Благородный разбойник

Глава 16

– Оставайся у кровати.

Элейн замерла на месте, дрожа от холода в роскошном халате из белого дамасского шелка, сохранившем запах лаванды.

Он прикрыл рукой небольшую масляную лампу и начал медленно обходить комнату, ощупывая великолепный геометрический узор из красных алмазов и нарисованных виноградных лоз, опоясывающий спальню. Он вдруг остановился, поднял кинжал и осторожно исследовал пятнышко на стене. Элейн внимательно следила за ним. Поскольку он был в одних штанах, она видела красные следы от ногтей. После того что они сделали, она чувствовала себя настолько расстроенной, будто совершила некое злодеяние. И все же ей нравилось смотреть на него. Такой уверенности, такого изящества движений она не видела ни у кого из мужчин. Теперь полное обладание им, столь болезненное, грубое и нежное, приводило ее в отчаяние.

Наконец он уперся плечом в стену и нажал. Элейн подпрыгнула и упала на кровать, услышав позади грохот рухнувшего дерева.

На расстоянии вытянутой руки оттого места, где она стояла, ковер вдруг осел над раскрывшимся люком, опутанная бахрома свисала в темноту, откуда тянуло холодом и доносилось гуканье встревоженных голубей. Элейн с ужасом поняла, что открылась ловушка для падения с башни.

– Елена, теперь посмотри сюда. – Он поднес лампу к стене. – Когда увидишь такой алмаз с зубцом на двух гранях, мысленно проведи между ними линию, а от нее стрелу. Перпендикулярно, на расстояние пяти шагов. Это произойдет здесь.

– Что произойдет? – тихо спросила она.

– Что-то неприятное. Слушай меня, ведьма. И не забывай об этом, как забыла про дверь. – Элейн кивнула. – Я собираюсь убить Франко Пьетро. Я не могу добраться до него, пока он в Монтеверде, в цитадели города. Его надо выманить, дать ему знать, что я здесь и ты со мной. Ты говоришь, я убил троих в Венеции, но там был четвертый, которому я оставил жизнь, чтобы он мог передать новость Франко Пьетро и навести его на наш след.

– Значит, нас преследуют? – с беспокойством спросила Элейн.

– Не думаю.

Подойдя к ловушке, он вытащил из дыры ковер, потом встал на колени и сунул руку под пол. Мышцы на спине и руках напряглись, пол заскрипел, и опускная дверь закрылась. Он с силой оперся на нее, проверяя.

– Будем надеяться, что Зафер устроит им прекрасную охоту. Но у Франко Пьетро достаточно людей в Венеции. По моим расчетам, они схватят их на третий день, и Зафер выдаст меня Риате, чтобы избежать пыток.

– Нет, Зафер тебя не предаст!

Он с улыбкой взглянул на нее.

– Думаешь, нет? Ты плохо знаешь Франко Пьетро.

– Господи, это же не входило в твои планы! Что Риата схватит их!

– Да, именно на это я и рассчитывал. Заферу все известно до последней мелочи. Но ты права, он не выдаст меня. Не из-за пыток, даже Риата поймет это. Чтобы спасти Маргарет. Элейн покачала головой:

– Нет!

– Мы сами придумали эту хитрость, любимая. Они должны ему поверить.

– Но ведь может произойти что угодно, какая-нибудь случайность, несчастье... Как ты можешь быть уверен?

– Могу. Я верю в ловкость Зафера не меньше, чем в собственную. – Он хрипло засмеялся. – Несчастье тут, в моей голове. Я не помню то, что должен знать. Черт бы побрал твою любимую верховую лошадь!

Элейн подтянула ноги, обхватила руками колени.

– Ужасно! С ними Маргарет. Ее ребенок. И Маттео!

– Это выбор Маргарет. Я имел в виду Фатиму, но Маргарет умоляла меня послать ее. Она сделает все возможное. И Заферу будет легче убедить их, поскольку он ее любит.

– Он тебе сказал?

– У меня есть глаза. – Порывшись в сундуке, он бросил на кровать гребень из слоновой кости и с горечью добавил: – Зачем он будет мне говорить? Она все равно не позволит ухаживать за ней, потому что Зафер не христианин.

Элейн и сама все знала. Хотя Маргарет не говорила ни о своих чувствах, ни о Зафере, правда была на ее лице, когда она смотрела на него. Любила до такой степени, что попросилась сопровождать его в этом смертельно опасном деле.

Элейн наблюдала за пиратом, который облокотился на кроватный столбик. Раньше она считала невозможным оставаться с ним, потому что он так легко убивал, так легко лгал. Теперь она чувствовала, что сердце и рассудок тянут ее в разные стороны. Вскочив с кровати, она повернулась к нему.

