Божественные тайны сестричек Я-Я

«10 августа 1993 г.

Дорогая Сиддали!

Поздравляю тебя со свадьбой, когда бы она ни состоялась. Делай как тебе удобно, солнышко, и не торопись. Жаль только, что вы не хотите обвенчаться здесь, чтобы я увидела тебя и твоего мистера Суженого и как следует разглядела твое платье.

И еще поздравляю тебе с огромным успехом. Жаль, мы с Джорджем не смогли приехать посмотреть постановку. Фрэнк, его жена и все пти я-я просто в восторге. И они так рады, что повидались с тобой. И хотя меня там не было, дети все рассказали в мельчайших подробностях. Я так горжусь тобой, Сидда. Всегда знала, что ты — настоящий талант.

Душечка, лично я очень рада, что ты интересуешься жизнью я-я. Я рассказала обо всем Лайзе, Джоанне и Роуз, и они считают это весьма необычным, если не сказать странным. Мои дочери не питают особого интереса к прошлому, но ведь они и не предпочли театральную жизнь. Кстати, все посылают приветы и поцелуи. Мелисса снова вспомнила, как восхищалась тобой в прошлом году, когда вместе со Стивеном летала в Нью-Йорк на тот симпозиум. Клянусь, он один из лучших мужей, которые у нее были.

Надеюсь, альбом я-я, который послала твоя мама, окажется полезным.

«Нью-Йорк таймс» ужасно ее расстроила. Уверена, ты тоже это сознаешь. Понятно, что газеты вечно все преувеличивают, но все же такому нет извинения.

Твоя мать разрешила посылать все, что может быть для тебя интересным, так что я вложила несколько писем, которые хранила все эти годы.

Я начала молиться святому Франциску Патризийскому, покровителю прощения и примирения, за тебя и твою маму, Сиддали. Мы все любим тебя, дорогая, и постоянно за тебя молимся.

Целую и обнимаю.

Ниси.

P.S. Я поклялась твоей маме, что возьму с тебя обещание вернуть ей эти письма вместе с альбомом. Знаю, что ты будешь обращаться с ними бережно».

«12 декабря 1939 г.

11.15 утра

В вагоне поезда Саутерн — Кресент, по пути в Атланту.

Дорогая Ниси!

Господи, сахарный зайчик, ты просто представить не можешь, как мы по тебе скучаем. Я вполне серьезно. Без тебя я-я уже совсем не те, что прежде. Ты просила писать мне обо всем, вплоть до последней мелочи, и именно это я и собираюсь сделать. Сберегу каждый клочок, чтобы мы смогли все вклеить в мой альбом «Божественных секретов», когда вернемся домой. И хотя твоя мама не позволит тебе приехать, потому что не считает Джинджер настоящей дуэньей, я постараюсь сделать так, чтобы ты почувствовала себя здесь, с нами. Мы все ужасно злы на твою маму. В конце концов, нам уже тринадцать лет! Джульетте Капулетти было лишь четырнадцать, подумать только! А Джинджер вполне сойдет за настоящую дуэнью, хотя всего лить горничная.

О, подружка, как мне нравится в поезде! Когда он отошел от перрона и мы все принялись тебе махать, мне было ужасно грустно оставлять тебя одну.

А как здорово слушать стук колес. Кажется, стоит сесть в поезд, и ты можешь попасть куда угодно! И Торнтон больше не единственное место на свете, а один из сотен городов, раскиданных по всему миру. Я впервые еду в поезде без мамы и папы и стараюсь все рассмотреть. Домишки, женщин, развешивающих белье на веревках, и маленькие убогие городки, которые мы проезжаем. Остается только удивляться, что делают люди во всей этой глухомани. Хотелось бы сойти на какой-нибудь станции, отправиться в первый попавшийся город, назваться другим именем и попытаться прожить совершенно другую жизнь! Можно стать кем пожелаешь, и никто ни о чем не догадается.

Солнышко, в купе четыре сиденья. Ты самое милое создание в мире, если потрудилась испечь нам столько печенья. А еще у нас две обувные коробки жареных цыплят с бисквитами, приготовленных Джинджер. А еще тут есть специальный вагон для цветных, и там едет Джинджер. Она ужасно расстроилась, когда пришлось нас оставить. Даже пробовала уговорить проводника, чтобы позволил ей не уходить, потому что некому следить за нами, но он ответил, что разрешил бы, если бы мог, но это против закона, и босс сдерет с него шкуру. На что Джинджер ответила: «Все верно, но миз Дилия сдерет шкуру с меня, если что-то случится с этими белыми девочками».

Я еще никогда не путешествовала с цветными, поэтому не знала, что они должны ездить в отдельном вагоне, если не хотят нарушать закон. Так или иначе, именно там поместили Джинджер, так что мы совсем одни и сами себе хозяева. Все равно что нас вообще никто не сопровождает.

Видела бы ты, как люди смотрят на Джинджер! Поверить не могут, что негритянки бывают рыжими! Впрочем, и в Торнтоне никто не верил.

Позволь сказать тебе, сладкая ягодка, что у нас купе первого класса! С двумя опускающимися полками, так что получается четыре спальных места, и это разбивает нам сердца, одна полка должна была стать твоей, графиня Поющее Облако. Сегодня, перед тем как заснуть, мы сложим на полке все наши одеяла и притворимся, что это ты здесь лежишь.

Тинси захватила с собой последний выпуск «Модерн скрин», так что мы читаем об «Унесенных ветром». На обложке портрет мисс Янки Вивьен Ли, и это разбивает наши сердца. Мы все еще не простили киностудию за то, что не выбрала Талулу. Вивьен Ли не только не южанка, но даже не американка!

А все эти шляпы! В «Модерн скрин» есть снимки всех костюмов и шляп Скарлетт, такие, что просто штанишки намочишь от желания поскорее увидеть все это в кино! Нам так повезло попасть на премьеру!

