Бледная Холера

* * *

В назначенный час я позвонила в дверь.

Пан Теодор и не подумал открыть. Что такое, мы же четко договорились! Да и повод для встречи куда как важный для нас обоих! Не в ванне же он сидит? Я бы на его месте уже давно нетерпеливо топталась у дверей. Оглох, что ли, эй!

Сперва я удивилась, потом разозлилась. Терпеть не могу опозданий. Сама я пунктуальна до омерзения, и все мои знакомые об этом знают. Хватит с меня мук, которые я претерпела с Кшисем. Теперь и пан Теодор туда же? Если обстоятельства изменились, мог бы и предупре...

Черт. Проклятый склероз. Ведь пан Теодор меня предупредил, и не далее как позавчера. Я заехала к нему по пути из Гоцлавека и передала недостающие страницы. Пан Теодор был расстроен чем-то и озабочен, сообщил, что у него неприятности на работе, им с Юреком Малиновским выпало спасать какую-то антикварную сбрую, и он может не успеть вернуться домой к сроку. На всякий случай он мне даже выдал запасные ключи, если что, смогу спокойно его подождать.

Я открыла сумочку и запустила в нее руку. Так, запасные ключи от автомобиля, ключ от мусоросборника (он же — помойка), ключ от багажника на крыше машины (более известного под прелестным названием «гроб»). Ага, вот и ключи пана Теодора. Я открыла замок, щелкнула выключателем и вошла. То есть попыталась войти.

Остолбенела я прямо на пороге.

Конечно, я предполагала, что мой визит к пану Теодору не обойдется без эмоций. Радость, торжество, ну, может быть, легкое огорчение... Но такое!

Передо мной в прихожей лежал человек. Пол вроде бы мужской. Покойник, уж тут никакого «вроде бы»! Человек лежал ногами ко мне, то бишь к двери. Подозрений насчет инфаркта у меня не возникло. Тут тоже сомнений быть не могло.

Господи боже мой, пан Теодор!

У меня перехватило дыхание, я замерла в открытых дверях и простояла так, наверное, не меньше полминуты. Сердце бешено колотилось. Пан Теодор убит! Видно, что убит, не от гриппа же он помер! Нет, это слишком. Такого потрясения я не переживу. Сейчас вот как упаду рядом с ним...

А вдруг это не он? Какой-то этот мертвец толстый... Разве можно так разожраться за два дня? Но кому еще, как не хозяину, лежать в собственной прихожей? Меня захлестнуло возмущение: ну как он мог позволить убить себя в столь ответственный момент?!

И тут я, как полная дура, вошла в квартиру и прикрыла за собой дверь. И мгновенно сообразила, какую глупость совершаю. Хотя я смотрела со стороны ног, разбитую голову покойного было отчетливо видно, не говоря уже о том, что натекло на пол вокруг головы. Бедолаге раскроили череп. Может, конечно, и сам он затылком так неудачно приложился, но обо что? А если умер он недавно, то потом доказывай, что это не ты лупила его по темечку. Доказывай, что не сидишь здесь уже часа два, садистски дожидаясь, пока жертва испустит дух. Теперь я — главная подозреваемая. Дурында! Ну что мне стоило попасться на глаза соседке или хотя бы пошуметь, когда входила?

Я сделала два шага, присела на корточки и, борясь с отвращением, пощупала ногу покойника. Холодный вроде бы... Уж точно холоднее, чем живой человек. Но не ледяной. Ага, а вот и орудие преступления — большой кусок розового кварца, формой напоминающий лошадь. Точнее, пол-лошади. Правда, сейчас кварц был не такой уж розовый... Обычный необработанный камень, из бесформенных нагромождений проступает силуэт коня. Любимая вещь пана Теодора. Скульптура, созданная самой природой.

Статуэтку я знала прекрасно. Иначе вряд ли бы догадалась, что это такое. Решила бы -— окровавленный булыжник, вот и все. Впрочем, кровища меня не очень впечатлила. Дело-то привычное. Говядину ведь частенько приходится размораживать.

Прошло еще полминуты, а может, и минута, — шок есть шок. Затем до меня дошло, что я так и не проверила, пан Теодор это или нет. А вдруг все-таки не он? Во мне еще теплилась надежда. Да и по натуре я оптимистка.

Я видела лишь нижнюю часть лица, да и та искажена... Тщательный осмотр лиц мертвецов — это не по моей части. Только-только я собралась с духом, как дверь у меня за спиной щелкнула.

— Да сделайте же наконец что-нибудь, чтобы она тут больше... — прокричал возбужденный дамский голос и оборвался. Потом донесся шепот: — Езус-Мария...

Дверь хлопнула. Я вскочила на ноги. С лестницы донесся страшный крик. Что-то вроде «ааа-х-ааа-х-ааа-х-ааа!». В общем, на веселый смех не очень походило.

Крик вернул меня к жизни, и я засуетилась. Что сейчас будет, я прекрасно понимала. По стеночке (не наступать же на человека, живой он или мертвый) я прошла в квартиру, поборола отвращение и рассмотрела как следует лицо лежащего.

Нет, это не пан Теодор. Господи, какая радость! Лицо незнакомое... Нет, минуточку, вроде бы я его где-то видела... А где тогда пан Теодор, убитый ведь лежит у него в доме? Полиция!!! Тетка, которая орала на лестнице, уже, наверное, им звонит! Надо ее опередить...

