Бог злости

Глава 21

Глиндон

Сцена разворачивается в замедленной съемке.

В один момент Гарет стоит передо мной, а в следующий — его отбрасывают к стене с Киллианом на буксире.

Сырая сила кипит в нем, как смертоносный вулкан. Тот тип, который дремал веками и решил извергнуться в доли секунды. Я видела Киллиана бездушным дьяволом, безжалостным монстром и эротическим богом, но впервые я вижу его таким разъяренным.

И самое страшное, что выражение его лица остается бесстрастным, даже пустым. Несмотря на солидный внешний вид, одна вещь выдает состояние его ярости — его мертвые глаза.

Они уже не голубые, а скорее черные, почти такого же цвета, как его узкие зрачки. Мама как-то сказала мне, что некоторые люди смотрят на меня «отстраненно», и это никогда не следует игнорировать.

Это хуже, чем «отвали». Это не что иное, как объявление войны и жажда пролить кровь.

Сырая сила сотрясает меня до костей, хотя она направлена не на меня.

Гарет, однако, улыбается, и это самая широкая улыбка, которую я видел на его обычно спокойном лице.

— Что у нас тут? Могучий Убийца разразился эмоциями? Мы должны позвонить папе по FaceTime и сообщить ему новости.

— Слушай сюда, ублюдок. — От резкого голоса Киллиана у меня свело живот. — Мне плевать на все твои золотые поступки, но тронь то, что принадлежит мне, и я позабочусь о том, чтобы ты поплатился в десятикратном размере. Ты знаешь это, я знаю это, и твои оставшиеся функционирующие нейроны будут знать тоже, прежде чем я их вырублю к чертовой матери. Я прекрасно понимаю, что ты пытаешься сделать, и это не сработает, так что как насчет того, чтобы прижать свой хвост к месту, а?

— Я бы сказал, что он отлично работает. Посмотри на всю эту ярость, этот огонь, эту разрушительную энергию. Каково это, потерять маску, младший брат? Ты хочешь убить меня, не так ли? Ты боролся со своей природой девятнадцать лет — целых девятнадцать лет ты сливался с ней, обманывал маму и папу, дедушку, тетю... Всех. Ты так хорошо справлялся и легко вливался в толпу. Ты даже стал хорошим мальчиком. Гребаной социальной иконой, которой все хотят либо подражать, либо трахаться, но это не имеет никакого значения, если ты не более чем оболочка, не так ли?

Мои губы дрожат, и это точно не из-за насилия, которое было несколько минут назад. По сравнению с этим, это выглядит детской игрой.

Как будто я наблюдаю войну двух титанов за место на солнце. Гарет специально спровоцировал Киллиана, как будто он долго ждал, чтобы сказать это.

И самое ужасное, что Гарет не должен быть таким. Он не родился злым, но годы жизни с таким человеком, как Киллиан, должны были научить его кое-чему. А сейчас? Он использует слова, которые, как он знает, причинят его брату наибольшую боль.

Но в то же время, правильно ли использовать чью-то слабость против него? Как мы можем отличаться от манипуляторов и нарциссов, если ведем себя так же?

Верхняя губа Киллиана приподнимается в оскале, а затем на лице появляется жестокая ухмылка.

— Ну и что, если я — оболочка? Что такого грандиозного в ядре? Может, мне получить такое же, как у тебя? Легко ушибиться, сломаться и выбросить? Легко... забывается?

Все это время Гарет держал руки по бокам, но теперь он вцепился в футболку Киллиана с такой силой, что у него вздулись бицепсы.

— Это тебя легко забыть. В конце концов, твоя девушка предпочитает меня.

— Это неправда, — говорю я четким, удивительно ровным голосом. — Я не его девушка, и не предпочитаю никого из вас.

Оглядываясь назад, я не должна была вставать между братьями, даже если речь идет о Девлине. Есть много плохих примет, связанных с братьями.

— Ты уверена, Глин? — Гарет обращается ко мне, но все его внимание приковано к Киллиану. — Разве ты не говорила мне, что хочешь узнать, каковы на вкус мои губы?

Мои щеки пылают, но прежде чем я успеваю что-то сказать, Киллиан бьет Гарета по лицу с такой силой, что кровь брызгает на обои.

