Блуждающие огни

13

Вот уже почти неделю, каждый день с рассвета до наступления темноты, бойцы подпоручника Боровца прочесывали выделенный им сектор. Его охватывала бессильная ярость, когда, направляя дважды в день в штаб оперативное донесение, он неизменно вынужден был заканчивать его одной и той же фразой: «Войти в боевое соприкосновение с бандой не удалось». Штаб отвечал: «Задачи те же, выполняйте». «Задачи те же» означало: прочесывать, прочесывать, прочесывать! К каким только хитростям они ни прибегали, но все безрезультатно. И вот однажды срочная радиограмма от командования внесла в их действия определенность. В ней говорилось, что прошлой ночью вооруженная группа бандитов в составе около десяти человек переправилась через Буг и, по всей вероятности, находится в их секторе действия. Было приказано на рассвете приступить к прочесыванию района в развилке рек Мысли и Точни, продвигаясь в направлении Папротни и Вырозембы.

Ранним утром под моросящим дождем подпоручник Боровец поднял бойцов и повел их густой цепью, охватывая полукольцом стоявший неподалеку от леса хутор. Вокруг ни души. Ефрейтор Фельчак шел в цепи, слегка ослабив поводок продрогшей собаки. Они подходили к большому стогу свежескошенного сена, как вдруг Быстрый натянул поводок и рванулся в сторону скирды. Проводник знал, что это означает.

— Ищи, Быстрый, ищи!

Он отпустил поводок и побежал за мчавшейся во весь опор собакой, вытаскивая на ходу пистолет из кобуры. Солдаты рванулись вслед за собакой. Из стога прогремела очередь, за ней другая, третья. Фельчак упал. Собака бросилась на бандита, но тот выстрелил в нее в упор, и она разделила судьбу своего хозяина. Бандитские пули сразили еще одного бойца, любимца группы, всегда улыбающегося балагура Копеца. Бойцы залегли и открыли ответный огонь. Четыре бандита, которые пытались прорваться к лесу, были убиты. Пятый, тяжело раненный, по кличке Прыщ, вылез из стога и на коленях просил пощады. По его показаниям были установлены клички убитых — Мурат, Орел, Влодек и Помидор. Это была группа Мурата.

Тело ефрейтора Фельчака перевезли в Белосток, откуда он был родом. Коренного варшавянина Копеца похоронили в Ляске. Парень был сиротой, вся его семья погибла во время Варшавского восстания, и поэтому некому, было сообщить о его смерти. Боровец стоял над могилой поникший, бессмысленно глядя на черный гроб, резко выделявшийся на фоне желтой глины. Он понимал, что должен что-то сказать, но комок стоял в горле, и он не мог выдавить из себя ни единого слова. Томецкий закончил речь и посмотрел на Боровца.

— Дорогой наш товарищ… мы собрались здесь… — голос у него дрожал. Наконец Боровец справился с собой: — Дорогой наш боевой товарищ! В последний раз мы пришли сюда вместе с тобой. Ты остаешься здесь. Остаешься, потому что бандитская пуля оборвала твою жизнь. А мы уйдем. Уйдем прямо отсюда в бой, чтобы отомстить за тебя, за себя, за смерть многих невинных людей, которые погибли от руки бандитов. Клянемся тебе, наш боевой друг, что мы будем сражаться так же неустрашимо, как ты, и, если понадобится, как и ты, не колеблясь, отдадим за Родину самое ценное для каждого из нас — собственную жизнь. Мы никогда не забудем тебя. Вечная тебе память!

Покшива подал команду. Трехкратный залп эхом прокатился по верхушкам кладбищенских деревьев.

…С кладбища Боровец возвращался вместе с Барбарой. Шли молча. Барбара опасалась за жизнь своего любимого и не знала, как отвести от него беду. Боровец же никак не мог найти слов, чтобы выразить, как крепко он ее любит, как искренне желает, чтобы их чистая любовь прошла через все испытания, которые могут быть уготованы судьбой. Они шли по тому парку, где несколько месяцев назад состоялось их признание в любви. Девушка нежно прикоснулась рукой к его лбу.

— Устал, Анджейка, — скорее констатировала, чем спросила она.

Он взял ее ладонь и поцеловал.

— Мне уже пора, Бася. Передай привет родителям. Извинись от моего имени, что не мог сегодня зайти. Ты ведь понимаешь…

…В расположении части его уже ждал поручник Зимняк из прокуратуры.

— Что, явился арестовать меня? — пошутил Боровец.

Зимняк кисло улыбнулся:

— Извини, старина, дурацкая история, но у меня есть указание сверху подробно выяснить обстоятельства, приведшие к гибели двух твоих бойцов. Нас интересуют все подробности того боя, ведь столько жертв. Погибли не только наши бойцы, но и четверо бандитов.

— Ты удивляешься, что столько жертв! Да ведь это же была боевая операция, а не детская игра в казаки-разбойники. Ты думаешь, я хотел гибели своих ребят? К черту такую работу, как мне все это осточертело! — Боровец сорвал с себя ремень и со злостью швырнул его на кровать.

— Успокойся, старина. Нечего злиться. Пойми, погибло столько людей. В одном бою шесть человек! Ведь это же люди, а не спички; нужно разобраться, как все это произошло.

— И бандюги тебя тоже интересуют?

— Закон один для всех.

— Да пошли вы к черту с таким законом. Мне больше жаль пса Быстрого, чем тех… Бандюги хладнокровно, как палачи, убивают безоружных людей, а когда всадишь в них пулю, то потом еще и объясняйся.