Я быстренько натыкала номер полиции на своем сотовом. Пока из меня лились слова, мысли скакали как оглашенные.

— Девушка, в квартире Теодора Бучинского лежит неживой человек с разбитой головой... — Интересно, а в глубине квартиры никто больше не лежит?.. — Похоже, его ударили сзади, не сам же он себя шарахнул по голове? Ничего не могу сказать про преступление, он уже был такой, когда я его обнаружила... Нет, я здесь не живу, я только что пришла, мы с хозяином квартиры должны были встретиться... — А приперлась-то я сюда зачем, морда холерная? Позавчера я оставила здесь материалы... нет, этого я сказать не могу. — Нет, я не родственница. — Я ДОЛЖНА найти распечатки, все до последней бумажки... — Чья фамилия? Ах, моя. Ну да. Пожалуйста. Нет, покойный мне незнаком. — Ой, брешешь, зараза ты такая. Знаком, и еще как. И человек этот тебе неприятен, только хорошо бы вспомнить, кто он... — Я не знаю точно, мертвый он или живой. Он холодный, так что, похоже, мертвый. Нет, «скорую» я еще не вызывала. — Сейчас здесь будет страшная толпа, надо бы дверь закрыть... — Нет, осматривать я его не буду, исключено. Я не специалист. Конечно, подожду. Ничего не трогать, понятно.

Едва я успела защелкнуть замок, как в дверь начали ломиться соседи. Как же, не буду я ничего трогать. Вот к кварцевой лошади — да, не прикоснусь. Все придурковатые свидетели почему-то сразу хватаются за орудие преступления. Дались им эти кинжалы и револьверы. Лично мне ни к чему лишняя морока. Я и без того главная подозреваемая.

Пан Теодор занимал четверть дома на четыре семьи в Саской Кемпе. Квартира находилась на первом этаже, и я испугалась, что люди заберутся через окно. Бросив покойника на произвол судьбы, я ринулась в глубь квартиры. Черт с ними, со следами, я тут была позавчера, никакая это не тайна. Да, я прошла по квартире, ну и что? В шоке была и беспокоилась, что с хозяином. Может, он в виде трупа в ванне валяется?

В ванне пан Теодор в виде трупа не валялся. И в других местах тоже. Квартира была пуста. Все распечатки, включая позавчерашние, обнаружились в кабинете. Часть лежала бесформенной кучей на столе, часть валялась на полу. Некоторые листы были скомканы. Пока я сгребала бумаги, руки у меня так и тряслись. Куда же их деть? Лучше всего, конечно, сжечь, потом можно распечатать по новой. Но как я их сожгу? Камин, правда, в наличии, но если я сейчас ни с того ни с сего затоплю камин, то как стану объясняться с полицией? Была, мол, в состоянии аффекта? Если же бумаги оставить, попробуй потом что-нибудь растолкуй следователю. Попадешь по полной программе...

На глаза попалась большая мусорная корзина, в которую был вставлен пустой пластиковый мешок. Вот туда и отправлю бумаги!

Кто же этого типа грохнул? Не сам же пан Теодор? Никогда не поверю. И кто он, этот покойник, уж больно рожа его мне знакома... Круглая, улыбочка глупая, на лбу кудряшки... Кудряшек-то, если честно, уже и не распознать, зато застывшая улыбочка налицо.

И тут я вспомнила. Даже дух захватило. На секунду я замерла, а потом в душе моей просто гейзер забил. Все сразу: восторг, недоверие, безграничное удивление, радость... И ужас. Сколько же будет подозреваемых! И вообще странно, что это не я его убила. Но кто бы его ни кокнул, дай ему бог здоровья! Просто поверить не могу, это слишком здорово!

Но что же сказать полицейским?!

В дверь заколотили, когда я наконец упихала бумаженции в мешок для мусора и нечеловеческим усилием втиснула его на самый верх антикварного книжного шкафа. Вполне нейтральное место: и глаза не мозолит, и вроде никто специально и не прятал. Да еще карнизом прикрыто. К тому же пакет такой тяжеленный, что я практически вне подозрений. Тут сила нужна...

Я бросилась в прихожую.

— Полиция! Откройте!

Открываю. Добро пожаловать. Всегда рада полиции. Хотя сейчас-то, в общем, не очень. Вот как наденут на меня наручники...

Полицейских оказалось двое. Оба в форме. Наверное, на патрульной машине прибыли. Подозрения мои не оправдались, повели они себя вполне вежливо. В квартиру врываться с топотом не стали, остановились на пороге, осмотрели мертвеца и меня. Мне они уделили больше внимания. Ничего удивительного: какая бы старая и страшная я ни была, смотреть на меня приятнее, чем на труп. За спиной полицейских толпились соседи.

Полицейские закрыли дверь, осторожненько ощупали труп и предложили пройти в комнату. Не только для того, чтобы ознакомиться с местом преступления целиком. Три человека плюс мертвец — многовато для прихожей. Тесно ужасно. Один полицейский ухватился за телефон, а другой обратился ко мне с сакраментальными словами:

— Ваши документы, пожалуйста.

Если бы я не упрятывала в таком темпе ворох бумаг, паспорт был бы уже у меня в руках. А так пришлось копаться в сумочке. Впрочем, никаких плохих предчувствий у меня не возникло.

— Ваша фамилия?

— Иоанна Хмелевская.

— Как?

— Я непонятно говорю? Иоанна Хмелевская. Там написано.

Полицейский помолчал.

