Благословенный

Глава 10

В чувство ее привела резкая боль в носу. Открыв глаза, она увидела перед собой Тима, который держал в руке ватку, пропитанную нашатырным спиртом. На какое-то мгновение ей показалось, что ей приснился кошмарный сон. Поверить в то, что произошло, было невозможно. Потому что этого не может быть.

— Ты в порядке? — Тим заглянул ей в глаза, ловя взгляд.

— Да… Нет. Нет! — лицо ее исказила гримаса, она потянулась к нему и разразилась рыданиями.

Тим обнял ее, прижав к груди.

— Ведь это не он? Не Рик, правда? Это ужасно, что я могла подумать, что это сделал он! Мой маленький мальчик! Это ты, да? Или Исса? Вы пришли, пока я одевала малышей. И вы его убили.

— Да… да, это я, — прочистив горло, проговорил Тим хрипло.

— Почему же я вас не видела, когда вышла туда?

— Я был в ванной… руки мыл. А Исса вышел к машине.

— Но почему… таким ужасным образом? Столько крови! А его шея… — Кэрол икнула и зажала рот рукой, подавляя приступ тошноты. — Это же настоящая резня.

— Извини. Так получилось.

— Ты чудовище.

Тим напряженно промолчал.

— И ты мне врешь, — Кэрол тихо завыла. — Не было тебя. И Иссы не было. Там был только Рик. Разве возможно, чтобы мальчик такое сделал?

— Мам, прекрати истерику! — раздался раздраженный голос Патрика. — Вот уж не ожидал от тебя!

Кэрол отстранилась от Тима и посмотрела в сторону двери, на своего сына.

— Рик! Ты убил человека, Рик!

— Он был для нас опасен, потому что мог выдать отцу. К тому же, он был настоящим говном, и сам напросился.

— Ты его убил!

— Вот заладила! Ну и что?

— Как что? Нельзя убивать людей!

— Всем можно, а мне нет? Тебе можно, отцу можно, им, — мальчик кивнул в сторону Тима, — тоже можно. Моя бабка была маньячкой, твой первый муж был убийцей, твои друзья — киллеры. И не тебя ли вытащил из тюрьмы отец? А за что ты туда попала — забыла? Я уже не говорю о других смертях на твоей совести. Ты забыла, кто мы такие, мам? Мы — это смерть для других. Вспомни, скольких ты погубила, всех вспомни! А потом посмотрим, повернется ли у тебя язык упрекать меня.

Жестокие слова отозвались мукой в сердце Кэрол. Какая кровь течет в жилах этого мальчика, с кем жил он, зная их грехи? Какой пример ему подали родители, Джек со своей холодной жестокостью, она, дочь убийцы-шизофренички, влюбившаяся в сумасшедшего убийцу, сама совершившая убийство? Что после всего этого она теперь, в этой ситуации, могла сказать сыну?

Спрятав лицо в ладонях, она безутешно расплакалась, сжавшись на постели. Маленькая рука Патрика легла ей на затылок и погладила. Он вдруг обнял ее, нежно, с любовью.

— Прости меня, мам. Я не хотел говорить то, что сказал. Это само как-то вырвалось. Я преклоняюсь перед папой, я люблю тебя. Я не хотел сказать о вас ничего плохого. И о твоих друзьях — тоже, — он покосился на Тима. — Я знаю, что нельзя убивать. Но ведь мы должны думать о себе. Мы просто защитились от врага, а он был нашим врагом. Нельзя допускать, что бы кто-то ненадежный знал о нас и мог рассказать папе. Ты сама начала это, мама, так имей мужество довести до конца. Это наша война, и если мы будем размазней, она нас раздавит. Ты забыла, о чем мы с тобой говорили? Забыла о нашей тайне, о том, какие мы, что нам можно, а что нельзя, что нужно делать?

— Проклятая жизнь, — слабо простонала Кэрол.

— Да, мама. Но ведь другой у нас с тобой нет. Когда-нибудь все изменится.

— Не изменится, пока люди будут умирать. Так нельзя, Рик. Или это никогда не закончится.

Тим не вмешивался, не совсем понимая о чем они говорят. Его больше заботил труп в гостиной, чем разборки между матерью и сыном. Исса уже там работал, пока он приводил в чувства Кэрол.

— Мам, прости меня! Я просто испугался! Испугался, что он расскажет все папе! И тогда папа придет и заберет нас к себе, и мы не объясним ему, что нельзя этого делать. Он не поверит. И погибнет, как остальные. И все из-за этого подонка! Разве жизнь папы тебе не дороже, чем жизнь этого ничтожества?

— Нельзя вот так, Рик… Это ужасно, отвратительно, бесчеловечно! Ты понимаешь это?

— Я знаю. Прости, мам. Я испугался.

Он всхлипнул, виновато сжав плечи, утратив свою надменность и злобу. И показался Кэрол таким маленьким, растерянным и напуганным, что сердце ее не выдержало, и она прижала его к груди, целуя в густые темные волосы. Слезы катились по ее щекам.

— Что же мне делать, Господи? Что же мне с тобой делать, Рик?

Мальчик покорно лежал в ее объятиях, как провинившийся хулиган. Только проделки его стали пугать настолько, что по спине у Кэрол ходил холодок. Она все еще не могла представить, что это он зарезал Кевина. Ее сознание отказывалось это принять, а материнское сердце разрывалось. Ужас, доселе неведомый, сжал ее душу.

Взгляд ее остановился на Тиме, молчаливо сидевшем на краю кровати.

— Что теперь делать? — выдавила она с отчаянием.

Тим опустил глаза, чтобы не видеть ее залитого слезами лица и все еще шокированного взгляда. Потрясение женщины было настолько сильным, что, казалось, она все еще не понимает до конца, что происходит. Протянув руку, Тим робко пожал ее пальцы.

— Прежде всего, успокойся. Покорми детей и уложи спать. Мы с Иссой сделаем все остальное. Никто не узнает, что произошло. Насколько мне известно, Кевин этот только что похоронил жену, так что вряд ли он сообщал кому-то о том, что собирается к тебе. Думаю, он был осторожен, и никто из твоих соседей его не видел. Если стало известно о том, что он наведывается в гости к молодой красивой женщине, это могло бы сильно ему повредить.

— Да, могло, — согласилась Кэрол. — Но он говорил о письме, которое якобы оставил своему приятелю, чтобы в случае чего он отправил его Джеку.

— Думаю, он блефовал.

— А если нет?

— Блефовал, — уверенно сказал Исса, появляясь в дверях.

— Откуда ты знаешь? — Кэрол повернулась к нему.

— Привет, ясноглазая. Вижу, у вас тут не скучно. Нет у него никакого загадочного приятеля. Я наблюдал за ним, на всякий случай. Вернее, на тот случай, если он решится все-таки связаться с Рэндэлом. Нам с Тимом не хочется, чтобы через тебя Рэндэл вышел на нас.

— Так вы знали, что он здесь? Поэтому и приехали?

— Э-э, нет. Мы перестали за ним наблюдать пару недель назад, убедившись, что он не собирается выполнять свои угрозы. Если бы хотел, не стал бы затягивать. А приехали мы потому, что нам позвонил Рик.

— И что теперь?

— Мы избавимся от тела, и сделаем вид, что ничего не произошло. Тело не найдут. Кевин исчезнет без вести. Все подумают, что он забрал свое наследство и сбежал. Такой вариант тебя устроит?

— А как это сделать?

— Предоставь это мне. Я ловкий парень.

Исса самодовольно улыбнулся. Тим согласно кивнул, подтверждая его слова.

— Пошли, братишка, — Исса повернулся к двери. Тим поднялся и опустил взгляд на Кэрол.

