Благословенный

Глава 5

Операция прошла успешно. Но испытания Дженни на этом не заканчивались. Начался опасный период реабилитации. Доктор позволил Кэрол навестить девочку после операции. Кэрол задумчиво постояла над больной, которая крепко спала под действием сильных препаратов. Грустно разглядывала она девочку и, перед тем, как уйти, робко погладила по густым волосам. На тумбочке у кровати стояли рядом две фотографии, Мэтта и Кэт, на которых Кэрол задержала свой взгляд. Взяв в руки фотографию Мэтта, она погладила пальцами изображение. Он смотрел на нее печальными карими глазами, и Кэрол улыбнулась ему. Она вспомнила, как разглядывала этот снимок Дженни, сжимая дрожащими пальцами рамку, и сколько радости и любопытства отразилась на ее лице в эти мгновения.

— Никогда не думала, что он такой красивый, — прошептала тогда девочка, и подняла на Кэрол покрасневшие от слез глаза. — Это, правда, он… мой папа…

Она снова опустила взгляд на фотографию и улыбнулась. Потом поднесла рамку к губам и поцеловала.

— Привет, пап. Вот мы и свиделись…

Взяв с тумбочки снимок матери, она некоторое время задумчиво разглядывала обе фотографии, поцеловала по очереди и аккуратно поставила их рядом друг с другом на тумбочку. И только после этого отдала себя в руки врачей. У Кэрол до сих пор звучало в ушах ее слабое «спасибо», в котором едва теплилась жизнь, но, казалось, девочка не верила в спасение. Когда ее переложили на каталку и вывезли из палаты, Кэрол, вышедшая следом, заметила, как по неподвижному красивому личику скатилась одна-единственная слеза и исчезла на виске в волосах, оставив за собой едва заметный мокрый след.

Поставив фотографию Мэтта назад рядом с фотографией Кэт, Кэрол покинула палату. Ей очень хотелось бы знать, действительно ли Мэтт находится в этом мире, рядом с ней, или это Патрик продолжает над ней подшучивать. В удивительных способностях своего сына она больше не сомневалась. Именно благодаря этим способностям он мог узнать о существовании этой девочки и о ее проблемах, а не потому, что ему рассказал об этом призрак. Но если дар провидения возможен, если существуют настоящие проклятия, то почему невозможно другое, такое, как не покидающие этот мир души умерших?

Но в настоящий момент Кэрол некогда было думать об этом, ее занимали земные проблемы и живые люди.

Джеймсу опять стало хуже, и с высокой температурой его пришлось снова отправить в больницу. Оставив Патрика и Криса у Аманды, Кэрол с тяжелым сердцем легла вместе с больным малышом в больницу. Страх переполнял ее, она злилась из-за того, что вынуждена оставить детей, что из-за больного ребенка не может уехать и увезти их из города, спрятать от Тима. Она лишь надеялась, что он не найдет их, что у Аманды они в безопасности. Патрик ее страхов не разделял и пытался успокоить, уверяя, что подготовился к встрече с убийцами, что, если он сам не увидит заранее, когда они придут, то его предупредит Мэтт.

— Не переживай, мам, занимайся лисенком, главное, чтобы он поправился. Мы с Крисом не одни, с нами Мэтт.

Кэрол молчала, смотря на него печальными встревоженными глазами, и прижимала к груди кричащего малыша, горевшего от высокой температуры. Сердце ее разрывалось. Она не могла оставить тяжелобольного ребенка одного в больнице, не могла забрать его отсюда, а двое других ее мальчиков, оставаясь в этом городе, были в опасности, без нее, одни. Она почувствовала себя беспомощной. Жизнь снова взяла ее за горло. Она знала, что не простит себе, если загубит Джейми, позволив умереть от тяжелой пневмонии, не простит, если, спасая одного ребенка, потеряет других. Все, что ей оставалось в сложившейся ситуации — это не поддаваться панике. И молиться. Временами на нее находило такое отчаяние, что она порывалась позвонить Джеку и просить у него защиты. Ее останавливало только то, что в этом случае она была уверенна в безопасности одного только Патрика. Несомненно, Джек его защитит. Но что будет с ее лисятами? Кто защитит их от ревности и ярости Джека?

И Кэрол решила отдаться на волю Господа. Она оставалась в больнице, борясь вместе с врачами с болезнью Джеймса, а Патрик и Крис оставались у Аманды. Ей оставалось только надеяться, что Тим ее не обманул. Или на то, что не сможет отыскать детей.

Джеймсу становилось хуже. Его перевели в реанимацию. Кэрол беззвучно плакала над малышом, который больше не кричал, тихонько лежа под одеяльцем, тяжело дыша приоткрытым ртом, маленький, беспомощный, обессиленный. Кэрол смотрела на него, и ей хотелось кричать. И в эти минуты все ее страдания, испытанные когда-либо, казались такими пустыми, мелочными, бессмысленными… Вот где была настоящая боль, настоящее горе, способное свети с ума. И ничего страшнее не существовало в этом мире для матери, как страдания ребенка и угроза его потерять. Как позволила она, чтобы обычная простуда переросла в тяжелую болезнь, почему допустила, чтобы ее малыш дошел до такого состояния, чтобы попал сюда, в реанимацию? Какая же она в таком случае мать, к чертям собачьим?!

И именно в такой момент, когда она теряла душевные силы у кроватки больного малыша, случилось страшное.

Патрик вдруг появился в больнице с братиком на руках, и Кэрол, увидев его в дверях, поняла, что что-то случилось. Мальчик смотрел перед собой странным ошеломленным взглядом и, застыв у порога, не двигался.

— Мам, я гулял с Крисом… на детской площадке… а когда пришел… — он заикался и спотыкался почти на каждом слове. — Там Аманда… лежит…

Кэрол почувствовала, что все внутри нее наполняется ужасом.

— И лужа… целая лужа крови. Представляешь, мам? Я схватил лисенка и убежал.

Он замолчал, выжидающе смотря на мать. На ватных ногах Кэрол подошла и нему, и, забрав Криса, другой рукой прижала к себе Патрика. Трясущейся ладонью она погладила его по волосам, пытаясь успокоить.

— Она… может, жива? Надо вызвать «скорую», — стараясь сохранять спокойствие, проговорила она.

— Нет, не надо, — уверенно отозвался Патрик. — У нее весь живот… так, что кишки вылезли… и горло… перерезано. Глаза открыты. Она умерла.

Кэрол почувствовала тошноту. Горло ее сдавило, когда она представила, что довелось увидеть ее мальчику. Нежно взяв его за подбородок, она подняла его лицо.

— Как ты, сыночек?

— Я нормально, мам. Только нам с тобой никак нельзя связываться с полицией. Засветимся. Нельзя. Никто ведь не знал, что мы у Аманды были… мы ведь прятались.

— Они все равно узнают. Мы должны вызвать копов. Расскажешь, что видел, и все… большего они от нас требовать не будут. Мы ничего не знаем, понял? Я лежу в больнице с Джейми, поэтому вы были у Аманды, которая за вами присматривала. Ничего необычного и подозрительного. Ты гулял с Крисом, пришел домой… увидел, испугался и убежал. Пришел сюда и все рассказал мне. А я вызвала помощь. И все. Ты все понял? И на все вопросы будешь отвечать именно так.

Патрик посветлел лицом. И вдруг неожиданно улыбнулся.

— Я понял, мам. Все правильно.

— Побудь с мальчиками, я пойду звонить в полицию, — Кэрол отдала ему назад Криса и бросилась к двери, но, прежде чем уйти, обернулась и встревожено посмотрела на него. Патрик присел на стул у кровати и, поудобней усадив братишку на коленях, склонился над Джейми, всматриваясь в бледное исхудавшее личико. Кончики бровей его жалобно приподнялись.