— Плохи твои дела, старина, нервы начинают сдавать. Закуришь?

Боровец взял сигарету.

— Нервы, говоришь? Может, и нервы. А вообще-то, проводи свое расследование. Может, и впрямь из меня плохой командир? Не прошло и полгода, а я уже потерял трех бойцов, трех замечательных ребят.

— Никакого расследования я не веду. Я же тебе ясно сказал, что мне приказано в предварительном порядке разобраться в этом. Можешь показать мне донесение об этой операции? Хотелось бы также поговорить с некоторыми бойцами, которые принимали в ней участие. И с Прыщом надо бы поговорить, но врачи пока не разрешают.

— С бандюгой тоже хочешь поговорить?

— Нужно выслушать обе стороны.

Все это не убедило Боровца, но он все же достал из сейфа копии донесений и вызвал старшего сержанта Покшиву.

Из штаба был получен приказ держать батальон в постоянной готовности. Ночь прошла спокойно. Выспавшийся, отдохнувший Боровец уже по-другому смотрел на всю эту историю. Разум взял верх над эмоциями — у него уже не было претензий к прокуратуре за то, что она заинтересовалась тем боем. «Люди не спички, а закон должен быть один для всех». В нормальном государстве так и должно быть, он ведь сам не раз объяснял это своим бойцам, а вчера вдруг вспылил. Нужно будет извиниться перед Зимняком. Что у них сегодня по плану? Принятие пополнения и увольнение в запас нескольких бойцов, в том числе командира третьего отделения капрала Канюка. Боровец снова расстроился. Вспомнил, что вместе с Канюком должны были демобилизоваться сегодня Фельчак и Копец. Буквально нескольких дней не хватило этим ребятам, чтобы распрощаться с армейской службой. Да и Канюка жаль — хороший, спокойный, смелый солдат. Демобилизуется в такой неподходящий момент. Как эта молодежь из пополнения проявит себя в бою? Нужно будет попросить ребят, чтобы окружили новичков особой заботой, не подтрунивали над ними. Канюк, бесспорно, заслужил награду. Боровец интересовался этим вчера в штабе. Сказали, что представили его вроде бы к Кресту Храбрых, но точно неизвестно. Эти штабные крысы всегда опаздывают.

Вошел Покшива и доложил, что бойцы собрались.

— Новички тоже?

— Так точно.

— Ну и как?

— Совсем зеленые, только что призванные в армию — у них даже щетина и то еще не растет как следует.

— Запомни, что мы должны сделать из них настоящих бойцов. Ты же знаешь, что они в любую минуту могут вступить в бой.

— Знаю. Ничего не поделаешь. Когда над их ухом просвистит пуля раз-другой, сами всему научатся.

— А кого назначим вместо Канюка?

— Думаю, что Фредецкий подойдет. Его любят, он спокойный, рассудительный. А новичков надо бы раскидать по всем отделениям.

— Делай, как считаешь нужным, только помни, чтобы ребята не отдувались за них. Пришли в себя после похорон?

— Очень любили Копеца… Весельчак. Фельчака им тоже не хватает, да и к Быстрому привыкли. Они жаждут отомстить за них…

— Я сам… А впрочем, мы должны объяснить им, что месть — это не тот путь. Одно дело — злость, и совсем другое — месть. Ну что, пошли?

— Подожди минутку, я пойду первым и отдам тебе рапорт.

— К чему эти церемонии?

— Это не церемонии, а требование воинского устава, товарищ подпоручник.

Покшива вышел из кабинета. Хотя они были с подпоручником на «ты», но в вопросах соблюдения уставных норм старший сержант был педантом. Едва Боровец появился в дверях, как Покшива поднял солдат, скомандовал «Смирно!» и энергичным голосом отрапортовал. Боровец отдал честь, приказал подать команду «Вольно!» и разрешил сесть.

Выступали Боровец, Канюк, а из новичков — рядовой, фамилию которого Боровец еще не успел узнать. Почтили минутой молчания память павших товарищей.

Наступил момент торжественного вручения оружия. Демобилизованные бойцы передавали свои автоматы молодым товарищам. Винтовка Копеца одиноко лежала на столе. К столу подошел высокий худой парень. Старший сержант Покшива взял винтовку за ствол, поднял ее вверх, как бы показывая всем, и вручил ее солдату.

— Ты, сынок, получаешь оружие героя. Копец был хорошим бойцом.

У принимавшего винтовку парня от волнения дрожали губы, он хотел что-то сказать, вопросительно поглядывал на подпоручника. Боровец кивком головы разрешил.

— Я и все мои товарищи, которые только что получили оружие из рук увольняющихся в запас бойцов и оставшееся от тех, кто погиб, клянемся, что мы оправдаем доверие. Мы клянемся отомстить за наших товарищей, клянемся не сложить оружия до тех пор, пока хоть один бандюга будет ходить по нашей земле.

Боровец пожал парню руку. Потом по очереди крепко обнял всех, кто увольнялся в запас. Попросил Канюка после окончания сбора зайти к нему наверх. Хотел поговорить с ним. Он хорошо знал его семью.

— Ну что, Антось, на свадьбу не забудешь пригласить? — спросил Боровец, когда Канюк зашел к нему.

— Ловлю на слове, товарищ подпоручник. Конечно же приглашу.

— Ну, а если серьезно, какие у тебя планы, займешься хозяйством?

— Наверное, товарищ подпоручник. Люблю деревню, землю, а работы там всегда хватит.