— Не сходится. Здесь написано — Марта Формаль.

— Что?!!

— Марта Формаль.

— Не может быть!

— Пожалуйста, взгляните сами.

Вряд ли он собирался давать мне документ в руки. Но я прямо выхватила его. Марта Формаль, так и есть. О господи! Мартуся!

Горло мне стиснул спазм. В мгновение ока перед моим мысленным взором предстала сцена трехдневной давности...

Мартуся за столом у меня дома. Она ужасно спешит. Сутки в Варшаве — и уже пора мчаться обратно в Краков. Когда Мартуся приезжала ненадолго, то обычно ночевала у меня, особенно если брала с собой собаку. Я не возражала, псина — тем более. На этот раз собаки с ней не было, но не было и минутки свободного времени. Полная запарка.

С места она сорвалась как-то вдруг. Мы сидели за этим самым обеденным столом и копались в портмоне, каждая — в своем. Нам обязательно нужно было отыскать крошечную фотографию, на которой присутствовала какая-то важная деталь. По-моему, брошка. Одной из нас был до зарезу нужен этот снимок. Фото мы нашли, брошка оказалась не та, наши бумажники остались лежать на столе. Две очень похожие друг на друга кожаные штуковины. Я принесла другие фотографии, в альбомах, конвертах и невесть в чем еще. Все это добро горой легло на стол, и мы принялись в нем копаться. И тут зазвонил Мартин мобильник. Через секунду ее как ветром сдуло. Багаж в одну руку, бумажник в другую — и на выход.

А бумажник-то оказался чужой...

Полицейский смотрел на меня непроницаемым взглядом. Я нашарила в сумке сотовый. Полицейский и не думал мне мешать, только глаз с меня не спускал.

— Слушаю, — отозвалась Мартуся после первого же звонка. Голос у нее был какой-то плаксивый.

— Мартуся, немедленно приезжай! — завизжала я, отбросив вежливые фразы. — Срочно!

— Что случилось? — перепугалась Мартуся. Голос у нее сразу пришел в норму.

— А то мы обе пойдем на нары!

— За что? Почему мы? Мы ни при чем!

— Очень даже при чем! У тебя мой паспорт, мой заграничный паспорт, мои водительские права, моя регистрационная карта, страховка и не знаю что еще... Я тут, а они в Кракове!

— Да ты что! — заорала Мартуся еще громче меня.

Но ей не удалось меня прервать.

— Именно так! А все твои документы у меня в Варшаве. Знаешь, на нары пойду все-таки я, а не ты. Носить при себе чужие документы не возбраняется. Только пользоваться ими запрещено. А я воспользовалась твоим паспортом. Все, пять лет мне гарантировано. Ты-то, насколько я понимаю, моих документов представителям органов не предъявляла. Суд это учтет.

— Боже, какой ужас! — заголосила Мартуся. — Нет у меня ничего твоего!

— Как это нет? А куда же все девалось? Проверь сейчас же!

— Да не могу я проверить! Нечего мне проверять! У меня только что украли сумочку! У самого дома! Двое мерзавцев! И укатили на мотоцикле! Свиньи! Подонки!

Я лишилась дара речи. Мартуся, когда нервничала, соображала быстро.

— Постой, значит, у меня украли твои документы? А мои остались у тебя?

В подтверждение я могла только застонать.

— Боже, как здорово, что ты позвонила! — Настроение у Мартуси переменилось моментально. — Я еще не заявляла о краже. Сижу вот здесь и плачу от злости. Так что мне, не заявлять? Или подать заявление от твоего имени?

— Не знаю, сейчас у профессионала спрошу...

— Слушай-ка, а зачем это ты моими документами воспользовалась? Не могла дождаться, пока мы все обратно поменяем?

— Не могла. Я, видишь ли, стою над трупом, и рядом со мной представители органов правопорядка...

— Над каким еще трупом?

— Над обычным. Труп убитого человека. Свежий.

— Шутишь? Это ты его убила?

— Как ни странно, не я.

— А кто это? Знакомый?

Стоило мне припомнить зрелище в прихожей пана Теодора, как я снова обрела себя. Кротость не принадлежала к числу моих добродетелей. Но сейчас она мне понадобилась.

— Знакомый. Все его знают... — Я выдержала зловещую паузу и торжественно произнесла: — Пан Тупень, министр.

Теперь у Мартуси перехватило дыхание.

— Не может быть!

— Да и я глазам своим не верю. Но это так.

— Вот здорово! Случится же такое! И это не ты его?!

— Не я.

— В голове не укладывается... Ты меня не разыгрываешь? Все серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Вот это да! Что там пропажа документов по сравнению с таким событием! Срочно приезжаю! Поезд еще какой-то есть, в двенадцать ночи я у тебя!

Полицейские с чрезвычайным вниманием следили за нашим разговором. Меня-то они слышали хорошо, да и слова Мартуси удавалось разобрать — качество связи было отменное. Один из служителей правопорядка тем временем вышел в прихожую, осторожно ощупал пиджак покойного и вынул из внутреннего кармана бумажник, а из бумажника — паспорт. Потом он со странным выражением лица посмотрел на меня. Опять на документ. Опять на меня.

Я его вполне понимала.

Разумеется, фамилия министра была вовсе не Тупень. Кто бы назначил человека с такой фамилией министром? Это прозвище придумали недруги высокого чиновника. Соединили два слова: тупица и пень. Оба слова подходили к нему замечательно, и мы решили, что лучше их слить воедино.

