Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

Глава десятая: пять тысяч причин остаться

— Вкусно пахнет. — протянул Алекс. — Мм-м…

Мари даже не стала спорить. Карл обладал странной особенностью — он успокаивал их своим присутствием. Вот и сейчас, отойдя от страшного вагона, оставленного позади, Мари вспоминала о нем как-то отстраненно. А запахи… запахи оказались чудесны. Вон, Лохматый, прям всем собой нюхает и почти улыбается. Видно, на самом деле сильно проголодался.

— Добро пожаловать, бродяги!

О как…

Таверна, самая настоящая таверна, как в играх или книгах. Бревна и деревянные оконца, круглые, правда. Висящие под потолком тележные колеса, заставленные десятками горящих свечей, солома на полу и длинные столы из отесанных досок, крепко сколоченные стулья и очаг в одной из стен.

Да не просто очаг, а с вертелом, где сейчас, шипя и пузырясь жирком, крутилась подрумянившаяся туша. Мясо, солод, хмель, яичница, поджаренная на сковороде колбаса, свежий хлеб, только что сбитое масло и тонкий аромат вин, идущий от оплетенных бутылок, стоящих на полках позади трактирщика.

— Как же я соскучился. — Карл оглянулся вокруг с такой жадностью в глазах, что Мари даже немного перепугалась. — Как мне всего этого не хватало.

— И даже больше, судя по всему… Проходите, присаживайтесь, работаем от заката и до рассвета, от рассвета и до полудня, не спим, не едим, думаем только о вас, наших дорогих гостях, каракатицу мне в глотку!

Ой…

Мари засмеялась, глядя на него.

Высокий, краснолицый, точно обветренный всеми ветрами, с густыми усами и бакенбардами, с попугаем, сейчас игравшимся с медной серьгой-кольцом в левом ухе, с красным платком на голове и живыми глазами, хитро рассматривающими вошедших.

— А есть ли, корчмарь, у тебя глинтвейн этим чудесным подросткам и настоящий караибский ром для меня? — Карл стукнул по стойке кулаком, с очевидным наслаждением слушая липкий звук удара. — Да настоящий, контрабандный, а?!

— Настоящему бродяге всегда найдется что-то хорошее, — трактирщик усмехнулся и подмигнул. — Хорошая стоянка, вперехлест меня с коромыслом, чтоб мне не встать. Эй, годок, верста коломенская, тебе, надо полагать, поросенка с кашей?

Лохматый довольно оскалился в ответ.

— Давай поросенка, давай бекон, яйца, колбасу и хлеб, вымоченный в вине и поджаренный ломтиками, давай сюда зелени и просто хлеба, да масленку, и не забудь потом кексов! — Карл шлепнул деньги о стойку. — Угощаю, молодежь, душа просит праздника.

— Вон туда, Ери вас проводит, — трактирщик сгреб деньги, кивнул в глубину зала. — Добро пожаловать, еще раз вам говорю! Здесь вас никто не побеспокоит.

— Точно? — на всякий случай спросила Мари.

— Точно, — трактирщик кивнул себе за спину, где, тускло блестя лезвием, спала на вбитых крюках абордажная сабля-кортик. — Это моя харчевня, и я в своем праве.

Выскочивший из-за стойки невысокий человечек с кудрявой головой, ловко стуча сапожками потащил их за собой, одновременно неся деревянный поднос, уже заставленный плошками и тарелками. Посадил за стол напротив очага, махом раскинул посуду, расстелил полотенца на колени и снова убежал.

В полутьме харчевни кто-то гомонил и смеялся, шлепали карты, трещали раскиданные из кожаного стаканчика кости. По соседству поминали Чертов треугольник и какого-то Дейви, за спиной Карла, поминая через слово чью-то мать, рядились о зарытых сундуках.

В дальнем углу, в полутьме, лениво шевелилась темнота плаща, обтекающая сверху до низу огромную фигуру с горящим желтым глазом. Рядом, на его плече и почти как у трактирщика, притулилось что-то, похожее на птицу. Глаза у нее поблескивали красным. Тот угол обходили осторожно даже покачивающиеся гости, выглядящие вылитыми морскими волками.

Стену над камином, если приглядеться, украшал старый стяг. И Алекс, к примеру, совершенно не удивился, заприметив на нем самой настоящий череп и кости Веселого Роджера.

— Блин, как-то не верится. Как в сказке. — Алекс провел пальцем по столешнице. — Дерево, жирное…

— Скатертей на всех не напасешься, — буркнул снова оказавшийся рядом Ери, — так посидишь.

Карл, откинувшись на спинку стула, громко захохотал.

— Привыкай, Алекс, это нормально. Так, что у нас тут?

«У нас тут» заняло почти весь стол. Блюдо с редиской, огурцами, зеленью, вареной картошкой и квашенной капустой. Рядом с огурцами горкой лежали непонятные толстые голубые клубни, один из которых Карл сразу же сгреб и начал хрустеть. Мари решилась, взяла, укусила и чуть не пискнула.

