Божий поселок

— Посмотрите, у меня в руке трость,— он показал всем свою трость, высоко подняв ее над головой.— Сейчас я нарисую на доске ее изображение в перевернутом виде. Потом мы приставим к ней еще палочку и тогда получится «ла».

Собравшиеся внимательно следили за каждым его движением. Али Ахмад помолчал, наблюдая за реакцией аудитории, потом нарисовал рядом с прежним рисунком еще один такой же и, улыбаясь, пояснил:

— А теперь это уже «лала» .

Люди удивленно захлопали глазами. Али Ахмад, продолжая улыбаться, сказал:

— Так вы поняли, как пишется «лала»?

Нестройный хор голосов ответил:

— Да, поняли!

— Ну-ка, повторите это слово три раза.

Все трижды громко прокричали «лала». Али Ахмад теперь видел: ему удалось их заинтересовать.

— Завтра мы расстелим на земле циновки, а сегодня я попрошу вас присесть просто так.

— А чего просить-то?—раздался голос из толпы.— Пожалуйста, мы сядем!

Один за другим собравшиеся уселись на земле.

Али Ахмад написал на доске рядом с «лала» «ла».

— Теперь у нас получилось «лала ла». Так мы обратимся к лале, если нам что-нибудь понадобится.

Потом он приписал еще одно «ла» и, улыбаясь, сказал:

— Теперь пусть кто-нибудь из вас прочитает. Что написано на доске?

С минуту стояла полная тишина, все сидели, напряженно вглядываясь в доску. Какой-то старик, запинаясь, по слогам прочитал:

— «Лала лала». Верно, господин учитель?

— Да, вы прочитали совершенно верно,— снова улыбнулся Али Ахмад. В это время раздалось сразу несколько голосов:

— Мы тоже прочитали, но побоялись сказать!

Али Ахмад пожурил их:

— Очень плохо. Читайте вслух так, как поняли. Если будете бояться да стесняться — дело не пойдет.

Он предложил всем хором повторить фразу «лала лала» пять раз. На этом урок закончился, все повскакали с мест и окружили Али Ахмада и его помощников, засыпав профессора вопросами. Он подробно отвечал на каждый вопрос. Салман удивленно следил за беседой Али Ахмада. Еще больше он поразился, когда новые ученики сами предложили подготовить место для учебы, установить газовые фонари, достать циновки. Салману казалось, что люди будут смеяться над их затеей, поэтому он со страхом шел на первую встречу. Он считал, что народ не понимает, насколько он темен и невежествен, а если и понимает, то вовсе не хочет избавиться от этого, что он подобен червям, рождающимся в нечистотах и там же умирающим.

Назавтра, когда они пришли на свой участок, на перекрестке их уже поджидало несколько человек. Два молодых парня, улыбаясь, бросились им навстречу. Они взяли из рук Салмана доску и прожектор.

— Учитель, вы больше не приносите их,— обратился один из них к Али Ахмаду. —Мы уже все достали сами.

Во дворе одного из домов, под железным навесом, где раньше стояла лошадь погонщика тонги Мухаммада, была расчищена большая площадка. Стены побелили и повесили доску, рядом поставили плохенький столик и три стула. Прожектор поставили на стол, сноп света ярко осветил доску. Для учеников на земле расстелили циновки. И все это — за один день! Салман не верил своим глазам.

Али Ахмад начал второй урок.

Накануне люди собрались на зрелище, сегодня же было заложено начало школе, число учеников которой достигло двадцати человек. Среди них были и молодые, и люди среднего возраста, и совсем старики с длинными белыми бородами,— но все из низших сословий: кули с

захудалых фабрик, ремесленники, мастеровые, лоточники.

Дня через три число учеников выросло до сорока. Вероятно, их было бы и больше, но Али Ахмад решил ограничиться таким составом, иначе ему пришлось бы заново начинать обучение вновь прибывших.

Попутно с обучением населения Али Ахмад тренировал Салмана и второго члена своей группы. Он проводил с ними беседы о методике преподавания, а вечером на практике показывал, как это делается, по очереди предлагая им самим вести урок. А уже через неделю Али Ахмад счел возможным дать им самостоятельную работу. В соседних кварталах тоже были открыты две школы по типу школы Али Ахмада. К профессору приходили делегации из других районов с просьбой организовать и у них обучение неграмотных.

Салман с головой ушел в новую работу. Каждый проведенный урок доставлял ему огромное удовлетворение.

В тот день, когда суд приговорил Ношу к тюремному заключению, его мать поставила свою подпись на страховых бумагах. Нияз выполнил первую часть намеченного плана — застраховал жизнь жены на пятьдесят тысяч рупий.

Домой оба они возвращались довольные. Разия Бегум считала, что она не ошиблась, выйдя замуж за Нияза: он, как и ее первый муж, любит ее, заботится о ней, выполняет любой ее каприз. Детям ее тоже живется хорошо. Анну даже поправился от хорошей пищи, на щеках его появился румянец.

Султана, правда, иногда беспокоит ее своей замкнутостью. Разия Бегум знала, что ее гложет, но не хотела бередить ран, мечтая лишь об одном — поскорее выдать дочь замуж. Однако заговорить об этом с Ниязом она боялась, хотя теперь уже перестала ревновать его к Султане.

В доме царили мир и покой, и Разия Бегум была за это очень благодарна Ниязу, стараясь отплатить ему сторицей.

Рано утром она готовила ему воду для купания, свежее полотенце, мыло, чистила его ботинки, наглаживала рубашку и брюки.

Пока Нияз купался, Разия Бегум готовила завтрак. Никогда ее муж не уходил в лавку голодный. Из дому он выходил как наваб. Друзья добродушно посмеивались над ним: «Да ты просто расцвел, помолодел лет на десять!»

И действительно, цвет лица у него стал более здоровый, во всем облике появилось какое-то спокойствие — и все это дело рук жены, к которой он испытывал двойственное чувство: и привязанность и ненависть. Эти два чувства все время боролись в его сердце. Иногда, тронутый ее вниманием и заботой, он думал, что неплохо бы прожить с ней всю жизнь. Ему нужна была женщина, заботящаяся об уюте. Но тогда он потерял бы пятьдесят тысяч рупий. На такую жертву Нияз не был способен: ведь рее и было затеяно из-за этих денег, он уже вынашивал планы, как он ими распорядится. Кроме того, есть еще и Султана! В сердце его при виде цветущей красоты девушки всегда загорался огонь.

В таких размышлениях и проходили дни Нияза. Он подумывал, что пора бы приступать к исполнению второй части намеченного плана, но что-то мешало ему.

Обычно Нияз возвращался домой часов в девять вечера. Жена с улыбкой встречала его в дверях.

— Что-то вы сегодня поздно. Ужин уже остыл давно.— Она брала у него сверток (он никогда не приходил домой с пустыми руками), усаживала на стул, стирала полотенцем пот со лба и шеи, снимала ему туфли и подавала домашние тапочки. Когда он шел умываться, Разия Бегум уже хлопотала на кухне, разогревала ужин. Нияз любил сладкое, и она не забывала об этом. Они усаживались рядышком и неторопливо ужинали. Султана и Анну в это время обычно уже спали.

Нияз ел, смакуя вкусно приготовленную пищу, и думал: «Нияз, Нияз! Эта женщина словно возродила тебя. Такого блаженства ты не испытывал и в доме отца родного!..»

Это случилось однажды, когда Нияз по какому-то срочному делу вернулся домой часов в одиннадцать утра. Султана была совсем одна. Обычно Разия Бегум редко отлучалась из дому, но сегодня она ушла к родственнице.

Нияз сначала поискал жену и, не найдя, подошел к Султане, сидевшей на веранде.

— Куда мама ушла, Султана?

— К тетушке Дилбари. Она скоро вернется.

Нияз хотел еще что-то спросить у нее, и взгляд его упал на спину девушки. Кофточка на спине была порвана, и через прореху проглядывало белое тело. Нияз не мог отвести глаз от этого места.

— Ты почему молчишь?—наконец спросил он.

— Голова болит,— нехотя ответила девушка.

— Давай я тебе сделаю массаж,— улыбнулся Нияз.

Он положил обе руки ей на голову.

— Не нужно, не беспокойтесь! Она и так пройдет.

— Почему ты избегаешь меня? —спросил он, смущенно улыбаясь.

Что она могла сказать ему?

— Отвечай же! В чем дело? — настаивал Нияз.

— Почему вы так думаете?

— Потому что ты сторонишься меня.

Султана рассердилась, но сдержанно спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Ты на меня сердишься за что-то?

— Нет, вам так кажется.

Нияз молча смотрел на нее, потом вдруг наклонился и поцеловал в щеку. Султана резко отстранилась и вскочила, глядя на него полными гнева глазами. Нияз попытался подойти к ней, но она дала ему пощечину и вскрикнула:

— И не стыдно вам?! Посмейте только дотронуться до меня!

Она убежала в свою комнату, вся дрожа от негодования. Нияз же истолковал ее поведение по-своему. Он решил, что Султана обижена на него за то, что он женился на матери, а не на ней. Постояв еще немного во дворе, он, тяжело ступая, пошел прочь.

Сидя в лавке, Нияз решил, что нужно поскорее кончать с задуманным, иначе Султана ускользнет из рук. Когда он возвращался вечером домой, где-то в глубине души у него зародился страх. Что, если Султана рассказала обо всем матери? Но жена, как всегда, встретила его приветливой улыбкой, и он еще раз удовлетворенно подумал, что в сердце Султаны наверняка теплится любовь к нему. Нияз дал себе слово завтра же навестить доктора Мото.

Но назавтра он не смог встретиться с доктором. Едва он вышел из дому, как наткнулся на смуглого подвижного сикха * — торговца.

— Не хотел бы ты заключить со мной одну сделку? — обратился тот к Ниязу.

Они как-то провернули вместе одно дельце, но тогда сикх действовал через посредника.

— Бери товар, не то потом пожалеешь! Гарантирую — выручка будет что надо! — продолжал сикх.

— А что у тебя? — спросил Нияз с неохотой.

— Сигареты.

— Я не занимаюсь продажей сигарет.

— Ты бы немного поучился у меня, как нужно торговать,— улыбнулся сикх.— За рынком-то хоть следишь? Знаешь, на что сейчас большой спрос?

Нияз подумал, что если в городе перебои с доставкой сигарет, то сделка может оказаться выгодной.

— Хорошо, пойдем, я взгляну на товар.

Они взяли тонгу и подъехали к отелю, в котором остановился сикх. Пять ящиков были набиты сигаретами. Сошлись на цене в две тысячи рупий. Нияз привел сикха домой, заплатил ему двести рупий задатка, остальные обещал отдать, когда тот доставит товар в лавку.

Проводив торговца, он отправился в полицейский участок разыскать сержанта полиции Мухаммад-хана, своего старого знакомого. С начальником полиции он никогда не встречался, всегда имея дело только с Мухаммад-ханом.

Нияз переговорил с Мухаммад-ханом, вручил ему двести рупий и, успокоенный, покинул полицейский участок. На рынке он расспросил торговцев табачными изделиями. Действительно, спрос на сигареты был большой, и Нияз с выгодой перепродал им товар.

Около десяти часов сикх привез все пять ящиков, Нияз расплатился с ним сполна, напоил чаем и распрощался.

Назавтра утром ящики были уже пусты. Нияз выручил на этой сделке тысячу рупий. Он был доволен, ведь все случилось так неожиданно. Ему даже не пришлось беспокоиться за то, что он прячет в лавке незаконный товар. На радостях Нияз отказался от мысли обратиться поскорее к доктору Мото, пораньше закрыл лавку й отправился в кино с женой и Анну. Султана осталась в доме одна. Она молила бога, чтобы он привел к ней сейчас Салмана.

Был тихий вечер, в небе мерцали звезды, легкий ветерок шелестел в ветвях деревьев, и ей казалось, что листья радостно хлопают в ладоши. Она сошла с веранды во двор и, вздохнув полной грудью, невольно прислушалась к шагам прохожих в переулке, не послышатся ли среди них шаги Салмана.

IV

Салман тряпкой стер с доски написанное и повернулся лицом к классу. Перед ним на циновках сидело тридцать шесть человек с загорелыми лицами, в грязной, поношенной одежде. Это были его ученики.

— Сегодня я буду экзаменовать вас,— объявил Салман.

— Экзаменовать...— приглушенно протянул кто-то.

— Да. Я напишу на доске предложение и попрошу кого-нибудь из вас прочесть его. Остальные должны молчать.

Он писал предложение за предложением, спрашивая то одного, то другого. Некоторые читали с легкостью, не задумываясь, другие медлили, но экзамен выдержали все. Салман был доволен. Ведь по программе оставалось еще двенадцать занятий, а его ученики уже неплохо читают, и главное — с каким интересом они относятся к учебе!

Салман начал писать предложения посложнее. Кое-кто и эти прочитал без труда, другие растерялись. Вскоре он перешел от прозы к стихам. Как раз в это время появился Али Ахмад. Он часто захаживал в группы своих помощников, наблюдал за их работой, потом давал им советы. Салман писал, повернувшись к ученикам спиной, и не заметил профессора. Тот молча наблюдал за ним.

Окончив писать, Салман предложил прочитать стихотворение одному из учеников. Тот отлично справился с задачей. Салман написал еще несколько строк потруднее, чтение которых требовало большего внимания. По поводу одного стихотворения даже возник спор.

Ночь, смеясь, говорит: поди-ка в таверну,

А потом загляни к красотке.

Если ж этого сделать не в силах —

Отправляйся-ка, друг, в пустыню!

Ученик, которому он предложил разобрать стихотворение, прочел его, но вторая строка вызвала у него беспокойство.

Это был человек средних лет, с жиденькой бороденкой, донельзя истощенный — кожа да кости. Он постоял, напряженно размышляя о чем-то, и спросил Салмана:

— Господин учитель, я не понял, кто же такая «красотка»?

Сзади раздался голос:

— Да это же сестра Боты! Неужели не ясно?

— Неправда!—раздался другой голос.— Речь идет о той женщине, что из Калькутты!

— Ну чего ты болтаешь? — набросился на него какой-то старик.— Это совсем о другой.

Салмана смутили эти реплики. Он быстро стер с доски строки и написал другие:

Не спрашивай, что у меня на сердце — пустота

и тьма...

