Битва Файркреста

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СИЛЬНЫЕ ВЕТРА В ЗОНЕ УРАГАНОВ

9 августа, через шестьдесят четыре дня после отправления из Гибралтара, «Файркрест» находился примерно в пятистах милях к востоку от Бермудских островов и примерно в тысяче двухстах милях от Нью-Йорка, моего порта назначения. Итак, судя по опыту, накопленному к тому моменту, я посчитал, что для завершения путешествия потребуется еще около месяца, но в то же время я знал, что прошлое не может служить ориентиром для того, что может произойти в будущем.

Я был уверен, что между моим текущим местоположением и американским побережьем меня ждут сильные западные штормы, и этот прогноз полностью оправдался. Фактически я почувствовал, что меня ждет, уже в тот же день.

Всю ночь шли ливни и море было очень неспокойным. Ветер был западный, очень сильный и прямо в нос. Я наметил курс на юг от Бермудских островов и решил пересечь Гольфстрим так далеко на юге, чтобы воспользоваться его северо-восточным течением, которое доставит меня до Нью-Йорка; поэтому я поставил «Файркрест» на правый галс и направил его на юго-запад.

До полудня яхта практически стояла на месте под форштагом, пока я ремонтировал несколько разрывов в гроте, но к полудню, когда я был готов снова его поставить, ветер усилился до шторма.

Море было штормовым и волны часто разбивались о борт в течение всего дня. Палуба казалась постоянно затопленной. Узкий маленький шлюп наклонялся под порывами ветра, когда он врывался в волны, погружая подветренный борт порой на несколько футов под воду.

Палуба наклонялась, как крыша дома, и я должен был быть осторожным, передвигаясь по ней. Одно неловкое движение — и я бы упал за борт с подветренной стороны, а шлюп, без кого-либо на борту, продолжил бы свой путь, оставив меня на съедение акулам и скумбрии.

Палуба была настолько сильно затопляема, что мне приходилось держать закрытыми люки и проемы. Из-за этого под палубой было жарко и неудобно. Готовить в таких условиях было сложной задачей. Мой носовой отсек был достаточно широк, чтобы стоять между печкой по правому борту и бочками с водой и камбузом по левому.

Если в момент невнимательности я ставил чашку или тарелку, она, скорее всего, летела по курсу корабля и ударялась о противоположный шкафчик или пол. Моя плита тоже имела привычку бросать чайник с водой или тарелку с горячей едой на мои голые ноги и ступни, поэтому я должен был внимательно следить за ней, когда кутер качался.

В тот день огромный кит быстро проплыл поперек носа «Файркреста», подняв бурные брызги. Монстр двигался со скоростью примерно десять узлов и, скорее всего, бежал от меч-рыбы, своих естественных врагов.

Шторм продолжался всю ночь. Я поставил «Файркрест» на другой курс, направляясь на северо-северо-запад и, отрегулировав паруса так, чтобы яха держала этот курс, оставил ее на произвол судьбы, а сам попытался поспать в койке, которая казалось, пыталась выскочить из-под меня.

На следующее утро я проснулся в четыре часа и вышел на палубу как раз вовремя, чтобы спустить грот-парус перед сильным порывом ветра, который взбивал море в летящие волны и наверняка сорвал бы паруса с Firecrest.

Погода была плохая. Жестокий ветер гнал перед собой огромные волны с высокими закрученными гребнями, похожими на белых лошадей Киплинга, которые обрушивались на мое одинокое маленькое судно, как будто намереваясь уничтожить его. Когда яхта погружалась в них, ее нос погружался под слой ледяной зеленой воды, которая неслась по палубе и летела брызгами на паруса.

Большой покров тусклых свинцовых облаков скрывал небо от горизонта до горизонта, а батальоны разрозненных грозовых облаков проносились на более низких высотах, а порывы дождя били по моему лицу со жгучей силой.

Я промок до нитки, попеременно обмываемый брызгами и дождем, но было тепло, и я был одет в легкую одежду. На самом деле, одежда была малополезна в таких условиях, так как она только заставляла меня постоянно мокнуть. Без нее я быстро высыхал.

Но не было повода для сожалений. Это была погода, которую я ожидал, погода, которая проверяет навыки и выносливость моряка, а также прочность его судна. Я не был ни огорчен, ни потрясен величием разъяренного океана, я был взволнован ощущением борьбы. Здесь было с чем бороться, достойный противник, и я пел все морские песни, которые мог вспомнить.

«О, дай мне мягкий и ласковый ветерок, я слышал, как плакала красавица.

Но дай мне храпящий ветер и белые волны, вздымающиеся высоко,

И белые волны, вздымающиеся высоко, мой мальчик!

