Благородный разбойник

Глава 20

Элейн сидела под навесом из сосновых веток на бревне, заменяющем скамью. Пахло дымом от костра и мокрым лесом, из двух щелей самодельной крыши текла дождевая вода, образуя лужи возле ее ног. Она до сих пор дрожала, но от слабости, поскольку одежда на ней была новой и сухой, а костер давал благодатное тепло.

После сытного ужина люди Филиппа Уэллса лежали, накрывшись кто чем смог, и пили жадными глотками превосходное тосканское вино. Несколько женщин и дети мыли посуду, а хихиканье менее работящих особ доносилось из невидимых кустов. Филипп Уэллс был англичанином. Громкий смех и румяные щеки выдавали его северное происхождение, вокруг глаз образовались глубокие морщины, волосы начали седеть. Устроившись на пне, как на троне, он наподобие Робин Гуда держал совет. Он не мог не понравиться. Элейн несколько раз одергивала себя, чтобы не ответить ему по-английски, поскольку от его итальянского ее бросало в дрожь. Видимо, Филипп считал, что она не в состоянии понять столь важную беседу, если говорить по-французски. Но он вел себя с нею так по-отечески добродушно, что она позволила ему путаться в языке Монтеверде, только улыбалась и кивала в ответ.

Даже Аллегрето казался веселым, если это слово подходило для него. Когда же Филипп, отпустив большинство своих людей, повернулся к нему, чтобы узнать, что он затеял, глаза у Аллегрето сверкнули.

– Я должен проникнуть в замок.

– Куда? – тут же спросил Филипп. – Какая оборона?

– В Маладир. Старую авинскую крепость Навона.

– Ха! Давай лучше возьмем Лондон и Париж. У меня же всего тридцать опытных воинов.

– Неужели ты думаешь, я хочу битвы? – улыбнулся Аллегрето.

– Тогда зачем тебе нужны мы? Я не силен в твоих ядах и уловках.

– Это мое дело. – Он уже без улыбки смотрел на Филиппа. – Только не говори мне, что ты недостаточно хитер, старая лиса. Я предлагаю отвлекающий маневр.

Филипп помолчал, словно обидевшись, затем улыбнулся:

– И во сколько ты оцениваешь свой отвлекающий маневр?

– Тысяча марок венецианского серебра.

– На тридцать человек? – Филипп покачал головой. – Не стоит нашего времени на эти грязные дороги, мой друг.

Аллегрето поднял брови.

– Должно быть, в последнее время много желающих перейти через этот перевал.

– Да, нам сопутствует кое-какая удача. – Филипп нахмурился. – Авина, говоришь? – Он бросил взгляд на одного из своих людей. Тот кивнул. – Принеси мне те ящики с серебряными монетами.

Человек быстро поднялся, шепнул что-то другому, стоявшему в стороне. Вскоре тот вернулся с товарищем, оба волокли тяжелые, обитые металлом ящики. На крышках были гербы Монтеверде: замок на зеленой горе. Филипп вставил ключ, с усилием подвинул ящик к Аллегрето.

– Проверь.

Увидев блеск огромного количества серебряных монет, Элейн поняла, почему обещанная тысяча марок не выглядела привлекательной суммой. Аллегрето взял горсть монет, долго рассматривал их на ладони. Поцарапал одну кинжалом, попробовал на зуб, покачал головой и взглянул на Филиппа, который не сказал ни слова.

Аллегрето задумчиво перебирал монеты, потом бросил их в ящик и начал по одной выкладывать на ладонь. Внимательно каждую разглядывал, сравнивал, подносил к глазам. Наконец он тихо фыркнул.

– У всех одна гравировка. Тут лишний зубец на короне. Ты ограбил монетный двор?

– Не я.

– А кто?

– Мы сопровождали через перевал одного человека из Германии, – невинно произнес Филипп. – Он заплатил этим.

– Какая удача, – холодно улыбнулся Аллегрето. – Я полагаю, такие вещи сопровождает вооруженный конвой, а не люди наподобие Филиппа Уэллса, прошу твоего прощения. Бандит не выказал никакой обиды.

– Ты так считаешь? Но это был молодой человек, только с двумя нагруженными мулами, слугой и монетами, запрятанными среди мешков лука. – Филипп пожал плечами. – Бог свидетель, мы не причинили ему никакого вреда, и он пошел своей дорогой. – Он улыбнулся. – Домой, полагаю, ибо средств на путешествие у него поубавилось. Эта молодежь слишком много времени проводит в тавернах, а?