Настал вечер разлуки, прощальный вечер...

Не успел он вызвать кого-нибудь, как с места встал молодой парень:

— Господин учитель, в последнем слове вы не дописали букву,— он гордо оглянулся по сторонам, словно говоря, вот я какой, уже замечаю ошибки учителя.

Салман хотел было похвалить его, но к нему обратился с вопросом старик:

— Господин учитель, а что это за «вечер разлуки»?

— Садись, отец! — произнес чей-то насмешливый голос.— Тебе этого не понять.

— Это всякие любовные словечки! — вмешался в спор еще кто-то. И громко выкрикнул: — «Эй, Мадхубала, напои меня из чаши блаженства!»

Поднялся шум. Некоторые требовали, чтобы нарушитель дисциплины покинул помещение, но тот никак не хотел уходить, оправдываясь тем, что просто прочитал строку из стихотворения. Другие выступили в его защиту. Обе группы начали спорить и ссориться между собой. Салман растерянно молчал. Али Ахмад поспешил ему на помощь. Ему с трудом удалось усмирить спорщиков.

Домой возвращались поздно. По дороге Али Ахмад говорил Салману, что люди, которых он сейчас обучает грамоте, очень отсталые по своему развитию. Цель организации — научить этих людей читать и писать, их дальнейшее развитие возможно только после этого.

— Твое романтическое настроение невольно передалось и твоим ученикам,— засмеялся он.

Салман густо покраснел. Не пытаясь оправдываться, он молча шел рядом с профессором.

Через несколько дней состоялось ежемесячное собрание общества. Доктор Зеди доложил о деятельности всех групп. Из его сообщения было видно, что наибольших успехов достигла группа Али Ахмада, зато очень скромными оказались результаты работы группы по созданию библиотек-читален. Была открыта только одна читальня в районе, где почти все население безграмотно, поэтому она все время пустовала. Редкий посетитель полистает газеты и журналы, посмотрит картинки — и уйдет. Было принято решение распустить эту группу и объединить ее с группой Али Ахмада.

Значительную работу проводила и группа Сафдар Башира. Каждый вечер они организовывали митинги в разных районах города. Сафдар произносил речь о гражданских правах, отвечал на вопросы собравшихся, призывал к борьбе против устаревших обычаев и пережитков. Люди с интересом слушали его, но расходились молча. Наконец, Сафдар понял, что такая форма деятельности не дает никаких результатов, они уподоблялись уличным фокусникам, собиравшим толпу, чтобы выкачать из нее деньги. Он хотел предложить изменить программу деятельности своей группы. Как раз в это время в низинных районах города началась эпидемия малярии. Число учеников в школах Али Ахмада и его помощников поредело. Сафдар предложил распустить свою группу и организовать новую, под руководством доктора Зеди, которая оказывала бы медицинскую помощь больным малярией.

Предложение было единогласно принято. Из фонда организации выделили пять тысяч рупий на расходы по приобретению медикаментов. В распоряжение доктора Зеди поступало четыре члена организации. Салман внес свое предложение: поскольку члены группы Али Ахмада заняты только по вечерам, днем они могли бы тоже оказывать медицинскую помощь населению. И это предложение встретило единодушное одобрение.

Через несколько дней был открыт добровольческий лагерь по оказанию медицинской помощи пострадавшим при эпидемии. Работа закипела вовсю. «Жаворонки» покидали свой штаб до рассвета, а возвращались около полуночи. Они раздавали лекарства, ухаживали за тяжелобольными и несколько раз на день докладывали доктору Зеди о состоянии их здоровья.

Доктор Зеди буквально разрывался на части. У него не было ни минуты свободного времени, борода у него отросла, платье было несвежее. Иногда ему не удавалось отдохнуть даже ночью, и он засыпал, сидя за столом. Но не успевал он сомкнуть глаза, как прибегал кто-нибудь за советом или просил посмотреть больного.

Вскоре стало ясно, что один доктор Зеди с работой не справится. Сафдару удалось привлечь на добровольных началах двух врачей. Было открыто еще два медпункта и на их нужды выделено пять тысяч рупий. Работа государственных и благотворительных больниц была организована крайне плохо, в частные больницы простой народ обратиться возможности не имел, поэтому медпункты «жаворонков» вскоре стали широко известны.

Постепенно эпидемия стала затихать. На очередном заседании общества были подведены итоги работы и предложено распустить группу доктора Зеди, так как эпидемия уже почти кончилась. Но раздались голоса протеста, часть членов организации настаивала на том, чтобы оставить эту группу и открыть в каком-либо районе города небольшую больницу. Однако было одно «но» — это потребовало бы больших расходов. После нескольких часов ожесточенных дебатов больницу все же решили открыть.

Прежде всего нужно было найти или построить подходящее помещение. Сафдар договорился с властями об аренде участка земли, но оказалось, что несколько семей незаконно обосновались в развалинах дома, прежде стоявшего на этом участке, и не хотят освобождать его. Положение осложнялось. Было созвано экстренное заседание. Салману поручили решить этот вопрос, так как арендованный участок находился в том районе, где он проводил занятия.

На следующий же день Салман рассказал обо всем своим ученикам. Они подняли на ноги весь район и предупредили упрямцев, что если те немедленно не покинут стены дома, то будут бойкотированы. «Упрямцы», конечно, не хотели восстанавливать против себя население района и освободили помещение. Все произошло очень быстро и без излишнего шума.

Таким образом, разрешилась проблема с местом для застройки. Теперь вставала другая, не менее сложная — на какие средства строить больницу? В фонде организации оставалось всего шесть тысяч рупий. Сафдар Башир выделил еще десять тысяч из своих личных денег, но и этого было недостаточно. И тогда «жаворонки» решили построить больницу своими силами. Было выдвинуто также предложение собрать пожертвования, но этот вопрос вызвал много толков, возражений, и решение по нему так и не было принято. Каждый из членов организации должен был выяснить у своих близких и знакомых, насколько реальна возможность таких сборов.

В один из таких дней, когда члены организации ломали голову над проблемами строительства, к дому Сафдар Башира подкатил роскошный кадиллак. Из него вышел респектабельный полный мужчина, краснолицый, лысый, в очках с золотой оправой.

Он медленно направился к дому, опираясь на трость, и спросил у слуги, может ли он видеть Сафдар Башира. Его пригласили в гостиную. Незнакомец назвал себя Хан Бахадуром Фарзанд Али. В городе у него было большое коммерческое предприятие. Он объяснил цель своего посещения тем, что хотел бы оказать организации материальную помощь и внести ряд предложений.

Поскольку вопрос был серьезен, Сафдар Башир пригласил в гостиную членов совета — Али Ахмада, доктора Зеди и Фахим Алла—и ввел их в курс дела. Совет решил, что это предложение нужно обсудить на общем собрании, которое и было созвано немедленно. Хан Бахадур попросил разрешить ему самому изложить суть дела. Несмотря на то что это противоречило уставу организации, его просьба была удовлетворена.

Вскоре все собрались в зале заседаний, председателем был избран Али Ахмад. Сафдар Башир представил присутствующим Хан Бахадура и объявил, что тот выразил желание сделать ряд предложений.

Хан Бахадур, получив разрешение председателя, встал, долго откашливался, вытирая платком пот с лица, поправлял очки. Наконец он заговорил, позируя, словно актер на сцене. Голос у него был приятный, сочный, и казалось, Хан Бахадур сам любуется его переливами.

Начал он с того, что дал высокую оценку деятельности организации. Все это говорилось в покровительственном тоне. Речь его перемежалась улыбками, то и дело он затягивался сигаретой и, выпуская струи дыма, добродушно и снисходительно поглядывал на присутствующих, словно был их школьным наставником. «Жаворонки» молча слушали его, ничем не выказывая своего отношения.

Неожиданно Хан Бахадур умолк и, достав свой бумажник, положил на стол чек.

— Я слышал, что ваша организация намерена открыть больницу, примите мой вклад в это благородное дело. Вот чек на двадцать тысяч рупий.

Он сделал особое ударение на словах «двадцать тысяч рупий» и так гордо поднял голову, что вмиг стал похож на надутого павлина.

Сделав опять большую паузу, словно давая возможность полюбоваться собой, он затянулся сигаретой и заговорил вновь:

— Я уверен, что вы построите больницу. У вас есть энергия, которая рождает большие дела,— он вдруг изменил позу, изображая всем своим существом недоумение, и заговорил совсем иным тоном:—Но как вы организуете работу в больнице? Я имею в виду материальные расходы. Есть два пути: правительственные субсидии или благотворительный фонд, но оба они никуда не годятся. Поэтому важность этой проблемы возрастает.

Хан Бахадур снова сделал паузу, несколько раз затянулся, окинул всех беглым взглядом и продолжал:

— Я не знаю, что предлагает на этот счет ваша организация, но у меня есть предложение. Надеюсь, что оно вам понравится. Для того чтобы открыть больницу, нужно иметь какой-то постоянный фонд. Почему бы вам не приобрести лицензии на импортные медикаменты? Вам все равно придется их добиваться. Нужно будет только приобрести их на большее количество медикаментов, чем их потребуется для больницы. По крайней мере вдвое! Оставшуюся часть можно будет очень выгодно продать на рынке. Надеюсь, вы поняли меня? —Ему не хотелось говорить здесь прямо о черном рынке. Он с улыбкой оглядел присутствующих.— Вам не придется беспокоиться о лицензии и всем прочем. Это сделаю я сам. Нужно только уточнить один вопрос.— Хан Бахадур сделал паузу.— Пятьдесят процентов доходов от продажи медикаментов на рынке придется отдавать тому, кто добьется для вас лицензий на ввоз импортных медикаментов.

Все нетерпеливо заерзали на стульях, но никто не высказывался вслух. Хан Бахадур почувствовал эту перемену в обстановке и заговорил дружеским тоном.

— Возможно, что вас ошарашило мое предложение. «Что это он нам предлагает? — подумаете вы.— Торговлю на черном рынке!» Покойный сэр Саид самый большой доход получал от публичных домов. Маулви много шумели о том, что это грязные доходы, что Это противоречит шариату. Но если бы сэр Саид послушался их, то сегодня не было бы Мусульманского университета в Алигархе, который поистине пробудил мусульман, сыграл решающую роль в деле распространения просвещения. Я хочу сказать этим, что иногда приходится и зло употребить во благо.

Хан Бахадур замолчал, пустил струйку дыма и победоносно оглядел всех. На лицах присутствующих он прочел недоумение и недовольство. В комнате воцарилось тягостное молчание. Хан Бахадур откашлялся:

— Мне очень хочется работать на благо народа вместе с вами, но я уже стар — мне перевалило за пятьдесят. Правда, я еще сохранил энергию. Изберите меня своим советчиком, увидите, как закипит работа вашей организации. Запомните, что для всякого дела деньги — главное. Создать организацию — легко, но обеспечить ее работу — нелегкая проблема. Без постоянного фонда не может существовать никакая организация. Я сделал вам искреннее предложение. Ваше дело принимать его или нет. Как сказал поэт: «Согласен ты или нет, мое дело объяснить тебе!» Вот, собственно, и все. Решайте сами.

Он сел и, спокойно откинувшись на спинку стула, закурил. В комнате повисло молчание. Немного погодя «жаворонки» пришли в себя и кое-кто попросил у председательствующего слова, но он сделал им знак помолчать.

— Мы очень благодарны вам за ваши ценные советы,— сказал Али Ахмад, обращаясь к Хан Бахадуру.— Теперь дайте нам возможность всесторонне обсудить ваши предложения и принять решение.

— Когда вы сможете сообщить мне о результате? — спросил Хан Бахадур.

— Думаю, что мы придем к какому-нибудь заключению сегодня же.

— Не разрешите ли вы мне присутствовать при обсуждении, я мог бы по ходу вносить ясность?

— Мне очень жаль, но я не могу дать вам такого разрешения, потому что это противоречит нашему уставу. Вы достаточно ясно и подробно изложили свои предложения, больших разъяснений, я думаю, не понадобится.

Хан Бахадур Фарзанд Али больше не настаивал. Пообещав вернуться к девяти вечера, он покинул комнату заседаний. Сафдар Башир от имени всех поблагодарил его и проводил до дверей.

После ухода Хан Бахадура заседание продолжилось. Али Ахмад разрешил высказаться по поводу предложений Хан Бахадура. «Жаворонки» только этого и ждали, заговорили все разом, поднялся шум. Али Ахмаду с трудом удалось восстановить порядок.

Большинство выступавших было за принятие предложения Хан Бахадура. Особенно горячился Салман.

— Вы возражаете против предложения Хан Бахадура, так как это связано с черным рынком?!—почти кричал он.— А я вам скажу, что, если нам придется ограбить банки, склады крупных капиталистов, дома богачей, мы не должны отказываться от этого. Нам нужны деньги для блага народа, и мы должны быть готовы на все, чтобы достать их! У нас благородные принципы и высокие цели. Мы должны подумать о том, как поскорее претворить в жизнь нашу программу, не упуская драгоценного времени.

Салман говорил долго, а когда кончил, раздались бурные аплодисменты.

Заседание продолжалось до позднего вечера.

Под конец слово взял Али Ахмад. Лицо его было строго и серьезно.

— Я хочу высказать свое мнение не как председательствующий, а как рядовой член организации. Мне кажется, что вы недостаточно серьезно отнеслись к предложению Хан Бахадура. Хан Бахадур — коммерсант. Целью своей жизни он считает делать деньги.

— Мы тоже понимаем, что за человек Хан Бахадур,— перебил его Салман.— Мы совсем не считаем его ангелом, но тем не менее мы должны...

— Я попрошу господина Салмана не перебивать меня,— прервал его Али Ахмад. Салман молча сел на место.

— Так я говорил о том, что целью своей жизни Хан Бахадур считает делать деньги. Излишнее накопление богатств в одних руках — преступление. Это все равно что украсть в других домах свет и устроить у себя иллюминацию, это все равно что вырвать кусок хлеба у голодающего! — В голосе Али Ахмада сквозило отвращение.— Мы не можем заключать никаких соглашений с Хан Бахадуром: наши пути различны. Он хочет использовать нашу организацию в своих корыстных целях. Сначала он втянет нас в грязные сделки на черном рынке, потом, если следовать его советам, в нашу больницу вместо лекарств будет поступать подкрашенная водица в пузырьках, а медикаменты будут сбываться на рынке, больные будут отдавать богу душу, а Хан Бахадур набивать себе карманы. Если мы примем его предложение — это значит, что организации нашей пришел конец.