— Рик… ты в порядке, сынок? — взволнованно спросила Кэрол.

Он обернулся и непринужденно пожал плечами.

— Она никогда мне не нравилась. Вечно совала нос, куда не следует… — он снова повернулся к Джейми, не заметив, как шокировал мать своими жестокими словами. — Бедненький, щечки похудели… Чего он такой тихий, мам? Даже не плачет больше… Плохи дела, мам?

— Все будет хорошо. Он просто ослабел. Не переживай, он поправится, — заверила Кэрол уверенно.

Патрик удовлетворенно кивнул и, крепко держа одной рукой Криса, другой с нежностью погладил по головке Джейми. Кэрол вышла из палаты, чувствуя одновременно и облегчение и недоумение из-за того, что Патрик так легко воспринял то, что любого другого ребенка его возраста могло жестоко травмировать. А он, казалось, больше был озабочен болезнью братика, чем жестоким убийством няни. Кэрол решила, что это просто особенность детской психики, эластичной и гибкой, специально созданной таким образом, чтобы сильные стрессы проходили вскользь, не нанося серьезных повреждений. После потрясений детская психика либо ломается, либо восстанавливается гораздо быстрее взрослой. И если сегодня ребенок может быть напуганным и несчастным, то завтра уже будет забавляться и смеяться, позабыв обо всех печалях. Но, все же, смотря какой ребенок. Кэрол, например, тяжело переживала всякого рода потрясения, и каждый удар по ее психике оставлял за собой след, напоминая о себе страхами и печалями, порожденными когда-то этими потрясениями. И Кэрол была рада, что Патрик был насчет этого более крепким и устойчивым, чем она. Он был сильным и, судя по всему, морально устойчивым. Как Джек. Неужели ее мальчик такой же черствый и непробиваемый? Такой же безжалостный с теми, кто пришелся не по душе или стал на его пути? Да, эти качества в нем присутствовали. Была в нем и жестокость, и беспощадность. Чтобы в этом убедиться, достаточно было вспомнить о мальчике, на которого он бросился с гантелей, учителя с откушенным носом, о несчетном количестве поколоченных им детей… Как и Джек, свой авторитет он устанавливал жесткостью и силой, идя напролом, по крови и по страху людей… Тех, кто не желал уступить дорогу, он топтал, кто противился, того ломал. Какая-то страшная сила чувствовалась в этом мальчике, Кэрол ощущала ее, она и радовалась, что Патрик будет таким же сильным, как Джек, и боялась этого. Потому что такая сила в злом и жестоком сердце из человека делала чудовище, без зазрения совести пожирающего людей. И Джек живой тому пример.

Но перед полицией Патрик выглядел совсем иначе. Это был ребенок, напуганный, потрясенный, глубоко раненный, которому следователи боялись задавать вопросы, жалея и опасаясь травмировать его еще сильнее. Патрик рассказал о том, что случилось, только один раз, и больше его никто не трогал. Кэрол тоже задали всего несколько вопросов прямо в больнице, и больше не беспокоили, видимо, не найдя ее особу интересной для следствия. Об убийстве передавали в «новостях», и Кэрол увидела транслируемые видеоматериалы с места преступления. Была показана комната, несколько пятен крови, фотография пострадавшей. Большего, видимо, продемонстрировать на всеобщее обозрение прессе не позволили. Высказывалось предположение, что в дом просто забрались воры или вор. Или какой-нибудь психопат. Сексуального насилия над женщиной совершено не было. Ей было нанесено несколько жестоких распарывающих ударов ножом в живот, а потом, скорее всего уже мертвой, ей перерезали горло. Странным обстоятельством, которому следствие так и не нашло объяснения, было то, что в рот убитой по самую глотку был засунут пульт от телевизора.

Кэрол оставалась в больнице с Джейми, а мальчиков взяла к себе учительница Патрика, с которой Кэрол, да и сам Рик, были почти в дружеских отношениях. Патрик сам к ней напросился, объяснив ситуацию, и женщина не смогла отказать. Кэрол была напугана до смерти, не сомневаясь, чьих рук дело страшное убийство. Сам Господь, которому она день и ночь молилась, видимо, уберег ее мальчиков. Стоило ей подумать, что в тот страшный момент они могли оказаться в доме, и ноги ее подкашивались, и становилось дурно так, что она боялась потерять сознание.

— Поправляйся, миленький! — молила она Джейми, осыпая поцелуями маленькое тельце. — Пожалуйста, выздоравливай… пока нас всех не перерезали… Нельзя здесь оставаться, нужно бежать…

Но малыш лишь беспомощно хныкал, слабо, вяло, словно сил в нем совсем не осталось.

Уронив голову на руки, Кэрол разрыдалась. Судорожно, надрывно, чувствуя, как ее покидают остатки самообладания и мужества. За спиной ее скрипнула дверь. Поспешно утерев слезы, Кэрол поднялась, не желая, чтобы доктор увидел ее отчаяние. И застыла, пригвожденная к месту, перед возвышающейся над ней высокой мощной фигурой, под взглядом холодных синих глаз. Рефлекторно, не отдавая себе в том отчета, она напряглась, заслоняя лежащего на кроватке ребенка.

— Не бойся. Я пришел извиниться.

Его слова пролетели мимо ушей Кэрол. Она открыла рот, чтобы закричать, но он молниеносно схватил ее и, развернув и прижав спиной к себе, накрыл ее губы крепкой ладонью.

— Кэрол, не надо кричать. Я сейчас отпущу тебя, только не надо кричать. Хорошо? — проговорил он ей прямо на ухо, наклонившись. Тяжело дыша, Кэрол кивнула в знак согласия. Он медленно отпустил ее и повернул лицом к себе. То, с каким ужасом она на него смотрела, казалось, смутило его. Опустив руки, он отступил назад и потупил голову.

— Не бойся, Кэрол, — повторил он тихим больным голосом. — Я не причиню зла ни тебе, ни твоим детям. Я хочу всего лишь… извиниться перед тобой, — он вдруг залился густой краской под ее взглядом, словно сейчас, при свете дня, снова превратился в застенчивого юношу. Но этот юноша совсем не походил на того, с кем ей пришлось иметь дело ночью. Что это? Хитрость, блеф, притворство? Или перед ней оборотень, который днем один, а ночью становится другим?

Ее молчание и немигающий взгляд еще больше смутили его. Он избегал ее взгляда, багровея все больше.

— Я… я никогда этого не делал… я имею в виду… у меня нет привычки насиловать женщин. Не знаю, что на меня нашло. И то, что я потом сказал… за это тоже извини. Я сгоряча, — его голос стал звучать увереннее, словно он справился со смущением. — Можешь не волноваться, свое слово я сдержу. Пацана твоего не трону, — он мгновенье помолчал, потом решительно добавил. — И Джека твоего — тоже. Живи с миром.

Он отвернулся и, подойдя к двери, распахнул ее, собираясь уйти.

— Поклянись! — резко прозвучал голос Кэрол. — Поклянись мне памятью Даяны! Поклянись жизнью своего друга! Клянись всем, что тебе дорого!

Остановившись, он обернулся.

— Тебе придется просто поверить. Я никогда не даю клятв.

— Поверить? После того, как вы убили Аманду?

Он растерянно моргнул.

— Какую Аманду?

— Нашу няню!

Он нахмурился, внимательно изучая ее взглядом.

— Мы не трогали вашу няню. Зачем мне ваша няня? — пожав широкими плечами, он снова отвернулся и шагнул за порог. — Там, в пакете, лекарство. Разотри ему грудь и спину и дай пару капель на язык. Через два дня он будет здоров. Всего хорошего.