– И тебя не интересует, что с ними случилось? Зачем тебе это делать? Почему ты непременно должен убить Риату? – Она схватила гребень и прошипела: – Монтеверде! Ненавижу само имя!

Она взялась расчесывать еще не просохшие волосы, с силой дернула и вскрикнула от боли. Когда пират начал обходить кровать, она не повернулась, только напряглась в ожидании новой ловушки или какого-нибудь фокуса. Но он просто взял гребень из ее дрожащей руки, откинул назад волосы и стал их расчесывать так ласково и умело, будто опытная служанка.

– Я тебя не понимаю, – сказала Элейн, глотая слезы. Он не ответил. – Зафер – ладно, это его выбор служить тебе. Но Маргарет. И ее ребенок. Что они сделали, чтобы рисковать из-за тебя? – Пират осторожно вел гребнем по ее волосам. – А Маттео! Совсем малыш. Он так боится тебя и все равно любит. Ты мог оставить в безопасности хотя бы его. Зачем ты вообще увез его с острова? Какая тебе здесь от него помощь?

– Он сын Франко Пьетро.

Отпрянув, Элейн соскочила с кровати.

– Что ты сказал?

– Ты ведь это знала, Елена, – спокойно произнес он. – Неужели ты не наводила справки о человеке, за которого собиралась замуж?

– У него была жена... она умерла при родах. Я... – Ничего другого Элейн не знала и не хотела знать. – Маттео – его сын?

– Да.

– Твой заложник? – простонала она.

– Я говорил тебе, что остров хорошо защищен.

Она думала, что он имеет в виду магию или свой пиратский флот. Она вспомнила лицо Маттео. Как он был встревожен, как хотел услужить. Как смотрел широко раскрытыми глазами, когда о Риате говорили с ненавистью или презрением.

– Спаси его Господи. Он любит тебя.

На миг что-то промелькнуло в черных глазах пирата, как в тот момент, когда он смотрел в зеркало и просил отца не убивать его во сне. Элейн вспомнила о тренировках на острове, пробах на яд, о том, с каким страхом и гордостью мальчик раз за разом подавал вино Иль-Корво.

– Если ты готовил его для убийства Франко Пьетро, если это твои намерения, – процедила Элейн, кривя губы, – то, клянусь Богом, я сама отправлю тебя в ад. Любым возможным способом.

Пират смотрел на нее долгим немигающим взглядом. Она бы столкнула его в ловушку, пронзила бы его собственным кинжалом. Она с ужасом ждала ответа.

– Я сказал, что сам убью Франко Пьетро, – мрачно улыбнулся он. – Такое удовольствие я не хотел бы уступить ребенку.

Элейн осторожно выдохнула. Глаза наполнились слезами, в носу защипало.

– Не уверена, что это большая заслуга. Но рада это слышать.

– Иди сюда, ведьма. Дай мне расчесать твои волосы. Пусть тебя успокоит мысль о том, что Дарио позаботится о Маттео и ребенке. Он привезет их другим путем на встречу с нами.

Элейн быстро вытерла глаза, села на кровать, и он продолжил свою работу.

– Пожалуй, ты в самом деле убила бы меня, – задумчиво сказал пират. – Или попыталась бы.

– Да. И убью, если понадобится.

Его рука замерла. Наклонившись, он прижался губами к ее волосам. Он мог ласкать ее или задушить, однако не сделал ни того, ни другого, лишь тихо произнес:

– Да простит тебя Господь.

– За что?

– Однажды я сам был Маттео.

– Ты имеешь в виду – заложником? – дрожащим голосом спросила Элейн.

– Да. Хотя и не столь ценным, как Маттео. Просто орудием в руках моего отца.

– Ужасно!

– Правда? Не знаю. Но меня бы весьма ободрила мысль, что есть человек, способный обуздать меня.

– Тогда оставь в покое Маттео. И других.

– Хочешь быть моей совестью, ведьма? – насмешливо поинтересовался он.

– Я не шучу.

–Я тоже. Мне бы она не помешала.

Священник в Сейвернейке наверняка пришел бы в отчаяние или расхохотался, узнав, что Элейн призвана охранять чью-то совесть. Она вспомнила собственные прегрешения, в которых, честно говоря, никогда не раскаивалась. Вспомнила озеро, воду, стекающую с лица пирата, его покорно склоненную голову...

– Что я могу сказать тебе о совести? – с горечью прошептала она. – Это все равно что просить чертенка наставлять дьявола в добродетели.

Он поцеловал ей шею. Элейн откинула голову и закрыла глаза.

– Я буду слушаться, – тихо сказал пират. – Я постараюсь.