— Конечно, хватит. Порядочных людей…

В этот момент глухо затрещал полевой телефон. Боровец снял трубку и, по мере того как слушал, все больше и больше бледнел, даже расстегнул крючки на воротнике мундира. Капрал Канюк догадался: что-то произошло, но из коротких ответов подпоручника не мог ничего понять.

— Так точно. Проводили. Да. Только что получили оружие… Самое позднее через час могу выступить. Так точно. Слушаюсь, товарищ майор. Разрешите действовать?

Боровец повесил трубку. Вскочил со стула, открыл дверь в коридор и позвал дежурного:

— Объявите тревогу, выступаем немедленно. Старшего сержанта Покшиву ко мне!

Канюк, хотя и переоделся уже в штатское, стоял по стойке «смирно», готовый выполнить любой приказ командира. Явился Покшива.

— Только что звонил командир батальона. Сегодня ночью в деревне Заенче банда Рейтара убила трех человек — двух крестьян и сотрудника отделения госбезопасности. На место преступления уже выехал отряд Корпуса внутренней безопасности из Семятыч. Мы тоже должны быть готовы выступить в любую минуту. Подготовь ребят, особенно новичков, и обеспечь полную боевую готовность.

— Слушаюсь.

В разговор вмешался Канюк:

— А что нам делать, товарищ подпоручник?

— Демобилизованным? Что и положено, отправляться на гражданку.

— Как так на гражданку? Отряд выезжает на операцию, а мы? Нам только переодеться, и все. Ведь в отряде столько новичков!

Боровец подошел к капралу и похлопал его по плечу:

— Спасибо, Канюк, но вы уже демобилизованы. Езжай-ка домой, там ты тоже нужен.

— Но, товарищ подпоручник!

— Ничего не поделаешь. Да и у меня нет такого права. Спасибо, тебе, браток, еще раз благодарю за службу и желаю тебе успеха. Извини, Канюк, что приходится прощаться так скромно, но, сам видишь, какая обстановка.

Они крепко обнялись, расцеловались. Когда Канюк был уже в дверях, снова затрещал телефон. Подходя к аппарату, Боровец успел крикнуть:

— Не забудь о свадьбе и передай привет семье!

— Спасибо, товарищ подпоручник.

Опять звонил командир батальона. Он приказал Боровцу немедленно связаться с начальником повятового отделения госбезопасности и поступить в его распоряжение.

— Что там у вас творится в этом Ляске? Кажется, снова кого-то убили. Начинайте преследование, держите со мной связь и, если что нужно, докладывайте.

— Слушаюсь.

— Да, и вот еще что, подпоручник.

— Слушаю, товарищ майор.

— Помните, что у вас много новых, необстрелянных бойцов. Сделайте все, чтобы не подвергать их ненужному риску.

— Понимаю, товарищ майор.

— Надеюсь на вас, Боровец.

Боровец немного подождал и попросил соединить его с повятовым отделением госбезопасности.

— Элиашевич слушает.

— Докладывает Боровец. Только что мне звонил майор Борек, кажется, что-то снова произошло, в нашем повяте.

— Сажай бойцов в машины, а я выезжаю к тебе, тогда и поговорим.

— Жду, товарищ капитан.

…Мчась на машине в деревню Корцы, Боровец узнал от Элиашевича, что в Заенче погиб сотрудник госбезопасности Влодарский.. Тадек Влодарский убит. Дрогичин, Барбара, солнце, замок, засада на Буге…

— Как там оказался Влодарский?

— Это же его район. Отвозил вечером домой председателя гминного народного совета, того тоже убили. Влодарский защищался, уложил одного бандита, однако один в поле не воин.

После минутного молчания Боровец спросил:

— А здесь что произошло?

— Помните, в Корцах был староста по фамилии Кевлакис, что в андерсовском мундире ходил?

— Помню, он даже, кажется, сидел какое-то время.

— Да, сидел. Я отпустил его за отсутствием доказательств. Убили его.

— Банда?

— Наверное, да… Такое, по крайней мере, складывается впечатление из того, что мне удалось узнать у его жены. Я только что был у нее в больнице.

— Что, ее тоже ранили?

— Нет. В ту ночь она родила ребенка, мальчугана. Твердит одно и то же, что они пришли к мужу ночью, угрожали ему, хотели, чтобы он вступил в банду. Когда те ушли, она потеряла сознание. Потом начались родовые схватки, и Кейстут, то есть Кевлакис, отправился в деревню и не вернулся.

— Неужели опять Рейтар?

— Наверняка он! Кевлакиса мог убить только Рейтар. Не знаю, известно ли вам, что Кевлакис, Миньский и я были друзьями по школе. Всякое между нами бывало…

— Да, вы говорили когда-то об этом.

— Вот так-то, мой дорогой, такова жизнь. Может, это и звучит громко, но это правда.

Элиашевич задумался.

Они ехали по той же самой дороге, по которой Боровец когда-то направлялся на свою первую операцию в те же Корцы. Тогда был июнь, колосилась рожь, стояла жара. Сейчас — поздняя осень, холод, ненастье, ничего хорошего. Элиашевич спросил:

— Собака у вас хорошая?

— Молодая, как и ее проводник. А тот погиб под Вырозембами. Собака бросилась его спасать, и ее тоже убили.

…Рядом с сосняком они увидели труп Кевлакиса, накрытый простыней, на концы которой кто-то положил камни, чтобы ее не поднимало ветром. Все вокруг было затоптано, и вряд ли собака могла взять след. Проводник, рядовой Петшик, чуть ли не умолял своего подопечного:

— Ищи, Тарс, ищи!