— Не бойся. Забудь об этом, как о страшном сне. И доверься нам. Хорошо?

Кэрол чуть кивнула, смотря на него тоскливыми глазами, в которых отразилась какая-то странная безысходность. Она выглядела такой беззащитной и напуганной, что Тим наклонился и невольно коснулся пальцами ее щеки.

— Мы скоро вернемся, — голос его прозвучал так мягко и ласково, что Кэрол немного успокоилась и даже попыталась улыбнуться. Только улыбка получилась жалкой и неуверенной.

Светящиеся неоновым светом цифры на часах показали полночь.

Кэрол неподвижно сидела в глубоком кресле, в темной комнате, и не отрывала глаз от сына. Здесь, в новом доме, она выделила ему отдельную комнату, и мальчик был этим очень доволен. Он привык к этому, живя в особняке в Сан-Франциско, и делить комнату с малышами ему не нравилось, хоть он с этим и мирился. Близнецы теперь имели свою собственную маленькую детскую, в которой спокойно спали в этот час.

Вот уже два часа Кэрол наблюдала за беспечным умиротворенным сном старшего сына. В темноте глаза ее хорошо различали черты его лица. Он казался ей таким красивым, самым красивым мальчиком, которого она видела в своей жизни. Слабый лунный свет, проникающий в комнату, падая на его лицо, придавал ему неестественную бледность, а тени обостряли правильные черты, делая их резче. И Кэрол изучала эти черты так, будто видела в первый раз. С удивлением она обратила внимание на то, какое не по-детски серьезное выражение у его лица, даже во время сна. Можно сказать, суровое. Только сейчас она заметила, что в сложении его рта есть что-то жесткое, даже жестокое. В чертах этого тонкого детского личика чувствовалась какая-то скрытая неведомая сила, какая-то непреклонность, словно то, что заложено уже в этом мальчике, невозможно изменить. А вот что заложено, Кэрол и хотела знать. Или не хотела. Она сама не знала. Габриэла предсказала ей муку, кошмар, страшнее смерти, которая ее так пугала. Что же это за мука? Что-то новое, смутное и пока непонятное зародилась сегодня у нее внутри. И это было похоже на боль, ранее ей неведомую, пока еще едва уловимую, как у новой, только начавшей появляться болезни, коррозию, коснувшуюся ее души, но пока еще не дающей о себе знать, проявляя лишь непонятные туманные признаки недомогания и дискомфорта.

Одно лишь ясно различала Кэрол в своем сердце сейчас — тревогу и страх, но совсем не те, что она испытывала ранее. Это было что-то совершенно иное. Это был холодный, какой-то черный страх. Только так она могла его описать. Как бесконечная тьма, преследующая ее во снах. Она что-то почувствовала, что-то ужасное, самое страшное в ее жизни, чего не было ранее и что ждало ее впереди. И этому сопротивлялось все внутри нее, пугая своей неизбежностью. Это было наказание, кара за все то зло, которое она несла в этот мир своим проклятием. Не газовая камера была ее наказанием, как она думала. Нет. Было что-то намного ужаснее. В газовой камере она могла бы всего лишь избежать настоящей кары.

Она смотрела на Патрика, а в ушах ее звучали слова Габриэлы.

«Умри, чтобы не знать, не видеть того, что будет дальше… Ты не узнаешь страшной муки, которая все равно убьет тебя… Тьма вокруг тебя, а у Патрика она внутри. В нем растет страшная сила и страшное зло…».

И Кэрол начинала смутно понимать, что именно она почувствовала, что вдруг перевернуло все внутри. Это была ее интуиция, которой наделил ее необычный дар. Она почувствовала то, о чем говорила Габриэла. Тьму, зло, таившиеся в ее мальчике. Она даже разглядела их в чертах его лица.

Ее пугал его безмятежный сон. Он спал так, будто не произошло ничего необычного и заслуживающего каких-либо волнений и переживаний. С поразившим Кэрол спокойствием и невозмутимостью он помогал ей оттирать с пола кровь, со снисходительной улыбкой, как показалось Кэрол, поглядывал на бледную мать, которая боролась с тошнотой от вида и запаха человеческой крови.

Кэрол чувствовала, что все еще пребывает в шоке, хоть и успокоилась внешне. Она не думала о Кевине, о полиции. Все ее мысли занимал только Патрик. Своим любящим материнским сердцем она надеялась на то, что все произошедшее — случайность. Что нет в чертах лица ее мальчика того, что она сейчас видела, что это просто игра теней и зловеще — бледного лунного света.

Тихий стук в окно заставил ее вздрогнуть и оторвать взгляд от сына. В темноте за стеклом она разглядела Тима, который махнул ей рукой, приветствуя. Поднявшись с кресла, Кэрол бросила последний взгляд на Патрика и бесшумно вышла из комнаты. Заглянув в детскую, она убедилась, что малыши спят и, оставив дверь приоткрытой, пошла открывать Тиму.

Он уже ждал за дверью, открыв которую, Кэрол сразу встретилась с его внимательным взглядом. На улице снова шел снег. Тим был без шапки, отчего волосы его, присыпанные снегом, казались совсем белыми. Кэрол даже разглядела в свете фонаря, как сверкают на его ресницах снежинки.

— Я пришел… хотел узнать… убедиться, что ты в порядке, — он приподнял широкие, присыпанные снегом плечи, втянув голову, как будто замерз или пытался спрятать шею от снега. Но в этом движении было слишком много смущения, а виновато опущенный взгляд открыл Кэрол, что он испытывает перед ней стыд и неловкость. Не трудно было понять, из-за чего. Она отступила назад.

— Заходи. Ты что, пешком?

— Не хотел привлекать внимание соседей. Будет лучше, чтобы никто не знал, что мы с Иссой были здесь сегодня, — он отряхнулся, сбрасывая снег, и переступил порог. Кэрол тщательно закрыла за ним дверь. Обернувшись, она подняла на него большие встревоженные глаза.

— Ну, что? У вас все получилось?

Он сдержанно кивнул, смотря на нее сверху вниз и засунув кончики пальцев в карманы джинсов, выдавая этой позой свою скованность и напряженность. В черной кожаной куртке, подбитой мехом, которая зрительно увеличивала его плечи, он показался Кэрол просто огромным. Даже слишком. Это неожиданно заставило Кэрол ощутить дискомфорт.

— Что вы сделали с… ним? — у Кэрол язык не повернулся назвать залитый кровью труп, при одном воспоминании о котором у нее шевелились волосы на затылке, Кевином. И, так как Тим не ответил, продолжила уже более взволнованно. — Куда вы его дели?

— Зачем тебе это знать? Его просто больше нет. Никто и никогда его не найдет. Как говорит Исса, нет тела — нет убийства.

Кэрол опустила голову. Ей больше не хотелось узнать, что они сделали с Кевином. Вернее, с тем, что было Кевином. Кевином, который был бы сейчас жив, если бы не Патрик. Новая боль, поселившаяся в ее сердце, снова уколола, более ощутимо. Кэрол непроизвольным движением прижала к груди скрещенные руки, словно пытаясь загнать эту боль обратно вглубь души и не позволить ей больше всплывать наружу, волнами накатывая на сердце.

— Спасибо, Тим. Спасибо, что пришли и… помогли, — глухо проговорила она, не глядя на него.

Он снова кивнул. Кэрол задумчиво помолчала.

— Можно тебя спросить? — не поднимая головы, сказала она дрожащим голосом.

— Спроси.

— Когда ты в первый раз убил человека… что ты чувствовал?

Ее вопрос был для него неожиданностью. И, наверное, мало приятной.

