Близнецы и "звезда" в подземелье

Глава XI «БЕДНЫЕ ОВЕЧКИ»

К сожалению, так почти всегда бывает: чего ждешь, чего добиваешься, оно потом, «на поверку», как говорят взрослые, получается не таким уж прекрасным, а то и вовсе дрянью.

Сколько Ольга уговаривала родителей, чтобы ее отпустили на концерты в Туапсе, — а нельзя, говорят. Потому что ведь спектакли. А номер с девочкой, входящей в сейф, вообще без нее существовать не может! И вообще, на близнецах, на взаимодействии близнецов, многое в труппе держится. Как же отпустить Олю на три-четыре дня? Непростое для семьи решение!

И все же родители сказали: да пусть едет. Потому что они все прекрасно понимали.

Счастливая Ольга помчалась на всех парусах с дорогой своей Надеждой, будущей великой певицей. Прискакали к ДК «Суворовский»... и настроение немножко упало: их ждал довольно-таки пыльный, обшарпанный, разболтанный автобус, прабабушкой которого явно была черепаха!

Но стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Ведь они ехали навстречу своему первому в жизни успеху! А это, друзья мои, кое-что значит!

Ехать предстояло часов шесть-семь. За это время все перезнакомились, сдружились, разработали программу — в смысле кто первый, кто второй, кто пятый, кто десятый. Одни считали, что престижнее выступать под конец, другие думали, что наоборот: на первых все внимание обратят, а потом устанут. Но тут вмешался Висюлькин и навел порядок. Сказал, что без спору, без драки «выступать будем», по жребию.

В общем, так они ехали-ехали и, наконец, приехали.

Совсем не утомившись приехали, потому что было весело. Правда, наглотались дорожной пыли и всяческой гари. Ну и жара, конечно, достала. Но с этим ничего не поделаешь, искусство, говорят, требует жертв.

Они поселились на старом пароходе, который каким-то ловким дяденькой был переделан под гостиницу. Пароход стоял у берега, может, вообще лежал брюхом на дне. Но все равно покачивания кое-какие чувствовались. Иным от этого становилось плохо, а Ольге нравилось. Их с Надей поселили в крохотной каютке — проход, столик и две койки одна над другой, — зато все-таки отдельно. Окошко же, называемое здесь на морской лад «иллюминатором», было с видом на горизонт. В общем, здорово — чего уж там!

Правда... имелись кое-какие неудобства, причем довольно-таки многочисленные. Например, тюфяки из какой-то особой каменной ваты, которая отдельными булыжниками лежала в матрасе. Например, запах, такой, знаете, противно-химический, иначе не скажешь. И, наконец, самое ужасное для Ольги: они находились там уже два дня, а никаких концертов не было.

Висюлькин говорил, что надо вжиться в обстановку города, почувствовать будущего зрителя, в общем, ощутить себя в иной атмосфере — это для артиста очень важно.

Но ведь Ольга только и делала, что жила в чужих городах, только и делала, что чувствовала будущего зрителя. И самое главное: у нее душа болела за О лежку и за всех остальных Сильверов. Как они там без нее? Это же все равно, что хромая собачка: три лапы бегают, а четвертая — нет! Пусть Ольга была и не самой главной «лапой», но все равно ведь без нее трудно.

А другим в Туапсе нравилось. Все-таки море как-никак. Хотя и портовый город, то есть водичка не самая идеальная в мире, а место для купания найти можно. Они и находили! А то, что химией в каютах пахнет, так зато ни вам тараканов, ни вам клопов! Многие вообще не знали, что такое клопы. Но Ольга-то их прекрасно знала. Кто в гостиницах районного масштаба живал, тот повадки тараканьи изучил вполне.

Ольга и Надя основательно вымыли свою каюту, и стало куда уютней. За ними и другие сделали то же. А когда люди делают что-то вместе, то живут дружнее. Так что они уже вполне сплоченной командой отправились на концерт. Наконец-то!

Но чудес-то все-таки не бывает. Хоть они и приехали из Ростова, хоть и жили в гостинице, как настоящие артисты, хоть по городу и висели афиши про «Утренние цветы», однако петь-то они не умели!

Место, где им предстояло дать концерт, оказалось старым клубом на окраине города. Висюлькин, конечно, сказал, что это специально, что «здесь больше молодежи, больше нашей публики», но вообще-то фокус был в том, что, наверное, такой клуб куда дешевле снять. Уж Ольга-то понимала...

Клуб этот когда-то переделали из старой церкви. Потом такие клубы или там заводики, фабрики, конторы снова превратили в церкви, но этот клуб почему-то остался... Клуб имени какого-то Августа Бебеля.

— А почему не Сентября! — спросила Надя. Она заметно нервничала.

Почти все остальные, между прочим, были спокойны, как холодильники... Почему? А потому что не артисты! Настоящий артист всегда волнуется за свое выступление. А эти... Им Висюлькин сказал, что все в полном порядке, вот они и решили: выступим здесь, поедем в гости к Алле Пугачевой!

