Бог злости

Глава 23

Глиндон

— Я ожидал предательства от кого угодно на свете, но только не от тебя, Глин. Ты действительно бросаешь меня?

Мои глаза открываются, и в воздухе раздается гортанный звук. Это мое дыхание, понимаю я, сглатывая слюну, собравшуюся во рту.

Я пытаюсь встать, но какая-то тяжесть удерживает меня на месте.

Киллиан.

Или, скорее, его огромное тело.

Я смываю сон с глаз, ощущая его голую кожу на своей. Я все еще на его груди, моя мягкость драпируется на его твердости. Я чувствую себя такой маленькой в его объятиях, но в то же время... такой защищенной.

Я даже не подумала о его чудовищной природе, когда заснула в его объятиях после ванны.

То, что началось как лечение моей боли, закончилось тем, что я трахалась на краю ванны с задницей в воздухе и пальцами, держащимися за стену. В буквальном смысле.

Хотя я кончила дважды, Киллиан не торопился, даже больше, чем в первый раз, и я честно думала, что потеряю сознание от всего этого возбуждения, пронизывающего меня насквозь.

Когда он наконец кончил, то поцеловал меня в лоб, как обожаемый любовник, и оставил меня отмокать в воде, полуоцепеневшую, более болезненную, чем в первый раз, но такую безмерно счастливую.

Потом он вышел из ванной и вернулся, чтобы помочь мне ополоснуться, а затем отнес меня на кровать, простыни на которой были заменены.

Когда я хотела одеться, он оттолкнул мою руку.

— Не надо. Я хочу иметь доступ к твоей киске в течение ночи.

— Нет, если только ты не в настроении отвезти меня в отделение скорой помощи утром.

Он лишь усмехнулся, пробормотал:

— Очаровательно, — а затем прижал меня к себе, как будто это была самая естественная поза в мире.

Я из тех, кто почти не спит в незнакомых местах. Это защитный механизм, чтобы я могла убежать при любой возможности.

Так как же я могу спать в объятиях дьявола?

Хотя он великолепный дьявол со стальным телом. Даже когда он спит, я чувствую твердость его живота и груди напротив моей груди и живота и его... член между моих ног. Он определенно полутвердый и готов к большему.

Ему когда-нибудь бывает достаточно?

Вообще-то, нет. Я не хочу знать ответ на этот вопрос.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Это почти как если бы он проснулся — то же самое вечное выражение, пустота в нем, жесткие грани его черт, которые принадлежат модели.

Его привлекательная внешность всегда была оружием в его играх на уничтожение, поэтому я старалась не обращать на нее внимания, но он так красив. Так жестоко красив. Я могла бы смотреть на него весь день.

И я начинаю сексуализировать этого ублюдка.

А это опасно.

Потянувшись сзади, я потянула его за руку, лежащую на моей спине и медленно опускаю ее на матрас.

Я жду секунду, затаив дыхание, на случай, если он пошевелится.

Когда он не делает этого, я кладу ладони по обе стороны от его лица и приподнимаюсь. Его член скользит между моих бедер, и с его губ срывается низкий хрюкающий звук.

Я замираю, ожидая, что меня прижмут его смертоносные глаза и огромный вес, но он остается на месте.

Фух.

Боже, я могла бы убить его прямо сейчас. Может быть, задушить его, пока он спит, и избавить мир от его зла.

Но даже если я допускаю такую мысль, это просто не я.

С огромным дискомфортом и всплесками боли мне наконец удается, спотыкаясь, встать с кровати. Мне требуется несколько попыток, много вдохов и внутренних проклятий, чтобы надеть свою одежду — без нижнего белья, потому что я не могу его найти.

Вероятно, оно все равно испорчено.

Подняв с пола телефон, я морщусь от дюжины сообщений от друзей, затем засовываю его в лифчик и замираю, когда понимаю, что от меня пахнет им. Древесным, как его гель для душа, которым он меня намазал, но я также пахну сексом.

Который я начинаю ассоциировать только с ним.

Я бросаю последний взгляд на комнату.

Она такая же клиническая, как и Киллиан. Настолько безличная, что это могла бы быть спальня любого другого человека, если бы не медицинские книги на полках.