– Поосторожнее с этими деньгами, мой друг, – сказал Аллегрето. – Сплав плохой, как тебе известно. А если тебе по душе хорошее венецианское серебро, которое везде имеет хождение без всяких сомнений, то мое предложение остается в силе. Пусть будет полторы тысячи марок.

Филипп, казалось, обдумал его слова и покачал головой.

– Устал я, – медленно произнес он. – Устал от такой жизни.

Аллегрето промолчал. Рядом с Филиппом он выглядел юношей, будто возраст не мог оставить на нем следов.

– Этого недостаточно, – сказал тот. – Нас тридцать человек. Трое делят половину, остальное на всех. Даже если это полторы тысячи марок, после дележки каждому достанется... нет, мало. – Филипп тяжело вздохнул, глядя на свои мозолистые ладони. – Я устал, друг мой. Устал от сырой постели, от оружия, которое всегда у меня в руке.

– Тогда скажи, чего ты хочешь.

– Не так уж много. Хорошо устроенный дом в городе. Пухлую дочку торговца для мягкой перины. И мира.

– Ты изойдешь слезами после шести месяцев такой жизни, – сказал Аллегрето.

– Нет.

– И чем будешь заниматься-? Есть, спать, ублажать дочку торговца и нагуливать жир? Ты еще не старик. Оставь это до того дня, когда ослабеешь умом и не сможешь придумывать мошенничества, чтобы заработать себе на завтрак.

– Мошенничества?

– Вот именно. Мне известны желания твоего черного сердца. Отложи тогда венецианское серебро. – Аллегрето кивнул на ящики. – Что ты задумал ограбить?

– Ты всегда на шаг впереди меня, парень, – улыбнулся бандит. – Вот и скажи мне.

– Я пока недостаточно осведомлен. Есть гравировальная форма, не дошедшая до монетного двора. Где она? У кого? Часто ли монеты вывозятся из Монтеверде?

– Они не вывозятся. Мальчишку направили с севера. Он говорил, его отец главный тут на рудниках, если ты можешь этому поверить. Зовут Жан Зуфал или что-то в этом роде. Похоже, иностранец.

Аллегрето вдруг снова положил монеты на ладонь.

– Ты задумал вымогательство?

– Нет. Почтенный Жан Зуфал наверняка отправит меня в тюрьму, если я попытаюсь. Кто поверит мне, преступнику, а не приближенному Франко Пьетро?

Аллегрето долго смотрел на него, затем обласкал взглядом Элейн с головы до ног и улыбнулся ей.

– Тем не менее дело многообещающее, – сказал он Филиппу. – Да. Полагаю, мы сможем предъявить обвинение.

Из темноты за пределами лагеря донеслись крики, возня. Филипп отскочил в сторону, Аллегрето последовал за ним. Элейн тоже поднялась, увидев большого белого щенка, который прыгал вокруг людей, вышедших на свет из-за деревьев. Они толкали впереди себя какого-то человека. Она поняла, что это Дарио, когда тот посмотрел на Аллегрето и упал перед ним на колени.

Щенок подбежал к Элейн, прыгал на нее, пачкая грязными лапами ее юбки. Она лишь прижала его к себе, с тревогой глядя на сгорбившегося юношу.

– Маттео! – резко произнес Аллегрето.

Юноша покачал головой, склонившись лбом прямо в грязь.

– Сбежал, милорд.

Бандиты молча столпились вокруг. Даже женщины прервали работу, все замерли, слышались лишь треск костра и сдавленные рыдания Дарио.

– Что произошло? – Лицо Аллегрето превратилось в маску, черные глаза – в лед.

– На пересечении с тропой, ведущей в Авину, ночью, – ответил Дарио, не поднимая головы. – Мы нашли убежище в сельском доме. Ребенок плакал, я подумал, его надо согреть. Время у нас было. Хозяйка оказалась добрая. Мы поели. Милорд... я уснул... не заперев его.

Аллегрето схватил его за волосы, дернул голову назад и вниз.

– Ты нашел его?

– Я старался. Я потерял его след на окраине города. Он там, как я думаю. Я велел его отыскать и пришел сюда.

– Ты исповедался?