Родственники Тинси из Атланты, тетя Луиза и дядя Джеймс Тинси, богаты как смертный грех! Он был другом Губера и только что не владеет компанией по розливу кока-колы! Во всяком случае, В Атланте именно он правит бал. Отец Тинси попросил для нас разрешения погостить у них в доме.

Моя тайная мечта — познакомиться с Маргарет Митчелл. Никому не говори, но я собираюсь взять у нее автограф на балу. Ускользну потихоньку, отыщу мисс Митчелл, расскажу, как люблю ее книгу, и попрошу автограф. Что ты об этом думаешь?

Графиня, а сейчас мне нужно идти, потому что герцогиня и принцесса просят поиграть с ними в карты. Шлют тебе сто поцелуев и велят сказать, что мы любим тебя до смерти и тоскуем каждую минуту.

Попозже напишу еще.

Люблю и целую много раз.

Вивиан».

«Позже

11 часов ночи

На нашей полке!

Ниси-о!

Я на верхней полке вместе с Каро и Тинси. Занавески раздвинуты, и мимо пролетают поля, желтые в лунном свете. Мы надели ночные сорочки и захватили наверх печенье. И, как я обещала, сложили одеяла на твоей постели, словно это ты положила свою сладкую головку на подушку. О, Hucu! Как жаль, что тебя здесь нет! Ты должна была ехать с нами!

Не поверишь, что случилось всего полчаса назад. Мы пели и шумели, но не громче обычного, ничего особенного, и вдруг ни с того ни с сего в дверь постучали. Мы понятия не имели, кто это, но поскольку были уже в рубашках, стали хихикать, а Каро вдруг прошептала, что это Кларк Гейбл. И мы стали кататься по полкам и стонать:

— Ретт, о, Ретт!

Но тут снова раздался стук, и мы едва не уписались. Так что Каро спрыгнула с полки, приоткрыла дверь и спросила:

— Что вам нужно?

А мы с Тинси свесились вниз и увидели проводника! Я думала, он сделает нам выговор за то, что слишком шумим. Но он сказал только:

— Пришел посмотреть, все ли у вас в порядке, юные леди. Ваш отец просил присмотреть за вами.

И мы сказали ему, что у нас все хорошо. Тинси еще спросила:

— Не могли бы вы принести нам немного холодного молока к печенью?

Ты ведь знаешь Тинси, она способна попросить все, что угодно, и у кого угодно. И проводник сказал, мол, посмотрит, что можно сделать.

Каро снова взобралась на верхнюю полку и сказала, что поскольку она подходила к двери, то я должна изображать Ретта.

— Поцелуй меня, Ретт! — сказала она, и я поцеловала ее, а она сказала: — Ретт, о, Ретт! — а я пригладила воображаемые усики. И тут в дверь опять постучали.

Мы все подумали, что это снова проводник, поэтому я спустилась и открыла дверь. Но там стоял цветной официант с тремя стаканами молока на подносе. Я поблагодарила его, а он спросил, не нужно ли вычистить нашу обувь. Мы сказали: «Да, спасибо», собрали туфли и отдали ему. A он вдруг прошептал:

— Джинджер хотела узнать, все ли у вас хорошо. Сказала, если что, пробежать два вагона против хода поезда, и она все уладит.

Мы ужасно удивились, что он знает Джинджер, но Джинджер, сама знаешь, все может. Я поблагодарила его, и он сказал:

— Меня зовут Мобли, на случай, если все-таки вам что-то понадобится.

Потом Мобли ушел и унес наши туфли. Пусть только попробует не вернуть их! Тогда мне придется утром идти в вагон-ресторан в одних носках.

Ехать в поезде — так здорово! Я решила, что готова даже жить в поезде. О, видела бы ты, как выглядит мир, когда мы мчимся мимо! Не знаю точно, где мы сейчас. Где-то в глуши. Но направляемся к Воротам Юга.

Мы все желаем спокойной ночи, приятных снов и смерти всех клопов.

Тысяча поцелуев.

Виви».

«13 декабря 1939 г.

Атланта, штат Джорджия

3 часа дня

Дорогая, дорогая Ниси-пышечка!

Мы прибыли в Атланту в 9.17 утра. Вокзал огромен. В нем, наверное, поместилось бы три таких, как торнтонский, и осталось бы еще место для небольшой вечеринки с танцами.

На станции нас встречала Луиза, тетя Тинси. В роскошной шубе, с шляпой и муфтой из того же меха. Она привезла с собой кузена Тинси, Джеймса-младшего. Приветствовала нас очень вежливо, но я с первого взгляда поняла, что она сноб. Немного приличнее, чем ее сынок, но все же сноб. А вот Джеймс-младший такой сноб, что даже не имеет совести это скрыть. Сказал что-то гнусное насчет моего багажа еще до того, как мы вышли на улицу, а при виде Джинджер повел себя так, словно той запрещено показываться на улице без униформы горничной. Тинси сказала ему, что далеко не все горничные в Торнтоне носят униформу. И он уставился на нее, этот кузен, уставился с такой гримасой, словно увидел вошь. Но, Ниси, я решила не обращать ни на что внимания, поскольку мы — их гости.

И позволь сказать, девочка, что весь город просто на ушах стоит от возбуждения! В воздухе словно электричество потрескивает. В каждой витрине — киноафиши, плакаты: можно подумать, вся Атланта стала одной гигантской рекламой фильма!

Я слышала, мисс Митчелл с самого октября не выходит из квартиры — устала от всей этой суеты. Отдыхает и каждые полчаса принимает аспирин. Могу представить, как она себя чувствует после всего, что ей пришлось пережить, чтобы написать лучшую в мире книгу, а потом ждать премьеры фильма и все такое. О, как бы я хотела с ней познакомиться! Все бы на свете отдала! Мне кажется, я уже знаю ее, но хотелось бы узнать получше.

