Блин и клад Наполеона

Глава XIII
Замерз

Мокрые штанины схватило морозом. При каждом шаге они громыхали друг о друга, как жестяные. В ботинках хлюпало, жижа выдавливалась из дырочек шнуровки, и это было еще терпимо. Хуже станет, когда жижа начнет застывать.

Блинков-младший бежал в темпе, пока замершие ноги не начинало колоть горячими иголочками, и тогда возвращался к отставшей Полине. Она тоже спешила, потому что Сережка вопил во все горло, но успеть за Митькой не могла. Он попробовал буксировать санки. Веревка оказалась слишком короткой, полозья наезжали на задники его лыж, и он спотыкался.

В конце концов Полина сказала:

– Беги быстрей, а то без ног останешься. Захочешь, приходите с Ирой вечером, телик посмотрим. Мой дом за Витальроманычевым, только у него Стрелецкая улица, а у меня Рыбачья Слободка, соседняя. Так вы идите не по улице, а огородами: выйдешь с его огорода и попадешь на мой.

– Скажи адрес, – попросил Блинков-младший, чтобы не путаться.

И Полина дала ему самый полный боровковский адрес:

– Дом с зеленой крышей, где бабка Филимоновна живет. На самом деле она моя прабабушка, ее все знают. А если будешь спрашивать по почтовому адресу, то никто тебе не скажет.

Блинков-младший все же проводил Полину до реки, и тут она его прогнала:

– Беги! Мы без сопливых обойдемся.

«Сопливых» Митек пропустил мимо ушей. Он давно понял, что Полина только на словах грубая, и то у нее плохо получается.

По речному льду он побежал к мосту. Оттуда начинался отлогий подъем к церкви – не совсем в нужную ему сторону, зато удобный. Знаменитый обрыв, остановивший французскую армию, нависал над рекой, отбрасывая глубокую тень. Митьке самому не верилось, что он рискнул съехать с самого верха.

Над кромкой обрыва торчали развалины синеносовских лабазов, чуть впереди блестела крыша магазина. Подняться бы, а там прямая дорога к дому Виталия Романовича… Честно говоря, совсем невмоготу стало лучшему сыщику из всех восьмиклассников Москвы! Ботинки залубенели от мороза и терзали ноги, как тупые ножи. Он чувствовал, что уже намял себе волдыри на пятках и на пальцах. Каждый шаг был пыткой.

И вдруг Блинков-младший увидел на обрыве натоптанные ступеньки. Посмотрел вверх – круча была такая, что местами на ней не держался снег. Но ступеньки прибавляли уверенности: другие ходили и он пройдет. Взяв лыжи на плечо, Митек стал карабкаться в гору. Отставшая Полина что-то кричала. Он помахал ей рукой.

Без лыж можно было идти, не сгибая ногу в подошве и щадя свои мозоли. На одном дыхании он поднялся до середины горы, и тут ступеньки кончились. Над головой нависала круча. Видно, тот, кто прорубил ступеньки в снегу, просто катался – рядом был наезженный спуск.

Спускаться и бежать в обход? Митек попробовал шевельнуть пальцами в ботинках и совсем их не почувствовал. Права Полина: так и без ног останешься. Он вынул из штанов поясной ремень, надел поверх куртки, заткнул за спину лыжи и еще привязал их шарфом, чтобы не болтались. Попробовал, как будет идти – нормально – и, опираясь на палки, полез на кручу.

Последние метры он преодолевал ползком. Обрыв здесь был отвесный, голый. Пришлось вырубать лыжной палкой ступени в мерзлой глине.

Перевалив через край, Блинков-младший обнаружил, что вылез на задний двор магазина. Посмотрел налево – запертые ворота. Посмотрел направо – забор. Обрыв не оградили, видимо, потому, что Митек был первым в истории Боровка ненормальным, который сумел на него влезть.

Оставалось идти через магазин. Ну, обругают, что с того? Не замерзать же. Митек пошел вдоль стены, пробуя все двери. Закрыто, закрыто… Увидел подвальный люк, поднял створку.

В подвале горел свет. Вниз убегал блестящий стальной желоб, и Митек подумал, что спуститься по нему не фокус, а вот подняться – фиг. И тут до него дошла волна такого благостного, аппетитно пахнущего тепла, что, больше не раздумывая, он сбросил вниз лыжи и соскользнул сам.