Я вскрикиваю, все еще не в силах пошевелиться, но ищу по обе стороны от себя прежних телохранителей. Никого из них не видно, или, может быть, они по опыту знают, что не стоит вмешиваться в их ссоры.

— Еще раз тронешь ее, и я убью тебя на хрен, Гарет. Я сделаю так, что это будет выглядеть как несчастный случай, и моя рука будет лежать на плече мамы, пока она будет плакать на твоих похоронах. Я даже стану золотым мальчиком отца и заставлю его забыть о твоем существовании. Через несколько лет никто больше не будет навещать твою могилу, и я стану единственным ребенком. Тебя сотрут так легко, что о тебе не останется ни единого воспоминания. Так что хорошенько подумай об этом мрачном финале, когда в следующий раз вздумаешь прикоснуться к тому, что, блядь, принадлежит мне.

Я хочу думать, что это пустая угроза, как те, которые Реми кидает все время, но в его тоне нет и намека на шутку.

Нет и намека на... сомнения.

Тот факт, что он, вероятно, имел в виду каждое свое слово, заставляет меня автоматически сделать шаг назад, затем еще один.

Я не смотрю на то, что находится позади меня, боясь, что одного лишь моргания будет достаточно, чтобы меня обезглавили.

Сделав несколько шагов, я разворачиваюсь и бегу.

Я понятия не имею, куда и как я бегу, но это не имеет значения, лишь бы убраться отсюда. Я бегу и бегу, наверное, выгляжу как сумасшедшая, но все равно не могу убежать достаточно быстро.

Или достаточно далеко.

Наверное, мне стоит убедиться, что с Гаретом все в порядке, но не похоже, что он действительно убьет его. Кроме того, он жил с Киллианом все эти годы, уверена, что и этот выживет.

Верно?

Мои ноги подкашиваются вскоре после того, как я огибаю угол. Я ни за что не вернусь туда, но, может быть, я смогу найти Джереми или Николая и сказать им, чтобы они разняли драку.

Я не успеваю сделать и шага, как безжалостная рука обхватывает мою шею и толкает меня назад с такой силой, что дыхание выбивается из легких.

Мой позвоночник ударяется о твердый край, дверь, прежде чем она откидывается назад, и я оказываюсь внутри спальни.

— Куда это ты собралась, мой маленький кролик?

Темно-синие глаза врезаются в мои со смертоносностью стихийного бедствия, крушения поезда и войны. Вместе взятых.

Нет другого слова, чтобы описать Киллиана, кроме как «интенсивный», и я нахожусь в самом центре его безумия. Глаз урагана.

Я впиваюсь ногтями в его запястье, хотя он не сжимает его. Я просто не хочу быть на его милости — или отсутствии таковой.

— Ты хочешь драться? Я дам тебе повод для драки. — Его хватка крепнет, и он просовывает колено между моих ног, раздвигая их и упираясь бедром в мою сердцевину. — Я могу задушить тебя до смерти прямо сейчас, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты этого хочешь?

Я пытаюсь покачать головой, но не уверена, что она двигается. От недостатка кислорода у меня кружится голова. Хорошее. Такое, которое пульсирует в моем сердце и в его джинсах.

Черт.

Пожалуйста, не говорите мне, что это то, о чем я думаю.

Мои чувства обострены до такой степени, какой я никогда не испытывала раньше. Моя голова пульсирует в неровном ритме, заставляя мои глаза опускаться, но я чувствую его запах глубоко в своих костях. Лесной, янтарный аромат ничем не отличается от опьяняющего вещества. Как алкоголь.

Или наркотики.

Нет, наверное, хуже.

Мой живот вздрагивает, когда я вдыхаю каждую мучительную затяжку, все дальше и дальше, мой живот опускается, наполняется и опустошается в ритме, за которым я не успеваю.

Но самое худшее — это мои руки, которые хватаются за любую часть, до которой я могу дотянуться, но я больше не думаю, что это для того, чтобы оттолкнуть его от себя. Я просто хочу, чтобы подушечки моих пальцев были на его коже, мои тупые ногти оставляли на нем такие же следы, как и на мне.

— А может, тебе это нравится. — Он прижимает большой палец к моей точке пульса с жестокостью дикого животного. — Может быть, то, что тебя душат, заводит тебя так же, как меня.

Я должна быть потрясена этим предложением, должна попытаться выцарапать ему глаза, но что-то совершенно другое вылетает из моего рта.

