефоне». Восторг разделился: есть наши территории, где-то банда Атласа, где-то небольшая группа психов этой Лэмб. Мой город раскололся, – он вздохнул. – Один из Альфа-серии был убит во время нападения, а его Сестричка похищена. Но у Совета нет времени на поиски, Атлас пополняет ряды своих грабителей день ото дня. А имя Лэмб, оставшееся без внимания, уже практически не звучит среди горожан. Она не более чем призрак, который забыл отправиться на тот свет…

Колокольчик зазвенел на столе, из интеркома послышался голос Карлоского:

– Босс? Доктор Сушонг здесь.

Райан отключил диктофон:

– Очень хорошо. Пусть войдет.

Он открыл ящик стола, достал папку с предложениями Сушонга и быстро еще раз пробежался по ним глазами, пока доктор входил, шаркая на пороге. Райан смутно догадывался, что посетитель кланяется.

– Да… садитесь. – Он услышал, как скрипнул стул, когда Сушонг сел, и продолжил: – Я тут смотрел ваш маленький план, и, откровенно говоря, доктор Сушонг, откровенно – я просто шокирован вашим предложением, – Райан оторвал взгляд от папки и сложил руки шпилем, закрыл глаза, словно беспристрастно обдумывал идею, хотя на самом деле уже принял решение. – Если мы изменим структуру коммерческих плазмидов, как вы предлагаете, чтобы сделать потребителей уязвимыми для ментального воздействия, не станет ли тогда возможен контроль всех действий жителей Восторга? Свобода воли – это краеугольный камень города. Одна только мысль об отказе от этого вызывает отвращение.

Сушонг, сидевший напротив, кивнул, словно извиняясь, разочаровывая своим молчаливым согласием: Райан надеялся, что ученый «уговорит его».

Он прокашлялся:

– Однако же… на самом деле у нас военное время. И если Атлас и его бандиты добьются своего, не обратят ли они нас всех в рабов? И что тогда станет со свободой воли? Отчаянные времена требуют отчаянных мер. И, в конце концов, если вы говорите, что Фонтейн знал о подобном, то и Атлас мог выяснить. Мы не должны позволить им получить преимущество над нами, Сушонг.

Доктор посмотрел на него внимательно:

– Тогда вы одобряете план Сушонга? Мы можем начать использование феромонов на сплайсерах?

– Если вы сможете гарантировать, что сплайсеры будут подчиняться мне и никому больше.

– Сушонг работает на Райана! Я прослежу за этим…

– Каково мнение Тененбаум? Не думает ли она, что есть какие-то методы прекращения этого… гормонального контроля?

Сушонг пожал плечами:

– Сушонг… думает, что нет. Но не уверен, где она. Не могу спросить.

– Что? Почему?

– Вы не знаете? Я считал, что охранники сообщили вам! Она… исчезла. Спряталась где-то в Восторге. Взяла с собой Маленьких Сестричек.

– Мне никто об этом не сказал, – в тихом смехе Райана слышалась досада. – До Тененбаум кто-то добрался? Ей заплатили за это? Атлас?

– Что-то очень долго ее тяготило, мистер Райан.

– У нее случился приступ совести, да?

Сушонг моргнул, не понимая, что это значит. В свое время он не стал утруждать себя изучением английского слова «совесть».

– Она… проблемная женщина. Она говорит, что мы вредим детям, хотя мы фактически даем им бессмертие! Силу бесконечного излечения! Это вредительство? Сушонг так не думает…

– А, – Райан взял карандаш, вертя его в пальцах. Он не был уверен, что Маленькие Сестрички – это крошечные эльфы, которые упорно работают ради Восторга. Но зато не сомневался, что АДАМ – преимущество перед внешним миром. Если предположить, что сюда вторгнутся. Это может быть КГБ, ЦРУ, или же коварные агенты других «Управлений». Возможно, что новое тлетворное влияние, этот Атлас, приведет их сюда. Или кто-то из этих изменников Лэмб. Она и сама могла оказаться агентом КГБ. И если случится вторжение Советов, Британии или США, что тогда? Только необычайные способности, порождаемые плазмидами, смогут защитить Восторг от чужаков. Так что АДАМ не должен заканчиваться. Маленькие Сестрички были необходимы как никогда раньше.

– Сколько бы она не забрала Маленьких Сестричек, это резко подорвет производство плазмидов.

– Да, – Сушонг задумчиво пригладил зачесанные назад волосы. – Нам понадобится больше… Маленьких Сестричек.

– Что ж, у нас нет времени ждать, пока люди…– Райан прокашлялся. – Я велю Кавендишу позаботиться о том, чтобы вы получили еще несколько девочек, пока… не придумаем что-нибудь еще, – он бросил карандаш на стол. – Что до Тененбаум, мы должны найти ее. И если вы предадите меня, доктор, я вас предупреждаю, ничего хорошего не произойдет.

Сушонг грустно улыбнулся:

– Я бы не уважал вас, если бы могло быть иначе, мистер Райан, – он поклонился и поспешил к двери, раздумывая над своим заданием.

Райан повернулся на свистящий звук – это небольшой пакет пришел по пневмопочте. Почерк подсказал ему, что это от Салливана. Он достал посылку из трубки и вскрыл ее, там оказалась катушка аудио-пленки и записка, написанная шефом от руки:

«Не думаю, что вы снова увидите меня живым, сэр. Я планирую покончить со всем быстро, одной пулей. Не могу жить с тем, что сделал. У нее было милейшее маленькое черно-красное одеяло. Здесь запись, она может подсказать, почему Жасмин Жолен переехала. Почему избегала вас. Думаю, я был должен вам это, Великий. А теперь я должен кое-что себе. Немного выпивки, короткое прощание. До свидания, Великий!»

Райан смотрел на послание, потом перевел взгляд на пленку, которую, странным образом, ему совершенно не хотелось слушать. Но, в конце концов, он вставил ее в магнитофон и запустил.

«Аркадия» 1959

– Мне просто теперь как-то неспокойно в этом парке, Билл, – сказала Элейн, – и с охраной, и без.

Она и Билл стояли на маленьком мостике, покрытом языческими рисунками сатурнианцев, и смотрели, как свет играет в водном потоке. Неподалеку в траве валялись гильзы и шприцы из-под АДАМа.

Билл кивнул:

– Глупо приходить сюда. Как представлю, что она наступит на один из этих шприцов! Что с ней тогда может случиться?

Элейн закрыла рот ладонью:

– Ох, я об этом даже не подумала.

– Но она и Маша столько щебетали об этом месте, о прогулке здесь, – он обнял жену за плечи. – Еще несколько минут, и пойдем домой, ладно?

Билл повернул голову и взглянул на констебля Редгрейва и Карлоского, которые разговаривали в нескольких шагах от мостика, у каждого из них был пистолет и дробовик. В пятидесяти футах, у больших валунов, рядом с раздвижными дверями в японском стиле, маленькие девочки играли с деревянными куколками, которые сделал Сэм Лютц.

Рокот пропеллера привлек внимание Билла, он поднял взгляд вверх и увидел, как пролетает охранный бот, подвывая, ища сплайсеров. «Аркадию» отчистили и от них, и от бунтовщиков, по крайней мере, на некоторое время. Билл сделал запрос на прогулку в парке с семьей, и Райан позаботился об этом.

– У меня ужасное предчувствие, Билл, – прошептала Элейн.

Билл вздохнул. Ему хотелось закурить, а настоящий табак становился в Восторге редкостью.

– Знаю. Ты права. Я собираюсь вытащить нас отсюда.

– Билл! – позвал Редгрейв с волнением в голосе.

Карлоский уже бежал к камню, возле которого раньше сидели девочки. Теперь же они исчезли…

– Софи! – закричал МакДонаг и понесся за Карлоским. – Редгрейв, держи Элейн здесь!

– Эта дверь… – выдохнул Карлоский.

Тогда Билл заметил, что раздвижная дверь была открыта. И девочек нигде не было видно. Его дочь пропала.

Секундой позже Софи перешагнула через порог, одна, в ее глазах застыли слезы.

– Папочка?

Карлоский выбежал за дверь, зовя:

– Маша! Эй, малыш! Куда ты ушла!

Билл подбежал к Софи, схватил ее на руки:

– Боже мой! Я так волновался. Милая, не убегай так больше. Где Маша?

– Мы услышали, как нас кто-то позвал из чайной комнаты! Мы прошли за дверь, а там оказался человек, которого я не знаю… большой человек... Он сказал, что она должна пойти с ним ради Восторга!

– Что?! – держа ее на руках, Билл пошел за дверь, но не увидел там никого, кроме Карлоского, который уже возвращался, хмурясь.

Карлоский покачал головой:

– Они пропали.

Но на полу все еще лежала кукла Маши, ее голова была оторвана. Билл поставил дочь на ноги, присел напротив нее и положил руки ей на плечи, ласково смотря в глаза девочки:

– Он тебя не поранил, любимая? – спросил он, его сердце замирало при одной мысли о бедной Маше…

Ее губы дрожали:

– Я потянула его за руку, и он оттолкнул меня! И я убежала! – после этих слов она залилась слезами.

Элейн все-таки прорвалась к ним, прижала к себе Софи, мать и дочь теперь рыдали вместе.

Редгрейв стоял позади нее.

– Билл, а где вторая? – спросил он, осматриваясь.

– Какой-то ублюдок ее забрал…

Билл подошел к Карлоскому и отвел его в сторону:

– Видел что-нибудь?

– Neyt, но, мне кажется, слышал здесь голос Кавендиша.

