Блинков-младший проснулся от боли в правом плече. Нос тоже болел. Он потрогал самый кончик здоровой рукой. Нос был надутый и горячий, как электрическая лампочка. Стало еще больнее, и сон кончился насовсем. Блинков-младший вспомнил о Князе и понял, что весь день у него будет отравлен. Потому что для таких сложных и финансово одаренных людей, как Дмитрий Блинков, получить по морде — это самая легкая половина дела. Теперь надо было еще пережить это безрадостное событие.
Мама и старший Блинков ушли на работу, только на прошлой неделе начались каникулы, и ни семья, ни школа не могли заняться воспитанием Блинкова-младшего. По этой причине он:
а) валялся в постели до двенадцати,
б) полчаса рассматривал в зеркале свой расквашенный нос,
в) не стал разогревать борщ,
г) не стал пачкать тарелку, а сел себе с холодной скороваркой за компьютер и д) наконец, разобрался, что там произошло с банком «Воздушный кредит» и одновременно поел, сэкономив минут двадцать короткой человеческой жизни.
Между прочим, из всех экспертов журнала «Большие деньги» падение банка первый предсказал В. Жучко. Очень рано предсказал, когда все считали «Воздушный кредит» надежным заведением. Этот В. Жучко уже был в списке сотрудников банка «Блинковъ-младший», и, больше того, рядом с его фамилией стояло четыре плюса. А Т. Сидякина, один из кадровых блинковских сотрудников, на этот раз ошиблась. Блинков-младший наказал ее минусом.
Потом он слазил в платяной шкаф проверить, не забыла ли мама свой табельный пистолет Стечкина. Не забыла. На третьей полке, под простынями, на подстеленной газете расплылось большое пятно ружейного масла.
А на второй полке Блинков-младший нашел журнал «Обалденные тетки» с фотомоделью Ниной Су на обложке. Нина Су была старшая сестра Суворовой, и, наверное, поэтому мама не выбросила журнал, а только спрятала его от Блинкова-младшего. Каждому ведь приятно, когда его знакомые попадают в центральную печать.
Журнал остался от мистера Силкина дяди Миши. Этот мистер Силкин был какой-то ненормальный. Блинков-младший ходил с ним по Москве, так если мистер Силкин видел «Макдональдс», то восторгался, что «Макдональдс» точь-в-точь как в Америке. Если видел журнал «Обалденные тетки», то восторгался, что и тетки совершенно как в Америке, такие же обалденные. «Надо же, — говорил мистер Силкин, — какой прогресс». А еще он говорил: «Америка — моя добрая мачеха. О ней либо хорошее, либо ничего». При этом у него было кислое лицо ябедника.
Наконец, Блинков-младший полил огород старшего Блинкова. Огород был самый настоящий: пять ящиков-грядок одна над другой в кухне и пять в комнате родителей. Они занимали окна сверху донизу. Блинков-младший полил все, хотя это ему категорически запрещалось.
Кончив свое запретное дело, он сказал себе, что просто боится выйти во двор. Оделся и вышел.
Во дворе гуляли всякие не стоящие человеческого внимания дошколята. Увидев Блинкова-младшего, они стали коварно перешептываться, а потом завопили хором: «Зених и невесьта тили-тили тесьто!» Совершив этот подвиг, дошколята на всякий случай побежали к бабушкам жаловаться.
Это всего лишь одна из многих несправедливостей мира, сказал себе Блинков-младший: «зенихом» дразнят его, а на дискотеку с Кузиной ходит милицейский курсант Васечка. На неразумных дошколят он даже не взглянул и деловым шагом направился к помойке. Князя Голенищева-Пупырко-младшего за помойкой не наблюдалось.
Самостоятельных подростков Ломакиной и Суворовой, правда, тоже не наблюдалось. Это лишний раз подтверждало старую мысль Блинкова-младшего о том, что полное счастье недостижимо.
Зато на лавочке у второго корпуса сидел корреспондент газеты «Желтый экспресс» Игорь Дудаков. На нем был спортивный костюм и полотенце вокруг шеи. Корреспондент собрался бегать в парке и заранее потел.