По рту разбежалась прорва маленьких горячих иголок, пощипывающих и покусывающих язык с небом. На глаза навернулись слезы, и захотелось пить.

— Маришка, ну что ты, как маленькая, тянешь в рот все незнакомое и яркое? — посетовал ухмыляющийся Карл. — Это пах-пах, его надо есть осторожно.

Мари, схватив ближайший кувшин и кружку, быстро налила и начала пить. И, тут же, сморщившись, чуть не выплюнула. Кисло-сладкое тягучее разбежалось внутри масляной пленкой, пряно пахнущей и ударившей в голову. Карл хохотал сильнее.

— Мед? — поинтересовался Лохматый. — Дай-ка…

— Эй-эй, несовершеннолетний! — прикрикнул Карл, пригрозив пальцем, — сильно не налегать. А то таскай вас потом на себе.

— Ты не мог раньше предупредить! — завопила Мари отыскав среди кувшинов не пойми как затесавшееся молоко и отхлебнув разом большую глиняную кружку. — Карл!!!

Тот не ответил, лишь пожал плечами, жадно смотря на чугунную сковородку, так и пышущую жаром, с обжаренными до золотистой корочки, маленькими рыбками. И пахнущими…

— Рыба пахнет огурцом? — Алекс хватанул ее прямо рукой, закинул в рот, захрустел. — Уф… бфин…фкуфно как!

К рыбке Мари потянулась с опаской, с тоской проводив взглядом вилки Карла, Алекса и Лохматого, расхватывающих ее очень даже быстро. И, подумав, забрала сковороду.

— Молодец, хозяйственная растет, — одобрил Ери, притащив противень с кусками мяса. — Может, у нас останешься, девка? Нам поварята нужны.

Мари, наконец-то радуясь вкусу, округлила глаза. Помотала головой с набитыми хомячьими щеками… ну невозможно удержаться же.

Голод, спавший с гостиницы, пришел в себя и настойчиво требовал еды, еще еды, снова и опять же, хотя бы закуски. А рыбешка оказалась прекрасной.

— Ну и зря, — буркнул Ери, — я вернусь, поговорим. Милт-то только и может, что хохотать и кружки наливать, ему все равно, а мне еще работать.

И ушел, явно чтобы притащить еще что-то вдобавок к соленым грибам, деревяшке с нарубленной жареной колбасой, большущей чашке салата, жареным ребрышкам, яйцам-пашот, рассыпчатому гороху-нуту, дышащему паром горшку с сырным супом, что Карл уже разливал всем половником, гренкам с сыром и… что-то Мари даже не видела, но только чуяла.

Алекс, отложив голубой клубень и отдышавшись, смотрел на заставленный стол совершенно дикими глазами. Вот как, значит…

— Это что? — Мари кивнула на недоеденное голубое. — Что за паф-паф?

— Пах-пах, — поправил Карл, — для аппетита. И метаболизма. И усвояемости. И чтобы живот не болел потом. Ну и…

Угу, понятно объяснил. Внутри у Мари так и полыхал пожар, требующий еще и еще. Она и ела, поняв, что ничего не случится с талией и вообще. Вот знала, и все. И ела.

— Блины! И поросенок для дылды! — Ери поставил подносы, вытер лоб полотенцем и сел, подтянув стул. — Посижу с вами?

— Уважь нас, честный домовой, присядь, угощайся, будь нашим гостем на немного. — Карл обвел рукой стол.

Домовой?!

Алекс и Мари уставились на Ери, покачивающегося на стуле, не доставая ножками в сапогах до пола и с показной ленцой тянувшего колбасу, кусок за куском. Лениво или нет, но колбаса кончалась быстро.

— Чего? — Ери пошевелили густыми бровями и всем личиком, заросшим жесткой бородой. — Домовой, потомственный, так и есть. Не из местных дурных невоспитанных краев, само собой. С Фризии я.

— А? — Мари непонимающе уставилась на него.

Алекс толкнул ее локтем, типа, потом объяснит.

— Давно тут, Ери? — поинтересовался Карл, разламывая копченую курочку и протягивая по бедру Мари с Алексом. Лохматый, отключившись от всего и всех, невозмутимо наслаждался поросенком, постепенно умяв не меньше трети. И куда в него лезет, подумалось Мари, опять ощутившей укол совести. Надо извиниться перед ним, блин…

— Ну… не очень. — Ери явно не хотел говорить сколько. — До того таверну держали, да-а-а… Да и с этим вон, рубакой, по морям нас поболтало, есть такое. Так ты это, девка, точно не хочешь у нас остаться? Ну, не кухня, так это… мне помогать станешь.

Мари, справившаяся с курицей, довольно вздохнула: голод уходил. И ойкнула, вдруг ощутив снова, пусть и не так сильно.

— Яблочко вот съешь, — посоветовал Ери, — не хочешь? Не хочешь яблоко, так и не хочешь есть.

Тоже мне, персональный тренер по фитнесу и похудению нашелся. Она решительно притянула к себе нарезанный ломтями пирог с сыром, курицей и чем-то копченым.