Ну вот, когда мы добрались до дома тети Луизы, у нас от удивления челюсти отвисли. Это настоящий особняк. Тинси говорит, что Женевьева втихомолку называет его «кока-коловый дворец». То есть ничего подобного в Торнтоне нет и не было. Большая круглая подъездная дорожка, и такая шикарная веранда, что ее легко принять за столовую. А внутри, о, Ниси, словно попадаешь в кинофильм! Они так богаты, что вся цветная прислуга носит крахмальную униформу и ведет себя как в Англии. Не то что дома, где мы играем на кухне в карты с Джинджер, Ширли и с кем ни попадя.

Стоит нам переступить порог, как тетя Луиза приказывает одной из горничных:

— Идите и немедленно переоденьте эту горничную из Луизианы.

Можно подумать, она не знает, как зовут Джинджер, хотя я познакомила их, когда мы вышли из поезда. Тетя Луиза смотрит на одежду Джинджер так брезгливо, словно в ней кишат блохи, клопы или что-то в этом роде. Что, разумеется, чистая неправда, ведь Дилия такого не допустила бы.

Через пять минут появляется Джинджер в черной накрахмаленной униформе и белом переднике с оборками. А на голове маленький белый чепчик!

— Джинджер, — поддразниваю я, — придется сфотографировать тебя, чтобы дома все увидели, как ты разодета.

А она ведет себя как-то странно, словно не знает меня. Дилия лопнула бы со смеху при виде Джинджер в этой французской униформе.

Нас трех поместили в роскошной большой спальне с отдельной огромной ванной, камином и окном-фонарем, выходящим на задний двор. Наши платья с кринолинами уже висели в гардеробе. Скорее бы надеть мое голубое платье из бенгалина[39]! Здесь все совсем не такое, как у нас. И куда шикарнее, чем в доме Тинси. В ванной, на серебряном блюде лежат крохотные брусочки мыла в форме теннисных ракеток, вот какие богатые люди тут живут.

Мы с Каро спим на большой кровати, а Тинси — на раскладной, с атласным зеленоватым одеялом. Дворецкий, или кто-то в этом роде, принес наши вещи, так что теперь я могу спокойно написать тебе, чтобы ты хотя бы в мыслях побыла с нами. Мне нравится все записывать, ведь в этом случае я все запоминаю лучше. Столько еще предстоит увидеть, и сделать, и усвоить, что голова идет кругом.

О, представь, что мы в Риме и должны жить как римляне.

Об остальном потом.

Целую много-много раз.

Виви».

«Позже

10.30 ночи

Ниси, девочка!

Нас позвали к ужину, очень торжественному, за которым мы наконец познакомились с дядей Джеймсом. Представляешь, чаши для ополаскивания пальцев и серебряные кольца для салфеток с монограммами! Этот ужасный Джеймс-младший скалился на меня весь обед. Не пойму, как такой мальчишка может быть родственником Тинси и Джека!

Тинси сбросила всю одежду. Видела бы ты ее! Растянулась на кровати, скрестив ноги и откинув голову, и приказывает свысока:

— Очисти мне виноградину, Бьюла[40]!

Знаешь, какая она! Когда мы поднялись наверх, заставила всех нас забраться в большую ванну на львиных ножках и мыться вместе. Опрокинула в воду целую бутылку французской соли для ванны! Целую бутылку! Мы просто лежали в ванне и мокли до одурения. Знаю, не стоило бы этого тебе рассказывать, потому что ты, наверное, успела покраснеть как свекла, маленький Винни-Пух! Ты настолько скромнее нас! (Но мы все равно тебя любим.)

P.S. Когда мы пришли в спальню, наши постели были уже расстелены. Я сразу вспомнила мать. Она всегда переворачивает мою подушку на прохладную сторону, когда приходит пожелать спокойной ночи.

P.P.S. Господи, я едва не забыла рассказать тебе. Сегодня в «Атланта конститьюшн» описывалось, что мисс Митчелл собирается надеть на премьеру: «платье из розового тюля в несколько слоев поверх розового крепа с облегающим корсажем и вырезом сердечком». Не могу послать тебе газету, потому что тетя Луиза приберегает ее для альбома с вырезками об «Унесенных ветром». Но я выписала это из статьи специально для тебя, прежде чем отдать ей газету:

Розовые камелии, олицетворение Старого Юга, послужат украшением ее платья, а из-под складок пышной юбки будут выглядывать крохотные серебряные туфельки.

Поскольку я собираюсь лично познакомиться с мисс Митчелл, расскажу подробнее о ее туалете, когда увижу сама!»

«14 декабря… нет! 15 декабря 1939 года. 2 часа ночи.

Дорогая Ниси!

Девочка, девочка, девочка! Мы только что приехали домой после самого волнующего дня в моей жизни. Джинджер ждала нас, ужасно расстроенная, потому что ее не взяли с нами, и почти в слезах, поскольку считает, будто из нее вышла плохая дуэнья. С тех пор как мы поселились в кока-коловом дворце, почти не видим Джинджер. Она все твердит, что Дилия обязательно убьет ее, когда мы вернемся домой.

— Джинджер, я даже не желаю думать о возвращении домой! — сказала ей я. — А теперь, пожалуйста, спустись вниз и сделай мне кофе с молоком, потому что я не лягу спать, а буду писать мисс Ниси.

И вот я пишу тебе, сидя в большой постели, где крепко спит Каро, а Тинси, как всегда, громко храпит на раскладной кровати. Я, как обычно, засыпаю последняя, где бы ни находилась. Но, солнышко, должна же я рассказать тебе все!