Лицо юноши помертвело. Он прижал обе руки ко рту, словно в отчаянной молитве. Элейн отпустила щенка, увидев, как Аллегрето потянулся за кинжалом. В его взгляде не осталось ничего человеческого. Дарио закончил молитву, перекрестился и вздохнул. Тело у него расслабилось, будто он заснул с откинутой головой. Лицо Аллегрето изменилось, пальцы сжали рукоятку, и он выхватил кинжал.

– Нет! – крикнула Элейн, шагнув вперед. – Отпусти его.

Все молчали. Дым костра медленно плыл над землей и поднимался среди деревьев к небу. Краем глаза она заметила, что бандиты смотрят на нее, однако не выпускала из виду Аллегрето. Он стоял, как изваяние. Безжизненное лицо, невидящие глаза. Потом толкнул голову Дарио вперед и отвел кинжал.

– Принцесса. – Холодно поклонившись, Аллегрето вложил оружие в ножны и ушел.

– Кто она? – спросил Филипп.

После того как Аллегрето покинул лагерь, никто с Элейн не разговаривал. Но когда на рассвете он вернулся, бандиты стояли вокруг черного кострища, глядя на нее с почтительным благоговением на заросших лицах. Такое выражение они видели у Дарио, когда тот на коленях полз к ней, чтобы поцеловать грязный подол юбки.

– Она тот человек, кто может подарить вам прощение, когда займет свое место в Монтеверде, – ответил Аллегрето. – Или прикажет заковать вас в кандалы и повесить за воровство на городских воротах.

Филипп подошел к ней и, обнажив голову, преклонил колено. Его кольчуга звякнула, когда он коснулся земли. Все бандиты сделали то же самое.

– Принцесса, – сказал он. – Да простят меня Бог и ваша светлость! Я не знал.

Такая почтительность привела Элейн в замешательство.

– Благодарю вас за гостеприимство. Тут нечего прощать.

Но Филипп оставался коленопреклоненным, и она поняла, что он ждет.

– Встаньте, – сказала Элейн по-французски. – Все.

Только Аллегрето стоял, глядя на нее. Она сомневалась, что он доволен.

– Филипп, мы должны поговорить наедине, – сказал он.

– Да, – хрипло ответил бандит. – Неплохая мысль.

Послав людей охранять лагерь, он проводил Элейн под навес из сосновых веток и настоял, чтобы она села на пень-трон. Или потому, что узнал про ее титул и надеялся на прощение, или потому, что она предотвратила хладнокровное убийство Дарио, но бандит ясно дал понять, что теперь считает ее высшей властью.

Сам Дарио маялся на другом конце поляны, где привязали щенка. Элейн хотела послать его за ребенком Маргарет, забытым в хижине, но передумала. Возможно, малышу лучше оставаться в доме под присмотром хозяйки, чем в бандитском лагере среди женщин, которые пили эль больше мужчин. И Дарио лучше лишний раз не обращать на себя внимания, пока его хозяин не сменит гнев на милость.

– Простите мое недоумение, донна... вы приходитесь внучкой принцу Лигурио? – прямо спросил Филипп. Она кивнула. – Да, теперь я вижу. Хотя вы были совсем младенцем, когда мы привезли вас в Тоскану. У вас глаза вашего отца, принцесса, и уверенная манера вашего деда отдавать приказы, упокой их обоих Господь.

– Вы привезли меня в Тоскану? – изумилась Элейн.

– Я был в эскорте. Еще до того... – Филипп сделал извиняющийся жест и тяжело вздохнул. – Лучшие времена для моего отряда. Принц Лигурио был великий человек.

– Да. Был, – спокойно ответил Аллегрето. – Он бы остановил меня прошлой ночью.

Элейн никогда особо не задумывалась о своем деде, знала только, что леди Меланта была его женой, а он намного старше и умер.

– Ты знал его? – спросила она Аллегрето.

Он пожал плечами, глядя на щепки, устилавшие землю.

– Что бы мне ни досталось от отца, моим учителем был принц Лигурио.

– После его смерти княжество стало разваливаться, – сказал Филипп. – Началась вендетта, все пришло в упадок. И вы с отцом тоже достаточно потрудились для этого, мой мальчик, позволив дьяволу очернить ваше имя. Сейчас ты опять хочешь свергнуть Франко Пьетро? Вот почему Монтеверде платит деньги французским кондотьерам на дороге в Венецию, вместо того чтобы укрепляться против Милана, а Франко потерял свою невесту. Мне следовало догадаться.

– Если хочешь, чтобы Монтеверде платило тебе, старая лиса, переходи на мою сторону, – ответил Аллегрето.