Firecrest ныряла, как будто намереваясь стать подводной лодкой, и сильно кренилась под порывами ветра. Шторм дул прямо с того направления, в котором я хотел плыть, и лодке приходилось бороться за каждый сантиметр, который она продвигалась против него.

Она не слишком плохо справлялась с погодой, за исключением нагрузки на бушприт. Она постоянно погружала его глубоко в море и снова вытаскивала. Когда она выбрасывала его из воды, я чувствовал, как вся оснастка, мачта, бушприт и паруса подпрыгивают, а корпус трясется от внезапного спада напряжения. Моя вера в бобстей была слаба и, если бы он поддался при одном из этих прыжков, бушприт мог бы улететь за борт.

Волны были настолько высокими, что было трудно что-либо разглядеть. Только когда шлюп поднимался на гребень волны, я мог мельком увидеть далекий горизонт, даже когда разрывающиеся над головой облака давали мне возможность замерить солнце. Однако я убедился, что находился на широте 32°54’ и долготе 56°30’.

Спустившись вниз, я обнаружил, что «Файркрест» набирает значительное количество воды. При этом крышки люков были закрыты так плотно, как я только мог, и все отверстия были задраены. Но крышки поднимались достаточно сильно, когда волны обрушивались на них, чтобы каждый раз пропускать немного воды. В результате все под палубой было намочено.

Во второй половине дня ветер поменял направление на юго-западное, но не показывал признаков ослабления. В семь часов я решил закрепить стаксель, но он ослаб и разорвался от подножия до верха. Было трудно ставить и убирать паруса или делать что-либо на палубе, когда лодка прыгала и так часто накрывалась волнами, но мне удалось спустить стаксель вниз и свернуть гик, чтобы уменьшить площадь грота.

Уставший и промокший до нитки, я не мог позволить себе отдыхать, пока стаксель был разорван. Он был слишком нужен, поэтому я почти всю ночь не спал, сшивая его, и только в два часа утра следующего дня я лег спать.

Всю ночь шли шквалы, поэтому я оставил яхту на месте, плывя как можно спокойнее, но не продвигаясь вперед. На следующий день шторм утих, оставив после себя бурное море. С этого момента и в течение примерно суток погода была умеренной, и я воспользовался этим, чтобы поочередно починить стаксель, грот и трисель.

В понедельник, 13 августа, мои наблюдения показали, что за сутки я прошел всего около сорока пяти миль. Я не мог продвигаться на запад из-за штормов, которые уносили меня на север от курса.

К полудню того дня «Файркрест» снова бросало на сильном ветру в бурном море. Он с трудом продвигался вперед, ударяясь о твердые зеленые волны, которые погружали его бушприт в воду, создавая большую нагрузку на эту штангу и бобовый стаксель.

К этому времени я убедился, что длинный бушприт, такой как у Firecrest, и главный гафель (гик в верхней части грота) были парой помех для человека, плавающего в одиночку. Поэтому я решил избавиться от гафеля, как только доберусь до Нью-Йорка, и вместо него установить маркони, или грот-парус типа «баранья нога», который должен уравновешиваться более коротким бушпритом. В конце концов я отказался от попыток починить один из стакселей, так как на это, по-видимому, ушло бы все мое веревочное снаряжение.

Всю ночь над яхтой разбивались яростные волны. На следующее утро все в носовой части было мокрым от воды, которая проникла через люк. В четыре часа утра я обнаружил, что «Файркрест» бороздит штормовые воды и пытается продвигаться вперед, как может против сильного западного шторма. Большую часть времени на палубе было много воды, так как волны по-прежнему разбивались о судно.

Барометр показывал очень низкое давление, что означало ухудшение погоды. В течение всего утра ветер усиливался, и к 11 часам его сила стала огромной, а под палубой царил полный беспорядок из-за того, что маленькая лодка подвергалась сильным ударам.

Мне было трудно приготовить завтрак, и я тщетно пытался сварить рис на обед, когда зеленая волна обрушилась на борт и чайник с горячей водой упал с плиты мне на колени. Выйдя на палубу, чтобы посмотреть, какой ущерб был нанесен, я обнаружил, что волна унесла крышку люка моего парусного отсека, расположенного в самой задней части лодки.

В гроте и стакселе начали появляться дыры, поэтому мне пришлось их убрать. Это показалось мне хорошей возможностью опробовать мой плавучий якорь, поэтому я привязал его к лодке, а для удержания курса использовал стаксель. Однако я обнаружил, что поведение лодки практически не изменилось и что она могла бы плавать почти так же хорошо и без него.

