Близкие люди

Глава 21

Святослав закрыл глаза и прижался затылком к стене. Не то чтобы это как-то помогало, поза была, честно говоря, не самой удобной, но на этом неудобстве можно было сосредоточиться.

Зацепиться.

Все-таки следовало признать, что после болезни дар вернулся, но… теперь Святослав знал, как легко потеряться в себе. И это пугало.

– Сидишь, да? – поинтересовалась Розочка, устраиваясь рядом.

– Сижу.

– Пойдешь?

– Пойду.

– И мама?

– И она.

– Она не хочет.

– Я знаю.

– И ты не хочешь, – это не было вопросом. Розочка озвучивала вещь очевиднейшую.

– И я не хочу, – согласился Святослав.

– Тогда зачем?

– Потому что надо.

– Странные вы, – Розочка сидела на краю кровати и болтала ногами, отчего кровать подрагивала и поскрипывала, и вновь же эти скрипы мешали сосредоточиться.

А надо бы.

Гости здесь, рядом, и Святослав вполне способен дотянуться до каждого. Нет, многого он на расстоянии не сделает, но хотя бы прощупать слегка смог бы.

Убедиться, что прав.

Или что не прав.

А он сидит и чего-то ждет. С Розочкою, которой следовало бы быть не здесь, разговоры разговаривает. И Машка здесь же.

Она молчит, но присутствие ее ощущается, все то же беспокойство, страхи, количество которых за прошедшие дни нисколько не уменьшилось. Да и что он хотел? Времени прошло всего-ничего. Главное, что блоки Святославовы держались, да и сама Машка не проецировала собственные страхи вовне.

– Мы не странные, мы взрослые, – ответил он во поддержание беседы.

– Это то же самое, – Розочка отмахнулась. – Правда, Машка?

Машка кивнула.

И вздохнула.

Потрогала кружевной колючий край платья. И зажмурилась, пытаясь справиться с робким своим счастьем. Это незнакомое ей чувство пугало девочку, а Святослав понятия не имел, что делать с этим страхом.

И с остальными тоже.

Он ведь в детях не разбирается совершенно.

Он все-таки открыл глаза, убеждаясь, что не обманулся. Розочка рядом, Машка на стуле. Обе в одинаковых клетчатых платьицах с пышною юбкой и красными пуговичками. Пуговички начинались под округлым воротничком и спускались до самого края подола. Красными были и вишенки, вышитые на карманчиках, и бантики, к этим вишенкам прикрепленные. Они вовсе походили друг на друга. Бледные, полупрозрачные, с синеватою кожей, с огромными глазами, с головами крупными, на которых пробивался пух отрастающих волос. Только у Розочки уши еще оттопыривались, несуразно огромные, заостренные.

И клыки были видны, когда улыбалась.

– Вы к ним не лезьте, ясно? – велел Святослав. – Сидите у себя. То есть, у меня. Что бы ни случилось, сидите. Ясно?

Розочка кивнула. И Машка с нею. И захотелось плюнуть на все договоренности, забрать детей и убраться, предоставив почетное право воевать с нежитью другим, тем, кому эта самая нежить вдруг показалась особо ценным призом.

– Ты не нервничай, – Розочка почесала кончик уха. – Мама говорит, что много нервничать вредно для здоровья. А у тебя его и так нету.

– Тогда не буду. Что тебе принести?

– Ничего, – Розочка указала на стол, на котором уместилось с полдюжины тарелок. – Нам тетя Лера всего принесла. И тоже сказала, чтоб не лезли. И дядя Ингвар… только…

Она вдруг посерьезнела, а зелень глаз стала нестерпимо яркой, почти как та, в несуществующем болоте.

– Сами вы не справитесь.

– Справимся, – у него получилось сказать это ровно и уверенно. – Конечно, справимся.

Он вышел, прикрыв за собой дверь.

И услышав:

– Все равно они странные. Правда, Машка?

О чем могут говорить чужие люди, собравшиеся за одним столом? И недолгое молчание было нарушено нарочито-радостным восклицанием:

– За милых дам! – и вальяжный мужчина, одетый с той вольностью, которую может позволить себе далеко не всякий, поднимается со стула.