Кэрол посмотрела на него. Смущенно кашлянув, он хрипло ответил, пытаясь скрыть свое удивление:

— Это было на войне. Я… я очень переживал. Этот человек все время стоял у меня перед глазами, я видел его даже во сне… просыпался в холодном поту. Первые два дня мне казалось, что я сойду с ума.

— А потом? — взволнованно спросила Кэрол, широко раскрытыми глазами смотря ему в лицо.

— А потом я застрелил еще одного. Потом еще. И рядом был Исса, перед которым никогда нельзя показывать слабости, ни в чем, чтобы не потерять его уважение. Потом я попал в плен. Там я забыл о том, что такое чувство вины. А когда меня вели на расстрел, я смеялся сам над собой и над своими страданиями из-за того, что оборвал чью-то жизнь. Я думаю, именно в тот момент меня навсегда покинуло чувство раскаяния. И я считаю, что после этого вполне имею право не раскаиваться, убивая.

— Да… может быть. Я не знаю, не мне судить. Но ведь тогда, первый раз, ты все равно страдал. У тебя была естественная реакция, как у нормального, психически здорового человека, — она не стала продолжать, не желая обсуждать с ним поступок и поведение Патрика. Она не то, чтобы говорить, даже думать об этом боялась. И не хотела открываться другим. Она не знала, что думали обо всем этом Тим и Исса, и не хотела знать. По крайней мере, сейчас. Никто лучше нее не сможет понять, что происходит с ее ребенком. Только она знает о его даре и проклятии. И Габриэла. Габриэла все ей сказала. Ее кошмар в будущем — это Патрик. И Кэрол начала понимать, что старуха имела ввиду. «Попытайся спасти себя и своего сына», — сказала Габриэла. Свет благословенного рассеет тьму вокруг и не позволит ей вырваться наружу из тайных недр в душе Патрика, где она притаилась.

Кэрол подняла глаза и улыбнулась уголком рта.

— Ты голодный? Пойдем, я тебя покормлю.

Тим что-то смущенно пробормотал, но она уже направилась на кухню. Он догнал ее и придержал за руку.

— Не надо, я пойду. Поздно уже. А ты… ложись, отдыхай. Ты выглядишь измученной.

Кэрол смерила его холодным взглядом.

— Ничего, кроме тарелки супа и чашки горячего чаю, я тебе не предлагаю. Даже после того, что ты для меня сегодня сделал. Я подумала, что ты голоден и замерз. Если нет, пойдем, я провожу тебя.

— А я ничего такого и не думал… — чуть слышно проговорил он, но скрытая обида в его голосе заставила Кэрол усомниться в его словах. — Просто не хотел тебя затруднять. Тебе сейчас не до того.

— Покормить тебя в благодарность за то, что избавил меня от трупа, для меня не обременительно. А вот спорить из-за такой ерунды у меня нет сил. И предлагать дважды — тоже.

Она прошла мимо него к двери, не показывая смущения из-за того, что слова ее можно расценить иначе, но они уже сказаны, их не исправишь, поэтому она осталась невозмутимой, демонстрируя, что речь шла только о еде. Хотя на самом деле — не только.

Пожелав спокойной ночи, Тим переступил порог, и Кэрол тут же закрыла дверь, заперев на все замки. Потом украдкой выглянула в окно.

Он стоял под дверью и смотрел на нее так, словно продолжал видеть комнату, а самой двери, захлопнувшейся у него за спиной так быстро, что едва не ударила по пяткам, не было. На застывшем лице его Кэрол разглядела печаль.

Он намеривался остаться. Он пришел потому, что надеялся — оказанная ей помощь сгладит конфликт, что этот поступок извинит предыдущий, позволит вернуть ее расположение, которое он потерял. Но, вопреки его ожиданиям, она не простила.

Вздохнув, он опустил голову, отвернулся и уныло побрел по улице, не подозревая, что Кэрол наблюдает за ним.

И улыбается.

Она не удивилась, когда следующим вечером, выйдя на улицу из высотного здания, в котором находился центральный офис строительной компании, в которой она работала, она увидела Тима. Он стоял, запрокинув голову и разглядывая возвышающееся над ним здание, словно хотел угадать, какие окна принадлежат интересующему его офису, поэтому Кэрол первая заметила его. Подавив самодовольную усмешку, Кэрол подошла к нему.

— Что-то ищешь там, наверху? — с легкой иронией поинтересовалась она.

Вздрогнув, он опустил взгляд. Кэрол заметила, что он побледнел и сразу напрягся, как будто оказался перед противником, от которого мог получить удар.

— Привет, — смущенно пробормотал он, отводя глаза.

Кэрол продолжала пристально смотреть ему в лицо, наслаждаясь его смущением и нерешительностью. Ее пронзительный взгляд заставил его сквозь бледность залиться нежным румянцем.

— Меня ждешь? — решила немного помочь ему Кэрол, подумав о том, как бы он, чего доброго, не испугался и не сбежал, утратив остатки невиданной храбрости, которой набрался, придя сюда.

— Да, — кивнул он, разглядывая тротуарную плитку под ногами.

— Какие-то проблемы… из-за вчерашнего? — шепотом спросила она.

— Нет. С этим все в порядке, — поспешил успокоить он, бледнея все сильнее под ее взглядом.

Кэрол отвернулась в сторону, безучастно разглядывая прохожих, каждый из которых бросал взгляд на Тима, невольно привлекающего всеобщее внимание своим ростом и шрамами на красивом лице. Взгляды эти были разными — любопытными, сочувствующими, настороженными, ошеломленными — и с Тима переходили на нее, становясь недоуменными и вопросительными. Она понимала их вопрос. И ей хотелось ответить «Не смотрите на него так, он такой же как вы». Но это было не так. И люди это инстинктивно чувствовали. Он потому и выделялся, привлекая внимание, что был не из этой толпы, такой пестрой и разной, но в которой он себя чувствовал чужим, не сливаясь и не становясь с ней одним целым, как другие. Как чужак, попавший не в свое племя, привыкший к иной жизни и другим законам. Как дикий опасный хищник, с изодранной шкурой и враждебным взглядом, затесавшийся в стаю к своим одомашненным сородичам. Кэрол невольно улыбнулась своим мыслям и сравнениям. Но, как бы там ни было, люди неизменно обходили Тима стороной, сохраняя дистанцию как минимум на расстояние вытянутой руки, тогда как между собой толкались, не замечая друг друга. Он был не такой, как они, относился к другой категории людей. Жизнь его наложила свой отпечаток на лицо и взгляд, «бандитское», как выразился Кевин, и выразился довольно точно. Отщепенец человеческого общества, беспризорник и бродяга, малолетний преступник, вор, знающий и признающий только себе подобных, а ныне профессиональный убийца, зарабатывающий человеческой кровью. Сверху вниз смотрел он на окружающих его людей, других, которые боялись и не признавали таких, как он, худшей и грязной половины человечества, называли подонками и сволочами, смотрел с вызовом и дерзостью, с пренебрежением и не без тени горькой неприязни в холодных глазах, подо льдом которых тщательно скрывалась искалеченная душа. Ее не видели другие, но чувствовала Кэрол. Проходящие мимо люди и их любопытные взгляды стали вдруг раздражать ее. Она понимала, что, придя сюда, стоя сейчас рядом с ней, он бросает вызов всем этим людям, шагнув в их мир, где не находил себе места, предпочитая оставаться с такими, как он, живя той жизнью и по тем законам, к которым привык. Ее, Кэрол, он считал представительницей этого общества, из которого сам был выброшен в начале своей жизни, и куда ему не было возврата. Они все были для него врагами.