Стон.

Я хочу найти оправдания, сказать, что это стон боли или дискомфорта, но я не могу мыслить здраво, не говоря уже о том, чтобы пытаться обмануть свой мозг.

Губы Киллиана растягиваются в жестокой ухмылке. Его это не радует, наоборот, в бурных голубых глазах медленно накапливается гнев.

Теперь они стали еще темнее.

Угольный, черный и все холодные оттенки, которые не видели солнца.

— Я знал, что ты нечто большее, чем можно предположить по твоей внешности. У тебя была такая чистая, невинная и очень красивая аура, но на самом деле ты не более чем грязная маленькая шлюха, не так ли? Все эти драки, беготня и гребаные махинации были лишь способом спровоцировать меня, чтобы я повалил тебя и трахал на четвереньках, как гребаное животное. Или, может быть, чтобы я прижал тебя головой к ближайшей поверхности, например, к этой стене, и наполнил тебя своей спермой.

Его свободная рука скользит по моим ноющим грудям, и он яростно сжимает одну из них.

— Скажи мне, ты думала обо мне, когда надевала это красное платье, или это было для Гарета?

Наслаждение начинается там, где он трогает мою грудь, и заканчивается в моем ядре, и все, что я могу сделать, это сосредоточиться на нем.

— Ответь на гребаный вопрос, Глиндон. Ты хотела, чтобы он пощупал эти милые маленькие сиськи и сделал эти бойкие соски твердыми? — Он щипает один, и я задыхаюсь. — Ты всегда хотела хорошего парня; жаль, что ты получила гребаного злодея.

— Это не для него… — задыхаюсь я.

— Еще раз, — он ослабляет хватку, чтобы я могла нормально дышать.

— Платье для... тебя, — признаюсь я на вдохе.

Мне кажется, это приведет его в восторг, но его лицо остается на грани.

— Это для меня, да? — Его рука скользит от моей груди к бедру, затем он задирает юбку моего платья до талии, обнажая мои бедра и нижнее белье. — Ты даже надела кружевные трусики и пришла готовая к тому, что тебя будут трахать. — Он теребит их пальцами, и я не могу притвориться, что закрываю глаза от ужаса. — Ты уверена, что это для меня? Или ты говоришь это, чтобы доставить мне удовольствие?

Я качаю головой.

— Мысль о том, что ты наряжаешься, чтобы соблазнить моего брата, сводит меня с ума. Мысль о том, что ты представляешь его гребаные пальцы на своей киске, заставляет меня злиться.

Его пальцы сжимаются на моем горле, и я словно снова задыхаюсь, хватая воздух через соломинку.

И самое неловко, что мои трусики полностью промокли, и я думаю, он это чувствует. Я думаю, он точно знает, какой эффект он производит на меня.

— Неужели ты думала, что я позволю ему трогать то, что принадлежит мне, и буду жить и рассказывать об этом? — Он обнимает меня за шею и наклоняет голову вниз, пока его губы почти не касаются моих, и я вижу свое отражение в его диких глазах.

Я действительно выгляжу настолько возбужденной?

Я вскрикиваю, когда он стягивает с меня нижнее белье и вводит в меня три пальца одновременно.

Из моего горла вырывается сдавленный всхлип, и хотя он должен быть вызван болью или дискомфортом, на самом деле он вызван облегчением.

С тех пор как он задушил меня, я постоянно нахожусь в режиме стимуляции, и со временем мне становится только хуже.

— Чувствуешь это? Это твоя киска принимает мои пальцы. Это твоя киска знает, кто, блядь, владеет ею, прикасается к ней и доставляет ей удовольствие. Если кто-то осмелится посмотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней, он станет статистикой МВД, я понятно обьясняю?

Из меня вырывается хныканье, и это тошно.

Меня тошнит.

Он явно угрожает причинить боль людям, но я не могу принять это во внимание.

Я капаю на его пальцы, раскачивая бедрами сначала бессознательно, потом намеренно.

— Это моя киска. — Толчок. — Моя собственность. — Толчок. — Блядь, моя.

Глухой вздох вырывается из моего горла, когда моя сердцевина пульсирует в ожидании оргазма. Но как раз когда я готова закричать, он вытаскивает свои пальцы.

Мои глаза расширяются, я смотрю на него, затем на то место, которое он определенно не удовлетворил.

