Блондинка в черном парике

Глава 20

— Мне нравится твоя квартира, Джеймс. Квинлан усмехнулся у нее за спиной.

— Ничего удивительного — в ней побольше индивидуальности, чем в том гостиничном номере.

Салли повернулась к нему лицом. Она уже не была одета в слишком тесные джинсы, куртку Джеймса, доходившую ей едва не до колен, и блузку, то и дело распахивающуюся на груди.

По дороге в Вашингтон они сделали остановку у универмага Мэйси в Монтгомери Плаза. Диллон тут же покинул их, устремившись в торговый центр, в магазин программного обеспечения для компьютеров.

Салли с Джеймсом отправились за покупками и, выбирая их, развлекались от всей души. Шутливый спор разгорался по любому поводу от цвета ночной рубашки до фасона туфель. В конце концов Салли вышла из магазина, одетая в темно-коричневые вельветовые брюки, кремовый шерстяной пуловер поверх коричневой водолазки и отличные кожаные туфли, тоже коричневые.

Свою куртку — ту самую, в которой она убежала, Джеймс нес в руках. Он сильно сомневался в том, что какой-нибудь химчистке удастся вывести с нее масляные пятна, оставшиеся после происшествия с мотоциклом.

— Я слышала, что квартиры одиноких мужчин обычно напоминают свалку — ну знаешь, повсюду, включая ванную, пустые картонки из-под пиццы, еле живые растения и жуткая мебель, перекочевавшая с мамочкиного чердака.

— Мне нравится жить хорошо, — сказал Джеймс и понял, что это правда. Он не любил беспорядок и подержанную мебель, а любил комнатные цветы и картины импрессионистов. Ему посчастливилось иметь в соседках миссис Малгрэйви. В отсутствие Джеймса она следила за порядком, а особенно за его любимыми африканскими фиалками.

— Ты прекрасно управляешься с цветами.

— Наверное, весь секрет в том, что я играю для них на саксофоне. Большинство из них предпочитает блюз.

— Не думаю, что мне нравится блюз, — сказала Салли, все так же пристально глядя ему в лицо.

— А ты когда-нибудь слышала Декстера Гордона? Джона Колтрейна? Уверен, что альбом Гордона «Грустные ноты» заденет тебя за живое.

— Я слышала Гато Барбиери.

— О, он тоже потрясающий. Я многому научился и у него, и у Фила Вудса. Однако у тебя еще все впереди, Салли. Сегодня вечером ты наслушаешься вдоволь. Пусть мелодия и ритм говорят сами за себя.

— Это твое хобби, Джеймс?

Он выглядел немного смущенным.

— Да, я играю на саксофоне в «Бонхоми-клубе» — вечерами по пятницам и субботам. За исключением тех случаев, когда меня нет в городе, как, например, вчера.

— Ты играешь сегодня вечером?

— Да, то есть нет, не в этот раз. Ведь ты здесь.

— Я бы с удовольствием тебя послушала. Почему мы не можем пойти? Он медленно улыбнулся.

— Ты правда хочешь?

— Правда.

— Ладно. Вероятнее всего, тебя никто не узнает, но все-таки давай подстрахуемся — наденем на тебя парик и большие темные очки.

Джеймс еще не сказал Салли то, что она, вероятно, понимала и сама: что завтра она, он и Диллон с головой окунутся во всю эту канитель. Ему не терпелось взглянуть в глаза Скотту Брэйнерду, он не мог дождаться встречи с Бидермейером. Но сегодняшний день Джеймс хотел отдать Салли, чтобы ее не донимал ни он сам, ни кто-то другой. Ему хотелось видеть, как она улыбается.

— Как ты считаешь, Джеймс, можно мне позвонить нескольким подругам?

— Кто они?

— Женщины, которые работают на Капитолийском холме. Вот уже больше шести месяцев, как я ни с кем из них не разговаривала. Ну, правда, одной я звонила перед самым отъездом из Вашингтона в Коув. Ее зовут Дилл Хьюз. Я попросила у нее взаймы денег. Она согласилась, причем очень быстро, и захотела со мной встретиться. Что-то в ее поведении было не так, и я не поехала на встречу. Сейчас мне бы хотелось позвонить Монике Фримен, она была моей лучшей подругой. Хочу посмотреть, как она себя поведет, что у нее найдется мне сказать. Это не мания преследования, но я всего лишь хочу знать, кто тут на моей стороне.

