Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 40

Несмотря на то, что Нейман и его люди были заняты необычным делом, шли весьма быстро. Без привалов. И ещё за три часа до заката вернулись в лагерь. Можно, конечно, было выслать вестового вперёд с приказом к Брюнхвальду собирать лагерь, чтобы пройти за этот день ещё какое-то расстояние. Но солдаты, что ходили с генералом в Мемминг, уже устали, и Волков решил дать им отдохнуть до следующего утра. Полковник вышел встречать своего товарища и начал доклад, едва Волков стал вылезать из кареты.

— У нас всё хорошо. Люди отдохнули, лошади тоже. И у вас, друг мой, судя по обозу и пленным, тоже всё хорошо. Опять же телег и лошадок хороших прихватили.

— Да, серебро я забрал, всё прошло почти без крови, двоих наших мужики поранили, но не сильно. Жить будут.

И тут Карл говорит ему, как бы между делом, но всё-таки с этаким намёком на значимость:

— Госпожа всё интересовалась, когда вы будете, а ещё сама дважды после полудня поднималась на пригорок, смотрела на дорогу, не видно ли вашего отряда.

— Торопится домой, — пояснил генерал, разминая затёкшие члены и мечтая снять весь доспех, а не только горжет и кирасу. — У неё дочь больна. Она её не видела давно, не знает, что с нею. Волнуется, как и положено всякой матери.

— Да, она за завтраком про то говорила, — согласился Брюнхвальд.

— Карл, прошу вас, распорядитесь насчёт помывки. Бог знает, сколько времени я по этой жаре таскаюсь в железе, — просил товарища Волков, идя по лагерю туда, где было место принцессы. Он удивился, что она, при её-то нетерпении ехать домой, ещё не выбежала ему навстречу.

— Я всё устрою, ручей тут ледяной, я велю согреть вам воды, — отвечал полковник и тут же интересовался: — Я вижу, баб вы в деревне прихватили, то солдат порадовать?

— Да, а поутру Нейман их повесит, то челядь из замка. Бабы те злобные служили колдунам на совесть. Там среди них есть две, Жужа и Гошпа, так то тюремщицы маркграфини, Кляйбер вам их покажет; вы прикажите, Карл, баб этих отделить от остальных и привести к её карете. А потом догоняйте меня.

А в лагере их ждали, готовили еду, по лагерю разносился запах жареного на сале лука. Как раз к этому раннему ужину поспели три бочки пива, которые Дорфус забрал в маленьком трактирчике в Мемминге, ничего трактирщику не заплатив. Генерал прошёлся по лагерю, переговорил с Хаазе и не нашёл, к чему придраться. Уж если Карл Брюнхвальд что-то делал, он делал всё правильно, со знанием всех мелочей. И даже тут, в лагере, который ставили всего на пару дней, он солдатам валяться не давал.

Принцесса встретила его возле своей кареты, и была… была она в другом платье. Вовсе не таком простом, в котором генерал её повстречал. Это платье облегало её стан в талии. И, несомненно, преподносило Её Высочество более выгодно. Особенно хорошо смотрелась её грудь на фоне утянутой талии.

И, кажется, — он того наверняка сказать не мог — но женщина использовала румяна. Или что-то ещё для глаз… И никаких открытых волос. На голове у женщины был замысловатый чепец, скрывавший волосы почти полностью. Она стояла, ждала приближения мужчин с видом величавым, но благосклонным, с мягкой улыбкой на устах. Может, и не первая красавица, но женщина явно из тех, которых почти все мужчины сочтут безусловно желанной. И барон никогда бы не понял, что женщина волнуется, если бы та не сжимала в кулачках платка. Тут же, как и положено, был и его оруженосец. Он стоял за спиной Её Высочества. И когда командир приблизился, сделал пару шагов ему навстречу.

Волков протянул ему руку как равному. И тот молча пожал её. И в их быстром касании, без всяких слов, было всё сказано: «Ну как прошла ночь, фон Готт?» — «Было тихо, сеньор. С принцессой всё в порядке».

— Ваше Высочество! — генерал и Карл Брюнхвальд поклонились ей.

— Господа, — маркграфиня кивнула им благосклонно. — Барон, как прошла ваша затея? Я видела, что вы вернулись с какими-то женщинами.

— Моя затея удалась, госпожа, — отвечал ей генерал с улыбкою. — Эти женщины — челядь колдунов, я изловил их, и среди них были… те, кого вы хорошо знаете.

Маркграфиня переменилась в лице, от того величественного спокойствия, с которым она встречала барона, и следа не осталось; тут уже и на платок нечего было смотреть. Её глаза вспыхнули. Злорадно или радостно.