Во-первых, сегодня утром за завтраком тетя Луиза уже была одета в роскошное платье на кринолине! Да-да, прямо за завтраком! А этот маленький слизняк Джеймс-младший напялил потрепанный мундир времен Гражданской войны, который удалось раздобыть тете Луизе. Дядя Джеймс уже отправился в свою «Кока-Колу», поэтому я не знаю, что надел он. А вот тетя Луиза объяснила, что ее платье тоже снималось в кино! Целая компания ее подруг из Молодежной лиги были статистками в сцене на рынке (помнишь в книге?) и тоже должны оказаться на экране. Представляешь?

Этот болван Джеймс-младший убрался куда-то со своими дбенадцатилетними кретинскими друзьями, и тетя Луиза сказала, что собирается провести день с подругами, прежде чем отправиться в муниципальный зал и проверить, все ли готово к балу. Это означало, что с нами поедет Джинджер и одна из горничных, когда водитель Уильям повезет нас по всему городу.

Не поверишь, сколько народу уже было на улицах. И все в мундирах южан и платьях с кринолинами! В машине было радио, и передавали все, до мельчайших подробностей, словно в город приехал сам ФДР[41]! В этот момент на вокзале высаживалась целая куча звезд, включая Клодетт Колберт, но мы многое пропустили, потому что в 10.15 были на углу Уайтхолл и Алабама-стрит, где ожидали начала торжественной церемонии зажжения фонарей. Я раньше не знала, что именно этот фонарный столб остался невредим после осады Атланты войсками генерала Шермана. И именно этот фонарь сейчас зажгли, дабы показать, что дух Конфедерации не угас. Мы трое плакали и не могли остановиться, и все думали о Конфедерации. А потом губернатор объявил этот день нерабочим, потому что День премьеры теперь считается праздником штата.

А потом старина Уильям отвозит нас на Пичтри-стрит, находит хорошее местечко, откуда все видно, и мы выбираемся на крышу автомобиля, чтобы посмотреть парад. О, людей было столько, что яблоку негде упасть! А потом начался парад! Ниси, машин было не меньше пятидесяти или шестидесяти, все кабриолеты, и в них сидели звезды и махали нам руками! И все выглядели как настоящие короли и принцессы! Сам Кларк Гейбл тоже там был! Солнышко, я не вру! Своими глазами видела! И в жизни он такой же замечательный, как на экране! С ним была Кароль Ломбард, и они улыбались и тоже махали нам, и, клянусь, Ниси, он посмотрел прямо на меня! Тинси и Каро пытаются вести себя так, словно ничего этого не было, но они просто завидуют. Я правду говорю! Кларк Гейбл взглянул прямо на меня и улыбнулся!

Кстати, о параде. Я видела больше звезд в дорогих машинах, чем ты способна представить. Когда видишь что-то подобное, сразу забываешь о Депрессии. После окончания парада Уильям повез нас в отель «Джорджиан террейс». Не поверишь, там произносили речи губернаторы из пяти штатов! Пришлось подождать, пока эти зануды не наговорились, прежде чем на сцену поднялся сам Кларк Гейбл! Все орали, вопили, хлопали в ладоши и издавали клич мятежников! Так что мы тоже не отстали, а я сунула пальцы в рот и разразилась своим знаменитым свистом! Гам стоял такой, что ты наверняка упала бы в обморок!

Мы едва на ногах держались, когда вернулись домой, поэтому поели немного фруктового пирога с кока-колой и подремали. Вообразили себя южными красотками в «Двенадцати дубах», в сцене перед балом. И даже нашли Джинджер и спросили:

— Джинджер, почему бы тебе не найти опахало и не обмахивать нас, как в «Двенадцати дубах»?

На это Джинджер ответила:

— Сейчас декабрь, и никакого опахала вам не нужно. Замолкните и ложитесь спать.

— Делия даже убийство спустит Джинджер с рук, — негодующе прошептала Тинси.

Но Джинджер услышала (она слышит даже кошку, крадущуюся по ковру) и предупредила:

— Мисс Тинси, вам лучше поскорее заснуть, если не хотите на своей шкуре узнать, что такое настоящее убийство.

Долго спать не вышло, потому что горничная тети Луизы разбудила нас и сказала, что пора готовиться к балу. Явилась портниха тети Луизы, и нам пришлось померить костюмы, потому что тетя Луиза хотела знать, не нужны ли какие переделки. Мой голубой бенгалин и зеленая тафта — просто шик, но, должна сказать, в этом кринолине не так просто двигаться. Неловко повернувшись, я сбила модную безделушку с дурацкого столика на тонких ножках. Слава Богу, хоть не разбилась.

Итак, когда мы были разодеты в пух и прах, Уильям повез нас в «паккарде» на костюмированный бал. Тетя Луиза и дядя Джеймс сели в другую машину. Этот скунс Джеймс-младший ухитрился втиснуться к нам и довести до белого каления. Всего на год младше, а ведет себя как большой жирный сосунок! Я принялась строить ему рожи, прежде чем такая же мысль пришла в голову ему. Он сказал Тинси, что та, в своей белой тафте с оборками, выглядит дурочкой, поэтому она сделала вид, что вытерла сопли о его конфедератский мундир. Мы так хохотали, что у меня на спине оторвалось несколько крошечных крючков. Не пойму, как Скарлетт и все остальные ухитрялись как следует посмеяться во всех этих штуках!

Но как только мы оказались на балу, я обо всем забыла! Перед входом, в маленьком парке, толпились сотни людей. Дядя Джеймс объяснил, что это безбилетные и им следовало бы разойтись, как советовал мэр Хартсфилд. Но они стояли и стояли на холоде, похожие на тех, кто жил в «трейлерном раю» Олли Тротта у нас дома, в обносках, с гнилыми зубами, и все такое. Когда полицейские приказали им отступить, они подчинились.