– Кавендиша? Мне надо отвести жену и девочку домой. Ты и Редгрейв посмотрите, может, удастся найти Машу, хорошо?

– Мы стараемся. Но… – Карлоский покачал головой. – Надежды немного.

Биллу показалось, что эти два слова подытожили все.

«Форт Веселый» 1959

«Мой папа умнее Эйнштейна, сильнее Геракла и зажигает огонь одним щелчком пальцев! Ты так же хорош, как мой папа, мистер? Нет, если ты не приходишь к «Саду Собирателей»! Умные папы заряжаются в «Саду»!»

Автоматический голос машины «Сад Собирателей», которая располагалась неподалеку от входа в стриптиз-клуб, где работала Жасмин, казалось, обращался именно к Эндрю Райану, дразнил, издевался. Райан же старательно не замечал это, пока испуганный человек у дверей проверял его билет. Райан ворвался в клуб, не обращая внимания на женщину, извивавшуюся на сцене.

Он направился к проходу, ведущему за кулисы, с которым так хорошо был знаком, пока не помог Жасмин перебраться в ее роскошную квартиру…

Ему следовало не выпускать ее из рук, заставить рассказать обо всем, а не быть столь поглощенным другими делами.

Но слишком поздно. Он слышал ту запись снова и снова в своей голове:

«Эта жуткая Тененбаум обещала, что это будет ненастоящая беременность, что они просто вытащат зародыш, как только мы с мистером Райаном… И мне так нужны были деньги! Но я знаю, что мистер Райан все выяснит… выяснит, что я была неаккуратна… что я продала…»

Продала его ребенка!

Он ворвался в боковой коридор, прошел в спальню, где танцовщицы устраивали «особые» представления для специальных клиентов, и она была там, едва одетая, зевала, растянувшись на смятой простыне. Жасмин Жолен выглядела сонной. Притворилась, что все хорошо, когда увидела, как он входит. Притворилась, что рада его видеть.

– Я… я думала, что вы забыли обо мне… – пискнула она, от испуга забыв обо всех своих уроках ораторского искусства. – Но я так рада, что ошибалась.

– Ты продала моего ребенка! Тененбаум! Фонтейну!

Она дернулась от него:

– Извините меня, мистер Райан! Я не знала. Я не знала, что Фонтейн имел к этому какое-то отношение! Я…

Он не мог больше слышать, как ложь выходит из этого красивого рта. Он кинулся на женщину, сомкнув пальцы вокруг ее мягкой шеи.

– Что вы делаете? – задыхалась она. – Нет, не надо! Прошу! Я любила вас, прошу, не надо, нет! Нет! Нет!

Жасмин постаралась сказать что-то еще, но слова застыли, сжатые неумолимым давлением его пальцев на ее горле. Он давил все сильнее и сильнее, пока ее красивые глаза не выпятились и не закатились…

Продуктовый рынок 1959

Охранный бот летал под потолком, издавая этот раздражающий свистящий шум. Райан и Билл шли по рынку вместе с охраной, они посмотрели вверх, когда машина прожужжала рядом, Билл пригнулся.

Он взглянул на Элейн и Софи, которые рассматривали товары на другой стороне открытого прилавка. Бледный, испуганный маленький человек, стоявший за ящиками овощей, выращенных на гидропонике⁵¹, нерешительно улыбнулся им. Билл обратил взгляд вверх, на новый звук: большая камера безопасности над фруктовым киоском со стрекотом повернулась, окружив его лужей красного света. Он носил при себе «маячок», так что автоматика решила не приказывать одной из своих турелей или ботов убить его.

В таком месте нельзя растить ребенка. Особенно при том обстоятельстве, что на труп здесь можно наткнуться в любой момент. Но Райан настаивал, что жизнь должна продолжаться настолько нормально, насколько это только возможно, и надавил на Билла, чтобы тот вывел семью на прогулку.

«Пойдем, Билл…» – сказал Райан.

И Бил ответил: «Хорошо, босс. Я возьму миссис и птенчика…». Но ему пришлось долго уговаривать Элейн выйти из дома вместе с Софи.

Редгрейв и Карлоский шли перед ними, позади – Линоский и Кавендиш, все четверо были вооружены автоматами. Без пушки здесь был только сам Эндрю Райан, он держал в руках вычурную трость, и она придавала ему весьма пожилой вид. Райан по-прежнему выглядел опрятным и уверенным, немного угрюмым, но не слишком обеспокоенным.

Много людей погибло за последние несколько дней. Стычки происходили по всему Восторгу. Это была пускай и партизанская война, но все-таки война.

После захвата «Фонтейн Футуристикс» Билл оказался близок к тому, чтобы покинуть «Райан Индастриз», это был настоящий удар. Райан национализировал целую индустрию. Гнилое лицемерие. А до этого – «Персефона». Затем Салливан рассказал ему, что Райан творил за кулисами. Пытки, убийство Анны Калпеппер. Но последним, по-настоящему верблюжьим, плевком в лицо стало исчезновение Маши. Он спрашивал о ней у Райана и Кавендиша. Райан сказал, что не может заниматься каждым мелким преступлением, происходившим в Восторге. А Кавендиш ответил: «Ты заботишься о трубах, а мы – о безопасности. Теперь иди к черту». И именно тогда, выходя из офиса Кавендиша, Билл принял решение: он вывезет свою семью из Восторга. Теперь весь вопрос заключался в выборе правильного момента.

У него уже наполовину сформировался план. Роланд Уоллес тоже хотел выбраться. Они обсудили это, у Уоллеса было разрешение на использование воздушного шлюза, ведущего из города. На втором причале стояла мини-субмарина. Уоллес мог притвориться, что ремонтирует ее, и ускользнуть в ней через подводные ворота в открытое море.

Он поднимется в субмарине к одному из старых сторожевых катеров, которые все еще были пришвартованы позади маяка, и подгонит его ко входу. Билл сможет вывести семью через сам маяк, в котором был единый кабель для камер и турелей. Он сможет отсоединить его. Не будет камер, и охранные боты не включатся, когда он поднимется в маяк. Никто, кроме Райана, не имел полномочий находиться там. Любого другого автоматика атаковала.

Вода бушевала вокруг Восторга. Им пришлось повременить с побегом: они ждали лучшей погоды, поздней весны. Когда станет меньше льда. И тогда они сбегут, направятся к судоходным маршрутам, двигаясь по течению, подадут сигнал первому же встречному кораблю.

Если, конечно, им вообще удастся добраться до маяка, ведь на их пути стояли не только силы безопасности Райана, но и повстанцы, и безумные сплайсеры. Атлас контролировал уже сорок процентов Восторга, в том числе площадь Аполлона, «Люксы Артемиды» и «Дары Нептуна», его крепость. Лэмб же в основном не высовывалась из «Персефоны» и «Парка Диониса». И их всех придется обойти. Билл подумывал о том, чтобы потихоньку заключить сделку с Атласом, но понимал, что тому нельзя доверять…

Точно прочитав его мысли, система оповещения зашипела помехами, как-то жалобно, после чего женский голос объявил:

«Атлас – друг паразитов! Не будьте другом Атласа! Не слушайте ложь Атласа и его паразитов! Восторг на подъеме!»

Еще одна волна помех переросла в:

«Нам всем надо оплачивать счета, и желание нарушить комендантский час, чтобы получить немного дополнительного АДАМа, – простительно. Но нарушение комендантского часа – нет! Держитесь правил и держитесь в стороне от неприятностей!» После этого последовало новое сообщение: «Желание получать товары с поверхностей – простительно! Покупать же их или привозить в Восторг контрабандой – нет! Внимание: новый комендантский час вводится с четверга! Жители, пойманные за его нарушении, будут переселены! Паразит положил глаз на Восторг, следите за паразитом!»

Билл сделал вид, что его заинтересовало созданное на зерновой основе «мясо» в «мясной лавке». Но разум его переполняли вопросы. Удастся ли ему и его семье сбежать из Восторга? Возможно ли это вообще, пока продолжается война? Наверное, слишком опасно, чтобы пробовать.

Была и другая возможность. Выпив пару лишних стаканчиков коньяка Уорли, он даже записал ее на аудио-дневник:

«Не знаю, прекратит ли убийство мистера Райана войну, но я точно знаю, что она не прекратится, пока этот человек дышит. Я люблю мистера Райана, но я люблю и Восторг. И если мне придется убить одного, чтобы спасти другого, пусть будет так».

Надо было сразу стереть эту запись. Он покойник, если кто-то найдет ее.

– Не видел Диану в последнее время? – спросил Райан точно невзначай, он взял с прилавка засохшее яблоко, понюхал его, скривил лицо и положил плод обратно.

– Диану МакКлинток? Нет, босс, не встречал ее лично. Слышал только, что она… хм, что этот доктор Штайнман работал с ней.

– Он работал с ней более чем одним способом, Билл. Я ценю твою деликатность. Да мне с ней на самом деле стало довольно скучно, она сделалась нарциссически-утомительной после новогодней атаки. Жаловалась на свои шрамы. Загуляла со Штайнманом, но он ее бросил, насколько я понимаю. Последнее, что я знаю, она тратила много времени на азартные игры в «Форте Веселом»...

Охранный бот снова пролетел мимо, он работал в режиме патрулирования, защищая Райана. И Билл заметил, что маленькая Софи смотрит на машину широко открытыми глазами. Напуганная тем, что должно защищать ее.

Софи увидела, что отец смотрит на нее, и подбежала к нему, обняла его за талию тонкими ручками. Элейн с напряженной улыбкой подошла следом, кивнув Райану.