И он бледнел от мысли, что будет отброшен назад, не будет принят, что ему продемонстрируют, что его место не здесь, не среди добропорядочных и мирных, не рядом с этой женщиной, такой прекрасной и такой чистой на фоне его уродливой, запятнанной грязью и кровью жизни. Его руки, нечестные и жестокие, которыми он воровал, убивал, держал насилуемых им женщин, ласкал дешевых истасканных шлюх, смеют ли они после всего этого прикасаться к этой женщине, на которую он мог смотреть только затаив дыхание?

Наблюдая, как она ловит взгляды прохожих, он почувствовал горечь и бесконечное уныние. И невыносимое, болезненное унижение. Но решил пойти до конца, чтобы раз и навсегда умертвить в себе надежду на любовь и вернуться восвояси, смирившись с тем, что нормальная женщина никогда не подпустит к себе такого, как он, и ему придется довольствоваться потаскухами.

— Я пришел, чтобы пригласить тебя поужинать… со мной, — с вызовом и надменностью произнес он, впившись взглядом в ее лицо. Кэрол повернулась. Он не отвел больше глаз, холодно и почти враждебно смотря на нее.

— Зачем?

Ее вопрос заставил его растеряться, он, видимо, не был к нему готов.

— Я… я хотел бы поговорить.

— Я услышала достаточно, когда ты откровенничал с Иссой. Хочешь добавить к сказанному что-то еще?

Он молчал, не отводя неподвижного взгляда от красивых прозрачных глаз, сердитых и обиженных.

— Ну, так что? Ты согласна? — после долгого напряженного молчания хрипло спросил он.

Кэрол нервно постукивала длинными ногтями по сумочке, не пытаясь скрыть своей ярости и обиды.

— Где и когда?

Когда он назвал выбранный ресторан, она не удержалась от удивленного взгляда. Она не бывала в Нью-йоркских ресторанах, но об этом слышала — он отличался изысканностью и утонченностью, почти аристократизмом, в нем собиралась почтенная, преисполненная достоинства, состоятельная публика. Кэрол поняла, что это был вызов с его стороны, но не показала этого.

— Хорошо.

— Я закажу столик на завтра, на десять. Устоит?

— Устроит. До завтра.

— До завтра.

Отвернувшись, Кэрол смешалась с толпой, направляясь на стоянку, где оставляла машину. Она чувствовала, что он смотрит ей вслед, и знала, что он гадает, придет ли она завтра на это так холодно, почти враждебно назначенное свидание. Демонстративное свидание среди людей, которые обязательно обратят на них свое внимание и осудят своими взглядами за ее выбор, за общество мужчины, с которым она не стесняется показаться в приличном месте. И который не стыдится показаться в прекрасном изысканном ресторане со своим обезображенным лицом, шокируя окружающих и вводя их в смятение.

Она пришла на десять минут позже назначенного времени. Эта была ее месть. Она представляла, какого ему сидеть одному за накрытым на двоих столиком, под удивленными, насмешливыми или сочувствующими взглядами окружающих, наблюдающими за его ожиданием, напрасным, как наверняка посчитали многие. Ведь какая женщина так унизит себя, появившись в таком месте с таким парнем.

Кэрол вошла неторопливой, преисполненной уверенности и достоинства походкой, притянув на себя все взгляды. И как когда-то, когда она была воспитанницей Куртни Мэтчисон и женой знаменитого адвоката, находясь в центре всеобщего внимания, купаясь в восторженных, восхищенных, завистливых взглядах, она почувствовала себя на высоте, самой красивой из присутствующих, заставляющей мужчин трепетать, а женщин кипеть от ревности. И впервые с тех пор, как она потеряла свою королеву-Куртни, превратившую ее в красавицу, и своего принца-Джека, рядом с которым она почувствовала себя принцессой, ее посетило это позабытое ощущение.

Словно скинув тяжесть своей ноши, она, легкая, расслабленная, непринужденная, с гордо поднятой головой и сверкающим, слегка высокомерным взглядом прошла через зал, мимо столиков, как будто она снова была Кэрол Рэндэл, женщиной, носящей легендарную, прославленную на весь мир фамилию.

Длинное платье цвета бархатного вечернего неба мягко обволакивало ее фигуру, прохладным шелком приятно лаская ее кожу. Декольте на груди выгодно подчеркивало ее красоту, великолепное тело под тонкой тканью выглядело настолько соблазнительным, что взгляды мужчин, провожая ее, загорелись. И вместе с тем, в ее туалете не было ничего вызывающего и дерзкого. Этому научила ее Куртни — быть обжигающе соблазнительной без намека на вульгарность и излишнюю нескромность.

Тим, по-видимому, уже уверившийся в том, что она не придет, с позабавившим ее изумлением уставился на нее. Нижняя челюсть его медленно отвисла, и, как завороженный, он разглядывал ее восхищенным взглядом. Кэрол окатило волной почти физического удовольствия. Губы ее тронула улыбка.

Когда она остановилась рядом со столиком, за которым он сидел, он опомнился и подскочил с места, что-то смущенно бормоча. Кэрол не расслышала, но улыбнулась ему, догадавшись, что его несвязная речь была приветствием. Она заметила, как он бросил взгляд на другие столики и порозовел от удовольствия, упиваясь всеобщим удивлением из-за того, что его дама пришла, да еще оказалась такой роскошной женщиной. Кэрол поняла, что этот момент сделал его счастливым, он чувствовал себя победителем, утерев нос всем, кто оскорблял его своей снисходительной жалостью, а теперь взглянули другими глазами, с любопытством, заинтригованно, без сочувствия и презрения. Люди сразу взглянули на него по-другому, как на более достойного и привлекательного человека, чем показалось вначале, раз его одарила своим расположением такая женщина. И всем за столиками, по крайней мере, женской половине, стало любопытно, что в этом мужчине есть такого, что заставило такую красивую женщину закрыть глаза на его пусть и привлекательное, но обезображенное шрамами лицо.

Тим степенно, удачно скрыв свое ликование под самоуверенной невозмутимой маской, отодвинул перед Кэрол стул и помог присесть. Кэрол помогла ему сделать заказ, сообразив, что он не бывал в таких местах раньше и мало разбирается в меню. Она ждала, когда он заведет волнующий ее разговор об их отношениях и о своем отвратительном поведении, но вскоре поняла, что он категорично не хочет касаться этой темы, скорее из страха испортить самый чудесный вечер с самой прекрасной женщиной в своей жизни. Сама Кэрол не стала заводить неприятный разговор, но про себя подумала, что он все равно его не избежит, как бы не выкручивался. Ему придется ответить перед ней за свое поведение, раз он не смог на этом оборвать их отношения. И ее негодования не смягчит даже пылкая томная любовь, которую она, наконец-то, видела в его сверкающих глазах.

«Он мой», — думала она, наблюдая за ним. Это она поняла еще позавчера, выставляя его за дверь и зная, что он опять придет. Она понимала, что он хочет не только секса. Это ее немного тревожило, потому что ничего больше она дать ему не могла. Она никогда не примет его в свой дом, в свою семью, как мужчину, более того, будет скрывать их любовную связь, чтобы Патрик не узнал. Вряд ли ему это понравится. Но иначе быть не может. Или так, или вообще никак. Это он уже пусть сам решает. Она скажет ему об этом, когда подойдет время. Но если он не ждал ее сегодня на это свидание, уверенный, что она не придет, то вряд ли он сейчас думает о том, чтобы она вышла за него замуж. В его взгляде Кэрол видела лишь мучительную страсть и лихорадочное желание оказаться с ней в постели. Она тоже этого хотела.