В комнате воцарилась тишина. Али Ахмад после непродолжительной паузы снова заговорил:

— Зачем нам строить роскошное здание больницы? Стоит ли из-за этого пачкать свои руки, спекулируя на черном рынке или даже, как предлагает один из вас, заниматься грабежом?—Он горько улыбнулся.— Теперь не время Робин Гудов, друзья мои, когда богатства отнимались у кучки феодалов и раздавались беднякам. Наш век — век науки, прогресса и демократии. Теперь народ сам разбирается, что к чему, и борется за свои права. Очень часто наша молодежь, поддавшись чувствам, порет горячку, как, например, Салман. Но путь этот порочен, мы должны осудить его.

Али Ахмад оглядел лица присутствующих и продолжал:

— Что касается Хан Бахадура, то я считаю, что мы можем принять его пожертвование на строительство больницы, но не более. Хотя я уверен, что как только он узнает, что мы отказываемся от предлагаемой им сделки, он заберет деньги назад. Это и будет проверкой искренности его чувств и намерений.

Он сел на место. В комнате опять воцарилось молчание. Да, профессор прав, все были согласны с ним.

Заседание объявили закрытым. Оживленно переговариваясь, «жаворонки» разошлись каждый по своим делам.

В девять вечера к воротам штаба подкатил кадиллак. Хан Бахадур легким шагом вошел в гостиную. Сафдар Башир, Али Ахмад и Фахим Алла уже ждали его. Хан Бахадур непринужденно поговорил о погоде, а потом спросил:

— Ну, так к какому решению вы пришли?

— Нам очень жаль, господин Хан Бахадур,— начал Сафдар Башир,— но мы не можем принять ваше предложение. Конечно, если вы захотите помочь нам материально в строительстве больницы, мы будем вам очень признательны.

Хан Бахадур побледнел.

— Я должен подумать...

Али Ахмад молча положил перед ним чек на двадцать тысяч рупий.

— Пожалуйста, вот ваш чек. Поступайте, как знаете.

— Вы не подумайте ничего плохого,— торопливо заговорил Хан Бахадур.— Заработать деньги — дело нелегкое. Но уж если я жертвую на что-либо свои деньги, то имею право быть уверенным, что они будут использованы для хорошего дела. Двадцать тысяч — не маленькая сумма, не так ли?

— А кто у вас отнимает ваше право? — серьезно ответил ему Али Ахмад.— Если вы не согласны с программой нашей организации, то какая может быть речь о сотрудничестве?

— О, вы не так поняли меня. Я полностью согласен с вашей программой, но у меня есть возражения против путей, которыми вы хотите претворять ее в жизнь. Я вижу, что вы отнеслись к моему предложению недостаточно серьезно, так как не принять его—просто неразумно.

Сафдар Башир собирался что-то сказать, но Фахим Алла опередил его:

— Господин Хан Бахадур, ваше предложение было всесторонне обсуждено. Решение наше твердое.

— Ничего не понимаю,— растерянно проговорил Хан Бахадур.

Фахим Алла взглянул на него своими огромными черными глазами:

— Извините, но вам действительно трудно понять нас, потому что мы совсем по-разному смотрим на жизнь.

Хан Бахадур недовольно спрятал чек в бумажник и, натянуто улыбаясь, сказал:

— Вы еще молоды. Жизнь вас кое-чему научит.

Он на минуту задержался, словно собираясь сказать еще что-то, и вышел.

V

Последние дни Нияз ходил сам не свой. На военных складах залежалась большая партия товара, которая была продана с торгов. Нияз участвовал в аукционе и купил несколько тысяч шерстяных одеял по относительно высокой цене, потратив на их приобретение семнадцать тысяч рупий. Довольный, он погрузил товар на грузовики, заранее радуясь, как в холода будет продавать одеяла втридорога.

Но вскрыв тюки, он схватился за голову. Одеяла были истлевшие. При небольшом усилии ткань рвалась, как бумага. Тюки, оказывается, хранились в помещении с дырявой крышей. За ротозейство чинуш из военного ведомства теперь должен был расплачиваться Нияз. О доходе не могло быть и речи. Нияз думал только о том, как бы выручить затраченные деньги. Он пригласил нескольких посредников. Они унесли образцы, чтобы предложить купцам и торговцам, и вскоре вернули их. Никто не хотел покупать одеял даже по дешевке. Нияз потерял сон. Он не знал ни минуты покоя и за несколько дней осунулся, побледнел.

Однажды он вернулся домой поздно вечером. Жена не встретила его, как всегда, у порога. Оказывается, она с утра плохо себя чувствовала и сейчас лежала в постели. Нияз подошел к жене, пощупал лоб — она вся горела.

Стоя у ее изголовья, он подумал, что наконец настало время претворить в жизнь вторую часть его плана. Но внешне он ничем не выдал своих мыслей и был к ней очень внимателен.

Подбодрив и успокоив жену, Нияз отправился к доктору Мото. Доктор только что закончил прием, они могли поговорить в спокойной обстановке.

В принципе вопрос уже был решен раньше. Сейчас Нияз, согласно договоренности, должен был заплатить доктору тысячу рупий. Но сделать это в настоящее время для него было нелегко. Основной капитал он вложил в одно выгодное дело, а все свободные деньги потратил на приобретение одеял. Поэтому Нияз попросил у доктора отсрочки, однако тот был непреклонен.

— Нет, друг мой! Я прежде должен получить деньги, а потом уж начать курс «лечения».

Только после того, как Нияз сбивчиво рассказал ему о своих материальных затруднениях, доктор смягчился и с большой неохотой согласился подождать месяц. Но если по истечении месяца первый взнос не будет сделан, он грозил немедленно прекратить уколы.

Нияз тут же повел доктора Мото к себе домой. Доктор внимательно осмотрел больную, измерил температуру и, конечно, не нашел ничего опасного — обыкновенная простуда. Дня через два она и сама поправилась бы, без всякого лечения, но Мото, сделав серьезную мину, объявил, что обнаружил у бедной женщины тяжелое заболевание, которое назвал мудреным латинским словом. Доктор предположил, что у больной есть большие органические изменения в печени и язвы в кишечнике. Не отходя от постели больной, он заявил Ниязу, что ей необходимо регулярное лечение, без которого ее жизни грозит опасность. Он предложил курс уколов, и первый укол сделал сейчас же. Уходя, он рекомендовал больной меньше пить воды, больше есть соленого и не утомлять себя физической работой.

Прошло несколько дней, температура упала, и Разия Бегум стала поправляться. Доктор Мото приходил через каждые три дня и продолжал делать уколы. Сначала Разия Бегум чувствовала себя неплохо, но потом ей вдруг стало хуже. Доктор Мото порекомендовал ряд патентованных средств, которые на время улучшали ее состояние. Но она чувствовала, что слабеет с каждым днем. Разия Бегум с детства не привыкла сидеть без дела, поэтому, несмотря на предупреждение доктора, занималась домашними делами, но быстро утомлялась, в глазах у нее темнело, и она, едва добравшись до постели, падала без сил. Однажды она пожаловалась Ниязу на свое здоровье. Он рассердился:

— Не паникуй, пожалуйста!

— Вы ведь не знаете, как мне бывает худо. Бог знает, чем лечит меня этот доктор, день ото дня мне становится хуже.

— Вечно ты сомневаешься, вечно выдумываешь. Мне совсем не кажется, что тебе стало хуже, наоборот, ты сейчас выглядишь гораздо лучше.

— Как вы можете судить о моем самочувствии?

— Ну что ж, иди, обращайся в благотворительную больницу! — повысил голос Нияз.— Там быстро «вылечат».— Он немного помолчал и зло добавил:—У меня и так в эти дни забот хватает, да еще ты со своими капризами! Смотри, если так будет продолжаться, то я оставлю тебя в покое — лечись тогда, у кого захочешь.

Угроза подействовала, жена умолкла. Нияз, весь красный от негодования, встал и направился к двери.

— Куда же вы так поздно? — забеспокоилась Разия Бегум.

— В ад!

Разия Бегум быстро встала и пошла за ним.

— Останьтесь, прошу вас.

Нияз задержался у двери, жена взяла его за руку и повела обратно. Она уложила его в постель и долго массировала ему голову.

После этого случая Разия Бегум больше не жаловалась Ниязу на свое здоровье. Доктор Мото продолжал делать ей уколы. Она становилась все слабее и слабее. Временами она задыхалась и ей казалось, что сердце ее сжимают тисками.

Шла четвертая неделя, с тех пор как доктор Мото начал уколы. Нияза мучила мысль о приближающемся сроке платежа. Он не находил себе места: если доктор прекратит уколы, то жена не умрет в сроки, предусмотренные его планом, и пропадет первый страховой взнос в несколько тысяч рупий. Конечно, он мог бы заплатить доктору положенную тысячу рупий, но это значило, что нужно приостановить все скупочные операции в лавке, на что Нияз никак не мог пойти. Нияз нервничал и постоянно бывал в дурном настроении. Как-то вечером к нему явился посланник Хан Бахадура Фарзанд Али. Из разговора выяснилось, что Хан Бахадур через кого-то прослышал, что у Нияза имеется большая партия шерстяных одеял, которые он очень хотел бы побыстрее сбыть.

В тот же вечер Нияз встретился с Хан Бахадуром в его доме. Хан Бахадур пригласил Нияза в свою уютную гостиную, предложил чаю и был с ним очень приветлив. Поболтав о том о сем, он взял со стола какой-то документ.

— У меня есть государственный заказ на поставку пяти тысяч одеял. Если мы сможем договориться, то вам удастся сбыть ваш товар.

— О чем разговор?—живо отозвался Нияз.— Назначьте цену, чтобы мне хоть немного осталось, я готов продать вам всю партию.

— Сам я их покупать не собираюсь. Я буду лишь посредником. Цена уже тоже установлена. Я предложил государственному чиновнику поставить одеяла по цене в десять рупий каждое. Мое предложение было принято, и мне дали заказ.

Нияз не совсем понял Хан Бахадура.

— Вам заплатят по десять рупий за одеяло, а сколько вы дадите мне? — спросил он.

— Во-первых, мы можем сделать так: я возьму их у вас на комиссию, но я не люблю этого делать. Мое условие таково: выручку от этой сделки мы поделим на три части — нам с вами по сорок процентов и двадцать государственному чиновнику, который организовал для меня этот заказ и будет принимать товар.

Нияз подумал, что это совсем неплохие условия. Ведь он даже получит прибыль! Он с трудом сдержал радость.

— Я согласен с вашими условиями. Есть еще какие-нибудь?

— Это — основное,— засмеялся Хан Бахадур.— Мелкие формальности мы обсудим во время заключения соглашения.

Нияз уходил домой в самом лучшем расположении духа. Тень, лежавшая в последнее время на его лице, исчезла.

Через два дня соглашение было подписано. Имя государственного чиновника, разумеется, в нем не фигурировало. Нияз спрятал в карман копию соглашения, и ему показалось, что карман его набит деньгами.

Нияз не знал, да и не хотел знать истинной причины правительственного заказа, так неожиданно избавившего его от финансовых затруднений, не волновала его и дальнейшая судьба полусгнивших одеял. Его интересовали только деньги. А действительная причина этого заказа и дальнейшая судьба ниязовского «товара» были таковы: сильные дожди вызвали в северных районах страны наводнения, сотни сел и деревень были разрушены до основания, тысячи людей остались без крова, начались эпидемии, сотнями косившие людей. Правительство решило организовать для потерпевших временные лагеря и обеспечить их самыми необходимыми вещами, в том числе и одеялами. Правительственный чиновник, ведающий снабжением этих лагерей, был знаком с Хан Бахадуром и быстро сговорился с ним.

Хан Бахадур и Нияз были довольны. Пришлось, правда, немного поволноваться, когда в соответствующее учреждение были посланы образцы товара. Они боялись, что образцы не получат одобрения. Но все обошлось. Товар оценивал тот самый чиновник, которого они взяли с собой в долю.

Полусгнившие одеяла были перевезены из лавки Нияза в лагеря и розданы оставшимся без крова несчастным людям. Недели через две были оплачены все счета Хан Бахадура и Нияза. Исключая стоимость одеял и иные расходы, чистой прибыли оказалось двадцать пять тысяч. По десять получили Нияз и Хан Бахадур и пять — чиновник.

Нияз купил на рынке сладостей, фруктов и подарки для жены и вошел в дом, сияющий от радости.

Незадолго до его прихода Разии Бегум вдруг стало очень плохо. Она лежала с закрытыми глазами, рядом сидела Султана, испуганная и обеспокоенная.

Нияз склонился над женой. Разия Бегум лежала, прижав руки к груди, желтая как лимон. На лбу поблескивали капельки пота, под глазами резко обозначились темные круги. Перед ним была преждевременно постаревшая и больная женщина, которая не вызывала теперь у Нияза никакого чувства, кроме злости и отвращения. Все предыдущие дни, занятый своими денежными делами, он не замечал, как похудела и подурнела жена, и сейчас желал только одного — ее быстрой смерти, которая развязала бы ему руки и освободила от уже ненужной ему женщины.

Нияз взглянул на Султану и, как всегда, ощутил трепет. В неярком свете лампы ее испуганное лицо было особенно красиво и привлекательно. Девушка подняла на него огромные, сверкающие, как цветы лотоса, глаза. Нияз не мог выдержать ее взгляда и потупился.

— Как она себя чувствует? —спросил он.

— Сидела, нормально разговаривала, потом вдруг стало плохо.

— Наверно, купалась вечером?

— Нет. С ней теперь такое часто бывает. Говорит, в груди появляется острая боль.

Нияз не стал больше ни о чем расспрашивать. Он вы-< шел из дому и направился к доктору Мото. Заплатив ему тысячу рупий, Нияз извинился за задержку и попросил:

— Господин доктор, было бы лучше не затягивать наше дело.

— Я вам и раньше это предлагал, но вы сами не соглашались. Долго тянуть опасно.

— Ну и хорошо, теперь у меня нет возражений.

Вечером доктор Мото долго рассказывал больной, сколь

опасна ее болезнь, и дал ряд советов, настаивая на их обязательном выполнении.