Собака ходила вокруг, принюхивалась, фыркала. Все время кружилась вокруг кустов, где на примятой траве остались следы людей, которые прятались там, подстерегая Кевлакиса. Затем рванулась вперед и повела, не отрывая носа от земли. Повела в сторону заболоченной, поросшей зарослями долины Нужеца.

Доложив обстановку командиру батальона, Боровец приказал остальным двум отделениям образовать цепь и следовать за проводником. Элиашевич с Боровцом тоже влились в нее. Через несколько километров начались перелески, заросли камыша, топь. Собака уверенно бежала вперед и не давала бойцам ни минуты передышки. Гордясь своим питомцем, вспотевший, взволнованный Петшик ласково подбадривал собаку:

— Молодец, Тарс, веди, веди.

Бойцы бежали уже из последних сил. Больше всех доставалось пулеметчикам и их вторым номерам, обвешанным тяжелыми дисками. Разгоряченный бегом, Элиашевич даже снял свой плащ, с которым никогда не расставался.

Вот и Нужец. Собака ведет дальше. Она перебежала через шаткий мостик на другой берег реки и повела преследователей к болотам, где речка Меня впадает в Нужец. Начались топи, заросшие густыми кустами, камышом, осокой. Ноги проваливались в трясину, иногда приходилось перескакивать с кочки на кочку. Бойцы уже едва держались на ногах. Даже неутомимая до сих пор собака тяжело дышала, высунув язык.

Боровец выслал вперед дозор, приказал свернуть цепь, чтобы идти след в след, так как малейшее отклонение от тропинки грозило опасностью увязнуть в трясине. Теперь они шли осторожно, не спеша, все дальше углубляясь в недоступные болота. Поскольку это был, как видно, единственный проход, Боровец решил отправить два отделения назад, приказав им оцепить болота.

Над землей нависли тучи; дождя, правда, не было, но он мог хлынуть в любую минуту. Несмотря на то что день был в разгаре, стало очень сумрачно. Вдруг впереди показался небольшой, поросший густыми кустами островок посреди болота. Собака нетерпеливо рвала поводок. Боровец жестом приказал отвести ее назад и дал знак бойцам залечь. К нему подполз Элиашевич:

— Похоже, что они где-то здесь.

— Да, собака вела уверенно.

— Но почему же они не стреляют? Если они еще там, то могут перестрелять нас как куропаток. А может, уже удрали через какой-нибудь другой проход?

— Товарищ капитан, у меня есть предложение: оставим здесь пулеметчиков, в случае чего они поддержат нас огнем, а я с несколькими бойцами преодолею ползком эти несколько десятков метров и осмотрю остров. Зачем же подвергать всех риску? И вы останетесь здесь.

— План хороший, только я пойду с вами.

— Как хотите. Ну что, решено?

— Давай.

Боровец передал по цепи приказ, позвал бойцов, которые должны были его сопровождать, и энергично пополз вперед. Окутанный туманом островок молчал. Низко пролетела какая-то крупная птица, захлопала крыльями, заверещала, и вновь наступила зловещая тишина. Боровец первым коснулся твердого грунта, резко поднялся, бросился к ближайшему кусту. И вдруг лицом к лицу столкнулся с прислонившимся к стволу ивы бандитом. Тот, еще не совсем придя в себя от неожиданности, направил на него «шмайсер». Боровец опередил его. Короткая очередь из автомата отбросила бандита назад, оружие выпало у него из рук. Следом за Боровцом на островок ворвались Элиашевич с бойцами и короткими перебежками устремились вперед. Очередь из автомата и взрыв гранаты заставили их прижаться к земле. Стреляли с двух сторон: из-за огромной, вырванной с корнем сосны и с небольшого, поросшего можжевельником холма. Пулеметчики, не дожидаясь команды, открыли ответный огонь. Бежавшие с Элиашевичем бойцы забросали кусты можжевельника гранатами. Стрельба оттуда прекратилась. Дольше всех отстреливался бандит, который укрылся за буреломом, но, забросанный гранатами, сдался. Это был командир группы Зигмунт. Моряк был ранен, а в рукопашной схватке с Боровцом погиб Пантера.

Бойцы тщательно осмотрели островок, бункеры, каждый клочок земли, каждый кустик. Обнаружили склад боеприпасов и оружия, большое количество награбленного в кооперативных магазинах и у частных лиц добра, более десяти тысяч злотых. Но, кроме тех троих, никого больше не нашли. А ведь где-то здесь должен быть Рейтар! Об этом свидетельствовала найденная в одном из бункеров его записная книжка.

Не теряя времени, Элиашевич и Боровец приступили к допросу Зигмунта. Тот сначала отказывался отвечать на вопросы. Но, когда ему показали записную книжку Рейтара, а Элиашевич обвинил его в убийстве Кевлакиса, раскололся. Рассказал со всеми подробностями о налете на Заенче и убийстве Кевлакиса. Подтвердил, что Рейтар был здесь еще утром. Долго спал после пьянки. Когда проснулся (это было, кажется, часов в восемь — половине девятого), забрал с собой неразлучного Здисека и переправился с ним на другую сторону Нужеца. Куда направился? Об этом Рейтар не имеет привычки кому-либо говорить, а спрашивать его никто не смеет, даже командир боевой группы. По всей вероятности, в какую-нибудь группу, а в какую именно — трудно сказать. Связь с ним? Только пассивная, через тайник, который Зигмунт может показать. Запасной? Его он тоже покажет. На допросе Моряк полностью подтвердил показания Зигмунта. Договориться они не успели и поэтому, скорее всего, не лгали. Как случилось, что их захватили врасплох? Видно, стоявший в карауле Пантера задремал, а двое других спали, собираясь уйти отсюда вечером. С каким заданием? Известно с каким — Зигмунт опустил голову и немного погодя спросил:

— Расстреляете меня?