Взгляд Кэрол внезапно наткнулся на стол. Лицо ее вытянулась от изумления, когда она увидела букет цветов и бумажный пакет, из которого выкатились фрукты. Поверх пакета сидел пушистый черный медвежонок с белым бантиком на шее.

— Подожди! Тимми!

Он резко замер на месте, словно только и ждал, когда она его остановит. Но в этот момент слабо запищал Джейми, и Кэрол, забыв обо всем на свете, повернулась к малышу и наклонилась, встревожено вглядываясь в горящее нездоровыми красками личико.

— Мама… — жалобно протянул Джейми и поднял дрожащие от слабости ручки, потянувшись к ней. Страдание отразилось на лице Кэрол, когда она оторвала мальчика от кроватки и осторожно прижала к груди. Прижавшись лицом к горячей щечке, она успокаивающе покачала его. Малыш снова затих, лишь дыхание его оставалось все таким же тяжелым.

Кэрол медленно повернулась и посмотрела на тихо стоявшего в дверях мужчину. Тот пристально разглядывал малыша.

— Что за лекарство? — хрипло спросила она.

— В аптеках такое не купишь. Народное средство, так сказать. Я сам его сделал. Не бойся, на себе и своем приятеле не раз проверял. Меня один бродяга научил… такой же, как я… Ведь для бездомных подхватить пневмонию — нечего делать.

— Из чего ты его сделал? — недоверчиво поинтересовалась Кэрол.

— Из чего не важно. Главное, что оно поможет. Впрочем, мое дело предложить, а ты смотри сама.

Кэрол медленно приблизилась к нему, не отрывая взгляда от его лица. И столько боли, страха и отчаяния было в ее покрасневших от слез глазах, что он невольно шагнул назад.

— Что я сделала тебе? Ты пришел и превратил мою жизнь в кошмар. За что? — дрожащим голосом проговорила она. Он недоуменно смотрел на нее.

— Ты хоть знаешь, что я пережила за эти несколько дней? Я одна со своими детьми, они — все, что у меня есть, а ты охотишься за нами! Тебе нравится травить одинокую беззащитную женщину, издеваться? Думаешь, я поверю тебе после всего? Ты пришел, чтобы обмануть меня, узнать, где мой сын!

— Если бы я пришел за этим, ты бы мне уже сказала, где твой сын… чтобы я не свернул шею ему, — Тим кивнул на малыша, которого Кэрол в ужасе прижала к себе еще крепче, попятившись назад. — Но я и без тебя знаю, где Патрик. Он со своим братом живет сейчас у учительницы. И если бы я все еще хотел его убить, он уже был бы мертв. Я сказал, что пришел всего лишь извиниться. И сказать, что тебе нечего бояться.

Кэрол продолжала недоверчиво изучать его взглядом.

— Если так… почему ты передумал?

— Ни ты, ни твои дети не виноваты в том, что случилось с Даяной. А еще потому, что, когда я был Тимми, я очень тебя любил, — он отвел глаза и отвернулся.

Не сказав больше ни слова, он ушел, а Кэрол, дрожа всем телом, в бессилии опустилась на стул.

Ночью Джейми начал задыхаться. Врачи не могли ему уже сбить жар. Ее малыш сгорал.

Понимая, что терять ей уже нечего, Кэрол в отчаянии отыскала в пакете пузырек со странной жидкостью и растерла ею горячее тело ребенка, а потом капнула в маленький ротик, пытаясь уверить себя, что Тимми незачем вредить этому ни в чем неповинному малышу. Она безумно боялась, но все равно сделала это. Она должна была что-то сделать, чтобы спасти своего мальчика. Положив рядом с ним игрушечного медвежонка, Кэрол укрыла ребенка одеялом и начала горячо молиться.

Через пять дней их выписали из больницы. Джейми был здоров. Он пошел на поправку с такой скоростью, что врачи были поражены. Воспаление прошло через два дня после того, как она, украдкой от врачей, начала применять лекарство, оставленное Тимми. Забрав Патрика и Криса от учительницы, Кэрол вернулась домой, измученная, но счастливая.

С улыбкой наблюдала она, возясь у плиты, как ползающие по ковру малыши ссорятся из-за красивого медвежонка, пришедшего по сердцу обоим. Патрик, усевшись перед телевизором, вырезал специальным ножом очередную фигурку. Его работы перестали быть неузнаваемыми и бесформенными, лишь отдаленно напоминающие то, что он пытался изобразить. Теперь Кэрол с гордостью выставляла фигурки в гостиной на специально отведенных для этого полках. Он продолжал усердно посещать кружок и заниматься резьбой по дереву. Кухня Кэрол была увешана изумительными дощечками для резки, которые он для нее сделал, он смастерил подставку для ножей, которая казалась Кэрол настоящим произведением искусства. У близнецов была целая коробка всевозможных деревянных зверушек, солдатиков, машинок, которые Патрик вырезал для них. Но особенно Кэрол гордилась двумя стульчиками, над которыми Патрик корпел целый месяц. Теперь у него был целый набор инструментов для работы, специальные краски, лаки. Кэрол часто помогала ему раскрашивать его изделия, получая от этого настоящее удовольствие. У нее лично была целая коллекция резных шкатулочек, которые сделал для нее Патрик, в которых она хранила украшения и всевозможные мелочи. Рамки для фотографий они не покупали, у них были только те, которые сделал Патрик. Полгода назад мальчик выставил свою работу на выставке, организованной школой искусств, и занял первое место. Теперь его работа хранилась в музее школы искусств. Патрик был ужасно доволен собой, а одержанная победа и признание его таланта подбавили в нем рвения. Он пытался скопировать свою коллекцию, оставленную у отца. А однажды среди его работ Кэрол обнаружила безобразного древнеиндейского идола, поразительно похожего на того, что когда-то привез ему из командировки Джек, только тот был из камня, а идол Патрика из дерева. Разглядывая фигурку, Кэрол заметила на спине идола вырезанную надпись. «Папе. С Днем рождения». И дата. День рождения Джека, на котором их не было. Кэрол поставила идола на место и больше его не брала. Это было слишком больно. А еще Кэрол стала замечать, что Патрик часто вырезал мужскую фигуру, пытаясь кого-то изобразить, но каждый раз выбрасывал и злился, потому что, видимо, у него не получалось сделать то, что он хотел. Но попытки он не оставлял. Как-то она нашла в его школьном рюкзаке деревянную фигурку, и лишь убедилась в своем предположении, кого именно хотел изобразить мальчик. Телосложение было выполнено почти безупречно, Патрик даже вырезал на фигурке одежду и раскрасил, покрыв сверху лаком — мужчина был в черном деловом костюме, в белой рубашке и тщательно вырезанном галстуке. Но вместо лица были приклеена фотография, вырезанная, скорее всего, из журнала. Это было лицо Джека. Наверное, у Патрика не получалось именно лицо. Кэрол с печальной улыбкой положила фигурку обратно в сумку. Вскоре на полочке появилась другая мужская фигурка, намного больше по размерам, чем фигурка Джека. Поняв, что делать фигурки людей маленькими слишком тяжело, он стал вырезать их гораздо крупнее. На полке красовалась великолепная мужская фигура сантиметров пятьдесят высотой, правда не раскрашенная и без лица. Патрик тщательно вырезал торс и сильные мускулы рук, в одной из которых его мужчина держал доску для серфинга. Кэрол без труда угадала, кто это. Патрику удалось удивительно точно изобразить фигуру Рэя. С лицами у него еще были проблемы, поэтому мальчик не стал рисковать, боясь испортить работу, и оставил пока Рэя в таком виде, решив, что возьмется за его лицо только тогда, когда будет обладать достаточным мастерством и уверенностью в том, что у него все получится. Но даже вот такой, не законченной, деревянная статуэтка выглядела великолепной. И Патрик, будучи очень придирчивым к своим трудам, впервые выставил человеческую скульптуру на полочку. Кэрол с радостью поглядывала на Рэя, красующегося своим роскошным телом в гостиной, уверенная, что придет время, когда Рэй обретет лицо, когда рядом с ним будет стоять она, Джек, и сам Патрик. А в том, с каким старанием Патрик работал над телом Рэя, тщательно вырезая каждый мускул, каждую линию, говорило о том, как восхищен мальчик его телосложением и втайне мечтает о таком же. Патрик с успехом занимался боксом, являясь любимчиком тренера и не допуская больше ошибок, как в секции восточных единоборств. Три месяца назад секцию посетили тренеры по профессиональному боксу. Из всей группы был отобран один Патрик. Эдди Морган, один из этих тренеров, пожелал встретиться с Кэрол и, поведав о том, что у мальчика есть потенциал и способности, просил разрешение на то, чтобы ее сын занимался профессиональным боксом. Кэрол несколько опешила, но, узнав, что Патрик сам того хочет, не стала возражать. И с тех пор каждый день, после занятий в школе, он отправлялся на несколько часов на тренировку. На занятия по резьбе из дерева он ходил утром по субботам, после весь день проводил в спортзале. В воскресенье он уходил на тренировки прямо с утра и не появлялся до вечера. Кэрол почти перестала видеть его дома, но не противилась, зная, что по выходным Морган занимается исключительно с Патриком и еще двумя своими учениками, немного постарше, из которых собирался вырастить профессиональных спортсменов. Домой мальчик приходил усталым, но счастливым. В школе он учился легко, играючи, будучи твердым отличником, поэтому Кэрол пока ничего не имела против его увлечения спортом. Ее немного пугал этот вид спорта, особенно, когда Патрик смотрел по телевизору поединки на ринге, но мальчик со смехом уверял, что в боксе нет ничего страшного. И тщательно прятал свои синяки.

