Глава II АГРЕССИЯ ПРОТИВ ПОЛЬШИ. НАЧАЛО ВОЙНЫ

1

Первые выстрелы Второй Мировой войны произвел в 4 часа 45 минут 1 сентября линейный корабль «Шлезвиг-Голштейн», заранее прибывший в бухту Гданьска. Он обстрелял казармы и склады пригорода Вестерплатте[58]. Находившийся в последующие семь дней под непрерывным артиллерийским огнем, постоянно атакуемый с воздуха, польский гарнизон отбил 13 сильнейших атак крупных сил немецкой морской пехоты и не отступил ни на шаг.

Одновременно утром 1 сентября германская авиация вторглась в польское воздушное пространство.

В западноевропейской исторической литературе давно принята и почти не подвергается сомнениям точка зрения, будто в первый день войны германская авиация в результате внезапного нападения уничтожила основную часть польских ВВС на аэродромах. Но справедливо ли такое утверждение?

Рассвет 1 сентября был туманным. Над Северной и Центральной Польшей стояла сплошная и густая облачность. Туман стлался по земле, закрывая авиационные цели. 1-й немецко-фашистский воздушный флот смог в эти утренние часы поднять в воздух лишь незначительную часть самолетов. В 4 часа 30 минут был нанесен первый авиационный удар. Объектом служили мост и казармы в пограничном городе Польского коридора Тчев (Диршау)[59]. «Операция в районе Диршау, по-видимому, не удалась. Воздушный налет, очевидно, не дал эффективных результатов», — подвел итог этому удару в своем дневнике утром 1 сентября Гальдер.

На южном участке фронта поднялись соединения 4-го воздушного флота. Три авиационные группы атаковали аэродромы в Катовицах, но польских самолетов там не оказалось, и немцы ограничились поджогом ангаров. Поднялось солнце туман рассеялся, погода улучшилась. В атаки включились новые воздушные эскадры. Действия были активными, но первые удары не дали ожидаемых результатов. Распыленность воздушных атак по множеству целей, потеря внезапности ограничили эффект авиационного наступления. Часть польских стационарных аэродромов была повреждена, но авиация успела главными силами своевременно перебазироваться на запасные аэродромы.

Попытка застигнуть польские ВВС врасплох в полной мере не удалась. У поляков оказалось достаточно времени, чтобы провести как активные мероприятия — подготовку истребительной и зенитной обороны, так и пассивные — перемещение соединений на запасные аэродромы. Вследствие раздробленности боевых действий германских ВВС они не смогли атаковать польские авиабазы одновременно.

Господство в воздухе было захвачено германской авиацией в последующие дни только благодаря количественному и особенно техническому превосходству немецких самолетов над польскими. В многочисленных воздушных боях польские самолеты терпели поражение, так как были тихоходными и плохо вооруженными.

С началом атак военно-воздушных сил перешли в наступление и немецко-фашистские наземные войска. Они пересекли границу и, нанеся свой первый удар, завязали бои с польскими частями, оборонявшими передовые позиции.

На северных участках польско-германского фронта образовалось три главных очага борьбы. Один — в районе Млавы, где армия «Модлин» вступила в сражение против главных сил 3-й немецкой армии, наступавших из Восточной Пруссии на юг; второй — северо-восточнее Грудзяндза, где правофланговые соединения польской армии «Поморже» вели бои с немецким 21-м армейским корпусом той же 3-й армии; третий — в районе Польского коридора. Здесь левофланговая группировка армии «Поморже» встретила атаки главных сил 4-й германской армии.

Фронтальные атаки трех немецких пехотных и одной танковой дивизий млавских оборонительных позиций, стойко защищаемых на 15-километровом фронте польскими 20-й пехотной дивизией и Мазовецкой кавалерийской бригадой, не принесли немцам ожидаемого успеха. Стремительного прорыва 3-й немецкой армии на Пултуск — Варшаву не получилось. Особенно много потерь понесло танковое соединение «Восточная Пруссия», которое использовалось неумело в лобовых атаках. Командующий 3-й армией должен был вывести танки из боя. Польская группа «Восток» также вполне успешно отразила атаки 21-го армейского корпуса на Грудзяндз.

Наступавшая из Померании через коридор 4-я немецкая армия имела в качестве ударной группы 19-й танковый корпус. Противостоявшая ей армия «Поморже» располагала войска в Польском коридоре без ясно выраженного плана. В западной части коридора, где угроза германской атаки была наибольшей, «Поморже» имела только самые незначительные силы, которые рассматривались штабом армии как прикрытие с запада. Здесь растянутая на 70-километровом фронте 9-я пехотная дивизия и расположенная севернее оперативная группа «Черск» создавали слабый и ненадежный заслон. На их боевые построения с рассветом и двинулись немецкие две моторизованные и одна танковая дивизии 19-го моторизованного корпуса, а также две пехотные дивизии. Превосходство немцев в пехоте было здесь пятикратным, в артиллерии— семикратным. Против более чем 300 немецких танков поляки имели немногочисленную артиллерию и свою кавалерию, готовую атаковать даже немецкие танковые соединения. В воздухе господствовала германская авиация, и польским войскам не приходилось надеяться на помощь своих самолетов.

Тем не менее поляков не смутило немецкое превосходство. Наступление гитлеровцев на первых порах было встречено упорным сопротивлением, на которое были способны польские войска, смутно представлявшие новый характер сражений, но готовые к борьбе до конца. Уланский полк Поморской кавалерийской бригады атаковал в старых кавалерийских построениях немецкую 20-ю моторизованную дивизию. Встреченный огнем бронемашин, полк погиб во главе со своим командиром[60], но задержал немцев. Передовой отряд польской 9-й пехотной дивизии дважды отбивал атаки крупных немецких сил, а затем отошел на главную позицию.

В штабе армии «Поморже» с раннего утра все внимание было привлечено к «корпусу вторжения». Основных событий ждали на севере, в районе Данцига, где накал политических событий накануне войны достиг высшей точки. Поэтому известие, полученное штабом от воздушной разведки, о выдвижении крупной немецкой танковой колонны на юге, из района Сепольно, оказалось для командующего армией генерала Бортновского и его штаба полной неожиданностью. Немцы с наступлением темноты сломили сопротивление польской пехоты и передовым танковым отрядом прорвались на 90 км до Свекатово. Парировать удар в глубине было нечем. Сравнительно легкой ценой германские войска достигли в коридоре успеха.

На южном участке польско-германского фронта главный удар наносила 10-я армия, располагавшая, помимо пехотных соединений, тремя моторизованными корпусами. Командующий армией отдал перед наступлением приказ, согласно которому армия должна была «разбить противостоящие слабые силы противника, чтобы достигнуть свободы оперативного маневра в излучине Вислы, в районах Краков, Демблин, Варшава, Бзура»[61].

10-й армии противостояли главные силы польской армии «Лодзь» и часть сил армии «Краков», принявшие на себя всю тяжесть удара немецкой группировки. К утру 1 сентября армия «Лодзь» еще не успела закончить развертывание на передовых позициях. Ее войска оборонялись в 100-километровой полосе и частично находились на марше.



Бои в Польском коридоре


Армия «Краков» занимала оборону также на широком фронте, с большими разрывами между соединениями. Ее правофланговая 7-я пехотная дивизия была растянута на 40 км, причем оба открытых фланга дивизии противник мог легко обойти. Соотношение сил и здесь по всем показателям было в пользу немцев. Особенно катастрофическим оказалось положение с резервами, столь необходимыми для обороны широкого фронта[62]. К началу войны командующий армией имел в резерве только 10-ю танко-моторизованную бригаду западнее Кракова и часть сил 6-й пехотной дивизии. Не случайно в главном штабе и штабе армии говорили в те дни о «кризисе резервов».