Райан посмотрел на Софи и улыбнулся ей, погладил ее по волосам, но девочка отшатнулась. Он, казалось, удивился этому.

Затем возник тоскливый, низкий, стонущий шум и зловещая вибрация тяжелых шагов, и все они повернулись, и увидели огромную, медлительную, лязгающую фигуру Большого Папочки. Сейчас было две модели Больших Папочек: «Рози» и «Громила». Этот, «Громила», издал при своем появлении долгий, точно траурный, стон. Они, разумеется, все так делали. И все пахли тошнотворно. Словно мертвечина.

В правую руку «Громилы» была встроена огромная дрель; на спине был тяжелый блок питания. Биллу Большие Папочки напоминали роботов, которых ему доводилось видеть на обложках дешевых научно-фантастических журналов. Но он знал, что внутри костюма находится человеческое существо: какой-нибудь несчастный подонок, пойманный на нарушении правил, преступник, иногда последователь Лэмб, а порой просто голодный бедолага, укравший яблоко. Констебли обездвиживали «кандидата» в Большие Папочки и увозили на «Станцию Прометея», где его плоть сплавляли с металлом, разум изменяли, заставляя защищать Маленьких Сестричек и убивать любого человека, показавшегося угрозой. Когда Большой Папочка оказывался поврежден, части для ремонта брали тайком в крематории «Вечное пламя». Кто заметит исчезновение руки или ноги, когда все остальное сожжено?

По всей огромной, округлой голове Большого Папочки располагались круглые светящиеся сенсоры, его гигантские, заключенные в металл ноги без устали стучали по полу, но весьма аккуратно, никогда не раня и не задевая босую грязную кроху – девочку, которая бежала рядом с ним. Собирательницы, некоторые называли девочек так. Эта была крошечной и хрупкой по сравнению с Большим Папочкой, но главенствовала над ним во всем. Маленькая Сестричка носила грязное розовое платье, ее лицо казалось слегка зеленоватым, а глаза – ввалившимися. И была какая-то отрешенность в ее глазах, какую Билл видел у Бриджит Тененбаум, словно отрешенность ученой передалась и ее творениям.

– Идем, мистер Пузырек! – позвала Маленькая Сестричка Большого Папочку. – Идем, а то мы не встретим ангелов!

Этот высоченный макет водолазного костюма неуклюже последовал за ней, все также издавая стоны…

– Иисусе, – пробормотал Билл.

Темноволосая Маленькая Сестричка прошла мимо них.

– Маша! – позвала ее Софи.

Собирательница остановилась, моргая, рот открыт в форме «о», один долгий, неопределенный момент она смотрела на Софи. Затем сказала:

– Кто это? Она не Собирательница, и она пока еще не ангел! Мы не можем играть с ней, пока она не ангел!

После девочка запрыгала прочь. Большой Папочка издал длинный, печальный рык и, тяжело ступая, побрел за ней. Пол содрогался, пока существо уходило.

– О Боже, Билл, – сказала Элейн, прижимая Софи к себе. – Неужели это была…

– Нет, – быстро ответил он. – Я уверен, что это была не она, – но сомневался, что жена поверит этой лжи.

Билл просто был благодарен, что Софи не видела, как то, что осталось от ее подруги Маши, вонзает шприц в труп, вытягивая оттуда пульсирующую красную жидкость живого АДАМа. Мерзкое зрелище. Но, похоже, оно теперь было такой же частью Восторга, как и розовые слоны частью пьяных галлюцинаций.

Система оповещения выбрала именно этот момент, чтобы сообщить:

«Приют Маленьких Сестричек». В тяжелые времена дайте вашей малышке жизнь, которую она заслуживает. Бесплатное питание и образование! В конце концов, дети – будущее Восторга!»

И Билл заметил, что Райан пристально смотрит на Софи…

«Высоты Олимпа» 1959

Чувствуя усталость, глубокую усталость, а еще обеспокоенность, Эндрю Райан налил себе мартини из серебряного шейкера и откинулся на спинку удобного кресла перед панорамным окном, глядя на сияющий горизонт затопленного города.

«Я старею, – подумал он. – Город должен оставаться молодым. Но он словно стареет вместе со мной».

Пара кальмаров проплыла мимо, появившись на фоне огней, затем исчезнув. Неоновые вывески предприятий моргали, угрожая погаснуть. Некоторые из них, что должны были светиться у самых оснований зданий, оставались темными. Но большинство все еще работало. Город продолжал блистать.

Восторг сам демонстрировал признаки новой жизни. Появились новые машины, «Цирки ценностей», которые, как ожидалось, должны были принести большой доход. А еще были «Сады Собирателей». Ученые трудились над аппаратами, способными возвращать человека к жизни, если только тот не был мертв уже слишком давно. Конечно, население города уменьшилось, но когда он получит полный контроль над АДАМом и сплайсерами, избавит улицы от бунтовщиков, сможет построить Восторг заново.

Он отпил мартини и поставил его на край стола, рядом с аудио-дневником, включил запись: надо сделать очередной взнос в историю.

– Сегодня во время прогулки я встретился с такой парой… Он, дребезжащий громила в зловонном водолазном костюме, и она, немытая малютка в грязном платье, лицо бледное, почти зеленое, болезненное, а еще была неприятная особенность в ее поведении: она держалась так, словно родом совсем не отсюда… Я понимаю необходимость таких созданий, просто хотелось бы, чтобы они смогли сделать их хоть немного презентабельнее.

Он хмыкнул про себя, отпил мартини и сделал еще одну запись:

– Мог ли я совершить ошибки? Никто не может построить город, если позволяет себе руководствоваться сомнениями. Но можно ли управлять им в абсолютной уверенности? Я знаю, что мои убеждения вознесли меня, и точно так же знаю, что вещи, которые я отверг, могли уничтожить меня, – на одном из зданий снаружи свет моргнул, но заработал вновь. Он вздохнул: – Но город… Он рушится у меня на… – Райан колебался, не в силах закончить мысль. Это было невыносимо. – Мог ли я стать настолько самоуверенным в собственной правоте, что перестал видеть истину? Но Атлас там, и его цель – уничтожить меня. Поддаться сомнениям – значит сдаться. Я не сдамся.

Письмо прибыло по пневмопочте, Райан услышал характерный звук. Он устало поднялся и достал его, после чего вернулся к креслу.

Сел с кряхтеньем и немного повозился с конвертом. Пальцы потеряли былую ловкость.

Он развернул письмо и узнал почерк Дианы МакКлинток:

«Дорогой Андрей: Андрей Раяновский, Эндрю Райан, мистер Райан; любовник, магнат, тиран – это всего лишь три из многих сторон твоей личности. В последнее время я видела только холодную сторону: сначала ты не пришел на празднование Нового года, и я оказалась лицом к лицу со сплайсерами без тебя. Затем ты не появился в больнице, когда я лечилась после операции. Ты оставил меня и в «Форте Веселом». У тебя была какая-то «встреча»! Так что я решила отправиться домой коротким путем. Площадь Аполлона была перекрыта: ее захватили мятежники. Но я была немного пьяна и зла, хотелось показать им весь тот вред, что они причинили мне. А может, я просто хотела, чтобы они убили меня и покончили со всем этим. Одна женщина захотела сбежать, пройти мимо сил безопасности Райана, которые удерживали повстанцев на площади, и один из твоих ручных сплайсеров указал на нее пальцем, и она буквально оказалась в огне! Я слышала об Атласе. Но тогда задумалась, что знаю все о нем лишь с твоих слов. Так что решила, что они либо убьют меня, либо объяснятся передо мной. И я подкупила часового, чтобы он позволил мне пройти. На площади Аполлона и в «Артемиде» просто ужасающие условия. Теснота и нищета. Они сказали, что до революции было почти так же плохо. Они сказали, что это все ты, твое безразличие! Надписи на стенах: «Атлас жив!» Что я на самом деле знаю об Атласе? И наконец кто-то проводил меня к нему. Они знали, что я твоя любовница или была ею, но постарались поверить мне. Атлас был удивительно скромен. Я спросила его, поднимет ли он людей на какое-нибудь восстание против тебя. А он ответил: «Я не освободитель. Освободителей не существует. Эти люди освободят себя сами». Не странно ли – это те слова, которые бы ты сказал сам! Но только когда их произнес он, я поняла. Они что-то значат. Они тронули мое сердце, Андрей! Я думала, ты великий человек. Но я ошибалась. Атлас великий человек. И я буду служить ему: буду бороться рядом с ним, сражаться против всего, что олицетворяет тебя! Я собираюсь отправиться в завтрашний рейд за едой и оружием. Я научусь сражаться, Андрей. Ты бросил меня, теперь я покидаю тебя. Покидаю ради Атласа – и революции! Диана».

Райан сложил письмо и порвал его на мелкие клочки. Он позволил им разлететься по полу, а сам взял мартини, но внезапно потерял самообладание и метнул стакан так, что тот разбился о панорамное окно. Мокрые блестящие осколки скользнули вниз, по пылающим шпилям города…

Депо Атлантического экспресса, чертежная

– Тут должен быть не я, а ремонтная бригада, – заворчал Билл и наклонился, чтобы рассмотреть трещины на изогнутой металлической стене технического сточного туннеля. – У них в команде этот чокнутый сплайсер, который вроде как собирался лазить по стенам и чинить протечки там, куда они добраться не могут. Ума не приложу, что случилось с этими лодырями…

Карлоский пробормотал:

– Думаю, я вижу твою ремонтную бригаду…

Билл выпрямился и подошел к Карлоскому. Теперь они вместе смотрели через окно в отделение пневмопочты. В темной, едва освещенной комнате были раскиданы неотправленные письма. И трупы – несколько человек в рабочих комбинезонах неподвижно лежали на полу, точно приклеенные к нему собственной кровью. Все они, похоже, были зарезаны каким-то острым лезвием.