– Ты не можешь победить.

– Могу.

– Не можешь, – покачал головой Филипп. – Теперь я понимаю, кто сбежал от тебя. Сын Франко, да? Если убьешь отца, то должен потом убить сына. Иначе все начнется сначала. Дай нам хоть немного пожить в мире, как мы жили эти пять лет, чтобы как-то оправиться.

– А тебе что за дело? Ты сам иноземный кондотьер. Или бандит, когда не имеешь ничего лучшего.

– Да, это не моя страна. Но я живу здесь двадцать лет и буду здесь похоронен. Убей Франко – и ты получишь гражданскую войну.

– Не теперь. – Аллегрето посмотрел на Элейн. – Мы с нею муж и жена.

– Навона и Монтеверде?! Есть люди, которые не потерпят такого союза, и тебе это известно.

– Люди соберутся под знамена внучки Лигурио.

– Если она выживет.

– Тогда помоги мне. Или передай нас Риате, если хочешь его мира.

– Ты знаешь, я этого не сделаю. Но Господь со всеми святыми против тебя, Навона. Брось. Почему ты не снимешь немного сливок с серебра? Почему бы не удовольствоваться этим? Аллегрето поставил ногу на ящик.

– У тебя больше не будет ни сливок с этого серебра, ни воды. Оно послано из Милана, чтобы смешать его с нашими монетами и подорвать доверие к деньгам Монтеверде.

– Не может быть!

– Отчего же тогда его ввозят, а не вывозят? Отчего Зуфал не преследует тебя? Проведи рукой по крышкам ящиков, и ты почувствуешь, где змея семейства Висконти закрашена. У Зуфала союз с Миланом, они хотят смешать поддельные монеты с настоящими.

Филипп выругался, затем виновато посмотрел на Элейн:

– Прошу меня простить, донна.

– Франко слишком часто ошибается в людях, – сказал Аллегрето. – Нет сомнений, что Жан Зуфал освободит свой хорошо устроенный дом в городе, если ты согласишься занять его место хозяина монетного двора.

Филипп вытер рот ладонью и опять взглянул на Элейн.

– Что вы думаете об этом человеке, принцесса? Он довольно красив, чтобы приглянуться любой женщине. Но вы уже видели его прошлым вечером... Нравится вам мужчина, который убивает столь же легко, как и дышит?

– Она знает, какой я. – Аллегрето оттолкнул ящик. – И ты не святой, и Франко, если на то пошло.

Бандит задумчиво потирал пальцем губу, продолжая смотреть на Элейн.

– Он подчинился, когда я велела ему остановиться, – твердо сказала она.

– Да. – Филипп медленно покачал головой. – Но он ведь и не хотел убивать парня, миледи.

Элейн знала это. Как знала и то, что он перерезал бы горло Дарио, не удержи она его в последний момент. Пока они разговаривали, Аллегрето безучастно смотрел вдаль.

– Клянусь, он даже мог подумать, что ему следовало бы отблагодарить вас.

Аллегрето повернулся. Выражение лица не изменилось, глаза были черными, как полуночное небо. Элейн вспомнила его прикосновение тогда, в башне, его слова: «Я буду слушаться. Я попытаюсь».

Он послушался. Ее падший ангел, пират, убийца, ее воин-принц.

– Чтоб я пропал, если они не влюблены друг в друга, – нарушил молчание Филипп. Аллегрето с улыбкой взглянул на бандита.

– У меня же нет сердца. Отец давно вырезал его из моей груди ради собственного удобства. – Он кивнул на Элейн. – Но теперь она мой компас.

Он сказал это при всех, и Элейн осознала всю глубину его чувства к ней. Слово «любовь» было слишком легковесным для него определением.

– Значит, вы хотите войны? – спросил Филипп.

– Нет, – резко ответил Аллегрето. – Как только она займет свое место, все подчинятся. Думаешь, почему Франко хотел на ней жениться? Тебе известно, что значит для людей память о Лигурио. С каждым годом правления Риаты они чтят ее все больше. Взгляни, сколько жестокости потребовалось от Франко, чтобы удержать власть! Если бы я не держал у себя Маттео, он бы давно убил всех нас до последней женщины и ребенка, когда-либо прошептавших имя Навоны.

– Потому что он тебя боится, – упрямо возразил Филипп. – Если бы ты смирился с поражением, как сделала принцесса Меланта, у нас не лилась бы кровь.

– Ты англичанин, – процедил Аллегрето. – Ты не понимаешь.

