Блатная музыка. «Жаргон» тюрьмы

Милосердные наши батюшки,

Не забудьте нас невольников,

Заключонных, — Христа ради!

Пропитайте, наши батюшки,

Пропитайте нас, несчастных,

Пожалeйте, наши батюшки,

Пожалeйте, наши матушки,

Заключонных, Христа ради!

Мы сидим-то во неволюшкe,

Во неволe — в тюрьмах каменных

За рeшотками желeзными,

За дверями за дубовыми,

За замками за висячими.

Распростилися мы

С отцом, с матерью,

Со всeм родом своим,

Со всeм племенем.

Ещо сколько я, добрый молодец, не гуливал,

Что не гуливал я, добрый молодец, не похаживал,

Такова я чуда-дива не нахаживал,

Как нашол я чудо-диво в градe Киевe:

Среди торгу-базару, середь площади,

У того было колодечка глубокова,

У того было ключа-то подземельнова,

Что у той было конторушки Румянцевой,

У того было крылечка у перильчата:

Уж как бьют-то добра молодца на правежe,

Что на правежe его бьют,

Что нагова бьют, босова и без пояса,

В одних гарусных чулочках-то, без чоботов

Правят с молодца казну да монастырскую[7].

Из-за гор-то было гор, из-за высоких,

Из-за лeсу-то было лeсочку, лeса темнова,

Что не утренняя зорюшка знаменуется,

Что неправедное красно солнышко выкатается:

Выкаталась бы там карета красна золота,

Красна золота карета государева.

Во каретушкe сидeл православный царь,

Православный царь Иван Васильевич:

Случилось ему eхать посередь торгу.

Уж как спрашивал надёжа-православный царь

Уж как спрашивал добра молодца на правежe

— «Ты скажи-скажи, дeтина, правду-истину:

Ещо с кeм ты казну крал, с кeм разбой держал?

Если правду ты мнe скажешь — я пожалую,

Если ложно ты мнe скажешь — я скоро́ сказню.

Я пожалую тя, молодец, в чистом полe

Что двумя тебя столбами да дубовыми,

Уж как третьей перекладиною кленовою,

А четвертой тебя петелькой шолковою».

Отвeчает ему удалый добрый молодец:

— «Я скажу тебe, надёжа-православный царь,

Я скажу тебe всю правду и всю истину,

Что не я-то казну крал, не я разбой держал!

Уж как крали-воровали добры молодцы,

Добры молодцы, донские казаки.

Случилось мнe, молодцу, идти чистым полем,

Я завидeл — в чистом полe сырой дуб стоит,

Сырой дуб стоит в чистом полe кряковистый.

Что пришол я, добрый молодец, к сыру-дубу,

Что под тeм под дубом под кряковистым

Что казаки они дeль дeлят,

Они дeль дeлят, дуван дуванили.

Подошол я, добрый молодец, к сыру дубу,

Уж как брал-то я сырой дуб посередь его,

Я выдергивал из матушки сырой земли,

Как отряхивал коренья о сыру землю.

Уж как тут то добры молодцы испугалися:

Со дeли они, со дувану разбeжалися:

Одному мнe золота казна досталася,

Что не много и не мало — сорок тысячей.

Я не в клад-то казну клал, животом не звал,

Уж я клал тоё казну, во большой-от долг,

Во большой-от дом, во царев кабак».

Били добраго молодца на правежe,

На жемчужном перехрёстычкe,

Во морозы во хрещенские,

Во два прутика желeзные.

Он стоит удаленький, не тряхнется,

И русы кудри не шелохнутся,

Только горючи слезы из глаз катятся.

Наeзжал к нему православный царь,

Православный царь Петр Алексeевич.

Не золо́тая трубынька вострубила.

Не серебряна сыповочька возыграла,

Тут возговорит царь Петр Алексeевич:

— «Вы за што добротнова ка́зните?

Бьете-ка́зните казнью смертною?» —

Тут возговорят мужики приходские:

— «Уж ты гой еси, православный царь,

Царь наш царь, Петр Алексeевич!