Автор исследования о подготовке армии «Краков» к военным действиям В. Стеблик пишет: «Таким образом, за два дня до начала войны в связи, во-первых, с увеличением угрозы со стороны Татр и, во-вторых, неготовностью дивизий второго эшелона, которые должны были создать резервы малопольского крыла,— создался заколдованный круг: что делать в этой трагической обстановке? То ли создавать искусственные резервы за счет ослабления и так уже ослабленного первого эшелона и этим самым обречь его на поражение или же занимать первую линию, как было спланировано, почти совсем отказавшись от резервов?»[63] Понятно, что при отсутствии минимально необходимых сил никакие ухищрения помочь не могли.

С рассветом 1 сентября войска 10-й и 8-й немецко-фашистских армий пересекли польскую границу. Особенно упорные бои завязались на том участке фронта, где 10-я армия наносила удар 16-м моторизованным корпусом (1-я и 4-я танковые дивизии)[64]. 4-я танковая дивизия с 8 часов в районе Мокры атаковала Волынскую кавалерийскую бригаду. Немецкий передовой отряд был решительно отброшен уланским полком. Через два часа тот же кавалерийский полк отразил артиллерийским огнем повторную танковую атаку. На поле боя осталось 12 немецких танков[65]. Около полудня немецкие части вновь перешли в атаку без разведки. Танки двигались густыми построениями и попали под огонь польских батарей. Танковая дивизия потеряла 20 легких танков и была вынуждена отступить. Польские потери превышали 100 человек и несколько орудий. Бой первой половины дня показал, что не имеющие боевого опыта немецкие командиры бросают в сражение танки густыми массами, не ведя разведку, что, несмотря на большие потери, они упорно фронтально атакуют позиции обороняющегося.

Около 15 часов 4-я танковая дивизия возобновила атаки Волынской бригады. Компактная масса немецких танков и мотопехоты при поддержке огня шести батарей атаковала 12-й и 21-й уланские полки восточнее деревни Мокра и вскоре достигла района Клобуцка. Вечерело. Командир польской кавалерийской бригады организовал контратаку. Смелая контратака и меткий огонь принесли успех. В боевых порядках немецких танков произошло замешательство. Танки, наступавшие сзади, продолжали двигаться вперед, в то время как головные машины стали поворачивать назад. Дошло до взаимного обстрела. Вся танковая масса отступила. По утверждению Руммеля, на поле боя осталось до 150 немецких танков и бронетранспортеров[66].

Эта цифра, возможно, преувеличивает действительные потери, но все же не вызывает сомнения тот факт, что польские части нанесли здесь немецкой 4-й танковой дивизии большой урон.

На левом фланге армии «Лодзь», в 8-километровое открытое пространство на стыке с армией «Краков», наступала 1-я немецкая танковая дивизия. Продвигаясь вперед, она создавала угрозу флангам армий «Лодзь» и «Краков». Командующий армией «Лодзь», несмотря на требования из Варшавы, отказался отступить к северо-востоку, на главные оборонительные позиции вдоль реки Прозна, Варта и Видавка.

В то же самое время вступили в действие войска армии «Краков», встретившие удар непосредственно на главных позициях, выдвинутых здесь к границе. К вечеру северный и центральный участки армии оказались прорванными. Наступающий вдоль долины реки Черный Дунаец 22-й моторизованный корпус двинулся на Тарнув.

Так заканчивался первый день войны.

Что касается верховного командования, то здесь с польской стороны наблюдается в первый день чрезвычайно любопытная реакция, ставшая затем характерной для генеральных штабов Франции, Норвегии и некоторых других стран: относительное спокойствие, уверенно оптимистический взгляд на события и как бы автоматическое продолжение идей и замыслов мирного времени. В Варшаве, в польском Главном штабе, вечером 31 августа царила атмосфера полного хладнокровия. Несмотря на тревожные события последних дней, ответственные офицеры, как обычно, разошлись по домам. Дежурить по штабу должен был заместитель начальника Главного штаба подполковник Яклич, однако, сославшись на недомогание, уехал и он.

Еще не занялся рассвет, когда оставшийся вместо Яклича подполковник Окулицкий принял сообщение из Данцига о том, что немцы в городе явно готовятся начать вооруженное выступление. В 5 часов 30 минут из штаба армии «Поморже» доложили о налете немецких бомбардировщиков на Тчев и о нарушении германскими войсками границы вблизи Грудзяндза. В 5 часов 45 минут Окулицкий объявил тревогу.

Война застала Главный штаб неотмобилизованным. Все его отделы, все органы управления находились на положении мирного времени. Чтобы сделать Главный штаб военным штабом главнокомандующего, как это предусматривалось мобилизационным планом, предстояло пополнить его отделы офицерами, сформировать в его составе штабы артиллерии, связи, военно-воздушных сил и противотанковой обороны[67].

Особо плохо обстояло со связью верховного командования. Рота связи Главного штаба заканчивала мобилизацию только на третий день, то есть вечером 2 сентября. Когда через несколько часов после объявления тревоги офицеры Главного штаба приступили к делу, оказалось, что в их распоряжении имеется лишь несколько телефонов, один телеграфный аппарат и одна радиостанция, пользоваться которой было невероятно трудно, так как ее передающее устройство находилось далеко от штаба, в районе Повонски, а приемник, соединенный кабелем с передатчиком, — в личном укрытии Рыдз-Смиглы, куда входить считалось не совсем удобным. Правда, вскоре на десяти автомашинах прибыла в форт Пилсудского еще одна радиостанция (типа А-1), однако ввиду своих огромных размеров, не позволявших разместить аппаратуру в укрытии, радиостанция могла начать работать лишь через сутки. 2 сентября немецкая авиация вывела из строя передатчик радиостанции. С тех пор станцией А-1 можно было пользоваться только на прием. Неудивительно, что уже на второй день войны отмечалась потеря связи с соединениями; в частности, вести переговоры из Главного штаба с армией «Краков» оказалось невозможным. На третий день войны длительные перерывы в связи отмечались со всеми армиями.

После объявления тревоги Главный штаб перешел в подвал одного из зданий на Раковецкой улице и приступил к работе.

Верховный главнокомандующий, прибыв в штаб, прежде всего заинтересовался положением 27-й пехотной дивизии армии «Поморже», выдвинутой в район Данцига, привлекавший накануне войны внимание всего мира. После переговоров с командующим армией Рыдз-Смиглы приказал оттянуть дивизию к югу. Затем он обратил внимание на дислокацию «главного резерва» — армии «Прусы». Двигавшиеся в эшелонах войска армии получили новое направление. Лишь во второй половине дня Главный штаб впервые начал заниматься югом. Уже вечерело, когда командующий армией «Лодзь» генерал Руммель сообщил в Варшаву о большом скоплении немецких танков севернее Ченстохова и просил бомбить их авиацией. Генерал Шиллинг — командующий армией «Краков» — доложил в пессимистических тонах о слабости обороны армии и о почти полном отсутствии резервов. Настроение на Раковецкой улице стало несколько более тревожным. Сообщение Шиллинга вызвало вскоре нервный разговор по телефону между ним и начальником Главного штаба Стахевичем, который старался узнать, «почему господин генерал имеет такие слабые резервы», и указывал на необходимость «охранять стык с армией “Лодзь”».

В Главном штабе лишь постепенно становилось ясным, что на юге, вблизи Ченстохова, наступает сильная немецкая танковая группировка.

Очевидно, что первый удар в германо-польской войне не принес немцам всех ожидаемых результатов. Его эффект был значительно ниже потенциальных возможностей вермахта. Но он создал предпосылки для успешного развития в последующие дни первоначальных операций.

Первый день войны весьма характерен не только в оперативном, но и в военно-психологическом отношении. Действия руководителей всех рангов, особенно тех, кто располагался дальше от поля боя, как мы уже отмечали, автоматически соответствовали идеям и тенденциям мирного времени. В предвоенной политической борьбе Польский коридор и Данциг были проблемой № 1. «Главный резерв» рассматривался перед войной как опора центрального и южного участков фронта, и поэтому с началом войны польское верховное командование уделяет ему больше внимания, чем армиям, вступившим в сражение. Медленно вырисовывались в высших штабах контуры происходящих событий. Последующие дни покажут, насколько польское верховное командование смогло понять эти события и перестроить свое мышление в соответствии с их требованиями.

