Блин - победитель мафии

Глава шестая Следствие закончено. Но от этого не легче

Хоздвор в Ботаническом саду — три сарая, стоящие буквой П, так что действительно получается двор. В двух сараях держат лопаты, грабли, тачки, пленку для парников и другие малоинтересные вещи. Запирают их только на ночь. В третьем сарае стоит самоходное шасси и хранятся вещи поинтереснее: бензопила и столярные инструменты. Этот сарай всегда под замком, а ключ у завхоза.

Борису Владимировичу был нужен этот третий сарай, но сказать он об этом не сказал, а может быть, и сам в тот момент еще не знал, что ему нужно. Пришлось, как говорится, поцеловать пробой и пойти разыскивать завхоза, и кто-то говорил, что завхоз ушел домой, а кто-то — что нет, они с бухгалтером сидят подсчитывают убытки. В конторе Борис Владимирович с Блинковым-младшим завхоза не искали, потому что сами только что были оттуда, а стали искать его в других возможных, а потом и невозможных местах. Все это было тягостно и невыносимо скучно.

Завхоза нашли все-таки в конторе. Они с бухгалтером заперлись, и все думали, что их нет. Минут десять завхоз выяснял, зачем товарищу старшему лейтенанту нужно в сарай, и было видно, что ему это доставляет удовольствие. Я, мол, не посмотрю, что ты милицейский старший лейтенант и что у тебя пистолет на поясе — возьму и не пущу. И ничего ты не поделаешь. А Борис Владимирович совершенно в тон завхозу, с тем же мушиным занудством, отвечал, что в сарай ему нужно по оперативной необходимости.

Наконец, Борис Владимирович встал, и завхоз тоже встал, кажется, только для того, чтобы не расставаться со старшим лейтенантом и не прерывать своего приятного занятия. Пошли к сараю. Завхоз продолжал нудить, что доступ посторонних лиц к материальным ценностям запрещен. Вдобавок он противно шаркал ногами в галошах, которые неизвестно где достал, потому что запросто галоши не купишь ни в одном магазине.

В сарае Борис Владимирович побродил без особого любопытства по углам и спросил, зачем у самоходного шасси борта обиты мешковиной. Завхоз сказал, чтобы не повредить случайно деревья. Борис Владимирович подошел поближе и примерился к борту, какой он высоты. Ему было по грудь. Блинков-младший откровенно зевал. Оперативная работа не производила никакого впечатления.

А Борис Владимирович встал на колесо, заглянул в кузов, покопался, разгребая громыхающие лопаты и грабли, и подозвал завхоза. Блинков-младший, понятно, тоже подошел.

Под лопатами и граблями, на дне кузова, лежали осколки стекла, мелкие и покрупнее. На некоторых остались ровные полоски ржавчины — следы от рам. Это были стекла из оранжереи.

Блинков-младший сразу все понял! Стекла били не камнями, не граблями и не палками. И много времени для этого не понадобилось. Достаточно было разогнаться на самоходном шасси и разок-другой врезаться в железные рамы оранжереи. Ясно, что стекла от удара полетели во все стороны, и некоторые попали в кузов. Крупные осколки преступник выбросил, а мелкие провалились между лопат и граблей до дна, и он их не заметил.

Сейчас эти осколки превратились в неопровержимые улики. Они указывали на одного человека.

— Будете понятым, — весело сказал завхозу Борис Владимирович. — Где там ваш лысый Витя? И где, наконец, моя ментура?!

Задержание проходило так же просто, если не сказать скучно. Пошли в бытовку, там на скамейке под вешалкой с халатами и ватниками сидел лысый Витя и пил водку с еще двумя особо вредными служителями. Под столом стояла пустая бутылка, на столе — полупустая. И редиска с луком на закуску, и мята с аптекарского огорода, чтобы отбить запах.

Борис Владимирович ни слова ни говоря защелкнул на лысом Вите наручники, заглянул в печурку, потом под ватники на вешалке и снял с крючка матерчатую сумку. В сумке оказалось еще две бутылки.

— Все? — спросил Борис Владимирович.

— На свои пьем, — неуверенно сказал лысый Витя.

— Я спросил! — повысил голос Борис Владимирович.

— Так бы сразу и говорили, — вздохнул Витя. — Все.

Пришла ментура Бориса Владимировича — младший лейтенант со значком педагогического техникума и водитель-сержант. Проводника с собакой и без галстука уже не было, его водитель отвез в питомник, потому что собаке пора было ужинать. Младший лейтенант записал фамилии завхоза и одного Витиного собутыльника, потянул носом воздух и собутыльника прогнал, велев позвать кого-нибудь другого. Водитель спросил, куда подавать машину и ушел. Ему было неинтересно.

Вторым свидетелем взяли десантника Всеволода и стали Витю описывать, как сказал младший лейтенант. Попросили вывернуть карманы и в протокол записали, что у задержанного при себе оказались деньги в сумме три рубля монетами различного достоинства, жетон метрополитена — один и ключей на кольце белого металла — два.