– Теперь это невозможно остановить, да? Невозможно отказаться от твоего плана?

– Нет. Он уже в действии.

– Тогда о чем тут спрашивать. Остается лишь идти вперед, стараясь не делать ошибок. Пират тяжело вздохнул.

– На этот раз я не сделаю ошибок.

Его руки спускались вниз, гладили ей плечи, грудь. Потом он вдруг опрокинул ее на кровать и так нежно поцеловал, что ей хотелось заплакать.

– Я не обману твоих надежд, – шептал он.

Но Элейн отвергла его нежность. Запустив пальцы ему в волосы, она притянула его к себе и жадно завладела его ртом. Он хрипло засмеялся и отпрянул, лицо у него пылало.

– Думаешь таким способом подчинить меня, – сказал он, тяжело дыша.

Она посмотрела на него из-под ресниц, взяла его руку, прижала к щеке, а потом больше не могла сдержаться и укусила за пальцы, внимательно наблюдая, как темнели его глаза в ответ на каждый укус.

– Ты мой.

Пират снова засмеялся и оглядел комнату, будто только что проснулся.

– Да, – кивнул он. – Дьявол придает мне силы. В этом ты права.

Игра в шахматы доказала, что ее власть над ним отнюдь не безгранична. Со скрытой насмешкой, стараясь не приближаться к ней, он ходил по комнате, пока Элейн мрачно глядела на доску. Хотя в Сейвернейке она постоянно обыгрывала Кару, сэра Гая и даже Раймона, но для Рейвена она не была достойным противником. За какой-нибудь десяток ходов ее король уже пятый раз подряд оказался в безвыходном положении.

– Сыграем в кости? – недовольно спросила она.

– Ты предпочитаешь возможность схитрить?

– Не знала, что я такой жалкий игрок.

Он с улыбкой взял ее белого короля и поставил в центр доски.

– Ты не худшая.

Элейн молча смотрела на короля из слоновой кости, немного расстроенная тем, что далеко не столь искусна, как себе представляла. Его фигуры, вырезанные из темно-красного прозрачного камня, блестели в свете лампы.

– Я учился играть с отцом. И никогда не выигрывал. – Он перекинул ногу через резной деревянный подлокотник. – Но у Франко Пьетро я мог выиграть пять из семи партий.

Элейн подняла глаза. Он выглядел большим черным котом, лежащим на стуле и наблюдающим за нею.

– Ты с ним играл?

– Много раз. До того как он изгнал меня.

– Вы когда-то были друзьями?

– Никогда. Мой отец позволил Риате взять меня, семилетнего ребенка, в заложники как гарантию их соглашения. Не знаю какого. Франко был на несколько лет старше и очень не любил незаконнорожденного отпрыска Навоны. – Пират улыбнулся. – Я не пошел исповедоваться их жалкому священнику, который хотел от меня больше чем исповеди. Тогда Франко раздел меня перед всей семьей, в том числе перед женщинами, а потом водил на поводке, как собаку. И я ножом выколол ему левый глаз.

– Господи! – воскликнула Элейн.

– Один из нас убьет другого, Елена. Это несомненно.

Она покачала головой.

– Полагаю, я не смогу отговорить тебя от этого?

– Чтобы я ждал, пока он явится за мной? – Пират указал на доску. – Неудивительно, что ты проигрываешь в шахматы, принцесса.

Элейн встала.

– Ты сказал, что Риата держал в заложниках и меня. Просто чудо, как я осталась в живых.

– Да. Но ты представляла для них ценность. Они были уверены, что ради тебя Кара убьет Меланту.

Он явно хотел поразить ее, она это видела. Уму непостижимо. Кара, ее сестра, могла убить леди Меланту? Вообще кого-либо убить? Нелепо. И все же Элейн отвернулась, как будто, закрыв глаза, можно было вычеркнуть из памяти мольбы Кары, ее безумный взгляд, холодное спокойствие в голосе крестной, когда та говорила, что Элейн должна выйти за Риату и здесь уже ничего не поделаешь.

– Кара пыталась, – сказал он. – Только не имела для этого ни сноровки, ни мужества.

– Слава Богу. Я бы не хотела, чтобы она из-за меня совершила убийство.

– Нет? Ты ведь только что поклялась убить меня из-за Маттео, если понадобится. Но тут, я полагаю, есть разница.

Элейн поджала губы.

– Трудные вопросы ты предлагаешь своей совести.

– У меня их накопилось предостаточно. И тебе предстоит их обдумать.

– Ты считаешь, что женщина способна думать самостоятельно?

Пират громко засмеялся:

– Я пробыл на службе у Меланты не один год, дорогая. Неужели ты полагаешь, что я могу считать иначе?