— Ты хочешь стать спортсменом? — спросила как-то у него Кэрол. — Посвятить свою жизнь боксу?

— Посмотрим, мам. Мне нравится бокс. А еще я пойду в Гарвард, как папа, — с уверенностью отвечал мальчик.

Идея с Гарвардом ей нравилась больше, чем бокс. Но она решила пока не вмешиваться. До Гарварда еще далеко. В данный момент она знала одно — ее мальчик очень талантлив. И в спорте, и в искусстве, и в науках. Сейчас он пробовал свои силы в разных направлениях, и у него было еще много времени, чтобы сделать выбор.

Размышления ее прервал телефонный звонок. Не желая отвлекать Рика от работы с фигуркой, Кэрол вытерла перепачканные мукой руки и сняла трубку.

— Алло! — весело и легко сказала она в трубку.

— Привет.

Улыбка застыла у нее на лице, и она подумала, что, наверное, ослышалась…

— Мам, кто там? — настороженно спросил Патрик и, обернувшись, она увидела, что он пристально смотрит на нее.

— Это… это Рэй, — голос ее охрип и задрожал, и она сказала уже в трубку. — Привет.

— Кэрол, у тебя что-то случилось? — взволнованно спросил Рэй. — Я перевел деньги, как ты просила, и вот уже две недели не могу до тебя дозвониться.

— Как ты узнал мой номер?

Он засмеялся на том конце провода. Сердце Кэрол заныло. Господи, казалось, она целую вечность не слышала его голос, и вообще не надеялась когда-нибудь услышать. Глаза внезапно защипали от слез.

— Узнал! — лукаво ответил он, и голос его наполнился безграничной нежностью. — Как ты, малыш? Что у тебя за проблемы?

— Уже все хорошо. Ты очень помог, спасибо.

— Точно все нормально? Ты не врешь, а?

— Нет, не вру, — она улыбнулась. — Спасибо, Рэй.

— Может, еще деньги нужны? Только скажи.

— Нет, больше не нужно, спасибо.

Он помолчал.

— Не пойму, почему ты не хочешь, чтобы я тебе помогал? У меня денег больше, чем я могу потратить, я понятия не имею, что мне с ними делать, а ты отказываешься. Давай я хотя бы буду отправлять твою долю от прибыли компании, ты забыла, что у тебя и у Патрика здесь акции? Так завещала Куртни, и ты не можешь противиться ее последней воле.

— Я не противлюсь. Пусть копится, потом пригодится.

— Как вы там живете с Риком? Нелегко, наверное, одной с ребенком.

«С тремя».

— Нормально. Я работаю, и мы ни в чем не нуждаемся.

— Врешь, засранка. Сколько ты там зарабатываешь — спросить даже боюсь. Совсем от меня отвернулась, даже не хочешь, чтобы я хоть чуть-чуть позаботился о вас. А ведь я обещал Куртни, и из-за тебя нарушаю слово!

Кэрол напряженно промолчала, уловив в его словах горький упрек. Она расслышала, как он вздохнул.

— Боишься или не хочешь? — грустно спросил он.

— Боюсь. И не хочу.

Он удрученно помолчал. Кэрол смахнула со щеки слезу.

— Как ты? — с улыбкой поинтересовалась она.

— Ничего.

— Как бизнес?

— Хм, никто больше не воспринимает меня, как прохвоста с куриными мозгами! — он снова рассмеялся. — Я теперь крутой бизнесмен, можешь себе представить?

— Честно говоря… с трудом, — Кэрол тоже засмеялась, нежно, с бесконечной любовью, немного расслабившись.

— В теннис играешь? — непринужденно продолжал он.

— Нет.

— Ну вот, я так и знал, что без меня забросишь! Что за дела?

— Настроения нет… да и не с кем, — добавила она, не сумев скрыть своей печали.

Он на мгновение замолчал, но тут же с наигранной веселостью продолжил:

— Как это не с кем? А Патрик? Учи ребенка, ты погляди на нее, расслабилась там без меня! Ну, рассказывай, как живешь. Да расслабься ты, никто наш разговор не подслушает, я с улицы звоню. Муженек твой не пронюхает. Чего новенького у тебя? Интересненького?

«Новенького? Я родила близнецов. Твоих близнецов».

— Ничего особенного. Живу тихо, спокойно. Работаю.

— Никто не обижает?

— Нет. Что ты, у меня Патрик такой — в обиду не даст!

— Молодец. Касевес говорил мне, что он уже полтора года боксом занимается. Подрос, наверное, — в голосе его послышалась тоска.

— Да, очень. В классе самый высокий и крепкий. Видел бы ты, какие мускулы он себе нарастил… — она осеклась и замолчала, сообразив, что слова «видел бы ты» были лишними.

— Кэрол, я так соскучился… сил нет…

— Рэй…

— Полтора года прошло. Все тихо, все улеглось. Ничего страшного не случится, если мы увидимся. Не бойся, я не буду снова лезть в твою жизнь, я приеду, взгляну на вас и уеду. Мне так одиноко, Кэрол. Ведь кроме вас у меня никого больше нет. Просто позволь мне иногда вас видеть… и все. Большего я не прошу.

— Это невозможно, Рэй. Ты же знаешь. Джек до сих пор меня ищет. Погубить меня хочешь? — Кэрол занервничала, и не пыталась этого скрыть.

— Он не узнает. Столько времени прошло, почему ты думаешь, что он ищет?

— Потому что пару недель назад я видела Зака, слышала его разговор с Джеком! Я чуть не попалась. Он ищет меня, Рэй. Мы не можем встретиться.

— Ну, ладно, не паникуй, я только предложил… Но ведь не будет он искать тебя вечно! Когда-нибудь да свидимся…

— Рэй, пожалуйста, не мучай меня! Зачем ты позвонил? Мы не можем с тобой общаться, пойми!

— Я волновался… хотел узнать, что у тебя случилось и зачем понадобилась так срочно такая сумма.