— А потом жалуются, что мол, толстые, — пожевал губами Ери, — хотя, конечно, пах-пах…

Мари, почти не жуя проглотившая кусок, укоризненно посмотрела на него и провела рукой по животу. Вроде… ничего, можно еще закусить.

Карл, спрятавшийся в тень, довольно ухмылялся, потягивая ром прямо из горлышка пузатой темной бутылки. Лохматый терпеливо справлялся с поросенком, уверенно идя к победе и превратив половину в жалкие остатки. Кашу, вывалившуюся наружу, пахнущую травами и черносливом, он уминал походя.

А Алекс… А Алекс осоловело смотрел перед собой и крутил в руках блин, с одной стороны в сметане, с другой в варенье. Мари забрала плотную масляную лепешку, поймав благодарный взгляд.

— Не, ну вот ты подумай, — Ери не отставал. — Причин-то сколько остаться, а?

— Пять тысяч? — издевательски спросила Мари.

— Да больше, чего ты… тьфу, вот языкастая.

— Ну, а чего?

— Верно, сам виноват. Так это, ты слушай, слушай, не смейся. У нас, во-первых, питание положено, и не остатки, а прямо-таки с кухни. Плюс, смотри сюда, говорю, спальню тебе обеспечим отдельную, с шкафчиком там и умывальником. Ну и…

Ери говорил-говорил, а на Мари накатила сонливость, заставившая откинуться к бревну сбоку, прижаться щекой, втянув в себя почему-то такой явственный запах смолы, соли, моря… моря?.. Моря…

— Уходит! Как есть, уйдет, купец-то?!

— Не трави, Ери, никуда не денется. Наш будет…

Косматый маленький домовой, в рваных, до колен, штанах и босиком, весь увешанный оружием, как елка гирляндами, подпрыгивал у бушприта.

Милт, в красном платке на голове, с саблей у пояса, похлопал товарища по макушке. Тот оскалился, блеснув острыми зубами.

— Не жалеешь, что ушел от своих совсем? — поинтересовался Милт.

— Жалеть? Нет там моих, всех на костры отправили. Или прямо с домами сожгли, да еще и солью сверху посыпали. Жалеть…

Милт не ответил, слишком уж много злости звенело в голосе волосатого крохи, приведенного капитаном в последнем порту. Раз капитану он оказался нужен, так, значит, тому и быть. С ним себе дороже спорить, все знают. Да и награда у него не то, что королевская, бери выше.

Жизнь, вечная. За такое сам пойдешь куда угодно и с кем угодно. Пусть хоть и с этим бесенком в одних драных штанах. И ладно, Ери-то оказался еще тем сорвиголовой и настоящим джентльменом удачи, рубившимся без страха и даже порой пугая ко всему привычных корсаров «Моржа».

— По местам стоять, черти полосатые! — грохнуло с мостика. О-о-о, капитан явились, изготовившись к бою. А купец-то, впрямь, убегает. И нужен ли им этот купец, цель же другая, за нее Милт и подписался на самоубийственный поход.

— По местам! — заорал он сам, боцман все же, засвистел сигнал в дудку, побежал к квартердеку. Его место там, он же еще и квартердек-мастер, вся абордажная команда под ним, и ему, Милту, отвечать, если что…

Шхуну они гнали второй день. Та то пропадала, то появлялась, петляя между крохотными зелеными островами, узкая и не глубоко сидящая. Пряталась, пряталась, но таки загнали ее, вывели в открытое море, не давай поймать ветер, ловя своими же парусами. Но та, как заколдованная, опять убегала, прытко скользя по волнам.

Капитан, простучав каблуками вниз, через ступеньку, успел к абордажникам первым. Встал, своим кривым ятаганом, взятым где-то у Африки, показал на белую точку у горизонта.

— Вон там нужное нам, парни! Там жизнь не на человеческий короткий век, а длинная. И мы ее заберем, сделаем нашей судьбой, чтобы бороздить моря, упиваться золотом, красотками и лучшими винами. Вон, смотрите, только руку протяни.

Ветер рвал длинные золотые волосы шкипера, путая и бросая их прямо на ясные голубые глаза. Капитан у «Моржа» был красив, статен и полон огня. За ним, за чертовым огнем, и шли моряки, веря, как самим себе. Капитан не обманывал, все оказывалось правдой. Так почему не поверить еще раз, а?!

Малт оглянулся, глянул на шхуну и радостно завопил. Не зря играли с парусами с утра и до вечера, украли ветер, как есть украли!

— Да-а-а! — два десятка глоток разом, солнце так и сверкает на клинках.

Кра-а-а-а!

Чертова птица капитана, белая мерзость с красными глазами и клювом, приземлившись на плечо, орала вместе с остальными. Как-будто ей тоже обещали жить вечно и даже больше.

— Малт! Малт!

Ери стоял рядом, дергал за рукав провощенной куртки с нашитыми стальными пластинками. В глазах бесенка, неожиданно и страшно, плескался настоящий ужас.

— Что?