Я отступаю назад, не сводя с него глаз. Я ни за что не отдам ему свою спину после того, что было раньше.

Это стоило мне девственности.

Не то чтобы я считала это чем-то особенным. Я действительно никогда не находила никого, кому бы я хотела отдать ее, даже если это сделало меня изгоем в моей предыдущей школе и среди моих друзей.

Не говоря уже о том, что все парни, которые были у меня в школе, проверялись лично Лэндоном, и что-то мне подсказывает, что он угрожал им убийством, если они дотронутся до меня.

Меня это немного беспокоило, но не настолько, чтобы я закатила истерику.

Правда в том, что я была слишком апатичной, и, как бы мне ни было неприятно это признавать, я никогда не хотела никого с тем же огнем, который я чувствую к Киллиану.

Но я начинаю понимать, что ему нужна не только моя девственность, как я думала вначале.

Киллиан будет идти по нарастающей, как на войне — он будет хотеть все больше и больше, пока я не буду полностью истощена.

Пока у меня не останется ничего, чтобы отдать.

У него такой тип интенсивности. Шторм, который ты чувствуешь только тогда, когда он разрушает тебя изнутри.

В прямом и переносном смысле.

Поэтому я должна стараться держаться подальше и защищаться. Это будет истощать меня, и я, вероятно, буду ненавидеть себя за это, но это нормально.

Я могу это сделать.

Медленно, я открываю дверь и выхожу на улицу босиком, держа в руках свои ботинки.

Оказавшись на безопасном расстоянии, я надеваю их и направляюсь туда, где, как я помню, находится лестница.

Я прохожу несколько комнат — гораздо больше, чем нужно четырем людям. В этом особняке легко могла бы разместиться целая армия.

Или, может быть, призраки.

Готический стиль с его барочными обоями, мрачной мебелью и старинными канделябрами определенно придает ему атмосферу, подходящую для встреч с преступным миром.

Единственный свет исходит от тусклых хрустальных люстр, висящих над залами и над круговой лестницей.

Жуткая тишина пронизывает воздух, и не помогает то, что сейчас четыре часа утра. Я начинаю отчетливо слышать стук своего сердца.

Успокойся. Я же не делаю ничего плохого. Я просто пытаюсь уйти.

Хотя, может, я могу пошарить вокруг, вдруг там есть что-то, что можно раскрыть о Девлине.

Я быстро отбрасываю эту мысль. Меня просто поймают, будь то охранники или Киллиан. А я действительно не могу позволить себе снова оказаться в плену у этого монстра после того, как мне наконец удалось вырваться из его разрушительной орбиты.

Кроме того, мы с Гаретом договорились. Он уже поцеловал меня, доставил мне неприятности с Киллианом и использовал свою часть сделки по своему усмотрению.

— Что значит «они на моей территории»?

Мои ноги замирают у основания лестницы от того, что, я уверена, что это голос Джереми.

В нем есть различимая суровость, край, которой тихо скрывается под поверхностью.

Уже поздно, но для Джереми это, очевидно, не имеет значения, поскольку он бодрствует.

— Все сходится с хронологией. — Голос Гарета звучит в воздухе с вечным спокойствием.

Я чувствую себя шпионом-новичком, пот струйками стекает по моей спине, и я задерживаю дыхание, с трудом вдыхая кислород.

Судя по голосам, они находятся в комнате внизу, недалеко от лестницы.

— Это знакомая нам Змея? — Спрашивает Джереми.

— Возможно.

— Тараканы становятся смелыми, если думают, что могут врываться на мою территорию, как им вздумается.

Змеи?

Они имеют в виду Змей? В смысле, другой могущественный тайный клуб, который является полной тайной для общественности? Я не думаю, что они проводят инициации, как Язычники или Элита.

Единственное, что о них известно, это то, что Змеи существуют, и они заявляют о своем присутствии актами полной анархии.

Как только общественность начинает забывать о них, поджоги, порча имущества и другие преступления попадают в заголовки газет.

— Что ты собираешься с этим делать? — спрашивает Гарет.