Немецкие и в некоторой степени польские руководители начинают войну уверенно. Немцы убеждены в своих принципах — военных, идеологических, пропагандистских. Они не сомневаются в прочности и надежности своей военной системы. У обеих сторон в первый день — спокойствие и неторопливость, которые, как только прояснится ход событий, сменятся тревогами, а у польского руководства — растерянностью и паникой.

Чем быстрее в начале войны стратегическое и оперативное командование входит в курс развивающихся событий и отрешается от убеждений и гипноза мирного времени, тем больше оно приносит пользы и тем меньше можно ждать от него ошибок.


2

После того как в первый день войны достигнуть решительных результатов в уничтожении польской авиации не удалось, гитлеровское командование начало серьезно колебаться в вопросе о дальнейшем использовании своих военно-воздушных сил. С одной стороны, казалось необходимым для подавления польских ВВС осуществить новые, более эффективные удары. С другой — отсутствие решительного успеха наземных войск заставило перенацеливать все больше авиации на поддержку сухопутных сил и на срыв интенсивных польских железнодорожных перевозок, проводимых для завершения мобилизации. Начиная со второго дня войны немецкая авиация наносит удары по многим объектам одновременно[68]. Все эти удары, конечно, имели немалый эффект, но уничтожить польскую авиацию по-прежнему не удавалось. Штаб германских военно-воздушных сил, подводя итоги второго дня войны, констатировал, что посредством атак немецкой авиации удалось вытеснить польскую военную авиацию с ее авиабаз мирного времени и, в связи с ее рассредоточением на неподготовленных аэродромах, сильно ограничить возможности использования польских военно-воздушных сил.

Итак, даже теперь штаб Геринга не осмеливается говорить об «уничтожении» польской авиации. Немногочисленная и слабая, она продолжала сражаться против всей гитлеровских «Люфтваффе», хотя и не имела надежд на успех.

Поняв, что попытки атаковать одновременно множество объектов не могут принести серьезного результата, штаб вермахта решает начиная с 3 сентября «подавить с применением самых больших сил передвижение войск противника». Главные силы авиации теперь почти целиком переключаются на удары по железным дорогам и на поддержку наземных войск, наступление которых все еще не получило широкого развития. Массированными ударами против польских железных дорог гитлеровская авиация серьезно затруднила подвоз резервов и дальнейшее развертывание польской армии.

События в Польском коридоре, где 4-я немецко-фашистская армия в последующие несколько дней вела операцию по «установлению связи» между Померанией и Восточной Пруссией, завершились для поляков трагически. Успех, достигнутый 3-й танковой дивизией, прорвавшейся в первый день в Свекатово, дополнился наступлением 20-й моторизованной дивизии из района Тухель в направлении севернее Грудзяндза. Немцы осуществляли двойной охват польских войск, оборонявших коридор. Командующий этими войсками генерал Бортновский с утра 2 сентября потерял связь со своими дивизиями. Армия «Поморже», рассеченная пополам, сражалась в двух группах: южной и северной. Немногочисленная южная группировка заняла оборону на предмостном укреплении севернее Быдгоща. Здесь же находился бежавший с севера генералитет — командующий армией, командиры 27-й пехотной дивизии и группы «Черск». Северная группировка попала в окружение. Немецкие 3-я танковая и 20-я моторизованная дивизии прорвались к Висле, а пехота сжимала кольцо на севере. В штабе армии «Поморже» царила паника. Бортновский, считая, что все потеряно, ждал немедленного удара немецких танков на Быдгощ и Торунь. Он решил отвести остатки армии к югу, а сам бежал от войск в Торунь. Здесь злополучный командарм встретил генерала Кутшебу, командующего армией «Познань», который, беспокоясь о положении на своем северном фланге, уже давно разыскивал Бортновского. Кутшеба хотел уяснить, что же произошло на севере и что следует предпринять. Посовещавшись, генералы решили, что уцелевшие войска армии «Поморже» отступят за Вислу к Торуни. 5 сентября последовал приказ главного командования, предлагавший оставшимся частям армии «Поморже» «маршировать за армией “Познань”... на Варшаву»[69]. Немецкие танки, а с ними и пехота заняли коридор и стали поворачивать к югу.

Одновременно продолжалась борьба на млавских оборонительных позициях. Наступление 3-й немецко-фашистской армии из Восточной Пруссии к югу в течение трех суток не получало развития из-за упорного сопротивления частей армии «Модлин». Оказались безуспешными и попытки сломить оборону ударами авиации. Но в ходе этих боев польские войска понесли значительные потери. Генерал Пшедзимирский, командующий армией «Модлин», подобно своему соседу, потерял связь с дивизиями. Мазовецкая кавалерийская бригада под натиском корпуса Водрига отступила к югу, обнажив правый фланг млавских позиций. Вскоре покинули свои позиции 20 и 8-я пехотные дивизии, исчерпавшие свои боевые возможности после трехдневной обороны млавских позиций[70]. Сопровождаемые атаками германской авиации, обе дивизии отходили к переправам через Вислу у Модлина и Вышогруда. В центре армии «Модлин» образовалась 30-километровая брешь. Резервы отсутствовали. Генерал Пшедзимирский решил 4 сентября отвести войска за Вислу, реорганизовать их и принять меры к удержанию вислинского и буго-наревского рубежей.

Отход польских войск за Вислу хотя и был вынужденным, но сопровождался на ряде участков таким сопротивлением, что в конечном счете сорвал планы немецко-фашистской группы армий «Север», стремившейся, в соответствии с общим замыслом, ликвидировать польскую армию на левобережье Вислы, не допустив ее отступления за реку. Западногерманский автор книги «Поход в Польшу», бывший гитлеровский генерал и участник событий в Польше Форман пишет по этому поводу: «...в группе армий “Север” появилось сомнение в том, возможно ли еще уничтожить польские вооруженные силы западнее Вислы и нет ли необходимости изменить цели, поставленные первоначальным планом»[71]. Весьма знаменательно! Начиная признавать на третий-четвертый день войны иллюзорность своих расчетов, немецкое командование постепенно изменяет оперативные планы. Командование группы армий «Север» приходит к выводу о необходимости полной перегруппировки сил и создания новой ударной массы, теперь уже не в центре, а на восточном фланге группы армий. Наступление на Варшаву по обе стороны Вислы предполагается отныне вести только 3-м армейским корпусом 4-й армии, остальные же силы армии — 19-й моторизованный корпус (3-я танковая, 2-я и 20-я моторизованные дивизии), 21-й армейский корпус, вновь прибывшие 10-ю танковую и две пехотные дивизии — планируется перебросить к востоку для глубокого обхода отошедших за Вислу польских группировок. Главное командование сухопутных сил, убедившись, что польская армия не столь слаба, как это ему казалось до войны, начинает бояться слишком глубокого удара восточнее Вислы. Оно не хочет рисковать. Директива Браухича от 5 сентября о задачах группы «Север» гласила: «В намерения ОКХ входит наступление 4-й армии по обе стороны Вислы на Варшаву, 3-й армии — правым флангом на Варшаву, левым флангом — на Острув-Мазовецки. Намерение группы армий усилить 3-ю армию путем переброски сил — особенно подвижных — из 4-й армии соответствует мнению ОКХ. Нужно избегать далекого размаха движения восточного фланга и ограничить продвижение на линии Варшава— Острув-Мазовецки»[72]. Это довольно осторожное решение ОКХ — серьезный аргумент против тех, кто рисует ныне ход германо-польской войны, в частности действия на севере, как одну-единственную операцию германской армии, проведенную от начала и до конца на всех участках фронта с какой-то необычайной смелостью и стремительностью, как блестящее, чуть ли не автоматическое осуществление всех довоенных планов гитлеровского командования. Директива от 5 сентября положила начало подготовке новой, второй по счету операции на севере, что означало срыв первой. В соответствии с директивой, штаб группы армий «Север» в приказе от 5 сентября значительно сократил глубину и размах планируемого нового наступления.