Билл вздохнул, его желудок сжался от этого зрелища:

– Да. Не вижу тут сплайсера. Может быть…

Карлоский кивнул, задумчиво поглаживая царапину на своем Томми-гане:

– Не такие хорошие рабочие эти сплайсеры, – произнес он сухо. – Они сходят с ума, они убивают. Человек не доведет работу до конца, если его будет одолевать сумасшествие и жажда убийства. – Через несколько мгновений он пожал плечами и добавил: – Пока убийство не его работа.

– Что ж, я составлю список трещин и протечек и отправлю сюда команду в сопровождении констеблей, – сказал Билл. – Мы не можем рисковать… – он замолчал, уставившись на маленькую фигуру в платьице. Девочка двигалась в полутьме сортировочной комнаты пневмопочты. Загремели стальные ботинки, огромный металлический силуэт возник позади нее.

Большой Папочка и Маленькая Сестричка. Она весело скакала с огромным шприцем в одной руке и напевала песенку, слова которой они не могли толком расслышать. Что-то о «мистере Пузырьке» и «ангелах». Ее огромный компаньон тяжело ступал рядом.

Билл и Карлоский с неприятной смесью зачарованности и отвращения смотрели, как маленькая девочка присела на корточки рядом с неуклюже распластавшимся, лежавшим на животе трупом и вонзила иглу в его шею. Она что-то сделала со шприцем, счастливо щебеча самой себе, и он начал светиться от извлеченного АДАМа.

Билл подошел ближе к окну и наклонился, чтобы получше рассмотреть Маленькую Сестричку:

– Карлоский, это Маша?

Карлоский тяжело вздохнул:

– Да, может быть, может, нет. Для меня все Маленькие Сестрички похожи.

– Если это она, я обязан вернуть ее родителям, это мой долг!

– Мы пытались, Билл! Ты говорил со множеством людей – никто не поможет.

– Вот поэтому-то придется сделать все самому прямо сейчас…

– Пожалуйста, не спорь с Большим Папочкой, Билл… ох, здесь сплайсер!

Сплайсер-паук карабкался по потолку вниз головой прямо над Маленькой Сестричкой. В одной руке он держал кривое лезвие. Он болтал сам с собой, но оконное стекло приглушало звук.

Маленькая Сестричка встала, повернулась к Большому Папочке, и лезвие рассекло воздух рядом с ней как бумеранг. Оно пронеслось так близко от головы девочки, что срезало прядь волос, которая медленно упала на пол. Лезвие описало круг по комнате и вернулось к сплайсеру, он аккуратно поймал его за ручку, хохотнув при этом.

Защитник Маленькой Сестрички отреагировал немедленно. Большой Папочка ступил в пятно света, поднял клепальный молоток, направив его в сторону потолка, и выпустил долгую очередь из заклепок в сплайсера-паука. Расстояние между ним и целью оказалось столь небольшим, что заклепки буквально разорвали мутанта напополам. Верхняя и нижняя половина висели на потолке… раздельно, нижняя держалась ногами, верхняя – руками, из обеих частей хлестала кровь. Затем они тяжело грохнулись на пол.

Маленькая девочка счастливо захлопала.

– Ты видишь? – прошептал Карлоский. – Свяжешься с ней – закончишь, как он!

– Я должен попробовать, – ответил Билл. – Может, если ты его отвлечешь, я смогу схватить ее…

– Ох дерьмо, Билл, сукин ты сын, ублюдок! – сказал Карлоский и пробормотал еще какое-то проклятья по-русски. – Ты меня угробишь!

– Я верю в твой дар самосохранения, приятель. Давай, – Билл пошел к дверям сортировочной комнаты пневмопочты. Но он колебался, раздумывая, как бы Элейн хотела, чтобы он поступил. Она хотела бы, чтобы Машу спасли (если эта Маленькая Сестричка на самом деле Маша), но не хотела бы, чтобы он рисковал вот так. Но другого шанса, скорее всего, уже не представится.

Билл открыл дверь, отступил и присел у стены, махнув Карлоскому:

– Сделай это. А потом беги…

Карлоский выругался по-русски еще раз, но вскинул Томми-ган и выстрелил в Большого Папочку короткой очередью. Такая атака не смогла бы убить это, да Карлоский и не стал бы навлекать на себя гнев своего работодателя уничтожением дорогостоящего киборга. Зато это привлекло внимание Большого Папочки. Неуклюжий металлический голем повернулся и помчался к источнику угрозы как разгоняющийся грузовой состав. Карлоский уже рванул прочь, проклиная Билла набегу. Большой Папочка пролязгал мимо МакДонага, не заметив, как тот сидит на корточках у двери.

Билл прошмыгнул за спиной металлического стража в комнату и увидел, как маленькая девочка встает от очередного трупа, со шприца в ее руках капает кровь. Она посмотрела на него большими глазами, удивленно раскрыв рот.

Была ли это Маша? Он не был уверен.

– Мистер Пузырееееееек! – закричала она. – Здесь плохой человек ждет не дождется превратиться в ангелааааа!

– Маша, – сказал Билл, – это ты? – он приблизился к ней на шаг. – Послушай…. Я собираюсь забрать тебя, но не причиню вреда…

Тут кровь Билла похолодела – металлический топот раздался близко, прямо за спиной. Он повернулся как раз вовремя, чтобы получить удар поперек груди – Большой Папочка, вернувшись, чтобы защитить малышку, ударил оружием как дубинкой. Билл отлетел назад, упал, удар выбил из его легких весь воздух, комната закрутилась.

Задыхаясь, он потерял сознание на несколько мгновений. А когда вертевшиеся перед глазами пятна начали обретать форму и комната приняла свой обычный вид, Билл, чувствуя головокружение, осмотрелся и обнаружил, что сидит на полу, прислонившись к переборке. Большого Папочку и его маленькую подопечную нигде не было видно.

Билл поднялся, постанывая из-за боли в ударенной груди, и пошел, шатаясь, к двери. Там его встретил Карлоский:

– Ты в порядке, Билл?

– Да, рад видеть тебя живым. Думал, угробил тебя.

– Нет. Я обдурил стального ублюдка. Смотри!..

Он указал через открытое пространство депо в сторону противоположной стены, где девочка карабкалась в одно из этих похожих на замочную скважину, оформленных в стиле ар-деко отверстий, через которые Маленькие Сестрички проникали в скрытые проходы. Пробираясь по этим проходам, они доставляли собранный АДАМ в лаборатории Райана.

Маша или не Маша? Он никогда не узнает. Она просто исчезла в стене.

Большой Папочка терпеливо ждал возле этой огромной замочной скважины возвращения Маленькой Сестрички.

Билл покачал головой и отвернулся с болью, он хотел сейчас одного – пойти домой, к Элейн.

В очередной раз его решимость покинуть Восторг усилилась. Он должен вывезти семью обратно на поверхность. Обратно к небу, солнцу и свободе…

Медицинский павильон, «Эстетические идеалы доктора Штайнмана» 1959

– Райан и АДАМ, АДАМ и Райан… все эти годы исследований, но был ли я настоящим хирургом до того, как встретил их? Как мы звенели своими скальпелями и игрушечной моралью! Да, мы могли вырезать фурункул там, убрать лишнее здесь, но могли ли мы изменить что-то на самом деле? Нет! Но АДАМ дал нам средства для этого, и Райан освободил от фальшивой этики, которая тянула нас назад. Измените вашу внешность, измените ваш пол, измените вашу расу! Изменить это в вашей власти, ни в чьей больше!

На докторе Штайнмане были его покрытый кровью хирургический халат, шапка, руки скрывали резиновые перчатки. Он нажал на «паузу» на маленьком магнитофоне, что лежал на пышной груди светловолосой пациентки, и повез медицинскую кровать, под колесами которой тихо зашуршала вода, сочившаяся через пол операционной. Он напевал себе под нос песню «Если бы мне было все равно»⁵² группы «Inc Spots», заглушая стоны пациентки, которая была привязана к «каталке»:

– Был бы я уверен, что это точно любовь? Было бы все это правдой, если бы мне было все равно… на… тебя!

Он подтолкнул ее под ослепительный свет хирургической лампы и полез в карман за своим любимым скальпелем. Утомительно делать все без медсестры, но ему пришлось убить сестру Чавез, когда она начала возмущаться о его попытках угодить Афродите, начала угрожать сдать его констеблям. Конечно же, он убил ее только после того, как проделал несколько прекрасных экспериментов над ее кукольным лицом. Лицо Чавез все еще было у него, лежало где-то в холодильнике среди других лиц, что он срезал и законсервировал; рядом с лицами пациентов, которые отдали свои жизни во имя его идеального слияния науки и искусства. Ему действительно стоит постараться систематизировать эти консервированные лица.

Штайнман замер, чтобы полюбоваться, как в последний раз женщина корчится в своих путах. Она использовала какой-то второсортный плазмид, пытаясь взломать игровой автомат в «Форте Веселом», и его приятель, художник Сандер Коэн, владелец того казино, поймал ее. Становилось все сложнее находить пациентов-добровольцев. Он думал, что, может, к нему снова придет Диана МакКлинток. Он жаждал перекроить ее в совершенно иной манере, поддавшись своему эстетическому капризу, дать ей по-настоящему необыкновенное лицо. Можно достать плазмид «Телекинез» и использовать его, чтобы сформировать лицо Дианы изнутри, телекинетически обратить его в нечто прекрасное.