— Верну им их взносы, конечно.

— Твой отец не будет счастлив, если узнает, что ты активно вредил кому-то из Братвы.

— Именно поэтому он и не узнает. Кроме того, он, как никто другой, понимает, что если я не убью, меня убьют. Борьба за вершину начинается прямо сейчас, Газ. Подожди…

Значит ли это, что Змеи тоже русская мафия? Я догадывалась о том, что они что-то вроде мафии, но как получилось, что они активно конкурируют с Джереми и Николаем, которые из одной организации?

Я делаю шаг вперед, мое любопытство берет верх. Возможно, я не должна быть посвящена в эту информацию, но что-то подсказывает мне, что это важно в великой схеме вещей.

Моя нога спотыкается о что-то большое и твердое, и я вскрикиваю, падая вперед, хватаясь за перила, чтобы не упасть лицом вперед.

Человек. Вот о кого я споткнулась.

И он лежит внизу лестницы. Без шуток. Он лежит на ковре, лицом вниз.

Когда я случайно задела его, он ворчит:

— Неужели никто не может поспать в этом долбаном доме?

Я крепче вцепилась в перила, уставившись не на кого иного, как на Николая. Он в боксерах. Вот и все.

Его грудь и спина — сплошная карта татуировок. Если добавить к этому его длинные волосы в беспорядке, угловатые черты лица и нахмуренные брови, то у него есть все, что нужно, чтобы вселить страх в душу любого человека.

— Прости, я тебя не заметила, — шепчу я и не решаюсь добавить, что не ожидала найти кого-то спящим внизу лестницы, учитывая все комнаты наверху.

Николай сужает один глаз, затем одним быстрым движением вскакивает во весь рост и врывается в мое пространство.

Я автоматически делаю шаг назад, но мои ботинки ударяются о ступеньку, и я оказываюсь в ловушке под его пристальным взглядом.

Как будто меня прикидывают на обед — или на что-то более гнусное. Я могу поклясться, что в его глазах появился блеск, какой появляется у охотников, когда они видят добычу, но он вскоре исчезает.

— Нет, не та. — Разочарование в его тоне заставляет меня сделать паузу.

Но я не успеваю обдумать его слова, как Джереми и Гарет входят, откуда ни возьмись.

Слава Богу, полностью одетые.

— Не знал, что у нас гость, — непринужденно говорит Джереми, и его голос теряет всю напряженность, которая была минуту назад.

Гарет засовывает руку в карман, выражение его лица не поддается прочтению.

— Гость Киллера.

Я чувствую, как нагреваются мои уши. Он наверняка знает, чем мы занимались. Боже, может ли земля разверзнуться и поглотить меня, пожалуйста?

Джереми изучает меня, не меняя выражения лица.

— Наименее раздражающая соседка

— Мои друзья не раздражают, — говорю я, не задумываясь, определенно смелее, чем я когда-либо действовала, особенно учитывая тот факт, что меня окружают три хищника, и еще один находится наверху.

Не говоря уже о том, что Николай все еще находится в моем пространстве, наблюдая за мной своим суженным маниакальным взглядом.

— У блондинки комплекс социальной бабочки, а сереброволосая... —Джереми прервался. — Мягко говоря, безвкусная. Она также прививает Анушке плохие привычки. Когда я сказал надоедливая, я был добр.

Серьезно, что с этими придурками, которые говорят, что они милые, когда сами демонстрируют антисоциальное поведение?

Тем не менее, я держу подбородок вверх.

— Быть ли Аве социальной бабочкой или нет — это ее дело. Она не переступала ни твоих, ни чьих-либо границ, делая это, так что у тебя нет права осуждать ее. И Сесили не безвкусная. Она самая чистая, самая бескорыстная душа, которая когда-либо существовала.

— Синоним слова «безвкусная», — выстреливает он в ответ, и я готова выцарапать ему глаза.

И ничего, если в это время меня убьют.

Мне может быть все равно, если в мою сторону бросают оскорбления, но за своих друзей я готова зарезать суку.

В тот момент, когда я открываю рот, чтобы выплеснуть словесную рвоту, Николай продвигается ближе ко мне, чтобы оказаться на одной ступеньке со мной.

