Инквизитор Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья

Глава 36

Он ещё некоторое время слушает Кёршнера, пока тот рассказывает о происходящих в горожанах переменах, и вдруг спрашивает:

— Друг мой, а какие у вас отношения с господином Виллегундом? Вы же знаете его?

— Знаю, знаю, — отвечает хозяин дома. — Приличный человек. Я имею с ним дела. Хоть и бывший бургомистр, а теперь избранный голова купеческой гильдии, я чванства или спеси за ним не замечал.

— Да, он человек порядочный и толковый, — соглашается с родственником генерал. И так как собеседник этим разговором заинтересовался, Волков и поясняет ему: — Думаю, что пора нам заиметь своего сенатора, и вот решил посоветоваться с вами, как ваше мнение насчёт этого человека? Выборы нам не нужны, так как в совете Малена…

— Да-да, — вспомнил хозяин дома. — Один из сенаторов в совете должен быть назначен от графа Малена.

— Именно, — продолжает генерал. — Вот я и решил узнать у вас, будет ли Виллегунд вам по сердцу?

Вообще-то он и без Кёршнера всё уже решил, но решил потешить торговца кожами, придать значимости его мнению, чтобы тот почувствовал себя человеком, который имеет вес, имеет право что-то решать. И, хорошо зная людей, конечно же, барон угадал, как его вопрос сыграет на настроении Кёршнера. Тот сразу распрямил свои могучие плечи, вздохнул серьёзно и вымолвил со значением:

— Что же тут сказать, бургомистром Виллегунд был хорошим, думаю, что и в городском совете сможет себя проявить. Политик он опытный. Он всех знает, его все знают… Вес этот человек безусловно в городе имеет. Вот только надобно быть уверенными, что Виллегунд соблюдает наши интересы, — здраво рассуждал Кёршнер.

— Ну, об этом не беспокойтесь, друг мой, — заверил родственника барон, — нам выборов ждать будет не нужно, чтобы его отстранить, да и к тому же он торгует зерном, он у меня в Амбарах два склада имеет, так что…

— А согласится ли он? — немного сомневается торговец кожами. — Он сейчас избранный глава купеческой гильдии, — и тут же сам замечает: — Хотя много он от гильдии не получает, там за ним много глаз следит.

— Думаю, что быть сенатором куда выгоднее, чем главой купеческой гильдии, — замечает Волков.

— Ну раз так, — Кёршнер был, конечно, доволен, что в таком важном вопросе барон интересуется его мнением. — Тогда давайте так и поступим.

— В таком случае нам было бы неплохо пригласить на обед первого секретаря магистрата Цойлинга. Он нам пояснит, как будет проще поменять советника, что поставили Малены, на нашего Виллегунда, — говорит Волков.

— Так и приглашу, — соглашается Кёршнер, — скажите когда?

— Так на завтра и приглашайте, — советует Волков. — Тянуть не будем, нам время дорого.

— Уж я давно подметил, что времени терять вы не любите, — говорит хозяин дома.

— Это верно, времени я терять не люблю, — соглашается с купцом генерал. — Не много его нам отведено.

Ёж на этот раз пришёл уже довольно поздно, темно уже было, и Кёршнеры давно ушли спать; как выражался хозяин дома: «Солнышко село, вот и нам свечи палить ни к чему».

Рудеман ушёл ещё раньше, а Волков, теперь в одиночестве, сидел с одной из книг из библиотеки хозяина. Спать он не мог по простой причине. Генерал, надо признаться, волновался. Он понимал, что в городе что-то происходит, но не знал, что именно. Уже думал поднять людей да проехаться по ночным улицам ещё раз, но… Больно то было предсказуемо. Побаивался опытный человек где-нибудь на узкой улочке попасть в засаду. И посему, когда лакей доложил ему о приходе Ежа, а ныне Герхарда Альмстада, он, конечно, обрадовался. Велел лакею привести его к себе в гостиную.