«Не раньше, мой строптивый колючий дикарь, чем ты будешь вымаливать у меня прощения. Такое так легко не прощается. Теперь я буду тебе мстить, — думала она, улыбаясь про себя. Не скрываясь, она его разглядывала, заставляя смущаться, ловя на себе ее оценивающий взгляд, он прятал глаза, внутренне весь сжимаясь. Он ненавидел пристальные взгляды, не переносил, когда его разглядывали. И не понимал, зачем это делает она. Разве что назло, видя, что ему это не нравится. Ему нравилась темнота, в ней он обретал уверенность, словно его шрамы, веревками стягивающие его при свете, сковывающие крепкими путами, которые ему никогда не хватало сил порвать, исчезали, он обретал свободу, становился самим собой, теряя свою неуверенность. Он бы предпочел оказаться с Кэрол в темной комнате, чем здесь, при ярком свете, прямо напротив, так близко, беззащитный и не имеющий возможности избежать ее внимательного взгляда. Темная комната, Кэрол… И он снова оказался во власти воспоминаний, которые преследовали его и днем и ночью, измучив уже настолько, что даже его страх быть отвергнутым не остановил его от попытки вернуть те волшебные мгновения. Его тело отозвалось на эти воспоминание болезненным возбуждением. Он поспешно отогнал прочь эти мысли, боясь, что она заметит. Но даже без этих воспоминаний о проведенной в постели с ней ночи, он не мог избавиться от этого возбуждения. Ее присутствие, ее аромат, который он улавливал, так сильно на него действовали, что ни о чем, кроме секса, он не мог думать. Когда он смотрел на нее, его окатывало жаром, он представлял ее тело под этим красивым платьем, вспоминал, какое оно на ощупь, как оно к нему прижимается, как с ним сливается… И прятал глаза, чтобы она не догадалась о его мыслях.

Он наведался к шлюхам, ища облегчения, но вернулся оттуда злой и раздосадованный. Исса с удивлением на него тогда покосился.

— Что за кислая мина? Не нашлось свободной девицы?

— Нашлось, — буркнул тот, не расположенный к обсуждению этой темы. Тим пытался скрыть от друга то, что с ним происходит. С тех пор, как они ушли из дома Кэрол, Исса смотрел на него, как на идиота, впервые не одобряя и не понимая. Но от комментариев воздерживался. Смысл мусолить произошедшее, если все уже испорчено. Они об этом больше ни разу не заговорили. Страдания друга Иссу теперь стали раздражать после всего. И его поведение — тоже. Ему все преподнесли на блюдечке с голубой каемочкой, даже в рот запихнули почти насильно такой сладенький кусочек, какого тот в жизни не пробовал, а он после этого стал плеваться и кривиться. Нельзя было сказать, что Исса благоволил к женщинам, воспринимая только как объект для удовлетворения своих потребностей, но даже он осудил друга за то, как тот себя повел с Кэрол. И теперь его раздражала кислая мина Нола.

— Что такое? — не смог он тогда сдержаться. — Не стоит теперь на шлюх? Ба, какие мы стали разборчивые теперь, привередливые! С чего бы это? У нее что, три сиськи, или между ног не как у всех?

Тим промолчал, только губы зло поджал.

— Сам не захотел, хера теперь ныть? — в голосе Иссы прозвучало презрение, впервые в жизни, больно уколов Тима. — Иди подрочи, мазохист хренов, раз все бабы тебе не такие. Может, парни тебе больше по нраву придутся?

Подскочив, Тим саданул ему по скуле. Исса двинул в ответ.

— Знал бы, что она тебе не нужна, сам бы ее взял! — прорычал Исса. — А ты… ни себе, ни другим! Не по-дружески, брат!

Его слова еще больше взбесили Тима, он накинулся на друга, сбивая с ног.

Им случалось драться между собой, это никогда не отражалось отрицательно на их дружбе. Наоборот, выпустив пар и недовольство, они успокаивались, и отношения между ними сразу выравнивались.

— Ты теряешь мое уважение, киснув по бабе, — откровенно высказался Исса, вытирая кровь с разбитой губы. — Ты в своем уме? Хочешь ее — иди и возьми. Это всего лишь женщина. Нечего было влюбляться, я тебе всегда это говорил. А раз не удержался, то нечего страдать, как нежная девица. Ты мужик. Пошел и взял.

— Легко сказать! — горько отозвался Тим, сидя рядом на полу.

— Легко! В том-то и дело, что легко! Ты сам, что ли, не видишь? Раньше, может, и нет, но сейчас — да! Она одна. И ты ей нравишься!

И впервые тогда Тим с робкой надеждой поверил словам друга, хоть и не понимал, что ей в нем может нравиться. Что такой женщине в нем может нравиться? Он не мог найти ответ на этот вопрос, а потому и не верилось ему в это. Но ничего с собой поделать он уже не мог. Нравится или не нравится, но он хотел ее так, что померкли все его страхи. Никогда раньше у него не было такого чувственного и страстного секса, настоящего, искреннего. За исключением его интрижки в госпитале с медсестрой, все его общение с женщинами ограничивалось проститутками, которым он платил за то, чтобы они занимались с ним сексом. Раньше ему было все равно, он над этим не задумывался, как Исса. Но теперь что-то изменилось в нем, после той ночи. После того, как он чувствовал трепет охваченного искренним, непритворным желанием женского тела, его сладострастную дрожь, едва слышные, но настоящие стоны удовольствия, впервые почувствовал женский оргазм, содрогающееся и судорожно сокращающееся, сжимая его плоть, лоно. Он не мог этого забыть. И холодное, не отзывчивое тело проститутки, ее фальшивое желание, оттолкнуло его. Он больше так не хотел. Он хотел по-настоящему. Словно уличный пес, всю жизнь пьющий из первой попавшейся лужи, утоляя свою жажду, который вдруг напился чистой свежей воды из настоящего родника, и после этого собрался опять попить из привычной лужи, и не смог, ощутив смрад, разглядев грязь, которые раньше не замечал. Поджал хвост и поплелся к роднику, из которого била живая сверкающая, прекрасная в своей чистоте вода. Он не мог объяснить свои чувства Иссе, тот бы не понял его. Он сам себя с трудом понимал.

Вспоминая их ночь, видя, как она его разглядывает, он все больше начинал верить, что нравится ей. Она смотрела на его шрамы, изучала их, и не было в ее взгляде ничего, что говорило бы о том, что они ей не нравятся. Они не отталкивали ее. Он начинал привыкать к ее прямому открытому взгляду. Он чувствовал, что перестает его бояться. Когда он вышел в туалет и шел обратно, ему даже показалось, что она им любуется. Ее взгляд словно ласкал его. Никогда на него так не смотрела женщина.

А Кэрол на самом деле любовалась. И ей действительно все в нем нравилось. Все, без исключения.

Сегодня он был одет иначе, чем обычно, и, видимо, поначалу ощущал себя скованно и неуверенно в непривычном облике. Но одобрительный взгляд Кэрол придал ему уверенности. Ей понравилось, как он оделся на их свидание, в этот ресторан. Вместо предпочитаемых им водолазок с высоким горлом и джинсов или военного покроя штанов, кроссовок или высоких ботинок, также похожих на военные, сегодня он надел рубашку красивого голубого цвета, которая невероятно шла ему, оттеняя большие синие глаза, и черные брюки. Но ногах красовались шикарные туфли. Одежда и обувь были дорогими, брендовыми, и с грустью Кэрол подумала о том, что эту одежду для него выбирала Даяна. Сам бы он никогда так не оделся. У Даяны был превосходный вкус. И она знала толк не только в женской привлекательности.