Все слова, которые я хотела сказать, замирают в моем горле, когда я смотрю на него сверху. Он такой высокий, что моя шея почти отвисает назад из-за угла. Его голая грудь почти касается моей, и я вижу поры на его коже.

— Я говорю, есть некоторые сходства. Думаешь, я смогу нарисовать котенка, используя другого котенка? — Он протягивает открытую ладонь к моему лицу, словно намереваясь накрыть его и ударить меня о ближайший предмет.

Прежде чем я успеваю попытаться увернуться, что-то ударяет Николая по лбу. Его череп поворачивается назад, и он летит на землю.

Он падает на спину с громким, призрачным стуком, и орудие преступления, американский футбольный мяч, катится рядом с ним.

— И он забил гол, — говорит Джереми с нескрываемым весельем.

Внезапный холодок пробегает по моему позвоночнику, но я не успеваю оглянуться.

У меня нет возможности пошевелиться.

Рядом со мной появляется нечто большее, чем жизнь. Я ненавижу тепло, которое сопровождает древесно-амбровый аромат. Это дымовая завеса, под которой скрывается человек, хотя я на собственном опыте убедилась, что это не так.

Я мельком взглянула на его голую грудь, татуировки и неестественно выпуклые мышцы. Как будто он что-то подавляет.

Или, может быть, он не пытается скрыть свою истинную сущность.

Но, по крайней мере, он надел штаны.

Я не осмеливаюсь посмотреть на него, и вместо этого сосредоточиваюсь на Николае, который вскакивает, как будто его не вырубили.

— На самом деле, мать твою, наследник Сатаны? Что это за привычка кидать в меня предметами? Тебе, блядь, жить надоело? — Киллиан хватает меня за горло, и я вскрикиваю, когда он прижимает меня спиной к перилам и захватывает мои губы своими.

Затем он использует мое состояние недоумения, чтобы просунуть свой язык внутрь. Он доминирует надо мной, делает меня полной и абсолютной податливой в его руках.

Я беспомощна, но все еще пытаюсь бороться. Я кладу руки ему на грудь, чтобы оттолкнуть его, но это только заставляет его грубость достичь нового, волнующего уровня.

Его пальцы сплелись на моей шее, и он целует меня с лихорадочным контролем.

Он целует так, будто трахает меня, будто снова хочет мной полакомиться, и у меня нет иного выбора, кроме как принять это.

Но я не его игрушка.

Я прикусываю его губу, а он прикусывает мой язык, еще сильнее, пока во рту не появляется металлический привкус.

Его кровь или моя, я понятия не имею.

Я уверена лишь в том, что война языков, губ и зубов с каждой секундой становится только сильнее, пока я не буду уверена, что моя голова взорвется.

Другая его рука обхватывает мое бедро, и он прижимает меня к себе.

Мои изгибы сминаются от его безжалостной суровости, и, оглядываясь назад, я понимаю, что никакие крепости, которые я могла бы построить, не смогли бы противостоять войне, которую ведет Киллиан Карсон.

Он всегда был создан для того, чтобы разбить меня на куски и заставить наслаждаться каждой минутой.

Может быть, бороться бесполезно.

Может быть, мне следовало покончить с потерями в самом начале. Ведь очевидно, что мое сопротивление — это то, что заинтересовало его во мне в первую очередь.

Как животное с острыми инстинктами, Киллиан, должно быть, чувствует, как я сопротивляюсь, потому что он погружается глубже, его язык опустошает мой, пока я не хнычу от яростной силы.

Его поцелуй — это проклятие в чистом виде, и хотя я думала, что он — не тот, кто мне нужно, возможно, этот монстр — именно тот, кто мне нужно.

Как только он чувствует, что довел свою мысль до конца, Киллиан отступает назад, его губы оставляют мои опухшие, распухшие и определенно с порезами, которые жгут.

Затем он медленно разжимает пальцы на моем горле и притягивает меня к себе, крепко схватив за бедро, чтобы мы оказались лицом к лицу с остальными.