— Ты не сможешь кончить после этого своего маленького шоу. Это не награда.

В воздухе раздается разочарованный звук, и я понимаю, что это я, когда он поднимает меня и бросает на кровать.

Я впервые могу дышать, но не сосредотачиваюсь на животных звуках.

Звуках, вырывающихся из меня, или боли между ног. Есть кое-что гораздо хуже. Киллиан.

Он стягивает рубашку через голову, обнажая твердые плоскости пресса и живота. При нынешнем напряжении его телосложение кажется массивным, оружием, способным причинить как удовольствие, так и боль.

Даже птицы с обломанными перьями, взлетающие по его бокам, кажутся более зловещими. Разрушительными.

Киллиан с бесконечной легкостью снимает брюки и боксеры. Он действительно не торопится с этим занятием, как будто точно зная, насколько меня нервирует его методичное спокойствие.

Я снова прижимаюсь к матрасу.

— Что, по-твоему, ты делаешь?

— Что, я делаю? — Он подходит ко мне с грацией черной пантеры. —Заканчиваю то, что начал.

— Киллиан...

— Да, Глиндон?

— Прекрати... Я имею в виду, давай поговорим об этом.

— С меня хватит разговоров.

— Я буду кричать.

— Во что бы то ни стало, кричи. Никто тебя не услышит, а если и услышит, то мы можем трахаться на их крови, если ты не брезгуешь.

Кажется, меня сейчас вырвет. Я бы хотела, чтобы это он пытался напугать меня и что в глубине души это были пустые слова, но это Киллиан, в конце концов.

Он уже на мне, его рука сжимает мое платье. Я пытаюсь остановить его, когда он стягивает одежду через голову и отбрасывает ее. Я пытаюсь бороться, когда он расстегивает мой лифчик и бросает его на пол. И в своих попытках я не думаю о том, что делаю — мои руки летают повсюду, пока я не оказываюсь обнаженной в его руках.

Это паника, думаю я.

Если я не возьму себя в руки, то проиграю еще до того, как начну бороться. Киллиан лежит на мне сверху, и его пальцы перебирают мои соски так, что они оба затвердели до чувствительных пиков.

— Я никогда не насыщусь твоими великолепными сиськами.

Я кладу дрожащую руку на его грудь, на физическое совершенство, которое представляет собой его живот и рельефные мышцы, и стараюсь максимально смягчить свой голос.

— Ты сказал, что дашь мне время.

Он не убирает мою руку, но и не толкает меня вниз и не раздвигает мои ноги. Его пальцы продолжают перебирать мой сосок туда-сюда, туда-сюда в мучительном ритме.

— Это было до того, как ты решила, что соблазнить моего брата — хорошая идея.

— Я не соблазняла его.

— Его губы были на твоих.

— Как губы и язык Черри были на твоих.

— Твоя ревность меня чертовски возбуждает, но я не целовал Черри. Она поцеловала меня.

— И я не целовала Гарета.

— Хм. —тОн сильно щипает мой сосок, и я хнычу. — Это так?

— Да, я клянусь. Я не хотела его целовать.

— Или узнать, какие у него губы на вкус?

— Или это. — Я смягчила свой голос.

— Хорошая мысль. Они, наверное, отвратительны. — Он ласкает мои соски. сейчас, больше удовольствия, чем боли, но это мягкий тип удовольствия, удовольствие, которого недостаточно, чтобы стимулировать мое ядро, но я могу смириться с этим, если смогу приручить тигра.

— Киллиан, пожалуйста. — Я пробую и толкаю его. Он с удивлением позволяет мне, и я делаю это снова, пока он не оказывается почти на спине.

Но прежде чем он ложится, он становится твердым, как гранит.

— Хорошая попытка, детка. Ты почти довела меня до этого. Я так чертовски горжусь тем, как проявляется твоя хитрая натура.

У меня перехватывает дыхание, когда он широко раздвигает мои ноги и устраивается между ними.

— Но нам нужно свести счеты. Видишь ли, вокруг тебя постоянно плавают всякие паразиты, потому что я еще не предъявил свои права, и это нужно изменить.

Я медленно закрываю глаза, признавая свое поражение. И в тот момент, когда я это делаю, меня охватывает чувство, которое я никогда не думала испытать при данных обстоятельствах.