4-я армия нацеливается частью сил на Варшаву, а 3-я армия получает задачу «захватить переправы через Нарев, направить правофланговые соединения к Варшаве, а левофланговые, наносящие главный удар, — немного восточнее, на Рожан»[73].

Так германское командование создавало новый план. Оно не использовало своего успеха против армии «Модлин», не смогло довести до конца начатую операцию и бросилось выполнять другую задачу. Польские войска получили передышку, отступили за Вислу и Нарев, укрепили оборону Модлина и Варшавы, приступили к созданию нового оборонительного фронта. Действия группы армий «Север» против армии «Модлин» вряд ли можно поставить в ряд значительных достижений военного искусства. Обладая крупным преимуществом в силах, группа «Север» ценой серьезных потерь добилась лишь фронтального вытеснения поляков за Вислу и Нарев.

Перед польским командованием на северном участке фронта теперь возникла задача создать новый оборонительный рубеж за Наревом, Бугом, Вислой и попытаться задержать немцев. Оно располагало сутками, выигранными в результате отхода за Вислу. Для создания нового фронта использовались отошедшие части, вновь прибывающие войска, а также гарнизоны, расположенные вблизи городов. Оборонительный рубеж, фронтом на север, вдоль водных преград, был создан за короткий срок, но он оказался слабым. Многие части, прибывшие после боев, были настолько истощенными, что не могло быть и речи об использовании их в дальнейших боях, а новые соединения еще не успели полностью сосредоточиться.

3-я немецко-фашистская армия лишь 6 сентября выдвинулась к нижнему течению Нарева. Попытка двух пехотных дивизий ее 1-го армейского корпуса форсировать реку по обе стороны Пултуска была решительно отражена Мазовецкой кавалерийской бригадой. Однако корпус Водрига занял Рожан и создал плацдарм на восточном берегу. Оборона нового польского фронта дала здесь первую трещину. В последующие дни группа «Север» выводила свою ударную группировку в пространство между Наревом и Бугом.


3

Развитие наступления немецкой южной группировки, в частности первая операция 10-й армии на варшавском направлении, оказалось решающим для дальнейшего хода войны. В связи с этими событиями вышли наружу в концентрированной форме все недостатки польской системы руководства войной и ведения оборонительных операций.

Первая наступательная операция 10-й армии от границы до Варшавы небезынтересна в том отношении, что она дает понять, как произошел первый в истории Второй Мировой войны танковый прорыв, положивший начало пресловутым «клиньям», с которыми обычно связывается представление о военном искусстве германского вермахта.

Весьма сомнительный успех 10-й армии 1 сентября несколько встревожил германское командование. Одновременно приподнялось состояние духа в польских штабах. Командующий армией «Лодзь» генерал Руммель еще вечером 1 сентября не без основания сообщал главнокомандующему: «С танками наши войска сражаются хорошо»[74]. Силы немцев перед армией Руммель оценивал довольно оптимистически. Он предполагал, что гитлеровцы наступают здесь всего лишь четырьмя-пятыо дивизиями и что все происходящее — пока еще лишь немецкая разведка[75]. Иные тенденции и настроения господствовали в польском Главном штабе. Если в армейских и дивизионных штабах, расположенных ближе к полю боя, взгляды на характер происходящих событий менялись постепенно, по мере ухудшения обстановки, то руководители, находившиеся в Варшаве, чрезвычайно импульсивно реагировали на вести с фронта. Их психологическое состояние ухудшалось быстро и как бы скачкообразно. Поражение в их умах наступало раньше, чем на полях сражений.

Уже утром второго дня войны Рыдз-Смиглы пришел к выводу, что армии «Лодзь» необходимо срочно отступить с передовых позиций обороны на главные. В 10 часов он передал телеграфное распоряжение генералу Руммелю: «...не дать противнику опередить себя в достижении главной позиции на Варте и Видавке и возможно дольше ее удерживать»[76]. Это был приказ на отступление. Но Руммель не торопился с его выполнением. Воодушевленные успехом первого дня, он и его войска хотели сражаться и еще рассчитывали дать врагу отпор на передовых позициях. В первой половине дня на всем фронте армии «Лодзь» разгорелись упорные бои. Однако после полудня в штаб армии поступили первые, пока еще смутные, но очень тревожные данные о продвижении немецких танковых колонн севернее Ченстохова. Одно из донесений, особенно поразившее штаб, гласило, что немецкие танки якобы появились у Каменска, в 40 км к северо-востоку от Ченстохова. Действительно, события ухудшились. В пустом, никем не обороняемом промежутке между внутренними флангами армий «Лодзь» и «Краков», который вскоре в польских штабах стал называться «ченстоховской брешью», теперь двигалась, не встречая сопротивления и лишь подвергаясь слабым атакам польской авиации, 1-я танковая дивизия немецкого 16-го моторизованного корпуса.

Произошло нечто совершенно неожиданное. Такого быстрого проникновения в глубину польской обороны не ожидали ни поляки, ни сами немцы. Польское командование, при всех его самых мрачных предчувствиях, не могло сразу поверить, что немецкие танки так быстро и так легко войдут в оперативный тыл и продвинутся к главной позиции. Хотя виной этому была только «ченстоховская брешь», по фронту стали ползти панические слухи. Но гитлеровские военачальники, подобно тому как с ними это случится вторично через восемь месяцев во Франции, испугались собственного успеха. Они были охвачены тревогой и замешательством. Их страшила возможность разгрома поляками 1-й танковой дивизии, оторвавшейся от пехоты и соседей. Ведь 4-я танковая дивизия отстала, втянувшись, как и накануне, в кровопролитные фронтальные бои у поляны Мокры. Беспокойство германского командования выразилось в приказе 16-му моторизованному корпусу... остановиться на полтора суток. Польские авторы «Сил збройных» пишут: «...приказ 16-го корпуса требовал от дивизий на день 3 сентября оставаться на месте (в связи с тем, что оба соседа оставались далеко в тылу) и ограничиться только расширением плацдарма»[77]. Распоряжение командира 16-го корпуса генерала Гепнера, отданное вечером 2 сентября, гласило: «16 ак перегруппировывается... имея в виду дальнейшее продвижение с направлением главного удара на Радомско. Предполагаемое начало дальнейшего продвижения утром 4.9»[78]. Преднамеренная полуторасуточная остановка на Варте в условиях, когда немецкие танки могли почти беспрепятственно двигаться дальше в глубину польской оперативной обороны, не только удивительна, но и весьма показательна. Ясно, что у немецкого командования в первые дни войны отсутствовали достаточные навыки использования танковых дивизий в оперативных масштабах; еще сильным оставалось влияние на германские оперативные умы старых линейных тенденций. Пока еще на практике преобладал взгляд, что танки не могут отрываться от пехоты, а если такой отрыв произошел, то танки должны остановиться и ожидать ее подхода. Мы не склонны придерживаться мнения, столь упорно навязываемого современными западногерманскими историками, что вермахт с самого начала Второй Мировой войны действовал на основе вполне и всесторонне разработанных оперативных принципов использования бронетанковых соединений.

Уже 1 сентября немецкое главное командование сухопутных сил вынуждено было отдать приказ о недопустимости беспорядка, который царил в танковых войсках. «Главное командование указывает, — пишет в своем приказе генерал Гепнер, — на необходимость строгой маршевой дисциплины и порядка движения. Никакого массирования машин. Маскировка!»[79] Путаница в руководстве, перегрузка дорог, скопление танков и автотранспорта были в немецких танковых соединениях в эти дни самым частым явлением.