От того несло пивом. И чесноком. Вид у него ну никак не гармонировал с видом роскошной залы. Кто бы увидел его, сразу решил бы, по одной недельной щетине и простой одежде, что человек это самого простого труда и, скорее всего, подёнщик. Лопоухий, лысоватый, с дурацкой, похожей на мокрую тряпку шапкой в руках, в стоптанных башмаках и с подбитым глазом. Нет, ну настоящий подёнщик, тут двух мнений быть не может. Пьянь тарифная, голь перекатная. Но, несмотря на запах пива, говорил Герхард вполне трезво.

— О вас в городе только и разговор. Куда ни приди, хоть на рынок, хоть в кабак, только и слышно: Эшбахт, Эшбахт…

— И что говорят?

— Гадают люди. Кончится всё на вчерашней стрельбе или нет. Но все думают, что не кончится. Стали говорить, что к городу идёт ваш отряд, — Волков кивает: да, хорошо, это то, что нам нужно; а Ёж рассказывает дальше: — Всех интересует, смогут ли Малены не пустить его в город.

— И что же думают люди? — спрашивает генерал.

— Думают, что не смогут, говорят, вы уже тут, если ворота городские и запрут, так вы их сами откроете, говорят, что больно у вас в городе друзей много, говорят, многие фамилии за вас, а ещё говорят, что Малены всем надоели, больно злые. Сколько лет уже в городе бесчинствуют…

— Так и говорят: бесчинствуют?

— Да, так и сказал один мужичок торговый на рынке. Всем не понравилось, что они покусились на маленького графа, говорят, то большое зло.

«Мнение горожан… Заслуга епископа. Не зря я всё-таки столько серебра отдал, чтобы отца Бартоломея на маленскую кафедру поставить».

И тут генерал замечает перемену в своём человеке — он как будто сомневается, не хочет говорить о чём-то, но генерал таких недосказанностей не любит.

— Ну, чего мнёшься, говори. Что там у тебя ещё?

— Так то про графиню… — всё ещё сомневается Ёж. — Болтают сволочи всякое непотребное…

Ну, уж теперь генерал просто не мог не продолжить этот разговор.

— И что болтают?

— Уж извините, господин… но… говорят, что она не графиня… — начинает Альмстад.

И тут всё хорошее настроение, что было пришло к нему, сразу развеялось, словно и не было.

— Говорят, что не графиня? — переспросил генерал.

— Да, говорили, что она вам не сестра, — он опять мнётся, опять извиняется, — вы уж не злитесь, но врали, что она какая-то девка блудная, вы её подобрали где-то, а ещё говорили, что вы её старому графу специально подсунули, а она его приворожила, околдовала, чтобы богатства его прибрать. А я вот думаю, чего ей там колдовать, графине-то, она и без колдовства любому голову вскружит. Вот так, значит, про неё сказывали. И ещё говорил тот человек, что в Вильбурге уже про то знают и что будут дело расследовать.

«А вот тебе и два монаха, о которых епископ сказывал; привезли, значит, из Вильбурга новости».

Волков закидывает голову, некоторое время глядит на потолок. А потом вдруг опускает глаза на своего человека.

— Слушай, Ёж… А чего же ты столько лет имя своё настоящее скрывал? Даже дружку своему — и то тайны не раскрывал?

От такой перемены в разговоре Альмстад даже опешил и с ответом тянул, и тогда генерал сам предположил, поинтересовался, эдак чуть улыбаясь:

— Зарезал, поди, кого?

— Да, не-е… Не зарезал, — наконец отвечает Ёж. — Дубьём подлеца оприходовал.

— По пьяному делу или по делу стоящему?