– Я понимаю, что вы с Франко похожи, словно два кинжала. – Филипп повернулся к Элейн: – Вы понимаете это, принцесса? Вы были помолвлены с Риатой. Теперь смотрите на Навону, как помешанная девица. Сделайте выбор. Им обоим нужно только ваше имя, оба разрушат все, что создал принц Лигурио. Вы были далеко от этого змеиного гнезда, пока они дрались над его могилой. Да хранит вас Господь, принцесса. Сожалею, что вам пришлось вернуться, если это приведет к такому концу.

Элейн понимала старого бандита лучше, чем Аллегрето. Но она думала о Зафере и Маргарет, попавших к Риате, о собственном ребенке, который уже мог быть у нее внутри, о Джироламо, ждущем в городе, о Дарио, на коленях благодарившем ее за спасение.

– Я не знаю, что делать. Не знаю, как это предотвратить.

– Он спит с вами, – грубо сказал Филипп.

Элейн опустила голову от унижения.

– Да, и я разослал весть о нашей женитьбе по всему христианскому миру. – Аллегрето шагнул к ней. – Подними голову, тебе нечего стыдиться! Я тебя не подведу. Ты будешь в безопасности. Монтеверде будет в безопасности. Я обещал, что сделаю это, даже если сгорю в аду.

Он стоял перед нею, как Люцифер в крестьянской одежде. Теперь она была уже не в силах ни отвернуться, ни покинуть его.

– Черт возьми, она просто одурманена, – тяжело вздохнул бандит. – Понимаю, спорить бесполезно. Тогда выкладывай мне свой план, ты, черный убийца. Может, она по крайней мере останется в живых.

Элейн вместе со щенком отправили в Авину. Довольно странное изгнание, поскольку ее убежищем стал дом, построенный самим принцем Лигурио, где теперь жила вдова, дальняя родственница всемогущего Риаты, бездетная, очень богатая и набожная. Почти забытая, как некое свидетельство неудачной попытки примирения, ибо до замужества она была одной из Навона.

Элейн появилась под видом знатной дамы, которая по невысказанным причинам нуждалась в приюте. Однако ребенок и добровольное затворничество сами по себе давали повод для определенных суждений.

Вдова оказалась не такой уж старой. Судя по ее красивому лицу, донне Грации было не больше тридцати лет. Кажется, все женщины, преданные делу Аллегрето, были красивыми, с некоторым раздражением подумала Элейн. Красивыми и неразговорчивыми. Донна Грация с удовольствием взяла на себя заботу о ребенке, но с Элейн общалась только по необходимости, как хозяйка.

Ее со щенком Нимом, как она его назвала, поместили в комнате принца, с тяжелыми гобеленами, с тремя окнами, выходившими на улицу, где до сих пор хранились вещи, необходимые ее деду, когда тот приезжал на рудники: письменный стол, аналой, серебряный кубок с его инициалами в окружении маленьких изумрудов.

Дарио вел снаружи наблюдение за единственной входной дверью. К концу дня Элейн со щенком доходила почти до безумия. Ниму хотя бы разрешалось прогуляться с Дарио, а у нее отняли даже возможность заботиться о ребенке Маргарет. Она могла только смотреть в пустоту, думать о Зафере с Маргарет да о планах Аллегрето.

Она знала о них лишь в общих чертах. Зафер должен был выдать место встречи с Аллегрето и время. Но этой встречи не будет, если Франко Пьетро поступил так, как рассчитывал Аллегрето. Он должен сначала направиться в крепость Маладир, чтобы собрать там гарнизон. Ложное предательство заманит Риату в надежный, хорошо укрепленный замок, где Аллегрето знал каждый тайный проход и ловушку. Элейн закрыла глаза. Он мог выиграть у Риаты в шахматы пять партий из семи. Эти цифры, пять из семи, преследовали ее даже во сне. Он так и не вспомнил, о чем договорился с Морозини. Должен был сам установить, о каком сигнале условился с Зафером, кто в гарнизоне венецианский шпион, каких доверенных людей имел в городе Франко Пьетро. Он должен обнаружить себя настолько, чтобы Риата поверил, что он близко, ждет Зафера, и в то же время делать вид, будто не знает о намерении Франко схватить его. Вдобавок, как будто мало у них было хлопот, бесследно исчез Маттео.