И мы просто прошли мимо, Ниси. Тетя Луиза пыталась нас поторопить, но мы еле двигались в своих кринолинах. Может, в этих тряпках ты и выглядишь леди, но, поверь, далеко в них не уйдешь.

О Боже! Внутри все было обставлено под настоящий старый Юг! Звезды сидели в отдельных ложах. Кларк Гейбл и Вивьен Ли в черном бархате с миллионом горностаевых хвостиков на рукавах. И Кароль Ломбард с волосами спрятанными под черную сетку. А Оливия де Хэвилленд опоздала, и ее пришлось поднимать в ложу! Тинси, я и Каро дрались за театральный бинокль, чтобы не пропустить все это!

О, здесь были все звезды. Но не Присси, не Порк и не Большой Джим, ни даже Мамушка! Они не могли приехать в Джорджию. Потому что они цветные.

Тетя Луиза подробно описала, из чего сшиты костюмы звезд, а еще она знала, какие созданы тем типом, кто придумал костюмы для кино, а какие — нет. Тетя Луиза разбирается во всем что связано с «Унесенными ветром», потому что жила только этим фильмом целых два года. Мало того, одна из ее подруг — актриса, которая играла Индию Уилкс. Потому что эта леди сама из Атланты. Тетя Луиза говорит, что не считает ее такой уж хорошей актрисой, но она по крайней мере представляет Юг.

Наконец я спросила тетю Луизу, где именно сидит мисс Митчелл. И представляешь, тетя Луиза (ведьма противная) взглянула на меня и ответила:

— Пусть тебя не волнует эта неблагодарная писака, Виви! Она не сочла нужным даже показаться!

— Что?! Как это? — поразилась я. — Мисс Митчелл не приехала? Но ведь бал в ее честь! Она такая же звезда, как Вивьен Ли!

Но тетя Луиза только усмехнулась, словно ей лучше знать.

По дороге домой я думала лишь о мисс Митчелл. (У меня оборвались все крючки, и платье лопнуло под мышками, а еще я ужасно вспотела. Наверное, в таких туалетах просто не имеешь права двигаться и дышать.) Но я не могу выбросить из головы мисс Митчелл. Все время спрашиваю Каро и Тинси:

— Почему? Почему она не приехала? Ради Бога, почему же она не показалась.

Тинси предположила, что она заболела, но я думаю, тут что-то другое. У такой великой писательницы, как мисс Митчелл, на все должны быть свои резоны, и я обязательно узнаю, в чем дело, даже если придется из кожи вон вылезти.

Так что сегодня наш день, графиня Поющее Облако. И каждое написанное мной слово — чистая правда. А когда мы вернемся домой, я все представлю в лицах: как Гейбл и Ломбард поворачивались к каждому и перебрасывались словом-другим, пока шли рука об руку, и как актер, игравший отца Скарлетт, танцует вроде твоего дяди Колли. Но сейчас пора спать.

Скарлетт и твоя

Вивиан».

«15 декабря

3 часа дня

Дорогая Дениз!

Утром Каро и Тинси спросили меня:

— Виви-пышечка, что ты пишешь Ниси?

И я ответила:

— Протоколирую все наши божественные секреты, до того времени, когда настанет пора писать мемуары.

Потому что, Ниси, я точно знаю: все, что делаем мы четверо, очень важно. И верю, что через много лет люди захотят узнать о нас.

Ну так вот. Мы спали допоздна, особенно я, которая никак не могла поднять голову с подушки после того, как всю ночь писала тебе письмо. A когда встала, оказалось, что тетя Луиза уже вернулась с обеда в пресс-клубе и сгорала от нетерпения поскорее поделиться с подругами. Мы спустились вниз, пока она висела на телефоне, сделав не меньше сотни звонков. Мы старались не подслушивать, но ничего не получалось. Приходилось все время слоняться рядом, потому что в доме холодно, а батарея отопления — как раз возле телефона, и еще потому, что мы искали пуговицу, которую Каро якобы потеряла где-то именно в этом месте. (Ха, все вру, приходилось подслушивать, на случай если она упомянет мисс Митчелл.) Ну так вот: тетя Луиза многозначительно на нас поглядывала, но мы упорно игнорировали ее и продолжали слушать. И как раз когда она уже была готова закончить разговор, быстренько побежали на кухню и стали рыться в холодильнике, выискивая, что бы съесть.

Горничная оставила нам сандвичи с ростбифом, сыр и фрукты, и мы как раз открывали бутылки с колой, когда вошла тетя Луиза.

— Ну, полагаю, нет нужды говорить вам, из-за чего я расстроена, — начала она.

Мы сделали вид, словно понятия не имеем, о чем она, словно не подслушивали, как она рвет и мечет и вопит на всю Атланту.

Тинси сразу изобразила сочувствие.

— Тетя Лу, — пропищала она, — что случилось?

И тут тетя Луиза порылась в глубине чулана и вынула жестянку с крекерами и бутылку бренди. Налила себе стаканчик и только потом сказала:

— Никогда не называй меня Лу. Мое имя — Луиза. По-моему, я уже достаточно ясно дала это понять, Эме.

И тут, представляешь, наша Тинси улыбнулась тетке и заявила:

— Пожалуйста, мэм, не зовите меня Эме. Мое имя — Тинси.

До чего же хитрая и коварная эта Тинси!

Тетя Луиза, не обратив внимания на Тинси, уселась за кухонный стол и рассказала, что, по ее мнению, мисс Митчелл просто дала пощечину всей Молодежной лиге, не приехав на вчерашний бал, устроенный этой самой лигой. И все потому, что в начале двадцатых, будучи дебютанткой, мисс Митчелл отправилась на благотворительный бал, а там, уж неизвестно, что ей в голову взбрело, ни с того ни с сего пустилась в совершенно дикий и непристойный танец апачи и так шокировала дам, членов Молодежной лиги Атланты, что те единогласно решили никогда не принимать ее в свои ряды. Вот Митчелл и решила отплатить им, не показавшись на балу, хотя была там почетной гостьей.