— Да из-за жены… Да и то не до смерти, — нехотя признается Альмстад, махнув рукой. — Ходил к ней один… Я его раз поймал, так он убежал… Я и жене тогда всё объяснил, поклялась, что более не будет, но всё мне казалось, что это у них не кончилось… Тогда я стал сторожить их и подстерёг его как-то, и уже тогда… Покалечил, в общем. Мослы переломал ему… башку раскурочил… мослы потом срослись плохо. Кривобокий он стал, ногу приволакивать стал… А он племянник одного богатея был, у того все судейские в дружках, а сам он был писарем при городских складах, при деньгах всегда… — Ёж опять машет рукой, и в жесте его читается большая досада, — что же тут мне было делать… В общем, пришлось мне бежать… По городам помыкался, пока с господином коннетаблем не познакомился… А потом… недавно вот, на Крещение, письмецо в Гровен сестре написал, уж столько лет ни слуху ни духу о родне не было, у неё муж помер ещё до моего побега, а она пишет в ответ, что живёт сама скудно, а этот увечный, сволочь, с моей женой проживает, уже два года как вместе живут и к моим двум детям ещё и своего нажили… Ну, я сестре-то все деньги, что накопил в Эшбахте, и послал… Они мне к чему? А у неё дети… А своих детей я, поди, и не узнаю нынче… — видно, что ситуация эта всё ещё была горька для Ежа. И дальше он ничего говорить не хочет.

И, чтобы как-то утешить его, Волков вспоминает:

— У моей жены тоже был хахаль… — тут генерал усмехается, — тоже был наглый, но я его не покалечил, я его убил… И повесил на заборе, чтобы жена видела… Да и все остальные…

Герхард Альмстад из Гровена смотрит на барона с удивлением, что ли: как, дескать, то раскрывать можно, да ещё и смеяться? То же великая обида всякому человеку. Но генерал опять разговор меняет:

— Слушай, Герхард из Гровена, а кто там болтал это всё про графиню?

— Да мужичок один на рыночной площади.

— Из торговых? — уточняет Волков.

— Нет… — Ёж качает головой. — Не из торговых. Он сам по себе был, в одежде хорошей… Не богатой, но и не как у меня. Сам чистый, говорил хорошо, грамотный, видно. При берете был. Он у столба объявлений стоял, там, где глашатаи кричат. Зазывал людей.

— И что же, людишки его слушали?

— Дюжина, а может, и поболее… — вспоминал Альмстад. — Вокруг стояли, рты поразевали. Кто-то верил, а кто-то говорил, что брехня всё это, что это Малены на графиню наговаривают, чтобы у неё герб отобрать.

Волков задумчиво кивал, глядя мимо собеседника. Ничего в этом нового для него не было, как, впрочем, и хорошего. В том, что это всё давно дошло и до герцога, он не сомневался. Обер-прокурор постарался бы, мимо такого не прошёл бы, но сеньор никогда про то с Волковым речи не заводил. Не заводил — не заводил, а вдруг и заведёт…

«Видно, держит это до случая. И в любой надобный ему момент даст делу ход. Как будто топор над головою занёс — только посмей ослушаться… Это хорошо, что Брунхильда с графом сбежали в Ланн… Там обер-прокурору её на допрос не вызвать. Глупая, глупая, а её, дуру, словно Господь бережёт. Вот дьявол… Как же мне нужен замок! Как нужен!».

Он наконец обращает внимание на Ежа.

— А что прапорщик наш? Ты с теми двумя стражниками, вижу, встречался. Вон как от тебя пивом-то разит…

— Не пришлось, — отвечает Альмстад. — Встретились, как договорились, сначала вроде уже и думали куда пойти, а потом они забоялись чего-то, я и сам не понял чего. В общем, отказались… Так, побалакали малость… А я уже думал, как разговор вести с ними. Но ничего, как говорится, нет худа без добра. Как раз узнал у них, где этот их прапорщик Бломберг жил…

— Жил? — прошедшая форма насторожила генерала.

— Ну да… Жил, а давеча с места съехал.

— Давеча?

— Вчера, — сообщил Ёж. — Хозяин сказал, вчера. Вроде, говорит, день к вечеру пошёл, а Бломберги пригнали телегу и стали вещи собирать. Словно торопились куда…

«Известно почему заторопились. Я в город приехал. Вот и стал он вещички собирать».

— Да, вот… Я, значит, хозяина его дома нашёл, снимал он у него угол, угол хороший, в две комнаты с большой кроватью, а помимо ещё оплачивал одно место в конюшне для коня. Жил с бабой какой-то, хозяину говорил, что жена, но бабу называл не своей фамилией, а на другой манер. В общем, это всё непонятно, а детей у них не было. А баба та всё время просила у него денег на платья. О том ругалась с ним, говорила, что в гости к товаркам ходить ей не в чем.