В том, как Салли говорила, не чувствовалось никакого намека. Тем не менее Квинлану показалось, что в него воткнули нож, да еще повернули в ране.

— Да, — легко сказал он. — Давай позвоним Монике и посмотрим, не обработал ли кто-нибудь и ее тоже.

Моника Фримен была очень энергичной особой и работала в департаменте жилья и городского развития. Салли позвонила. Она немного смутилась оттого, что забыла телефон и пришлось узнавать его через информационную службу. До того как выйти за Скотта, она знала ее номер, как свой собственный.

Телефон прогудел раз, другой, третий, наконец — «Алло?»

— Моника? Это Салли.

Джеймс наклонился и стал что-то быстро записывать.

Наступила долгая пауза.

— Салли? Салли Брэйнерд?

— Да. Как поживаешь, Моника? Джеймс подвинул к ней листок бумаги. Салли прочла, медленно кивнула, и сказала:

— У меня неприятности, Моника. Ты можешь мне помочь? Можешь дать мне взаймы немного денег?

Последовала еще одна длинная пауза.

— Послушай, Салли, скажи, где ты находишься?

— Нет, Моника, не могу.

— Позволь мне позвонить Скотту. Он может за тобой приехать. Где ты, Салли?

— Ты никогда раньше не звала его Скоттом, Моника. Помнишь, он тебе не нравился? Бывало, ты называла его придурком, когда знала, что я слышу. Ты же, наоборот, всегда хотела защитить меня от Скотта. Помнится, ты обычно говорила, что он взял власть в семье и пытается разлучить меня со всеми подругами. А помнишь, когда мы со Скоттом уже были женаты, всякий раз, как ты звонила, то первым делом спрашивала, ушел ли Скотт, чтобы мы могли нормально поболтать? Ты же его не любила, Моника. Однажды ты даже посоветовала мне пнуть его ногой в пах.

В трубке повисла пронзительная тишина. Потом Моника заговорила:

— Я была к нему несправедлива, Салли. Он очень за тебя беспокоится. Скотт даже приходил ко мне в надежде, что ты позвонишь, и я смогу ему помочь. Он хороший человек, Салли. Давай я ему позвоню. Мы можем встретиться с ним где-нибудь по дороге и…

Салли очень осторожно нажала на портативном телефоне кнопку отключения.

К ее удивлению, Джеймс усмехнулся.

— Ха, может быть, мы только что вышли на любовницу твоего мужа. Я делаю слишком поспешные выводы? Возможно. Но все же, что ты на это скажешь? Может, он настоящий жеребец — спал и с Джилл, и с Моникой? Как ты думаешь, у него хватило бы пороху?

Всего несколько мгновений назад Салли казалось, что, даже попади она в ад, ей не могло бы быть хуже, чем сейчас. Но Джеймс, как делают лучшие из докторов, ухитрился придать ситуации юмористический оборот.

— Не знаю. Ее настрой явно изменился — точь-в-точь как и у Джилл. Две любовницы. Честно говоря, Джеймс, я сомневаюсь, он всегда бывал так занят. Мне кажется, сделки возбуждают Скотта гораздо больше, чем просто секс.

— Сделки? Какого рода?

— Он работал в адвокатской фирме моего отца, причем до того, как мы поженились, я об этом не знала. Звучит странновато, но это правда. Очевидно, Скотт не хотел, чтобы я узнала об этом до того, как мы поженимся. Он работает в области международных финансов, имеет дело в основном; с нефтяными картелями. Бывало, он приходил домой, удовлетворенно потирая руки, и рассказывал мне, как поразит всех та или иная его сделка, хвастался, как не упустил своего и запросто заработал на каком-то шейхе полмиллиона. И все примерно в таком роде.

— Как долго вы были женаты?

— Восемь месяцев. — Она прищурилась и принялась теребить листья роскошного филодендрона. — Разве это не странно? Я не считаю тех шести месяцев, что провела в лечебнице.

— Это не слишком большой срок для замужества, Салли. Даже мой брак, почти катастрофический, и тот продлился два года.