Наступал вечер 2 сентября. Тревога, нараставшая в Варшаве, вылилась в категорическом приказе Рыдз-Смиглы командующему армией «Лодзь» — ночью отвести все силы армии на главную линию обороны и «создать сильный резерв»[80]. Теперь уже и Руммель не видел другого исхода, кроме оставления передовых позиций. В 20 часов 30 минут последовало его распоряжение «главными силами армии отойти в течение ночи за реки Варта и Видавка, где перейти к упорной обороне подготовленных позиций»[81]. Итак, на второй день войны армия «Лодзь» оставила передовые позиции. В последующие сутки она с боями отступила к северу, на главную позицию за Варту и Видавку.

Теперь все больше и больше вырисовывалась основная угроза на стыке армий «Лодзь» и «Краков».

Для наступления немецкой ударной группировки в «ченстоховской бреши» складывались благоприятные условия в значительной степени также и благодаря ошибкам командования армии «Краков». Оно недооценило угрозу со стороны открытого северного фланга и не приняло никаких мер к его защите.

Изучение материалов армии «Краков» приводит к выводу, что в этот период командование армии беспокоилось за свой южный фланг значительно больше, чем за северный. Генерал Шиллинг считал, что развитие немецкого наступления с юга в краковском направлении создает угрозу катастрофы для всего польского фронта[82].

Северный же участок он расценивал как менее опасный так как, видимо, надеялся, что «главный резерв верховного командования», то есть армия «Прусы», сможет парировать удар, наносившийся севернее Ченстохова.

Действительно, на юге немецкий 22-й моторизованный корпус вскоре пробился к Иордануву. Общее положение армии «Краков» становилось тяжелым. Немецкие прорывы на северном фланге дополнились разгромом центра южнее Катовице, где 5-я танковая дивизия, разбив 6-ю польскую дивизию, прорвалась к Освенциму. В руки немцев попали склады горючего и снаряжения. «Кризис резервов» лишал возможности закрыть многочисленные бреши. Переданная армии «Краков» по приказу главного штаба в качестве резерва 22-я пехотная дивизия еще только разгружалась западнее Кракова[83].

Генерал Шиллинг и его штаб единственно возможным решением теперь стали признавать только отход[84]. В 14 часов 30 минут 2 сентября командующий армией связался с Варшавой и доложил Рыдз-Смиглы: «...положение требует оставления Силезии и сосредоточения ближе к Кракову»[85]. Главком немедленно согласился и приказал отводить одновременно оба крыла, чтобы «не позволить разорвать армию на части». Однако через полтора часа Рыдз-Смиглы, представлявший себе обстановку довольно фантастически, передумал и приказал «обождать с отходом еще сутки». Он захотел, чтобы Шиллинг «создал резервы за счет войск, обороняющихся на менее угрожаемых участках», и продолжал оборону. Какие резервы? Где эти участки? Штаб армии «Краков» пережил еще два мучительных часа, пока решение главкома вновь не изменилось. В 18 часов главнокомандующий окончательно решил, что надо отходить[86]. Шиллинг отдал приказ уже отходившей армии на отступление к востоку и юго-востоку за линию рек Нида и Дунаец, то есть на 100—170 км.

Это решение имело далеко идущие последствия: немцам отдавалась Силезия с промышленным районом Кракова; уже на второй день войны фактически ликвидировался южный участок польского фронта, который, согласно первоначальным замыслам, рассматривался как его «опора»; обнажался южный фланг армий «Лодзь», «Познань» и «Прусы». Немецкая группировка получила возможность развивать наступление в южные и юго-восточные районы Польши. Польские оперативные планы срывались.

В таких условиях намеченная на ближайшие дни упорная оборона армии «Лодзь» на ее главных позициях вдоль рек Варта и Видавка, несмотря на возможность приостановить противника с фронта, была уже в оперативном отношении бесперспективна. Отход армии «Краков» обнажал южный фланг этих позиций. Однако ничего иного не оставалось: войска армии «Лодзь» отходили на позиции Варты и Видавки с намерением их удержать. В последующие дни здесь разгорелось упорное сражение, которое не могло принести и подобия успеха.

Тем не менее в штабах еще не были потеряны все надежды. Ведь позади находился «главный резерв» — армия «Прусы», которая, как думали в Лодзи, Кракове и Варшаве, могла существенно изменить обстановку.

Армия «Прусы», согласно плану войны, должна была развертываться за внутренними флангами армий «Лодзь» и «Краков». Ей предстояло сосредоточиться в треугольнике Томашув-Мазовецки — Кельце —Радом[87].

К началу войны из девяти соединений армии «Прусы» прибыли по железной дороге и выгрузились только три[88]. Остальные войска главного резерва 1 сентября еще отмобилизовывались, частично двигались в эшелонах или находились на погрузке.

Штаб немецкой группы армий «Юг» вечером 3 сентября считал, что поляки до сих пор ввели в действие еще только часть своих сил и что оказывать решительное сопротивление в пограничном районе они не собираются. В наибольшей мере штаб группы «Юг» угнетала та перспектива, что поляки сумеют избежать сражения западнее Вислы и Сана, выйдут из-под охватывающих ударов и сорвут тем самым весь германский стратегический замысел. Оценивая именно таким образом вечером

3 сентября обстановку, Рундштедт приказал войскам группы армий «быстрым продвижением всех частей вынудить противника к сражению впереди Вислы и Сана, разбить образующиеся группировки. При этом возникает необходимость, — писал он, — скорее добиться окончательного решения, не упуская из виду, что цель армии состоит в том, чтобы скорее продвинуться за Вислу и Сан»[89].

Соображения немецкого руководства не противоречили общей обстановке, но и не учитывали в полной мере всех ее особенностей. Оценка действий польской стороны была далека от действительности. Рундштедт и его штаб думали, что поляки преднамеренно не ввели в действие все силы и отводят свои армии из-под удара. На самом же деле армия «Лодзь», как мы знаем, еще 2 сентября получила задачу перейти к упорной обороне подготовленных позиций на Варте и Видавке и не собиралась их покидать. Немцы предполагали, что поляки стремятся отойти за Вислу и Сан, но польское руководство еще не имело таких намерений. Мысль немецкого командования о том, что поляки ввели только часть своих сил, была бы верна в том случае, если бы при этом имелось в виду, что в пограничной зоне отсутствуют те войска, которые не успели прибыть в связи с опозданием мобилизации польской армии. Но германское командование учитывало действия войск, уже находившихся на фронте, считая, что и они намереваются выйти из-под удара. В этом случае оценку действий польской стороны также следует признать ошибочной. Бросается в глаза преувеличение опасности флангам 10-й армии, особенно со стороны Кракова, нервозность — «враг со всех сторон». Особенно важно заметить, что задачи своим соединениям германское командование ставит пока еще с таким расчетом, чтобы они продвигались равномерно широким фронтом. Еще нет танковых «клиньев», о которых в недалеком будущем появится так много суждений и которые станут главной новинкой германского военного искусства[90]. В определении обстановки штабом группы «Юг» имелись умозрительные суждения. Полякам как бы навязывались немецкие методы ведения войны.

Вечером 3 сентября штаб 10-й армии, приняв отход армии «Лодзь» за Варту и Видавку за ее полное отступление к Висле и считая ее разбитой, отдал войскам приказ на «продвижение вперед через Варту и переход в беспощадное преследование разбитого противника в направлении Варшавы»[91]. Впереди главных сил армия должен был действовать 16-й моторизованный корпус. Он получил задачу «двигаться в качестве армейского авангарда... дальше через Пиотркув на Томашув»[92]. Здесь мы встречаем понятие «армейский авангард», под которым немецкое командование подразумевает выдвинутое впереди пехоты подвижное соединение. Далеко не точная оценка действий польской стороны штабами группы армий «Юг» и 10-й армии привела к преждевременному вводу второго эшелона 10-й армии — 14-го моторизованного корпуса. Образовалось перенасыщение войск на главном направлении. Дороги оказались перегруженными, управление войсками нарушилось, и общие темпы наступления упали.