— Суд решит.

Бандит вздохнул. Хорошо еще, что его судьба не решилась здесь, на месте. Ему связали руки. Раненого Моряка уложили на плащ-палатку. Боровец отдал приказ уходить с островка.

Выйдя из болот, бойцы подпоручника Боровца по приказу командира батальона вернулись в прежний район для прочесывания местности в секторе Шепетово, Пекуты, Вышонки, Костельне, от железной дороги Варшава — Белосток вдоль речки Тлочевки.

Надвигалась ночь, и Боровец распорядился устроиться на ночлег в Клюкове, лежащем на пересечении дорог, чтобы ввести в заблуждение возможных пособников банды относительно дальнейшего маршрута отряда. Утром, когда Боровец докладывал командиру батальона о начале операции по прочесыванию местности, тот сообщил, что отряд Корпуса внутренней безопасности из Семятыч наткнулся в Заенче на банду, которая уходила в сторону Мельника. Три бандита — Голый, Палач и Тигр — были убиты, а двоим — Литвину и Раките — удалось бежать. Командир батальона спросил:

— Вам что-нибудь говорят эти клички?

— Так точно, товарищ майор. Это люди Рейтара, из группы Литвина. Подробности может сообщить начальник повятового отделения госбезопасности в Ляске Элиашевич. Захваченные вчера двое бандитов дали подробную информацию о банде.

— На вашем направлении будут действовать еще два отряда Корпуса внутренней безопасности — подпоручника Петшицкого со стороны Лап и хорунжего Чарноты со стороны Высокого. Установите с ними связь и договоритесь о взаимодействии.

От этого сообщения Боровец повеселел. Обоих офицеров он знал лично, а с Юреком Петшицким учился в офицерском училище. Поэтому, не откладывая, он установил, как приказал майор, связь с указанными отрядами. Они определили конкретные районы действий, средства связи и сигналы, поделились имевшейся информацией и, взяв в клещи намеченный район, приступили к операции. Прочесывание местности проводили особенно тщательно, поскольку в этом районе мог находиться сам Рейтар. Не пропустили ни одного клочка земли, ни одной скирды, ни одного подозрительного строения.

На третий день, на рассвете, Боровца вызвал по рации подпоручник Петшицкий.

— Анджей, я, кажется, кое-что разнюхал. Только что у меня был один крестьянин и сообщил, что вчера ночью к его соседу нагрянула банда, которая, по всей видимости, скрывается там до сих пор. Деревня называется Зохи Нове, а пособника бандитов зовут Павел или что-то в этом роде. Поэтому я направляюсь к Тлочевке, а ты прикрой на всякий случай берег реки с твоей стороны.

— Хорошо. Но если окажется, что ты зря загнал ребят в болото, это тебе даром не пройдет.

— Тебе тоже. Ну что, двинулись?

— Двинулись. Успеха тебе, Юрек.

— Спасибо. Тебе тоже.

…Занимался рассвет, когда бойцы Боровца залегли в ложбине на берегу Тлочевки напротив деревни Зохи, в которую вот-вот должна была войти рота подпоручника Петшицкого. Стоявший над рекой легкий туман быстро рассеивался. День обещал быть ясным. Осенний звенящий воздух доносил издалека даже самые тихие звуки. Над некоторыми домами в Зохах показался первый дымок, то тут, то там скрипели ворота конюшен, горланили поздние петухи. Боровец лежал на мокрой траве и, хотя закутался в широкий плащ, лязгал от холода зубами. Рядом расположились его бойцы. Ребята похудели, покрасневшими от постоянного недосыпания глазами с темными кругами под ними настороженно всматривались в сторону деревни, откуда в любой момент могла возникнуть опасность. Боровец очень внимательно присматривался к новичкам, которые совсем недавно появились в отряде, но уже принимали участие в операции. У него не было к ним никаких претензий — молодые солдаты были хорошо обучены, отличались смекалкой, выдержкой, смелостью.

Загремели выстрелы. Стреляли на той стороне реки, возле одинокого строения у леса, напротив левого фланга цепи. Боровец взял бинокль, однако мешали кусты, и поэтому почти ничего не было видно. Стрельба сначала как будто бы приблизилась к речке, но затем начала постепенно утихать. Боровец уже хотел было связаться по рации с Петшицким, как вдруг из ивняка на противоположном берегу Тлочевки выбежали двое вооруженных людей и, подняв вверх автоматы, бросились в ледяную воду. Он жестом приказал не стрелять, дожидаясь, когда эти двое выберутся на его берег. Но бандиты и не думали вылезать из воды. На глазах у спрятавшихся на берегу бойцов они по пояс в воде устремились по течению реки, желая, видимо, старым, испытанным способом направить на ложный след собаку, если начнется погоня. Бандиты приближались к Покшиве, и Боровец подал ему знак задержать их. Старший сержант крикнул:

— Стой! Войско Польское. Бросайте оружие на берег и вылезайте.