— Не надо нам туда, Малт! — прошептал домовой. — Плохо, Малт, чую…

Кра-а-а-к!

Чертова пернатая тварь приземлилась на палубу, блеснула гляделками. Тень капитана легла на Ери, густая и злобная. Голубые глаза смотрели сквозь мохнатого друга-крохи, Малт дернулся, загородить. Ятаган уперся в грудь, капитан покачал головой, не лезь, мол.

— Что ты чуешь?

Ери блеснул глазенками, почесал густую бороду.

— Не надо нам туда, шкипер. Там…

— Хочешь стать короче на одну голову, недомерок? — поинтересовался капитан.

Кр-р-р-а-а-ак! Птица точно согласилась.

— Если не хочешь, то готовься к бою. Или прыгни за борт, — посоветовал капитан, — услышу еще раз, укорочу.

Они догоняли.

Час, два… почти в сумерках кормовые коронады ударили под форштевень, размолотили руль, в труху разбивая дерево. «Морж» навис над шхуной, дрожащей белым стремительным телом. Ударили бортовым залпом, разнося надстройку и разбивая мачты. Люди на палубе прятались, изредка сверкая саблями в ответ. Малт, косясь на Ери, спрятавшегося за якорным канатом, не знал, что делать.

Зато знал капитан. И приказ услышали все. И ответили.

— На абордаж!!!

Кошки на канатах, перекинутые с квартердека, засвистели в воздухе. Хохот, ругань, смех, нервная дрожь рук перед боем, перед первым ударом и первым выпадом в ответ.

— Вот она… — Ери сжался сильнее, заскулил.

Малт оглянулся на палубу. И увидел, даже раньше, чем обрадованно закричал капитан.

Женщина шла по палубе, не уклоняясь от воюющей картечи последнего залпа и выстрелов из мушкетов стрелков. Лишь ветер трепал рыжие волосы да зеленое платье.

— Нет… — пискнул Ери.

А Малт, присмотревшись, увидел, как закипел воздух между ее пальцами. Дрогнул, наливаясь красным, летящим на зов из каждой алой лужи, густо заливающих палубу. От каждого чужого моряка, что уже не вернется домой.

Капитан вскинул пистолет, странный, выточенный из кости, купленный за сундучок золота в темном переулке Порт-Ройяла. Малт помнил покупку, охраняя шкипера, и раз, всего раз, оглянувшись. Оружие продал не человек, а какой-то карлик с густой бородой, гулко засмеявшийся вопросу капитана и скрывшийся, казалось, сразу в землю.

Все случилось в один миг.

Зашипел подпаленный порох, выплюнул стальной раскаленный шар из костяного ствола, а в полете разбрасывающий за собой черные лохмотья дыма, сильно пахнущего кладбищем.

Морская ведьма, гневно блестя глазами, ударила стянутой со всех сторон силой крови, байкой, иногда слышанной в моряцких кабаках.

Попали оба.

Рыжее пламя ее волос изумленно вскинулось, когда странный заряд ударил в грудь.

Красная сеть, переливаясь кровавыми потеками, накрыла их «Морж».

Мари вскинулась, приходя в себя. Зашарила руками по столу, нащупав только кувшин с хмельным медом. Карл подсунул горячего глинтвейна. Она пила, стуча зубами по краешку оловянной посудины.

И смотрела вытаращенными глазами на поникшего Ери.

На темную фигуру в углу, где блестели золотой глаз бывшего капитана и два алых Сущности, вселившейся в птицу и сведшей шкипера с ума. На Малта, протирающего стойку. На Карла, все уже понявшего.

— Вы получили по своим заслугам, — каркнула Мари так и пересохшим горлом, — все вы.

— Да а кто спорит? — поинтересовался Ери. — То есть, ты у нас не останешься?

Мари провела рукой по стенке, поняв, что это не просто бревно. Кусок мачты, киля, еще что-то. Корабль, ставший таверной, и подаривший морякам вечную проклятую жизнь, дрожал в такт бегу Ночного эспресса.

— Магия, девочка, это не просто возможность творить что хочешь и долгая-долгая жизнь. — Карл отставил блюдо с остатками ребрышек. — Иногда она очень необходима, иногда лучше бы ее не было. Но теперь это твой мир, прими его и найди себя в нем. И никогда, слышишь, никогда не думай, что ты можешь победить кого-то неизвестного. И не верь Сущностям, они всегда лгут.

— Что я пропустил? — спросил Лохматый, выдохнув и явно желая распустить пояс брюк. Поросенка он все же съел полностью.

— Мне тоже интересно, — спросил Алекс, — почему Мари сейчас кричала во сне и все хотела взять кого-то на абордаж. Да и почему тут все вокруг как в книжке с пиратами, с чего?

— Это такая вечная жизнь, хулиган, — сказал Карл, — просто наша Маришка умеет, оказывается, слышать прошлое. Иногда оно страшное. А морское и пиратское? Потому что такова награда за наглость и завышенную самооценку. Вот и все.