А на улице уже стояла толпа, и люди так потихоньку, по одному, начали заходить в бытовку. Старший Блинков, одышливая Роза Моисеевна, Николай Николаевич, который ленился писать диссертацию, аспиранты Галя и Виталий и другие научные сотрудники, знакомые Блинкову-младшему только в лицо. Они сели, кому хватило места, на скамейку в дальнем от лысого Вити углу и смотрели на этого лысого Витю.

Они смотрели довольно равнодушно. Лысый Витя вынул из них душу.

Это просто говорится здесь для незанудливости повествования, что старший Блинков был ботаником. Работает в Ботаническом саду — значит, ботаник, такой симпатичный рассеянный человек, нюхает цветочки и между этим приятным делом пересчитывает, сколько у них тычинок.

На самом деле он занимался генетикой. Это, если кто-то еще не проходил в школе, наука о наследственности. Почему мы похожи на своих родителей, почему у кошки с собакой не может быть щенкотят и почему скрестить арбуз с мухой, чтобы семечки сами разлетались, удается только в анекдоте. Хотя в последнее время генетики стали говорить, что это возможно: вывести собакошку, мухоарбуз и вообще все. Картошку, на которой вдобавок росли бы помидоры. Деревья, которые доились бы молоком.

Можно все, но не сразу. Должны пройти десятилетия. Пока что таких эффектных штук генетики даже не обещают. Разве что поговаривают, будто бы в секретных лабораториях выводят микробы, которые могут заражать, например, только взрослых мужчин. Выпустил около казармы заразную муху, муха села в столовой на котлету — и через неделю армии противника нет.

Короче говоря, генетике, точнее, генной инженерии, еще очень далеко до тех времен, когда каждый агроном будет как из конструктора составлять самые невероятные растения. Она, как писали раньше в газетах, еще не шагнула в поля. Поэтому ученых-генетиков очень мало.

Вообще когда говорят, что сейчас много ученых, это на самом деле значит, что в науке много проблем. А каждой проблемой занимается совсем мало ученых.

Понять, над чем работали старший Блинков и его коллеги, мог бы любой студент. В подробностях этой работы разбирались несколько тысяч специалистов. В тонкости вникали человек двести в мире, и считалось, что это много — двести человек из примерно шести миллиардов населения Земли.

Нескольким из этих двухсот лысый Витя за четыре бутылки водки погубил опытные грядки, на которых росло то, чего нет больше нигде в мире. Может быть, и Уртика сарматской принцессы была на этих грядках, и мало ли еще что.

Если бы Лысый Витя вдруг понял, что натворил, он бы, наверное, сошел с ума или попросил бы у старшего лейтенанта пистолет с одним патроном, чтобы застрелиться. Но чтобы это понять, лысому Вите надо было побольше учиться и поменьше пить водку, и начать не с будущего понедельника, а много лет назад. Но тогда это был бы другой человек, Виктор Иванович или Петрович — какое отчество у него на самом деле, лысый Витя и сам, наверное, забыл. А так он сидел и похрустывал для развлечения редиской, пока младший лейтенант описывал его три рубля монетами различного достоинства и жетон метрополитена. А потом вдруг сказал:

— Я это самое. На почве личных неприязненных отношений.

Слова были чужие. Лысый Витя говорил, как будто читал по бумажке.

— И с кем же? — улыбнулся младший лейтенант.

Вопрос оказался для Вити сложным. Видно, те, кто его подучивали, сказали только в общих чертах, мол, с одного меньше спрос, в случае чего говори: я сам решил стекла побить, на почве личных неприязненных отношений. А уж с кем у него эти неприязненные отношения, Витя должен был сам сообразить. И он сидел и соображал, как будто у него спросили бином Ньютона. Даже перестал жевать свою редиску, чтобы не отвлекаться.

— А со всеми, — решил, наконец, лысый Витя и показал ученым кукиш. Старшему Блинкову, Розе Моисеевне, Николаю Николаевичу, Гале и Виталию и другим — один большой грязный кукиш.

Лысого Витю увезли, и научные сотрудники так же молча, как просидели все это время, стали выходить из бытовки. У двери получилась очередь.

— Поезжай домой, я задержусь, — сказал старший Блинков, не спрашивая, что здесь делает единственный сын. А здороваться было бы глупо, когда полчаса поглядывали друг на друга из разных углов.

— Нет, я с тобой. Сейчас только Бориса Владимировича догоню и приду, — Блинков-младший норовил выскочить в щель между Розой Моисеевной и дверным косяком, но щели не было.

— Борис Владимирович это кто? — успел спросить старший Блинков.

За Розой Моисеевной выходила Галя, щель рядом с ней оставалась такая, что можно было пройти как на параде, и Блинков-младший воспользовался моментом.