Многие моряки утверждают, что плавучий якорь очень помогает в тяжелых погодных условиях, когда ветер настолько сильный, что невозможно держать паруса, чтобы удержать лодку против ветра, но я не обнаружил этого на своей лодке.

Мой опыт, похоже, был противоположным почти всему, что было написано о лодках в тяжелых морских условиях. В любом случае, я думаю, что так называемая опасность попасть во впадину между волнами не относится к такой маленькой лодке, как Firecrest, потому что я обнаружил, что не имеет большого значения, находится ли она носом, бортом или кормой к ветру и волнам, когда она не движется. Если она могла нести какие-либо паруса, я ставил ей зарифленный трисель и косой стаксель и обнаруживал, что движение становилось легче. Было необходимо чем-то закрыть люк парусного отсека, чтобы не пропускать воду, поэтому я заткнул его старыми парусами, как мог.

Когда я пытался приготовить ужин в тот вечер, воздушный насос на моей плите, который проталкивает топливо через небольшое отверстие в горелке, сломался, и мне пришлось отказаться от приготовления еды. Кроме того, хотя я был смертельно уставшим, я провел почти всю ночь, ремонтируя стаксель.

На следующее утро, 15 августа, грозовые облака рассеялись, и ветер немного утих. Я оставил «Файркрест» на плавучем якоре, пока ремонтировал паруса, но незадолго до полудня я поднял якорь с помощью троса, поставил грот и стаксель и к полудню снова взял курс на северо-запад. Это был последний раз, когда я использовал этот морской якорь. Он оказался бесполезным, так зачем же с ним возиться?

Через двадцать минут после отправления шквал обрушился на яхту и разорвал в клочья стаксель, над которым я работал целых десять часов. Он исчез в мгновение ока.

Судьба явно сыграла со мной злую шутку, и я был вынужден улыбнуться при мысли о всех часах, потраченных на сшивание этих лоскутков, которые были так легко разорваны. Затем я поднял другой стаксель вместо них.

К этому времени я не спал уже тридцать часов. «Файркрест» сам о себе заботился, поэтому я лег и вздремнул два часа. На следующий день, когда погода стала более умеренной, я привел в порядок все внизу, выбросив за борт вещи, которые оказались бесполезными. Это всегда доставляет значительное удовольствие, потому что одна из радостей моря заключается в том, что вам не нужно держать при себе вещи, которые вам не нравятся.

Дорадос по-прежнему следовали за лодкой, но теперь они были слишком пугливы, чтобы подплыть на расстояние, доступное моему гарпуну. Однако на следующий день мне удалось заманить одну из них достаточно близко, чтобы пронзить её копьем. Она была длиной полтора фута. Я подумал о своем превосходстве, но также подумал, что в какой-нибудь штормовой день эти прожорливые рыбы могут взять реванш за свою настойчивость в преследовании меня.

Firecrest проплывал около пятидесяти-шестидесяти миль в день в переменчивой погоде, которая теперь следовала за нами. Частые шквалы, часто сопровождавшиеся сильным дождем, заставляли меня постоянно заниматься парусами.

18 августа снова начались штормы; мои паруса начали рваться; части такелажа ломались под давлением парусов, а прыжки лодки усугубляли мое неудобство. Насос тоже вышел из строя. Море было очень волнующимся, и к ночи я был холодный, мокрый и уставший, поэтому принял немного хинина, чтобы отогнать озноб.

Ирония всего этого заключалась в том, что после месяца ограниченного рациона воды я теперь получал ее так много, что не мог избавиться от нее. Также было невозможно удержать сильные дожди и брызги от проникновения через паруса, которыми я заткнул люк парусного рундука.

Вода поднялась до уровня пола каюты, и когда «Файркрест» накренился, она разбрызгалась по шкафчикам и койкам, намочив и испортив все.

На палубе дул настоящий ураган. Небо было полностью затянуто густыми облаками, висевшими так низко и плотно, что казалось, будто наступила ночь. Мне пришлось спустить грот-парус, так что осталась видна только его вершина, а челюсти гика и гафеля находились на расстоянии всего четырех-пяти футов друг от друга. Море стало таким бурным, а лодка так тяжело работала, что порой казалось, будто она вырвет мачту из своего корпуса. Дождь тоже лил косыми потоками, гонимыми резким порывом ветра, и почти ослепил меня. Стоя лицом к нему, я едва мог открыть глаза, а когда открывал, то почти не видел от одного конца лодки до другого.

Уже несколько дней я был подвержен проливным дождям и брызгам, в результате чего кожа на моих руках стала настолько мягкой, что тянуть за веревки было очень больно.