Они все были уродливы, по правде говоря, так обыкновенны. Они старались недостаточно упорно, чтобы сделать себя сосудами, достойными Афродиты.

– Они омерзительны, омерзительны в самой своей сути, – пробормотал он.

Ни один нож не был достаточно остр, чтобы вырезать эту мерзость. Он пытался, и пытался, и пытался, но они всегда были или такими жирными, или низкими, или… обыкновенными. Штайнман цыкнул, когда блондинка неразборчиво закричала на него сквозь кляп. Какое-нибудь оскорбление, скорее всего.

– Моя дорогая, я бы с удовольствием сделал тебе анестезию, чтобы скрасить твой опыт, правда, сделал бы; но у меня осталось совсем мало анестетиков, и как-никак есть что-то не очень эстетичное в работе над потерявшим сознание пациентом. Когда они без сознания, кровь едва-едва брызжет, в их глазах нет одержимости богом ужаса, и какое тут может быть удовлетворение, спрашиваю я тебя? Мне, наверное, надо остановиться и принять еще немного АДАМа и касания ЕВы… Ох, постарайся оценить это, моя дорогая, оценить как жертвенный эстетический опыт. Жертва Афродите! Я и Сандер Коэн разговаривали о том, чтобы устроить представление на сцене – одну из моих маленьких операций. Можешь себе представить? Пластическая операция под незаурядную музыку? Беда только… – Он наклонился к дико распахнутым глазам пациентки, доверительно зашептав: – Беда только в том, моя дорогая, что Сандер Коэн совсем обезумел. Псих. Из ума вышел! Ха ха-аа! Я не должен с ним общаться, с этим сумасшедшим. Мне надо заботиться о репутации.

Он снова нажал кнопку на магнитофоне и прокашлялся, прежде чем сделать еще одну бессмертную запись:

– С генетическими изменениями красота больше не цель и даже не добродетель. Это моральное обязательство. И все же АДАМ открывает новые проблемы перед профессионалом, – наговаривал он на пленку. – Когда повышается качество ваших инструментов, то же самое происходит и с вашими стандартами. Когда-то я был рад убрать одну-две бородавки или превратить настоящего циркового урода в нечто, что не стыдно представить на свет божий… – сказав это, Штайнман начал рассекать лицо женщины, довольный тем, что не поленился и закрепил ее голову – она задрожала в агонии, когда он отрезал ее щеку.

Штайнман продолжил:

– …Но это было в те времена, когда мы работали с тем, что было, с появлением же АДАМа плоть стала глиной. Какое у нас есть право останавливаться, пока работа не доведена до конца? – он поставил запись на паузу, кнопки магнитофона уже стали скользкими от крови с его рук, и осмотрел свою работу. Судить о ней было сложно из-за всей этой крови и порванных тканей.

– Моя дорогая, думаю, я сейчас дам тебе немного АДАМа, который придаст твоему лицу совсем иную форму. Затем я снова срежу новые ткани. Затем я снова наращу тебе лицо с помощью АДАМа. Затем я снова срежу это «снова». Затем…

Очередной приглушенный вопль женщины. Он вздохнул, покачав головой. Они просто не поймут. Он вновь включил запись, сопровождая следующие брызжущие разрезы чем-то вроде художественного манифеста:

– Когда Пикассо наскучило рисовать людей, он начал изображать их в виде кубов и прочих абстрактных фигур. Мир назвал его гением! Я потратил всю свою хирургическую карьеру, создавая одни и те же банальные формы снова и снова: вздернутый нос, подбородок с ямочкой, пышная грудь. Разве не прекрасно было бы, если бы я мог делать ножом то, что старый испанец – кистью?

Штайнман нажал на паузу, стер кровь левой рукой с кнопок магнитофона, повернулся к своей пациентке и обнаружил, что она умерла.

– Ох, проклятье, только не еще одна…

«Потеря крови и шок, – предположил он, – как обычно…»

Это было так нечестно.

Они всегда покидали его слишком быстро. Мысль об их эгоизме пробуждала в нем злобу.

Он обрушился на нее в своей ярости, сбросив магнитофон на пол, начал кромсать ее горло на ленточки, длинные красивые ленточки… которые затем завязал в банты.

Когда Штайнман достаточно успокоился, чтобы быть аккуратным, он обнажил груди пациентки и порезал их, сделав похожими на морские анемоны, что покачивались в нежном течении так спокойно, так изящно за окном его офиса…

«Ах, – подумал он, – Восторг глубины…»

Бар «Дерущийся МакДонаг» 1959

«Когда?» Все должно было произойти скоро. Он собирался покинуть Восторг с Элейн и их дочерью, и если для этого надо убить…

– Билл?

Билл МакДонаг чуть не подскочил с барного табурета, когда Редгрейв заговорил у него за плечом.

– Черт, не подкрадывайся же ты так к людям!

Редгрейв печально улыбнулся:

– Прости. В любом случае, ты должен кое о чем знать. Твоя женщина, которая убирается в комнатах, она кое-что нашла.

Билл вздохнул. Он отставил в сторону свой бренди и кивнул бармену:

– Закрывай все, когда поймешь, что пора, приятель, – он встал. – Ладно, давай разберемся с этим, Редгрейв…

– Ты сдаешь в наем несколько комнат, ведь так? В номере семь жили Лютцы?

– Да. Я не беру с них платы. Господи, их малышка исчезла на моих глазах, – он не смог сдержаться и холодно посмотрел на Редгрейва, – и на твоих.

Редгрейв поморщился:

– Мы отвернулись буквально на пару секунд. Высматривали сплайсеров…

– Я знаю, забудь. Так что с Сэмом Лютц?

– Идем.

С тяжелым сердцем Билл пошел вместе с Редгрейвом к жилым комнатам таверны. Кодовый замок на двери седьмого номера был открыт. Билл вошел и тут же увидел этих двоих: они растянулись на матрасе бок о бок, два трупа, державшиеся за руки. В них было тяжело узнать Маришку и Самюэля Лютц. Рядом, на полу, валялась пара пустых банок из-под таблеток.

Впалые глаза мертвецов были закрыты, веки стали тонкими, словно пергамент, а лица желтыми и истощенными. Увядание смерти придало их сжатым губам выражение неодобрения, точно они молчаливо осуждали всех живых. Билл заметил, что на них была их лучшая одежда.

– Самоубийство. А здесь еще … – он указал на один из этих вездесущих аудио-дневников, что лежал рядом с ними.

Билл включил запись, и из аудио-дневника полился отдаленный и тихий голос Маришки Лютц, словно она говорила с другого края пропасти смерти: «Сегодня мы видели нашу Машу. Мы ее едва узнали. «Это она», – сказал Сэм. – Маришка издала странный плачущий смешок. – «Ты с ума сошел! – ответила я ему. – Это существо – наша Маша?» Но он был прав. Она выкачивала кровь из трупа… и когда закончила, ушла, держа за руку одного из этих отвратительных големов! Наша Машенька!»

Билл выключил запись.

Редгрейв прокашлялся:

– Что ж, я думаю… они понимали, что ее не вернуть. Она уже… исчезла. Ты понимаешь, изменилась слишком сильно. Так что они…

Он махнул на банки из-под таблеток.

Билл кивнул:

– Да. Просто… просто оставим их здесь. Я опечатаю все. Это побудет их склепом пока что.

Редгрейв уставился на него, явно желая возразить, но лишь пожал плечами:

– Как скажешь, – он снова посмотрел на трупы. – Мы отвернулись всего на секунду или две.

Он покачал головой и вышел, оставив Билла наедине с мертвыми.

«Гестия», штаб Атласа 1959

Направляясь к кабинету Атласа, Диана все еще исходила потом и дрожала после рейда.

Она получила пару уроков у партизан Атласа, и уже помогала: пролезала под колючей проволокой, дожидалась, пока одна из команд готовила манок, быстро проскальзывала мимо людей Райана. Не раз ходила она с партизанами по боковому коридору, вверх по лестницам, через старый ремонтный проход, неся, как и все, за спиной рюкзак, наполненный припасами, украденными из арсеналов констеблей.

Но в этот раз охрана ворвалась к ним в тот самый момент, когда они только-только закончили сбор «урожая» – оружия – и Соренсон получил контроль над Большим Папочкой, начался хаос, волнующий и кошмарный одновременно. Она палила сразу из двух пистолетов, ее сердце громко хлопало с каждым выстрелом, и Диана видела, как один из констеблей повалился, вопя, умирая. «Я убила человека».

Она пригнулась из-за ответного огня и видела, как упали трое ее умирающих товарищей…

Диана решила записать некоторые свои впечатления на аудио-дневник, решила стать летописцем революции. Она включила его дрожащими руками и заговорила, не сбавляя шага:

– Сегодня мы устроили вылазку за ограждения. Потратили тридцать один заряд картечи, четыре осколочные гранаты, дробовик, тридцать четыре единицы АДАМа. Мы потеряли МакГи, Эпштейна, Валлетта, – трудно было смириться с этим. Ей особенно нравился Валлетт. Легко можно было бесконечно зачитывать этот перечень мертвых, «список мясника», как называли его партизаны. Она продолжила: – Зато мы уничтожили одного чертового Большого Папочку. Ужасно, что им пришлось сделать с той маленькой девочкой, чтобы получить АДАМ, но не мы это начали. Райан начал. Не могу дождаться, чтобы рассказать обо всем Атласу. Он будет так доволен…

Диана вошла в его кабинет, чтобы сообщить о том, как они разобрались с Большим Папочкой, и удивленно посмотрела на незнакомца, сидевшего за столом Атласа. Судя по всему, он делал запись в собственный аудио-дневник. На мгновение она затаила дыхание, он перестал быть незнакомцем. Просто Диана не узнала его сразу.