Высокий, сильный, стройный, он шел через зал, привлекая внимание окружающих своей внешностью, столь шокирующей и необычной. Он не стал прятать сегодня свою шею, как старался делать это всегда, наоборот, расстегнутые верхние пуговицы рубашки вызывающе выставляли напоказ его шрамы. Даже в этом Кэрол видела его сегодняшний вызов всем окружающим, и ей в первую очередь. Он словно демонстрировал ей свои недостатки, приведя именно в это место, где особо остро не вписывался в обстановку и окружение. Он даже не догадывался, что ни так уж он и не вписался. Надменный вид, которым он прикрыл свою неуверенность, дорогая одежда, шикарная женщина — и окружающие приняли его за человека своего круга. Поглядывали с опаской, потому что даже элегантность в его сегодняшнем облике не смягчила суровости в его внешности, а шрамы эту суровость еще больше подчеркивали. Он все равно не походил на законопослушного и добропорядочного гражданина. Но пренебрежения или неуважения он во взглядах на себе больше не замечал, даже наоборот. Наверное, эти снобы из ресторана приняли его за какого-нибудь авторитета из мира преступности. Кэрол, например, поймала себя на мысли, что так бы и подумала, не знай его и увидев здесь. И ни за что бы не догадалась, какая неуверенность и ранимость скрывается под этой вызывающе бандитской внешностью, под этой мощностью и силой, под нежеланием прятать свои шрамы, демонстрировать их, как доказательство ничем не сокрушаемой самоуверенности в себе и своей привлекательности. О, если бы это все было на самом деле так! Если бы его поведение было таким всегда. Дерзким и непробиваемо самоуверенным. Не было бы больше взглядов, которых от так ненавидел, на него бы смотрели только так, как сейчас — с уважением и почтением, как на сильного человека, которому все ни по чем, который носит свои шрамы, как трофеи, оставаясь уверенным в себе и своей привлекательности мужчиной, мужеством и силой которого можно только восхищаться, и ни у кого бы ни возникло к такому человеку чувства жалости или превосходства.

И Кэрол заметила, как провожают его взглядом женщины. Заметил ли это и он, заметил ли восхищение в их глазах? А ей хотелось на него смотреть и смотреть, любуясь его великолепной фигурой. Как можно быть таким не уверенным в себе, считать, что обделен привлекательностью, имея такую внешность? Он что, никогда в зеркало не смотрел? Или разглядывал одни только шрамы, не видя ничего остального?

Сердце ее колотилось в груди, она чувствовала, что млеет рядом с ним. И удивлялась. Она была уверена, что такого с ней уже никак не может случиться. Что не найдется больше такого мужчины. Что после Джека и Рэя она не сможет никогда никем увлечься. Этого парня, она, конечно, встретила не сейчас, она признавалась себе, что нашла его очень привлекательным и сексуальным при первой же встрече. И чего греха таить, уже тогда облизнулась, поглядывая так, как не должна была, на его тело. А теперь она одна, изголодавшаяся и истосковавшаяся по мужской любви, и вдруг ОН! Да еще такой не похожий на других, строптивый. Ей никогда раньше не приходилось завоевывать мужчину, намеренно соблазнять. Она давно уже привыкла к тому, что мужчины ее добиваются, и никак не думала, что может быть наоборот. Но с эти покончено. Она жалела, что так открыто ему навязывалась, особенно после его слов, сказанных Иссе. И горькая обида теперь отравляла ее воспоминания о проведенной с ним ночи, заставляя ее пожалеть и устыдиться. Однажды с ней такое уже было, когда Джек выгнал ее после их первой ночи. Даже прожив с ним столько лет, она не могла забыть о том унижении и боли, хоть и простила ему это. Теперь она пережила это снова, правда, теперь это не вызывало в ней таких оглушительных страданий, как тогда, потому что не было сейчас такой безумной любви, какую питала она тогда к Джеку. Но все равно, это было очень болезненно и не менее унизительно, чем тогда. И тоже ее ранило.

Тим чувствовал ее обиду и разочарование, хоть она и не демонстрировала это открыто. Он бы хотел ей что-нибудь сказать, что-то вроде того, что не хотел ее обидеть, но не знал, как это сделать. Он не мог ей сказать, что просто струсил после этой ночи, которая так его поразила, что он пришел в отчаяние, почувствовав, что провалился в омут, из которого не сможет выбраться, и это был рывок, попытка вырваться, спастись от той боли, которую он так боялся, если она, наигравшись с ним, выкинет его из своей жизни, как это уже сделала одна девушка. Он прекрасно помнил ее слова о том, что с ним можно хорошо потрахаться, но не пройтись по улице. Он никогда о них не забывал. И он никак уж не думал, что Кэрол может услышать то, что он говорил Иссе. А она взяла и услышала. И их связь оборвалась, не успев начаться. Он расстроился, потому что на самом деле думал не то, что говорил, и рассчитывал на продолжение. И такой облом. И самое досадно было то, что сам-то все и обломал.

Но она пришла сегодня, она сидела с ним за столиком, затаив обиду, которую он видел в ее глазах. Почему?

Неужели потому, что он ей действительно нравился? А может, она пришла, чтобы отомстить, наказать, унизить в ответ?

У него никогда прежде не было свиданий. Он не умел общаться с женщинами. Не знал, как себя вести, о чем с ними разговаривать, как делать комплименты. А ему так хотелось сказать Кэрол что-нибудь приятное, высказать как-то свое восхищение ее красотой, дать понять, как она ему нравится. И что он совсем не думает о ней так, как говорил Иссе. Вот друг его был мастер в таких делах, он никогда не робел перед девушками, с успехом пудрил им мозги и без труда укладывал в постель, имея богатый опыт общения не только с проститутками. Он нравился женщинам. И Тим всегда ему горько и беззлобно завидовал. Это было единственным, чему так и не смог научить его друг, хотя он прилагал много усилий, но все его старания разбивались вдребезги о комплекс неполноценности Тима, глубоко укоренившимся в нем еще в детстве. То, что Кэрол предпочла его, а не Иссу, искренне удивило Тима, повергло в замешательство и недоумение. Сегодня, перед тем, как прийти сюда, он долго и тщательно разглядывал свое отражение в зеркале. Возможно, ей понравилось его телосложение, оно ему самому нравилось. Уж этим он обделен не был. Ему даже казалось, что он сложен лучше, чем Исса. И Тим был физически сильнее, это уж он знал наверняка, но это не мешало Иссе быть лидером в их отношениях. Тим не знал, доволен ли он своим ростом, когда он был среди людей, ему хотелось быть поменьше, чтобы не выделяться и не привлекать внимание. Но его рост и физическая сила вызывали уважение, мало кто из представителей сильного пола проявлял желание померяться с ним силами, хотя сам он был бы не против, не без удовольствия вспоминая юность, когда им с Иссой частенько приходилось драться во времена уличной жизни. Те времена прошли, они стали взрослыми, и теперь мало кто на них зарывался. А ему иногда хотелось. Он любил драться. Он не знал иного способа выпустить пар. Потому так тосковал по тем временам, когда служил в армии. Вот где были в почете и рост, и сила, и даже его шрамы. Его уважали. Там он был свободен от своих комплексов. Там он нашел свое место. Но и оттуда его выкинули, когда в голову ему прилетел осколок. Ему даже не дали шанса доказать, что он все еще способен стрелять не хуже, чем раньше, даже если не стрелять, а остаться просто солдатом. Его травма была несовместима со службой в армии, даже если она давала о себе знать изредка. Исса ушел из армии вместе с ним, не бросив его. Он всегда был с ним. Чтобы ни случилось. Он не позволял ему отчаяться. Он нашел применение его талантам и в этой жизни, и они зарабатывали хорошие деньги на заказных убийствах. Инкогнито Тима было раскрыто, когда он угодил за решетку, все узнали, кто был успевшим завоевать популярность киллером. И хоть все обвинения вдруг исчезли таким же чудесным образом, как и появились, весь город и весь бандитский мир знал, кто он. Исса не находил в этом ничего такого, и вообще не понимал, зачем он прячется. Но Тим уехал из штата. И Исса опять поплелся с ним, хоть и был недоволен. Но работать они могли везде, хоть у черта на куличках. А Тим от работы отказываться не стал. Арест его не запугал. Они стали только более осторожными.