За соседними столами на них смотрели. Обветренные лица, навсегда запертые внутри своего корабля. Где бы тот не оказался, став даже вагоном Ночного экспресса.

— Пойдемте отсюда, — попросила Мари, — мне что-то нехорошо.

Карл кивнул, заинтересованно уставившись на Ери.

— Сразу в вагон?

Карл кивнул в ответ.

Домовой задумчиво и с надеждой посмотрел на Мари. Та помотала головой.

— Ну, как скажете.

Щелкнуло, блеснуло ярким в глаза.

Диван купе принял уставшую девчонку нежно и мягко.

Карл, смотря на нее, замер в дверях, не смотря на Лохматого, сидевшего напротив сразу заснувшей Мари.

— Я прослежу, — пробасил верзила.

— Спать ложись, — Карл погрозил ему кулаком. — Завтра сложный день. Мы почти в столице.

Ниа отыскала себе карри. Пристроилась на ступеньках неожиданно найденного домика, густо поросшего плющем и вьюнком, ела, иногда смахивая слезы… наверное, от удовольствия. И немножко из-за перца. Индийское карри, это вам не шутки. Энди, знал, да-да, любил эту штуку.

— Сядь. — Ниа показала на кусок стены, торчавший из осоки сломанным зубом. — Тебе надо отдыхать.

До конца часа, выделенного сопровождающим, оставалось минут пятнадцать. Энди думалось очень тяжело, даже туго. Мысли ворочались внутри головы, как мухи, угодившие в патоку. Переживания как-то отступили, спрятались за немеющим сознанием, гаснувшим, как садовые светильники, заряжающиеся от солнца в обложной дождь.

Он сел, вытянул ноги. Или ноги вытянулись сами? Энди не понимал, тупо смотря, как мелькает не новая пластиковая ложка, черпающая огненный рис с приправами и кусочками курицы, обжаренной с шафраном, чесноком и кумином.

— Не стоит расстраиваться, — посоветовала ведьма, — ты, во всяком случае, остался жив. Та белая девка, желающая отужинать нами, легко бы выпила тебя и оставила остывать в старом городе. Если, когда придет время, расскажешь мне правду, могу оставить в живых. Конечно, к этому времени ты станешь настоящим дурачком, но подтираться, чистить зубы и наливать чай не в ночной горшок, а в стакан тебя научат, обещаю… да-да.

Энди смотрел на ярмарку, бушующую у подножья холма, совершенно незамеченного им с путей. Яркое живое пятно внизу гомонило, ругалось, звенело, громыхало и орало сотнями голосов. Ясмень-сокол оказался прав. Темнокожих оказалось пруд пруди, то тут, то там. Разноцветные одежды, перья, какие-то пушистые полу-юбки из страусиных перьев, ракушки, гладкие стеклянные бусы, начищенные медь, бронза и серебро украшений. Племенных шаманов на рынке Белого города оказалось с избытком.

Ниа каждый из них приветствовал, желал чего-то на непонятных наречиях и обязательно давал подарок. Для них брухо забрала у очередного колдуна, черного как крем для обуви, рюкзак, повесив на спину Энди. Тот не возмущался, не мог при всем желании. Подарки так и сыпались, оттягивая назад плечи, а он ничего, шел себе, да шел.

В какой-то момент стало ясно: от молоденькой кофейной Ниа просто отдариваются. Чтобы не стояла рядом больше минуты, чтобы ничего не говорила, чтобы не смотрела пронзительными антрацитовыми алмазами глаз. Брухо ее почти соплеменники очень сильно опасались. Энди понимал их как никто другой.

— Ты не видишь нашего странного компаньона? — поинтересовалась Ниа, выбросив тарелку. На ту сразу же, появившись как из-под земли, накинулись мелкие черно-рыжие бестии с огромными кривыми зубами. Если это были и крысы, то точно не совсем здоровые и нормально развивающиеся.

Как выяснилось потом, когда одна тварь подняла голову, то и вовсе оказалась кроликом. Этаким симпатичным плотоядным кролем, сейчас меланхолично пережевывающим оставленную Ниа куриную косточку.

— Да-а-а, ты же все молчишь. — брухо встала, потянувшись как кошка. — Сам виноват, лентяй. Такие, как ты, взятые живыми, могут много чего полезного. И говорить тоже… еще какое-то время.

Она залезла в новую поясную сумку, понравившуюся во время очередной встречи со счастливыми жителями Черного континента. Сумку полненькая и улыбчивая женщина, сплошь в мелких кудряшках вокруг круглого личика, отдавать сперва не хотела. Так и мельтешила руками, так и пыталась рассказать, как она нужна ей самой.

Ниа пожала плечами и забрала ее, лоснящуюся смазанной коричневой кожей с волчьей мордой. Вместе, само собой, с широким мягким поясом от того же мастера-шорника.

А на свет появилась интересная штука, уже приобретенная брухо в темной низкой палатке, где почти никого не случилось. Нагло брать Ниа не стала то ли из-за все же появившегося уважения к чужой собственности, то ли из-за портупеи с двумя револьверами хозяина палатки. А те бросились в глаза сразу.