Мое лицо становится похожим на сауну, когда я понимаю, что предыдущее шоу произошло перед его друзьями.

Черт.

Неужели уже слишком поздно раствориться в ничто?

Брови Гарета морщатся. Джереми улыбается, а у Николая открыт рот.

— Она моя и, следовательно, под запретом, — объявляет Киллиан спокойным, угрожающим голосом, глядя между братом и кузеном. — Вне, блядь, ограничений.

А потом он перекидывает меня через плечо, как чертов пещерный человек, и несет обратно наверх.

Я толкаю его в спину, когда кровь приливает к моей голове.

— Что ты делаешь? Спусти меня!

— Не могу. Ты, очевидно, решила, что выскользнуть из моей постели, как гребаный вор, думая, что это хорошая идея, но мы должны доказать обратное.

Я пытаюсь бить ногами по воздуху.

Шлепок.

Я замираю, когда жжение ощущается в моей заднице. Он только что отшлепал меня?

Мои глаза расширяются, и я замираю в оцепенении, когда он пинком открывает дверь в свою комнату и бросает меня на кровать.

Я не обращаю внимания на боль или неприятные ощущения, когда смотрю на него.

— Тебе следует стать пещерным человеком в качестве хобби.

Киллиан пинком закрывает дверь и подходит ко мне с мрачным выражением лица.

— Заткнись, Глиндон. Ты не хочешь провоцировать меня, когда я останавливаю себя от того, чтобы вернуться туда и убить своего брата и кузена за то, что они подобрались к тебе так близко.

Я сглатываю, серьезность ситуации заставляет мое сердце подскакивать.

— Ты бы не стал, верно?

— Это ты мне скажи, раз уж ты решила, что выставить себя напоказ перед ними — прекрасная идея.

— Я только хотела уйти.

— Ты не можешь уйти, когда ты спишь в моих гребаных объятиях, Глиндон. Я ослабил бдительность, потому что ты была со мной, но я должен был знать лучше и доверять хитрому кролику. Может, я теперь прикую тебя к себе. Повесить колокольчик на твою гребаную шею, чтобы я слышал, как ты уходишь. А может, электрошокер, чтобы никто не трогал тебя, пока меня нет рядом. — Он проводит рукой по волосам.

— Блядь. Я все-таки вернусь. Ублюдок Николай все ещё не в крови.

Он разворачивается, чтобы уйти и сделать то, что обещал.

И хотя мне на самом деле плевать на Гарета или Николая, я не хочу, чтобы на моей совести была чья-то кровь.

Кроме того, вот как он выглядит, когда его контроль конфискован. Это первый раз, когда я вижу его не в духе, и осознание того, что причина этого — я, наполняет меня странной силой.

Он холоден, расчетлив, не допускает никаких эмоций в своей броне, но он дал мне эту власть над ним.

Неумышленно, но она есть, и я хочу ее.

— Киллиан, подожди, — шепчу я, прежде чем успеваю как следует обдумать свои слова. Он наклоняет голову в мою сторону, держа руку на дверной ручке.

Я постукиваю по матрасу.

— Давай снова спать.

Он сужает глаза.

— Какого хрена, ты сейчас играешь?

— Нет, я просто хочу спать

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что у тебя нет скрытых мотивов за твоей необычной просьбой?

— Нет, — говорю я и тоже верю в это. —Пожалуйста.

Он смотрит на меня минуту, его тело все еще повернуто к двери, и я думаю, что он проигнорирует меня и продолжит свой план насилия, но он отпускает ручку двери и шагает в мою сторону.

Мое сердце едва не падает в желудок, когда он снимает брюки и скользит ко мне, а затем тянет меня на себя.

— Еще раз уйдешь, и я, блядь, привяжу тебя к себе, — шепчет он мне в лоб.

— Я не уйду, — бормочу я в ответ и сопротивляюсь желанию поцеловать его грудь. Какого черта?

Это просто неестественная реакция на то, что он позволил себе остановить меня.

В этом нет абсолютно ничего больше.

Верно?

Губы Киллиана встречаются с моим лбом, и я уверена, что в моем сердце что-то дрогнуло, когда он прошептал:

— Это моя девочка.