— А что такое «танец апачи»? — поинтересовалась я. — Мне просто необходимо знать! Я здесь репортер, и мне нужны детали.

— Не собираюсь посвящать молодых девушек в неприличные подробности! — отрезала она, чем еще больше разожгла мое любопытство.

— Она была голая, как дикарка? — не унималась Тинси.

— Ну… не совсем, — пробормотала тетя Луиза, прижимая пальцы к вискам.

— В таком случае, — удивилась Каро, — из-за чего столько шума?

— Могу сказать только, что мисс Маргарет Митчелл исполнила то, что позже описала как «индейский танец совокупления». Все это совершенно неприемлемо для любой женщины, считающей себя леди. И поэтому, как бы высоко ни ценили в городе ее семью, родные не смогли защитить мисс Митчелл от последствий такой выходки. Молодежная лига имеет свои стандарты, и надеюсь, вы этого не забудете.

— О, мэм, конечно, — заверила Каро и, отвернувшись, сделала вид, что ее сейчас вырвет.

Мы все захихикали, и тетя Луиза велела нам бежать наверх и развлекаться там.

Ну, Ниси, думаю, замечательно, что мисс Митчелл натянула им нос! Все же мне не по себе оттого, что я так и не познакомилась с ней прошлой ночью, и теперь собираюсь сделать все, чтобы увидеть ее сегодня на премьере.

Заканчиваю, потому что мы решили прогуляться по округе, посмотреть на рождественские украшения, прежде чем начать готовиться к премьере.

Тысяча поцелуев.

В. А.».

«Позднее

10.45 вечера

Дорогая графиня Поющее Облако!

Не знаю, как описать все это словами, но постараюсь. Мы только что вернулись с премьеры величайшего фильма, самого лучшего на свете. Я беру назад все, что когда-либо сказала против Вивьен Ли. Я люблю ее. Обожаю. Вивьен Ли — это и есть Скарлетт. Я вошла в зал, думая, что никогда не позволю себе полюбить ее и что никогда не прощу киностудию за то, что не выбрала нашу милочку Талулу для лучшей роли из всех когда-либо написанных для кино. Но все мгновенно улетучилось, стоило лишь увидеть мисс Ли на ступеньках Тары, в обществе близнецов Тарлтон, и услышать, как она восклицает: «Эта святоша Мелани Уилкс!» — как я пропала! О Господи, милочка, просто не знаю, как и рассказать тебе о фильме! Ты просто обязана его посмотреть! Не знаю, что может быть романтичнее! А когда они целуются! И когда она притворяется, будто не знает, куда улетела шляпка! А когда он подхватывает ее и несет по лестнице (это куда красивее, чем в книге)! А когда она решает сшить себе платье из штор! Правая бровь Вивьен Ли взлетает вверх, и ты прямо-таки видишь, какие мысли кружатся у нее в голове! А сколько раз я-я повторяли «вздор!», корчась от брезгливости, что какая-то англичанка теперь тоже получит право так говорить! Мы были не правы, Ниси. Не правы, не правы, не правы, и я первая готова это признать.

Я хочу жить в этом фильме, Ниси. Потому что была рождена для такой драмы.

Сейчас расскажу все, что сумею. Я все еще так взволнована и так устала плакать и хлопать в ладоши… но не беспокойся, все это стоит подробного пересказа.

Я забыла рассказать тебе о театре. Люди из Голливуда смогли сделать так, что фасад «Лоуз гранд» выглядит совсем как фасад Тары! Им каким-то образом удалось даже вырастить поперек Пичтри-стрит целый газон, по которому шли в кинотеатр звезды. Мистер Гейбл — настоящий рыцарь. Он сказал именно то, что я хотела от него услышать. Сказал, что эта ночь не его ночь. Что она принадлежит мисс Митчелл. О, вот это сразу показало, чего он стоит. И я влюбилась в него так, что, наверное, никогда не смогу с собой справиться.

Он такой красивый в своем черном пальто с белым шарфом, а на мисс Ломбард было платье из золотого ламе, которое прямо-таки слепило глаза.

И тут настал момент, которого я ждала всю жизнь. Подкатил лимузин, длинный, как городской квартал, и из него вышла мисс Митчелл. О, Ниси, она такая кро-о-охотная! Рядом с ней даже Тинси кажется великаншей. И она произнесла короткую речь, в основном благодарила всех, прежде чем войти в театр. По правде говоря, я думаю, она нервничала. Мне хотелось подбежать к ней, попросить дать автограф, но вряд ли это было уместно, даже если бы я сумела пробиться сквозь толпу. Даже просто видеть ее — уже потрясение.

Итак, мы вошли в театр, который был забит до отказа. Воздух благоухал мужским тоником для волос и духами леди. Слышалось шуршание платьев. Мы с Каро и Тинси держались за руки. По-моему, я затаила дыхание, потому что, когда занавес открылся, я почувствовала себя так, словно вот-вот взорвусь.

О! Эти огромные титры плыли по экрану, словно подгоняемые ветром, а музыка была такая, что я заплакала еще до того, как увидела первый кадр. А потом я совсем перестала дышать, до тех пор, пока Скарлетт не оказалась на поле, со всей этой репой, клянясь, что, Бог ей свидетель, она никогда больше не будет голодать. А музыка стала громче, и скоро вспыхнули огни: это кончилась первая серия. И все стали хлопать как безумные, а впереди была еще вторая серия. В антракте мы просто стояли в вестибюле, держась за руки, и почти не говорили. И с трудом проглотили пунш, который принес нам дядя Джеймс, потому что все еще были в Таре. Как могли мы роскошествовать, когда Скарлетт голодала?