Мало-помалу я приходила в себя, способность соображать возвращалась.

Итак, у меня пропали все документы. Почти все. Кредитные карты и международные водительские права остались, они просто не влезали в бумажник. Не носить же ради этого еще один. Меня застукали над трупом в чужой квартире, куда я прибыла ради дела, в котором не признаюсь ни за что на свете. Кто-то должен подтвердить мою личность — это раз, следует заявить о пропаже документов — это два, и как мне теперь вообще ехать домой — это три, что, на глазах у полицейских взять и сесть в машину без прав и техпаспорта?

И где, черт бы его побрал, шляется пан Теодор?!

— Теперь попрошу ваши документы, — деревянным голосом произнес полицейский, постукивая себя по ладони паспортом Мартуси.

— У меня их нет, — ответила я решительно.

— Как так нет? Вы ведь только что...

— Вы только что сами слышали, что мой паспорт пал жертвой краковского грабителя. Лучше задайте вопрос полегче. Спросите меня, где я живу, что здесь делаю, когда пришла или еще что-нибудь. А, вот: не касалась ли я чего-нибудь руками? Сразу могу ответить: касалась. Тут все в моих отпечатках.

— Мы, уважаемая пани, сами знаем, о чем нам спрашивать...

Полицейский говорил вежливо, но желваки у него ходили ходуном. Мне уже слышалось щелканье наручников. К счастью, за дверью раздался шум иного рода. Прибыла следственная бригада. Полицейский не успел мне сделать ничего плохого. Как и я ему.

Бригада приступила к своим обязанностям. А я постаралась умерить их рвение. Надеюсь, мой отчаянный крик на них подействовал.

— Панове, минуточку! Хозяина сейчас нет дома, не осложняйте ему жизнь! Он невиновен! Покойник находится здесь безо всяких на то правовых оснований!

Должна сказать, мне удалось обратить на себя внимание. Мой вопль не стал гласом вопиющего в пустыне. Я прямо физически ощутила, как подозрения сгущаются. Еще бы: дама без документов у свежего трупа. Сержант из патрульной машины с самого начала отнесся ко мне не слишком доброжелательно, теперь его подозрения, похоже, разделяли и все прочие представители органов. Ой, светят мне двое суток, вычеркнутых из жизни. Никогда не прибегала к блату (или почти никогда), но, как видно, придется. Ну, Гурский, спасай...

Может, Гурский и был выгодным знакомым, но я этими выгодами прежде не пользовалась. В конце концов, даже у полицейского есть личная жизнь и частные знакомые. Полицейскому, как и любому человеку, вольно болтать о разведении канареек (а хоть бы и попугаев) с подружкой мамы, играть в бридж с ксендзом, разводить дискуссии с историком, расспрашивать о будущем ясновидящего или гадалку. Может, я ему симпатична и ему нравится общаться со мной. Особенно если учесть, что мы знакомы уже более десяти лет, а я так и не оказалась замешанной ни в одно конкретное преступление. Не получилось.

Номер Роберта Гурского (теперь уже инспектора) у меня в телефоне имелся, хоть с нашей последней встречи и минуло почти два года.

— Требуется помощь, — сказала я самым светским тоном, когда мне ответили. — Это Хмелевская с вашей стороны баррикады.

— А я вас узнал. Кто кого убил?

Кто — не знаю, а кого —- сами увидите. Я просто поверить не могу в такое счастье. То есть я хотела сказать, не стоит торопиться с выводами. Но так вышло, что я, боюсь, главная подозреваемая, у меня пропали документы, и лишь ключ от помойки с надписью «помойка» может служить доказательством, что я не бомжиха.

Гурский некоторое время не отвечал, в трубке слышались только какие-то непонятные отзвуки. На дискотеку не очень походило. Скорее на служебные переговоры.

— Извините, — заговорил опять Гурский голосом прожженного дипломата, у меня тут море дел... Минуточку, вы ведь переехали?

— Конечно. И даже приглашала вас на новоселье.

— Очень жаль, что я не смог прийти.

— Воистину, есть о чем пожалеть. Но я не сержусь. Зато теперь со мной надо что-то делать...

— Пожалуй, я даже догадываюсь, где вы. В Саской Кемпе, не так ли?

Однако. Обмен информацией у них налажен, ничего не скажешь.

— Да-да, — бодренько произнесла я.

— Значит, скоро увидимся...

Следственная бригада тоже, наверное, не очень понимала, что со мной делать. Во всяком случае, к моим переговорам представители правопорядка отнеслись хоть и холодно, но терпеливо. К тому же все они были чрезвычайно заняты. Я с беспокойством наблюдала, как квартира пана Теодора густо посыпается порошком. Когда минут через десять в дверях появился лично Гурский, я чуть не кинулась ему на шею.

Гурский сдержанно меня приветствовал, подтвердил, что я — это я, и призрак тюремных нар утерял былую четкость. Оказалось, Гурский официально участвует в следствии.

Я с облегчением дала показания. К господину Теодору Бучинскому я пришла с визитом по важному делу, о часе мы договорились заранее, ключ от квартиры я получила от него не навсегда, а на время, так как он мог задержаться в городе по делам. Мы знакомы целую вечность, в любовницах у него я никогда не состояла, и если даже любовь нас и соединяла, то это была любовь не друг к другу, а к совершенно постороннему предмету.

— К какому это предмету? — вырвалось у Гурского, и видно было, что он тут же пожалел о сказанном.