Кэрол знала, кто он такой. И видимо, ее это не пугало. Странная женщина. Или просто есть кто-то, кто пугает ее гораздо сильнее. И она потянулась к нему именно потому, что он был не обычным парнем, а тем, кем был. Кто способен был ее защитить. Если так, то он действительно готов был ее защищать. И даже ее детей. Даже просто так, если бы она просто попросила. Хотя просто так ему отчаянно не хотелось.

Смотря на нее сейчас, он понял, что одного секса, ради которого он сюда пришел, ему мало. Он хотел, чтобы она стала его женщиной, раз и навсегда. Он первый, кто разглядел ее красоту, первый, которому она дала обещание, и пусть они тогда были детьми, ну и что? Он был влюблен своим мальчишеским сердцем, и уже тогда считал ее своей.

Жизнь их разбросала, но снова свела, и его давно забытая мальчишеская любовь вдруг всплыла в его памяти, обрушившись на него взрослыми чувствами, к которым он был не готов. Возможно, этого бы не случилось, если бы она не стала такой красивой и сексуальной женщиной, и, не порази она его своей красотой, он бы и не вспомнил о своей мальчишеской привязанности. Но она его поразила. И теперь он стал думать, что любил ее всегда, еще с детства, и любовь эта никуда не девалась. Но свое место в ее жизни он потерял, и не нашел снова, у нее были другая жизнь, другие мужчины. Раненный в самое сердце, одолеваемый досадой и ревностью, он исчез из ее жизни, не собираясь никогда возвращаться. И ее смерть стала для него не меньшим горем, чем смерть сестры. Он терзался, что не смог уберечь ни одну, ни другую, самых дорогих для него женщин.

И теперь она сидит напротив него, еще более прекрасная, чем была, и нет большее той жизни, которая у нее была, нет мужа, нет любовника, жаждущего прикончить ее мужа. Она одна. Сбежавшая от той жизни, от тех мужчин. Исса прав. Тим только теперь осознал, что ничего между ними теперь не стоит. Судьба вернула ему его девочку, которую он любил еще мальчишкой, превратив ее в принцессу, словно вознаграждая его за все несчастья и лишения. А он чуть все не испортил, не разглядев этот подарок судьбы. Впервые в жизни он почувствовал, как в нем поднимается уверенность рядом с женщиной. К черту. Это была его девушка, еще с самого начала, когда никто из мальчишек и внимания на нее не обращал, он оценил и полюбил ее еще в той жизни, когда она была замухрышкой и изгоем, он защищал ее уже тогда, когда остальные обижали, он единственный, кто разглядел, как она прекрасна. Ее муж, этот Рэй, и все остальные, которые возможно еще были, обратили на нее внимание, когда она была уже холеной красавицей, из состоятельной семьи. Обратил бы кто-нибудь из них на нее внимание тогда, когда обратил он, Тим? Вряд ли. Уж точно не эти двое, которые грызлись за нее. Такие замечают только красавиц. А их красавица теперь сидела с ним, в этом роскошном ресторане, придя к нему на свидание. Неужели в жизни бывает все-таки справедливость?

Кэрол удивилась, когда он вдруг неожиданно улыбнулся, так радостно, так искренне, сразу напомнив Тимми из детства.

— О чем ты думаешь? — не удержалась от вопроса она.

Он пожал плечами, продолжая улыбаться. Первый шок от того, что она все-таки пришла, что он оказался в таком непривычном месте, в таком виде, выставив напоказ свои шрамы, начал проходить, уступая место ликованию. Растерянность отступала, он начал получать удовольствие от происходящего, вдруг почувствовав себя победителем. Как забавно. Почему именно воспоминание о Джеке и Рэе и их любви к Кэрол так приободрили его, заставили воспрянуть духом?

«О том, что ты теперь моя, — про себя ответил ей он. — И хрен я тебя кому отдам!».

Как ему захотелось сказать это вслух, но он этого не сделал.

Озадаченная резкой переменой в его настроении и поведении, Кэрол удивилась еще больше, когда он вдруг взял ее за руку и встал.

— Давай потанцуем.

Она неуверенно поднялась с места.

— А здесь танцуют?

— Раз музыка играет, значит, танцуют, — простодушно заверил он.

Кэрол улыбнулась и позволила ему обнять себя за талию, гадая, куда так внезапно пропала его застенчивость и робость. Он боялся привлекать внимание, боялся посторонних взглядов, и вдруг танцует с ней, когда на них все смотрят. Это выходка скорее в стиле Иссы, но никак не Тима. Но ей понравилась его дерзость.

Они медленно двигались под красивую музыку, не обращая ни на кого внимания. Большие ладони почти полностью обхватили ее тонкую талию, постепенно все ближе привлекая к нему. Кэрол не поднимала взгляд, чтобы он не увидел томившее ее желание. В их танце не было ничего вызывающего, они даже почти не соприкасались телами, но почему-то на Кэрол это подействовало так возбуждающе, что она готова была схватить его за руку и спрятаться в туалете, чтобы отдаться ему немедленно.

— Ваш заказ, — раздался рядом голос официанта, заставив ее вздрогнуть.

Подняв голову, она взглянула на Тима, и залилась румянцем. Отстранившись, она вернулась на место.

Тим бросил на официанта злой взгляд, но молча уселся за стол.

Кэрол принесли вина, Тим заказал себе сока.

Наблюдая, как он попивает свой сок, она вспомнила, какой он смешной был, когда выпил на Рождество, и у него появились проблемы с координацией. Он заметил ее улыбку, и озадачено нахмурился.

— Должно быть, это ужасно, пить только сок и воду, — заметила она.

Он удивленно смотрел на нее.

— Да нет. Еще я пью молоко.

— Правда? Ничего себе, разнообразие.

— Зато алкоголизм мне не грозит.

Кэрол пожала плечом. Это молчаливое свидание начинало ее напрягать. Он извиняться не собирался, как она понимала. Интересно, на что он рассчитывает? Что они вот так посидят и преспокойненько, как ни в чем не бывало, отправятся в постель? Сейчас. Ее, конечно, такой вариант бы устроил, но только после искренних извинений и раскаяния. Но, похоже, никто ни в чем не раскаивался. Кэрол стало обидно, и она замолчала, сосредоточив свое внимание на тарелке. Она чувствовала, что он за ней наблюдает, но делала вид, что не замечает.

— Какие у вас планы? Вы собираетесь покидать город? — серьезно спросила она, поднимая на него взгляд.

— Э… нет. Пока, — он растерялся от ее неожиданного вопроса. — А что?

Кэрол помолчала.

— Когда вы рядом, мне спокойнее.

— Мы будем рядом, Кэрол. Ты не должна больше бояться.

На его лице она уловила тень радости от ее слов. Господи, какой он еще мальчик, этот суровый на вид молодой мужчина! На фоне Джека и Рэя он казался ей почти ребенком, совсем еще зеленым юношей. Она была уверена, что это первое свидание в его жизни. Он никогда раньше не встречался с девушкой. Ей предстояло многому его научить. Она была взволнована этой мыслью. Роль учителя ей еще не доводилось на себя пробовать, всегда было наоборот. Из этого неотесанного дикаря ей предстояло еще вылепить себе любовника. Он знал, что нужно делать с женщиной в постели, но этого было не достаточно. Он умел только брать. Нужно было научить его и давать. Он был молодым, страстным, с превосходными физическими данными, что уже было многообещающим. Теперь дело было только за его желанием. Захочет ли он. Или ему будет достаточно и того, что есть. Кэрол казалось, что захочет.