Элейн очень боялась за мальчика. Тайные поиски в городе оказались тщетными. Она представляла его одного в горах или скрючившимся от холода возле какого-нибудь рудника. Она умоляла Аллегрето не наказывать ребенка, если он его найдет. Это был их последний разговор перед расставанием в лагере.

Подойдя к окну, Элейн смотрела на улицу, пока не привлекла к себе внимание прохожих. Затем поиграла в мяч с Нимом, пока щенок не разорвал кожаный шар, после чего безмятежно уснул среди обрывков.

Она походила по комнате мимо потемневших деревянных ящиков с книгами. Но ей было сейчас не до чтения. Наконец остановилась перед аналоем, погладила лежащий на нем толстый фолиант, обернутый зеленым бархатом. Сняла ткань, отстегнула застежки. Когда она раскрыла том, корешок переплета заскрипел, словно книгой не пользовались долгое время. Элейн ожидала увидеть Библию, надеясь, что рисунки хотя бы отвлекут ее. Но за чистым листом тонкого пергамента была первая страница, расписанная великолепным орнаментом вокруг изображения замка на зеленой горе. Под ним красовался герб Монтеверде, а ниже по-латыни имя принца Лигурио и название: «История славной республики и княжества Монтеверде».

Элейн с любопытством перевернула страницу, подвинула стул и начала читать сочинение деда.

Аллегрето пришел к ней глубокой ночью. Щенок испуганно залаял, разбудив Элейн, которая задремала, положив руку на книгу принца Лигурио. Она не знала, как он вошел. Он уже стоял рядом, принеся с собой запах холода и дыма. На плечах у него лежал снег, растаявшие снежинки блестели в волосах.

Когда Аллегрето крепко поцеловал ее, она высвободилась из его объятий, сжала ладонями холодное лицо, гладила по щекам, подбородку, как будто сомневалась, что это действительно он, живой.

– Все кончено? – прошептала она.

Он снова поцеловал ее и быстро отошел в сторону.

– Нет, только начинается. Они идут. Он держит Зафера с Маргарет в замке, Зафер дал сигнал, что предает меня.

Она вскочила со стула.

– И ты послал ответ?

– Слава Богу, что я ответил правильно. – Аллегрето шагнул назад, когда она подошла к нему слишком близко. – Но план в действии. Я тут лишь затем, чтобы предупредить тебя. Если я не вернусь до рассвета, Дарио на третий день отведет тебя к Филиппу. Он переправит тебя через горы в Цюрих. Там есть квартира рыцарей с Родоса. В Куснахте. Укройся там и обратись за помощью к крестной.

– К моей крестной, – поправила Элейн.

– Я уверен, она имеет с ними договоренность насчет тебя. По крайней мере они защитят твою жизнь от Франко. Не расстраивайся. Это лишь на тот случай, если меня убьют или возьмут в плен, – спокойно произнес он. – Дай Меланте весть из Куснахта.

Она прерывисто вздохнула, потом отвернулась и на миг закрыла глаза. Она не хотела терять ни минуты, пока он рядом, и бросилась к нему. Хотя Аллегрето смотрел на нее, она не знала, видит ли он ее. Это уже был совершенно другой, незнакомый ей человек.

– Филипп делает вид, что охотится на дороге за путешественниками. Они должны послать отряд для защиты. И стражу для охраны рудников. Гарнизон уменьшится. Я проникну в замок, узнаю, где он держит Зафера, и начну действовать.

Элейн отошла в дальний угол комнаты, чтобы не вырвались слова, которые уже были на языке. Чтобы не упасть на колени, моля его остаться. Но тогда Зафера и Маргарет ждет ужасная смерть. Было слишком поздно для споров. Поздно с той секунды, как она заглянула в черные глаза пирата и увидела своего ангела-хранителя.

– Делай, что ты должен.

– Сделаю, – уверенно сказал он. – Это мое предназначение.

В его голосе не было теплоты – одна сила, находящая удовольствие в игре жизни со смертью. Возможно, только эта игра и имела для него значение, возврат Монтеверде был лишь поводом.

Тем лучше. Пусть он не услышит ее слов любви и страха за него. Элейн стояла молча, стараясь запомнить каждую черточку его лица.

– Я твой, – сказал он, глядя ей в глаза.

Это прозвучало как девиз, выученный наизусть, произнесенный без пафоса и многозначительности.

– Я знаю, – прошептала она.

Аллегрето, не попрощавшись, бесшумно вышел. Если бы не повеяло холодом, могло показаться, что его тут и не было.