После того как Гурский осмотрел труп и проверил его паспортные данные, в поведении моего давнего знакомца произошла некая перемена. Казалось, мое присутствие перестало его радовать. Вопросы он задавал очень холодно, официально, а ответы, похоже, слушал вполуха, будто искал двойное дно и в то же время не хотел, чтобы таковое слишком скоро обнаружилось.

— К лошадям, — произнесла я с легким упреком, после тщательно рассчитанной секундной паузы.

Гурский быстренько переменил тему.

— А об этом вы что думаете? — спросил он, показывая в сторону прихожей, где до сих пор находился труп.

— Это не пан Теодор Бучинский, — моментально ответила я. — Как я понимаю, ваш вопрос относится к убийце, а не к жертве. Кто-то его грохнул, а орудием преступления, судя по всему, послужил кусок розового кварца...

— Розового?

— Честное благородное слово, розового. Сами убедитесь, когда вымоете. Кто бы им ни воспользовался, это не мог быть пан Теодор. Вот если бы в ход пошло что-то радикальное, топор там, подсвечник, ваза, тогда другое дело... но только не этот кварц!

— Почему?

— Пан Теодор его любит и почитает. Это его талисман. Пан Теодор не стал бы марать священную для него реликвию о такую сво... пардон, я хотела сказать — о такого негодяя.

— То есть вы знаете, кто это? Вы опознали труп?

— А вы нет?

Мы обменялись взглядами, полными понимания и озабоченности. Тут у входной двери возникла какая-то суматоха. Кто-то пытался проникнуть в квартиру. Узнав голос пана Теодора, я вскочила с дивана, но мое вмешательство не понадобилось. Видимо, соседи подтвердили его личность.

Пан Теодор переступил через порог и закоченел.

— Что это... Это что... Что это за... Это вот что?!

Прекрасно зная пана Теодора, я понимала, что запас слов у него восстановится еще не скоро и что из шока его придется выводить, фигурально выражаясь, силой. Клин клином, так сказать.

— Пан Теодор, где у вас коньяк?! — заорала я, всем своим видом демонстрируя нетерпение.

Мой вопль потряс не только пана Теодора. Все остальные так и уставились на меня. Но мой метод возымел свое действие. Пан Теодор вздрогнул, оторвал взгляд от покойника и обнаружил, что у него гость — я собственной персоной. На врача, двух санитаров с носилками, фотографа, эксперта, Роберта Гурского, сопровождающих его сержанта и заместителя комиссара и еще какое-то должностное лицо (из прокуратуры, наверное) пан Теодор не обратил ни малейшего внимания. Его прямо сотряс приступ гостеприимства. Он торопливо протиснулся мимо трупа, наступив на что-то по дороге, и кинулся ко мне:

— Пани Иоанна! Извините, я ведь вам говорил... Так получилось... Коньячок, сию минуту подам, а может, кофейку? Что тут случилось, ради всего святого? Что он тут делает, этот... не буду выражаться... ведь он уже ушел! Все, беру себя в руки! Рюмочки... что предпочитаете? «Арманьяк», «Реми-Мартен», «Хеннесси»? Пожалуйста, панове, сию минуточку!

Пану Теодору, наверное, показалось, что я прибыла к нему в гости с целой компанией. Он всем старался услужить. Покойника в прихожей словно и не было. Во мне окончательно окрепла уверенность, что собственным автомобилем мне воспользоваться уже не придется и место происшествия я покину на ином транспортном средстве. Что ж, в таком случае рюмочка-другая мне точно не повредит.

Роберт Гурский от угощения отказался. Оставив меня до поры до времени в покое, он занялся паном Теодором.

— Где вы были, когда конкретно и кто может это подтвердить? — вопросил он официально.

Пан Теодор хлопнул коньячку и начал потихоньку приходить в себя.

— Сейчас-сейчас, еще минуточку. Но что здесь случилось? Как вообще до этого дошло? Значит, где я был? У шорника, на Желязной улице. Там во дворе у него целый антикварный магазин. Оказывается, пани Иоанна, ему эту упряжь сдали на реставрацию. А ведь скрывал, холера такая! И покупателя уже нашел, итальянец, мы с Юреком Малиновским успели в последний момент. Этот мошенник упряжь в руках держал. Вещественное, как ни крути, доказательство. А итальянцу Юрек пригрозил последствиями, и тот дал задний ход. Да вам ведь вся эта история известна!

Да, я была в курсе. Итальянец... он такой же итальянец, как я украинка. Американец итальянского происхождения. Так ведь и у меня одна из прабабок родом с Украины. Этот американский макаронник скупал наших лошадей у еще худшего мерзавца (у того самого, который лежал сейчас на полу в прихожей пана Теодора... ах нет, уже не лежал, труповозка успела забрать). Не брезговал американец и антикварной упряжью — уж не знаю, по каким медвежьим углам ее отыскивали, — реставрировал же упряжь деятель с Желязной улицы. Лошади американцу доставались, естественно, за бесценок — махинации на скачках немало тому способствовали. А попав в лапы сладкой парочки — Тупень да фальшивый итальянец, — лошади показывали, на что способны. Навар с аферы был очень даже неплохой.

Я не удержалась. Не смогла.