— Неужто вы схватили графиню?

— О нет… — Волков покачал головой. — Нет, не графиню. К сожалению, лишь её холопок. Господа сумели от нас сбежать ещё до того, как мы приблизилась к Меммингу.

И тут он сделал знак: давайте их сюда. И солдаты поволокли к госпоже двух высоких, крупных женщин. И принцесса тут же их признала:

— Ах вот вы о ком! — было видно, что Её Высочество немного разочарована: жаль, что не графиня и не граф. Конечно, ей бы хотелось видеть виновников её пленения, а не грубых тюремщиц, но и то разочарование длилось всего мгновение, до тех пор, пока перед нею не были поставлены на колени две женщины со скрученными за спиной руками. Они не поднимали голов, не хотели глядеть в лицо Её Высочества. И тогда солдат, что привёл их, сорвал с их голов чепцы. Дёрнул каждую за волосы сзади: ну-ка поднимите морды, принцесса желает видеть ваши глаза. И тут две эти крупные, сильные бабищи стали от принцессы отворачиваться.

— И что же? Вы даже не взглянете на меня? — произнесла та, подождав некоторое время. — Может, хотите сказать что-то? Или посмеётесь? Вы ведь, кажется, любили позлословить у меня за спиной. А ещё любили сидеть и смотреть, как я ем. А может, желаете меня пихнуть или толкнуть в спину? Не хотите ли снова порыться в моих вещах? Прикажете принести сундук? Вам ведь то нравилось, не правда ли? — но Жужа и Гошпа даже не пошевелились, едва дышали. Они так и не отважилась взглянуть на ту женщину, которую охраняли и притесняли, когда чувствовали над нею власть. — Нет? И глаз даже не поднимают, подлые. Быть вам нынче поротыми.

«Поротыми?».

Вообще-то генерал собирался их сдать в Инквизицию вместе со свинарём, чтобы они тоже дали показания на своих хозяев; впрочем, одно другому не мешало. Если госпоже будет угодно, у него найдётся сержант, умеющий обращаться с кнутом. И он спросил:

— Желаете, чтобы их секли до ужина?

— Да, пусть их высекут, — говорила она твёрдо, но без особой радости. — Чтобы знали впредь, как надобно вести себя с госпожами благородными.

— Карл, распорядитесь на сей счёт, — просил полковника генерал.

— Барон, а вы расскажите мне, как же вам удалось изловить этих зловредных женщин.

Брюнхвальд ушёл по делам, а они уселись на удобно уложенные мешки с горохом возле небольшого костерка, всё это было заботливо устроено фон Готтом. И теперь они могли поговорить, пока греется вода для купания, пока им не подадут ужин. Оруженосец послал человека, и он сбегал к кашеварам, которые как раз откупоривали пиво, и принёс один кувшин. Пиво было тёмное, мутное, дурное. Явно перестоявшее и потому хмельное. Но ничего другого у них не было.

— Горькое. При моих вещах, что я оставил в трактире, — говорил генерал, — есть хорошее вино. Завтра поутру будем уже там. И карета моя лучше этих.

Правда, было тут, в лагере, ещё вино. Но то вино, которое они взяли из погребов Тельвисов, из разбитых бочек, он предлагать принцессе не решался, хотя знал, что напиток тот вполне употребим, так как солдаты, что переливали вино в целые бочки, были явно навеселе. Ну а как иначе, солдат на то и солдат, чтобы выпить дармового винца, если представится возможность. Вот только принцессе пить такое не полагалось, так как почему-то казалось генералу, что солдаты его ослушались и собрали пролитое на пол вино также. Им и такое пошло бы, а вот Её Высочеству то было пить ну никак нельзя. Так что пили они горькое пиво, но из прекрасных серебряных стаканов, что нашёл Кляйбер в обозе с трофейной посудой.

А тут пришёл один из сержантов, высокий, бородатый, в руке кнут, и спрашивает:

— Господин, мне велено баб высечь, полковник послал спросить, мне тех баб сюда привести, при вас сечь?

Волков взглянул на принцессу и сразу понял, что она наказания видеть не желает; и тогда сказал:

— Нет, бей там, у дороги, но… не налегай. Помни — то женщины. Бей больше по задам, а не по спинам.

— Ага, — понимающе кивнул сержант. — По задам…

— Кожу им не рви, чтобы потом не хворали, я их ещё в Комиссию сдать хочу. Десятка ударов каждой будет вполне. Нужно, чтобы перед святыми отцами предстали они здоровыми.