Какое-то… холодное, циничное выражение на лице и этот насмешливый голос, говоривший о крупном обмане… делали невозможным поверить в то, что это может быть кто-нибудь другой, кроме Фрэнка Фонтейна.

Он повернулся и посмотрел на нее со злым удивлением, но тут же напустил на себя выражение Атласа. Его голос стал голосом Атласа.

– Мисс МакКлинток… что вы здесь делаете? Позвольте мне просто… – он перестал притворяться, покачал головой, понял по ее лицу, что она догадалась. Он закончил фразу голосом Фонтейна: – … выключить это...

Он отключил магнитофон. Ей пришло в голову, что надо убегать. Она узнала нечто такое, ради чего он убьет, лишь бы сохранить свой секрет.

Но ее ноги, казалось, примерзли к полу, Диана едва могла говорить:

– Они поверили тебе! Как ты мог позволить им умереть… за ложь?

Фонтейн подобрался к ней, доставая складной нож, открыл его привычным движением. Лезвие издало скользящий звук, когда щелчок сообщил о готовности.

– Не имеет значения, малыш, – сказал он. – Потому что это все ложь. Все. Кроме… – она почувствовала, как холодное лезвие ножа вонзилось в ее живот, прямо под ребра, – …этого.

Центральный контроль Восторга 1959

Билл МакДонаг расхаживал взад-вперед по коридору перед Центральным контролем. Констебли у входа в зал были дружелюбны и приветливы. Они не знали о его миссии.

Ему нужно было сделать свой ход как можно быстрее. А после дать сигнал Уоллесу, чтобы он взял мини-субмарину и отправился к лодке. Условия для побега были самыми подходящими из всех возможных. Турбулентные индикаторы Восторга показывали, что море сейчас было довольно спокойным. Люди Райана разбирались с новыми беспорядками на площади Аполлона, бросив основные силы на ее блокирование, так что подходы к маяку охраняли не так тщательно.

Роланд Уоллес не станет брать субмарину, пока Билл не подаст сигнал. Но было кое-что еще, что надо сделать после всего. С Райаном. С Восторгом. МакДонаг решил, что если сегодня в кабинете Райана ему будет сопутствовать успех, он отправит семью в безопасное место, а сам останется в Восторге, по крайней мере, на какое-то время, постарается организовать новое руководство и заключить мирный договор с Атласом. Он помог построить это место и чувствовал, что у него есть обязательства перед выжившими. А после всего он сможет воссоединиться с Элейн и Софи…

Выжившие. Множество людей погибли здесь или были казнены. Райан начал вешать трупы на колонны у входа в Центральный контроль. Восторг превратился в полицейское государство – в свою полную противоположность.

Билл сделал долгий, медленный вдох, полез в карман за пистолетом. В четвертый раз убедился, что тот заряжен. Спрятал обратно в пиджак. Сможет ли он совершить такое? Тогда он вспомнил Сэма и Маришку Лютц.

– Признайся, старина, – сказал он сам себе. – Это должно быть сделано.

Билл вынул маленькое радио, включил его и проговорил едва слышно:

– Уоллес?

Треск помех. После ответ:

– Да, Билл.

– Время пришло.

– Ты уверен?

– Да. Я собираюсь разобраться со своими делами и потом вывести семью… на пикник.

– Ладно. Я готов. Встречу вас там.

Билл спрятал радио. Сердце бешено колотилось. Он поправил галстук и открыл дверь. Камера безопасности повернулась к нему, стоило только пересечь порог. «ДНК-маячок» был при Билле, так что машина позволила ему пройти, не стала отправлять охранных ботов. Райан ему все еще доверял.

Билл прошел вдоль ряда распятых трупов, слыша их запах, но стараясь не смотреть на них, направляясь прямо к двери офиса Райана. Его просканировала турель и тоже позволила пройти. Он дошел до двери как раз в тот момент, когда из нее вышел Карлоский. Билл чуть не выскочил из своих ботинок.

Карлоский взглянул на МакДонага с любопытством:

– Нервничаешь из-за чего-то, Билл?

– Я, нет, просто все эти тела там – у меня от них мурашки.

Карлоский понимающе кивнул:

– Тоже не люблю этот декор. Иногда такое необходимо. Я собираюсь взять по бутерброду для себя и мистера Райана. Ты что-нибудь хочешь?

– Я? Нет. – Боже, как он мог есть бутерброды, когда там висели эти тела? Впрочем… – Ну, да. Иван. Что угодно… что угодно на твой выбор, – чем дольше Карлоского не будет здесь, тем лучше.

Карлоский кивнул и ушел. Билл вошел в офис Райана.

Эндрю Райан стоял перед окном и смотрел на океан, опираясь на трость. Он был одет в хорошо пошитый серый костюм-тройку. В этот момент Билл почувствовал, что сердце сейчас выскочит из груди. Райан построил дивный новый мир, основанный на его мечтах. Но все обернулось кошмаром.

Билл напомнил себе о мужчинах и женщинах, распятых там, перед дверью этого помещения. Он глубоко вздохнул и достал пистолет.

Райан не обернулся. Он, судя по всему, знал.

– Давай, сделай это, Билл. Если ты действительно человек.

Билл поднял пистолет, оружие дрожало в его руках.

Райан грустно улыбнулся:

– Как ты там сказал, Билл? Ты останешься со мной «от «А» до «Я»? Мы еще точно не на «Я», но, как я вижу, ты уже сбегаешь.

– Нет, – ответил Билл. – Я остаюсь. На некоторое время… Не могу дезертировать, бросив всех этих людей. Я помог привезти их сюда.

Райан повернулся к Биллу, прикидывая в руках вес своей трости, увенчанной золотой рукоятью:

– Билл, ты слабое звено в Великой Цепи, а я не могу позволить слабым звеньям оставаться на месте…

Билл прицелился в Райан, когда тот пошел к нему.

В горле у него пересохло, пульс грохотал.

Райан уже был практически на расстоянии вытянутой руки:

– Человек выбирает, Билл, раб повинуется. Выбирай. Убей меня или подчинись своей трусости и убегай!

Эндрю Райан, человек, который вытащил Билла из безвестности, ввел в этот великий город, замахнулся на него тростью. Это все отражалось в его закаленном взгляде, искривившемся рте; стареющий магнат собирал все силы, чтобы раскроить Биллу череп этой тростью с золотой рукоятью.

«Пристрели его!»

Но Билл не мог. Этот человек спустился с Олимпа и вознес его в «Вершины Олимпа». Эндрю Райан доверял ему. Он не мог.

Трость начала опускаться, и Билл перехватил ее левой рукой, поморщившись от удара. Они боролись мгновение, Райан тяжело дышал, оскалив зубы, теперь Билл действовал инстинктивно. Он ударил рукоятью пистолета, точно дубинкой, Райана по лбу.

Райан всхлипнул и упал на спину. Он лежал на полу, задыхаясь, его глаза оставались полуоткрытыми. Билл обнаружил, что сжимает трость в руках. Он бросил ее рядом с Райаном, затем сел на корточки и нащупал его пульс. Райан был оглушен, потерял сознание, но сердцебиение его было сильным. Билл почему-то не сомневался, что он выживет.

Он сжал его руку:

– Мне жаль, мистер Райан. Я не знал, что еще сделать. Не могу убить вас. Удачи вам, босс…

Он встал, все также держа пистолет наготове, и направился к двери, идя машинально, чувствуя себя неуклюжим и тяжелым как Большой Папочка. Он спрятал пистолет в карман и пошел прочь, проходя между двух рядов мертвых людей на столбах, мимо поворачивавшейся камеры.

Он вышел в коридор, стараясь не выглядеть так, словно спешит. Ему, Элейн и Софи придется двигаться окружным путем. До их цели долгий путь. У него было не так много времени. Карлоский найдет Райана, и поднимется тревога… боты безопасности, головорезы Райана…

Он должен спешить или потерять все. Они ждали его на кладбище, отдельном маленьком парке возле «Аркадии»…

Кладбище неподалеку от «Аркадии» 1959

Похороны в море были дешевыми. Но некоторые предпочли очаровательное маленькое кладбище Восторга.

Биллу нравилось там. И это место обычно было пустынным, так что он договорился встретиться с Элейн и Софи именно здесь. Старомодное, деревенское по своему стилю кладбище рядом с «Аркадией» напоминало ему о церковном дворе, где был похоронен его дед.

Но когда он прошел через арку, то обнаружил, что это место утратило свое былое очарование.

В пяти шагах от Билла голый человек, изрисованный синей краской, угрожающе нависал над Элейн и Софи, которые испуганно жались к каменному надгробию. Это был сатурнианец, приверженец одного из «языческих» культов, заполнивших религиозный вакуум Восторга. Сатурнианцы шныряли повсюду голышом, рисовали на стенах свои загадочные знаки, «сидели» на АДАМе и покрывали себя синей краской.

– Обуздать пламя, обуздать туман! – монотонно распевал мужчина своим раздражающим голосом. Этот разрисованный дикарь держал в правой руке кухонный нож, лезвие которого было коричневым от запекшейся крови.

Босая нога мужчины прижимала к земле сумочку Элейн, как будто давила какого-то маленького зверька.

– Я придаю вас пламени! – бормотал сатурнианец. – Я подношу вас туману!