— Знаете, в какие суммы нам этот поганец обошелся? — порывисто обратилась я к Гурскому. — Этот красавец с пробитым черепом? Это ведь он угробил наше польское коневодство. Вы и не представляете, сколько миллионов долларов мы потеряли благодаря этой свинье! Точнее говоря, свиньям, но сейчас это неважно. Он один из тех, кого следовало бы задушить в колыбели. Существуют точные расчеты, могу вам показать!

— Молчать! — в один голос гаркнули Роберт Гурский и пан Теодор.

Удивительное единодушие!

Я смолкла. Гурский и пан Теодор смотрели на меня с упреком. Правда, мотивы у каждого были свои.

— Повторяю вопрос... — начал Гурский еще более официально.

— Я как раз и отвечаю, — живо подхватил пан Теодор. — С Юреком Малиновским мы договорились на пять часов. Без десяти пять я сел в такси. Как только выпроводил Тупня. Пришлось его чуть ли не взашей вытолкать. Меня уже ждало такси. В шесть

минут шестого я был у Юрека, глаз от часов не отрывал. Тот опоздал, зато жена его была на месте. Злая как собака, обед на столе, а его нет. Юрек приехал только в двадцать минут шестого. Мы с ним сразу двинули на Желязную. Правда, несколько минут у нас на разговоры с Маринкой ушло. Она еще нас напутствовала вдогонку. Теперь я ей месяц на глаза не покажусь. Всюду пробки, а я все на часы смотрю. К шорнику мы успели в последний момент...

Юрек — это тот самый единственный чиновник высшего ранга, с которым я лично знакома, — вставила я быстро. — Порядочный человек, но непробивной. Я вам когда-то о нем говорила, если помните. Лошади — это его пунктик. Единственное, что может вывести его из себя. Ну а если Юрек выйдет из себя...

Роберт Гурский кивнул в знак подтверждения, что прекрасно помнит мои слова. И свои, конечно, помнит. Несмотря на минувшие годы.

Пан Теодор продолжал, печально подливая нам коньячку (он предусмотрительно взял с собой в кабинет целую бутылку):

— Ну, на Желязной все это мероприятие заняло какое-то время, а оттуда я прямо домой. Юрек меня и отвез. Я опять на часы то и дело смотрел, ведь меня пани Иоанна ждала. Семь уже было. Так что меня все видели. Постойте, я не понимаю, как он в квартире-то оказался? Ведь мы вместе с ним вышли. И чем это его так?

— Вашим кварцем, — буркнула я.

— Что?!

— Вашим розовым кварцем в форме лошади. Прямо в темечко.

У пана Теодора отнялся язык. Гурский воспользовался паузой, покопался в своих записях, что-то сопоставил, подсчитал и мрачно воззрился на меня:

— Когда вы вошли, он еще не остыл?

— Остыть-то остыл. Но не окоченел. Как пиво из холодильника, а не как рыба из морозилки. Я не щупаю покойников с утра до вечера, но живым он мне не показался. Иначе я просто вызвала бы «скорую».

— Даже зная, кто он такой?

— А какая разница. Для «скорой» все равны.

— Ну да... Но, как показывает температура тела... Во сколько вы появились?

— В шесть. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Минуту я простояла у дверей. Пока звонила, пока искала ключи...

— Плохо дело. Он умер примерно за час до того. Так что у пана Бучинского алиби нет. Если никто не видел, как они вместе выходили...

Вот зараза. Насколько я знаю жизнь, свидетелей, разумеется, не найдется. Значит, пан Теодор, этот ангел во плоти, будет главным подозреваемым. Я бы и сама его заподозрила, если бы не кварц в качестве орудия преступления. Хорошо еще, что пан Теодор поехал на такси.

Так привычка сослужила пану Теодору добрую службу. Если он куда-то торопился, то почти никогда не садился за руль собственной машины. Он из тех, кто то и дело впадает в рассеянность, умудряется заблудиться в трех соснах и прибыть в назначенное место с безобразным опозданием. От часа до пяти. У таксиста хоть часы под носом. Может пригодиться, хотя тут уже не часы важны — минуты...

— Мне необходимо знать, как обстояло дело с ключами от квартиры и какова цель вашего визита, — сказал Роберт Гурский со вздохом. — Насколько я понимаю, вы договорились заранее?

— Договорились, — подтвердила я, пихая пана Теодора под ребра, чтобы вывести из ступора. -— Хотели обсудить, на каких лошадок поставим в ближайшее воскресенье. Ведь уже конец сезона, и заездов осталось не так уж много. Мы бываем на скачках — господин Бучинский чаще, я реже, но руку держу на пульсе. Так что мы оба прекрасно знаем, сколь много нагадил в этой сфере покойный пан министр, чтоб ему из ада носа не высунуть, упокой, Господи, его душу. Надеюсь, уже никто не в состоянии его оживить.

— Ну хорошо. А ключи?

— Я приезжала к пану Теодору позавчера...

Стоп. И за каким, интересно, чертом меня сюда принесло?! Ведь правду Гурскому говорить нельзя, еще неизвестно, как он ей воспользуется... Ага, ясно!

— ...завезла программу заездов и договорилась о сегодняшней встрече. Он сказал, что может опоздать, и дал мне запасные ключи.

Тут в дверь кабинета постучал подчиненный Гурского. Не так давно сам Гурский был в тех же чинах. Боже, как все-таки время летит!

— Под телом лежало, — негромко произнес молодой полицейский, передавая Гурскому листок бумаги. — Отпечатки уже сняли. Здесь был кто-то еще. Полно окурков, от трех сортов сигарет. На некоторых следы помады. Точнее говоря, на трех. Многочисленные следы обуви у выхода на террасу, но все двери и окна закрыты.