Сначала Блинков-младший не заметил ничего интересного для усталого и до полусмерти замерзшего человека. Куда не посмотри, всюду стояли, лежали штабелями и валялись какие-то ящики, бочки, бумажные мешки, доски, двери, оконные рамы – словом, как по вывеске: «Скобяные, колониальные и прочие товары». Минут пять он просто сидел, расстегнув куртку и набирая под одежду тепла. Хотел снять ботинки, но шнурки смерзлись и были как проволочные. Потом его стал бить озноб, и Митек почувствовал, что тепло здесь только по сравнению с улицей, а вообще – не май.

Спрятав лыжи под желобом, Блинков-младший пошел на разведку. Где-то гудел мотор. Идя на звук, он разыскал источник тепла и вкусных запахов: из стены торчала короткая и толстая жестяная труба с вентилятором. Поток горячего воздуха умопомрачительно пах свежим хлебом.

Блинков-младший подошел ближе и увидел сквозь мелькание лопастей то, что и ожидал – пекарню. Жарко пылала печь. Машина выдавливала на противень густое тесто, и получались бледные сырые булочки – по пять штук за раз. Серьезная, как врач, женщина в белом халате смазывала их то ли маслом, то ли яичным желтком, а вторая вставляла в каждую по изюминке. Она стояла прямо у жерла вентилятора и, подняв голову, могла бы встретиться с Митькой глазами.

Главное стало ясно: в подвале не пропадешь. Блинков-младший решил заняться своими ногами. Шнурки уже оттаяли; он снял ботинки, вытряхнул из них остатки жижи, отжал носки и засунул вместе с ботинками в трубу вентилятора. Со штанин капало. Блинков-младший выкрутил их, не снимая, лег на пол и задрал ноги к потоку горячего воздух. Смешно будет, если женщина с изюминками заглянет в трубу вентилятора.

Ноги стало так ломить, что Митек чуть не заорал. Отморозил, точно отморозил! Как бы пальцы не отрезали-и!! Ой-ей-ей!!

Понемногу боль отпустила, и его потянуло в сон. С задранными ногами. На цементном полу. В подвале, куда он забрался, честно говоря, по-воровски, но что было делать?

Он заставил себя встать и обулся. Штанины и носки высохли совсем, а ботинки были еще влажные, зато теплые. Посмотрел – вид приличный, болотная жижа не оставила заметных следов – и пошел искать выход.

С самого начала он понял, что подвал остался от синеносовских лабазов. И стены, и сводчатые потолки были сложены из старинного кирпича – коричневого, с малиновым оттенком. Блинков-младший шел и шел, но ничего не менялось. Редкие лампочки, низкие своды, желоба вроде того, по которому он сюда съехал.

По пути он подобрал свои лыжи и пошел, держась той стенки, в которой видел единственное окошко в мир – вентилятор пекарни. Шагов через пятнадцать ему попался другой такой же вентилятор, только не работающий и закрытый с другой стороны частой запыленной сеткой. Наверное, его включали только летом. За сеткой какой-то лысый человек увлеченно щелкал костяшками счетов и записывал цифры в большую книгу.

– И это – в век компьютеров и космических полетов! – заметил Митек и удрал, прежде чем лысый успел обернуться.

Он прошел мимо еще двух вентиляторных окошек, глядевших в темноту. Третье выходило в пустую раздевалку с одинаковыми железными шкафчиками. Выхода из подвала не было. Как же они товар выносят?!

Далеко впереди завыл электромотор и что-то металлически громыхнуло. Ага, лифт! Послышались голоса. Блинков-младший юркнул за штабель ящиков. Лыжи он положил на пол. Вот уйдут люди, тогда можно подняться в магазин. Что он, лифтом пользоваться не умеет? А то попадешься кому-нибудь на глаза и объясняй, зачем влез в подвал и что здесь делал…

– Я иной раз люблю съездить в родную Дудаковку, – сказал над самым ухом Дудаков.

Сердце у Блинкова-младшего рухнуло в пятки и разбилось вдребезги!

– Как я вас понимаю! – ответил незнакомый голос.

До Митьки дошло, что стоит он у еще одной вентиляционной дыры. Обернулся – точно: вентилятор, сетка, а за ней комната – нет, кабинет с огромным черным столом. В кожаном кресле восседал господин во фраке. Фрак был ярко-синий. Блинков-младший не видел таких даже в кино. Обычно фраки черные, редко белые, а в цветных щеголяют клоуны. Раздвоенный ласточкин хвост фрака господин разложил на подлокотниках кресла – справа одну половинку, слева другую. При том, что Митек едва ли раньше встречался с фрачным клоуном, он казался знакомым.

Дудакова было не видно, зато прекрасно слышно – похоже, корреспондент «ЖЭ» сидел под самой отдушиной:

– Обширными поместьями владели мои предки, столбовые дворяне Дудаковы! Идешь по полям, и щемит в груди: ведь это все могло быть моим!