Сидящий внутри длинный и гибкий индивидуум, странно напоминающий богомола, вопросительно посмотрел на вошедших сразу через несколько линз и светофильтров. Потом щелкнул небольшим рычажком своей металлическо-кожаной маски, оставив только матово-рыжеватый.

Они вроде бы говорили, но из быстрых трелей и щелчков Энди ничего не понял. Только эти двое все равно договорились, и быстро.

В темной палатке, завешенной и заставленной биноклями, лупами, микро и телескопами, танковыми панорамами и просто гладко шлифованными стеклами, Ниа оставила странный набор: деревянную фигурку слона, несколько крапчатых ракушек-каури и веер из кончиков павлиньих перьев.

Но богомола-продавца такой обмен явно удовлетворил. И приобретение сейчас блеснуло в свете переломленных лучей огромных зеркал под сводом пещеры, образующих сложную систему, позволяющую что-то да видеть, прямо как днем.

Подзорная труба, мягко щелкнув, стала длиннее, брызгая в глаза лучиками, отраженными от хрома соединительных колец. На ее конец, поверх линзы странновато-синего цвета, Ниа закрепила один из светофильтров, полученных в довесок и хранящихся в специальном чехле.

— Ну… что у нас тут? Ага… почти вовремя. Скоро пойдем вниз, дружок. Хочешь посмотреть? Да давай, повеселишься, а я подержу, не переживай.

Он и не переживал, как-то совершенно не хотелось. Не осталось у Энди каких-либо чувств. Совсем, вытекли и высохли вслед слезам, давно закончившимся.

Посмотреть? Да с удовольствием, спасибо, добрая хозяйка. А как это тут?

— Черт, тебя надо помыть, — проворчала брухо, — не, дружок, сам держи трубу. Взять и смотреть, поворачивая головой.

Спасибо, спасибо!!!

— А-а-а, не получится, извини…

Ниа сложила ее и убрала в сумку.

— Чего встал? Пошли, пора идти, время заканчивается.

Энди потопал следом, чувствуя, как рюкзак все больше натирает плечи. Наверное, там даже до крови уже сползла кожа, если судить по странным ощущениям. Вот такими выдались отпуск и путешествие. Сам виноват, все любовь побродить одному.

Они снова окунулись в бурлящую толпу, покупавшую и продающую такие дикие вещи, что тот, старый Энди, сейчас снимал бы все подряд на телефон в стрим и хохотал бы, как сумасшедший. Ну, посудите…

Три женщины, еще пару часов назад гадавшие на Таро в том самом странном ресторане, сейчас разложили на большом старом флаге гербарии, склянки с червями и какими-то склизкими уродцами, смахивающими на ящериц. И вот именно на последних покупатели шли косяком, скупая плоские баночки по две-три.

Тонкий и похожий на оживший куст чуд, держал перед собой целый улей, истекающий медом. Вот его обходили все встречные и поперечные, не задерживаясь и стараясь обойти стороной.

Кривой и явно лихой смуглый горбоносый человек, одетый в широкие брюки с синими полосами по бокам, заправленные в сапоги, в синей рубахе, покрытой алыми и желтыми цветами, с серьгой в ухе, продавал лошадиные подковы, трензеля с уздечками и гладко-выбеленные лошадиные черепа. Прямо на глазах замешкавшегося Энди купили подряд два черепа. Покупательница, полногрудая черноволосая красотка в красном платке, завязанном хвостами вперед, разворошила собственные юбки, оседлала череп, разбойничьи свистнула и… унеслась по воздуху.

Пухлое нечто, закутанное в целый ворох разномастных тряпок, включающих мешки от ФедЭкс, прямо на воткнутых в жирную грязь рогульках жарило на прутиках крыс. Крысы шли хорошо. А вот по цене большого жирного суслика у нее зашел целый спор с чопорной старой дамой в шляпке и ридикюлем, откуда злобно сверкала на шкворчащих собратьев немалых размеров крысиха с бантом.

Какие-то кот и пес, в компании петуха, бряцали на инструментах, а голосил у них парень, чем-то смахивающий на Элвиса. Разве что золотоволосого и с носом картошкой. На него, совершенно влюбленно, смотрела редкостная красотка-златовласка в платье по моде семидесятых.

В общем, как-то вот так, даже в состоянии зомби удивляясь, пусть и немного, Энди добрался до башенки с часами. Сопровождающий уже торчал всей своей пугаловидной массой, ожидая их. Хрюкнул, мотнув маской-мешком, и пошел куда-то, мощно раздвигая плечами толпу.

Дорога оказалась короткой и закончилась в большом военной палатке, где на входе сидела два злобных огромных пса, не меньше, чем по грудь Энди. Сопровождающего и Ниа они пропустили совершенно свободно, даже помахав хвостами при виде ведьмы. А вот Энди чуть не оттяпали по паре кусков, еле остановленные откуда-то выскочившим малым в кожаной жилетке на голое тело и камуфлированных брюках.

