Божественный и страшный аромат (ЛП)

12. ЗИГИ

Девятнадцать лет назад, поздняя осень. Сейчас 8:15, и Хан опаздывает в школу. Он спешит в центр города, в Кёнигсмальм. Дорожная разметка отсвечивает белым в утренних сумерках, густо падает мокрый снег. Мальчик с ранцем за спиной бежит через переулок; ревет гудок, и мимо проносится мотофургон. Он едва не сбивает Хана. Снежная каша залепляет глаза, тает на щеках и шерстяной шапке. Хан взбегает на школьное крыльцо, но вдруг что-то заставляет его замереть на месте. На углу школы завхоз и уборщица вдвоем оттирают с фасада большую красную букву Э. Буква — высотой в рост уборщицы. Полицейский, качая головой, смотрит на стену, где огромная надпись гласит: «ВЕСЬ МИР — НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ ЗОНА ЭНТРОПОНЕТИЧЕСКОЙ КАТАСТРОФЫ».

Это мальчик Зиги.

Зиги — самый плохой мальчик в школе. Зиги такой плохой, что некоторые даже скажут, что Зиги — чересчур плохой мальчик. «Он в десятом классе, только знаешь что? Его к нам перевели из другой школы, у Сикстена там друг, и он говорит, что к ним Зиги тоже перевели из другой школы. Угадай, в какой класс он там ходил! Ага! Тоже в десятый. Точно, зуб даю. И знаешь что еще? В той школе, в которую он ходил перед этим… там он тоже был в десятом классе!» Мать Зиги, цветущая уроженка Ваасы, служит в Министерстве образования и дружит с матерью сестер Лунд. Поэтому ее сын посещает престижную школу в центре города, хотя дважды оставался на второй год. Дома у него целые пачки тетрадей в клетку с чертежами всевозможных осадных машин, городских стен и траекторий, но Зиги не хочет, чтобы ты об этом знал.

Отец Зиги — нигилист, гойко и пьяница. Зиги этим очень гордится: «Мой отец? Ну, он нигилист… гойко… пьяница…» Полное имя Зиги — Зигизмунт Берг. Тереш однажды встретил его в туалете для мальчиков, вскинул левый кулак и сказал: «Франтишек Храбрый!» Зиги ничего не ответил. Зиги помочился. Псc-ссс. Потом Зиги пошел к выходу и у самой двери вдруг остановился. Замки на его кожаной куртке звякнули.

— Эй, мелкий, слушай сюда!

— Что?

— Засунь своего Франтишека Храброго себе в задницу.

Зиги — нигилист и коммунист. Когда надо. Слово «буржуазия» выскакивает из его рта легко и ловко, как лезвие у ножа-бабочки: «буржуазия», «буржуа», «буржуазное искусство», «мелкобуржуазные взгляды», «ты буржуа», «твои буржуазные родители», «ты из буржуазной семьи», «потому что твои родители буржуа», «всё потому, что, ты, Анна, буржуа» (да, еще Зиги называет учителей по именам), «буржуазная цыпа», «буржуазный щенок», «педерастия — буржуазная болезнь, педерасты — буржуа». Зиги начитанный мальчик, он знает много красивых названий для буржуазии: «буржуй», «плутократ», petit-bourgeois, «мещанин», «средний класс», «бюргер», «кулак», «рантье», «латифундист»…

Его влияние огромно. Девочка с косичками, ученица четвертого класса, приходит домой и спрашивает: «Папа, почему социал-демократия такая слабая?»

— Где ты такое услышала?

— Зиги говорит, что социал-демократия слаба, а коммунизм силен. Папа, почему у нас не коммунизм?

Но прежде всего Зиги — нигилист. Он читает диамат, называет животных автоматонами, он фанат бихевиоризма, Серости и мескийского светоча-нигилиста Амброзиуса Сен-Миро. «Если бы в вас было хоть немного смелости, хоть чуть-чуть, вы бы тоже пошли за Сен-Миро». В докладе о своей родной стране Зиги рассказывает о государственном перевороте. О том, как она перестала быть страной Зиги. У Зиги нет родины. Учитель географии отправил его к директору. Зиги остановился в дверях, звякнув замками на куртке. «Увидимся в Серости», — сказал он и чиркнул указательным пальцем по горлу. Поскольку энтропонетику в школах еще не изучали, на переменах многие собирались вокруг Зиги, и по коридору эхом разносилась его полуправда:

— Серость состоит из прошлого, — говорил он. — Там хранятся все пропавшие вещи — перепутанные, печальные, заброшенные. Серость — это воспоминания мира о мире. Она сметает всё на своем пути и в конце концов поглотит всю материю. Это называется «энтропонетический коллапс».

— А когда он наступит, Зиги?

— Да, Зиги, когда?

— Еще при твоей жизни, малыш Олле. По крайней мере, я на это надеюсь. История пожирает настоящее, материальный мир исчезает, desaparecido… Поэтому нашему поколению нет смысла ходить в школу, будущего не будет. Когда вырастешь, не заводи детей, как твои отсталые буржуазные родители. Ты просто увидишь, как они умрут, вот и всё. Мира осталось совсем немного, гораздо меньше, чем Серости! Скоро все изолы исчезнут — сотни и тысячи квадратных километров суши утонут в Серости, пойдут на дно, как корабли. В-вууух… — Зиги изображает руками тонущий корабль, замки на кожаной куртке звенят, дети ахают. — Не грусти, Олле, это будет звездный час человечества.

Зиги курит. В школьном туалете, в раздевалке. У Зиги есть своя sprechgesang-группа, и завуч по внеклассной работе совершил большую ошибку, позволив им выступить на день Зимнего солнцестояния. Sprechgesang Зиги — будто пулемет. Четыреста пуль в минуту…

Hook:

Покури!

В раздевалке, в сортире, в столовке,

abraq adabra, и мир исчезает, как дым.

1st verse:

Еще одно стремное утро, поганая погода,

день еще не начался, а жить уже неохота.

Если тебе кажется, что мир тебя ненавидит,

зайди за́ угол и подбери окурок — мама не увидит.

Покури, именно это сейчас тебе нужно,

одна хорошая затяжка согреет и тело, и душу.

Hook:

Abraq adabra, за школой, под лестницей, на остановке,

abraq adabra, и дым исчезает, как мир.

И так далее. В январе Зиги исключили из школы. Но причиной были не его сомнительные тексты. Либеральная ваасская система образования пятидесятых годов рассматривала такое творчество как естественную часть взросления. Дело в том, что Зиги продавал наркотики. За тем он и пришел в эту школу. В те времена никто не ждал подобного, и Зиги это прекрасно понимал. Он действовал безбоязненно, прямо в классе, открыто и громко рассказывая о сделках, раздавая образцы, пожиная плоды наивности Ваасы, как Видкун Хирд или Продавец линолеума. Он и сам употреблял — приходил на занятия под кайфом; он был анахронизмом, на двадцать лет впереди своего времени. Зигизмунт Берг был паршивой овцой.

Когда полиция наконец выследила Зиги, он эмигрировал в Граад, к отцу. И исчез с радаров. Через несколько лет его обугленное тело нашли в печи для мусора в котельной одного особенно унылого панельного дома.