– И-и, батенька, и не мечтайте! – горько улыбнулся фрачный клоун. (Где Митек его видел?). – До революции нас, Синеносовых, было в Боровке пятьдесят шесть человек. Мы владели всем городом. Потом кто погиб в гражданскую войну, кто уехал в эмиграцию, а последних сослали в Сибирь в двадцать шестом году. Я потомок тех, сибирских Синеносовых, но в Боровок попал только десять лет назад…

Теперь Митек понял, откуда знает фрачного клоуна. Портрет на вывеске магазина был здорово похож! А потомок старинного купеческого рода продолжал:

– Представляете, с каким чувством я бродил по здешним берегам? Какими глазами глядел на руины синеносовских владений?! Я ведь родился вдали от этих мест, но память предков живет в крови.

– Как это тонко! – восхитился Дудаков. Митек очень живо вспомнил басню Крылова «Кукушка и петух».

В невидимом для него углу кабинета звякала посуда. Купец первой гильдии то и дело поглядывал в ту сторону. Похоже, он занимал гостя разговором, ожидая, когда накроют на стол:

– Короче, я предложил городским властям: «Хочу в память предков восстановить развалины. Только вы мне их верните по закону, как наследнику Синеносовых». Видели бы вы, как они обрадовались! Никому эти развалины были не нужны, а вид портили. Из-за них Боровок не включают в туристические маршруты. Помогли мне восстановить фамилию, вернули развалины. Я открыл этот магазин и заявил свои права на остальное имущество: «Раз я единственный наследник Синеносовых, то, будьте любезны, верните заодно и восемь особняков в центре города»! А они судиться со мной вздумали! Бред?

– Бред! – категорически подтвердил Дудаков.

– Прошу к столу, – пригласил купец первой гильдии.

– Я не рассчитывал на обед. Просто зашел познакомиться к представителю боровковской элиты, – голос Дудакова становился глуше. Похоже, корреспондент «ЖЭ» уже перемещался поближе к закускам. Купец первой гильдии тоже встал:

– А вы-то какими судьбами в нашем городишке?

– Да знакомый вызвал: «Игорь, здесь творится беззаконие!». А по-моему, дело не стоит выеденного яйца! Шпагина знаете?

– Старичка, коллекционера? Интересно, интересно!

– Да ничего интересного… О, лобстеры!

– Обычные речные раки. Так что натворил этот Шпагин?

Загромыхали стулья, и голоса стали глуше. Звякала посуда, один раз Дудаков отчетливо произнес: «Будьте здоровы, Савелий Митрофанович!», а так вместо слов Блинков-младший слышал только бубуканье. Жалко.

Со стороны лифта уже минуты две не доносилось ни звука; он потихоньку выбрался из щели и пошел туда. Неужели Дудаков не понял, что купец первой гильдии Сморчков-Синеносов – отъявленный жулик?! Да нет, не такой уж он болван! Просто Дудаков любит вертеться около богатых, а жулики они или нет – ему все равно. Вокруг Виталия Романовича он тушканчиком скакал, пока не узнал, что боровковский Леонардо хочет подарить свою коллекцию музею. Богатый коллекционер оказался бедным пенсионером, и Дудаков потерял к нему интерес… Ох, как бы корреспондент «ЖЭ» не навредил Виталию Романовичу!

Блинков-младший дошел до лифта. Как и должно быть в магазине, он оказался большущим, грузовым. В кабине было всего три кнопки: со стрелкой вверх, со стрелкой вниз и третья – непонятная, с замком вроде замка зажигания в машинах. Такие запирающиеся кнопки Митек видел только в кино. Они отправляют лифт на подземные этажи к секретным отделам и тайным лабораториям.

Из любопытства Блинков-младший потыкал в секретную кнопку – она, понятно, не сработала без ключа – и поднялся в магазин. Ему повезло: лифт открывался прямо в торговый зал. У прилавка с елочными игрушками стояла небольшая очередь. Блинков-младший протиснулся за чьими-то спинами и пошел к выходу.

– Эй, «спорттовары», а кто будет лифт закрывать? – увидев поверх голов лыжи, крикнула ему вслед продавщица. Митек только ускорил шаги.

На крыльце магазина рядом с пустыми детскими колясками и санками сидел Душман. Значит, и Виталий Романович здесь. Это меняло дело. Блинков-младший прислонил к стене лыжи, приказал Душману: «Стеречь!» и вернулся в магазин. Раз оказался здесь, надо узнать про каски. И возвращаться лучше с Виталием Романовичем. Известно, при посторонних родители меньше ругаются.