— Понял, господин, — кивнул сержант и ушёл.

— Так вы их думаете святым отцам отдать? — спросила маркграфиня.

— Да, — говорит ей генерал, — как и ещё одного. Свинарь был у Тельвисов в подручных, большой злодей. Думаю, что если святые отцы возьмут с этих троих показания, то графу с графиней и их дружкам места в этих краях более не будет. Анафеме их предадут и учредят розыск.

— Розыск? — переспросила принцесса. И тут Её Высочество делает большой глоток дурного пива и как бы невзначай спрашивает:

— А что же, барон, Тельвис — графство, кажется мне, не бедное?

— Да уж не бедное, единственная дорога из Винцлау в кантоны идёт через это ущелье. И дорога та оживлённая. А граф тут две таможни поставил. И мужики здешние необычайно упитанны, барщиной вовсе не измождены. Уж и не знаю, может, какой оброк и платят, но думается мне, что вся их барщина — это только ремонт дороги. Здешним господам от мужика много не нужно было, они с дороги кормились.

Конечно, он мог добавить для убедительности, что у него в обозе несколько подвод, гружёных деньгами и серебряной посудой Тельвисов. И это только то, что Фаркаш фон Тельвисы с собой не смогли увезти, а ведь у них, по словам прислуги, и золото было. Но зачем маркграфине про то знать? И он закончил:

— Так что в доходности графства сомневаться не приходится.

Он уже начал понимать, к чему маркграфиня задала этот вопрос, так она тут же и подтвердила его догадку:

— А раз Тельвисов предадут святые отцы анафеме, так, значит, у меня есть добрый повод феод возвратить в домен фамилии Винцлау.

— Сеньор всегда может потребовать у вассала возврата феода, — заметил Волков меланхолично, сам думая при этом: «И вассалу придётся поместье вернуть, если, конечно, он не построит хороший замок на берегу большой реки, о который сеньор может и зубы поломать».

— Если сеньор не хочет раздразнить других своих вассалов, лучше ему всё-таки для того иметь хороший повод, — не согласилась с ним принцесса и продолжила рассуждения: — А какой повод может быть лучше анафемы? Ну, разве что открытое предательство.

«Нет, она точно не глупа!».

Он не успел ничего ей сказать, так как пришёл Кляйбер и сообщил:

— Господин, вода согрелась.

— Я должен вас оставить, Ваше Высочество, — сказал ей генерал, и она ответила ему:

— Барон, ненадолго, прошу вас.

— Конечно же, — ответил он и ушёл мыться.

А пока мылся, стал думать об их разговоре, о том, что доход эта дорога и вправду приносит хороший. Кляйбер ему помогал вымыться, пока фон Готт был при принцессе. А после омовений генерал почувствовал себя заметно бодрее, несмотря на то что начали сгущаться сумерки. Жаль, что одежды у него не было чистой. Ну, это он надеялся исправить завтра утром; в его карете, что осталась со слугами в трактире, был сундук с чистой и хорошей одеждой. Ещё ему придали бодрости женские крики, что доносились от дороги. Это сержант воздавал должное Жуже или Гошпе. И те кричали истошно. Бич — дело нешуточное, двадцать ударов, произведённых настоящим палачом, отправляют крепкого мужика хворать, лежать на пузе месяц, пока разодранная кожа на спине зарастёт. Пусть сержант даже и бьёт женщин вполсилы, всё равно бабам сейчас несладко.

«Вон как орут. Ничего, ничего… „И по делам вашим воздам вам!“ — вспоминал он. — Надеюсь, маркграфиня слышит эти крики!».

Волков, признаться, поспал в карете во время пути и теперь хотел есть. Поэтому он торопился, к тому же его принцесса о том просила. И вскоре он уже был у костра на своих мешках. И теперь ему принесли еду, простую солдатскую. Горох с салом. И тут он подумал, что такое принцесса есть не станет, но та ела, хотя просила себе немного. И он тогда говорит:

— Ваши обидчицы получили по заслугам. Уже раскаялись, думаю.

— Я даже тут слышала, — отвечала маркграфиня. И вдруг засмеялась. — Пусть их ещё потом святые отцы с пристрастием расспросят. А я ещё порадуюсь.

Она была так задорна? Волков взглянул на неё с некоторым удивлением: что это с нею? И заметил, что женщина весела, и у неё горят глаза. А тут маркграфиня берёт свой стакан и допивает всё, что было в нём. И уже в третий раз просит кашевара, что был тут же, снова его наполнить.

«Ах вот оно в чём дело! — догадывается барон. — Пиво-то крепкое».