— Старший лейтенант! — крикнул он, уже выскочив из бытовки. — Он ничего, нормальный!

Нормальный старший лейтенант не уехал со своими — Блинков-младший видел в окно и примерно заметил, куда он пошел. В сад он пошел, и это было само по себе интересно: не в контору к Эдуарду Андреевичу, не на место преступления, а в сад. Что делать в саду милиционеру?

Оказалось — гулять. Вот так похаживать, посвистывать и пощелкивать себя по штанине прутиком.

— Что, явился на разбор полетов? — спросил Борис Владимирович. Между прочим, не оглядываясь, а Блинков-младший подошел к нему сзади.

— Ага. Интересно же, — Блинков-младший догнал Бориса Владимировича и пошел рядом. — Давно вы меня заметили?

— Шаги услышал давно. Сопение немножко позже. И еще: когда тебе интересно, ты вот так сербаешь, — Борис Владимирович сделал звук, как будто хлебал горячее. — Слюни, наверное, бегут.

— Не замечал, — сказал Блинков-младший самым сухим тоном из маминого воспитательного набора.

— Ну конечно! — сказал как похвалил Борис Владимирович. Мол, если бы замечал, тогда точно исправил бы свой отдельный недостаток, в чем лично я не сомневаюсь. Одно слово — нормальный был старший лейтенант.

— А я бы мог сразу догадаться про Витю, — признал еще одно свое упущение Блинков-младший. — Он же погоню устроил, как вор сам кричит «Держи вора!». Отвлечь от себя внимание. А я знал, что он гоняется непонятно за кем.

— За мужчиной кавказской внешности в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, рост метр семьдесят пять, без особых примет, — добавил Борис Владимирович. — Он же успел показания дать, Витя. Проходил как главный свидетель. Только я ведь тоже не подумал насчет «Держи вора!». Я орудие искал. Камней нет, грабли эти мне с самого начала казались пустышкой. Грабли как грабли. Кто-то поработал и оставил. Обедать пошел. А главное, не успел бы один человек с граблями. Не управился бы за сорок минут. И звона никто не слышал, а если бить по стеклам, должно же было звенеть.

— Он по рамам бил, — вставил Блинков-младший.

— Ну да. По рамам тупым тяжелым предметом. А стекла падали в оранжерею, на зелень — почти не слышно. Я и углы нашел, по которым били, и волокна от мешковины. Только я думал, это была обернутая мешковиной кувалда. Я, если честно, в сарай шел искать кувалду, хотя когда ты рассказал про шасси, было подозрение. А уж когда увидел: стоит это шасси, борта обиты мешковиной… Так что, Дима, органы перед тобой в долгу, — почти серьезно закончил Борис Владимирович. — Хочешь, благодарность в школу напишем?

— Ага, — поддакнул Блинков-младший. — И еще фотокарточку в журнале «Пионер» и фотоаппарат «Зоркий».

— А ты, Дима, тонкий человек! — восхитился Борис Владимирович. — С чувством юмора. А про «Зоркий»-то кто тебе рассказал?

— Да маме на службе чуть что — дарят фотоаппарат «Зоркий» или часы «Слава». Старые, то есть новые, но давно лежат. Все никак раздарить не могут, — тонко похвастался мамой Блинков-младший.

Борис Владимирович молча отогнул рукав тужурки, и они посмеялись, чувствуя себя тонкими людьми. Часы у него были, само собой, «Слава», а то бы не показал.

— Часы «Слава», фотоаппарат «Зоркий», хрустальная ваза, — перечислил Борис Владимирович милицейский подарочный фонд, — А мама твоя не у нас служит?

Блинков-младший сказал: в контрразведке, нет, не сочиняю, подполковник, окончила высшие курсы в Новосибирске, но полковника ей скорее всего не дадут, чтобы не создавать у мужчин комплекса неполноценности. А Борис Владимирович сказал, что лично у него нет ни одной знакомой женщины выше майора. Потом Блинков-младший спросил, почему Борис Владимирович не уехал со своими, а он сказал: дежурство закончилось, живу здесь рядом, остался погулять.

И все, и говорить им стало не о чем, потому что приключение закончилось, а чтобы разговаривать просто так, они были слишком разными, хотя и симпатичными друг другу людьми. Блинков-младший только попросил у Бориса Владимировича телефон на тот случай, если в редакции «Желтого экспресса» захотят что-нибудь уточнить. Оказалось, очень правильно сделал. Борис Владимирович вместе с телефоном написал свою фамилию — Осипов, — и это уже было уточнение, потому что как раз фамилию Блинков-младший узнать у него позабыл.

Уже попрощавшись, он сказал, что вот думает, думает и никак не может понять, что у этого лысого Вити в голове. Пусть ему плевать на других людей, но себя-то любят все, и какой нормальный человек полезет в уголовное дело за четыре бутылки водки?

— Я их, Дима, пять лет ловлю, — сказал старший лейтенант, — и тоже не могу понять. Не могу.