Игорь Дудаков писал о всяких известных людях, кто на ком женился и кто с кем поругался, кто украл чужую песню, купил новую квартиру, слетал поплавать с аквалангом в Атлантическом океане и все такое. К большому сожалению Дудакова, известные люди в основном все-таки работали. Писать об этом было неинтересно: «Вчера Малютка Скуратова дала концерт. И завтра Малютка Скуратова даст концерт»… Иногда целую неделю никто даже не съездит за город на шашлыки, не говоря уже о том, чтобы свалиться в одежде в фонтан или заболеть гриппом.
Дудаков не мог обмануть ожиданий читателей, которым хотелось как можно больше знать о своих кумирах. Он слонялся на концертах за кулисами и расспрашивал гримерш, правда ли, что певица подтянула кожу на лице, чтобы не видно было морщин. Или забирался в суфлерскую будку, чтобы оттуда подслушать, по-настоящему ли она поет или под фонограмму. А в основном сидел в ночных клубах и собирал сплетни. Если и это не помогало, он выдумывал сплетни сам.
Блинков-младший хорошо знал творческую кухню корреспондента «Желтого экспресса», потому что иногда продавал Дудакову новости про Нину Су и за нескромную плату в два доллара отвозил его статьи в редакцию. Он очень гордился знакомством с настоящей акулой пера. Под настроение Дудаков говорил ему «старичок» и просил быть с ним на ты.
И вот эта самая акула сидела на лавочке и отирала полотенцем пот с бледного чела.
Блинков-младший решил, что уж свою пару баксов он у корреспондента «ЖЭ» заработает, и, значит, день будет прожит не зря. А можно и больше заработать, озарило Блинкова-младшего. Продать Дудакову историю про Уртику диоику, которой две тысячи лет. А что? Хорошая будет сделка. Быстрая, законная и на пользу обоим Блинковым. Старшему слава не помешает.
— Здрасьте, — сказал Блинков-младший, подсаживаясь к тихому Дудакову.
Корреспондент «ЖЭ» посмотрел неузнавающим взглядом и простонал:
— Что тебе, мальчик?
— Я не мальчик, — обиделся Блинков-младший.
— Извини, девочка, вы все в джинсах одинаковые, — покорно сказал Дудаков.
— Сенсация, — доверительным шепотом сообщил Блинков-младший, решив отложить выяснение полового вопроса.
Надо было видеть корреспондента «ЖЭ»! Он встрепенулся, как настоящая очень больная акула, почуявшая кровь. Он сверкнул круглым бессмысленным глазом, как орел, который не щурясь смотрит на солнце. Он стал торговаться, как таксист у «трех вокзалов».
— Так ты профессорский Митя, который копит доллары, — сказал он чистым голосом. — Два, больше не дам. И рублями, а то где я тебе возьму два доллара долларами?
— Мой папа не профессор и даже не доктор, а докторант. Пишет докторскую диссертацию, — честно сказал Блинков-младший. — Пять.
— Плохо, что ты такой жадный, — расстроился за Блинкова-младшего корреспондент «ЖЭ». — Намекни хоть, что за сенсация. Опять, небось, про Нину Су?
— Про сарматскую принцессу, — намекнул Блинков-младший, некстати краснея. Всякие сенсации про себя Нина Су передавала Блинкову-младшему через свою сестрицу Суворову. Когда Блинков-младший встречал Нину Су во дворе, он смотрел под ноги. А она — хоть бы что, даже дарила соседям номера «Обалденных теток» со своими художественными фотокарточками.
— Принцесса — высший свет, — определил корреспондент «ЖЭ». — Ладно, дам три.
Цена показалась Блинкову-младшему справедливой, но расслабляться не следовало.
— Деньги вперед, — сказал он акуле пера.
— Разберемся, — туманно пообещал Дудаков. — Пойдем ко мне.
И они пошли в пропахшую табаком и пивной кислятиной квартиру художника слова.
— Так я и не побегал. Гроблю здоровье на этой работе, — довольным голосом жаловался Дудаков.