— И куда они поехали на ночь глядя? — интересуется Волков. — Не смог узнать?

— Да как тут узнать… — качает головой Ёж. — Но я узнал, что недалеко. Мальчишка, что помогал прапорщику вещи таскать, сказал, что возница ныл всё время, просил их поторопиться, так как хочет до ночи назад в город поспеть, а если не поспеет, дескать, если ворота закроют, то он с Бломберга ещё денег просить станет. А значит, он из города выехал, но далеко не уехал.

— Верно, — соглашается барон. — Верно. Ты знаешь что? — он на секунду задумывается. — Ты сыщи того возницу. Может, кто его знает, может, лошадь у него приметная…

— Да… Верно… Сыщу, сыщу… — кивает Ёж. — Это вы хорошо придумали. Спрошу у мальчишки, у хозяина, кто вещички прапорщику возил, а потом среди извозных поспрашиваю. Так и найдём Бломберга этого.

Это было, конечно, важно — найти этого Бломберга, но генерал знал, что это не конечное звено в цепи. Простой прапорщик уж должен быть совсем лихим человеком, чтобы вот так вот отважиться саботировать свою службу. Не прийти на помощь важной фамилии.

И даже пусть так, пусть отважился бы он, может, человек это бесшабашный, а продолжили ему денег немало. Но тогда на следующее утро его бы со службы попёрли, а может, и из города выперли. Но стражники такого Ежу не рассказывали. Видно, прапорщик до самого приезда генерала в город на службе всё ещё состоял.

— Ладно, — заканчивает разговор Волков. — Деньги у тебя ещё есть?

— Есть, есть, — отвечает Герхард из Гровена. — Я и не потратил ничего из того, что вы дали, — он встаёт и тут спохватывается: — Да, вот дурья башка… Вот ещё что: девка одна городская на рынке, возле корыт у колодца, сказывала, что у её отца один из холуёв Гейзенберга две телеги купил. Отец вторую отдавать не хотел, мол, самому нужна, так он денег лишних отцу дал и обе телеги забрал. Вот так, господин.

— Хороший знак, — ответил барон. Если Малены и вправду бежать собрались из города, не дожидаясь «прихода Брюнхвальда с пушками», то затея его, кажется, удавалась.

— Хороший? — сомневается Герхард из Гровена. — Чего же тут хорошего? Обозлили вы их так, что они, не ровен час, соберутся все кто есть и кинутся на вас. А при вас всего двадцать людей. Могут и одолеть. Убить могут.

— Нет, не могут они меня одолеть, убить в открытую не могут, могли бы — давно бы уже попытались, — уверенно говорит генерал. — Я же фаворит герцога. А герцог наш известен своей строгостью, он даже со своими родственниками церемониться не станет, надо будет — отправит на эшафот. Слыхал я, что лет пятнадцать назад он отрубил голову своему племяннику за заговор. Так что напасть они могут на мальчишку-графа, на него герцогу наплевать, а я ему ещё нужен.

— Ну и хорошо, коли так, но вы бы, господин, всё равно людей ещё к себе позвали, — размышляет Ёж и встаёт. — Ладно, пойду я… — но прежде чем напялить уже свою дурацкую шапку и уйти, он и говорит: — Спасибо вам, господин.

— Спасибо? — генерал внимательно глядит на своего человека. — За что спасибо-то?

— За душевность вашу, — вдруг сообщает ему Герхард из Гровена. И поясняет, видя ещё большее удивление в глазах генерала: — За наш разговор. Я ведь свою историю никому никогда не рассказывал… Даже пьян бывал — и то молчал, а тут с вами поговорил… Я вам про свою жену, вы мне про вашу… И знаете, аж на душе легче стало.

— Вот и хорошо, — отвечает ему Волков. — Вот и ступай с лёгкой душой, возницу искать.

— Завтра сыщу, — обещает Ёж, надевает шапку, что больше похожа на тряпку, кланяется и уходит.

Ну и, естественно, в этот вечер заснуть быстро он не мог. Как тут можно заснуть, когда в голове столько разных мыслей, причём мыслей тревожных?