Облегчение.

Полное, абсолютное и ни с чем не сравнимое облегчение.

— Ты собираешься причинить мне боль? — Пробормотала я.

— Ты хочешь этого?

— Да. — Мое слово едва слышно, но оно кажется таким правильным, таким освобождающим.

— Я постараюсь не делать тебе больно... сильно.

Не старайся, хочу сказать я, но держу это при себе.

— Смотри на меня, когда я буду трахать тебя, детка.

Я не хочу.

Это просто напомнит мне о том, кто я есть. О том, какой девиантной я стала.

Киллиан — самый страшный монстр, которого я знаю, но он единственный человек, которого я желала с извращенной решимостью.

Единственный человек, который провоцирует скрытую часть меня из тени и заставляет меня смотреть на нее под светом.

Сначала это некомфортно, но со временем это... так спокойно.

— Я сказал, — его пальцы сжимают мое горло, когда он высоко поднимает мою ногу и входит в меня одним безжалостным движением. — Посмотри на меня.

Мои глаза распахиваются, сталкиваясь с его глазами, когда жгучая боль разрывает меня изнутри.

— Черт, — ворчит он. — Я знал, что ты будешь такой тугой и чертовски идеальной для меня, детка.

Я вскрикиваю от боли и чего-то еще, чего я не могу определить. О Боже, я мокрая как никогда в жизни, но мне все равно больно.

Так больно, что слезы текут по моим щекам.

Больно настолько, что удовольствие разливается между ног.

Прикосновения его пальцев на моей шее добавляет примитивный тип стимуляции, которая лишает меня дыхания и мыслей.

Это похоже на внетелесный опыт, когда я плыву в параллельной вселенной, которая доступна только моему разуму.

— Твоя кровь пачкает простыни, — простонал Киллиан. — Ты видишь церемонию приветствия, которую твоя киска устраивает для меня?

Я качаю головой, но он приподнимает меня за шею и заставляет увидеть пятна крови на белых простынях. Он заставляет меня видеть, как входит и выходит его член, покрытый кровью и возбуждением, когда он входит в меня.

Его интенсивность нарастает с каждой секундой, и так же крепко, он держит меня за шею.

— Ммм. Я знал, что красный — мой любимый цвет.

Он снова толкает меня на спину и прижимает к себе так легко, что я вздрагиваю.

Причудливые эмоции проплывают во мне, чем больше он контролирует меня. Чем больше он доминирует надо мной, делая меня совершенно беспомощной.

Без слов он говорит мне, что у меня нет права голоса, что если он хочет разрушить меня, он это сделает. Если он хочет сломать меня, он это сделает.

Вместо того чтобы причинить мне боль, он предпочитает трахнуть меня.

Не так красиво, определенно без нежности в его теле, но я могу сказать, что он сдерживался, когда впервые вошел в меня.

Я также могу сказать, что это не пришло к нему естественно, и он, вероятно, боролся со сдерживанием своего зверя.

Я вижу это по тому, как его толчки стали более интенсивными. Мое тело скользит по матрасу, и если бы не его ладонь, огибающая мое бедро, и не его хватка на моем горле, я бы свалилась с кровати.

Он прикасается с таким неоспоримым превосходством, что единственное, что я могу сделать, это сдаться и полностью отпустить его.

С каждым толчком он входит глубже, сильнее. Звук моего возбуждения и движения, входящие и выходящие, доводят меня до исступления и безумия.

Никто не говорил мне, что через меня будет проходить бесконечное количество эмоций одновременно.

Никто не говорил мне, что это будет так... потусторонне.

Наслаждение разливается между моих бедер, и острая боль утихает. Боль еще есть, возможно, из-за его размеров, но ее заглушает пульсирующее эротическое трение, которое возникает сразу после этого.

Затем он ударяет по тайному месту, раз, два. Мой рот открывается в бессловесном крике, прежде чем из меня вырываются всевозможные звуки.

— Посмотри, как ты запуталась, маленький кролик. Ты уверена, что не хотела, чтобы я трахнул тебя совсем недавно? Потому что ты создана для моего члена. — Он оседает на колени и закидывает мою ногу себе на плечо. — Держи его там, детка, и, возможно, тебе захочется подержаться за простыни.

Я не понимаю, что он делает, пока он не выходит почти до конца, а затем снова входит. Другой угол придает ему новую глубину, которая заставляет мои губы раскрыться.