В руке он держит рюмку на высокой ножке. Мужчина слегка покачивается, он хочет казаться пьяным, но Святослава не так просто обмануть. Он слышит эхо его разума, пусть и укрытого за щитом амулета.

Знал?

Готовился?

Или просто на всякий случай захватил? В силу привычки?

– Да, да, – следом поднимается светловолосый парень в нелепом костюме. Он одергивает пиджак и старательно улыбается, но взгляд его холоден, а Святослав с трудом сдерживает улыбку.

Снова щит?

Амулеты подобного толка – редкость, а тут, считай, на каждом втором.

– Хотелось бы сказать, что я очень рад… да, очень рад… – парень провел ладонью по волосам, играя в смущение. Посмотрел на Антонину. – Что у меня получилось познакомиться с людьми… столь… интересными. Тонечка много о вас рассказывала.

Двое других закивали.

И обменялись ревнивыми взглядами.

Игра.

Странная пьеса, частью которой стал Святослав, как и дива, которая казалась безразличною и отрешенной. А еще невероятно хрупкой. И в платье ли дело, в том, что впервые село по фигуре, отчего отвести взгляд от этой самой фигуры оказалось задачей почти невозможной.

На диву смотрел не только он.

– Тогда выпьем! – возвестил Путятин, опрокидывая рюмку. И головой затряс, и заулыбался еще шире. – Ах, хорошо пошла… а стол-то, стол… сразу видно, хозяюшки. Ниночка, душа моя…

Ниночка фыркнула.

Стол и вправду был хорош.

Заливной язык и красные горы селедки под шубой, увенчанные майонезными цветами. Тонкие узоры из нарезанных колбас.

Фаршированные яйца.

Салат оливье в хрустальных лодочках.

Рулеты.

Пироги.

И что-то еще, вовсе уж непонятное. Запахи мешались, и оборотень вздыхал, морщился, глядя на супругу, которая тоже казалась задумчивой.

– А был в мое время один случай… – Путятин говорил громко. – В самых верхах… попросили меня написать портрет одной дамы, непременно в костюме. Восхотелось ей, стало быть, образ примерить…

– …и вот еще я ему говорю, что, значит, не следует опираться в работе на одну лишь теорию переменчивости поля, поскольку и сама она представляется в высшей степени сомнительной.

Чуднов ел аккуратно, разрезая колбасу ли, мясные ли рулеты или даже бутерброды на одинаково ровные кусочки, которые один за другим отправлял в рот и тщательно пережевывал. При этом на лице его оставалось выражение то ли задумчивое, то ли безразличное. И Святослав готов был поклясться, что весь этот процесс – лишь дело привычки, а на самом деле ему глубоко безразлично и содержимое тарелки, и все, что на столе стоит, и все, кто за этим столом сидят.

Он вытирал руки.

И губы.

И продолжал говорить, оживляясь лишь тогда, когда разговор касался странных, одному ему понятных тем. И было очевидно, что именно этот человек таков, каким и выглядит. Он не играет.

Он… смотрит на диву с интересом, не с мужским, но с сугубо научным интересом, от которого Астра хмурится.

– …и в современном мире важно, чтобы наука тоже шла современным путем! Нам нужно не просто совершенствовать наследие былых эпох, но совершать новые открытия…

– Асверы уже совершили, – не выдержал Ингвар и головой тряхнул. А в темных волосах его мелькнули острые иглы.

Он еще не сменил обличье, но уже находится на грани того.

И потому говорит сквозь зубы, рта не размыкая, не желая показывать, что преображение началось, что клыки уже подросли, а сами челюсти слегка изменили форму. Калерия, ощутив неладное, поглаживает мужа, и тот успокаивается.

– Да, конечно, выбранный ими путь аморален, – спокойно соглашается Чуднов, разрезая кусочек вареного языка. – Но в то же время нельзя отрицать, что благодаря их решительности наука совершила прорыв! И теперь мы знаем куда больше, чем до войны.

Руки Святослава сами сжимаются, а дышать становится тяжело.

Прорыв, стало быть…

Его накрывает желание перегнуться через стол, подцепить галстук и затянуть потуже, а потом заглянуть в глаза, где он наверняка увидит недоумение, и позволить увидеть все то, что видел Святослав.