Мы за то его бьем-казним:

Он покрал у нас Миколу Можайскова,

И унес казны сорок тысячей». —

Тут возговорит добрый молодец:

— «Уж ты гой еси, православный царь,

Православный государь, Петр Алексeевич!

Не вели меня казнить-вeшати,

Прикажи мнe слово молвити,

Мнe себя, добра молодца, поправити.

Не я покрал у них Миколу то Можайсково,

И не я унес у него золоту казну,

А покрали его мужики-кашилы[8].

Только лучилося мнe, доброму молодцу,

Это дeло самому видeти.

Гулял я, молодец, по бережку

На желтом песку, при мелком лeску,

И увидeл, что они дeлят казну,

Не считаючи дeлят — отгребаючи.

У меня, у молодца, сердце разгорeлося,

Молодецкая кровь раскипeлася;

Ломал я, молодчик, мостовиночку дубовую;

Перебил я мужиков до полу-смерти,

Иных прочих чуть живых пустил.

И взял я́ у них зо́лоту казну.

Взяв казну, стал казну пересчитывать:

Насчитал казны сорок тысячей».—

Тут не золота трубынька вострубила,

Не серебряна сыповочька возыграла,

Как возговорит надёжа православный царь,

Православный государь, Петр Алексeевич:

«Ты куда такову́ казну дeвал?»

Тут возговорит добрый молодец:

— «Уж ты гой еси, православный царь,

Православный государь, Петр Алексeевич!

Прогулял всю казну во кружалe я,

Во кружалe я, во кружалищe,

С голытьбою я, со казацкою».

При долинушкe вырос куст с малинушкой,

На кусточкe ли сидит млад соловеюшко.

Сидит — громко свищет.

А в неволюшкe сидит добрый молодец,

Сидит — слезно плачет.

Во слезах-то словечушко молвил:

— Растоскуйся ты, моя любезная, разгорюйся!

Уж я сам-то по тебe, любезная,

Сам я по тебe сгоревался.

Я от батюшки, я от матушки

Малой сын остался.

«Кто тебя, сироту, вспоил, вскормил?»

— Воскормил-вспоил православный мир,

Возлелeяла меня чужая сторонка,

Воскачала-то меня лодка легкая.

А теперь-то я, горемышный я, во тюрьму попал.

Во тюрьму попал — кичу темную.

Из за лeсу-лeсу темнаго,

Из за гор-го́рок высокиих,

Выплывала лодка легкая.

Ничeм лодочка не изукрашена,

Молодцами изусажена;

Посередь лодки шатер стоит,

Бeл шатер стоит полосатчатый;

Под шатром-то золота казна;

Караульщицей красна дeвица.

Дeвка плачет — как рeка льется;

У ней слезы — как волны бьются.

Атаман ту дeвку уговаривает:

— «Не плачь, дeвка, не, плачь, красная!»

— «Как мнe, дeвушкe, не плакати?

Атаману быть убитому,

Эсаулу быть разстрeлену,

А мнe, дeвицe, тюрьма крeпкая

И сосла́ньицо далекое

В чужедальную сторонушку,

Что в Сибирь-то некрещоную!»

Ты воспой-воспой,

Жаворо́ночек,

На крутой горe,

На проталинкe.

Ты утeшь-ко, утeшь

Меня молодца,

Меня молодца

Во неволюшкe,

Во неволюшкe,

В тюрьмe каменной,

За треми дверьми

За дубовыми,

За треми цeпьми

За желeзными.

Напишу письмо

К свому батюшкe,

К свому батюшкe,

К своему отцу, —

Не пером напишу,

Не чернилами,

Напишу письмо

Горючьми́ слезьми́.

Отец с матерью

Отступилися:

«Как у нас в роду

Воров не было,

Ни воров у нас,

Ни разбойников.»

Бывало у соколика времячко:

Лётал-то сокол высокохонько,

Высокохонько летал по поднебесью.