— У меня ничего не случилось. Мне нужны были деньги, чтобы помочь одной девочке с операцией. Она умирала, и я очень благодарна тебе за то, что дал возможность спасти ей жизнь. Я не хотела напоминать о себе, но я не могла позволить ей умереть, понимаешь?

— Да, конечно. Ты все такая же — все рвешься кого-то спасать, — тепло, с улыбкой в голосе сказал он, но она почувствовала в нем муку. — Ты не хочешь, чтобы я даже звонил. Мне нельзя позвонить даже Патрику?

— Рэй, — голос Кэрол наполнился холодом, — ты что, издеваешься надо мной? Ты не можешь нам звонить, запомни, потому что нас больше нет, мы умерли, понимаешь? Джек может наблюдать за тобой. Если ты хочешь, чтобы я умерла по-настоящему, пожалуйста, приезжай. Надеюсь, мы успеем хотя бы выпить с тобой чая перед встречей с Джеком.

— Извини, Кэрол, — подавленно прохрипел он. — Просто я подумал, что Рэндэл уже успокоился. Не волнуйся, я не буду лезть в твою жизнь. Я прекрасно понимаю, что ты сбежала и от меня тоже.

— Прости меня, Рэй.

— Я простил. Главное, чтобы у тебя и Патрика все было хорошо.

— У нас все хорошо. Мы помним тебя. Мы любим тебя.

— Я тоже вас люблю. Не забывайте об этом никогда, — он помолчал. — Скажи, ты счастлива?

— Мне спокойно, Рэй. И мне нравится то, как я теперь живу.

— Новая жизнь, новые друзья, наверное?

— Нет, друзей нет. Ты же знаешь, я всегда сторонилась людей. А теперь — особенно, чтобы не привлекать к себе внимания.

— А… друг?

Кэрол поколебалась. Его звонок, его желание наведаться в гости до того напугали и встревожили ее, что она снова готова была схватить чемоданы, детей и удариться в бегство. Отпадет ли у него желание приехать, если она скажет, что у нее есть мужчина? Поверит ли он в это?

— Да… есть, — заставила себя сказать Кэрол.

— Извини, глупый задал вопрос, — он странно засмеялся, Кэрол никогда не слышала раньше у него подобного смеха — нервного, злого. — Конечно, такая женщина, как ты, не может остаться без мужского внимания. Надеюсь, ты не нашла себе второго Рэндэла?

Кэрол не ответила. Что ж, он поверил. Легко.

— Извини, малыш, — он взял себя в руки, но все равно она ощущала его ревность, которая, казалось, волнами прорывалась через трубку, пытаясь до нее достать. — Если будет обижать, только скажи. Я убью его. Выбью все зубы, переломаю кости, а потом оторву ему яйца и засуну…

Кэрол смущенно кашлянула, прерывая его кровожадные мечты, порожденные ревностью.

— Ну, в общем, ты поняла, что я хотел сказать. Только узнаю, что он обидел тебя или Рика… убью. Так ему, придурку, и передай.

— Спасибо, Рэй.

Он снова помолчал. И молчание это было наполнено такой печалью, что Кэрол зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не сказать, что она врет, что у нее никого нет… Что по ночам она вспоминает о нем, мечтает о его объятиях… о том удовольствии, которое он ей когда-то дарил… Знал бы он, как она одинока, и как холодна ее постель. Как хотела она увидеть его здесь, рядом, прижаться к его груди, показать лисят.

— Желаю тебе счастья, — тихо проговорил он, но не было искренности в его голосе. — Поцелуй от меня Рика.

— И тебе счастья, Рэй.

— Спасибо, — уже совсем тихо отозвался он и прервал связь.

— Прости меня, — шепнула Кэрол в трубку, в которой раздались короткие гудки, и сомкнула мокрые веки, уныло прижавшись лбом к шкафчику. Какое-то шестое чувство говорило ей, что он больше не позвонит, и, тем более, не приедет. Она может быть спокойна. Что ж, значит, она не напрасно снова причинила ему боль…

Она вздрогнула, когда Патрик нежно сжал ее руку.

— Мам, не плачь. Рэй не понимает, потому что не знает, что ему лучше без нас. Пусть обижается. Зато наше проклятие от него далеко.

Присев, Кэрол спрятала лицо у него на плече, а он погладил ее по волосам. Интересно, жалел бы он ее и продолжал бы так любить Рэя, если бы знал, что они были любовниками? Нет. Патрик никогда бы им этого не простил, она знала. Что будет, когда он заметит, как его братишки похожи на Рэя? Если об этом подскажет ему его необыкновенный дар? Она может навсегда потерять своего старшего сына, его любовь к братьям может быть отравлена. Что скажет она сыну в свое оправдание? Чем объяснит то, что спала с Рэем, мужем Куртни, спала, будучи замужем за Джеком? Патрик ей не простит, станет ее презирать и ненавидеть. Ведь она сама себя презирала и ненавидела за это. Оставалось надеяться, что она умрет прежде, чем настанет этот страшный момент, когда ей придется посмотреть в глаза сыну и увидеть в них неприязнь.

Звонок в дверь заставил их оторваться друг от друга.

— Я открою, — Кэрол улыбнулась и, сняв фартук, замазанный мукой, пошла к двери. Патрик тем временем вытащил уползшего под стол Джейми и посадил в манеж. Следом за братишкой отправился и Крис. Удивленный странной тишиной, Патрик обернулся к двери и увидел высокого мужчину, перед которым растерянно застыла мать. Схватив манеж с малышами, Патрик быстро потащил его в другую комнату, чтобы спрятать от неожиданного гостя.

— Как твой малыш? — без улыбки спросил Тим, разглядывая Кэрол серьезным взглядом. — Выздоровел?

— Да. Твое лекарство — настоящее чудо. Спасибо, — она признательно ему улыбнулась.

Он лишь кивнул.

— Я пришел забрать свою винтовку. Попроси своего сына мне ее вернуть.

— Что? А, винтовку… Сейчас спрошу. Я совсем о ней забыла. Проходи, не стой у порога, — Кэрол отступила от двери, приглашая его войти. Он как-то неуверенно и робко шагнул в залитую ярким светом комнату.

— Я пользовался этой винтовкой еще на войне… У нас… стрелков, примета плохая терять свою винтовку. Нельзя.

— Верите в суеверия? — улыбнулась Кэрол, но наткнулась на серьезный тяжелый взгляд.

— Те, кто постоянно имеют дело со смертью, чья профессия связана с риском, все суеверны. Среди таких я редко встречал тех, кто смеялся над приметами. Мы не любим искушать смерть, когда она стоит за спиной.

— Но ведь ты сейчас не на войне, — осторожно напомнила Кэрол, с любопытством его разглядывая.

— Да, но я продолжаю стрелять из своей винтовки. А когда стреляю я, могут стрелять и в меня. Короче, мне нужна моя винтовка, — резко оборвал он.

— Хорошо, — Кэрол пожала плечами и повернулась к детской. — Рик!

— Винтовку тебе, урод? — Патрик вдруг резко вынырнул из-за стены с прижатой к плечу винтовкой. — Держи!

Раздался тихий хлопок. Кэрол даже не сразу поняла, что он выстрелил. В Патрика вдруг полетела декоративная подушечка, которая лежала на диване, брошенная с такой силой, что мальчик пошатнулся, едва не выронив винтовку. Мимо Кэрол молниеносной тенью мелькнула фигура Тима, который одним сильным движением вырвал из рук мальчика оружие. Тот, пораженный его силой и быстротой, застыл на месте, подняв на огромного мужчину испуганные глаза.

— Тим! — резко вскрикнула Кэрол, подскакивая к ним, и схватила его за руку.

Тот наклонил к мальчику перекошенное злостью лицо.