На кулак ложится легкая ладошка.

– Он не поймет, – шепотом произносит Астра. И слышит ее только Свят. А гнев уходит, тает, что лед под весенним солнцем.

Ком в груди разжимается.

– С людьми такое бывает, даже с умными, – она склоняет голову. И Святославу хочется сказать, что эта прическа, из многих косичек, выглядящая невероятно сложной, столь же невероятно хороша. И вся-то она, льдистая, инаковая, тоже хороша.

От этого становится страшно.

Все те люди, что собрались сегодня в доме, просто не могут не увидеть этой вот красоты. И уж точно не останутся к ней равнодушными.

Вон, вздыхает живописец, наполняя рюмку водкой. Пьет без тостов, но не пьянеет.

Амулет?

Амулетов на нем с дюжину, и далеко не все Святослав способен определить.

– Да, это путь великих жертв, но и путь побед…

– Думай, о чем говоришь, – обрывает Алексей, и взгляд его делается тяжел. Настолько тяжелым может быть взгляд только у человека, который тоже… знает?

Видел?

И получается, что не так уж молод веселый парень. И не так уж весел. Антонина же разглядывает его с интересом, и по ее лицу сложно понять, о чем она думает. Но и в ее глазах видится эхо понимания.

– Так… я ведь не говорю, что нужно делать, как они! – теперь в голосе Чуднова слышалась обида. – Можно ведь иначе! Компромиссные варианты…

– Это какие? – глаза Ингвара пожелтели, и опасная эта желтизна предупреждала, что не стоит продолжать разговор.

Но разве что-то может остановить человека, уверенного, что он совершенно точно знает, как сделать мир лучше.

– Для начала мы должны понять, чем обладаем! Сила, дар – это то, что дано личности, но должно служить обществу.

– Так служит же, – подал голос Михаил, который до того момента сидел тихо, больше внимания уделяя жареной курице, чем беседе.

– Не так! Не в полную силу! Представьте себе, что страна обладает воистину удивительным ресурсом, который не используется! Что мы имеем? Ковен ведьм и аптеки? И что в этих аптеках? Мази, притирания? Настои? Для чего? Чтобы волосы стали гуще? Кожа ровнее?

– Что плохого в том, чтобы кожа стала ровнее? – Ниночка провела пальчиками по щекам.

– Ничего, дорогая, но тебе это без надобности. Твоя кожа и без того исключительно ровна… везде, – живописец не упустил возможности приложиться к Ниночкиной руке. – Но вы не правы. Женская красота – это важно… очень важно, как для индивидуума, так и для общества!

– Общество должно думать не о внешней красоте, но о развитии! Государство должно составить всеобщий план усиления магического потенциала. Взять тех же ведьм. Следует не просто изучить их силу, потенциал, но и составить карты, исследовать передачу этой силы по наследству с тем, чтобы выработать правильную стратегию.

– Это какую? – Ниночка уставилась на Чуднова, но тот остался равнодушен к ведьминым омутам глаз.

– Если подобрать каждой ведьме правильного партнера, то каждое последующее поколение будет сильнее предыдущего.

– А если ведьма не захочет рожать от этого… правильного партнера? – тихо поинтересовалась Астра.

И заработала возмущенный взгляд.

– Личные симпатии не должны мешать государственной необходимости!

Ниночка фыркнула.

– Конечно, отдельные несознательные граждане будут уклоняться от своего долга, но с этим можно и нужно будет бороться! – он ударил вилкой по столу, и кусок мяса плюхнулся в тарелку. – И дело не только в ведьмах. Все остальные… двуипостасные, морочники, маги…

– Дивы, – подсказала Астра.

И теперь уже Святослав осторожно накрыл ее руку своей. Пальцы показались холодными, а дива обернулась. И… в зеленых глазах ее виделись всполохи ярости.

– Дивы, – а Чуднов ничего не заметил. – Особенно дивы! Государство не может позволить им исчезнуть! Оно должно вплотную заняться проблемой воспроизводства популяции! И обязать каждого дива родить как минимум троих детей. А лучше четверых или пятерых…

– Почему не семерых?