Мое сердце бьется все чаще и чаще, пока я не боюсь, что оно упадет на пол.

Я не могу сдержать звуки, которые вырываются у меня изо рта, и даже когда я хватаюсь за простыни, невозможно удержаться посреди его животного ритма, который становится все более интенсивным с каждой секундой.

— Киллиан... помедленнее...

Его глаза пылают цветом, которого я никогда раньше не видела — светло-голубым, живым голубым. Такой яркий синий, что почти невозможно представить его на ком-то вроде него.

Он вводит снова, глубже.

— Я не думаю, что смогу сдержать свое обещание и не причинять тебе сильной боли, детка.

Я покачиваю бедрами и отпускаю простыни, чтобы положить дрожащую ладонь на его грудь, приподнимаясь. Я думаю, что он отшлепает мою руку, так как ему не очень-то понравилось, как я прикасалась к нему вчера.

Но он позволяет мне немного приподняться, ослабляя свою хватку на моей шее, хотя он не отпускает меня. Мы меняем положение так, что я оказываюсь в его объятиях, так как сижу еще выше.

— Все хорошо… — шепчу я, стараясь соответствовать его входу и выходу.

— Если ты думаешь, что это поможет мне быстрее кончить и отвлечет меня от твоего дела…, — он прерывается, его ритм немного сбивается, когда я скольжу ладонью от его груди к шее, а затем к щеке. — Какого хрена ты сейчас делаешь?

— Связь, когда-нибудь слышала об этом?

— Не будь дурой. Если ты влюбишься в меня, тебе будет только больно.

— Того, что ты беспокоишься о том, что мне будет больно, уже достаточно.

— Не беспокойся. — Толчок. — Думай.

— По крайней мере, ты думаешь обо мне. —тМой голос ломается.

— Не романтизируй меня, иначе будешь съедена заживо.

— Разве ты уже не ешь меня?

— Это не еда. Это закуска.

Я верю каждому его слову, и я знаю, что то, что будет дальше, возможно хуже, но я все равно сокращаю расстояние между нами и прижимаюсь губами к его губам. Они удивительно мягкие, хотя тонкие и немного грубые, как и у него.

— Как насчет этого? — Шепчу я ему в губы.

— Все еще не ешь. — Он пихает меня к себе на колени и впивается в меня снизу. — Открой рот.

Когда я открываю, он большим пальцем подгибает мою челюсть.

— Высунь язык.

Я медленно высовываю его, и он засасывает его в рот, прикусывает и целует меня с открытым ртом, его губы сталкиваются с моими в том же ритме, в котором его член входит в меня.

Я никак не могу продержаться долго.

И не продержусь.

Все мое тело погружено в транс, полностью и без остатка изнасилованное монстром.

Полное и абсолютное насыщение.

Я кончаю с криком, который он глотает своими губами, давая мне лишь фрагменты воздуха.

Но он продолжает и продолжает, пока я не думаю, что он никогда не кончит.

Он останавливается каждые несколько минут, чтобы сменить положение. Сначала я лежу на боку, потом я лежу лицом вниз, а он сверху. Затем я встаю на четвереньки, и он позади меня. Все это время он кусает меня за грудь, плечи, бедра, ляжки — везде, куда только может дотянуться его рот.

Наконец, он снова кладет меня себе на колени, и его спина выпрямляется. Его рука на моем горле сжимается, а его губы захватывают и засасывают мои, превращая их в синяки.

— Блядь, — ворчит он, пока его бедра дергаются. — Блядь, блядь, я мог бы оставаться в твоей киске вечно.

Затем я чувствую, как он дергается и высвобождается глубоко внутри меня. Он вырывается, затем собирает свою сперму пальцами и снова вводит их в меня. Снова и снова, пока я не думаю, что снова кончу.

— Мы не можем допустить, чтобы ты утратила капли.

Я наполовину оцепенела, не в состоянии разобраться в окружающей обстановке, но я чувствую, как он кладет меня на матрас.

Я также чувствую, как уходит его тепло, прежде чем он снова возвращается и что-то нежное кладет мне между ног.

Я вздрагиваю всем телом, когда он целует мои складочки и шепчет им:

— Ты сохранила эту киску для меня, потому что только я могу владеть ею, детка.