Был прохладный туманный вечер. В десять часов началось заседание организации. С докладом об итогах месячной работы выступил доктор Зеди. Затем приступили к обсуждению плана строительства больницы; он был принят.

В группу по строительству входили все члены организации. Руководителем был назначен Мухаммад Алим, знакомый со строительным делом. Согласно принятому решению, завтра же Мухаммад Алим и еще два человека должны были провести разбивку н взять в кредит строительные материалы.

Ранним утром следующего дня Мухаммад Алим и его спутники, прибыв на место строительства, были поражены. На их участке стояло небольшое, в человеческий рост, здание с еще непокрытой крышей. На двери висела табличка с крупной надписью: «Мечеть».

Мухаммад Алим решил, что они ошиблись и пришли не на ту площадь, но внимательно осмотревшись, понял, что здание мечети было возведено в течение ночи. Все трое застыли в недоумении. Кто строил мечеть ночью и с какой целью?

Солнце поднялось выше, на улицах появились прохожие. Заметив как по волшебству появившееся здание, люди останавливались. Какой-то старик удивленно говорил толпе зевак:

—- В десять часов, когда я возвращался из своей лавки, площадь была пуста. Кто же это построил мечеть за одну ночь? Не иначе, как бог послал своих ангелов.

— Ну и странные вещи ты говоришь, друг! — отозвался его сосед.— Слышал ты когда-нибудь, чтобы ангелы строили мечети? Здесь что-то другое.

Начали высказывать самые различные предположения. Оправляя на ходу фартук, к толпе подошел мужчина средних лет.

— Чего смотрите?—громко заговорил он, обратив на себя внимание вопросом. И продолжал: — Видели бы, что здесь ночью творилось.— Он указал в сторону дороги.— Там стояло несколько грузовиков со строительными материалами, их таскали сюда и клали стены.

— Когда же это было?

— Я как раз возвращался с завода. Часов около трех ночи. Бог не даст соврать, человек сто работало.

— А что ж ты не спросил у них ничего?

— Да я ноги еле волочил от усталости.

— Я тоже слышал,— хвастливо заявил еще кто-то из толпы.— Даже видел, как молящиеся выходили из мечети. Но среди них не было никого из нашего квартала, бог знает, что за люди.

— Бог-то, наверно, знает!

— Да, все в руках божьих.

Мухаммад Алим решил, что нет смысла больше задерживаться: нужно как можно скорее сообщить руководству. Когда он рассказал обо всем «жаворонкам», ему просто не поверили. Сафдар Башир взял с собой профессора Али Ахмада и на машине выехал на место.

Очень скоро они вернулись и созвали экстренное заседание организации. Сафдар сообщил, что все рассказанное Мухаммад Алимом подтвердилось. Молодежь стала шумно выражать свое возмущение, на Али Ахмада и Сафдара посыпался поток вопросов. Но откуда могли они знать, кто и с какой целью построил мечеть? В самый разгар споров слуга позвал Сафдара к телефону.

— С вами говорит Хан Бахадур Фарзанд Али,— услышал Сафдар знакомый голос.

— Вы здоровы? С чего это вы решили звонить мне? — удивился Сафдар.

— Важное дело, господин Башир. Я слышал, что на участке, который вы арендовали под больницу, жители квартала построили мечеть?

— Жители квартала не имеют к мечети никакого отношения. Я только что оттуда. Кто-то вас неверно информировал.

Хан Бахадур засмеялся в трубку.

— Вы ошибаетесь. У меня с самого утра сидит делегация от этого квартала.

— С какой стати они обратились к вам? Пошлите их, пожалуйста, сюда. Как раз сейчас идет заседание нашей организации, мы могли бы вместе с ними все обсудить.

— Послушайтесь моего совета, господин Башир, бросьте вы эту затею,— неслось из трубки.— Вопрос о строительстве мечети решен. Получено благословение высокопоставленных людей нашего города. Только что я вместе с членами делегации квартала был в полицейском участке. Во избежание беспорядков мы просили организовать охрану мечети.

Сафдар Башира охватил гнев, но он сдержался и с упреком сказал:

— Почему же вы ничего не сообщили мне, прежде чем развивать такую бурную деятельность?

— Мне не дали опомниться.

— Ну что ж, то, что сделано — сделано, но впредь я просил бы вас не вмешиваться в это дело.

— Как вы сказали?! — прохрипел в трубку Хан Бахадур.— Думайте, прежде чем говорить, молодой человек! У нас с вами шапочное знакомство, но такого разговора со мной я не потерпел бы даже от родного брата. Вопрос касается религии, а в ее защиту я готов сложить свою голову!

Сафдар Башир попытался прервать его:

— Простите, но вы совсем неверно поняли меня.

— Что бы вы там ни говорили,— продолжал Хан Бахадур,— запомните, что это очень сложный и скользкий вопрос. Еще раз повторяю: вам следует отказаться от своей затеи. Это мой братский совет вам. Стыдитесь! В конце концов вы тоже мусульмане. Больницу может построить и правительство, а мечеть строят те, кто верит в бога и боится его, кем руководят чувства истинного мусульманина.

— Мы постараемся последовать вашим советам,— без тени недовольства ответил ему Сафдар.— Большое вам спасибо за ваши бесценные рекомендации. До свидания.

Вернувшись в комнату заседаний, он передал весь разговор своим коллегам и внес предложение проучить Хан Бахадура.

Несколько вспыльчивых молодых людей, в том числе и Салман, горячо поддержали его.

— Если за ночь можно было построить мечеть, то за ночь ее можно и разрушить!—выкрикнул Салман с места.

— Астафирла! Разрушить мечеть?—возразил ему Фахим Алла, который считался одним из наиболее разумных и хладнокровных членов организации.

Это возражение только подлило масла в огонь.

— Вы называете это мечетью?! — возмутился Салман.— А если завтра несколько мерзавцев заявятся к нам в штаб, начнут молиться и повесят на двери табличку, что здесь открыта мечеть! По-вашему, нам нужно будет убраться отсюда. Вам следует знать, что закон — это не пустой звук и нарушить его — преступление. Нельзя, прикрываясь религией, посягать на чью-то собственность и права.

— Но ведь мы можем оскорбить религиозные чувства людей,— спокойно возразил ему Фахим Алла.

— К тому же там установлен полицейский патруль,— добавил кто-то из присутствующих.

— Раз вы не принимаете моего первого предложения, давайте устроим перед мечетью голодную забастовку,— предложил Салман.

— Верно, хорошее предложение!

— Голодная забастовка — это хорошо!—раздались голоса.

Фахим Алла промолчал. Слово взял Али Ахмад.

— Это очень сложный вопрос,— начал он, обращаясь к Салману.— Нельзя решать его сгоряча. Один наш неправильный шаг может испортить все дело. Я понимаю и разделяю ваши чувства, но необходима осторожность. Мне кажется, что нам нужно добиться поддержки со стороны властей. Нужно послать делегацию к властям города, поставить их в известность и просить о содействии. Кроме того, нужно выяснить отношение к этому вопросу жителей квартала. Без их поддержки мы ничего не добьемся.

Как всегда, выступление Али Ахмада удовлетворило всех.

Салману было поручено через своих учеников разузнать, как относятся ко всем этим событиям жители квартала.

В этот вечер Салман, как обычно, провел урок, а потом попросил всех ненадолго задержаться.

— Мне нужно с вами поговорить об очень важном деле,— начал он.— Вы все знаете, что наша организация собиралась построить в вашем районе больницу. Мы арендовали для этой цели участок земли, вы сами помогли нам освободить его, но какие-то люди ночью возвели на нашем участке постройку и назвали ее мечетью. Все это сделано только для того, чтобы мы не могли построить больницу, мечеть ведь можно было построить где-нибудь в другом месте. Посудите сами, какие цели могли преследовать люди, незаконно захватившие площадь, отведенную под больницу?— он сделал небольшую паузу, вглядываясь в лица сидящих перед ним людей.— Что вы думаете об этом? Ведь все это имеет непосредственное отношение к вам, больницу мы собирались строить для вас же!

— Это кто-то безобразничает! — раздалось сразу несколько голосов.

— Никто из жителей нашего квартала не принимал в этом участия. Это дело рук каких-то посторонних.

— Это ж четырнадцатый век . Господь бог говорил, что в четырнадцатом веке свершатся невиданные дела. Вот теперь его именем прикрывается грабеж. Как же иначе назвать это, если не грабежом: не спросясь, ночью, как воры, строят мечеть на уже занятом участке. Мерзавцы даже храм божий превращают в посмешище!

— Нужно обязательно наказать их!

— Да, верно, наказать!

Салман остался доволен результатом беседы.

Выйдя из школы, он заметил, что на площади собрался народ. Сидя на земле, люди внимательно слушали речь какого-то длиннобородого маулви. В нескольких шагах от оратора на стуле гордо восседал Хан Бахадур, одетый в ширвани *, с мусульманской шапочкой на голове. Он председательствовал на собрании.

Вместе с Салманом посмотреть, что происходит, остановились и его ученики.

— Это не простой вопрос,— громким голосом говорил маулви.— Это очень большой и серьезный вопрос. Если понадобится, то мы принесем в жертву свои жизни, защищая дом господень. Вы, конечно, слышали историю с Канпурской мечетью. Правоверные мусульмане Канпура, не щадя жизней, защищали свою мечеть. И там, где падал сраженный врагом мусульманин, поднималось десять новых правоверных. О господи, хвала мусульманам! А недавний случай с мечетью Шахид Гандж? Люди, в сердцах которых ярко горит пламя веры, стояли под пулями и не были им доступны! Правоверные! Здесь тоже есть люди, посягающие на вашу веру. Они хотят разрушить вашу мечеть. Допустит ли это ваша вера, ваша совесть?!

Маулви сделал паузу, пристально вглядываясь в липа сидящих.

— Нет! Никогда! Никогда! — кричали со всех сторон.

Салман вздрогнул: среди тех, кто кричал, были и его

ученики. Глаза у них горели. Маулви продолжал:

— Братья мусульмане! Вы должны благодарить Хан Бахадура Фарзанд Али, стараниями которого построена эта мечеть,— он жестом указал в сторону Хан Бахадура. Тот слегка склонил голову.— Господь послал ему богатство и славу, не лишив и доброго сердца, а кучка негодяев обливает его грязью, обвиняет его в смертных грехах только с одной целью — разрушить эту мечеть. Ответьте же им, что сердца наши полны веры в бога, мы готовы пожертвовать не только своим имуществом, но и жизнью во имя защиты храма господня!

— Алла акбар! Алла акбар! — в экстазе кричали верующие.

Воздух звенел от громких криков нескольких сот глоток. Салман наблюдал, как загорались глаза сидевших рядом с ним людей, и счел лучшим уйти.

В штаб-квартиру Салман вернулся подавленный, рассказал обо всем Сафдар Баширу и прилег отдохнуть. Спустилась ночь, но он не спал. Его мучила мысль, что люди, ради блага которых он и его соратники по организации лишают себя всех радостей жизни, могут под влиянием продажного маулви так открыто выражать свою ненависть к ним. «Жаворонков», намеревавшихся построить больницу, объявили чуть ли не преступниками, а Хан Бахадура, незаконно захватившего землю и заварившего всю эту кашу, славят. Салман почувствовал, как в нем растет гнев против этих темных и забитых людей. «Навозные черви! Живут в грязи и рады этому! Просто глупо пытаться что-нибудь сделать для них!» — с возмущением думал Салман. Он даже додумался до того, что вся их затея — глупая, никому не нужная шутка, а все они — дураки.

Сна не было. Он встал и принялся ходить по комнате. Его сосед сегодня не ночевал дома — ушел навестить какого-то больного родственника. В комнате было темно, а за окном разливался прозрачный свет луны. Салман остановился у окна, вдыхая свежесть ночи. Легкий ветерок доносил тонкий аромат ранних весенних цветов. Луна медленно выплывала из-за дома напротив, окутывая ветви деревьев золотистыми нитями. Ночь улыбалась, но сердце Салмана было полно тревоги.

Затуманенным взором вглядывался он в глубину ночи, как-то косвенно ощущал ее красоту, и вдруг вспомнил Султану, черноглазую красавицу, которая плакала, склонив голову на его плечо. Он совсем забыл о ней, увлекшись своими делами, новой работой. Бог знает, что она думает о нем. Что с ней?

Он еще долго не мог уснуть.

С утра Салман отправился на базар. На двери лавки Нияза висел замок. Выпив в чайной чашку горячего чаю, Салман отправился к дому Султаны. Сегодня переулок казался ему каким-то чужим и неприветливым. Вот и калитка. Как все знакомо здесь: невысокий забор, через который свешиваются ветви шишима, черепичная крыша дома...

Дверь была закрыта. Салман замедлил шаг, но остановиться не решился. Возвращаясь, он снова задержался у калитки и опять прошел мимо. Какой-то необъяснимый страх мешал ему постучать.

Он устал от нервного напряжения и уже едва волочил ноги, когда столкнулся лицом к лицу с Ниязом. Салман сделал вид, что не узнал его, но Нияз радостно воскликнул:

— Салман-сахиб! Где это вы были все это время?

— Уезжал домой ненадолго,— соврал Салман.

— То-то я думаю, куда он пропал! Ну а как дела? На работу устроились?

— Я собираюсь поступить учиться.

— И то дело,— покровительственно усмехнулся Нияз.— Я тоже все это время был очень занят. Всякие неприятности— то по работе, то дома. Жена серьезно заболела, просто и не знаю, что делать. Да, я же вам не говорил, что женился.

— Пусть будет благословен ваш брак.

— Какое там! Вот встретимся как-нибудь, когда я буду посвободнее, расскажу, что свалилось на мою голову. Сегодня я четырехчасовым уезжаю в Кветту.

— А когда вернетесь?—поинтересовался Салман, подумав, что отъезд Нияза ему на руку.

— Скоро, не позднее чем через неделю.

— Я непременно зайду к вам.

— Обязательно! Мне очень хочется поговорить с вами.

Они распрощались. Салман шел задумавшись. Почему

Нияз так хочет увидеться с ним? Что с Разией Бегум? Он решил обязательно навестить ее в отсутствие Нияза.