— Ты сказал, что хочешь поговорить, — холодно напомнила она.

Он смущенно спрятал глаза.

— Да. Я хотел сказать… что мне жаль, что я так тогда сказал.

— Ну, наверное, что думал, то и сказал.

— Да. То есть, нет. Я так не думал.

Кэрол с притворным недоумением смотрела на него.

— Тогда зачем говорил так?

— Не знаю…

Она пожала плечом и спокойно отпила из бокала.

— Не стоит извиняться. Ты был прав. Я действительно сама на тебя залезла. Подумаешь, потрахались — это действительно ни к чему тебя не обязывает, и здесь ты прав. А с Иссой я не спала. Но этот так, к заметке. Даже если бы и спала, это не твое дело при таком раскладе. Потому что я тоже тебе ничем не обязана. Проехали и забыли. И о том, что ты сказал, и вообще о том, что было.

— Но я не хочу об этом забывать, — едва слышно прошептал Тим.

— А я хочу. Если совершаешь ошибку, которую уже не можешь исправить, то о ней лучше вообще забыть.

Он подавлено промолчал, не поднимая головы. Кэрол сверлила его взглядом, в котором горела неприкрытая обида.

— Спасибо, что решил извиниться. Но не стоило. Перед шлюхой-то!

Он залился краской. Допив вино, Кэрол поставила бокал и улыбнулась.

— Спасибо за ужин. Но мне пора. Патрик один дома с лисятами, — она взяла сумочку и поднялась. Он тоже встал, и вдруг устремил на нее взгляд, в котором Кэрол с удивлением заметила упрямство.

— Я тебя провожу.

— Не надо, я не маленькая.

— Подожди меня, пожалуйста, — он махнул официанту и знаком велел принести счет.

— Я пока в дамскую комнату, — Кэрол отвернулась и пошла в туалет.

Стоя перед зеркалом, она припудрилась и подкрасила губы. Когда она вышла, Тим уже ждал ее с пальто в руках. Он помог ей одеться, накинул свою куртку и услужливо открыл перед ней дверь.

Выйдя на улицу, Кэрол поежилась от холода.

У ресторана всегда стояло такси и, подойдя к ближайшей машине, они сели в нее. Тим сел рядом с Кэрол на заднем сидении, хотя ему с его ростом гораздо удобнее было бы отодвинуть сидение и сесть впереди. Он взял было ее за руку, но она вытащила свою кисть из его большой ладони и отвернулась к окну. Она была разочарована. Его робкая попытка извиниться ничуть не уменьшила ее обиды. Он даже извиняться толком не умел. Конечно, она могла принять и такие извинения, она так и собиралась сделать, и сама не понимала, зачем вместо этого размазала его вместе с его с извинениями. Он тоже был расстроен, это было заметно. Да, она могла бы ему помочь все исправить, потому что у самого него не очень получалось, но она не хотела. Хватит. Она и так слишком заискивала перед ним все это время. Если он хочет быть с ней, пусть хоть что-то для этого сделает. А она «залезать на него» больше не собиралась.

Когда она вышла из такси, он, быстро сунув деньги водителю, выскочил следом. Остановившись перед дверью, Кэрол нацепила улыбку и обернулась к нему.

— Спасибо за вечер.

— Можно я зайду?

Ого, похоже, он сегодня настроен решительно. Надо же, и откуда столько храбрости взялось?

— Чтобы ты там не думал, но здесь не бордель. Всего хорошего!

— Да нет же… не в том смысле… Просто зайти. Поздороваюсь с Патриком.

— Уже поздно, он спит. В другой раз.

— Кэрол, — он вдруг сжал пальцами ее предплечье. — Я же сказал, что сожалею, что был не прав. Не сердись, пожалуйста.

— Хорошо, я нее буду сердиться. Тим, я замерзла, спокойной ночи.

— А мы можем еще увидеться?

— Нет. Мы больше не друзья, ты сам так сказал.

— Но мне и не нужна твоя дружба.

— Да? А что тогда нужно?

Он замялся, но этого было достаточно, чтобы Кэрол успела высвободить свою руку и открыть дверь.

— Пока, Тим!

Закрыв перед его носом дверь, Кэрол проверила детей и, убедившись, что все в порядке и они крепко спят, пошла к себе. Там, раздевшись, отправилась в душ. Стоя под горячими струями, она пыталась подавить в себе досаду и разочарование. Конечно, ей очень хотелось, чтобы это свидание закончилось иначе, все ее тело жаждало этого «иначе», но ничего… она потерпит. Этот парень у нее в руках. Он придет еще. Она победила.

Она и радовалась, и грустила одновременно. Грустила оттого, что опять сейчас ляжет в холодную постель, одна, и будет томиться в своих неудовлетворенных плотских желаниях. О, когда же закончится эта мука? Как наивна она была, решив, что мужчины ей больше не нужны, что она обойдется без них… Ее молодое тело с этим решением не соглашалось, мучая ее своими требованиями, сжигая огнем, который она не могла погасить… Нет. Она больше так не могла. И не хотела. Поломается еще немного, дабы отомстить и наказать этого болвана и грубияна, а потом… потом оторвется с ним за все эти полтора года воздержания. Стараясь об этом не думать и не представлять, она накинула на влажное обнаженное тело полотенце и вышла из ванной.

И вскрикнула от неожиданности, увидев развалившегося в кресле в ленивой позе Тима.

Она застыла на месте, изумленно уставившись на него. Его куртка лежала тут же на стуле.

— Как ты… — выдавила она. — Я что, забыла запереть дверь?

— Не забыла, — чуть слышно отозвался он, не отрывая от нее взгляда. — Я умею проходить сквозь стены, меня Исса этому научил, когда я еще был мальчишкой.

— М-да… я смотрю, он многому тебя научил, — справившись с удивлением, Кэрол изобразила негодование, стараясь скрыть охватившее ее волнение. Руки ее задрожали, сердце бешено заколотилось в груди. — Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду.

— Тебе придется уйти, извини, — Кэрол решительно кивнула на дверь.

Он поднялся. Кэрол отвела взгляд, чтобы он не заметил ее волнения.

— Прости меня, — шепнул он.

Она потупила голову, отступая назад, невольно обижено поджав губы.

— Нет. Уходи, — голос ее задрожал. «Не прощу. Но не уходи, не слушай меня!» — взмолилась она про себя, смотря себе под ноги.

Она с трудом сдержала крик радости, когда он шагнул к ней и подхватил на руки. Она попыталась воспротивиться, притворившись возмущенной, но когда он опустил ее на постель и стал целовать, забыла обо всем на свете. Сорвав с нее полотенце, он со стонами осыпал ее тело жадными поцелуями, лаская дрожащими руками. Под его ласками Кэрол затрясло. Слегка отстранив его, она приподнялась, торопливо расстегивая на нем рубашку. Он тем временем поспешно избавлялся от брюк.

Притянув его к себе, Кэрол неистово впилась ему в губы, чтобы приглушить стоны, которые не могла сдержать. Он тоже хрипло стонал, хотя во время предыдущей близости был более сдержан, даже скован, словно боялся открыться, показать свои чувства. А теперь что-то изменилось, Кэрол это сразу поняла.

— Дети… Патрик… надо тише, — шептала она и накрывала губами его рот, чтобы приглушить их стоны.

Он вдруг подхватил ее ладонями под ягодицы и, оторвав от постели, поднялся и, занеся ее в ванную, закрыл дверь. Кэрол, с силой обхватив его бедра ногами, продолжала его жадно целовать. Прижав ее спиной к стене, поддерживая под ягодицы, он позволил себе потерять голову, забыв обо всем на свете, отдавшись этой безумной всепоглощающей страсти… Настоящей страсти, о которой так мечтал.