Застигнутые врасплох, бандиты подчинились приказу. Вид у них был жалкий — мокрые, вымазанные в грязи, они дрожали от холода и страха. Боровец выяснил, что перед ним Дубок и Пилот, оба из группы Рыся, их накрыли в овине. А что стало с остальными, то есть с Рысем, Мареком, Акулой и Матросом, они не знали.

На той стороне Тлочевки показалась цепь солдат отряда Корпуса внутренней безопасности во главе с подпоручником Петшицким. Боровец крикнул:

— Ну как дела?

— На войне как на войне, у меня один парень ранен. А тех погибло четверо. Не хотели, сволочи, сдаваться, отстреливались до конца. У тебя было тихо, и я решил, что остальные сбежали, а теперь вижу, что ты их поймал.

— Знаешь, на кого ты напоролся?

— Нет, не у кого было спросить, все отправились на тот свет.

— На Рыся и его группу.

— Вот гады. Это они того милиционера на чердаке прихлопнули?

— Они.

Бандиты, прислушиваясь к громкому разговору офицеров, явно нервничали. Один из них не выдержал:

— Пан подпоручник, это не мы, ей-богу, это все Рысь и Акула. Они заставили нас. Грушеньского из Ходышева тоже Рысь застрелил. Мы не виноваты, пан подпоручник, нас принуждали.

— Ладно, ладно. Перед судом будете оправдываться.

Элиашевич, который неделю назад вернулся в Ляск, захватив с собой Зигмунта и Моряка, тоже не терял времени даром. Прежде всего он приказал немедленно отыскать тайники банды и установить за ними наблюдение. По полученным от Зигмунта и Моряка сведениям, их было три: под большим крестом у костела в Побикрах, у ветряной мельницы в Ходышеве и в развалинах старого замка в Бочках. Каждая группа могла пользоваться ими для связи только с Рейтаром. Командиры не знали, кто и когда забирает содержимое тайников. Все тайники Рейтар держал в строгом секрете, и командир одной группы не знал тайник другой группы. Связь между группами могла осуществляться только через Рейтара. В то же время командиры групп обязаны были регулярно проверять свои тайники, чтобы получать распоряжения от Рейтара.

Все обнаруженные тайники оказались пустыми.

Вряд ли можно было предположить, что Рейтару не известен факт ликвидации группы Зигмунта. А если это так, то бесполезно рассчитывать, что он вышлет своего связника к тайникам, тем более что он расстался с Зигмунтом всего за несколько часов до облавы. Через неделю Элиашевич снял наблюдение за тайниками, придя к заключению, что они «засвечены».

…Попытки установить связь с Жачковским были не менее важным делом, которому Элиашевич уделял много внимания. До сих пор о нем ничего не было известно. Поэтому, как только представился случай, Элиашевич отправился с шофером проверять тайники, о которых они договорились с Жачковским. Поскольку, по последним данным, «дезертира» видели в районе Рудского леса, Элиашевич выехал именно в тот район, где в Рудке и на хуторе Радзишево-Круле находились тайники. В Рудке, в дупле старой обгоревшей ивы, ничего не оказалось. Тайник в Радзишево был устроен у самого леса, под приметным железным крестом, укрытым со всех сторон молодыми побегами березы. Проехав несколько сот метров, Элиашевич приказал остановиться, вышел и лесом вернулся к кресту. Нащупал, к своей радости, в темноте в условном месте свернутую бумажку и уже в машине расшифровал коротенькую записку:

Выкно. Да, сведений маловато, но это лучше, чем ничего. Легенда надежная. И слава богу. Держись, парень. Элиашевича пробрала непроизвольная дрожь, когда, глядя на холодную, дождливую темноту за стеклом машины, он представил себе, как трудно сейчас Жачковскому.

Едва войдя в кабинет, сразу же связался по ВЧ с начальником воеводского управления госбезопасности и прочитал ему записку.

— Ну что ж, подождем еще немного. А что нового показали задержанные?

— Назвали еще несколько пособников банды. Но, я считаю, товарищ полковник, что их пока не надо трогать, следует установить за ними наблюдение. Может, залетит к ним какая-нибудь важная птица, тем более что приближается зима и бандитам понадобятся схроны. Не знаю, докладывали ли уже вам, товарищ полковник, что Рейтар категорически запретил пользоваться схронами до особого распоряжения.

— Теперь ясно, почему за последнее время не было ни одного сигнала, что кто-то из них укрывается в какой-нибудь деревне.

— Вот именно. Но зима заставит их выйти из леса.

— Элиашевич! Ты мне о зиме и не говори. Надо покончить с этой падалью как можно скорее, любыми средствами. Сколько из-за них пролилось крови. Матери Влодарского помогли?

— Сделали все, что только можно было, но ведь она потеряла самого дорогого для нее на свете человека — сына.

— Да… Что же касается пособников банды, то идея твоя хорошая. Я ее полностью одобряю. А сумеешь ли собственными силами перекрыть весь район?

— Трудно будет, но попытаюсь.

В пятницу в Ляске был базарный день. Со всей округи стекались на ярмарку люди. В Ляске испокон веков торговали скотом и ремесленными товарами, в особенности сапожными и гончарными изделиями. Вся округа покупала в Ляске обувь, двойные, соединенные ручкой, глиняные горшки — носить обед в поле, маслобойки, молочники.

В пятницу утром в отделение госбезопасности явился какой-то крестьянин и настойчиво добивался встречи с Элиашевичем. Тот по привычке приказал впустить его. Мужику было лет под сорок, крепкого телосложения, в куртке с барашковым воротником, в бриджах и сапогах. Он остановился у порога, снял фуражку и, переминаясь с ноги на ногу, теребил ее в руках. Элиашевич заканчивал что-то писать и, не вставая из-за стола, жестом указал крестьянину на стул:

— Одну минутку, я сейчас закончу.