Продавать новости в «Желтый экспресс» Блинкову-младшему было не впервой. Да если хотите знать, из двухсот четырех блинковских долларов семьдесят два было заработано журналистикой, причем один раз под заметкой стояли две подписи: «Дмитрий Блинков, Игорь Дудаков», по алфавиту. Заметка была про то, как в школе искали и не нашли бомбу. «Компетентный источник, — писал Дудаков про Блинкова-младшего, — сообщил корреспонденту „ЖЭ“, что в этот день в седьмых классах должна была состояться контрольная по геометрии. Можно было бы предположить, что неизвестный, который сообщил по телефону о якобы заложенной в здании школы бомбе, — один из нерадивых учеников. Однако эта версия представляется сомнительной, поскольку звонивший говорил густым басом».
Именно в тот раз Дудаков ему не заплатил. «Либо слава, старичок, либо деньги», — сказал он, и Блинков-младший выбрал славу. Потом, конечно, пожалел. Это когда князь Голенищев-Пупырко-младший стал густым басом требовать свою долю гонорара.
Вообще Дудаков часто жухал. Расскажешь ему новость, а он: «Это, старичок, было новостью, когда керенки отменили». Потом смотришь — заметка в «ЖЭ», слово в слово. А Дудаков смеется и говорит, что воспитывает в тебе коммерческую хватку.
Вот по этой причине корреспондент «ЖЭ» и его компетентный источник не столько писали заметку, сколько торговались.
— В могильнике сарматской принцессы… — начинал Блинков-младший.
— А давно она умерла? — деловито уточнял Дудаков.
— Дату не знаю, — признавался Блинков-младший. — Примерно две тысячи лет назад. Об этом писал «Столичный отморозок».
— Ах, «Отморозок»? Две тыщи лет назад? И это ты называешь новостью?! Доллар! И то по моей доброте! — ревел Дудаков и кидался в Блинкова-младшего ручкой со знаком какой-нибудь фирмы. Таких дареных ручек у него была целая коробка.
— «Отморозок» только писал, что нашли ее могильник. А в могильнике кое-что было, — поймав и прикарманив ручку, говорил Блинков-младший. — Двадцать рублей на стол, курс доллара уточним после.
— Не доверяешь. Это, в конце концов, унизительно, — жаловался Дудаков. — Скажи, что там было, и на тебе десятку.
— Я сказал одному журналисту, что в Ботаническом саду готовят цветы для канцлера Германии, — маминым холодным тоном напоминал Блинков-младший, — так он про это написал статью с фотокарточками, переврал фамилию садовника Иванова и забыл со мной расплатиться.
— О, времена, о, нравы! — стонал Дудаков. — Я в твои годы совершенно бескорыстно собирал металлолом на строительство пионерского тепловоза. Забирай свою десятку, скряга.
— Семена, — кратко сообщал Блинков-младший. — Еще десять рублей.
Корреспондент «ЖЭ» швырялся ручками, плевался, кричал, что мир катится в пропасть, и он, Игорь Дудаков, не кончает жизнь самоубийством только потому, что ему не на кого оставить страну. Не на такую же смену, как этот юный Гобсек. При этом он смотрел на Блинкова-младшего с гордостью, как учитель, воспитавший в своем ученике коммерческую хватку.
В конце концов Дудаков спохватился, что уже пятый час, а ему еще надо отписаться за вчерашние задания. Он перестал торговаться, и дело пошло гораздо легче.
В половине шестого Блинков-младший вышел во двор. Это был не утренний Блинков-младший, который страдал у зеркала со своим расквашенным носом, куксился, кис и даже поливал огород. Это был другой человек, потому что:
а) уставной капитал его банка пополнился на пять настоящих долларов,
б) в руках у него была картонная папка с названием «Желтого экспресса», и буквально первый встречный сантехник Николай Никифорович это название прочитал и, наверное, подумал: «Такой молодой, а уже внештатный корреспондент»,
в) в папке, кроме дудаковских заметок, лежала целая двухстраничная статья, подписанная «Дмитрий Гавриловский, Игорь Дудаков». Псевдоним ему посоветовал взять соавтор Дудаков, сказав, что журналисту неудобно хвалить собственного папу, а под псевдонимом — сколько угодно. И, наконец,
г) а папу, который вырастил из двухтысячелетнего семечка Уртику диоику, в статье хвалили напропалую. Блинков-младший даже загордился тем, что он сын такого выдающегося ученого.