Уж он бил-побивал гусей-лебедей,

Гусей-лебедей, уток сeрыих;

Нонe соколу время нeтути:

Сидит сокол то во поимани,

Во той клeточкe, во золотенькой (sic!),

На серебрянной сидит шосточкe,

Рeзвы ноженьки его во опуточках.

Перекрeп-то, перезяб я, добрый молодец,

Стоючи́ под стeнкой бeлокаменной,

Глядючи на город на Катаевский[9].

У Катаева воротцы крeпко заперты,

Они крeпко заперты воротцы, запечатаны.

Караульные солдатушки больно крeпко спят,

Крeпко больно спят солдатушки, не пробудятся.

Одна лишь не спит красна дeвица,

Красна дeвица — королевска дочь.

Брала она со престолу короночку,

Надeвала ее на свою буйну голову,

Ещо брала со престола златы ключи,

Отмыкала отпирала каменну кичу[10],

Отпускала невольников-подтюремщиков.

Соловейко ты мой, соловейко,

Разнесчастный ты мой соловейко!

Ты не вей себe, не вей теплаго гнeздышка,

Не вей при дорожкe,

А совей-ко лучше его при долинe:

Там никто его, никто не раззо́рить

И твоих малых дeтушек никто не разгонит.

Как у Троицы было под горою,

За каменною было за стeною, —

Там сидит-сидит добрый молодец,

Он сидит-сидит в мeшкe[11] каменном.

Он не год сидит и не два года,

Но никто к нему, разудалому,

Не зайдет никто, не заeхает (sic!).

Тут зашла к нему гостья милая,

Гостья милая — мать родная ему;

Не гостить пришла, а провeдать лишь:

— «Каково-то тебe, сыну милому,

Во тюрьмe сидeть, во неволюшкe?

Во кичe[12] сидeт за рeшотками,

За рeшотками, за желeзными?»

— «Ах ты матушка, ты родимая!

Ты сходи-сходи к воеводe[13] в дом,

Попроси-ко ты его милости,

Не отпустит ли меня, добра молодца;

На свeт бeлый погулять ещо?»

Мой сизой голубчик,

Ты зачeм, для чего

В садик не летаешь?

Буйным вeтром

Сизова относит,

Частым дождем-дождиком

Крылья-перья мочит.

Мой миленькой,

Мой милой дружочек!

Ты пошто, для чего

Рeдко в гости ходишь?

Твой отец да мать

Тебя не спускают,

Род они племя

Тебe запрещают? [sic!]

Сидeл-посидeл

Удалой молодчик

Во темной темницe.

У той у темной, у темной темницы

Ни дверей нeту, нeту ни окошек,

Ешо в ней нeту ни красна крылечка,

Только есть одна труба дымовая.

Из той трубы, дым-от повeвает,

Меня мла́ду-мо́лоду горе разбирает.

Пойду я, млада, с горя в зелен садик,

Пойду возьму я ключи золотые;

Отопру я сундуки-ларцы кованы,

Возьму денег ровно сорок тысяч,

Стану дружка-друга выкупати,

Из неволюшки его выручати.

Грозен судья, судья воевода,

Моей казны-казны не примает,

Меня мла́ду-мо́лоду горе разбирает.

Пойду мла́да-мо́лода с горя в чисто поле,

Пойду, нарву я лютаго коренья,

Буду-стану я судью опоити.

Привелось мнe, доброму молодцу,

Ѣхать мимо каменной тюрьмы;

На тюремном-то на бeлом окошечкe

Сидeл добрый молодец:

Он чесал свои русы кудерушки

Частым бeлым гребешком.

Росчесавши свои русы кудерушки,

Сам восплакал слезно и сказал:

— «Вы подуйте-ко, буйны вeтры,

На родиму сторону!

Отнесите-ко вы, вeтры бурные,

Мому батюшкe низкий поклон,

Как моей родимой матушкe,

Милой матушкe — челобитьицо!

