Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Глава 42

Три солдата из людей Неймана охраняли четырёх женщин и трёх мужчин, одного из которых генерал помнил.

— Тебя, кажется, зовут Бауэр, — Волков указал пальцем на крупного, сильного мужика, что сидел прямо на полу конюшни.

— Да, господин, — бурчал тот, даже не поворачивая головы к генералу. — Так меня зовут.

— И ты тут хозяин?

— Да, господин, — трактирщик опять не повернулся к нему.

— А я твой постоялец, был тут у тебя, дня четыре назад, — Волков прошёлся по конюшне, разглядывая лошадей.

— Я помню, господин.

— Помнишь, Бауэр? Это хорошо, — генерал обернулся к нему. — Я вот тоже помню, что оставил у тебя в конюшне четырёх коней под карету, кони были хорошие, а ещё двух коней под седло. Это были мои кони, я сам на них ездил, и стоили они по сто талеров каждый, — Волков не отрывал от трактирщика взгляда. — А теперь я своих коней что-то не вижу.

На это трактирщик ему ответил нехотя:

— Про то я уже сказал вашему человеку.

— А-а… Сказал, значит? — говорит генерал. Уже по поведению всех схваченных генерал понимал, что дело тут нечисто. Бабы были напуганы, а мужики все насупившиеся, мрачные. — А может, и мне скажешь, куда делись мои кони и моя карета?

— Люди ваши… — начал трактирщик и замолчал.

— Люди мои? И что же они сделали такого?

— Собрались да уехали, — бурчал Бауэр. Он так и не хотел смотреть на генерала.

— Уехали? И сундуки мои забрали, поди? — догадывается Волков.

— Всё забрали, — теперь трактирщик говорит так, словно огрызается.

— Без моего ведома уехали, — размышляет вслух генерал. — А куда подались, случайно не сказали тебе?

— Не сказали, — отвечает трактирщик. — Собрались в одночасье, да уехали.

— Эх, времена… — генерал словно размышляет. — Хороших слуг не сыскать. А найдёшь каких, так те, и пяти лет не прослужив, норовят обворовать своего господина, — он поднимает глаза и случайно замечает у одного из солдат Неймана в руке связку больших ключей. И тут же интересуется у него: — А это у тебя откуда?

— Вон у той старой бабы отнял, — отвечает солдат указывая на одну из женщин, самую взрослую. И тогда Волков продолжает:

— А это твои сыновья, дочери?

— Мои, — отвечает Бауэр.

— А ну-ка, ребята, — генерал указывает на самую молодую женщину. — Берите-ка вот эту, и за мной, — и сам идёт из конюшен на улицу.

— А-а-а!.. — девка заорала с перепуга, когда два солдата подхватили её под руки, подняли и потащили за командиром.

Её вытащили, а она едва не мертва от страха, трясётся аж, и то для генерала верный признак.

— Да не бойся ты, — говорит он, а сам рукой проводит её по щеке. — Ты просто ответь мне на один вопрос… И всё, бить тебя никто не будет, никто не будет мучать.

— Чего вам? Спрашивайте, — через силу выдыхает молодая женщина, а у самой ноги ватные, солдатам её держать приходится.

— Люди мои уехали, значит? — задаёт он первый вопрос.

— Уехали, господин, уехали, — отвечает она поспешно. — Собрались одним днём и уехали.

— А когда же это было?

— Так вчера, — почти сразу отвечала женщина.

— Вчера? — прикидывает Волков. — Может, им весть какая пришла? С чего бы им, меня не дождавшись, уехать?

— Так почём мне знать, господин? — почти хнычет она.

— То есть вчера уехали, ни слова не сказав: почему едут, куда?

— Ну, господин, мне ни слова не сказали, может, тестю, или мужу, — говорит женщина и, кажется, мечтает лишь о том, чтоб побыстрее закончить этот разговор.

— Ну хорошо, — Волков снова касается её щеки. — Посиди-ка тут.

И просит солдат привести следующую женщину.

— Ту, что в грязном, ведите.

И солдаты приводят ему следующую, эта уже и не молода, и одежда её грязна, видно, что она тут занимается самой тяжкой работой.

— Служишь здесь? — интересуется генерал.

— Батрачим мы с мужем на господина, — отвечает она.

— Задолжали, значит, Бауэру?

— Муж задолжал, — отвечает она.

— А где же он сам?

— Не знаю, — эта женщина ведёт себя намного спокойнее. Видно, ей нечего бояться. — Как люди ваши приехали, так я его не видела. Может, прячется от вас.

— А чего же ему от нас прятаться?

— Ну, вы люди военные, говорят, вы графский замок спалили, — она пожимает плечами. — Вот и боится вас. Мало ли…

— Ну ладно, — он понимающе кивает. — Скажи-ка мне, а когда мои люди отсюда уехали?

Она смотрит на него и не отвечает поначалу.

— Ну, что молчишь? — требует ответа барон. — Не помнишь, что ли?