Он высоко поднял нож, готовясь обрушить его на Элейн…

– Вот тебе пламя, обуздай-ка это! – Билл крикнул, чтобы отвлечь безумца.

И сатурнианец повернулся к Биллу. Его лицо было карикатурно искривлено АДАМом, зубы оскалены, из носа текла красная пена. Он метнул нож, Билл качнулся влево, лезвие полоснуло его по правому плечу, оставив бритвенно-тонкий порез. В ответ МакДонаг выстрелил в грудь язычника, почти в упор.

Сатурнианец покачнулся, рухнул на колени, а потом на землю, лицом вниз.

Софи рыдала, закрывая глаза ручонками. Элейн выдернула свою сумку из-под стопы мертвеца, закинула ее на плечо и достала оттуда пистолет. И со взглядом, полным стальной решимости, который так восхищал Билла, поставила дочь на ноги:

– Пойдем, малышка, – сказала ей Элейн. – Нам надо убираться ко всем чертям из этого места.

– Мне страшно, мама, – ответила девочка.

– Я понимаю, как ты себя чувствуешь, любимая – сказал Билл, коротко обняв дочь. – Но тебе понравится мир на поверхности. Не верь тому, что слышала о нем. Идем!

Они были удивительно близко. Билл, Элейн и Софи спешили к открытой батисфере, которая должна была поднять их по шахте маяка туда, где ожидал Уоллес.

Сплайсер скользнул вниз по тросу, спрыгнул с верхушки батисферы, совершив кувырок в воздухе, как акробат. Он приземлился на ноги перед Биллом. Сплайсер носил маленькую арлекинскую маску с новогоднего торжества, измазанную в крови предыдущего хозяина. Его волосы были длинными, каштановыми, грязными, борода каштаново-рыжей, а глаза сверкающими, голубыми. Желтые зубы оскалены в ухмылке:

– Хеее, это я, и уух, это ты! – он загоготал, начал скакать вправо и влево, его движения были так быстры, что размывались, недостижимая мишень. – Посмотрите на маленькую девчушечью-девчушку! Я могу продать ее Райану, а могу оставить себе для игры и, может, для быстрого перекуса! – в каждой руке он держал по кривому, острому, как бритва, ножу для разделки рыбы.

Софи всхлипнула от страха и спряталась за маму, Элейн и Билл выстрелили в сплайсера практически одновременно… и оба промахнулись. Мутант подпрыгнул, перемахнул через них и оказался за их спинами: «Спортбуст», много «Спортбуста».

Сплайсер замахнулся, чтобы порезать их, но Билл обернулся ровно в тот же момент и выстрелил, пуля ударила по одному из кривых лезвий, выбив его из рук сплайсера. Мутант метнул второе так, что оно пролетело в дюйме от носа Софи.

Рассвирепев, Билл забыл о своем пистолете и бросился на сплайсера, крича:

– Ублюдок!

Он уклонился от ножа и ударил сплайсера, повалив его на спину. Это было все равно что бить живую проволоку: на сплайсере не было ни грамма жира, он целиком состоял из мышц, костей и напряжения. Билл почувствовал, что теряет равновесие и как его быстро заваливает на бок.

Сплайсер вскочил, смотря на Билла сверху вниз, и метнул свой крюк быстрее, чем человек бы мог среагировать или выстрелить. МакДонаг дернулся в сторону, почувствовав, как острие срезало немного кожи с его ребер. Затем последовали три стремительных выстрела, каждый из которых сотрясал тело мутанта и заставлял его делать шаг назад. Третий выстрел пришелся в правый глаз, так что сплайсер обмяк и упал на спину, но его ноги продолжили дергаться.

Билл обернулся, тяжело дыша, и увидел жену с пистолетом в руках, ее взгляд был по-настоящему диким. Софи цеплялась за ноги матери, зарываясь лицом в ее юбку.

– Ты чертовски хороший стрелок, дорогая, – сказал он Элейн, – и спасибо Богу за это.

– У меня был хороший учитель, – ответила она, точно онемев, смотря на труп сплайсера.

– Давайте-ка в кабину…

Элейн кивнула и повела Софи в батисферу, Билл забрался следом за ними, нашел кнопку, спрятанную под панелью управления, нажал ее.

Батисфера подняла их вверх по шахте, вывозя из подводного мира. Трое прибыли в маяк. Билл отключил от энергии турели и охранные боты, сторожившие маяк, еще утром, но боялся, что они снова подключены, чтобы поприветствовать его семью дождем из пуль.

Но их поприветствовала лишь тишина, когда они вышли из батисферы. И эхо шагов, отражавшееся под сводом…

Софи смотрела вокруг себя с восхищением, пораженная обычным дневным светом, проникавшим в маяк через приоткрытые двери, слушая незнакомые звуки прибоя, раздававшиеся снаружи, а потом ее глаза распахнулись от страха: она увидела огромный гальвонированный бюст Эндрю Райана, смотревший на них сверху. Райан словно держал красное знамя, на которым желтыми буквами было написано:

НИ БОГОВ, НИ КОРОЛЕЙ,

ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК

– Это мистер Райан! – сглотнула девочка, отступая назад. – Он смотрит на нас!

– Это просто статуя, – сказала Элейн.

– Ох, но она права, – произнес старший констебль Кавендиш, выходя из-за батисферы. Билл развернулся, вскинув пистолет, но увидел, что Карлоский и Редгрейв тоже были здесь. Все трое держали наготове Томми-ганы. Редгрейв подталкивал подавленного Роланда Уоллеса, руки которого были связаны за спиной. Если Билл выстрелит, констебли откроют ответный огонь и, вероятнее всего, попадут в Элейн. И в Софи. Он не сможет справиться сразу со всеми.

Билл положил пистолет, а затем оттолкнул его ослабевшими пальцами.

– Бросьте это, леди, – сказал Кавендиш, направив Томми-ган на Элейн.

Всхлипнув, она бросила свой пистолет и прижала к себе Софи:

– О боже, Билл, мы были так близко…

Он обнял ее за плечи.

– Прости меня, любимая. Мне надо было найти способ получше…

Карлоский выглядел угрюмым, Кавендиш ухмылялся по-волчьи, а Редгрейв казался пораженным, нерешительным. Глубоко опечаленным.

– Я пытался, Билл, – сказал Уоллес. – Я подогнал судно, выбрался наружу, чтобы дождаться вас, а тут они. Приплыли на лодках.

– А вы думали, что у Райана нет камер, о которых вы не знаете? – фыркнул Кавендиш. – Особенно снаружи. Думаете, кроме вас никто не пытался сбежать? Другие пытались – они теперь все Большие Папочки. Внешние камеры засекли, как старина Уоллес выбрался наружу…

– Райан, он мертв? – спросила Элейн. В ее глазах появилась надежда, а в голосе вызов.

– Neyt, – ответил Карлоский. – Голова болит. Но он сильный человек. Не так-то просто убить. Ваш мужчина – ему не хватило нервов закончить начатое.

– Не смог сделать это, – признался Билл с горечью. – Он был моим другом. Было время, я считал его вторым отцом.

Редгрейв кивнул, его голос зазвучал хрипло:

– Я слышал об этом, мистер МакДонаг. Уверен в этом, ведь со мной тоже самое. Мне жаль, я хотел бы помочь вам. Вы всегда были добры ко мне. Но…

– Я понимаю, – ответил Билл. – Но позволь спросить у тебя одну вещь. Он отправил вас вернуть туда мою жену и дочь? Или только меня и Уоллеса?

– Я... – Редгрейв посмотрел на Кавендиша. – Я слышал, как он сказал: «Остановите МакДонага и этого предателя Уоллеса». А больше ничего.

– Он хочет, чтобы никто не уходил, – вмешался Карлоский. – Теперь вы трое повернитесь. Мы связываем вам руки, вы идете с нами. Мы все возвращаемся вниз...

Билл посмотрел на Карлоского:

– Я приму все, что мне причитается. Но о моих девочках ты можешь рассказать ему что угодно. Скажи Райану, что их убили сплайсеры.

Кавендиш фыркнул:

– Карлоский подобной чертовщины не делает…

Билл продолжал говорить, смотря строго на Карлоского:

– Мы пили вместе, Карлоский, ты и я, больше чем один раз. Сочельник. Праздники. Долгие ночи с водкой. Мы сражались бок о бок в бою…

Карлоский облизнул губы. Товарищество было важно для него.

– Что это за чушь? – зарычал Кавендиш, видя сомнения Карлоского. – Вы трое – обернитесь, как он сказал.

– Да, – проговорил Билл, – Элейн, Софи, отвернитесь, просто сделайте это.

На их глазах наворачивались слезы, его жена и дочь повернулись к ним спинами. Билл встретился взглядом с Карлоским:

– Что скажешь, приятель? Одно одолжение. Я знаю, ты не можешь отпустить меня… но ты можешь отпустить их. С Уоллесом.

Редгрейв смотрел то на одного, то на второго, казалось, пытался принять решение…

Кавендиш нахмурился:

– Что за бред? Давай, двигай, прекрати тратить время, Карлоский, ты, проклятая русская пьянь!

В ответ на это Карлоский высоко поднял брови, задумавшись. Но наконец он покачал головой:

– Нет, Билл. Прости, слишком рискованно.

Редгрейв вздохнул и прицелился в Карлоского:

– Иван, этот человек, он и его жена, приглашали меня на ужин и не один раз. Единственные белые люди во всем этом городе, которые так делали. Я не могу позволить Биллу покинуть Восторг. Но мы не получали никаких приказов насчет его семьи.

Кавендиш зарычал и наставил Томми-ган на Редгрейва:

– Ты черножопый сукин….