Сегодня у него не было никакого желания проводить урок. Глядя на своих учеников, он не мог избавиться от мысли, что это те самые люди, которые вчера вечером во все горло выкрикивали проклятья в адрес его соратников. «Низкие, дикие люди! Почему я должен тратить на них свои силы?!» — возмущенно подумал он и, сославшись на головную боль, тут же ушел. Он направился к дому Султаны. Стемнело, народу на улицах было немного. Салман снова нерешительно остановился у калитки. «А что, если Нияз не уехал?» Какой-то прохожий подозрительно оглядел его с головы до ног и, пройдя мимо, еще несколько раз оглянулся. Салман шагнул к калитке, постучал. Молчание. Он постучал еще.

— Кто там?—долетел до него голос Султаны. Салман замер, не зная, что ему делать. Потом решил снова постучать.

— Да кто же там? Почему не отвечаете? — недовольно переспросила Султана. Послышались шаги. Сердце Салмана бешено стучало.

— Кто здесь? — раздался голос девушки у самой калитки. Молчать больше было нельзя.

— Это я, Салман,— тихо проговорил он.

Султана ничего не ответила. Он услышал, как тихо зазвенели чури. Прошло две, три, четыре минуты. Салман стоял в недоумении. «Может, постучать снова?—подумал он.— Или лучше уйти?» В это время заскрипела щеколда, и калитка приоткрылась.

Салман шагнул во двор. Султана стояла, сжавшись, у стены. Салман нежно взял ее за руку, она отступила и шепнула:

— Мама не спит. Я ей сказала, что вы пришли.

Салман бросил взгляд в сторону дома. Рядом с кухней

была какая-то пристройка с освещенным окном.

— Мама здесь,— указала Султана на пристройку.— Идите к ней.

— Нияз уехал в Кветту?

— Да, а кто вам сказал?

— Он сам, я встретился с ним днем.

— Вот как? — удивилась Султана.

Больше они не разговаривали. Салман прошел в комнату, где лежала больная. Лицо у нее было бледное, осунувшееся.

— Что это вы так долго не были у нас, как ваши дела? — встретила его вопросом Разия Бегум.

Он сел на стул.

— У меня все в порядке, а вот с вами-то что случилось?

— Уж не знаю, что это и за болезнь. С каждым днем мне становится хуже.

— Кто вас лечит?

— Говорят, очень хороший врач, но мне не легче от его лекарств. Вы и сами видите, что со мной стало.

Салман внимательно вглядывался в ее лицо. Она задыхалась, когда начинала говорить, под глазами легли темные круги. Было ясно, что Разия Бегум больна серьезно. Салман подумал, что неплохо бы показать ее доктору Зеди.

— У меня есть друг — очень хороший врач. Я как-нибудь приведу его к вам.

— Спасибо. Хорошо бы установить диагноз. Ведь до сих пор ничего не известно! Я говорила мужу — он только сердится. Этому доктору он верит как богу, а я почему-то не доверяю. А раз не веришь, так и пользы от лечения нет.

Разия Бегум говорила так, словно уже считала себя обреченной. Салман пытался успокоить ее. Она ни словом не обмолвилась о событиях той ночи, и он решил, что либо Султана рассказала ей все, либо она сама догадалась, что лучше не вспоминать об этом. Уходя, Салман обещал ей привести с собой доктора Зеди.

Он вышел. На веранде, прислонясь к столбу, стояла Султана. Девушка не двинулась с места, хотя видела, что он смотрит на нее. И только, когда он задержался у калитки, она подошла к нему и молча посмотрела в глаза. Салман ласково погладил ее руку.

— Я приду еще, Султана.

— Приходите обязательно.

Салман кивнул и открыл калитку.

II

Делегация «жаворонков» во главе с профессором Али Ахмадом встретилась с коллектором *, который был в городе новым человеком, недавно назначенным на этот пост. Высокий молодой офицер, в сером мундире, с массивной трубкой в зубах, встретил делегацию любезно, но холодно. Али Ахмад рассказал ему всю историю с мечетью.

Коллектор внимательно выслушал его и сидел некоторое время задумавшись.

— Хорошо, что вы пришли,— обратился он наконец к членам делегации.— Вчера у меня был с делегацией Хан Бахадур Фарзанд Али. Теперь я выслушал обе стороны и займусь расследованием этого дела.

— Простите, разве мечеть была построена по инициативе Хан Бахадура? —спросил Али Ахмад.

— По словам Хан Бахадура, ее построили жители квартала, а он как истинный мусульманин оказал им помощь.

— Я глубоко убежден, что жители квартала не имеют к этому никакого отношения.

Коллектор — представитель центральной власти, контролирующий деятельность местных административных органов.

— Думаю, что ваши сведения недостоверны. У меня была делегация жителей того квартала,— коллектор говорил медленно, выпуская изо рта струйки дыма.

— Неправда. Жители квартала ничего не знают о мечети. Это все проделки Хан Бахадура,— вмешался в разговор Салман.— Он хотел незаконно захватить участок, отведенный под больницу. Вы должны немедленно принять меры, иначе мы вынуждены будем предпринять что-то сами. Это же чистый грабеж под прикрытием религии.

Салман говорил так, будто выступал на заседании своей организации, совсем забыв, что находится перед важным чиновником, одним из тех, кто в неразделенной Индии стрелял по безоружным толпам демонстрантов, выслуживаясь перед англичанами, а потом в клубе за рюмкой виски хвастал: «Сегодня пристрелил пять собак!»

Коллектор выпрямился в кресле, вытянул шею, выпустил струйку дыма и оглядел всех пристальным взглядом:

— Смотрите, не вздумайте поднимать шума, а то придется арестовать вас. Так угрожать вы можете министрам, которым нужны ваши голоса на выборах.

Салмана возмутили эти слова, лицо его покрылось краской, но Али Ахмад не дал ему возможности сказать.

— Мы и не собирались угрожать,— сказал он.— Мы пришли к вам за помощью, просить вас пресечь подобные нарушения законов.

— Это совсем не такой простой вопрос, как вы думаете. Вы не знаете, как легко можно задеть религиозные чувства людей. Если из-за этого могут возникнуть беспорядки, так пусть уж лучше где-то будет обойдена законность.

Коллектор говорил повышенным тоном, лицо его то бледнело, то краснело. Пренебрежение и неприязнь к сидящим перед ним людям теперь сквозили в каждом его жесте, в каждом слове.

— Короче, я сегодня же распоряжусь начать расследование. На всякий случай я приказал послать к мечети полицейский патруль. Если понадобится, он будет усилен.

Это уже звучало как открытая угроза. Желая показать, что разговор окончен, коллектор снял телефонную трубку и начал набирать номер.

«Жаворонки» вышли от коллектора разочарованные, с поникшими головами. Все их надежды оказались напрасными.

Салман едва добрался до своей комнаты и не раздеваясь повалился на кровать. В мыслях он больше ругал Али Ахмада, чем коллектора, потому что тот уверял, что власти обязательно помогут им.

Салман провалялся в постели до вечера, ворочаясь с боку на бок. Тени деревьев за окном становились все длиннее, громче раздавались крики детей, возвращавшихся из школы. Салмана сегодня все раздражало. Он подошел к окну и с шумом захлопнул раму.

Немного погодя он вместе с доктором Зеди отправился в дом Султаны. Разия Бегум лежала в постели. Дня два назад у нее опять был сильный приступ, от которого она еще не оправилась. Зеди внимательно осмотрел ее.

— Господин доктор, у меня что-нибудь опасное, да? — тяжело дыша, спросила Разия Бегум.

— Нет, нет! — поспешил успокоить ее доктор.— Бог даст, вы скоро совсем поправитесь.

— Но мне хуже с каждым днем. Иногда мне кажется, что я уже не встану,— голос ее дрожал.

Доктор опять попытался успокоить ее, потом выписал несколько лекарств и рекомендовал начать их прием как можно скорее.

— Но я ведь, наверно, должна посоветоваться со своим врачом?—нерешительно спросила женщина.

Зеди молчал, о чем-то размышляя.

— Доктор, вы не ответили мне,— настаивала Разия Бегум.

— Я думаю, что вам нужно отказаться от лечения доктора Хейрат Мухаммада, не то вашей жизни грозит опасность,— отчеканивая каждое слово, медленно произнес Зеди.

Разия Бегум и Салман удивленно уставились на него. В комнате воцарилась напряженная тишина. Вспыхнула ярким пламенем лампа, и ее треск прозвучал, как выстрел. Больная лежала бледная, с глубоко ввалившимися глазами.

— Ну, мне пора,— поднимаясь, сказал доктор Зеди. Салман тоже начал прощаться.

— Вы ведь вернетесь еще?—умоляюще взглянула на него Разия Бегум.

— Завтра загляну обязательно.

— Я буду ждать.

Они вышли. Султана стояла в дверях своей комнаты. Увидев Салмана, она махнула ему на прощанье рукой.

Зеди и Салман долго шли молча.

— Просто удивительно, что она еще не умерла до сих пор,— сказал Зеди, и его голос как-то особенно громко прозвучал в тишине пустынной улицы.

— Что у нее за болезнь?

Не отвечая на его вопрос, Зеди спросил:

— Какие у них отношения с мужем?

— По-моему они живут очень дружно. Они ведь поженились несколько месяцев назад.

— Так она замужем второй раз? — удивился Зеди.— Сколько лет ее мужу?

— На вид он еще молод. Думаю, что ему не больше сорока.

— У больной большое состояние?

— Нет.

Зеди шел некоторое время задумавшись.

— Тогда мне придется изменить свое первоначальное мнение. Дело в том, что лечащий ее доктор Хейрат Мухаммад настолько опорочил свое имя, что при одном упоминании его в голову приходят всякие дурные мысли. Он установил неправильный диагноз, его лечение принесло больной огромный вред. Этим докторам-самоучкам ничего не стоит свести человека в могилу.

— Сначала у вас, кажется, появилось какое-то подозрение?

— Вы правы. Должен вам сказать, что в течение восьми лет я работал в больнице при полиции, там мне часто приходилось сталкиваться с криминалистикой.

— Скажите наконец, чем она больна? — не выдержал Салман.

— Аритмия сердца.

— Это очень опасно?

Зеди рассказал ему о своей работе в полицейской больнице. Он вспомнил случай, когда старому полковнику ввели кровь бешеной собаки. Старик сошел с ума. Подробности этой истории были ужасны.

Расставшись с доктором, Салман отправился в школу. Сегодня у него тоже не было настроения вести урок, он наскоро позанимался с учениками и распустил их по домам. В последнее время он совсем охладел к своей работе. Все мысли его занимала Султана и ее родные.

Через несколько дней он снова отправился к ним, но еще не доходя до их переулка, увидел идущего впереди Нияза. Салман повернул назад: теперь было опасно показываться у них.

Вернувшись в штаб-квартиру, он узнал, что делегация «жаворонков» снова отправилась к коллектору. Теперь это бывало часто. Полиция вела расследование, а Хан Бахадур продолжал отстраивать мечеть. Выложенные ночью временные стены разобрали и вместо них возвели новые, уже по всем правилам — с минаретом, нишами и так далее. Работа шла полным ходом, а власти ничего не предпринимали.

Вскоре мечеть была достроена. Высоко поднимался над ней минарет, с которого муэдзин призывал верующих на утреннюю молитву. Голос его хорбшо был слышен далеко вокруг, и люди толпами валили в мечеть. Со стороны площади к мечети примыкало двадцать лавчонок. Для завершения строительства не хватило сделанных пожертвований, поэтому Хан Бахадур сдавал лавки в аренду по десять тысяч рупий за каждую. Для руководства деятельностью мечети Хан Бахадур основал совет, председателем которого был он сам. В число остальных пяти членов входили три его племянника, зять и повар, много лет проработавший в доме Хан Бахадура. У него не оказалось под рукой другого подходящего человека, и он решил включить в совет своего повара.

Лавки были расположены на людном месте, поэтому еще задолго до того, как мечеть была достроена, за аренду их разгорелась драчка. Хан Бахадур каждый вечер приезжал на своем темно-зеленом лимузине взглянуть на стройку. Он важно расхаживал, отдавая распоряжения подрядчику и рабочим. Подрядчик провожал его до машины, подобострастно распахивал дверцу. Хан Бахадур легким кивком отвечал на прощальное приветствие подрядчика и рабочих, и машина уносила его прочь.

«Жаворонки» сначала горячо взялись за дело, но по мере того, как строительство мечети подходило к концу, энтузиазм их падал. Они потеряли всякую надежду добиться чего-нибудь от властей и теперь чаще пропадали в чайных, нежели занимались своими обязанностями. Три заседания организации были отложены из-за отсутствия кворума. Это были тяжелые для организации дни. Казалось, она скоро совсем прекратит существование.

И снова положение выправил Али Ахмад. Он предложил открыть кружок самообразования, на котором обсуждались бы важнейшие жизненные проблемы. Али Ахмад часами рассказывал о тяжелом положении народа, о проблемах, стоящих перед ним, высоко оценивал в этом свете деятельность организации. Заседания кружка обычно начинались в десять вечера, когда все заканчивали свои дела и собирались в комнате заседаний. По отдельным вопросам выступали также Сафдар Башир и Фахим Алла.

Поначалу некоторые «жаворонки» относились к кружку как к досадной обязанности, но постепенно у них проснулся интерес: споры и диспуты расширяли их кругозор, и в них начали принимать участие почти все. Они уже не просто присутствовали на заседаниях кружка, а готовились к ним, заранее прочитывая рекомендованную Али Ахмадом литературу.

Салман, всегда выступавший с крамольными речами, теперь стал более сдержанным. Его чаще всего можно было увидеть склонившимся над книгой. Постепенно вернулся и прежний энтузиазм в работе, но Али Ахмад не успокоился на этом.

На одном из заседаний он предложил перенести штаб-квартиру из дома Сафдар Башира прямо в массы. Сначала все встретили его предложение гробовым молчанием. Стояла осень, на улице было прохладно, дули пронизывающие ветры. А «жаворонки» сидели в уютной, теплой комнате, окна и двери ее были плотно закрыты, из ниш лился теплый оранжевый свет, по углам, обогревая комнату, сверкали раскаленными спиралями электрические печи, тихо попыхивал самовар. Все с удовольствием покуривали сигареты. Предложение Али Ахмада их испугало. Придя немного в себя, они стали выражать протест вслух. Али Ахмад выслушал всех и снова взял слово. Он объяснил «жаворонкам», что чувство растерянности, которое они испытывали в последнее время, возникло только потому, что они далеки от народа, а не потому, что потеряли участок для строительства больницы.