— Ну так вы с графом отъехали, а они на следующее утро вроде тоже подались.

— На следующее утро? — уточняет генерал.

— Ну да, — нехотя соглашается батрачка. И тут же добавляет: — хотя я уже и не помню толком.

«Кто-то из баб врёт… Ну, или ошибается».

И тогда он снова идёт в конюшню и говорит тому солдату, который в руках держит ключи:

— Дай-ка взглянуть.

Солдат даёт ему связку ключей, и генерал, рассмотрев их, определяет: два ключа от замков навесных, один от большого замка дверного, а ещё два, видно, от сундуков.

— Так, значит, вот у этой вы ключи забрали? — он кивает на старуху.

— Да, господин, — отвечает солдат.

— А ну вставай, старая, — говорит ей Волков, — пойдём посмотрим твои сокровища.

Но женщина не шевелится, она словно не слышит его, и тогда генерал командует:

— Встряхните её. Чего она спит у вас?

— Не троньте её, — Бауэр, сидевший было и ко всему происходящему относящийся безучастно, вдруг попытался встать, но тут же получил в правый бок, под рёбра, хороший удар солдатского башмака, охнул, схватился за бок и замер на мгновение. Но когда солдаты стали хватать женщину под руки, он снова попытался встать, и стоявший сзади солдат врезал ему как следует, уже древком алебарды по затылку. Да с таким хорошим звуком, от которых у многих ёкнуло бы в животе. Могучий трактирщик повалился ничком, а с его затылка по серым от седины волосам бодрой струйкой потекла тёмная кровь, заливая доски пола конюшни.

— Ах ты… — только и выдохнул Бауэр.

— Дорфус, — распоряжается генерал. — Позовите ещё людей, обыщите весь трактир, тут должен быть ещё один человек, или, может найдёте что из моих вещей.

А солдаты уже волокли старуху, может, жену его, на улицу, а оттуда в дом, и Волков, идя рядом, спрашивал у неё:

— Ну, старая, говори, где твои сундуки. Да не молчи ты, всё равно найду.

Нет, она так и не заговорила, лишь таращилась на него и, как ни хлестали её солдаты по щекам, так ничего и не говорила. Пришлось барону самому осматривать комнаты, прежде чем он нашёл одну кладовую дверь, запертую на замок, к которому как раз подошёл ключ с вязанки.

— А ну-ка раздобудьте света, — просит генерал, отворяя дверь и замечая, что окно в кладовой маленькое и света даёт мало.

Пока солдаты искали лампу да пока её разжигали, Волков, поглядывая на остолбеневшую старую бабу, рассматривал сундуки. А их, как и ключей, было как раз два. Ещё тут было всего много, но больших ценностей не было. Наконец солдат принёс зажжённую лампу, и тогда генерал, чуть покопавшись с ключами, отпёр первый сундук. То был сундук с одеждами… И что же в нём лежало сверху?

Так дорогая шуба, чёрного меха на подкладке красного шёлка. Новая. Как раз взятая им с собой на всякий случай, если надо будет представляться перед графиней или вдруг в горах случится холод.

От того старуха и остолбенела, и стояла так у двери кладовой, застыв и не издавая ни звука; знала, сволочь, что хозяин сразу найдёт и признает свою вещь. А под шубой был его колет синей парчи и ещё один чёрного бархата. И чулки шёлковые синие. И туфли парадные, и другие прекрасные и дорогие его вещи. А под ними был всякий хлам, что носят люди простых сословий. Даже солдату, что держал лампу, всё стало ясно, и он, видя меха и парчу, разумно предположил:

— То не деревенские вещи, господин. Не по Сеньке шапка.

— Не по Сеньке, — согласился генерал.

Что тут говорить, Волков уже знал, что слуг его, Гюнтера и Томаса, эти твари скорее всего убили. Коней и карету отправили куда-то, продали. Он вздохнул, взглянул на старуху и стал отпирать второй сундук. И там тоже были его вещи. Его дорожная утварь. Серебряный кувшин для вина, серебряная посуда. Серебряная его цепь, дарованная герцогом Ребенрее. Таз и кувшин для омовений, медные, сделанные с большим искусством. А ещё набор для бритья. Его набор. Дальше лежали всякие вещи, но уже не его.

Волков встал, подошёл к старухе и, глядя на неё взглядом тяжёлым, спросил весьма сурово:

— Слуги мои где?

Но старуха ему ничего не ответила, стояла, косилась на него, как испуганная кобыла и молчала. Рот разинула, дышала и молчала.

Солдат, что был при генерале, уже достал из сундука большую скатерть, начал в неё собирать вещи господина, а другой солдат схватил старуху и поволок её из дому на улицу.