– К сожалению, о дивах пока мало данных, но история явственно показывает, что их потенциал к воспроизводству столь же удручающе низок, что и у драконов, – ответил Чуднов. – А потому встает вопрос, какое количество детей может быть рождено без ущерба. Вообще это касается женщин, у мужчин подобной проблемы быть не должно. Мужчинам можно временно разрешить многоженство или даже просто поддерживающие связи. А детей будет воспитывать государство.

Астра прикрыла глаза.

– Он и вправду дурак, – тихо произнес Святослав, на самое ухо, и захотелось вдруг коснуться этого уха губами. – Ученый дурак…

– Не он один.

– Не он, – ему захотелось увести диву прочь, но та лишь покачала головой. И Святослав добавил. – На самом деле дураков немного, просто… они заметнее.

Кажется, услышала его не только дива.

Кажется, кто-то покраснел, а кто-то хохотнул. И над столом раздался голос:

– А давайте выпьем! За науку! Чтоб шла на пользу обществу…

Тост поддержали.

– А вы почему не пьете? – осведомился Алексей, который тоже рюмку лишь поднимал, подносил к губам, а после возвращал на стол.

– Мне еще нельзя. Болел. А вы?

Чуялось в нем, сидящем рядом, что-то до боли знакомое. И в форме щитов. Хотя здесь вариантов немного, классические схемы не менялись с царских времен, после только совершенствовались.

И все-таки…

Разведка?

Внешняя? Внутренняя? И друг он или наоборот? Как понять?

– Да… я вот тоже… как-то не привык. Не люблю это дело, – Алексей пожал плечами и пояснил уже для всех. – Батя крепко закладывал, сперва еще вроде как человек, а потом уж совсем зверье зверьем… насмерть замерз в сорок первом. На фронт его не взяли, он и радовался, да… ну так я себе слово дал, что таким никогда не стану.

И сдержал.

Он привык держать себя. И дар свой прятать надежно, до того надежно, что и сейчас Святослав, пробравшись за первый полог щита, за которым обнаружился и второй, не способен был уловить сути этого дара. Алексей чуть склонил голову.

Внимание не осталось незамеченным?

– И все-таки… – Чуднов не собирался замолкать. Выпил он немного, но, видно, человеку непривычному и этой малости хватило, чтобы повело.

Он, к слову, был без амулета.

– Это ведь совершенно нерационально! Если оставить, как оно есть, то скоро мы окажемся где?

– Где?

– Позади империалистического мира, который не гнушается самыми подлыми методами! В то время как еще товарищ Ленин завещал, что общественное важнее индивидуальных интересов! Что?

Владимира ткнула кавалера локтем, но тот, кажется, так ничего и не понял.

– Существующие запреты ограничивают развитие науки! Они вредят! И те, кто поддерживает их, тоже вредят! – его голос сорвался, и Чуднов закашлялся.

– Может, – произнес вальяжно Путятин. – Нам еще и лагеря построить? Навроде асверских…

И столовый нож в руках его крутанулся, этак, весьма характерно.

– Лагеря в той их форме, которую практиковали асверы, конечно, будут излишеством, – откашлявшись, продолжил Чуднов. – Но почему бы не построить спецпоселения?

Губы Астры дернулись.

Приподнялась верхняя. И клыки… зачем дивам клыки?

– Не в том смысле, простите, – кажется, и до Чуднова дошло, что говорит он вовсе не то, что следует. – Специальные города, где будут все удобства. Только представьте, там вы сможете жить, никого и ничего не опасаясь, бок о бок с подобными вам. У вас будут свои детские сады и свои школы…

– И лаборатория рядом, – не удержалась дива.

– Конечно! И не просто лаборатория, а научно-исследовательский центр, база для дальнейшего развития…

– Заткнись уже, – попросила Ниночка, и пусть была она не слишком вежлива, но на сей раз ее поддержали. – Ис-с-следователь…

– Обывателю сложно понять, – исследователь явно обиделся. – Что наука требует жертв! Что без жертв не бывает свершений…

Он опрокинул рюмку и затряс головой, скривился.

– Боже… самогон?

– Обижаете…

– И все-таки… – Чуднов набычился.

Но хлопнула входная дверь, и раздался веселый голос Эвелины:

– Вечер добрый. Прошу прощения за опоздание…