Близость пирата к ее крестной ошеломила Элейн, но она скрыла потрясение.

– Некоторые мужчины думают именно так.

– Некоторые мужчины – глупцы. И некоторые женщины – тоже. Я бы не хотел оказаться в твоем положении. Чтобы моя жизнь, как у тебя, зависела от ловкости твоей сестры.

– Но я, кажется, еще жива. Элейн слегка обидело предположение, что ее сестра – дура, хотя Кара и правда не обладала слишком острым умом.

Пират смотрел на нее, качая головой.

– А что бы сделала ты на ее месте?

– Лучше объясни, как получилось, что я вообще оказалась в плену у Риата?

– Увы, мы слишком беспокоились о твоей безопасности. Принц Лигурио знал, что умирает... мы все знали это за месяцы до его смерти. У нас было время подготовиться. Ты была слишком важна, чтобы остаться без защиты, и слишком молода для замужества. Поэтому тебя решили посвятить в сестры его аббатства, куда, он думал, уйдет Меланта после того, как похоронит его. Ты отправилась туда раньше с эскортом из десяти рыцарей, и пришло известие, что ты прибыла. Ты что-нибудь помнишь?

Элейн покачала головой:

– Нет... о женском монастыре?

– Не помнишь о захвате, о драке?

Она снова покачала головой:

– Нет.

– Ты была слишком мала. Года четыре. Не знаю, как они тебя выкрали – то ли случайное похищение, то ли нашелся предатель внутри монастыря. Но, заполучив тебя, они уже могли влиять на Кару. Она хранила это в тайне, даже я не догадывался, хотя подозревал неладное. К тому времени мы направились в Англию, пока Меланта всем лгала. – Он сухо засмеялся. – Даже моему отцу. В своих делах Меланта всегда была независима сверх меры. Думаю, в большой степени за это он и любил ее.

– Моя сестра никому не сказала? – нахмурилась Элейн.

– А кому бы она могла сказать? Мы знали, что среди нас есть человек Риаты. Мой отец послал меня охранять Меланту, а Каре было хорошо известно, что я уничтожу ее в тот же момент, как только обнаружу, что она собирается сделать.

– Я думала, ты любил ее.

– Любил.

Глядя на черно-белые квадраты шахматной доски, Элейн вспомнила сестру и то гробовое молчание, которым в их семье было окружено Монтеверде.

– Бедная Кара.

– Да, бедная Кара, – усмехнулся пират.

– Я не знаю, как поступила бы на ее месте. Думаю, так же.

– То есть сделала бы попытку, но с уверенностью, что все испортишь? Пощадила бы собственную душу ценой того, кого любишь?

– Разве можно считать ее за это виновной? Они же просили ее совершить убийство.

– А ставкой была твоя жизнь. Глупый кролик из Монтеверде, у нее не хватило твердости ни совершить убийство, ни даже спасти тебя. В этом главная слабость всех Риата – они всегда неправильно судят о возможностях тех, кого используют. Ты была обречена с того момента, как они тебя захватили.

– Я живу.

– Да, это чудо, достойное святого.

Или достойное ангела. Темного, могущественного, равносильного задаче. Да, она жива. Только не благодаря действиям Кары или леди Меланты. Всю жизнь она верила в своего ангела-хранителя, чувствовала, как он стоит в тени, чтобы защитить ее.

– Спасибо тебе за то, что ты спас меня. За то, что вырвал меня из их рук, когда никто другой ничего не мог сделать. – Пират лишь пожал плечами, глядя в сторону, и презрительно фыркнул. – Ты не любишь, когда тебя благодарят, – сказала Элейн.

Он раскрыл ладонь и нахмурился, как будто увидел там некую тайну.

– Не знаю. Ты единственная, кто сделал это.

Он сжал руку, потом широко расставил пальцы, и на его ладони оказался сладко пахнущий цветок лимонного дерева. Он протянул его Элейн.

– Для твоих волос, – отрывисто пробормотал он.

Элейн взяла цветок, немного помятый, с загнутыми лепестками.

– Кара никогда тебя не благодарила? – спросила она, вдыхая запах.

– Я не задерживался, чтобы поговорить с ней.

Она совершенно его не помнила во время приезда в Сейвернейк. В ее памяти остались только снег и большая Кара с ребенком. «Не могу поверить, что она никогда с тобой не говорила», – хотела сказать Элейн.

Пират встал. Движение грациозное, будто в танце, вся его скованность исчезла.

– Потом она вышла замуж за своего английского свинопаса. Наверняка я бы в конце концов убил ее, когда мы отправились бы на Святки ощипывать гуся.