Там, у конюшни, всё ещё сидели на земле две молодые женщины. И тогда Волков, забрав у солдата куль со своими вещами, подошёл к испуганной молодухе и положил его перед нею, а потом просто развернул, разбросал концы скатерти в разные стороны, словно предлагая молодой женщине посмотреть на его вещи. А сам, глядя на неё, и говорит:

— Это мои вещи, я их в ваших сундуках нашёл.

А она смотрит на те дорогие вещи с ужасом, глаза широко раскрыв. А генерал ей и говорит тихо:

— Не уезжали мои люди от вас. Убили вы их.

И тут уже девка не выдержала и заорала:

— А-а-а-а! — и сама при том уши зажимает руками, как будто крика своего слышать не хочет. — А-а-а! — и так орала, пока генерал, поморщившись, не сделал солдату знак: заткни уже её. И солдат дуру ударил по лицу несильно, для острастки: ну, хватит орать, хватит уже.

Тут с улицы во двор трактира вбегает солдат, подбегает к генералу и, как тот на него смотрит, сразу говорит:

— Госпожа интересуется, отчего стоим, скоро ли поедем? Можно ли выйти ей?

— Передай госпоже, что выходить не следует, скоро дальше поедем, — отвечал ему генерал, а сам смотрел, как из-за угла ещё один его человек вывел какого-то мужичка и ведёт его к командиру. Подвёл и говорит:

— Вот, господин, за свинарником таился, господин майор велели к вам его вести.

— Так, — генерал обернулся к мужичку. — Кто ты таков и почему от меня прятался? Ну! Говори же, подлец!

А мужичок-то молчит, он испуган сильно. И видя то, тогда вдруг заговорила та самая батрачка:

— То муж мой, Ганс. Мы батрачим у Бауэров.

— Отчего прятался?

— Так боялся он вас, — снова за мужа отвечает жена.

— Боялся? — и тут генерал вдруг становится ласков. Он вдруг, не брезгуя вовсе, кладёт руку батраку на плечо, отводит его в сторону и говорит ему:

— Ежели тебя принуждали к дурному, то ты не бойся. Расскажи, как было, и я, если ты не виновен, тебя наказывать не буду.

— А что же, господин, рассказать вам? — спрашивает батрак, он едва жив от страха.

— Расскажи-ка, кто убил моих людей, — просит, именно просит его генерал. — А то говорят мне, будто это твоих рук дело.

— Моих рук⁈ — восклицает мужичок удивлённо. — Да нет же. То не я, господин! — начинает говорить он быстро, спешит, будто боится, что ему не дадут оправдаться. — Истинно говорю вам — не я.

— А кто? — продолжает интересоваться барон.

— Господин, как перед Богом говорю вам, крови на моих руках нет.

— Так скажи, на чьих, ну… кто погубил людей моих?

— Так сам хозяин, — сообщает Ганс нехотя.

— Ну давай, давай, рассказывай, как было дело.

— А так и было, — начал всё так же нехотя Ганс. — Как вы отбыли с графом, так Бауэр и говорит: всё, постоялец, дескать, не жилец, графья его… то есть вас… изживут. И сам ещё смеётся. Говорил на вас, что вы глупец, раз согласились в замок ехать, как заяц в удавку сами полезли. Ещё говорил, что имущество у вас знатное, говорил, что таких карет, как ваша за всю жизнь не видел, и что кони у вас очень хороши. Что за всё это в Туллингене хорошую деньгу дадут. И говорит мне, дескать, неси, Ганс, палки и верёвки. Я говорю: какие ещё палки? А он говорит, мол, кровью дом пачкать не хочу, мы палками людишек постояльца побьём да верёвками придушим. А я ему говорю: зачем же это? А он мне говорит, что если я хочу с долгами рассчитаться, то помочь ему должен. Вот так вот… Должен помочь ему людишек ваших побить. И тогда, говорит, все долги твои закончатся, и пойдёте с женой куда знаете.

— М-м… И что же ты? — интересуется генерал.

— Так я говорю ему: нет. Мне долг отработать уже немного осталось, к весне, я считал, с женой управимся полностью, долг весь отработаем. А хозяин мне говорит: дурак ты был, дураком и остался. Иди, говорит, палки найди.

— И что же? Нашёл ты ему палки?

— А куда же деться? — вздыхает батрак. — Нашёл, — и тут же добавляет: — Но на ваших людей, господин, я не ходил. Клянусь душой своей бессмертной.

— А кто же на людей моих пошёл с твоими палками?

— Так сам Бауэр и сынки его, — отвечает ему батрак. — Молодого они, значит, убили, я его потом закопал за забором, у пригорка, а тот, что немолод, оказался не лыком шит, отбился от них и убежал. Убежал в горы, в кустах стал прятаться, и они его до ночи искали — не нашли. Наутро хотели в соседнее село к пастухам съездить, собак взять и с ними поискать его, так утром им лень стало. Или не до того им было, они вещи ваши смотрели поутру, а на следующий день уже карету собрались продавать. Бауэр старшего сына в город с нею отправил.

Вот так вот всё и прояснилось.