А женe младой вот двe волюшки:

Как перва́ воля́ — во вдовах сиди,

А втора́ воля́ — замуж пойди!

На меня-то, молодца, не надeйся:

У меня-то молодца есть своя печаль,

Печаль грозная, непридумная:

Осужон-то я на смертную казнь,

К наказанью-ль кнутом да немилостному».

Ты не пой-ко, не пой, млад жаво́ронок,

Млад жаво́ронок, жаворо́ночек,

Сидючи́ весной на проталинкe,

На проталинкe — на прогалинкe.

А воспой-ко, воспой, млад жаворо́ночек,

Ты воспой, ты воспой при долинe-то,

Что стоит-ли тюрьма, тюрьма новая,

Тюрьма новая, дверь дубовая;

Что сидит-ли там сидит добрый молодец,

Он не год сидит и не два́ года,

Сидит ровно он длинных се́мь годов.

Заходила к нему его матушка,

Заходила, слезьми́ разливалася:

— «Уж я семь-то раз, семь раз выкупала;

Уж и семь-то я семь тысяч потеряла,

А осьмой-то осьмой тысячи не доста́ло мнe».

Сад ли мой, садочек,

Сад-зеленый виноград!

Отчего садик поблек?

В саду Ванюшка гулял,

Красных дeвок забавлял,

Во побeдушку попал,

Во побeду во нужду:

В крeпку каменну тюрьму.

Под окном Ваня сидeл,

С конем рeчь говорил:

«Ах, ты, конь мой вороной,

Конь, добра лошадь моя!

Ты не выведешь меня

Из побeды, из нужды,

С крeпкой каменной тюрьмы».

Как солнце на восход,

Ведут Ваню на допрос.

Поперёд палач с плетьми,

Позадe жена с дeтьми

Уливается слезьми.

— «Ах, ты, жонушка моя!

Жена, барыня моя!

Чeм дарила палача?

И рогожка-ль[14] хороша?»

— «С бeлой шеи я платком,

С правой руки я кольцом».

— Красно солнце на закат,

Ведут Ванюшку назад.

Ходи́л-то я, добрый молодец, по чистому полю:

Мягкая постелюшка — зелено́й песок,

Изголовьице моё — шелкова трава!

Как во селe было во Лысковe, —

Тут построена темница крeпкая.

Как во той темницe крeпкой

Посажон сидит добрый молодец,

Добрый молодец, Чернышов Иван Григорьевич.

Он по темницe похаживает, сам слезно плачет.

Сам слезно плачет, он Богу молится:

— «Ты возмой-возмой, туча грозная!

Разбей громом крeпкия тюрьмы:

Во тюрьмах сидят все невольнички,

Невольнички-неохотнички».

Всe невольнички разбeжалися,

Во темном лeсу они собиралися,

Соходилися они на поляночку,

На поляночку на широкую.

— «Ты взойди-взойди, красное солнышко!

Обогрeй ты нас, добрых молодцев,

Добрых молодцев, сирот бeдныих,

Сирот бeдныих, безпашпортных»[15].

Ниже города, ниже Нижняго

Протекала тут рeчка быстрая,

По прозванью рeчка Волга-матушка.

Течот Волга-матушка по диким мелким камушкам,

Как по рeченькe плывет легка лодочка.

Эта лодочка изукрашенная,

Все молодчиками изусаженная.

Как свeтил да свeтил мeсяц до полуночи,

Свeтил в половину;

Как скакал да скакал добрый молодец

Без вeрной дружины.

А гнались да гнались за тeм добрым молодцем

Вeтры полевые;

Уж свистят да свистят в уши разудалому

Про его разбои.

А горят да горят по всeм по дороженькам

Костры стражевые;

Уж слeдят да слeдят молодца разбойничка

Царские разъeзды;

А сулят да сулят ему, разудалому,

В Москвe бeлокаменной каменны палаты.

Уж ты воля, моя воля, воля дорогая,

Ты воля дорогая, дeвка молодая!

Дeвка по торгу гуляла — красоту теряла;

Дeвка плат цвeтной украла — в острог жить попала.