— Сразу же после того как мы поженились, я поняла, что отец — такая же неотъемлемая часть брака, как мы. Охотно допускаю, что он и предложил меня Скотту как один из пунктов какой-нибудь сделки между ними двоими. — Салли глубоко вздохнула. — Я думаю, отец упрятал меня в сумасшедший дом в качестве мести за все те годы, когда я пыталась заступаться за Ноэль. И вполне могу допустить, что другой частью плана его мести было выдать меня за Скотта. Он надавил на Скотта, и тот сделал то, что ему велели. Все это месть.

Когда я заикнулась Скотту, что хочу развода, он заявил, что я спятила. Я сказала, что если ему так отчаянно нужен Сент-Джон, то пусть он и женится на моем отце. И спустя, наверное, дня два, я очутилась в лечебнице. По крайней мере мне кажется, что прошло два дня, у меня в голове время все еще перепутано.

— Но у него была любовница, может быть, Моника, может быть, Джилл. А может, кто-то еще, кого мы не знаем вовсе. И быстро ты узнала, что V него роман на стороне?

— Через три месяца после свадьбы. У меня был довольно решительный настрой на то, чтобы оделить наш брак удачным, но когда я нашла у него несколько любовных записок без подписи и две квитанции из отеля, то перестала особенно стараться. Я оказалась между двух огней — если учесть, что на заднем плане постоянно маячил отец, — и решила просто выйти из игры.

— Но отец не позволил тебе ускользнуть.

— Не позволил.

— Очевидно, Сент-Джон знал о вашем браке абсолютно все. Должно быть, когда ты попросила развода, Скотт незамедлительно доложил тестю, раз тот так быстро отреагировал. Кто знает? А может, это была идея самого Скотта. Хочешь позвонить еще кому-нибудь?

— Нет. Осталась только одна Рита. Боюсь, что мне будет трудно воспринять спокойно, если еще и она примется меня уговаривать позвонить Скотту. С меня достаточно, я бы даже сказала, более чем достаточно.

— О'кей. Сегодня — больше ни слова о работе, хорошо?

— Так это была работа?

— Несомненно. Мы только что нашли еще одно звено в этой головоломке.

— Как ты думаешь, Джеймс, кто оглушил нас с тобой ударами по голове и вернул меня доктору Бидермейеру?

— Или сам Бидермейер, или какой-нибудь его приспешник. Не думаю, что это Скотт. Скорее всего это был тот самый парень, который тогда ночью за окошком спальни играл роль твоего отца.

Но теперь у тебя есть я. Так что пусть тебя не беспокоит количество негодяев на белом свете.

— Мне иногда кажется, что все они, как нарочно, группируются вокруг меня. За исключением Ноэль.

Было бы неплохо попросить Салли мысленно повторить вместе с ним все, что произошло с того дня, когда она познакомилась со Скоттом, и до последней минуты. Но Джеймс не стал этого делать. Нужно дать ей денек передышки, пусть у нее на лице появится улыбка. Может быть, они могли бы заняться любовью на ковре перед камином. Ему неимоверно захотелось заняться с ней любовью. Пальцы помнили мягкость ее плоти и чуть ли не зудели от желания почувствовать это вновь, ощутить, как она извивается под его прикосновениями…

Джеймс попытался сосредоточить внимание на африканских фиалках.

Вечером Салли гладко зачесала волосы назад и закрепила сзади на шее заколкой. Она водрузила на нос огромные темные очки.

Квинлан подошел сзади и положил руки ей на плечи.

— Тебя не узнает ни одна живая душа. Но, знаешь что, давай-ка все же наденем парик. Когда убили твоего папашу — недели три назад или около того? Это событие попало во все газеты, в бульварную прессу, на телеэкраны. То же самое можно сказать и о тебе — пропавшей дочери убитого. Зачем рисковать, вдруг кто-нибудь все-таки тебя узнает? Должен признаться, ты мне нравишься в этих темных очках. У тебя такой таинственный вид. Ты и вправду та самая женщина, которая согласилась выйти за меня замуж? Та же самая, что разбудила меня сегодня утром, лежа на мне сверху?

— Да, я все та же. Что касается остального, Джеймс… честно говоря, я думала, что с твоей стороны это была всего лишь шутка. Ты что, всерьез имел это в виду?