Увы мне, как говорил этот выдающийся ученый, когда нечаянно разбивал тарелку.
Полное счастье недостижимо, как следует из закона, выведенного финансово одаренным сыном этого выдающегося ученого.
Вторым встречным после сантехника Николая Никифоровича оказался князь Голенищев-Пупырко-младший. Блинковское хорошее настроение ну просто разлетелось вдребезги.
— Вздравствуй, Дима, — чрезвычайно вежливо сказал Князь, от старательности вставив в «здравствуй» лишнее «в». И пожал руку остолбеневшему Блинкову-младшему.
Князь был похож на пирата, которого добрые торговые моряки собрались повесить на рее, но решили сначала пообедать. Под правым глазом у него переливался довольно редкий синяк. Обычное дело — синяк под левым глазом, потому что обычные люди бьют правой рукой. А Блинков-младший был левша. Синяк под правым считался во дворе его фирменным штампом.
И вот этим глазом с фирменным штампом Князь рвал Блинкова-младшего в клочки. А сам говорил:
— Хорошая погода установилась в июне, не правда ли, Дима?
Блинков-младший огляделся. Где-то совсем рядом должен был сидеть караулить пирата добрый торговый моряк.
— Отойди от его, шпана! — громовым голосом приказал откуда-то добрый торговый моряк, и тогда Блинков-младший посмотрел на старую «Волгу» Голенищевых-Пупырко. Она всегда тут стояла и намозолила глаза.
Но раньше она была повыше и не перекашивалась набок.
— Кому говорят: отойди! Шпана! — еще громче сказал голос.
Блинков-младший сообразил, что, во-первых, шпана — это он, во-вторых, моряк не добрый. Но самый настоящий и самый торговый. Это привезли с дачи бабку князей Голенищевых-Пупырко Раису Павловну, которая в бурной молодости плавала буфетчицей на грузопассажирских кораблях Черноморского бассейна.
Бабка Раиса Павловна была не княгиня Голенищева, а просто Пупырко. Когда Пупырко-старший выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул и фамилию Голенищев, на бабку не хватило дворянской грамоты. По этому поводу она устроила в семействе пролетарский террор. Раньше она устраивала террор по всяким другим поводам.
С удивившей его самого жалостью Блинков-младший пожал Князю руку, отошел и стал смотреть.
Бабка Пупырко выгружалась.
Старшего князя не было, наверное, он понес домой вещи, и бабка выгружалась самостоятельно.
«Волга» раскачивалась, как будто там боролись тяжеловесы, а по ним ползал судья и смотрел, чтобы не нарушались правила.
Они долго боролись вничью, а потом один тяжеловес начал одолевать и прижал соперника к задней дверце. Дверца вылетела с пушечным грохотом, «Волгу» еще сильнее перекосило на правый бок, и показалась рука с попугайской клеткой. В клетке, под птичьими жердочками, сидел комком белый красноглазый кролик.
На пупыркинском балконе взвыл питбультерьер, пес-убийца.
— Сейчас! Погоди, мой слатенький, бабушка уже идет! — закричала бабка Пупырко ненастоящим голосом, как будто у нее внутри крутился магнитофон со сказкой для самых маленьких.
Блинков-младший подумал, что Князь не врал: бабка действительно стравливает псу живых кроликов. Для кровожадности.
Белых.
С розовыми на просвет лопоухими ушами.
С часто-часто дергающимися носиками.
Для кровожадности.
Собаки ведь такие, какими их воспитают хозяева. Могут переводить слепых через дорогу, а могут рвать клыками заключенных в фашистском концлагере.
А бабке Пупырко это ничего не стоит. Она однажды натурально оборвала Блинкову-младшему ухо, так что пришлось накладывать швы. А ведь Блинков-младший просто шел мимо лавочки у подъезда. Бабка Пупырко смогла дотянуться, не вставая с этой лавочки, и оборвала ему ухо. С тех пор он ходил так, чтобы бабка не могла дотянуться.