4

Армия «Лодзь», отступившая к 4 сентября на главную позицию вдоль Варты и Видавки, начала свое последнее крупное сражение, пытаясь слабыми силами остановить натиск десяти германских дивизий. Это сражение получило название сражения на Варте и Видавке. Закрепиться на новом рубеже армия не успела. На ее правом фланге Кресовая кавалерийская бригада отошла с рубежа Варты. Вслед за отступавшими немецкие передовые отряды захватили мосты через реку, и вскоре открытый фланг армии «Лодзь» был обойден с севера.

На левом фланге армии «Лодзь» 1-я танковая дивизия дезорганизовала слабую оборону созданной здесь наспех группы генерала Томме и двинулась к северу, в тыл армии, на Пиотркув.

Генерал Руммель только около полуночи узнал о форсировании немцами Варты, о наступлении немецких танков к Пиотркуву и о других деталях той тяжелейшей обстановки, которая складывалась на фронте и о которой штаб так долго не имел сведений. Информация снизу вверх шла часами. Теперь командование армий все больше возлагает надежд на помощь армии «Прусы». Положение на левом его фланге, думал Руммель, мог поправить только сильный контрудар резервной армии, в который постепенно включились бы и левофланговые части армии «Лодзь»[93]. Поэтому в 22 часа 30 минут 4 сентября Руммель вызвал к телеграфному аппарату главнокомандующего и просил его о поддержке «главным резервом»[94].

Но Рыдз-Смиглы считал, что ввод армии «Прусы» преждевременен, так как неизвестно, в какую сторону повернут немецкие танки. Резервная армия получила из Варшавы пассивную задачу: «обеспечить Пиотркув и узел Опочно»[95]. Армии «Познань» было приказано отойти в тыл, чтобы «после перегруппировки перейти в наступление». Такое решение вновь свидетельствовало о недооценке главным командованием всей сложности обстановки на решающем участке фронта и незнании общего состояния войск. Все еще надеясь удержать армией «Лодзь» позиции на Варте и Видавке, оно теряло время, позволяя немцам все глубже охватывать ее фланги.

Наступило 5 сентября — последний день обороны армии «Лодзь» на главной позиции. В этот день правофланговая 10-я дивизия не смогла сдержать натиск четырех немецких дивизий. Массированными артиллерийскими ударами немцы проложили путь своей пехоте через тонкую нить польских боевых порядков севернее и южнее Серадза. Истекавшая кровью 10-я дивизия стала отходить под ударами авиации. Охватывающий маневр 10-й армии получал беспрепятственное развитие. Южный фланг армии «Лодзь» все глубже обходил немецкий 16-й моторизованный корпус. Командование армии окончательно убедилось, что линия Варта —Видавка потеряна. В 18 часов 15 минут начальник штаба сообщил в штаб главнокомандующего: «10-я пехотная дивизия рассыпалась, собираем ее в Лутомиерск. Поэтому оставляем линию Варта—Видавка, которую невозможно было удержать... Просим уведомить армию “Познань”, чтобы направила 25-ю пехотную дивизию на Унеюв и Поддембнице для обеспечения себя... Положение тяжелое. Это — конец»[96]. Через 15 минут Руммель в разговоре с Рыдз-Смиглы подтвердил оценку положения, данную его начальником штаба, и просил разрешить отступление, которое фактически уже совершалось на всем фронте. Ненужное согласие было получено, и штаб армии «Лодзь» отдал формальный приказ на отход своих разбитых, истекавших кровью полков в направлении города Лодзи.

Сражение на Варте и Видавке закончилось.

Теперь у польского командования оставалась лишь единственная надежда, что немецкая танковая группировка, двигающаяся через «ченстоховскую брешь», все же будет остановлена частями резервной армии «Прусы».

Мы знаем, что армия «Прусы» к моменту ввода в сражение еще не успела сосредоточиться. 4 сентября в район Пиотркува прибыли только две пехотные дивизии (19-я и 29-я) и Виленская кавалерийская бригада. Эти соединения заняли оборону на широком фронте в значительном отрыве друг от друга. Связь со штабом армии «Лодзь» отсутствовала.

Днем 5 сентября немецкая 1-я танковая дивизия вышла на подступы Пиотркува и при поддержке авиации атаковала 19-ю пехотную дивизию. Командир последней, как только начался бой, оставил свой командный пункт и уехал в штаб армии «договариваться о наступлении». Ночью на одной из дорог он наткнулся на немецкую танковую колонну и был взят в плен. 19-я пехотная дивизия отдельными группами отошла севернее Пиотркува, преследуемая передовым отрядом 1-й танковой дивизии, который вскоре оказался в тылу армии «Прусы».

Это вызвало панику в войсках, вскоре распространившуюся на весь участок фронта вплоть до Варшавы. Немецкие передовые танковые отряды, продолжая двигаться к северо-востоку, атаковали западнее Томашува только что прибывшие подразделения 13-й пехотной дивизии и нанесли им поражение.



Бои на лодзинском



направлении


Мысль о необходимости действовать активно все же не покидала командующего армией «Прусы» генерала Демб-Бернацкого, и поэтому когда он днем 5 сентября прибыл в штаб 29-й пехотной дивизии в Сулеюв, то немедленно отдал приказ о наступлении[97]. План командарма был прост: ударом всеми силами армии от Пиотркува и южнее, строго на запад, разбить немецкую 1-ю танковую дивизию.

29-я пехотная дивизия готовилась наступать двумя колоннами. Главная колонна формировалась в Сулеюве. Город, особенно его окраины, был забит беженцами, ранеными, обозами, отходящими солдатами. Все это перемешалось, никто не знал, где что происходит, где дерутся и где отступают, отовсюду шли панические слухи. Налеты немецкой авиации увеличивали хаос. Сюда и явился во второй половине дня генерал Демб-Бернацкий. Он изменил ранее отданный приказ. Теперь предполагалось Виленскую кавалерийскую бригаду отвести за Пилицу и охранять ее переправы, а пехотными дивизиями — наступать. Будучи уверенным в выполнимости такого приказа, генерал около полуночи уехал из Сулеюва в Пиотркув. Близ окраины он был обстрелян немцами из города, и только случайность избавила его от плена. Теперь командующий стал гораздо яснее представлять сложность обстановки. Он немедленно вернулся в Сулеюв, где его настигла радиограмма из Главного штаба, информирующая об отходе армии «Лодзь» и приказывающая войскам армии «Прусы» отступить севернее Пиотркува. Демб-Бернацкий отдает приказ 29-й пехотной дивизии повернуть на север, а Виленскую бригаду решает отвести за Пилицу к юго-востоку. Но 29-я пехотная дивизия уже двигалась по нескольким дорогам на запад, выполняя предыдущий приказ о наступлении; связи с ней не было.

Время шло. Офицеры, направленные в части, чтобы вручить новый приказ, не смогли их своевременно разыскать. Приказы вручались разновременно, дивизия стала расползаться в разные стороны и вскоре была разбита.

На этом закончила свое существование резервная армия «Прусы», а вместе с ней исчезла и последняя надежда польского командования изменить обстановку на юге. «Главный резерв» растворился в общем потоке событий, не оказав на их ход заметного влияния. Теперь для войск немецко-фашистской 10-й армии открывалась перспектива быстрого развития удара в Центральную Польшу.