— Ничего, подожду, — ответил крестьянин, подошел к столу, положил перед самым носом Элиашевича пистолет и только после этого сел.

Элиашевич побледнел от неожиданности. Однако быстро взял себя в руки и, словно ради любопытства, протянул руку к пистолету. Оружие было в хорошем состоянии, очевидно за ним ухаживали.

— А другого оружия у вас нет?

— Нет, пан товарищ.

— Ну, так что вы мне хотите сказать?

— Моя кличка Бартош. Я от Рейтара и пришел сюда к вам, чтобы сдаться в плен.

Элиашевич, не веря своим ушам, заерзал на стуле.

— От Рейтара? А из какой группы?

— В последнее время я был у Коршуна, но несколько дней назад мне приказали перейти к Угрюмому. С ним и ходил.

— Где сейчас эти группы?

— Угрюмый то тут, то там, но в основном держится Рудского леса, а Коршун, значит, и в Соколовском повяте и в Оструве бывает. А если точно, то не знаю.

— Вы что же, убежали? Когда, как?

— Убегать-то не убегал — от них никто убежать не может, они бы сразу расстреляли или повесили, как Ворона. Но коль уж я очутился в городе, вот и пришел, раз уж такой случай представился.

Мужик говорил медленно, растягивая слова, что выдавало жителя Восточной Польши.

— Что за случай привел вас в Ляск? На базар приехали?

— Ну, вроде бы на базар, а на самом деле, честно говоря, приехал, чтобы застрелить вас, пан товарищ. Такой я получил приказ. Вы ведь Элиашевичем зоветесь?

— А откуда вы меня знаете?

— Я вас совсем не знаю, но сразу же узнал по тому, как мне вас описали. У них есть ваша фотография.

— У кого это у них?

— Ну, значит, у капрала Зубра и Ястреба.

— А где они сейчас?

— На базаре, должно быть, или по городу бродят.

Из рассказа Бартоша следовало, что указанная троица во главе с Зубром получила от Угрюмого приказ отправиться в Ляск, чтобы, воспользовавшись базарным днем и большим наплывом людей, разузнать, где находится отделение госбезопасности и где живет Элиашевич, а вечером подкараулить его и убить. Никто из них не был уроженцем этих мест, и их вряд ли кто мог опознать. Помочь им в этом должен был член местной конспиративной сети — сапожник, с которым им надо было связаться на базаре. После покушения, в случае необходимости, он должен был также обеспечить им безопасное укрытие. У них были надежные документы. До города добрались без приключений. Как и было условлено, им удалось выйти на связь с сапожником. Затем тот показал им здание отделения госбезопасности, проводил до квартиры, где жила мать Элиашевича. Они вернулись на базар, там было многолюдно, а потому безопаснее. Зубр приказал Бартошу еще раз пройтись к зданию отделения и запомнить оттуда дорогу до дома Элиашевича, а Ястребу изучить подходы к его дому. Они договорились встретиться на базарной площади, у весов, где взвешивали скот перед продажей. Там всегда толпился народ.

— Ну так вот, шел я и думал: нет, Бартош, или сейчас, или никогда. Сам я, значит, не здешний. Семья выехала на Запад, под Вроцлав. Дай, думаю, попробую, может, и выйду живым из этой кабалы, ну вот я и пришел, значит, чтобы добровольно сдаться.

Мужик явно опасался за свою судьбу, но внимательный взгляд и хитрый блеск его глаз выдавали его — он понимал все выгоды для себя данной ситуации. Элиашевич тем временем взвешивал, каким образом лучше взять бандитов, если этот Бартош говорит правду, а не заманивает в какую-нибудь западню. Решение надо принимать немедленно. Но во всем здании кроме Элиашевича и еще двух-трех сотрудников в данный момент находилось только отделение охраны, которое нельзя было привлекать к этой операции. Выпустить Бартоша и приказать ему заманить их вечером в ловушку? Это было бы самое правильное решение, но можно ли ему верить? Нет. А вдруг они заметили, как он сюда входил, заподозрят, что он их выдал? Впрочем, всего не предусмотришь. Нет, рисковать нельзя. Надо попытаться взять их сейчас же.

Бартоша охватил неподдельный страх, когда Элиашевич потребовал от него, чтобы тот показал ему тех бандитов, с кем пришел. В конце концов удалось его уговорить. Они решили, что Бартош подойдет к поджидавшим его в условленном месте бандитам и заговорит с ними. Если они там, то Бартош должен вынуть носовой платок и высморкаться. Если их не окажется на месте, то ему велено было ждать, пока они не явятся.

Оставив Бартоша в приемной, Элиашевич вызвал двух сотрудников отделения, вкратце объяснил им суть дела и их задачу. Они должны были, не спуская с Бартоша глаз, незаметно следовать за ним. Появление поблизости шофера Олиевича будет сигналом к началу действий. Элиашевич остановится неподалеку и в случае чего подстрахует их. Газик с несколькими одетыми в форму сотрудниками будет ждать в укромном месте поблизости, и, если начнется стрельба, они подключатся к операции.