У князя Голенищева-Пупырко-младшего часто были оборваны уши. Князь Голенищев-Пупырко-старший носил бороду. Ушей из-под нее почти не было видно.
Мама говорила, что бабка Пупырко стала такая потому, что у нее была трудная жизнь. Блинков-младший не понимал, почему если у человека была трудная жизнь, он должен отравлять жизнь другим.
Факт тот, что попугайская клетка с белым кроликом была у бабки в руке, а питбультерьер выл, визжал и рыл балкон кривыми лапами.
Из машины показалась бабкина клюка. Князь Голенищев-Пупырко-младший однажды сообщил Блинкову-младшему по секрету, что клюка золотая. Будто бы старший князь несколько лет покупал в магазине обручальные кольца и прятал на черный день. А потом расплавил их и залил в просверленную старушечью клюку, чтобы сберечь от воров свое золото. Обворовать бабку Пупырко было невозможно. Для этого пришлось бы к ней подойти, а как подойдешь, если она сразу вцепляется в ухо?
Очень долго ничего не происходило. Из автомобильной дверцы торчали рука с клеткой и рука с клюкой, и все. Блинков-младший давно уехал бы в редакцию «Желтого экспресса», если бы не переживал за белого кролика.
Потом «Волга» стала опрокидываться. Левые колеса, и переднее и заднее, оторвались от асфальта, как будто их приподняли домкратом, правые совсем спрятались, машина пошла, пошла заваливаться. И тогда между клюкой и клеткой появилась нога. И вторая нога. Ноги повисели в воздухе и встали на тротуар. Машина немного выровнялась.
— Помогитя, — трубно скомандовала бабка Пупырко. Она застряла.
Презирая себя за мягкость, Блинков-младший кинулся на помощь.
— Отойди, шпана, — последовал приказ.
— Иди-иди, — сказал князь Голенищев-Пупырко-младший. — Дело семейное, сами разберемся.
Вышел из подъезда старший князь, и началось семейное дело.
Бабка Пупырко не первый раз ездила в машине и, конечно, знала, что выходить нужно боком, встав сначала на одну ногу. Но ей хотелось встать сразу на обе и выйти прямо. Сыну и внуку было просто нечего возразить на это желание старейшины семейства. Она их не слушала.
— Тянитя, — приказывала бабка Пупырко, протягивая князьям руку с клеткой и руку с клюкой. Князья тянули. Бабка привставала и упиралась головой в потолок машины. Тогда она говорила:
— Бросайтя.
Бросали. Бабка Пупырко говорила:
— Ох, грехи мои тяжкия! Тянитя.
Князья тянули, потея. Бабка Пупырко была огромна. Казалось, что она забралась в автомобиль девочкой и всю свою трудную жизнь провела там, питаясь белым хлебом и дрожжами, пока не вросла в него, как устрица в раковину. Старший князь, наверное, сам поражался тому, что не так давно смог усадить ее в машину без помощи фокусника или на худой конец регулярных частей Российской армии.
В минуты отдыха старший князь влезал на переднее сиденье и показывал бабке Пупырко, как надо выходить.
Бабка молча смотрела это показательное выступление и командовала:
— Тянитя!
Питбультерьер выл не переставая и кровожадно грыз балконную решетку.
И вот когда князья в очередной раз тянули, Блинков-младший подошел к ним сзади, открыл болтавшуюся в бабкиной руке клетку и вытащил кролика за холодные жесткие уши. Князья стояли плотно, и бабка из-за них ничего не видела.
Все получилось так просто, что Блинков-младший даже потоптался еще недолго за княжескими спинами, ожидая осложнений и опасностей, которые должны же быть при воровстве.
Ни-че-го. Подошел, открыл клетку, взял. Спрятал кролика под куртку и ушел. Неплохо было бы положить в клетку кирпич для веса, но сошло и так. Бабка слишком увлеклась выгрузкой.
Она закричала, когда Блинков-младший уже был дома.
Она кричала так, что дрожали оконные стекла.
Она кричала почему-то «Убили!!!»