Однако штаб группы армий «Юг» расценивал происходящие события без особого оптимизма. В штабе все больше росли сомнения о возможности втянуть все польские части в решающие бои западнее Вислы и тем выполнить первоначальный план. Командующий 10-й армией отдал 4 сентября приказ на преследование. Но упорно сражавшаяся весь день 5 сентября армия «Лодзь» нанесла немцам на Варте и Видавке значительный урон, и это стало убедительным доказательством чрезмерной торопливости Рейхенау и его штаба в оперативных расчетах, которые опережали действительные события. Оборона армии «Лодзь» еще в течение суток, быстрый отход поляков перед 14-й армией затрудняли окружение польской армии западнее Вислы. Чтобы все же добиться заветной цели, различные инстанции германской армии в своих приказах проводят теперь одну мысль: путем быстрейшего продвижения вперед вынудить противника к сражению перед Саном и Вислой, а создающиеся группировки разбить. Но поспешный отход армии «Краков» за Ниду и Дунаец окончательно сорвал намерения Рундштедта и его начальника штаба Манштейна. Командованию группы «Юг» не оставалось ничего другого, как отказаться от плана окружения армии «Краков» в Силезии и бросить 14-ю армию во фронтальное преследование за Сан с целью попытаться охватить польскую группировку с юга за Вислой и Саном. Уже 4 сентября в штабе группы «Юг» впервые формируется мысль о нанесении 14-й армией более глубокого удара на северо-восток через Дунаец в направлении Люблина вместо планируемого раньше наступления значительными силами к северу на Краков. Правда, первоначальный план все еще упорно отстаивал командующий 14-й армией Лист. Назревший на этой почве конфликт между командованием группы армий и Листом был разрешен вмешательством главнокомандующего сухопутных сил. Директива Браухича, отданная во второй половине дня 5 сентября, гласила: «ОКХ приказывает подвижные соединения 14-й армии направить возможно скорее в северо-восточном направлении восточнее Вислы, на Люблин. Соединение на Краков не входит в намерения ОКХ»[98]. Подвижным соединениям армии, в состав которых включалась еще одна (5-я) танковая дивизия, давалось направление южнее Вислы через Тарнув к переправам Нижнего Сана.

Теперь 14-я армия развернула к востоку, на Ясло, 18-й армейский корпус, главные силы которого для более глубокого охвата еще прежде были направлены в район Дуклинского перевала и здесь перешли польскую границу. 22-й моторизованный корпус 6 сентября достиг Тарнува и перешел Дунаец. 17-й армейский корпус занял оставленный поляками Краков. Таким образом, петлю, которую не удалось захлестнуть в Силезии, германское командование теперь пытается закинуть дальше к востоку.

Штаб группы армий «Юг» 5 сентября приказал 10-й армии наступать к северо-востоку по обеим сторонам Пилицы. Западнее и севернее реки ударная группировка армии в составе 16-го и 14-го моторизованных корпусов нацеливалась на Раву-Мазовецкую, чтобы преградить путь отхода армии «Лодзь» к востоку, в частности на Варшаву, и овладеть мостами через Вислу в районе Гура Кальвария[99]. Уточняя эту задачу, штаб 10-й армии в тот же день потребовал от 16-го и 14-го моторизованных и 11-го армейского корпусов «продолжать наступление на Раву и разбить создаваемое противником фланговое прикрытие между Пилицей и Лодзью»[100]. В результате этого маневра германское командование все еще рассчитывало, продвинув возможно скорее подвижные соединения к переправам через Вислу, занять их, не допустить отхода польских войск в восточные районы страны и тем выполнить на юге первоначальный стратегический замысел, предусматривавший разгром польской армии в Западной Польше.

15-й моторизованный корпус двинулся на Радом. Возобновились упорные бои. Германское командование, как и в первые дни, когда встречало упорное сопротивление поляков, стало нервничать. В штабах рождались противоречивые приказы. Командир 15-го корпуса направил под Лысой Горой идущую справа 2-ю легкую дивизию налево, а идущую слева 3-ю легкую дивизию — направо. Их пути перекрестились, создались заторы. В 14-м корпусе при переправе через Видавку пути движения двух дивизий совпали, началась неразбериха. Плохое управление подвижными войсками вызвало путаницу и снижение темпов. Даже Н. Форман вынужден признать, что «войска не понимали этих странных движений... Три больших драгоценных моторизованных соединения тратили много сил без достаточно полезного результата, они до сих пор вели боевые действия едва ли успешно»[101]. Однако польское командование не смогло предпринять действенные контрмеры, использовать неполадки немецкой военной машины.


5

Деятельность польского Главного штаба воплощала в эти дни все недостатки, присущие высшему руководству, совершенно не готовому к исполнению задач, возложенных на его плечи войной.

Многие офицеры Главного штаба и особенно верховный главнокомандующий примерно со 2 сентября стали смотреть на войну как на проигранное дело. Именно в этот день Рыдз-Смиглы бросает в своем окружении известную фразу о неминуемом разгроме польской армии. Несколько дней спустя он называет проигрыш войны «фатальной неизбежностью». Правда, имелись люди, которые верили в возможность каких-то изменений событий к лучшему. Но, кроме помощи западных союзников, они не видели других реальных средств, могущих повернуть течение событий в желаемое русло. Офицеры Главного штаба и ответственные руководители жили впечатлениями часа, быстро переходили от необоснованного оптимизма, вызываемого более или менее благоприятным сообщением, к упадку духа при получении докладов о событиях, которые постепенно развертывались на фронте и создавали у них, оторванных от полей сражения и замкнувшихся в обширном здании на одной из улиц Варшавы, самые зловещие картины. Все это порождало крайнюю неуверенность руководства. Вспышки энергии перемежались моментами безразличия и пассивности. Методам управления был присущ формализм, который охватывает обычно штаб, когда руководители психологически смирились с поражением раньше, чем оно стало фактом на полях битв. Главный штаб шел за событиями, развертывающимися помимо его воли, и не мог подчинить их своему влиянию.

Но не только психологическими мотивами, бесспорной бездарностью главнокомандующего и общей отсталостью военной системы буржуазно-помещичьей Польши объясняется пассивность высшего военного руководства страны в ответственные моменты борьбы. Далеко не исключено, что, придя к выводу о «фатальной неизбежности» поражения польской армии, Рыдз-Смиглы решил хоть чем-нибудь содействовать империалистам Запада, реакционерам, антикоммунистам всего мира и приблизить час военного столкновения фашистской Германии с Советским Союзом, создать условия для этого столкновения уже сейчас, в результате поражения Польши. «В связи со сложившейся обстановкой и комплексом проблем, которые поставил ход событий в порядок дня, — заявил он 3 сентября генералу Соснковскому, — следует ориентировать ось отхода наших вооруженных сил не просто на восток, в сторону России, связанной пактом с немцами, а на юго-восток, в сторону союзной Румынии и благоприятно относящейся к Польше Венгрии...».

Лишь постепенно польский Главный штаб приходит к пониманию того, что мощь противника заключается прежде всего не в пехоте, атаки которой польские солдаты в ряде мест весьма успешно отражали, а в его танковых дивизиях и многочисленной авиации, бороться с которыми польским пехотинцам и артиллеристам становилось не под силу. Главному штабу суждено было за несколько дней войны познать всю горечь разочарования в том, что он создал за предвоенное двадцатилетие, вернее, в том, чего он не создал. Но переоценка старых ценностей произошла слишком поздно.

Все больше проникаясь мыслью о «фатальной неизбежности» поражения, Главный штаб утрачивал моральное влияние на подчиненные штабы и на войска. Он быстро терял силы и все меньше контролировал свои поступки. Главнокомандующий и ответственные офицеры штаба большей частью лишь соглашались со всем, что им предлагали командующие армиями. Методы согласования действий армий сводились к теоретическим рассуждениям и не сопровождались энергичными действиями.

Плохое состояние связи также усиливало децентрализацию руководства. Уже 3 и 4 сентября штаб главнокомандующего теряет связь с некоторыми армиями, в последующие дни прерывается и теряется связь на длительные промежутки времени одновременно с несколькими армиями[102].

Последним импульсом к отказу Главного штаба от борьбы западнее Вислы был отход армии «Лодзь» с позиций на Варте и Видавке и откровенный доклад Руммеля о событиях, происходивших на фронте. Известное, приводимое нами ранее донесение штаба армии «Лодзь» от 18 часов 15 минут 5 сентября: «...оставляем линию Барта—Видавка, которую невозможно было удержать... Это — конец» — потрясло маршала Рыдз-Смиглы. Он вызвал Руммеля к телефону, надеясь услышать хоть что-нибудь обнадеживающее.