— Сначала научись, а потом стреляй по людям! — прорычал он оторопевшему от ужаса мальчику. — На войне ты был бы уже мертв!

Взгляд Патрика оторвался от его лица и опустился ниже. Глаза его расширились и странно сверкнули, он отскочил назад, и улыбнулся, смотря на расплывающееся под рубашкой Тима пятно крови. Тот с удивлением коснулся ладонью раны. У Кэрол отвисла челюсть, а глаза расширились на пол лица.

— О, Боже!

Не выпуская из рук винтовку, Тим сделал несколько нетвердых шагов назад, к дивану, и медленно опустился на него, зажав кровоточащую рану на груди ладонью. Под дверью вдруг раздался вой и поскуливание, чьи-то когти яростно зацарапали дверь.

— Рик! — взвизгнула Кэрол в ярости и страхе одновременно, не замечая этих звуков. — Что ты наделал?! Я же тебе объяснила…

— Он убийца! А ты пускаешь его в дом! Как ты можешь?! Мы должны убить его, мама. Давай, пока есть возможность, — он вдруг схватил со стола большой разделочный нож и метнулся к дивану. Кэрол успела схватить его и вырвала из руки нож. Мальчик в бешенстве закричал и вырвался. Никто из них не заметил, как Тим опустил винтовку на колени, которую направил за секунду до этого на Патрика, вознамерившегося броситься на него с ножом. Быстрая реакция Кэрол спасла мальчику жизнь.

— Он убьет нас, убьет папу! — завопил Патрик.

— Успокойся! Иди в детскую, к братьям, живо!

— Не пойду!

Кэрол подскочила к Тиму и упала перед ним на колени, заглядывая в лицо. Взгляд ее метнулся на залитую кровью рубашку.

— Сейчас… я вызову помощь… — она рванулась вверх, но он вдруг схватил ее за руку.

— Не надо.

— «Неотложку»!

— Нет. Огнестрельное ранение — это полиция. Не люблю полицию. Я никогда с ними не ладил.

— Но тебе нужна помощь!

— Позвони моему другу. Он приедет и сделает все, что нужно. Бери телефон, я скажу номер.

В его голосе было столько уверенности и властности, что Кэрол подчинилась, не смея возразить. Тим протянул руку к телефону.

— Дай, я сам.

Кэрол отдала ему трубку и растерянно замерла на месте, наблюдая за ним. И только теперь услышала рвущуюся в дом собаку. Тим что-то сказал в трубку на непонятном ей языке, и швырнул на диван рядом. Подняв глаза, он посмотрел на перепуганную Кэрол.

— Открой дверь. Впусти Спайка.

Кэрол подчинилась. Собака пулей ворвалась в дом, проскочив мимо нее, и засуетилась возле хозяина, жалобно поскуливая, ловя носом запах крови. Став передними лапами на диван, пес потянулся к ране, но Тим отстранил его.

— Не суетись, Спайк! Лежать!

Пес опустился на пол, не отрывая от хозяина встревоженного взгляда.

— Постели что-нибудь, а то вымажу диван кровью, — велел Тим спокойно, взглянув на Кэрол. — И принеси полотенце.

Кэрол поспешно бросила на диван покрывало. Тим, бледнея от боли, пытался снять куртку. Кэрол осторожно ему помогла и, придержала за плечи, когда он опустился на диван. Он тихо заматерился, скривившись от боли.

— Прости… пожалуйста… — она дрожащими пальцами расстегнула ему рубашку и стала вытирать полотенцем кровь с широкой груди. — Патрик боится тебя… Он уверен, что ты опасен для нас…

Тим промолчал, но Кэрол видела ярость в его глазах, которая пугала ее. Прижав другое, чистое, полотенце к ране, она встревожено посмотрела в сторону детской. Сейчас придет его друг, а Кэрол хорошо помнила этого человека, и ужас ее удвоился. Что, если они возьмут и перережут их всех в отместку? Кэрол покосилась на телефон, подумав, что нужно вызвать полицию, пока не поздно. И вздрогнула, когда железные пальцы больно стиснули ее руку.

— Даже не думай, — процедил он сквозь зубы. — Мы ничего не сделаем плохого, но если ты вызовешь легавых…

В голосе его была угроза. Серьезная угроза. Кэрол опустила голову и крепче прижала полотенце к ране, из которой хлестала кровь.

— Кровотечение сильное, — она подняла на Тима вопросительный взгляд, ожидая, что он скажет, что ей нужно делать, чтобы помочь ему. Он стиснул зубы и заиграл желваками, не смотря на нее.

— Прижми сильнее… — велел он.

Схватив другое полотенце, Кэрол смяла его и силой прижала к ране, но рука ее дрогнула и расслабилась, когда сквозь стиснутые зубы у него вырвался мучительный стон.

— Прижимай! — прорычал он. — Давай, не бойся!

Кэрол надавила, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Он судорожно сжал пальцами обшивку дивана, но потом постепенно расслабился, совладав с болью. Закрыв глаза, он не двигался, тяжело дыша приоткрытым ртом. Продолжая зажимать рану, Кэрол разглядывала его налившееся бледностью лицо, бороздившие щеку шрамы, и опустила глаза, когда он приоткрыл веки, почувствовав ее взгляд. Но на его теле под распахнутой рубашкой шрамов было еще больше, и они были более глубокими и страшными. Они, словно жгуты, впивались в упругие мышцы его груди, и Кэрол невольно представила руки старухи, в перчатках и с иглой, сшивающие, стягивающие растерзанную плоть. В рельефной выпуклой грудной мышце, над сердцем, она заметила под обезображенной кожей неестественную впадину. Словно из его тела вырвали кусок, который так и не восполнился, а поврежденная мышца просто затянулась кожей, оставшись неполноценной на всю жизнь.

Кэрол отвела глаза и отвернулась, скользя взглядом по комнате. Дыхание его стало тяжелее, и, украдкой метнув взгляд на него, она увидела, что он отвернулся. На щеках его горели красные пятна, а на выразительном рте застыла горечь. И она поняла, что он мучительно стыдился своего тела.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел порыв холодного ветра, заставив собаку резко подскочить. Пес радостно гавкнул и замахал хвостом. Тим поднял голову, Кэрол обернулась, увидев высокого мощного мужчину, немногим меньше Тимми. «Подобрались же, друзья, два громилы!» — промелькнуло у нее. Той ночью, когда ей пришлось познакомиться с другом Тимми, по голосу она приняла его за мужчину постарше, и сейчас была немного удивлена, что так ошиблась — он выглядел не на много старше Тима. И совсем не так, как она себе его представляла. Это был довольно симпатичный еврей, темноволосый, кудрявый, горбоносый и тонколицый. Под суровыми бровями горели острые черные глаза. Но больше всего Кэрол поразило то, что у него был веселый подвижный рот, с тонкими морщинками по краям, как у человека, любящего смеяться, и это уже совсем ни в какую не шло с образом того злого агрессивного мужчины, который так порывался убить ее, что Тиму пришлось ударить его, чтобы остановить. Может, это не тот человек, который был с ним тогда?

— Навылет? — резко спросил он, захлопнув за собой дверь и впившись взглядом в пропитавшееся кровью полотенце, которое Кэрол прижимала к ране.

— Нет, — отозвался Тим. — Под лопаткой застряла… чувствую, гадину…

Сорвав с плеча сумку цвета хаки, еврей двумя широкими шагами преодолел разделявшее их расстояние и, положив сумку на пол, опустился на колени. Схватив Кэрол за запястье, он довольно грубо отшвырнул ее руку с полотенцем и взглянул на рану. Кэрол не отрывала от него взгляда, уже не сомневаясь, что он тот самый, который был тогда ночью с Тимом здесь. Она узнала его голос. И грубые манеры.