Бартоша отвезли на машине и высадили на одной из улочек. Как и договорились, за ним наблюдали двое сотрудников органов госбезопасности. Элиашевич, распорядившись, где укрыться и как действовать остальным, быстро вскочил в машину и приказал Олиевичу кружным путем подъехать к базару. Здесь он вышел и смешался с бурлившей, шумной ярмарочной толпой. Одного взгляда в сторону весов было достаточно, чтобы убедиться, что Бартош не лгал. Он стоял у каменной пристройки для весов и разговаривал с двумя мужчинами. Как было условлено, Бартош несколько раз громко высморкался в платок. По нарисованному Бартошем словесному портрету Элиашевич понял, что коренастый блондин — это Зубр, а тот, что повыше, чернявый, — Ястреб. Около весов толпились продавцы и покупатели, многочисленные зеваки. Элиашевич подал знак Олиевичу, и тот начал проталкиваться через толпу в сторону находившихся в условленном месте сотрудников госбезопасности. Капитан подвинулся поближе к весам, и таким образом сотрудники отделения взяли бандитов в кольцо. Элиашевич видел, как те подняли руки. Подошел Олиевич, чтобы изъять у бандитов оружие. В этот момент Зубр внезапно ударил его головой в живот, сбил с ног одного из сотрудников и нырнул в толпу. Ястреб тоже хотел было броситься наутек, но Олиевич уже держал его железной хваткой. Только Бартош стоял спокойно с поднятыми вверх руками. Элиашевич бросился за мелькавшим в толпе Зубром. На базаре началась паника. Люди давили друг друга, переворачивали лотки. Это было на руку Зубру, тем более что Элиашевич не мог стрелять. Убегавший выскользнул из толпы и не оглядываясь бросился в сторону реки к старой мельнице. Элиашевич гнался за ним по пятам.

— Стой!

Тот на миг обернулся и выстрелил. Пуля ударила в брусчатку. Элиашевич тоже выстрелил, но промахнулся. Зубр успел нырнуть за угол мельницы. Элиашевич, мгновенно оценив обстановку, бросился в сторону и спрятался за деревом. Он рассчитал верно. Тут же из-за угла вдоль стены пролетели одна за другой две пули. Элиашевич видел только высунувшееся плечо и часть головы Зубра. Он тщательно прицелился и выстрелил. Тот снова скрылся. Послышались гулкие шаги. Бандит убегал. Элиашевич подбежал к углу мельницы и выстрелил наугад. Зубр бежал по деревянному настилу, на который выгружают обычно мешки с зерном.

— Стой!

Тот, полуобернувшись, снова выстрелил. На этот раз попал. Элиашевич почувствовал удар в левое плечо, и пальцы его руки онемели. Он опустился на колено и выстрелил. Зубр замер, словно наткнувшись на невидимую преграду, а затем покатился кувырком с настила, и Элиашевич потерял его из виду. Вероятно, бандит спрятался под лестницей. Подбежали Олиевич с двумя сотрудниками. Элиашевич велел им укрыться за стеной. Зубр, как дикий зверь, оказался в ловушке. Элиашевич крикнул:

— Вылезай, Зубр! Ты окружен, у тебя нет никаких шансов!

Раздался выстрел, а затем тот в бессильной злобе прорычал:

— Не возьмешь.

— Вылезай, иначе тебе крышка.

— Прежде чем подохну, я изрешечу тебя.

Снова выстрел. Укрывшийся за камнем сотрудник госбезопасности ответил длинной очередью из автомата. Элиашевич приказал прекратить огонь.

— Зубр, говорю тебе, вылезай.

В ответ снова раздался выстрел. Пуля ударилась в стену, осыпалась штукатурка. Спустя какое-то время последовал еще один выстрел.

— Зубр, у тебя нет никаких шансов. Даю тебе три минуты на размышление. Слышишь?

В ответ — напряженная тишина. Ожидание затянулось. Элиашевич, щуря от солнца глаза, внимательно всматривался в сторону лестницы, откуда по покрытой серой пылью земле текла тонкая струйка крови. Участники облавы переглянулись. Подождали еще немного. Затем Олиевич подполз к лестнице.

— Товарищ капитан, он мертв.

Подошли. Под лестницей навзничь лежал Зубр. На виске у него зияла рана, в скрюченных пальцах правой руки был зажат пистолет.

— Застрелился.

— У него не было иного выхода.

Только теперь они заметили, что Элиашевич ранен.

— Дьявольски болит, но кость, кажется, не задета. Бери машину, Олиевич, и подъезжай сюда, а то кровь хлещет из меня, как из зарезанного быка. А что о остальными?

— Все в порядке, отвели в отделение.

— А сапожник?

— Этой каналье удалось скрыться.

…Эти неожиданные события стали причиной того, что подпоручнику Боровцу и его бойцам, едва они прибыли с одной операции, пришлось сразу же выезжать на другую, чтобы вместе с отрядами Корпуса внутренней безопасности прочесать район, где могли находиться группы Коршуна и Угрюмого. Бартош и Ястреб, желая добиться хотя бы малейшего к себе снисхождения, во время допросов подробно рассказали обо всем, что им было известно. Из их показаний, а также, судя по старым объявлениям о розыске, стало ясно, почему Зубр покончил с собой. Он был уроженцем Белостока, во время гитлеровской оккупации сотрудничал с гестапо, за что после войны разыскивался органами правосудия. На его след наткнулись в Лапах, где он скрывался. При попытке задержать его Зубр застрелил двух милиционеров и бежал в окрестные леса. Какое-то время он скитался в одиночку, а затем примкнул к Рейтару. Зубр входил в группу Угрюмого и принимал активное участие во всех темных делах этого самого кровожадного из помощников Рейтара.