— Не-а. Я просто хотел заполучить тебя в постель и сделать так, чтобы ты кончила. Салли ударила его в живот. — Да, Салли. Я говорил это всерьез.

«Бонхоми-клуб» на Хауттон-стрит размещался в старом кирпичном здании в окружении того, что они называли «пограничным» соседством. Приезжать в клуб на такси считалось здесь общепринятым правилом: в противном случае ты подвергался очень большому риску не только лишиться покрышек, но и вообще потерять машину.

Джеймс раньше никогда всерьез не задумывался о том, какой это опасный район, до того момента, когда помогал Салли выбраться из такси. Он огляделся по сторонам, улица была полутемной, многие фонари не горели. На тротуарах было полно мусора, но не перед клубом, потому что мисс Лилли терпеть не могла отбросы — во всех смыслах этого слова, в том числе отбросы общества.

Нанимая его — это было года четыре назад, — она сказала: «Как я уже говорила, молодой человек, мне нравится твой вид. Никаких серег в ушах, никаких татуировок, ни одного плохого зуба и ни малейшего намека на брюшко. Тебе придется присматривать за девицами. Этим вечно озабоченным особам достаточно одного взгляда на тебя, и они уже мысленно видят, как обсасывают твоего сладкого петушка». Она оглушительно расхохоталась над собственной шуткой, в то время как Джеймс, опытный агент ФБР, мужчина, который чего только не повидал и которому доводилось слышать, наверное, все мыслимые и немыслимые комбинации из непристойных слов, стоял перед ней, покраснев с головы до самых кончиков пальцев.

А она дернула его за мочку уха двумя пальцами с ярко-розовыми ногтями дюймовой длины и рассмеялась опять.

— Думаю, ты отлично справишься, парень, просто здорово.

И он справился. Поначалу посетители — компания завсегдатаев, в подавляющем большинстве черных, — смотрели на него, как на некоего диковинного зверя, сбежавшего из зоопарка. Но Лилли его представила, отпустив пару-тройку сомнительных шуточек по поводу его достоинств по части сакса и секса.

Впоследствии Лилли стала одним из его лучших друзей. В январе даже повысила зарплату.

— Мисс Лилли тебе понравится, — сказал Квинлан Салли, открывая перед ней тяжелую дубовую дверь клуба. — Я для нее белый только с виду.

Марвин-Вышибала встретил их у самого входа с суровым и мрачным выражением на уродливом лице, которое мгновенно испарилось, как только он увидел, что это Квинлан.

— Привет, Квинлан. Что это за пташка с тобой?

— «Пташку» зовут Салли. Можешь так ее и называть, Марвин.

— Здравствуйте, Марвин.

Но Вышибала не был расположен переходить на имена. Он только кивнул.

— Мисс Лилли сейчас у себя в кабинете, играет в покер с мэром и некоторыми из его толстозадых приятелей. Нет, Джеймс, никаких наркотиков. Ты же знаешь мисс Лилли, она скорее застрелит кого-нибудь, чем позволит нюхнуть. Пока тебе не придет время играть, она не выйдет. Что до вас, шишка, пока Джеймс будет там на сцене изливать свое сердце, вы держитесь у меня в поле зрения, ладно? Она — миленькая пташка, Квинлан. Я о ней Позабочусь.

— Спасибо, Марвин. Она действительно прелестна, но за ней охотится немало плохих людей. Поэтому буду рад, если ты за ней присмотришь. Тогда я смогу без лишних волнений завывать на своем саксе.

— Могу сказать сразу, Квинлан, мисс Лилли попытается ее накормить. Глядя на нее, можно подумать, будто она с месяц не ела как следует. Вы голодны, пташка?

— Пока нет, но все равно спасибо, Марвин.

— У крошки по-настоящему хорошие манеры, надо же, Квинлан! Это согревает сердце мужчины. Салли улыбалась. Она слегка махнула Марвину рукой.

— Он приглядит за тобой, не беспокойся.

— Честно говоря, я об этом даже и не думала. Не могу поверить, что ты запросто выдал ему всю правду.

— А, Марвин все равно мне не верит. Он считает, что я просто боюсь, как бы какой парень не попытался тебя подцепить, вот и все.