Народу собралось не очень уж много. Но поскольку зальчик оказался невелик, то те сто человек, которые пришли на концерт, казались серьезным количеством.

Участники концерта вышли на парад-алле, и Висюлькин каждого представил. Получилось, по правде говоря, длинновато, публике это поднадоело. И последним уже хлопали кое-как, только ради смеха. Потому что ведь публика не виновата, что артисты ведут себя скучно, ей надо развлекаться за свои денежки... по крайней мере, так теперь считается.

Потом наконец начался концерт.

И это был форменный ужас! Потому что они ведь не умели петь. То есть совершенно не умели. Просто кое-как проговаривали или выкрикивали слова под магнитофонную музыку, которую им ее ставил Висюлькин. На этот раз получилось даже хуже, чем на экзамене. Может, из-за того, что публика вела себя плохо.

Висюлькин за кулисами, вернее, в небольшой комнатке, которая находилась прямо за сценой, нервничал, всех успокаивал и говорил Юре:

Какой сегодня трудный зал! Обычно в Туапсе такая доброжелательная аудитория...

Что же вы хотите, Сергей Евдокимович, — отвечал Юра, — жара!

Успех имели только Надя и тот мальчик, которого избил неистовый Генка, — Леня Шальнев. Надя спела уже почти забытую, а года два назад популярную песенку: «Ах ты, бедная ове-э-эчка, что же бьется так серде-э-эчко?..» Глупая песенка, но в ней какая-то милая глупость.

Так думала Ольга, когда слушала Надю, которая и впрямь оказалась одаренной артисткой. Это стало очевидным после неудач других «выступате-лей». Было видно, как Надю слушает уже, казалось бы, заскучавший зал. Певица как бы подтрунивала над той глупой овечкой — и одновременно была ею!

Между прочим, именно так работает великий клоун Семен Птициани. Один раз он сказал — не Ольге, конечно, и не Олегу, а отцу, когда они сидели на кухне в какой-то очередной съемной квартире, отмечали очередное окончание гастролей. Так вот он сказал:

— Поверь, Сева, когда смеешься над другими, это не то. А вот когда смеешься над собой, тут тебя все понимают!

Леня же Шальнев обладал просто замечательным голосом. Он спел совсем несовременную песню, которую будто бы публика и слушать не должна — далось ему это старье. А публика все-таки слушала:

Живет моя отрада В высоком терему. А в терем тот высокий Нет хода никому!

Так получилось, что Ольге по жребию выпало выступать последней. А перед этим человек пять или шесть выли такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, честное слово. Ольга знала, что она хотя и готовилась с Турами, но... Эх! Не хочется об этом говорить. Но петь-то она не умела. И вдруг ей взбрело на ум: а что если?..

Они досле концерта всей гурьбой собирались пойти на море, то есть купальник у нее был. И вот Ольга в туалете, дрожа, естественно, как та «бедная овечка», надела его на себя. Кое-как прикрылась кофтой и юбкой, но не выступальными, а простыми... Висюлькину же с Юрой было не до нее — тут бы с публикой разобраться.

И Ольга, когда поставили ее фонограмму, выскочила на сцену, как, собственно, и привыкла в цирке — без всяких накрахмаленных и отутюженных глупостей, легко и свободно.

Конечно, это была чистая импровизация. Но ведь музыку она чувствовала, с акробатикой дружила, и всерьез. Вот и отлично!

Когда Оля сделала фляк, сальто, прыжок-олень, колесо, ну и потом всякие танцевальные движения, которых она за десятки и сотни цирковых представлений столько наразучивала, что и не сказать... когда она стала таким образом выступать перед залом, а не петь диким голосом, публика ее приветствовала благодарным ревом.

Так что финал, можно сказать, удался. А это в искусстве самое главное!

— Надо бы тебя отругать, — говорил Висюль-кин. — Да победителей не судят!

Ольга три раза выходила кланяться и сделала на бис еще одно простое сальто и арабское — без рук.

Но потом, когда все они вышли на поклон — что являлось, конечно, большой ошибкой Висюлькина, — их встретили оглушительным свистом, словно бы и Надя не пела, словно бы и Леня Шаль-нев не пел, словно бы и Ольга не показывала свою акробатику!

Время-то еще, кстати, было не позднее — девять часов, и они с Надей смылись от этого позора, от того, что зрители стали врываться в ту комнатку, где артисты переодевались, и требовали обратно свои деньги.

Обычно, когда едешь куда-нибудь с большой компанией, обязательно «заводится» мальчик, который к тебе неровно дышит, а ты к нему, соответственно. А тут — ну просто удивительно, ни одного. Может, из-за того, что все как-то получилось нескладно и Ольга очень переживала, а уж Надя — тем более.

Висюлькин, отбиваясь от наседавших зрителей, сказал «артистам», что у них свободное время до одиннадцати. И все по-быстренькому расползлись. Кому же охота слушать, что пение твое — лажа сплошная.