Внутри, за большим столом из досок, накрытых траурной парчой с черной оторочкой, сидели трое. Двое мужчин и одна женщина. И явно ждали только их.

Женщина оказалась самой обычной, разве что бритой наголо и с татуировками на половину головы. Если не больше… Крепкая, с узким некрасивым лицом и все увешанная подсумками, ножнами и еще чем-то для крепления оружия. Самого оружия на ней тоже хватало. Во рту, туда-сюда, прыгала блестящая зубочистка.

А вот мужчины оказались похожими на два яйца одной курицы. И на подросших медвежат. Невысокие, квадратные, в комбинезонах с лямками, в сапожищах, с толстыми, как окорок, руками, и бородами до середины груди, выкрашенными в красно-черный цвет. Вылитые гномы, особенно со своими короткими ирокезами на мощных головах, плотно сидевших на бычьих шеях.

— Тебя звать Ниа? — прогудел правый.

— Допустим.

— Я Бьерн, он Бьярн, она Зубочистка. Мы готовы пойти с тобой, как просит Ясмень-сокол. Но цена нас не устраивает.

— Так зачем тратить время? — удивилась Ниа. — Я пошла, искренне расстроенная.

Сопровождающий вдруг оказался рядом, что-то захрипев из-под маски. Лапищи положил на плече брухо, вдавив ее в землю.

— Хм… — правый почесал в затылке. — Странный какой-то вариант. Мы о таком не договаривались, слышишь, цыпа?

— Слышу, — сказала Ниа, — отпустишь?

Сопровождающий снова захрипел, явно стараясь донести мысль. Энди, зная, что будет, все равно чуток заинтересовался. Ну, так оно и вышло. Только на этот раз без всяких пугающих появлений и все такой.

Голова сопровождающего, явно удивившегося и тонко заголосившего, сама по себе начала выкручиваться вправо и лицом к лопаткам. Воздух замерцал, превратившись в высокого, покрытого голубой шерстью, обезьяну-антропоида. Морда, вымазанная белой краской под череп, довольно ухмылялась.

— Круто! — разом выдохнули оба бородатых. Их соседка, меланхолично перекатив зубочистку из одно уголка рта в другой, ничего не сказала. Энди, само собой, молчал.

Ниа, наблюдая за подергиванием сопровождающего, молчала. Пока не начал доноситься подозрительный треск.

— Хватит. Просто держи.

Лоа, недовольно оскалившись, рявкнул.

— Я знаю. Если они меня обманут, отпущу тебя на охоту. Пока не ломай ему ничего, сказала же, он пока еще нужен.

Ниа постучала по лбу — тук-тук-тук, как по бильярдному шару.

— Есть кто дома или только опилки с тараканами? Возвращайся к хозяину. Передай, что все получит вечером, в той самой камере Северного вокзала, где есть кот. И пусть приходит один, с ним ничего не случится.

Лоа, еще раз недовольно рыкнув, отпустил сопровождающего. Тот, даже не поправляя мешок на лице, бросился бежать. Антропоид, корча рожи на разрисованной морде, повернулся к сидящим за столом наемникам. Оскалил клыки, блеснув черной губой.

— Ядрены кочерыжки! — старший, Бьярн… нет, Бьерн, потянулся к поясу. Младший, Бьярн, выложил на стол короткий широкоствольный обрез. Зубочистка ничего не выложила и рук никуда не убрала, только перестала гонять по рту свою подружку.

Ниа щелкнула пальцами, весьма даже эффектно. Лоа, рыкнув, пропал.

— Итак, что там насчет цены за ваши… услуги?

— Прибавить бы надо, — прогудел Бьерн, — ну так… для приличия.

— Прояснишь? — Ниа уставилась на него своими, все еще злыми, глазами.

Бьерн открыл рот, захлопнул, покраснел и…

— Чего непонятного? — голос у Зубочистки оказался красивый, грудной и бархатный. — Нам не объяснили куда нужно будет с тобой идти, но это ладно. Но зато предупредили, что нанимает нас женщина из вуду. Часто у нас тут бывают такие гости, Бьерн? Бьярн?

Оба так усердно замотали головами, что превратили ирокезы в ало-черные смазанные полосы. Энди, сидящий в своей скорлупе и стоящий сбоку, легко понял все и без того ясное.

Главная в тройке — женщина. А суровые кубы из мускулов и твердолобых бородатых голов так… мясо. Бойцы, не более того. Ниа, надо полагать, это поняла еще быстрее своего медленно угасающего слуги.

— Хорошо, допустим. — брухо села на стул, повернулась к Энди. — Приземлись куда-нибудь. И это, мальчики, помогите снять рюкзак, только очень аккуратно.

— Почему?! — одновременно остановились братья.

— Хвосты отрастут, если что не так.

Энди готов был рухнуть.

— Шучу. Просто там хрупкие предметы.

Бьярн и Бьерн выдохнули и потянули лямки с плеч человека-статуи.

— Ого… у него плечи в кровь.

— Так займитесь. Найдите врача там, или знахарку, мне он нужен здоровым.