— Такие препятствия еще не раз встанут на нашем пути, и мы до тех пор не сможем давать должного отпора своим противникам, пока не будем жить среди народа, до тех пор не осознаем всех трудностей, стоящих перед ним, и цену нашей деятельности, пока не будем жить и работать бок о бок с народом.

Али Ахмад говорил не спеша.

— Чтобы стать инженером, нужно знать все детали машины, чтобы стать врачом, нужно знать все о человеческом организме. Инженер, починивший машину, врач, спасший от смерти человека, испытывают священное чувство радости и удовлетворения своим трудом. Наша с вами деятельность не менее важна, потому что наша цель — оградить народ от излишних бед и несчастий, нести ему свет и знания. Это благородные цели. Только не нужно нам уподобляться тем, кто смотрит на жизнь сквозь розовые очки, кто знает о нуждах народа только из газет и радио, кто, сидя в уютных гостиных, рассуждает о политике, провозглашает громкие лозунги на митингах и собраниях, из кожи лезет вон, чтобы попасть в лидеры, прославиться, а все это с одной целью — разбогатеть. Лидерство нередко покупается за деньги, а чтобы нажить богатство, большого ума и знаний не требуется. Если ты ловок и хитер, если не останавливаешься перед тем, чтобы ограбить ближнего, ты можешь стать миллионером. Возьмите Хан Бахадура Фар-занд Али. Вот вам живой пример того, как нужно делать деньги.

Присутствующие засмеялись.

— Это законченный мародер!—выкрикнул с места Салман.

Снова раздался смех. Али Ахмад тоже улыбнулся. Когда шум стих, он продолжал:

— Наш путь иной — это путь человеческого прогресса, путь, который вывел дикого нашего предка из пещеры и привел в век атома. Вчера еще человек был беспомощен перед силами природы, сегодня он уже ее властелин. Я считаю, что мы должны поближе узнать жизнь простого крестьянина, день и ночь копающегося в земле, превращая целину в цветущие поля.

Али Ахмад говорил еще долго, приводил много доводов в защиту своего предложения. В конце концов оно было единогласно принято.

Сафдар Башир целую неделю бегал по всяким учреждениям, пока ему удалось наконец приобрести небольшой участок земли на окраине города, в районе Гомти. В Гомти проживали в основном фабричные рабочие и пастухи. Еще раньше здесь были открыты школа и один из лагерей по борьбе с малярией. Поэтому жители уже были знакомы с организацией, ее деятельностью и некоторыми членами.

Однажды все «жаворонки» собрались на новом участке, одетые в брюки и рубашки цвета хаки, и приступили к строительству новой штаб-квартиры. Вскоре их уже окружила толпа любопытных — дети и взрослые. Женщины потихоньку выглядывали из дверей своих домов.

Через несколько дней фундамент был готов. Обязанности между всеми были четко распределены, работа спорилась. Со стороны «жаворонки» казались какими-то одержимыми; они носились взад и вперед, подтаскивая строительные материалы, весело переговаривались друг с другом — в заляпанной глиной одежде, с взлохмаченными волосами. В полдень они усаживались в кружок перекусить, потом закуривали сигареты и разговаривали. То и дело раздавался дружный хохот.

Сначала «жаворонки» очень уставали, потому что не привыкли к физическому труду. Некоторые даже стеснялись того, что им приходится заниматься такой работой. Но теперь они находили в ней удовольствие и удовлетворение, неизвестные им ранее.

Вскоре здание было готово. В нем было восемь комнат. В одной располагалось нечто вроде конторы их организации, другая — большая и светлая — была отведена под библиотеку и зал заседаний, в четырех комнатах устроили жилье для членов организации, а еще две отдали в распоряжение доктора Зеди, который намерен был открыть небольшой медпункт.

Жизнь в новом доме была простой, лишенной роскоши. «Жаворонки» сами занимались хозяйством — стряпали, стирали, убирали. Много времени проводили они в библиотеке, почти ежедневно проходили занятия кружка. В месяц у них был один свободный день, когда все вместе выезжали за город отдохнуть, подышать чистым воздухом.

Дел у «жаворонков» теперь прибавилось. Уже через несколько дней после переселения перед организацией встала первая большая задача. Район Гомти был одним из самых антисанитарных районов города. Здесь не имелось стоков для грязной воды, и она собиралась лужами посреди улиц и переулков, перед домами и во дворах. Мусор и нечистоты не вывозились, и огромные зловонные кучи на улицах, облепленные тучами мух, служили источником всевозможных заразных заболеваний. С наступлением темноты по улицам можно было ходить только на ощупь, так как не было ни одного фонаря. Прохожие, спотыкаясь, падали в грязь, попадали в зловонные лужи. Муниципалитет не обращал на все это никакого внимания, поэтому на одном из заседаний было решено послать в муниципалитет делегацию во главе с доктором Зеди. Делегации ответили, что на ближайшем заседании муниципалитета будет рассматриваться план реконструкции окраин города, куда относился и район Гомти. Чиновник заверил делегацию, что по принятии этого плана начнутся большие работы по благоустройству города.

Через неделю состоялось очередное заседание муниципалитета, но план реконструкции окраин города не рассматривался из-за «большой перегрузки повестки дня».

Когда «жаворонкам» стало известно, что рассмотрение этого плана откладывается со дня на день в течение уже трех лет, они приняли решение самим начать работу по благоустройству своего района и объявили ближайшую неделю «неделей чистоты».

К «жаворонкам» присоединилась молодежь из местных жителей. В течение одной недели была проделана большая работа: прорыты канавы, расчищены проезжие части улиц, установлены ящики для мусора и четыре фонаря. На пустыре была организована площадка для детей. Общими усилиями были подправлены развалившиеся заборы, побелены стены домов. Всю неделю по вечерам проводились беседы на тему: «Чистота—залог здоровья».

«Неделя чистоты» прошла сверх ожиданий успешно. Казалось, добрый джин из волшебных сказок построил совсем новый поселок вместо старого. Успех окрылил членов организации, радость от сдержанной победы удесятерила их энтузиазм.

III

Поездка Нияза в Кветту на этот раз была неудачна, и он вернулся домой раньше времени в очень дурном настроении. Любая мелочь раздражала его, он выходил из себя и начинал кричать. Целыми днями валялся он в постели, ни слова не говоря, или беспокойно ходил по веранде из угла в угол, о чем-то напряженно размышляя.

Против обыкновения Нияз не привез никому ни подарков, ни гостинцев. Казалось, в Кветте у него случились какие-то неприятности. Разия Бегум пыталась несколько раз расспросить мужа, но он грубо обрывал ее.

В тот вечер у Нияза было особенно плохое настроение. Он лежал на диване, уставясь в потолок, и молчал. Разия Бегум присела рядом. Сегодня ей было немного лучше. Она даже выкупалась днем и теперь, желая сделать приятное мужу, одела новое сари и надушилась. Однако лицо ее в неровном свете лампы выглядело бледным и изможденным.

За окном холодный декабрьский ветер шуршал сухими листьями деревьев, но в комнате было тепло.

В жаровне горел уголь, отбрасывая на стену красные языки пламени.

Разия Бегум вынула руку из-под шерстяной шали и коснулась руки Нияза.

— О чем вы задумались?

Нияз вздрогнул и посмотрел на жену. Взгляды их встретились. Она улыбнулась.

— Оставь меня в покое,— недовольно сказал он.— Я плохо себя чувствую.

Разию Бегум оскорбил его тон, но она сдержалась.

— Вы на меня сердитесь?

— О боже! Это уж слишком! Дай мне наконец спокойно полежать!— рявкнул Нияз.

Разия Бегум и на этот раз взяла себя в руки и спокойно спросила:

— Что с вами? Давайте, я помассирую вам голову,— в голосе ее звучала мольба.

— Иди-ка ложись в свою постель, я спать хочу,— не глядя на жену, холодно произнес Нияз и повернулся спиной.

Разии Бегум показалось, что в комнате вдруг стало нестерпимо душно, она задыхалась.

«Неужели я уже совсем не нравлюсь ему? Конечно, ведь болезнь словно высосала из меня все соки, и зачем ему высохшая, постаревшая женщина? А может, он просто занят сейчас своими делами и ему не до меня?» — с болью думала она. Ей вдруг захотелось проверить Нияза. Это было опасно, но сейчас Разия Бегум была готова на все.

— Султана! Эй, Султана!—окликнула она дочь.— Иди-ка сюда!

Послышался скрип двери, звук шагов по веранде и, наконец, голос девушки за дверью:

— Мама, ты меня звала?

— Дверь открыта, входи!

Султана вошла, вся дрожа от холода. Мать усадила ее рядом.

— Анну спит? — спросила она.

— Давно уже.

— Что-то мне тоскливо, вот я и подумала, поговорю с тобой, может, легче станет.

Султана повернула голову и взглянула на Нияза: он лежал к ним спиной. Мать принялась расспрашивать ее о том о сем. Вскоре Нияз зашевелился, почесал бок.

Потом повернулся к ним и, моргая глазами, удивленно спросил:

— О, Султана! Когда это ты пришла?

Его притворство было очевидно.

— Недавно,— ответила за дочь Разия Бегум.

— Что это ей вздумалось выходить в такой холод?

Султана сидела, низко склонив голову: она боялась

встретиться взглядом с Ниязом. Ей всегда казалось, что у него какой-то хищный взгляд.

Отблески угольков в жаровне играли на лице Султаны, и она казалась еще обаятельнее. Черные глаза блестели, как капли росы.

— Как вы себя чувствуете теперь? — спросила мужа Разия Бегум.

— Завтра схожу к врачу, что-то я в последнее время раскис.

— Я как раз хотела вам это посоветовать. Обязательно сходите к доктору.

— Если выберу свободное время, схожу.

— Свободное время вы никогда не выберете, только и знаете, что работать. Надо ведь и о себе подумать,— ласково пожурила его Разия Бегум.

Нияз нервно рассмеялся. Султана хотела потихоньку выскользнуть из комнаты, но мать удержала ее за руку:

— Посиди, еще ведь не поздно.

— Спать хочется...— проговорила девушка.

— Ничего, посиди. Ты готова уже с вечера улечься спать.

Разия Бегум действительно хотела, чтобы Султана осталась, потому что знала, что, как только та уйдет, Нияз повернется к ней спиной. Теперь она была уверена, что Нияз потерял к ней всякий интерес, что болезнь настолько измотала и истощила се, настолько состарила, что муж уже не смотрит на нее, как на женщину. Сердце ее сжимала боль при этих мыслях, и она старалась как-то отвлечься.

Султана вынуждена была снова сесть рядом с матерью.

Вскоре раздался стук в калитку. Это пришел доктор Мото. Султана ушла к себе, Разия Бегум укутавшись в шаль, отвернулась лицом к стене. Нияз ввел доктора в комнату.

— Извините меня, господин Нияз. Я был на одном судебном процессе, оттуда прямо к вам.

— Напрасно вы беспокоились, можно было и завтра сделать укол.

— Какое там беспокойство? Такова уж наша судьба.

Он сел на стул у стены.

— А у вас тепло! — доктор был необычно любезен (сегодня Нияз заплатил ему еще тысячу рупий).

Разия Бегум сидела молча. Вот он открыл кожаный чемоданчик, достал шприц и другие инструменты. Его тень беспокойно двигалась вместе с ним по стене.

— Ну-с, как мы себя чувствуем? —подошел он к больной со шприцем в руке.

— Сегодня немного лучше.

— Да вы скоро совсем поправитесь,— бодро сказал доктор.— Ну, давайте вашу руку.

— Я больше не буду делать уколов,— тихо, но твердо заявила Разия Бегум.

Нияз и доктор обменялись долгим озадаченным взглядом.

— Почему? Что это с вами случилось?

— Не знаю, но мне становится от них хуже.

— Это вам кажется,— произнес доктор дрогнувшим голосом.— Как же это может быть? — Он принужденно засмеялся.— Давайте руку, не бойтесь, теперь уже осталось совсем немного.

— Нет, доктор, я не буду делать уколы,— настойчиво повторила Разия Бегум.

Нияз рассвирепел:

— Не болтай глупостей! Дай доктору руку.

— Я сказала, что я не хочу продолжать лечение.

Нияз чуть не бросился на жену с кулаками, но доктор

остановил его жестом и укоризненно заговорил:

— Смотрите, не будете делать уколы — болезнь ваша станет прогрессировать. Я в такую непогоду, на ночь глядя, тащился сюда, беспокоясь о вашем здоровье, а вы капризничаете. Это нехорошо,— он изобразил на лице подобие улыбки.

Больная, несмотря ни на какие уговоры, отказалась от уколов. Доктор забеспокоился, он понял, что сейчас настаивать бесполезно, поэтому спрятал в чемоданчик шприц и сказал, обращаясь к Ниязу:

— Видимо, она испугалась, пусть отдохнет несколько дней,— и, повернувшись к Разии Бегум, добавил:—Ну, теперь вы довольны?

Она сидела молча, опустив голову. Доктор направился к двери, Нияз вышел проводить его.

На улице не было ни души. Они медленно шли по переулку, шаги их гулко отдавались в тишине.

— Не беспокойтесь, это закономерное явление,— заговорил доктор, когда они отошли от дома.— На определенной стадии больные становятся капризными и упрямыми. Ну, испугалась она немного. Женщины ведь народ изнеженный. Вы должны уговорить, только без угроз, иначе все можно испортить.

— Может, она что-нибудь заподозрила?

Доктор и сам уже думал об этом, но признаться в этом Ниязу не хотел.

— Не думаю,— неуверенно сказал он.

— Я уезжал на несколько дней в Кветту, может она в мое отсутствие была у какого-нибудь врача? Иначе почему она отказалась продолжать уколы? Раньше ведь ей не приходило это в голову.

В темноте, окутанные ночным туманом, они казались зловещими призраками.

— Ваши опасения напрасны,—-/немного помолчав, сказал доктор.— Не всякий врач может определить характер уколов. Но нужно следить, чтобы она не ходила в больницу и не обращалась к другому врачу. Осторожность просто необходима.

Он дал еще несколько указаний Ниязу, и они решили, что Нияз зайдет к нему, когда больная согласится продолжать лечение.