И столько печали. Столько скорби. О, Ниси, мое сердце разлетелось на миллион осколков по полу «Лоузгранд». Я плакала и плакала, и Каро с Тинси — тоже. Мы промочили все наши платки, а я только и думала о том, как похожа на Скарлетт. Никогда нет под рукой платка, когда нужно! Солнышко, ну почему она так обращается с ним? Почему? Ретт любил ее. Неужели она не видела? Почему была так слепа? Я никогда, никогда не позволю ничему подобному случиться со мной! И когда встречу своего Ретта, буду любить его страстно, даже если это станет моей погибелью.

О, Ниси, не могу больше писать. Я так устала, и каждый раз начинаю плакать, стоит мне подумать обо всем этом. Попробую уснуть после самого волнующего дня в моей жизни. (Я ошибалась, когда думала, что это было вчера. Представить невозможно, что нечто подобное когда-нибудь повторится в моей жизни.)

О-ля-ля и поцелуй.

Вивиан.

Я решила отныне называться Вивьен, чтобы больше походить на нее».

«Три часа утра, в кока-коловом дворце

16 декабря 1939 г.

Ниси!

Этот дом слишком большой, и в нем все время раздаются какие-то страшные звуки. Я видела дурной сон. Что-то связанное со Скарлетт. Мы вместе бежали сквозь густой туман. Я проснулась в поту и сначала не поняла, где нахожусь. Все остальные спали, поэтому я встала с кровати и пошла на поиски Джинджер. Посмотреть, удастся ли разбудить ее и уговорить сыграть со мной в карты.

Целая вечность ушла на то, чтобы найти ее комнату. То есть не столько ее, сколько горничной, с которой ее поселили. Я постучала и, не дождавшись ответа, открыла дверь и увидела Джинджер на узком топчане.

И, Ниси, она плакала. Джинджер плакала!

Ниси, кажется, я никогда еще не видела, как плачут цветные.

Заметив меня, она вздрогнула и спросила:

— Мисс Виви, что вам здесь нужно?

— Не могу уснуть, Джинджер, — сказала я и уселась на пол рядом с топчаном.

Ночью Джинджер выглядела совсем другой. На ней была старая фланелевая сорочка Дилии, вроде тех, которые мама пускала на тряпки.

— Почему ты плачешь, Джинджер? — спросила я.

— Потому что скучаю по семье.

Я ужасно удивилась.

— Скучаешь по Дилии?

A она посмотрела на меня так, словно я ее ударила или что-то в этот роде.

— Твоя бабушка мне не родня. У меня есть муж и две дочери. Ты их не знаешь.

И она снова заплакала.

— Перестань, Джинджер, успокойся, — уговаривала я.

Мне стало так страшно видеть ее слезы. Кому, как не ей, поручили нас оберегать? Дуэньи не должны плакать. А она задыхалась, будто кто-то ее душил. Я просто не могла на это смотреть!

— Джинджер, — сказала я, — завтра мы уезжаем. Не успеешь оглянуться, как мы уже будем в Торнтоне.

Она ничего не ответила, только продолжала рыдать, уткнувшись в подушку.

— Вставай, Джинджер, — попросила я. — Давай поиграем в карты, как дома. Пойдем, я хочу играть в карты.

Она замолчала и просто лежала не шевелясь. Я снова испугалась.

— Сделай мне горячего шоколада, Джинджер. Поднимайся же, мне нужен шоколад. И ты тоже можешь выпить чашечку. Хочу горячего шоколада, такого, какой ты всегда варишь мне дома.

И, Ниси, она посмотрела на теня так, как никогда в жизни не смотрел ни один цветной, и сказала:

— Пойди и свари себе сама!

Отвернулась, опять всхлипнула и вытерла глаза краем простыни.

Пришлось встать и вернуться к себе. Но все крепко спали. Я так напугана, Ниси, а почему — сама не знаю.

Твоя Виви».

«16 декабря

8 часов вечера

В поезде, по дороге домой.

Мы снова в поезде, и я буквально измотана. Противно рассказывать, чем закончилось наше приключение, но я поклялась ничего от тебя не утаивать и сдержу клятву.

Утром мы проснулись, сложили вещи и спустились к завтраку. У меня ужасно болели глаза, совсем как в ту ночь, когда мы остались у тебя и болтали до утра. Стол накрыли в столовой, и тетя Луиза, охая и ахая над снимками, читала «Атланта конститьюшн». Джеймс-младший, наглый пронырливый хорек, тоже там был.

— Мы хотели искренне поблагодарить вас за то, что позволили погостить в вашем доме и побывать на празднике, тетя Луиза, — пропела Тинси. — Дома все нам будут завидовать.

— Поскорее бы вернуться и все рассказать нашей подруге Ниси, — поддержала ее я.

Каро тоже поблагодарила тетю Луизу. Я хотела добавить еще что-то, но гнусный червяк Джеймс-младший принялся повторять за мной каждое слово.

— Прошу прощения, попугай, что это на тебя нашло? — осведомилась я.

— Пытаюсь усвоить говор деревенских олухов. Уедете, и поучиться не у кого будет, — преспокойно заявил он.

Я взглянула на тетю Луизу в надежде, что она одернет его. Но она как ни в чем не бывало откусила кусочек бисквита и принялась пить кофе. Я попробовала продолжать, но Джеймс-младший не дал мне говорить.

Вдруг из кухни вышла Джинджер, что меня очень удивило. Все это время я ни разу не видела ее в столовой. Представляешь, Ниси, она несла на подносе чашку с горячим шоколадом. Сварила его специально для меня! Джинджер подошла к моему стулу, и я уже хотела поблагодарить ее.

И тут Джеймс-младший снова открыл свою пасть!

— Ниггер, — прошипел он, — кто сказал, что ты имеешь право тащить в нашу столовую свою черную луизианскую задницу? Проваливай отсюда!