Братья ушли, Энди остался, ведь госпожа не разрешала уходить.

— Продолжим? — Ниа повернулась к Зубочистке.

Женщина кивнула, убрав зубочистку и крутя ее в пальцах.

— Опоссуму в глаз попадешь? — спросила Ниа, кивнув на острую штуку.

— Белке, опоссумы у нас не водятся. Такие как ты у нас редкость, напоминаю. Значит, что? Значит, дело серьезное, и, само собой, опасное. Нас никто не заставляет шкуру дырявить, могли бы на фабрике работать, хлеб печь или детей учить, Бьярн с топором обходится, залюбуешься. Ему что мясо рубить, что дерево резать, все едино красиво выходит.

— На жалость давишь?

— Нет, сестренка, делюсь.

— Я тебе не сестренка.

— Это присказка, подружка. Так вот, девочка с Караибов, или откуда ты там… Дело нас ждет опасное, а шкуру дырявить стоит подороже. Знаешь, чего мне жаль? Не знаешь… Кто-то из этих двух дурней может и не вернуться, а я к ним привыкла.

— Они хозяева железа?

— Кто?

— Мм-м, дворфы. У нас так не говорят, хозяева железа, и все.

— Нет, полукровки. Потому и работаем вместе, что среди людей, что среди ваших. Можешь навести справки, никто плохого не скажет, слово держим, нанимателя не бросаем. Мы солдаты удачи, честь дороже всего.

Ниа удивленно кивала.

— Куда ты хочешь отправиться?

— Ледяной замок.

Зубочистка подвинула стакан с водой, выпила полностью. Налила еще и снова опрокинула до конца, прополоскала горло и вернула назад зубочистку.

— По тысяче золотом и по защитному амулету. Это аванс, по завершению еще три на брата.

— Не слишком?

— Достаточно. Нам еще экипироваться, раз через Лапландию пойдем. Там Похьела рядом, кто только не шатается.

— Уже знаешь, как нам идти?

— А дорога одна, как не крути, и хорошего в ней мало. У меня оттуда, на груди, шрамы, четыре штуки, от плеча и до самой… до самой, в общем. Никаких открытых купальников, подружка, только спортивные. Дети видят — писаются от страха. Думают, тетя не очень живая, зомби, то есть, как вон тот, твой… Он живой, кстати?

Ниа кивнула, задумалась.

— Двенадцать тысяч золотых за трех обычных наемников. И по одному защитному артефакту каждому из вас… Хм…

— Желательно небольших камней, или предметов из металла. Сразу закрепим на жилетах. Снимать их после того, как окажемся там, я бы не рискнула. И еще нам потребуется транспорт, мы его оплачивать не станем.

— Хорошо. — кивнула Ниа. — Я согласна.

— Сдается мне, подруж…

— Я тебе не подружка.

— Хорошо, милашка, как скажешь. Сдается мне, что я продешевила.

Ниа пожала плечами. А Энди хотел бы расстроить эту опасную женщину, но не мог. Подсчеты расходов Ниа вела в небольшой записной книжке и просто ручкой. И Зубочистка продешевила, на целых шесть тысяч. Но ему-то что?!

Палатка загудела и пошла ходуном под натиском вернувшихся братьев, решивших войти одновременно.

— Во, болотная мазь!

— Барсучий жир и жабья кровь!

— И немного болиголова!

— А еще…

— Все, я поняла! — Ниа кивнула. — Долго экипироваться будете? Нам нужно к вечеру быть на Северном вокзале.

— Успеем, — Зубочистка откинулась на спинку, кивнула на Энди, — а почему сама не починишь свое вьючное животное?

Энди даже не удивился. Перед глазами плавал туман и подозрительно долго тряслась левая нога. Животное, так животное… да так и есть. Самый настоящий тупой осел.

Ниа достала из сумки небольшое ожерелье, покрутила в пальцах, слушая треск ракушек. Покосилась на Энди, вдруг почуявшего простую вещь — если ее пальцы сомнут бело-черное, стукающее в руке, в пыль… он придет в себя. Сразу.

Ниа убрала ожерелье назад.

— Не стоит того, не страшно. Продержится еще несколько дней, заставлю его идти. Мажьте лучше и потом влейте в него супа, что ли. И отведите куда-нибудь, в мастерскую или на конюшню, отмойте из шланга. И купите новую одежду. Вот деньги. А ты делай все, что тебе скажут, понял?

Энди кивнул, чувствуя, как из глаза, предательски, побежала слеза. Да только ему больше ничего и не оставалось, только плакать, беззвучно и грустно. Как же так получилось?

Зубочистка, отвернувшись, разбирала и чистила оружие.

— Эй, как тебя… — Бьерн потоптался рядом. — А как…

— Я Ниа, а это… не стоит звать по имени, пусть будет Пес. Понял, пес?

Пес кивнул головой, попав слезами на ботинки Зубочистки. Та вздрогнула, убрав ногу.

«Я Энди! Энди!»

Да кто его теперь услышит?