Тяжело передвигая ноги, Нияз возвращался домой. Его не на шутку обеспокоил отказ жены от уколов. Сейчас в нем боролись два чувства — страх и злость.

Распахнув дверь, он с шумом ввалился в комнату. Разия Бегум еще не ложилась. Ни один не произнес ни слова. Нияз устало растянулся на постели, поворочался и, не вытерпев, поднялся:

— Что ты хочешь в конце концов?

— Что? — переспросила она, делая вид, что не расслышала вопроса.

Нияза это разозлило еще больше.

— Как ты себя ведешь!

— Вы хотите поссориться? Уже несколько дней вы только и ждете повода,— спокойно сказала Разия Бегум, оправляя на себе шаль.— Мне хочется спать,— она притворно зевнула. Чувствуя, что Нияз вне себя, Разия Бегум не хотела сейчас затевать с ним разговор.

Нияз с минуту наблюдал за ней, потом грубо спросил:

— Я тебя спрашиваю, почему ты отказалась сегодня от укола?

— Я плохо себя чувствую от них.

— Ты совсем не думаешь о том, сколько денег я потратил на твое лечение.

— Больше не тратьте.

— Тебе придется принять весь курс уколов, потому что я уже заплатил за них.

— Даже если я умру?—с горечью спросила Разия Бегум.

— Что ты все выдумываешь?!—угрожающе крикнул Нияз.

Теперь и она вышла из себя:

— Бога ради, оставьте меня в покое! Я не хочу лечиться. Бог даст, так и без лечения поправлюсь! —голос ее задрожал, из глаз полились слезы.

— Ну и свел меня бог с упрямой, как осел, женщиной!

Впервые Нияз оскорбил ее. Она вся залилась краской.

— Думайте, прежде чем говорить. Мой покойный муж за всю нашу жизнь не сказал мне ни одного грубого слова.

Ниязу всегда не нравилось, когда она вспоминала покойного мужа, теперь же он весь кипел от злости.

— Этот слизняк и испортил тебя!

— Не стыдно вам так говорить об умершем?

— Заткнись! Чем дальше, тем больше ты наглеешь, на голову сесть готова! Я тебе...— Он грязно выругался и подойдя к ней, ударил по лицу — раз, другой, третий... Разия Бегум не проронила ни слова, потом бессильно упала. Нияз продолжал бить ее, не разбирая куда.

Услышав шум, в комнату вбежала босая, растрепанная Султана. Мать стонала на полу, Нияз стоял над ней, тяжело дыша, с налитыми кровью глазами и пеной у рта. Султана бросилась к матери, подняла ее. Разия Бегум была бледна, как полотно, с нижней губы сочилась кровь.

Не обращая на обеих никакого внимания, Нияз надел пальто и вышел из дому.

Султана уложила мать в постель. Разия Бегум тяжело дышала, глаза ее были закрыты, она вся дрожала. Через несколько минут она открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь, мама?

— Зачем ты плачешь, доченька? Видимо, так мне было суждено.

Султана прижалась головой к ее груди и зарыдала.

IV

Нияз провел эту ночь в своей лавке. Он не сомкнул глаз, дрожа от холода. Нашел завалявшуюся старую шинель, укутал ею ноги, но и это не спасало. Под утро он совсем закоченел и отводил душу тем, что посылал на голову жены проклятия, одно хуже другого.

Не пошел он домой и на второй день. На третий, под вечер, в лавку пришел Анну. Сердце Нияза забилось от радости: он добился своего.

— Ты зачем сюда явился?—спросил он Анну.

— Мама послала за вами,— пробормотал мальчик.

«Ага, почувствовала!—подумал Нияз.— Через день-

два и сама прибежит, умолять будет». Он опять хмуро взглянул на Анну.

— Передай матери, что я теперь не имею никакого отношения к вашему дому.

Анну стоял молча, опустив голову, лицо у него было испуганное.

— Ну чего ты стоишь как пень! — закричал на него Нияз.— Поди скажи этой потаскухе, что я никогда больше не переступлю порога вашего дома.— Он сделал небольшую паузу.— Ты уберешься с моих глаз или тебе сначала оторвать уши?

Анну испуганно отшатнулся и выбежал из лавки. Нияз стал с нетерпением ожидать появления жены. Он был уверен, что она придет уговорить его вернуться, поэтому никуда не отлучался из лавки. Незаметно серые сумерки сменились густой темнотой, подкралась ночная прохлада.

Наступила полночь, а жена так и не приходила. Кто-то постучал в дверь. Нияз встрепенулся, но это оказался ассистент доктора Мото. Тот просил Нияза немедленно прийти к нему.

Я уже заждался вас,— здороваясь, сказал доктор

Мото.

— Она все еще не согласилась,— со злостью проговорил Нияз.

— Это плохо. Нужно обязательно уговорить ее.

— Не соглашается. Я с ней разругался и уже третий день не ночую дома.

— Я ведь просил вас быть осторожным, все-таки вы не послушались,— с тревогой в голосе сказал доктор.

— Вы не знаете ее — это такая упрямая женщина.

— Так дело не пойдет. Постарайтесь как-нибудь уговорить. Время сейчас дорого, нельзя его упускать.

Доктор взглянул на Нияза. Тот сидел, низко опустив голову.

— Идите сейчас же домой и попытайтесь еще раз уговорить ее. И что вы за мужчина, не можете взять в руки жену!

— Нет, доктор, я не пойду к ней! —как упрямый ребенок, заявил Нияз.

— Ну и не ходите! — рассердился доктор.— Заплатите мне еще тысячу рупий и отвяжитесь от меня.

— Но, доктор...

— Никаких «но»! Я не могу делать уколы насильно. Если вы не в состоянии уговорить жену, нужно кончать с этим делом. Но если вы думаете, что и сделанных уколов достаточно, то ошибаетесь. Жена ваша оказалась крепкой, другая на ее месте давно уже отдала бы богу душу.

Нияз не мог больше отказываться.

— Хорошо, я сделаю, как вы считаете нужным. Только поскорее кончайте все это.

— Положитесь на меня,— улыбнулся доктор.— Она умрет еще до наступления весны.

Придя домой, Нияз устало повалился на постель и стал обдумывать, как бы лучше начать разговор с женой. Разия Бегум сидела, низко склонив голову, и даже ни разу не взглянула на него. Нияза это разозлило. Он встал, достал чемодан и принялся укладывать в него свои вещи — костю* мы, рубашки, туфли, даже домашние тапочки завернул в газету и тоже уложил. В карманы чемодана он набил всякие бумаги — документы, расписки.

Разия Бегум исподтишка наблюдала за ним. Ей хотелось спросить его, что это значит, но что-то мешало. События той ночи словно воздвигли между ними непреодолимую стену. Она боялась, что Нияз может уйти, болезнь совсем ослабила ее, и она не могла бы теперь, как прежде, заработать на жизнь себе и детям. Погруженная в эти мысли, Разия Бегум молчала и не знала, что предпринять, когда Нияз вдруг обратился к ней с вопросом:

— Где мои защитные очки?

Она подняла голову, Нияз стоял к ней спиной, склонившись над чемоданом.

— Зачем они понадобились вам сейчас? —спросила она примирительным тоном. Нияз от неожиданности быстро повернулся к ней.

— Скажи, если знаешь, где они?

— Куда вы собрались на ночь глядя?

— Я ухожу совсем. Можешь продолжать упрямиться!

— Подождите еще несколько дней. Я долго не проживу, и вам не придется так уходить из дому.

Начались взаимные упреки. Нияз подошел к ней совсем близко и сквозь зубы проговорил:

— Клянусь богом, ты расстроила все мои планы. Ты ведь и не знаешь, что я собирался делать.

— Вы мне никогда ни о чем не говорили. Считали, видимо, что я недостойна знать.

— Да нет же! Я думал, вот поправишься, тогда и расскажу тебе. Раз уж зашел разговор, так знай, я хотел выдать замуж Султану, хотел выполнить свой долг.

Нияз говорил серьезно и спокойно, потому что знал, что это было сокровенным желанием жены. Он решил воспользоваться ее слабостью и не ошибся.

Разия Бегум не верила своим ушам. Но первоначальное изумление быстро сменилось радостью.

— Вы уже присмотрели жениха?—спросила она и подумала: «Действительно он так заботится о судьбе Султаны или просто хочет успокоить меня?» Но чувство недоверия к словам Нияза постепенно таяло.

— Да, жениха я уже присмотрел. Он работает в управлении ирригационной сети, получает в месяц сто двадцать пять рупий, но еще и подрабатывает. Кончил колледж, семья обеспеченная. Это мои давние знакомые,— врал Нияз, не моргнув глазом.

Разии Бегум стало стыдно за свои сомнения. Она ласково спросила мужа:

— Почему же вы мне никогда об этом не говорили?

— Поправишься, так я в тот же день окончательно договорюсь. Разве ты сейчас сможешь приготовиться к свадьбе, чуть не каждый день у тебя приступы. Только и осталось мне, что самому готовить приданое.

Нияз долго еще рассказывал жене о будущих родственниках. Разия Бегум радовалась, как ребенок, думая о том, что у Султаны будет обеспеченная и хорошая жизнь. Нияз время от времени нежно поглаживал ее по голове. Легли спать они далеко за полночь.

На следующий день доктор Мото явился сделать укол. Несмотря на то что Нияза не было дома, Разия Бегум даже не пыталась возражать. Ей не хотелось хоть чем-нибудь расстроить Нияза: ведь он собирался выполнить ее самую заветную мечту. Все ее мысли были заняты теперь предстоящей свадьбой Султаны. Настроение у нее было приподнятое, она часто смеялась, старалась предугадать и заранее выполнить малейшее желание Нияза. Даже желтизна на ее лице была не так заметна, и она выглядела значительно лучше, чем в последние дни.

Но уже через несколько часов после второго укола, у нее был сильный приступ. Это случилось в полдень, она сидела на солнышке во дворе и кроила платье для Султаны — готовила приданое. В переулке раздавались громкие голоса ребятишек, игравших в прятки, в ветвях шишима каркала ворона. Султана купалась в ванной комнате. Разия Бегум вдруг почувствовала острую боль в сердце, она прижала руки к груди и потеряла сознание.

Через некоторое время Султана вышла из ванной и увидела мать лежащую на земле, с посиневшим лицом и остекленевшими глазами. Девушка испуганно бросилась к ней, ощупала руки, ноги — они были холодны как лед. Султана потеряла голову от горя. В это время вернулся из школы Анну. Султана послала его за доктором Мото, а сама с трудом перенесла мать на скамейку. Анну вернулся один. Доктор был дома, но сказал, что идет к какому-то пациенту и не может зайти к ним. Султана обозлилась на него, но что она могла сделать? Мать пришла в себя, но лежала с закрытыми глазами, прижимая руки к груди. Из ее бледных полураскрытых губ изредка вырывался глухой стон.

Часам к пяти ей стало настолько лучше, что она перешла в дом, но разговаривать еще не было сил. Несколько раз она пыталась заговорить, но боль сжимала сердце. Вскоре она уснула и проспала до самого вечера.

На ночь Разия Бегум выпила пиалу горячего молока и села, опираясь на подложенные под спину подушки. Султана сидела рядом, массируя ей голову. Нияз еще не возвращался.

Около полуночи Разия Бегум уснула, Султана тихонько встала и ушла к себе в комнату. Нияз пришел глубокой ночью. Не будя жену, он разделся и улегся в постель.

V

Приступы у Разии Бегум теперь повторялись чуть ли не через день. Доктор Мото стал чаще делать уколы. Обычно он приходил по вечерам, спрашивал больную, как она себя чувствует, говорил несколько успокоительных фраз и делал укол.

Однажды Разии Бегум стало плохо рано утром, она без чувств упала на пол. В тот день приступы повторялись несколько раз. Нияза не было дома, он уехал по делам в Карачи. Султана опять послала Анну за доктором Мото. На этот раз он пришел, но ничем не пытался помочь больной.

— Не беспокойтесь, все пройдет само по себе,— успокоил он обеих.

Вечером опять начался приступ; глаза у больной закатились, руки и ноги похолодели. Султана безутешно плакала, не зная чем помочь матери. За последние дни девушка осунулась, побледнела. Порою она как безумная металась по дому, не находя себе места.

Но вот ей в голову пришла какая-то мысль. Она совершила омовение, взяла с полки коран и, усевшись у изголовья матери, начала читать суры одну за другой.

Мать тяжело дышала. Рядом на стуле, опустив голову, сидел Анну. Он тоже был бледный и время от времени испуганными глазами смотрел на мать.

В напряженной тишине комнаты негромкий голос Султаны звучал, как приглушенное рыдание. Казалось, что сейчас случится что-то ужасное — погаснет лампа, в комнате станет темно, как в могиле, откроется дверь и войдет смерть.

Султане показалось, что кто-то ходит по двору, шаги то раздавались отчетливо, то снова замирали. Голос Султаны задрожал, она пристально вглядывалась в темноту, и ей почудилось, что она видит чью-то фигуру, притаившуюся в дверях.

Девушка вскрикнула, Анну со страхом уставился на застывшую как статуя сестру. В это время заскрипела кровать, мать зашевелилась и раздался ее слабый голос:

— Султана...

Султана склонилась над ней. Мать невидящими глазами смотрела в потолок. Немного передохнув, она села в постели, пристально посмотрела на Султану и обратилась к Анну:

— Сынок, поди позови тетушку Каниз. Скажи, что у меня к ней очень важное дело. Пусть придет вместе с тобой.

Анну вышел из комнаты. Султана удивилась желанию матери видеть тетушку Каниз, ведь она ее всегда недолюбливала.

Вскоре Анну вернулся в сопровождении полной женщины средних лет с большой черной бородавкой на правой щеке, которая издали казалась мухой. Зубы ее были черны от чрезмерного употребления пана.

— Как ты себя чувствуешь?—еще с порога спросила гостья.

— Хорошо. Считаю свои последние дни.

— Ну что за глупости ты говоришь? Даст бог, ты еще будешь наслаждаться счастьем своих детей. Больна, конечно, слов нет. Но кто сейчас не болеет? Вот увидишь, скоро поправишься, не нужно зря волновать себя,— тараторила она без умолку.

«Ну и болтунья,— подумала Султана.— Не остановишь». Она молча встала и вышла из комнаты.