— Хочет ли господин генерал, — спросил главнокомандующий, — оставить позиции на Варте и Видавке на всем их участке или только на северном фланге?

— Пехота полностью обессилена вражеской авиацией, — последовал ответ. — Днем она может находиться только в лесах. Авиация рвет связь, бомбардирует артиллерию и каждую группировку пехоты. Пехота подорвана физически и морально.

Злополучный главком делает последнюю попытку:

— Нужно потребовать наивысшего напряжения от каждого.

Ответом было молчание.

Теперь главнокомандующий приходит к выводу, что надежд больше нет. По его приказу Главный штаб начинает готовить краткие директивы на общий отход всех войск, сражавшихся в западных районах страны. Поздно вечером 5 сентября эти директивы были разосланы. Отступление за Вислу предполагалось провести в компактной группировке всех армий. При этом армия «Лодзь» должна была отходить на Гура Кальвария, резервная армия, прикрывая ее фланг, — двигаться на восток вдоль южного берега Пилицы, армии «Познань» и «Поморже» — отступать на Варшаву[103].

Так общим отходом за Вислу главных сил польской армии завершались приграничные сражения в германо-польской войне.

К 6 сентября перед 10-й армией уже не существовало организованного польского фронта. Немецкие подвижные войска устремились по всем дорогам к северо-востоку, на Раву-Мазовецкую и Радом. Дальнейшую задачу моторизованных корпусов штаб 10-й армии рассматривает как преследование разбитого врага и 6 сентября отдает приказ: «Противник находится в полном отступлении к Висле южнее Варшавы. Варшава будет очищена. 10-я армия беспощадно преследует отступающего противника и прорывается на линию Вислы: Пулавы—Гура Кальвария, чтобы преградить противнику переход через Вислу. Будут созданы три группы преследования: справа 15 мк, в середине 14 мк, слева 16 мк...»[104] Теперь понятие «армейский авангард», введенное 4 сентября по отношению к 16-му моторизованному корпусу, заменяется понятием «группы преследования». Это были поиски определения характера действий крупных подвижных соединений в обстановке начавшейся дезорганизации польского фронта и постепенного отрыва их от наступающей позади пехоты.

Польский фронт на юге окончательно рушился. 14-я немецкая армия достигла подвижными частями реки Дунаец у Тарнува. 8-я армия приближалась к Лодзи и верховьям Бзуры, где вскоре разыгралось еще одно кровопролитное сражение.

Начинался самый катастрофический для польской армии этап борьбы.


Отступление на ряде участков становилось все более хаотическим. И все же дело было бы в какой-то мере поправимо, если бы в стране существовала организующая твердая воля, способная в критический момент сплотить народ на борьбу. Но глубокий кризис буржуазнопомещичьего режима Польши заключался именно в том, что он не смог в час испытаний объединить страну и армию для борьбы против фашизма, выдвинуть таких вождей, которые оказались бы в состоянии действительно возглавить ведение войны. Польский народ ненавидел фашизм, хотел сражаться с агрессорами и их «пятой колонной» в стране. Однако прогнившая государственная система сковывала героические стремления народа, обезоруживала его в решающий момент истории.

Изложенными выше фактами мы хотели показать, что германо-польская война в ее начале, вопреки картинам, рисуемым буржуазными авторами, не была сплошной цепью германских побед и триумфов. Польские солдаты храбро сражались, немцам было нелегко, и побеждали они главным образом за счет подавляющего численного превосходства и своих подвижных войск.

Но теперь гитлеровские генералы имели немало оснований быть довольными. Немецкие войска заняли коридор, расчленили армию «Поморже». Глубокие прорывы на южных участках фронта, где наносился главный удар, открыли немецким танковым группировкам путь на Варшаву, в Галицию и в Силезский промышленный район. Однако далеко не все у гитлеровского командования шло так гладко, как могло казаться на первый взгляд. Серьезно заблуждаются ныне те военные писатели на Западе, которые, подобно Роосу, утверждают, что «поход в Польшу представлял собой в целом только осуществление германских оперативных планов»[105].

Несмотря на очевидное поражение польской армии, несмотря на дезорганизацию ряда участков фронта и тяжелый урон, она в эти дни не позволила гитлеровскому командованию полностью осуществить его стратегический замысел — окружить польские соединения западнее Вислы. На северном и крайнем южном флангах польские войска сорвали германский план: выйдя из-под ударов, они заставили гитлеровское командование отказаться от охватывающего маневра и заменить его обычным фронтальным вытеснением. Здесь в полной мере сказались недостатки германского оперативного плана, отмеченные в предыдущей главе. Уже 5—6 сентября немецкое руководство признало нереальность окружения польской армии западнее Вислы, оказалось вынужденным изменить первоначальный план и начать новую, вторую по счету, стратегическую операцию. План этой операции был изложен в директиве Браухича, отданной во второй половине дня 6 сентября.

«1. Из сведений о противнике следует, что он отходит за линию Висла—Нарев и больше не собирается вести впереди этой линии решающие бои...

...Его уничтожение на западном берегу Вислы, будет едва ли возможно... (подчеркнуто нами.— Д.П.)

2. В связи с этим ставятся следующие задачи: группа армий “Север” быстро продвигается 3-й армией через Нарев, чтобы воспрепятствовать планомерному созданию обороны реки, и далее развивает наступление через Буг в направлении Варшава — Седлец, чтобы свернуть с севера фронта на Висле...

Группа армий “Юг”, одновременно с уничтожением группы “Лодзь”, препятствует созданию обороны на Висле... 14-я армия наносит удар через Сан в общем направлении Люблин...

Дальнейшая оперативная цель: охват остатков польских главных сил восточнее Вислы» (подчеркнуто нами.— Д. П.)[106].

Несмотря на все усилия немецко-фашистской авиации, ей не удалось полностью сорвать стратегические перевозки польской армии. Более того, эффект воздействия с воздуха против железнодорожной сети был в целом невелик[107].

В области политических отношений первые три дня войны означали переход от мюнхенского курса мирного времени к политике «странной войны» — военному варианту той же мюнхенской политики. Гитлер стремился в эти дни политическими средствами оттянуть вступление Англии и Франции в войну и выиграть время для возможно более глубокого продвижения своих войск в Польше.

Утром 1 сентября Гитлер выступил с речью, в которой сказал: «Германия не имеет никаких интересов на Западе»[108]. В те же часы Бек обратился к Парижу и Лондону: польское правительство уверено, что «...может рассчитывать на немедленную помощь союзников»[109]. Однако Боннэ немедленно ответил, что без согласия парламента ничего сделать нельзя, но что парламент соберется лишь 2-го[110]. Французское правительство ухватилось за предложение Муссолини созвать мирную конференцию[111], которая, как телеграфировал Боннэ в Рим, позволит «достигнуть всеобщего умиротворения»[112]. Опять жаргон и дела Мюнхена! Но Бек в 21:30 заявил французам: «Речь больше не идет о конференции, а о том, чтобы союзники дали совместный отпор и сопротивлялись наступлению»[113]. Тем временем английский посол вручил Риббентропу ноту: английское правительство без колебаний выполнит свои обязательства Польше, если Германия не отведет с польской территории свои войска.

Беспокойство поляков росло. Утром 2-го польский посол в Париже настаивал на немедленном выступлении Франции, но получил ответ, что парламент «соберется сегодня после обеда».

Наконец парламент собрался. Речь Даладье разочаровала Варшаву — премьер говорил только о французской обороне и о том, что «ни один француз не поднялся бы, чтобы вступить на чужую землю»[114]. Но речь и убедила Гитлера, что его расчеты верны. Через несколько часов Англия и Франция передали в Рим о своем стремлении к немедленной подготовке мирной конференции. Боннэ сообщил Галифаксу, что Франция не готова вступить в войну: эвакуация городов не начата, железные дороги забиты туристами, в случае воздушных атак могут быть большие потери[115]. Теперь у Гитлера не оставалось и тени сомнений. Он подхлестывал армии, наступавшие в Польше.

Загрузка...