Салли оглядела внутреннее убранство «Бонхоми-клуб», насколько это было возможно в полумраке и клубах табачного дыма.

— У этого местечка есть свой стиль, Джеймс.

— Да, и год от года он становится все более ярко выраженным. Я думаю, это потому, что дерево со временем стареет. Бару уже больше ста лет, это гордость Лилли. Она выиграла его в покер у какого-то типа в Бостоне. Она всегда называет его «Мистер Ваше здоровье».

— Да, очень своеобразное место. Квинлан усмехнулся.

— Сегодняшний вечер — только для развлечений, идет? Тебе известно, что ты выглядишь просто великолепно? Мне нравится этот маленький сексуальный топ.

— Это экспромт? — усмехнулась Салли. Но ей было приятно. Джеймс сам настоял, чтобы они купили этот топ в универмаге Мэйси. Она улыбнулась самой настоящей улыбкой. Салли и правда чувствовала себя хорошо, непринужденно, легко. «Сегодняшний вечер — только для развлечений», — повторила она про себя. Как же давно это было в последний раз! Развлечения. Она просто забыла смысл этого слова.

Пусть кошмары подождут до завтра. Может быть, позже, когда Джеймс привезет ее домой, ему захочется ее поцеловать, а может, даже заняться с ней любовью. Она до сих пор чувствовала на себе тепло его пальцев.

— Хочешь выпить?

— Я бы не отказалась от белого вина. Так давно его не пила!

Он вскинул бровь.

— Уж и не знаю, приходилось ли когда-нибудь Фаззу-Буфетчику слышать такое. Сядь и попытайся проникнуться здешней атмосферой. А я пойду посмотрю, что там у него есть.

«Фазз-Буфетчик», — мысленно повторила Салли. Она попала в мир, которого прежде даже не могла себе вообразить. Как много она потеряла!

Салли посмотрела на Джеймса, который указал на нее необъятному негру с черепом, лысым и сияющим, как бильярдный шар. Тот улыбнулся Салли и взмахнул винной бутылкой, покрытой толстым слоем пыли. Салли помахала в ответ и подняла в знак одобрения большой палец.

Откуда взялось такое странное имя, Фазз?

В клубе было всего полдюжины белых — четверо мужчин и две женщины. Однако, похоже, здесь никого не заботило, у кого какой цвет кожи. На маленькой дощатой сцене женщина азиатского типа с прямыми черными волосами, доходящими до талии, играла на флейте. Мелодия была тихой и завораживающей. Ровный гул голосов, казалось, не стихал и не становился громче.

Джеймс поставил перед Салли стакан белого вина.

— Фазз говорит, что это вино досталось ему года два назад от одного парня, которому до смерти хотелось виски, да не было денег. И буфетчик взял в обмен эту бутылку белого вина. Салли отпила глоток. Вино оказалось ужасным, она ни за что не дала бы за него стакан «Кендалл-Джексон».

— Восхитительно! — крикнула она Фаззу-Буфетчику.

Джеймс сел рядом с ней со стаканом светлого пива в руке.

— Должен сказать, парик не так уж плох. На мой вкус он, пожалуй, чересчур рыжий, и кудряшек могло быть поменьше, но на сегодняшний вечер сгодится.

— Жарко, — вздохнула Салли.

— Если ты сможешь немного потерпеть, то, когда мы вернемся домой, я постараюсь что-нибудь предпринять по этому поводу и что-нибудь достаточно неприличное, — пообещал Джеймс.

Около девяти часов он поцеловал Салли в губы и поморщился.

— Да это же просто пойло!

— Редкостное пойло. Смотри не говори ничего мистеру Фаззу.

Джеймс рассмеялся, потом подхватил с соседнего стула футляр с саксофоном и, лавируя между столиками, направился к сцене.

Салли не могла оторвать от него глаз.

Джеймс обнял флейтистку, потом подтянул поближе к микрофону низкую скамеечку. Достал из футляра саксофон, немного отполировал его мягкой тряпочкой, проверил язычок. Потом он начал разогреваться перед выступлением.

Салли не знала, чего она ждала, но звуки, которые вылетали из инструмента, могли бы заставить разрыдаться самого дьявола. Джеймс играл гаммы, отрывки из старых песен, пробуя то тихо, то громко, переходя от высоких нот к низким.