Выпрямившись, он быстро снял куртку, бросив ее прямо на пол, и закатал рукава. Метнув на Кэрол острый горящий взгляд, он скривил свой приятный улыбчивый рот в совсем не веселом движении, преисполненном неприязни и злобы.

— Мне нужны чистые полотенца, как можно больше, вата, бинты. Что-нибудь обезболивающее есть?

— Нет, — взволнованно ответила Кэрол, поднимаясь на ноги с полной готовностью помогать ему.

— Придется потерпеть, приятель, — он бросил взгляд на Тима, расстегивая сумку. Тот со спокойной решительностью кивнул, даже не поменявшись в лице. К удивлению Кэрол, первое, что достал еврей, было полной бутылкой, и, когда он открыл ее, в нос ей ударил резкий запах спирта. Отдав бутылку Тиму, он снова склонился над сумкой. Кэрол пораженно приоткрыла рот, когда Тим прижал горлышко к губам и, зажмурившись, вскинул голову, вливая в горло спирт, не глотая. Поглотив одним махом столько, что к горлу Кэрол подкатила тошнота, он вернул бутылку другу. Поставив ее на пол, тот снова повернулся к Кэрол.

— Чего застыла? Поставь воду и прокипяти вот это, — он сунул ей в руки что-то, завернутое в чистую белоснежную тряпочку. Развернув ее, Кэрол увидела скальпель и большой хирургический пинцет. Кровь похолодела у нее в жилах, когда она поняла, что он собирается делать.

— Нужно остановить кровь, — сказал еврей Тиму. Тот закрыл глаза и со страданием на лице снова кивнул.

— Вы же не собираетесь… — начала Кэрол, оторвав взгляд от инструментов.

— Делай, что говорю! — рявкнул раздраженно тот, не поднимая головы.

— Его нужно отвезти в больницу, где сделают операцию и…

— Закрой рот, сука, тебя никто не спрашивает! Шевелись!

Дрожащими руками Кэрол набрала в кастрюлю воды и поставила на огонь. Потом бросилась в спальню и, набрав полотенец и простыней, а также захватив аптечку, вернулась в гостиную. Положив все это перед своим грубым гостем, она вернулась к печке, на которой кипела вода. В недоумении она посмотрела на лежащий на другой конфорке, прямо в огне, странный металлический предмет, по форме напоминающий большой болт. Боясь снова нарваться на грубость, она не стала задавать вопросов и бросила в кипящую воду инструменты.

— Мам, что вы собираетесь делать? — раздался рядом любопытный голос Патрика.

Обернувшись, Кэрол увидела его в проеме двери. Подскочив к нему, она схватила его за плечи и попыталась выставить из комнаты.

— Иди к братьям! — прошипела она, с опаской косясь на пристально смотрящего на мальчика еврея.

— Я не оставлю тебя одну… с ними! Это же тот, второй! — Патрик указал пальцем на него.

— Рик, пожалуйста! — взмолилась Кэрол.

Высокий мужчина, имени которого она до сих пор не знала, поднялся, заставив Кэрол сжаться от ужаса, но, не обращая на них больше внимания, он подошел к печке и посмотрел на лежащую на огне железяку. Взяв полотенце, он обмотал им кисть и поднял с печки странный инструмент, раскаленный докрасна с одного края, на котором была шляпка, как у гвоздя. Тим тем временем медленно, кривясь от боли, сворачивал толстый жгут из полотенца. Его друг вернулся к дивану и снова опустился на колени, держа в руке свой страшный инструмент.

Кэрол и Патрик, замерев, наблюдали за ними. Спайк тем временем обследовал комнату, по-хозяйски все обнюхивая, не интересуясь больше действиями своих хозяев.

Тим поднес жгут к лицу и, взяв в рот, зажал зубами. Встретившись с другом взглядом, он мгновение не двигался, набираясь мужества, потом закрыл глаза и слегка кивнул. Лицо еврея исказилось гримасой боли, с которой он безжалостно прижал раскаленную железку к кровоточащей ране на груди Тима. Кэрол порывисто отвернулась, зажмурившись и спрятав лицо на макушке Патрика, который крупно вздрогнул, когда дом пронзил страшный хриплый вой, сопровождающийся тихим шипением. В ноздри ударил тошнотворный запах паленой живой плоти…

— Порядок! — прозвучал довольный голос еврея. — Запаяно! Полдела сделано. Отдохни минуту, и продолжим.

Вынув жгут изо рта Тима, он ободряюще похлопал его по щеке, и отнес свой инструмент в раковину, положив под холодную воду. Дрожащей рукой Тимми нащупал на полу бутылку со спиртом и снова прижал к губам. Сняв с печки кастрюлю с инструментами, еврей бросил на Кэрол и Патрика злой взгляд.

— Убирайтесь. Женщинам и детям смотреть не рекомендуется, — он ухмыльнулся и позвякал инструментами в кастрюле для устрашения.

— Ты будешь вынимать пулю? — глаза мальчика расширились, не отрываясь от его лица. — Можно мне посмотреть?

Мужчина фыркнул, но возражать не стал. Ему, похоже, было все равно, лишь бы мальчик не мешал. Но на Кэрол его равнодушие не распространялось.

— А ты иди в другую комнату, — тоном, не терпящим возражения, велел он. — Проваливай, нечего глазеть!

Кэрол взяла за плечи Патрика, но он вырвался и забежал в комнату, остановившись возле дивана.

— Я не пойду!

— Рик!

Еврей вернулся к дивану и прикрепил к опаленной, переставшей кровоточить ране смастеренный им из ваты и бинта тампон, закрепив пластырем. Затем снял с друга рубашку и помог перевернуться на живот. Тим тихо застонал от боли, вынужденный лечь на грудь, под которую еврей подложил мягкую подушку, чтобы смягчить давление на рану.

— Выгнись… оттопырь лопатку, — командовал черноглазый, прощупывая упругие мышцы спины. — Где она, чувствуешь? Глубоко?

— Левее… чуть ниже… Уже не чувствую, онемело… Да, вот здесь была… кажется… — чуть слышно говорил Тим заплетающимся языком.

— Спирт вставил, да? — еврей засмеялся, сверкнув белоснежной широкой улыбкой, веселой и красивой, обнаружив, наконец, свой веселый нрав.

— Ага… — прохрипел Тим. — Храбрости прибавилось. Она ушла?

Еврей устремил на Кэрол мрачный недружелюбный взгляд.

— Ушла.

— Тогда давай… не тяни…

— Ну, брат, терпи, — еврей вставил ему в рот жгут, намочил руки в спирте, щедро полил на спину Тиму и взял скальпель. — Готов?

Тим утвердительно замычал в ответ.

— Что ж, еще один кулон для твоего ожерелья, — заметил еврей, сосредоточенно и осторожно ведя скальпелем по влажной коже. Уткнувшись лицом в подушки, Тим молчал. Пальцы его, сжимая подлокотник дивана, побелели, мускулы рук напряглись, словно сведенные судорогой, вены вздулись.

Кэрол, не выдержав, отвернулась и ушла в детскую. Близнецы весело копошились в манеже, далеки от происходящего. Сидя в кресле, Кэрол слышала, как рычит и стонет в соседней комнате Тимми, пока его друг беспощадно копался в его теле в поисках пули. Сумасшедшие. Ненормальные. Почему не поехать в больницу, где под наркозом, без мук и боли, хирурги извлекли бы пулю?

Когда наступила тишина, Кэрол поднялась и, дрожа всем телом, вернулась в гостиную. Еврей проворно накладывал повязку, Патрик ему помогал, но скорее из любопытства, нежели желая помочь на самом деле.

— Получилось? — спросила Кэрол, сжимая плечи руками в нервном ознобе.