Но тут Карлоский повернулся и выстрелил в голову старшего констебля. Дважды. Кровь и мозги разлетелись, когда Кавендиш дернулся в сторону, сделал шаткий шаг и упал.

– Ублюдок, – сказал Карлоский и плюнул на тело.

Элейн и Софи закричали, вцепившись друг в друга.

Уоллес уставился с тупым изумлением:

– Господи, Карлоский!

Элейн обернулась, чтобы выяснить, что произошло, но дочери не позволила.

Карлоский посмотрел на Редгрейва, затем опустил взгляд на Кавендиша:

– Не люблю, когда мной командуют, Редгрейв, – пояснил он. – Кавендиш был мудаком. Хотел убить его много-много раз! В любом случае – если кто-то и будет тебя оскорблять… это буду я!

Элейн медленно повернулась к ним, все еще прижимая к себе Софи. Она вздрогнула при виде пробитой головы Кавендиша.

– Мистер Редгрейв, не могли бы вы позволить Биллу пойти с нами? – спросила женщина. – Прошу!

Констебль покачал головой, извиняясь, и навел Томми-ган на Билла:

– Простите, но Билл и Уоллес должны пойти со мной.

– Я понимаю, – сказал Билл, смотря в глаза Редгрейву. – Райан был тем, кто дал тебе шанс. Со мной было так же.

– Лодка на холостом ходу, миссис МакДонаг, – проговорил Уоллес мертвым голосом. – У ступеней. Все, что вам нужно, это отшвартоваться, нажать на рычаг привода и двигать в ту сторону, куда сейчас смотрит нос. Так вы попадете на морские пути. Кто-нибудь увидит вас. Там есть заряженный сигнальный пистолет…

Элейн повернулась к Биллу, глядя на него ошеломленно:

– Билл, нет…

Билл взял ее руку и поцеловал:

– Элейн… Ты знаешь, что должна сейчас сделать. Ради Софи.

Элейн покачала головой.

Билл подошел ближе и поцеловал ее в соленые от слез губы, после чего подтолкнул к ней дочь:

– Ради Софи…

Она сжала губы. Но кивнула. Всего один раз. Ее лицо сделалось совсем бледным. Элейн взяла Софи за руку и пошла прочь от мужа, она миновала батисферу, направляясь к маленькому коридору, ведущему к лестнице.

– А как же папочка? – спросила девочка дрожащим голоском, пока они уходили.

– Мы поговорим об этом позже, милая, – ответила ей Элейн. – У папочки сейчас есть дела…

Софи обернулась, смотря на отца через плечо. Он постарался наполнить свой разум этим последним ее взглядом, обращенным к нему.

– Пока, любимая! – он махнул рукой. – Твой старый папа тебя любит!

Затем Элейн потянула Софи за собой, они вошли в дверной проем и пропали из поля зрения…

Карлоский посмотрел на Билла, затем кивнул на ближайшее окно. Билл подошел к окну, сквозь которое было видно, как солнце сверкало на морской глади, как по синему небу проплывали белые облака.

Он ждал. Вооруженные мужчины стояли позади, присматривали за ним.

Через несколько минут Билл увидел небольшое судно, плывшее на северо-восток, в сторону морских путей.

Билл почувствовал руку на своем плече.

– Идемте, – сказал он, отворачиваясь от окна.

Четверо сели в батисферу. Оружие Карлоского и Редгрейва было обращено на Билла и Уоллеса.

– Прости, Роланд, – сказал Билл, – это все моя вина, приятель.

Роланд отрицательно покачал головой:

– Я все равно и сам собирался попробовать. Тут твоей вины нет. Честь знать тебя.

Когда они прибыли на дно, там их встретили трое констеблей.

– Этого отведите к Сушонгу, – Карлоский подтолкнул Уоллеса к ним. И Роланд покорно пошел с этой троицей.

– Что они собираются сделать с Роландом? – спросил Билл тихо.

– Кто знает? – ответил Редгрейв с грустью.

Билл постарался подумать о побеге. Но в нем, казалось, не осталось ни капли желания драться. Он знал, что никогда не увидит свою дочурку или жену. И Карлоский был хорош в своем деле. Он больше не позволит Биллу пройти мимо себя.

Билл шел перед Карлоским и Редгрейвом, пока они направлялись к метро. Путешествие к Центральному контролю было похоже на путешествие назад по его памяти. Больше десяти лет в Восторге. Нью-Йорк. Лондон. Война…

Того парня унесло из треснувшего фюзеляжа самолета. Билл всегда чувствовал себя плохо из-за того, что выжил, а тот мальчик погиб, погиб он и многие другие. Погибли друзья, разбившись в горящем бомбардировщике. Что ж, теперь у него появился шанс присоединиться к ним…

Они добрались до Центрального контроля, и он оказался в тени мертвых. МакДонаг поднял глаза и увидел истлевший труп Фрэнка Фонтейна. Он выглядел точно Иисус на кресте, который пропустил свое воскрешение. Райан приказал грубо подлатать это тело, доставить сюда и поместить на стену. Послание для его врагов. Вот, чем вскоре станет Билл. Карлоский передал Редгрейву Томми-ган и достал пистолет из-под полы пальто, отступил Биллу за спину.

Билл услышал, как Карлоский взвел курок.

– Должен был распять тебя, прежде чем убить, – заметил он. – Но ты мне всегда нравился. Так что. Быстрая смерть.

– Думаю, надо было убить Райана, – проговорил Билл. Собственный голос показался ему низким и неестественным. – Он, наверное, злорадствует…

– Neyt. Он понимает все лучше, чем ты думаешь, – сказал Карлоский. – Множество других здесь, и он смотрел, как они умирали. Но… он не смог быть здесь для этого сейчас. Он сказал мне. Он бы не смог стоять и смотреть, как ты умираешь, Билл. Такой хороший друг, как ты…

Билл улыбнулся. Он не услышал выстрела, который убил его.

Нью-Йорк, Парк-авеню 1959

Теплый июльский день…

– Мне так страшно выходить, мама, – сказала Софи в десятый раз за десять минут.

Элейн вздохнула:

– Я знаю. Но ты должна...

– У тебя то, что мы называем агорафобией, Софи, – мягко сказал доктор, весьма дорогостоящий психиатр с Парк-авеню. Добродушный мужчина средних лет в свитере и с галстуком-бабочкой. У него была аккуратно подстриженная борода, крупный нос, грустная улыбка и пытливый взгляд. Но все как-то сложилось так, что он не брал с Элейн очень большую плату. Он, казалось, был весьма заинтересован в случае Софи. Возможно, даже заинтересован в самой Элейн, но совсем иначе.

– Ты должна это сделать, милая, – сказала Элейн.

– Что ж, нет, – возразил доктор. – Она не должна. Она на самом деле хочет. Просто у нее смешанные чувства насчет всего этого.

– Небо меня пугает, – настаивала Софи.

– Я знаю, – улыбнулся доктор.

– В Восторге у нас не было неба, – сказала девочка. Затем она поведала ему еще немного о Восторге.

Он терпеливо выслушал ее, а потом отправил подождать к своему секретарю, чтобы поговорить с Элейн с глазу на глаз.

– У нее замечательное воображение, – сказал он, посмеиваясь. – «Восторг»!

Элейн не пыталась ничего объяснить. Она не могла рассказать людям о Восторге: они бы ей никогда не поверили. А если бы поверили, то это могло привести к ней Райана.

Так что она просто кивнула:

– Да, доктор…

– Она прошла через что-то травмирующее, наверное, через войну? – предположил он. – Где-то за границей?

Элейн кивнула:

– Да. Войну.

Это, во всяком случае, было правдой.

– Я так и думал. Что ж, она поправится. Но мы должны начать разбираться с ее страхами. Я считаю, несмотря на ее возражения, она выйдет сегодня наружу, на прогулку в парке…

К ее удивлению, доктор вызвался пойти с ними. Спустя некоторое время Софи с неохотой согласилась попробовать сходить в парк. Они спустились на лифте и медленно пошли через вестибюль с мраморными полами. Чем ближе они становились к улице, тем испуганней становилась Софи. С тех пор как они покинули рыболовное судно, что подобрало их у берегов Исландии, девочка постоянно старалась оказаться под крышей как можно быстрее, пряча глаза от неба.

Тогда доктор повернулся к ней и спросил добрым голосом:

– Может, я тебя понесу?

Софи посмотрела на него серьезно:

– Да.

Он кивнул не менее серьезно и присел рядом с ней на колени. Она обхватила руками его шею, и доктор поднял ее, понес к дверям, держа на закорках. Элейн пошла рядом с ним. Ей не удалось удержаться от гротескного сравнения этой сцены с тем, как Большие Папочки порой носили Маленьких Сестричек. Но она выкинула эту мысль из головы.

– Ох! – всхлипнула Софи, когда они вышли в жаркий солнечный свет, но лишь сильнее вцепилась в доктора.

Они отправились в Центральный парк, и всю дорогу Софи плакала, но не просила спрятать ее от неба.

В парке они нашли открытую зеленую полянку, полную желтых цветов, на краю которой, в кронах деревьев, пели птицы. Доктор поставил девочку на землю, и она медленно вышла из тени под солнечные лучи.

– Мама, – сказала Софи, заслоняя глаза рукой, чтобы посмотреть вверх, в синее небо. – Здесь чудесно. Все такое бесконечное. И знаешь что?

– Что?

– Я думаю, что папочке бы такое понравилось.

– Да, Софи, – ответила Элейн, просто стараясь не заплакать. – Да, любимая. Да. Ему бы понравилось.