Разия Бегум расспросила Каниз о здоровье, о домашних, о делах, а потом перешла к интересующему ее вопросу:

— Сестра, чем сейчас занимается Хашмат?

— Работает на электростанции. Он уже отличный мастер, каждый день зарабатывает по три рупии. Да еще на стороне подрабатывает две — две с половиной. Слава богу, он теперь прекрасно устроен.

Разия Бегум молчала, устремив невидящий взгляд в стену. Все также не глядя на собеседницу, она спросила:

— Ты уже сосватала за него? Помню, ты все ходила, искала невесту.

— Вчера только было еще одно предложение, но девушка мне не понравилась. Нос — прямо как хобот у слонихи!

Обе рассмеялись. Наступило молчание.

— Сестра, возьмете в жены для Хашмата мою Султану?— нарушила молчание Разия Бегум.

Каниз удивленно вытаращила на нее глаза, словно не веря своим ушам.

— Я тебе всегда говорила, давай их сосватаем. Он хороший парень — видный, серьезный. Немножко, правда, темнокож, но для мужчины это не грех. Главнее, чтобы он хорошо зарабатывал, обеспечивал всем необходимым жену. Ты же знаешь Хашмата, да разве где найдешь еще такого парня? А скромный — совсем как девушка!

Каниз долго еще расписывала достоинства своего сына. Когда наконец она выдохлась, Разия Бегум спросила:

— Я уже не верю в свое выздоровление, поэтому мне хотелось, пока жива, выдать Султану замуж, а то и в могиле душа моя не будет спокойна.— Она заплакала.

— Э, да что ты говоришь? Ты скоро поправишься...

— Нет, я знаю, что умру, поэтому и хочу поскорее выполнить свой долг.

— Если ты согласна, я завтра же приведу сына, обручим их, а остальное можно сделать и позднее.

Разия Бегум задумалась, следует ли ей дождаться возвращения Нияза или покончить с этим делом без него. Ему может не понравиться семья жениха. С тех пор как он разбогател, он начал сторониться даже своих бедных родственников, а отец Хашмата служит рассыльным в областном суде. Он, конечно, принадлежит к низшим слоям, и Нияз будет недоволен.

— Какое завтра число? — спросила она Каниз.

— Тринадцатое со дня новолуния.

— Это не годится. Ни третье, ни тринадцатое, ни двадцать третье не годятся для таких дел. Послезавтра пятница, приходи после вечерней молитвы с Хашматом и ка-зием.

Они обсудили подробности предстоящей свадьбы. Разии Бегум, казалось, стало лучше, она успокоилась, приняв окончательное решение. Каниз улыбалась, обнажая в улыбке свои черные от пана зубы. Бородавка-муха на ее щеке двигалась и прыгала, словно собираясь улететь. Вскоре за дверью послышался чей-то голос. Это пришел Хашмат. Он поздоровался с Разией Бегум и присел на стул у стены. На нем были темно-голубые брюки и рубашка навыпуск, шея обмотана шерстяным шарфом. Смуглый до черноты, с маленькими бегающими глазками, парень производил неприятное впечатление. Разия Бегум повернула к нему голову и с болью в сердце подумала: «Разве Султана пара этому черномазому? Ее место во дворце. Она ведь прекрасна, как принцесса». Разия Бегум тяжело вздохнула... «Видит бог — я хотела выдать ее замуж за достойного, но, должно быть, это ему не угодно. Такова уж судьба моей дочери».

Хашмат пришел за своей матерью и теперь сидел молча, опустив голову, ожидая, когда она кончит разговор. В этот дом он заходил редко: они были не такие уж близкие родственники. Не раз его мать сватала Султану, но Разия Бегум всегда отказывала им.

Немного погодя Каниз вместе с сыном ушли. Разия Бегум задумалась. Да, она уже решила судьбу дочери, но успокоения ей это не принесло. Каниз — вспыльчивая женщина с неровным характером. Со старшей невесткой они ссорятся чуть не ежедневно.

Погруженная в эти мысли, Разия Бегум даже не заметила, как в комнату вошла Султана с пиалой горячего молока.

— Как ты теперь себя чувствуешь, мама?—спросила она.

— Кажется, мой час пробил,— с горечью ответила Разия Бегум.

— Бога ради, мама, не говори так! Ведь у нас никого нет, кроме тебя.

— Да, доченька, я тоже думаю о том, что с тобой будет после моей смерти. Анну — мальчик, больше всего меня беспокоит твоя судьба,— она тяжело вздохнула и, подняв глаза к небу, прошептала:—О боже, ты единственный защитник этих сирот!

— Не нужно так говорить, мама, у меня сердце разрывается!— голос Султаны задрожал, и она разрыдалась.

— Не плачь, детка,— мать погладила ее по голове.— Я должна поговорить с тобой, а ты расплакалась.— Разия Бегум сделала паузу и продолжала:—Я ведь тебе мать, и отец, и подруга. У тебя нет никого, кроме меня, поэтому мне приходится говорить с тобой и о вещах, о которых не следовало бы. Я не хочу, чтобы ты после моей смерти оставалась одна в этом доме. Нет никого, кто мог бы защитить, пожалеть тебя, никого близкого.

Султана молча слушала мать.

— Тетушка Каниз сегодня снова сватала тебя за Хаш-мата, он работает мастером на электростанции, зарабатывает полтораста рупий. Я не вижу у него никаких недостатков — честный, скромный.

«О боже!—подумала Султана.— Что она говорит? Он ведь отъявленный негодяй». Прошлым летом она была в их доме на каком-то религиозном празднике. Султана читала вслух коран, у нее пересохло в горле, и она вышла на кухню напиться. Хашмат, как черный призрак, стоял, прислонясь к стене. В темноте его не было видно, он схватил Султану и так крепко сжал, что крик застрял у нее в горле. А как дурно пахло у него изо рта! Султану и теперь передернуло при этом воспоминании.

— Я уже дала слово,— продолжала между тем мать.— Каниз хотела прийти с казием завтра, но я договорилась на послезавтра под вечер.

Сердце Султаны сжалось от боли. Мать говорила с трудом, время от времени надолго замолкая. Глаза ее были тусклы, как угасающие угли.

Взгляды их встретились, и Разия Бегум увидела застывший в глазах дочери ужас. Она знала, почему Султана так восприняла весть о замужестве. Дочь не произнесла ни слова, но смотрела на нее глазами раненой лани.

— Салман что-то давно не показывается,— как бы невзначай сказала Разия Бегум.

— Анну говорил, что он очень занят сейчас.

— Нет, доченька, он из богатой и знатной семьи, что ему за дело до нас, бедняков? Нужно знать свое место.

— Попробуй все-таки поговорить с ним.

— Когда же теперь говорить? Уже поздно.

— Его можно и сейчас разыскать. Пошли Анну.

— Куда же он пойдет на ночь глядя? Он ведь еще совсем ребенок — испугается.

— Я пойду с ним сама.

Разня Бегум удивленно взглянула на Султану и еще раз почувствовала, что она ей больше подруга, чем мать. Разве дочь могла бы сказать матери такие вещи? Что же теперь делать? Как она может послать ее к чужому человеку? «Боже мой, что это происходит? Что я делаю? Нет, я не должна так поступать. Но ведь дочь моя умрет от горя, всю жизнь будет проклинать меня. Скажет: сама так привела в дом отчима». Впервые ей пришла в голову мысль, что она виновата перед дочерью.

— Мама, ты не рассердилась на меня?—срывающимся голосом спросила Султана. Разия Бегум привлекла ее голову к груди.

— Нет, доченька,— дыхание ее прервалось, она задыхалась.

Султана ясно слышала неровные удары ее сердца.

— Поди разбуди Анну и возьми его с собой, но долго не задерживайся. Я боюсь оставаться одна.

— Хорошо,— прошептала Султана, но сердце ее радостно встрепенулось. Она выходила из комнаты, когда мать снова окликнула ее:

— Не задерживайся.

Султана обернулась. Разия Бегум заметила румянец на щеках дочери и радостный блеск в глазах, у нее сразу потеплело на сердце. Она облегченно вздохнула и повернулась на другой бок.

Салман занимался в библиотеке. Услышав голос Анну, он вышел на улицу и чуть не вскрикнул от удивления, увидев Султану.

— Вы теперь к нам совсем не приходите,— робко про; говорила девушка,— вот я и решила сама к вам зайти.

— Я был очень занят эти дни,— виновато сказал Салман.— Как себя чувствует мама?

— У нее каждый день приступы.

Наступило неловкое молчание. Салман сходил к доктору Зеди, взял у него ключ от медпункта и пригласил их войти.

Поняв, что Султана стесняется говорить с ним в присутствии Анну, Салман провел ее в другую комнату. Здесь стоял длинный стол и вокруг него много стульев. Султана села на один из них. Салман зачарованно смотрел на нес. На черном фоне чадры особенно отчетливо выделялись отточенные правильные черты ее лица, а огромные глаза в тени длинных ресниц казались бездонными озерами.

— Что тебя привело сюда так поздно?

— Я пришла узнать, что вы обо мне думаете,— не поднимая головы, проговорила Султана.

Салман растерялся. Он не ожидал такого вопроса, да и в последнее время у него просто не было свободной минуты, чтобы подумать о чем-либо, кроме работы, поэтому он ничего не мог ответить.

У Султаны защемило сердце.

— Возможно, мне больше никогда не удастся так выйти из дому,— проговорила она срывающимся голосом.

— Почему?

— Мама выдает меня замуж.

— Когда? — недоверчиво спросил Салман.

— Послезавтра вечером.

Салман не поверил.

— Что за спешка? — он натянуто улыбнулся.— А не будет ли это опять, как в прошлый раз?

Султана подняла на него оскорбленный взгляд и, стараясь держать себя в руках, сухо ответила:

— То было другое дело. Вы же знаете, почему мама тогда так поступила.— Она помолчала немного.— Мама чувствует себя хуже с каждым днем. Все время твердит, что скоро умрет, поэтому и хочет поскорее выдать меня замуж. Она уже потеряла надежду на выздоровление. Вы ее давно не видели, она так плохо выглядит,— голос девушки задрожал,, глаза наполнились слезами. Она утерла их уголком чадры и снова опустила голову.

Салман молча смотрел на печальное лицо Султаны и думал: «Я люблю ее. Но могу ли я оставить ради нее свою работу? Женитьба может поломать все мои планы. Вместо служения народу, вместо того, чтобы нести в народ просвещение, мне придется зарабатывать деньги. Сначала нужно будет содержать Султану, а там пойдут дети. Целью моей жизни станет заработок. С утра до ночи одна и та же мысль, одни и те же заботы. У миллионов людей так проходит вся жизнь. Что же делать? Отдать Султану другому, Султану, из-за которой я провел не одну бессонную ночь, из-за которой плакал как безумный? И все-таки я не могу поступить иначе. Что ж, она будет жить в моем сердце, как самое дорогое воспоминание. Человек не может справиться со своими чувствами, когда он слаб, когда не ведет ожесточенную борьбу. Передо мной ведь большие и важные цели. Будь у меня даже несколько жизней, их не хватило бы для выполнения этих целей».

Молчание затянулось.

— Я, кажется, напрасно потревожила вас,— услышал Салман голос Султаны и встрепенулся.

— Нет, почему же? А чем занимается человек, за которого мать выдает тебя замуж?

— Работает мастером на электростанции.

— Он ваш родственник?

— Да.

— Матери он нравится?

— Говорит, что да.

Султана отвечала на его вопросы безразлично, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом.

— По-моему, тебе нужно выйти за него замуж,— сказал Салман после непродолжительной паузы.

Султане показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она не вымолвила ни слова, застыв, как изваяние.

— Так будет лучше для нас обоих,— серьезно продолжал Салман.

«Зачем! Зачем я пришла сюда? — подумала Султана.— Я не должна была этого делать. По крайней мере не пришлось бы выслушивать такое. О боже, почему так колет сердце? Что мне делать, что же мне делать?» Она боялась, что сейчас потеряет сознание, упадет без чувств, и поспешно встала.

— Ну, я пойду.

Салман не пытался удержать ее.

— Султана, дело в том, что...— начал он.

Девушка не дала ему договорить.

— Теперь все дела кончились,— она не сводила с Салмана взгляда, в котором была и растерянность, и боль, и любовь. Потом порывисто обхватила его голову руками, на мгновенье прижалась к нему, поцеловала в лоб и отошла. Она не плакала, из уст ее не сорвалось ни слова упрека. Выйдя в соседнюю комнату, Султана растолкала дремавшего на стуле Анну, взяла его за руку и направилась к дверям. Салман шел за ними следом.

— Я провожу вас до дому,— предложил он.— Уже поздно.

— Нет, не надо, я не хочу доставлять вам беспокойство в такой холод,— не глядя на него, отказалась Султана. Голос ее дрожал, она плакала.

На улице стало еще холоднее, Султана и Анну продрогли.

Когда они свернули в свой переулок, где-то завыла собака. В непроницаемой ночной тишине вой этот показался зловещим. Сердце Султаны замерло от дурного предчувствия. Она со всех ног кинулась к дому. Дверь оказалась открытой. Султана вбежала во двор, испуганно огляделась по сторонам. Никого, не слышно ни шороха. В комнате матери горит лампа. Султана вошла. Мать лежала с закрытыми глазами, одна рука ее свесилась с постели. Султана взяла ее руку и не своим голосом закричала:

— Мама, мамочка!

Мать не шевельнулась. Султана начала теребить ее, повторяя сквозь слезы:

— Мама, мамочка, ответь же мне!

Но все было напрасно...

Жаворонки» продолжали расширять свою деятельность. Теперь в различных районах города уже работало пять школ по ликвидации неграмотности и две читальни. Но медпункт был один, и народ там не убывал с утра до позднего вечера. Люди приходили сюда за много миль. У доктора Зеди не было ни минуты свободного времени. Даже по ночам его часто поднимали с постели и уводили к тяжелобольным, но он никогда не выражал недовольства, вставал и, хлопая своими близорукими глазами, иногда даже забыв захватить халат, отправлялся к больному.

«Жаворонки» открыли также кустарную мастерскую. Изделия ее продавались на рынке. Попытались было открыть свою лавку (это сохранило бы большой процент прибыли от проданных вещей, который сейчас приходилось выплачивать всяким посредникам и лавочникам), но пока с этим ничего не получалось.