Скучно, грустно красной дeвe в о́строгe сидeти,

Во неволюшкe сидeти, в окошко глядeти.

Мимо этого окошка лежит путь-дорожка,

Как по этой по дорожкe много идут-eдут.

Моего дружка, Ванюши, его слeду нeту,

За быстро́ю за рeкою мой Ваня гуляет,

Там мой Ва́нюшка гуляет, товар закупает,

Товар Ваня закупает купеческой дочкe.

Уж и то-то мнe досадно, хотя была бы лучше!

Развe тeм-то она лучше, что коса длиннeе,

Что коса у ней длиннeе и брови чернeе.

Не рябинушка со березонькой

Совивается,

А не травонька со травонькой

Соплетается,

Как не мы ли, добрые молодцы

Совыкалися.

Как лeса ли вы, лeсочки,

Лeса наши темные!

Вы кусты ли, наши кусточки,

Кусты наши великие!

Вы станы ли, наши станочки,

Станы наши теплые!

Вы дружья ли, наши дружья,

Братцы товарищи!

И ещо ли вы, мои лeсочки,

Всe повырубленые!

Всe кусты ли, наши кусточки,

Всe поломаные!

Вы станы ли, наши станочки,

Всe раззореные!

Всe дружья наши, братцы —

Товарищи переловленые,

Во крeпкия тюрьмы наши братцы —

Товарищи посажены!

(Остался один товарищ,

Стенька Разин сын).

Рeзвы ноженьки в кандалах заклепаны.

У ворот-то стоят грозные сторожи,

Грозные сторожи — бравые солдатушки.

Никуда-то нам, добрым молодцам,

Ни ходу, ни выпуску,

Ни ходу нам, ни выпуску

Из крeпкой тюрьмы.

Ты возмой-возмой, туча грозная,

Ты разбей-ко разбей земляны́ тюрьмы!

Не от пламечка, не от огнечка

Загоралася в чистом полe ковыль-трава;

Добирался огонь до бeлаго до камешка.

Что на камешкe сидeл млад ясен сокол.

Подпалило-то у ясна сокола крылья быстрыя,

Уж как пeш ходит млад ясен сокол по чисту полю.

Прилетeли к нему, ясну соколу, черны вороны;

Они граяли, смeялись ясну соколу,

Называли они ясна сокола вороною:

— «Ах, ворона ты, ворона, млад ясен сокол!

Ты зачeм-зачeм, ворона, залетeла здeсь?»

Отвeт держит млад ясен сокол чорным воронам:

— «Вы не грайте, вы не смeйтесь, чорны вороны!

Как отрощу я свои крыльи соколиныя,

Поднимусь я, млад сокол, высокошенько,

Высокошенько поднимусь я по поднебесью,

Опушусь я, млад ясен сокол, ко сырой землe,

Разобью я ваше стадо, чорны вороны,

Что на всe ли на четыре стороны;

Вашу кровь пролью я в сине море,

Ваше тeло раскидаю по чисту́ полю,

Ваши перья я развeю по темным лeсам».

Что когда-то было ясну соколу пора-времячко,

Что летал-то млад ясен сокол по поднебесью,

Убивал-то млад ясен сокол гусей-лебедей,

Убивал-то млад ясен сокол сeрых уточек.

Что когда-то было добру молодцу пора-времячко,

Что ходил-то гулял добрый молодец на волюшкe,

Что теперь-то добру молодцу поры-время нeт.

Засажон-то сидит добрый молодец во побeдности:

У злых ворогов добрый молодец в земляной тюрьмe.

Он не год-то сидит, добрый молодец, и не два года,

Он сидит-то добрый молодец ровно тридцать лeт,

Что головушка у добра молодца стала сeдешенька

Что бородушка у добра молодца стала бeлешенька,

А все ждет-то он, поджидает выкупу — выручки:

Был и выкуп бы, была выручка, своя волюшка,

Да далечева родимая сторонушка!