Бумажку я опознала сразу. Страница из моей распечатки.

— Говорю же, я здесь была! — рассердилась я. — Мы с паном Бучинским курим разные сигареты...

Но откуда помада, холера ясная, ни я, ни он косметикой не пользуемся!

— А что, в квартире никто не убирает?

Симптомы контузии у пана Теодора развивались по нарастающей.

— Домработница приходит раз в неделю... Завтра будет...

— Окурки запакуйте — и на экспертизу, — велел Гурский.

— Тут соседка ужасно пристает, в свидетели набивается. Вроде у нее важная информация. Впустить?

Роберт Гурский скользнул по мне взглядом нарочито равнодушным, будто я неодушевленный предмет. У меня не было и тени сомнения, что свидетельница — та самая тетка, которая ворвалась в квартиру сразу за мной. Да-а, она сейчас наговорит... Ну и пусть.

Я беззаботно кивнула.

— Проводи в гостиную, — распорядился Гурский и вышел из кабинета вслед за подчиненным.

В комнате мы с паном Теодором остались одни. Мой листок заманчиво так лежал на письменном столе. Не иначе, в качестве приманки. Ну уж фигушки, пальцем до нее не дотронусь.

— Пан Теодор, да придите же в себя! — яростно прошипела я. — У нас мало времени! Что здесь произошло?

— Надо же, моим кварцем... — сокрушенно покачал головой пан Теодор.

— Проведут экспертизу, потом помоют вашу каменюку, и вы получите ее обратно! Я лично прослежу, возьмите же себя в руки!

Пан Теодор так и поступил, взял в руки, но не себя, а листок бумаги со стола. И углубился в его изучение. Я и глазом моргнуть не успела.

— Как это сюда попало? Все стопкой лежало в папке, я ему ничего не показывал... А где все остальное?!

— На шкафу. Не стоит благодарности. Расскажите наконец, что здесь произошло?

Пан Теодор глубоко вздохнул, взглянул на шкаф, приложился к рюмке и вроде бы воспрянул.

— А что это за черный пакет?

— Ваш мешок для мусора. Я его вынула из корзины. Да говорите же!!!

Но с речью у пана Теодора было неблагополучно. Он только махал рукой и прихлебывал коньячок. Времени ждать, пока он полностью придет в себя, у меня не было. Оставалось надеяться на наводящие вопросы.

— Этот труп нанес вам визит?

Пан Теодор часто-часто закивал. На лице у него проступило отвращение.

— Какого черта ему было надо? Он здесь бывал прежде?

Пан Теодор мотнул головой, кивнул и опять мотнул. Вздохнул и подлил нам коньяку.

— Нет. Никогда в жизни.

— А лично вы были с ним знакомы? Вы с ним разговаривали?

— Случалось. Раза два. В незапамятные времена.

— А что, у вас были совместные дела?

Теодор опрокинул рюмку и наконец-то сделался похож на человека.

— Я не успел вам рассказать, но это... Наверное, я сам виноват. Он хотел еще подзаработать на скачках. Клоп вонючий! Заметил, что я действую безошибочно... Ведь я... ну... недавно... ну, виноват, признаюсь, не вытерпел, из любопытства хотел попробовать... по системе...

— По нашей системе? — поразилась я. — Да ведь я передала вам бумаги всего несколько дней тому назад!

— Ну да, но я... я был в курсе... Кшись мне объяснил.

— А как же окончательные расчеты на компьютере?

— Кшись все сделал под конкретный заезд...

— На компьютере с Интернетом?! — возопила я.

— Нет-нет, — быстро ответил пан Теодор и снова плеснул нам коньяку, — вы же его так вышколили, что он в Интернет ни ногой. У него там есть кое-какое оборудование без Интернета. Неподключенное, или как это там у них называется... На нем он и работал.

Пожалуй, мне надо было серьезнее отнестись к излияниям пана Теодора.

— И что, получилось?

Я изнывала от любопытства. Обеспокоенность отошла на второй план.

У пана Теодора в глазах загорелась искорка.

— Представьте себе, я угадывал! С самого начала сезона, почти все заезды! Три «темных лошадки»! Один раз вообще всего две ставки на лошадь были, из них одна — моя!

Из груди моей исторгся тяжкий стон. В голове окончательно прояснилось. А то ведь при виде покойничка мои умственные способности как-то подсели. Все этапы моего сотрудничества с Кшисем так и встали у меня перед глазами...

— Вы хоть догадались не брать с собой на ипподром расчетов? — мрачно вопросила я.

— Ну что вы, что вы! — обиделся пан Теодор. — Я все писал на бумажке и на программке. Вообще-то ближайший заезд можно просчитать и без компьютера, если есть время. Я этим уже овладел.

— И привлекли всеобщее внимание...

— Вовсе нет. Я же не мчался сразу за выигрышем и ставки старался делать, чтобы никто не замечал. Иногда ведь может и повезти. Дело житейское.

— Да уж. Ладно, и то хлеб. Но какое к этому отношение имел вот тот гражданин? — движением подбородка я указала на прихожую.

Пан Теодор страшно смутился.

— Ну... он заметил. Подсмотрел один раз... Может, два. Дерби и Гран-при... Бумажку мою видел и в программку заглянул. Да и шпиона какого-нибудь, наверно, подослал. Все кружил вокруг, вынюхивал и наконец решил меня прижать. А я здесь как раз вычислениями занимался. Он ввалился ко мне в кабинет, увидел папку... Такие расчеты — это же целое состояние...