Еврей сдержанно кивнул, даже не взглянув в ее сторону. Кэрол медленно подошла к ним и посмотрела Тиму в лицо. Обессиленный и одурманенный приличной дозой спирта, он отключился в глубоком сне сразу, как только понял, что все закончилось. Еврей продолжал щедро обматывать его бинтами.

— Как он?

На этот раз ответом ее не удостоили.

— Он поправится? — настояла она, и оказалась под прицелом горячих черных глаз.

— А тебя это волнует? — резко бросил он.

— Волнует, — спокойно ответила Кэрол, вызывающе выдерживая его взгляд.

— Поправится, — сухо сказал он. — Вымой инструменты. Пулю не выбрасывай. Где у вас ванная?

— Рик, покажи, — устало велела Кэрол мальчику, который молча повел мужчину куда надо, а она стала собирать окровавленные полотенца и куски ваты, стараясь не обращать внимания на внимательно наблюдающего за ней пса. Подобрав также рубашку Тима, она бросила ее в стиральную машину. Оставленную на полу куртку еврея повесила на спинку стула. Взяв куртку Тима, с дыркой на груди и забрызганную кровью, она растеряно разглядывала ее.

— Выбрасывай. И рубашку тоже, — проговорил входящий в комнату еврей. — Он пока останется здесь, я не могу забрать его в гостиницу. Его пес тоже не уйдет, пока он здесь.

Он подошел вплотную к изумленно смотрящей на него женщине, и взгляд его был угрожающим.

— Есть возражения?

Кэрол опустила глаза, промолчав.

— Вот и хорошо, — он вдруг схватил ее за подбородок и наклонился к лицу. — И тебе лучше держать язык за зубами! И приглядывай за своим пацаном. Во-первых, никакой полиции. А во-вторых… если здесь появится Рэндэл, я сначала зарежу твоих детей у тебя на глазах, а потом и тебя. Пока с Нолом все в порядке, и с вами тоже все будет в порядке. Все ясно, сука?

— Я позабочусь о Тимми, — холодно ответила Кэрол, с неприязнью разглядывая черные глаза. — Он может оставаться здесь столько, сколько нужно. Со своей собакой, — она вырвалась из его сильных пальцев. — И я не сука!

Она хотела отвернуться, но он схватил ее за руку и прижал к себе, внимательно изучая взглядом ее лицо. Кэрол напряглась всем телом, слишком хорошо помня о том, как он хотел ее изнасиловать. Сейчас Тим уже за нее не заступится, его, наверное, и бомбой не разбудишь. Хотела бы она угадать мысли этого человека в этот момент, когда он так на нее смотрел. Подумав о том, что он видел, что делал с ней Тим в ту ночь, и как долго он за этим наблюдал, когда пришел в себя, прежде чем уйти, Кэрол смущенно покраснела. Губы его тронула ехидная улыбка, и она поняла, что он угадал ее мысли. Но сейчас он смотрел на нее скорее с любопытством, чем с похотью.

— Чем это так вкусно пахнет? Ты что-то готовила? — неожиданно спросил он. — Покорми меня. И Спайка.

Пальцы его медленно разжались, освобождая ее. Кэрол, ожидавшая от него худшего, лишь вздохнула с облегчением. Упав в кресло, он проводил ее взглядом, пристально разглядывая фигуру.

— Есть что-нибудь выпить? — бросил он ей вслед.

— Нет.

Он огорченно вздохнул, поднялся и, пройдя за ней, уселся за стол.

Он ел с таким аппетитом и удовольствием, не замечая косо наблюдающую за ним хозяйку, как будто его усадили за королевский стол. Еще не доев порцию, попросил добавки. Кэрол поставила перед ним жаркое и вазы с салатами и гарниром, предоставив самому брать все, что хотел и сколько хотел. И он съел все! Все, что осталось из того, что она приготовила на ужин — это не осиленный им кусок пирога. Пряча удивленный взгляд, Кэрол поставила перед ним вторую кружку горячего чая, которого он попросил. Никогда в жизни она не видела, чтобы человек столько ел, и при всем при этом не имел никакого лишнего веса. Или объедаться ему приходилось не часто?

Откинувшись на спинку стула, он с удовольствием на лице вытянул под столом длинные ноги. Поймав взгляд Кэрол, он вдруг улыбнулся ей. Та отвернулась, сделав вывод, что угощение ему понравилось, и это заставило его немного подобреть к ней.

Расположившись в кресле рядом с Тимом, он включил телевизор. Кэрол вздохнула, поняв, что уходить он пока не собирается, если вообще собирается, и отправилась в свою спальню, чтобы приготовить для Тима постель. Она собиралась уступить ему свою кровать, а сама лечь в детской на диванчике.

— Я приготовила ему комнату, — сказала она еврею, вернувшись в гостиную. — Лучше переместить его туда.

Тот молча поднялся, повесил на плечо стоявшую у кресла винтовку, и наклонился над Тимом. Поняв, что он собирается отнести Тима, Кэрол сильно усомнилась в том, что у него получится хотя бы поднять больного с дивана. Но еврей, ухватив его покрепче, не без труда, рывком поднял его на руки и, покраснев от напряжения, потащил в спальню. Кэрол поспешила вперед, чтобы открыть перед ним двери, поразившись про себя его силе. В Тиме было килограммов сто, не меньше, если не больше, да и двухметровый рост позволял делать заключение, что он не из тех людей, которых можно носить на руках… Но этот тоже немаленький парень, демонстрируя свою привязанность к другу и не дюжую силу, сделал это, даже не заметив удивленный взгляд женщины. Осторожно уложив Тима на постель, он снял с него обувь, потом расстегнул ему брюки и бесцеремонно их стащил, не обращая никакого внимания на наблюдающую за ним Кэрол. Прежде чем он накрыл друга одеялом, она успела заметить на крепких и жилистых ногах Тима несколько шрамов, но не таких глубоких, как на груди. Поправив под ним подушку, еврей выпрямился.

— Все, расслабляйся, дружище. Понежься в женской постельке…

Он повернулся к Кэрол.

— Я побуду с ним до утра. Можешь идти, заниматься своими делами. Только помни о моем предупреждении, и не делай того, о чем я потом заставлю тебя пожалеть. А вот это, — он снял с плеча винтовку Тима, — теперь будет у меня. Все, иди. Если мне что-нибудь понадобится, я тебя позову.

Кэрол вышла, бросив взгляд на расположившуюся на ковре собаку, больше недовольная тем, что еврей остался в ее спальне. Почему-то она была уверена, что этот мерзкий тип будет разглядывать комнату, везде совать свой нос, копаться в ее вещах. Ну и пусть лазит, ей не все равно?

— Ух, ты, дружище, хватит дрыхнуть, взгляни, какое красивое нижнее белье! Отродясь такого не видал… Вот бы на ней посмотреть!

Кэрол поджала губы, побагровев. Распахнув дверь, она ворвалась в комнату, подскочила к еврею, вырвала у него из рук бюстгальтер и, бросив в раскрытый ящик, в ярости его задвинула. Еврей озарился веселой улыбкой и, подняв руку, помахал у нее перед носом шелковыми трусиками. Кэрол попыталась выхватить их, но он отдернул руку и засмеялся. Метнув взгляд на Тима, она убедилась в том, что он продолжает спать глубоким беспробудным сном.

— Примерь, ясноглазая!

Взяв себя в руки, Кэрол протянула раскрытую ладонь, требуя вернуть ее вещь. Но он лишь насмешливо продолжал смотреть на нее.

— Ладно, — она отвернулась от него и, отодвинув ящик, сгребла в охапку свои вещи. Развернувшись, она швырнула все ему в лицо. — Наслаждайся!

Презрительно фыркнув, она вышла, хлопнув дверью. Вслед ей раздался взрыв веселого хохота.