Джинджер застыла как вкопанная прямо на персидском ковре. Она не двигалась. Просто смотрела перед собой, словно осталась одна в комнате. Словно никого из нас здесь не было. Я снова взглянула на тетю Луизу, проверить, не врежет ли она Джеймсу-младшему по голове, но эта женщина спокойно продолжала помешивать кофе.

И вдруг с того места, где стояла Джинджер, я услышала дребезжание чашки с шоколадом о блюдце. Потом все как-то случилось сразу, в одно мгновение. Не успев сообразить, что делаю, я схватила свою тарелку и швырнула в Джеймса-младшего. Тарелка лиможского фарфора с яичницей, овсянкой, беконом, бисквитами и инжирным джемом полетела через стол прямо в физиономию маленького двуногого хорька.

— Заткни свою грязную глотку, ты, длинноносый толстомордый маменькин сынок! — взвизгнула я. — Неужели мать не научила тебя приличным манерам?!

И мне показалось, что за какой-то миг до того, как выйти из комнаты, Джинджер покосилась на меня и подмигнула. Не уверена, было это на самом деле или я все это придумала.

Не представляешь, что началось. Тетя Луиза завопила, прибежала другая горничная, а Джеймс-младший заревел. В самом деле заревел, Ниси! И не то чтобы так уж сильно я ему заехала тарелкой. То есть ни крови, ничего такого, если не считать, что он весь в желтках и беконе.

Но тетя Луиза стащила меня со стула и начала трясти — так яростно, что я испугалась, как бы язык не прикусить. А потом она швырнула меня на пол, как игрушку. И, Ниси, по тому, как она трясла меня, я сразу поняла: ей всегда хотелось этого, с того самого момента, как она меня увидела.

Наконец она взяла себя в руки и отпустила меня.

— Вивиан Эббот, отныне ты нежеланная гостья в этом доме! И не только в этом, но и в домах моих подруг! И это после всего, что я сделала для вас троих! Из кожи вон лезла, чтобы показать, как живут цивилизованные люди! И все потому, что брат просил меня за вас. Потому что Тинси уже искалечена Женевьевой, этой лишенной вкуса особой! Старалась изо всех сил, чтобы вы, маленькие провинциалки, не стали посмешищем всей Атланты! Ну так вот, я умываю руки! Возвращайтесь в свое захолустье и продолжайте расти дикарками, не знающими, что такое приличное воспитание! Ничего, кроме стыда и позора, от вас не дождешься! Эме, я немедленно телеграфирую твоему отцу, что не желаю иметь с тобой ничего общего. С тобой и твоей наглой шайкой потаскушек.

— Мы не потаскушки, тетя Лу. Мы я-я! — возразила Тинси так энергично, что Каро зааплодировала.

Но тетя Луиза, словно не слыша, сухо сообщила:

— Я уже говорила: меня зовут Луиза.

«Тебя зовут старая задница», — подумала я, но ничего не сказала, потому что была ее гостьей.

Тетя Луиза велела Уильяму отвезти нас на станцию пораньше, чтобы поскорее убрать из своего дома. Знаешь, Ниси, я плакала и плакала и никак не могла успокоиться. Мне было так плохо! А Каро и Тинси все обнимали и обнимали меня. Когда поезд отошел от перрона и мы в последний раз смотрели на Атланту, то видели ее такой, как тогда, разрушенной, сожженной, заваленной трупами умирающих солдат Конфедерации. И я все время думала, какой измученной и голодной была Скарлетт и как ей недоставало матери.

Я все плакала и плакала, пока вдруг меня не осенило. Ниси, я совсем как мисс Митчелл, которую не пустили в Молодежную лигу из-за индейского любовного танца. И тут я подумала: может, мисс Митчелл знала, что делает, когда танцевала этот танец. Может, она хотела, чтобы ее вышвырнули из клуба, чтобы быть свободной и написать величайшую книгу всех времен.

Да, я решила, что между Скарлетт, мисс Митчелл и мной есть вполне определенное сходство. Все мы терпеть не можем бледных, жеманных, чопорных дурочек. И если это не нравится кому-то из Молодежной лиги, что ж, тем хуже для них.

С любовью

Вивиан (помни, читается как «Вивьен»)».

«Позже

12.07 утра

Ниси!

Мы пересекаем штат Алабама. Я отправилась в вагон для цветных посмотреть, что поделывает Джинджер, и принести ей кока-колы. И не поверишь, но она развлекалась на всю катушку! Курила сигареты, жевала жвачку, прикладывалась к ходившей по кругу бутылочке и играла в карты с компанией цветных. И при этом хохотала во все горло, но, завидев меня, улыбнулась и сказала!

— Мы едем домой, малышка! Ну разве не хорошие новости?

— Еще какие! — согласилась я и отдала ей кока-колу.

— Спасибо, детка, — кивнула она и глотнула сначала колы, а потом того, что было в бутылке.

— Джинджер, — сказала я, — ты ведь знаешь, что леди не курят, не пьют и не жуют жвачку в обществе незнакомых людей.

Джинджер посмотрела на остальных, и все засмеялись словно старые друзья.

— Миз Виви, — объяснила она, — старой Джинджер ни к чему беспокоиться о таких вещах. Она не леди и никогда не будет леди. Это твоя проблема, детка. Это твоя проблема.

Ниси, довольно с меня путешествий. Скорее бы оказаться дома. Я люблю тебя. Мы все тебя любим. И нам одиноко без тебя. Сегодня Каро сказала, что ты немного похожа на Мелани. Не думаю, что это так. Но все равно люблю тебя, как Скарлетт, которая поняла, что любит Мелани, только когда та умирала. Ты наша кровная сестра, помни это, а кровные сестры не уезжают друг от друга надолго, как бы тоскливо ни звучали паровозные гудки в ночном воздухе.

С вечной любовью

Виви».