Это я и без него знала. Задумка-то была моя. Долгие годы труда: записи, заметки, наблюдения, подсчеты и статистические данные. Собранные сведения давали мне возможность безошибочно определять, какая лошадь должна прийти первой в том или ином заезде. Должна, и все! И без всяких сговоров и махинаций.

Ценою некоторых усилий удалось свести в систему даже человеческие подлянки. Итоговый материал великолепно подходил и для игры, и для шантажа. Настоящее сокровище, особенно для начальничка, курирующего скачки, которому ой как нужны дополнительные доходы и чтобы сообщники были не в курсе... Без сообщников-то в таком деле не обойтись! Значит, и для них наши материалы бесценны?

Правда, все, что касалось игры, к сожалению, смахивало на электронные манипуляции в казино и наверняка подпадало под какую-нибудь статью уголовного кодекса. Да и некоторые источники информации лучше было не раскрывать. Цап — и достигнутый с таким трудом результат идет прахом.

Кшись, которому пан Теодор доверял безгранично, ввел весь этот хлам в мой компьютер... Значит, и в свой ввел?

Тут пан Теодор опять начал мямлить. В одном сомневаться не приходилось: они с Кшисем напортачили и часть правды о необыкновенной удаче вышла наружу. Явился Тупень, и пан Теодор по рассеянности пустил его в свой кабинет.

— А про то, что у вас на письменном столе, вы и забыли, — сурово произнесла я.

Пан Теодор изобразил искреннее раскаяние.

— Ну... может быть... до определенной степени... Он заявился ни с того ни с сего... А я понадеялся, что он ничего не поймет.

Я сердито фыркнула:

— Не поймет, как же! Все махинации как на ладони! Вся торговля лошадьми по дешевке! Дело даже не в обогащении, он, наверное, шантажа боялся! Вот и примчался посмотреть, что вам известно. В наших материалах-то — клички лошадей!

— Но ведь он дурак набитый!

— Набитый-то набитый, а своей выгоды не упустит. Эти расчеты для него вдвойне важны!

— Были важны, — поправил меня пан Теодор.

— В прошедшем времени. И слава богу! Ну хорошо, и что было дальше? Потом, после того как он проник к вам и все увидел?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— А вот так. Вид у него сделался такой равнодушный-равнодушный. Но все равно он попытался отнять у меня материалы.

— Что значит «попытался»?

— Дескать, что это у тебя за ерунда тут валяется, дай-ка почитать...

— А вы?

— Не дам, говорю. А он стал по-хамски бумажки в папку складывать. Все равно, мол, заберу...

— И не забрал?

— Не дал я.

Перед моим внутренним взором предстала страшная картина: Тупень заходится демоническим хохотом и, прижимая к себе папку, бежит к выходу. Пан Теодор в отчаянии гонится за ним, хватает что попало под руку, бросает в злоумышленника, попадает в затылок... Потом пан Теодор вырывает у злодея министра из рук кипу бумаг, сваливает на письменный стол, оставляет труп и выскакивает из дома прямо в объятия таксиста.

Хотя... что подвернулось? Но ведь не кусок же кварца! Не реликвию!

— Пан Теодор, у вас сплошные нестыковки. Оставим пока ваши дурацкие попытки обогащения на пару с Кшисем, только что же здесь произошло на самом деле? Откуда покойный обо всем узнал? Ваша игра не могла быть причиной. Я этому не верю. Даже если бы он обложил вас целой толпой шпионов, даже если бы дневал и ночевал на вашей программке, ни черта бы ему не удалось выяснить. Подумайте сами: исходные материалы – это тридцать пять лет тяжкого труда, это ж какой требуется характер! Кто будет хранить дома материалы тридцатипятилетней давности, кто не выкинет ни одной бумажки?! Я знаю всего лишь двух таких людей. Это Алиция и я, мы обе — ненормальные. Только благодаря нашей ненормальности удалось правильно запрограммировать компьютер! И проверить на прошлых результатах! Кому такое могло прийти в голову?!

Смущение пана Теодора достигло апогея.

— Ну, трудно сказать... Наверное, вы правы... Но не забудьте, он ведь знаток лошадей...

— Отставной козы барабанщик он!!!

— Разве что... Сам не знаю...

— Что же все-таки здесь произошло? Хватит уже скрывать, сейчас полиция набежит. Ну же?!

— Да, он мне действительно угрожал, расспрашивал, скандалил, подлизывался, шлялся по всему дому... Ворвался в кабинет, схватил папку, мне пришлось ее вырывать... Пока я оттирал его от письменного стола, все бумаги рассыпались, он их собрал. Но я ему ничего плохого не сделал, он сам как-то неожиданно успокоился, и мне удалось его вытолкать... Мой таксист узнал его — он видел, как Тупень вокруг дома круги нарезал.

Сведения не показались мне такими уж существенными. Голова была занята делами гораздо более важными, чем какие-то дурацкие подозрения в убийстве.

— Вы кому-нибудь проболтались? — спросила я сурово.

— Никому ни слова! — затрясся пан Теодор. — Ни одной живой душе!

— А если подумать?

Тут пан Теодор окончательно скис.

— Да... может быть... кто-то... От Кшися узнал...

Внутри у меня все так и оборвалось.